В то время я воевал в полковой разведке. Листовки собирали, жгли. В то время никто этому не верил. Но когда дочь И. В. Сталина – Светлана выехала в Индию, то в Индии она не осталась и поехала пароходом в США. По пути следования она в Италии (если не ошибаюсь, в Неаполе) сошла с парохода и на короткое время выехала в Швейцарию, а затем вернулась и продолжала свой путь в США.
Теперь я не сомневаюсь, что Светлана в Швейцарии, как единственно законная наследница, перевела банковское наследие отца на себя и продолжила путь в США. До настоящего времени разъезжает по чужим странам и живет по шикарному кругу».
«Где-то читал, что у И. В. Сталина был счет в швейцарском банке и им воспользовалась С. Аллилуева, – пишет А. Слатковский из Днепродзержинска. – Если это достоверно, то многим отобьет веру в скромность и аскетичность „вождя“ всех народов».
«В газете „Сельская жизнь“ № 12 за 14 января 1989 года в статье публициста Агильдиева „Расставание“, – пишет житель Приморского края В. В. Клотков, – изложено: «Известно и другое: он (т. е. Сталин) держал на свое имя крупный счет в одном из швейцарских банков, деньгами воспользовалась его наследница, дочь Светлана, уехавшая за рубеж.
Интересно знать, какая была сумма? И как могла воспользоваться ею Светлана, ведь она в 1957 году отказалась от фамилии Сталина и взяла фамилию своей матери».
Довольно интересный вопрос возникает невольно в связи с изданием книги С. Аллилуевой. А как рукопись оказалась за рубежом? Да и целый комплект фотографий к ней? Совершен был этот шаг в порыве или был продуман заранее? Ответ, возможно, даже сумеет приоткрыть завесу тайны не только над «Двадцатью письмами к другу», но и над жизнью за границей.
Обратимся к пресс-конференции, проведенной 16 ноября 1984 года в Комитете советских женщин в Москве. Приведем вопросы двух иностранных журналистов и ответы С. Аллилуевой.
Питер Бицер, корреспондент журнала «Штерн»: «Вопрос касается мемуаров, которые были опубликованы в журнале „Штерн“. 17 лет назад Вы опубликовали в Америке свою первую книгу, где Вы говорили о рукописи, которая была украдена КГБ, и текст ее Виктор Луи привез в Германию, и он был опубликован в журнале „Штерн“. Вы сейчас собираетесь восстановить свои связи с этим господином?»
Аллилуева: «Я никогда в жизни не встречала Виктора Луи, и у меня сейчас нет ни малейшего желания его встречать. Летом 1967 года действительно одна из копий, которая оставалась в Москве, была перевезена им в Англию вместе с целой кучей фотографий, взятых у меня в моем доме. Он пытался напечатать рукопись в журнале „Штерн“. Я видела эти страницы, там было много добавлено, а фотографиям он дал ложное толкование, потому что не знал, кто это и что это. Это был факт. И я повторяю, что Виктор Луи ссылается на то, что он якобы знал меня и так далее. Мы с ним никогда не встречались, и надеюсь, что не встретимся».
Серж Шенеман, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс»: «Мисс Аллилуева, в своем заявлении Вы сказали, что во время Вашего пребывания Вы были в руках… или Вами манипулировали, в частности ЦРУ (если я не ошибаюсь, Вы упомянули ЦРУ), и Вам не дали возможности поселиться в небольшой нейтральной стране, насколько я помню, Вы упомянули Швейцарию. Не могли бы Вы сказать, кто и каким образом помешал Вам сделать это?»
Аллилуева: «Я уже сказала, с самого первого момента, как только попала в Соединенные Штаты, я оказалась в руках, во-первых, очень сильной адвокатской фирмы из Нью-Йорка, которая была, так сказать, рукой правительства во всем этом. Еще в Швейцарии в 1967 году мне дали подписать ряд легальных бумаг, смысла которых я не могла понять, и этот смысл не был мне объяснен. Эти документы, подписанные мною, поставили меня в положение совершенной бесправности: как автор я лишалась всех прав на свою книгу, я должна была делать, что эта фирма говорила. Я помню, как мне предложили поехать туда, потом поехать сюда. Я бы хотела первые месяцы быть в Нью-Йорке, чтобы посмотреть этот город и все, что там есть. Нет, меня все время пересылали из одного места в другое, что было все малоинтересно.
Дальше, моя первая книга мемуаров «Двадцать писем к другу». Эта фирма находилась в очень тесном контакте и с государственным департаментом, и с ЦРУ. Дальше возник вопрос о второй книге, потому что мои мемуары о детстве и о семье Америку не удовлетворили. Написание книги «Только один год» было буквально коллективным творчеством. Моими страницами – была глава об Индии. Тут я писала все, что хотела. В дальнейшем мне начали говорить и подсказывать, что писать, чего не писать, исключить историю о том, как мы летели из Дели через Рим в Швейцарию, что и почему. Рукопись читалась и перечитывалась целым рядом лиц, большинство из которых я упомянула в конце, выразив им всем ироническую благодарность, о чем они все возражали. Но некоторые лица были там даже не упомянуты, потому что не принято называть имена лиц, которые работают в Интеллидженс».
Итак, попробуем проанализировать ответы. Маловероятно, что рукопись предназначалась для опубликования в СССР, во всяком случае в тот период. Автор попала в двойственное положение. С одной стороны, в рукописи была предпринята попытка в духе развенчания культа личности осудить репрессии, которые были осуществлены в период репрессий Сталиным. И это было сказано в 1963 году. А с другой стороны, уже с 1964 года начался период замалчивания и тихого оправдывания сталинизма. Как историк, как писатель Светлана, видимо, стояла перед выбором: обречь свое произведение на неизвестность или сделать роковой шаг, где могла открыться совсем иная страница ее биографии. Ведь как писателя ее до 1967 года в нашей стране не знал никто. Для очень многих она была дочерью Сталина, и внимание к ней, несмотря на ее незаурядные способности, было диаметрально противоположным тому, чего она хотела. Поэтому думается, что рукопись попала за рубеж не случайно. Теперь попытаемся представить, что она была бы опубликована там, когда автор в СССР. На примере Б. Пастернака и даже бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева мы знаем, как и чем это кончается. Могла, наверное, это предположить и С. Аллилуева, а она обладала сильными качествами, необходимыми для решающего выбора.
Это во многом подтверждает и то, что она стремилась за рубеж писать, заниматься фотографией, языками. Как показывает анализ ее деятельности и жизни после 1967 года, кое-что ей удалось, но далеко не все, что, по всей вероятности, и привело ее к заявлению через многие годы: «Моя жизнь за границей постепенно утрачивала свой смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Однако из этого ничего не вышло».
Очень многие считают, что она выехала из СССР под давлением Никиты Сергеевича Хрущева. Однако этоне так. Хрущев, когда узнал о ее невозвращении на Родину, был потрясен и постарался войти в ее положение. Вот что он написал по этому поводу: «Ее бегство на Запад – совершенно неправильный поступок, которому нет оправдания. Однако во всем этом деле есть и другая сторона. Она действительно совершила глупый шаг, но и со Светланкой обращались глупо и оскорбительно. После захоронения праха своего мужа она, по-видимому, отправилась в наше посольство в Дели. Советским послом в Индии был тогда Бенедиктов, я знал его. Это человек исключительно строгих взглядов. Светланка сказала, что хотела бы остаться в Индии на несколько месяцев, но Бенедиктов посоветовал ей немедленно вернуться в Советский Союз. Это было глупостью с его стороны. Когда советский посол рекомендует советскому гражданину немедленно возвратиться на родину, это вызывает у данного человека подозрения. Светланка слишком хорошо знала подобную практику. Она знала, что это служит выражением недоверия к ней. Это не было заботой о ее благополучии. Ей выразили недоверие, что могло кончиться плохо для нее. Такая тактика оскорбительна, унизительна и выводит из равновесия даже человека со стойким характером, а у Светланки характер был нестойким. Об этом говорит и ее книга. Она не выдержала и обратилась за помощью к властям других стран. В ее бегстве частично виноваты те люди, которые вместо проявления такта и уважения к гражданину Советской Родины применяли полицейские меры.
Что, с моей точки зрения, следовало бы сделать? Я убежден, что если бы с ней обошлись по-иному, этого прискорбного случая вообще бы не произошло. Когда Светланка пришла в посольство и заявила, что ей необходимо остаться в Индии еще на 2—3 месяца, там ей должны были сказать: «Светлана Иосифовна, а почему только на 3 месяца? Возьмите визу на год, на два или даже на три года. Вы можете получить визу и жить здесь. Потом, когда будете готовы, вы можете в любое время вернуться в Советский Союз». Если бы ей дали возможность свободного выбора, она сохранила бы спокойствие. Ей следовало показать, что она пользуется доверием. Я убежден, что если бы с ней поступили подобным образом, то даже при наличии уже написанной книги она либо не опубликовала бы ее совсем, либо переписала бы заново. Однако с ней обращались так, как будто хотели подчеркнуть, что она находится под подозрением. Светланка – умная женщина; она поняла это и пошла к американскому послу. Вот так она и попала в Швейцарию, а оттуда в Америку. Она навсегда порвала связь с Родиной, оставила своих детей – сына и дочь; покинула своих друзей. Она лишилась всего, что ей было знакомо. А с этим окончилась ее жизнь как советского гражданина. Мне так жаль Светланку! Я все еще по привычке называю ее Светланка, по привычке, хотя она уже много лет Светлана Иосифовна. А что, если бы вели себя в соответствии с моими рекомендациями, а Светланка все равно не вернулась бы из Индии? Это было бы плохо, но не хуже того, что произошло. Ведь на деле даже существующая система выдачи не позволила вернуть ее обратно. То, что случилось со Светланкой, причиняет мне боль, однако я считаю, что пока еще не все потеряно. Она еще может возвратиться. Она, возможно, будет чаще и чаще думать о возвращении к своим детям. Нам следует дать ей еще один шанс. Ей необходимо дать понять, что если она выразит желание вернуться назад, то ей охотно пойдут навстречу, и что слабость, которую она проявила, когда оставила свою страну и уехала в Америку, не будет использована против, нее. Я не оправдываю поступок Светланы, но не могу простить тех людей, которые не захотели протянуть ей руку помощи и подсказать правильный путь, а вместо этого толкнули на ошибочный, не имеющий оправдания и неразумный шаг, швырнувший ее в грязное болото эмигрантской жизни».
Вероятно, Н. С. Хрущев сумел дать очень точную оценку причин, способствовавших ее невозвращению домой. Наверное, слишком хорошо знавшая формы и методы действия в таких случаях своего отца, его окружения и соответственно официального подхода к подобным явлениям, она могла предположить для себя и самое страшное. А могло быть так, что, имея в руках книгу своих воспоминаний, чувствуя в себе силы продолжить творческую деятельность, да и, наверное, последовавшие лестные предложения от издателей ставили ее в довольно независимое материальное положение. И она предприняла такой шаг. В жизни всегда приходится выбирать. И, как правило, выбор редко бывает неожиданным для принимающего его, в отличие от окружающих. Каждый человек, делающий свой выбор, наверное, не раз совершает подобное в своем сознании и только потом осуществляет это наяву в жизни. Наверное, не была здесь исключением и Светлана Аллилуева.
«Сияющее от радости лицо Светланы, дочери Сталина, изысканное американское общество впервые увидело в 1967 году, когда она приехала в США, – писал о ней журнал „Шпигель“ в мае 1985 года в статье „Мой отец расстрелял бы меня за это“. – Изящная, жизнерадостная женщина 41 года, с рыжими, вьющимися локонами, розовыми щеками, робкими голубыми глазами и привлекательной улыбкой, казалось, светилась чувством добра и искренности. Казалось также, что она одновременно и наслаждалась своей известностью – феноменальным успехом своей первой книги „Двадцать писем к другу“, которая принесла ей полтора миллиона долларов. Появившиеся поклонники стали посылать ей домой в Припкеток (штаг Нью-Джерси) цветы, письма, всевозможные подарки и даже предложения на брак. В общественных кругах и кругах деловых людей не без успеха ухаживали за ней».
Этот же журнал рассказал, что в дальнейшем она получила приглашение от вдовы архитектора Райта, урожденной Лазоревич, в свое время приехавшей из Грузии. Через три недели после приезда к ней Светлана вышла замуж за В. В. Питерса, главного архитектора Танзимет-Веста. От этого брака 21мая 1971 года родилась дочь Ольга, которая в 1978 году получила гражданство США.
Брак с В. В. Питерсом был непродолжительным. В 1972 году он был расторгнут, а она получила права родительской опеки. Вот как характеризовала С. Аллилуева своего мужа: «…архитектор Вильяме Весли Питере – слабый человек. Он делает то, что чему говорят. Он вступил в брак со мной, потому что так хотели окружающие его сотрудники и боссы. И он сделал это, переоценив мое финансовое положение. Как только он выяснил эту переоценку, так весь его интерес к семье и к новорожденной дочери улетучился. Наш брак распался очень скоро, менее чем через два года. В соглашении, подписанном им в июле 1972 года в городе Феник (Аризона) в конторе фирмы „Люкс энд Рока“, он отказался в мою пользу от всех прав на нашу дочь, предоставив мне всю полноту опеки за ней. С тех пор он не потратил ни одной копейки на ее воспитание, а своим правом посещения постоянно пренебрегал, посетив ее всего лишь 4 раза за 12 лет! Меня удивляет его интерес к дочери теперь, хотя я должна бы помнить, что мистер Питерс всегда с удовольствием откликался на интервьюирование и считал, что личная реклама полезна для популяризации его архитектурной фирмы. Я сделаю со своей стороны все возможное, чтобы осмеять его неуклюжие попытки вмешаться через столько лет в жизнь нашей дочери. Он сделал сам все возможное, чтобы отдалить девочку от себя, и в результате она его очень мало знает».
В дальнейшем она жила в нескольких городах Америки, а последний год своей жизни, до приезда в СССР, – в Англии. В 1984 году в Индии была издана ее книга воспоминаний «Далекие звуки». От издания этой книги особого удовлетворения она, в отличие от «Двадцати писем к другу», не получила – не было того феноменального успеха, как от первой книги. Общество уже почерпнуло нужную информацию, да и, по всей видимости, не было того интереса к ней самой как автору. Слишком много о жизни в СССР, о переменах в обществе она не знала. Запад интересовала диссидентская литература из СССР и те, кому удалось покинуть Родину. К ним в первую очередь было обращено внимание.
В 1984 году она обратилась с письмом к своему сыну в СССР, в котором рассказала о своем намерении возвратиться на Родину, а 10 ноября 1984 года Светлана Питерс обратилась в советское посольство в Лондоне и вскоре прибыла в СССР.
Каков же итог ее жизни за рубежом? Что она обрела за границей? Свободу мысли? Свободу творчества? Свободу передвижения? Счастье?
Все-таки возвращение на Родину говорит о том, что, видимо, то, что она хотела получить за ее пределами, ей не удалось найти, и это, наверное, нестерпимо горько, да еще когда приходится давать публичные объяснения, как было с ней на пресс-конференции по этому поводу. Но, безусловно, правильно то, как к ней подошло руководство страны, не захлопнув перед ней двери.
Передо мной текст ее заявления для прессы. Видимо, он неоднократно правился, переписывался, в него вносились дополнения. На последнем экземпляре ее рукой сделана правка. Перенос отдельных слов с места на место свидетельствует, что автор стремилась к отточенности фраз, предложений. Под текстом подпись: «С. Аллилуева. 16 ноября 1984».
А вот какой итог своей жизни за рубежом подвела она сама, наверное, все-таки отдав дань времени, царившему тогда в обществе: «Попав в этот самый „свободный мир“, я не была в нем свободна ни одного дня. Там я была в руках бизнесменов, адвокатов, политических дельцов, издателей, которые превратили имя моего отца и мою жизнь в сенсационный товар. Я стала в эти годы любимой дрессированной собачкой „Си-ай-эй“, тех, что дошли даже до того, что стали говорить мне, что я должна писать, о чем и как. Старый друг, швейцарский адвокат доктор Питер Хафтер из Цюриха, хорошо знает из личной переписки со мной, как быстро исправился мой идеализм по отношению к Америке. Продолжать сегодня идеализировать США было бы совершенно невозможно. Я знаю многих, кому возвратиться домой мешает только страх перед возможным наказанием. Я говорю о тех, кто, как и я, остался там, одурманенный идеалами псевдодемократии. Те, кто ехал туда, чтобы разбогатеть, они разбогатели, конечно, и процветают. Им там хорошо.
Все эти годы меня не покидало чувство глубокой вины. Сколько я ни старалась вполне искренне жить так, как все американцы, и наслаждаться жизнью, у меня этого не получалось. Позже я сделала попытки переехать в какую-нибудь мирную, небольшую страну, вроде Швейцарии, Швеции, Греции, даже, может быть, в Индию, но мне удалось лишь только два года назад выбраться в Англию. Это к вопросу о свободе. То, что я хотела, – я сделать не могла. Я только сумела выехать в Англию. Только тогда и только там возник наконец контакт с моим сыном через переписку и телефон. До того я была совершенно отрезана от всякой информации о моих детях.
Моя жизнь за границей постепенно утрачивала всякий смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Я хотела заниматься фотографией, языками. Однако из этого ничего не вышло. Мою третью книгу о моем невеселом американском опыте и разочарованиях ни американцы, ни англичане не желали издавать. Она была издана этим летом только в Индии очень небольшим тиражом.
Решение вернуться приходило ко мне несколько раз. Первый раз, когда я три года назад посмотрела в Нью-Йорке замечательный фильм Н. Михалкова «Обломов». Я чуть было не пошла в консульство тогда же. Затем, когда мы жили в Англии и происходило празднование победы союзных войск в Европе. Это было невозможно представить, чтобы при этом были забыты 20 миллионов советских простых солдат, которые отдали свои жизни для этой победы. Это было такой невообразимой несправедливостью, что в этот момент я ощутила, кому я в самом деле принадлежу.
В общем-то, я не скрывала своих чувств. Когда в английской печати появились ненатуральные статьи перебежчика Битова, мне стало его очень жаль. Я написала ему письмо в газету «Гардиан», чтобы объяснить ему, что он заблуждается, что он слеп и в конце концов поймет, что он сделал ошибку. Это письмо было мне возвращено редакцией газеты «Гардиан». Оно было помечено: «Благодарим вас за вашу публикацию, но напечатать ее не можем». Мне очень интересно, получил ли это письмо Битов? Потому что позже он уехал домой. В марте этого года я дала интервью газете «Обсервер». И в нем я тоже говорила о том, что мне очень хочется предупредить всех потенциальных дефекторов о том, чтобы они дважды подумали, прежде чем они решат оставить свою страну и перебежать в так называемый «свободный мир». Это было напечатано в «Обсервер» в конце марта прошлого года.
Последней каплей для принятия решения с сентября была болезнь моего сына и отсутствие вестей от моей дочери, которая живет на Камчатке. Она – геофизик, вулканолог. Я просто больше не могла терпеть этого разъединения и написала свое прошение. Решение вернуться сняло с меня чувство вины, мучившее меня все эти годы. Я чувствую себя счастливой – я вернулась домой».
Да, заявление само по себе более чем горькое. Видимо, в своих мыслях она возвращалась уже не раз, наверное, хотела хоть как-то остановить тех, кто думал, что там легко и просто, и даже вступила в конфликты с прессой. А история с Битовым тоже обрела свой финал – очень необычный.
Возвратившись на Родину, почти после 18-летнего отсутствия, Светлана неожиданно для себя встретила теплое и доброжелательное отношение соотечественников. Москву она увидела неузнаваемо изменившейся. Ей звонили ее школьные и университетские друзья, знакомые. Она с удовольствием встречалась со своими родственниками, беседовала с ними, старалась найти контакты, восстановить добрые отношения. Начала собирать переводную литературу…
Обращаясь к журналистам, она скажет: «Прошу вас всех понять, что я вернулась в город, где родилась почти что 59 лет назад. Здесь моя школа, мой университет, мои друзья, дети, внуки. Я наконец дома. Что вам еще? Что я должна объяснять? Меня приняли с великодушием, с доброжелательностью, которой я даже не знала. Моя просьба о гражданстве была быстро удовлетворена. Нас приняли, как принимали блудного сына в библейские времена. Я только могу сказать, что бесконечно благодарна!
Я намереваюсь жить такой же тихой частной жизнью, как я и прожила мои первые сорок лет в Москве. Личная реклама никогда не была моей целью. И я счастлива, что в этом обществе нет привычки выставлять напоказ частную жизнь семей. Как член этого общества, я не обязана отвечать на вопросы иностранной прессы. Я делаю вам любезность, и это в последний раз. Пожалуйста, не сопровождайте меня на улицах и не ловите меня в подъездах. Давайте после этой встречи оставим друг друга в покое и займемся своими текущими делами – вы и я».
Кстати, американским журналистам, не внявшим пожеланию Светланы и пытавшимся взять у нее интервью, встретив на московской улице, довелось прочувствовать ее решительный характер, когда в выражениях она не постеснялась. Однако в Москве она не осталась. Наверное, слишком разительным был контраст ее воспоминаний с действительностью. В Москве она жила в гостинице: от четырехкомнатной квартиры на улице А. Толстого отказалась, объяснив это нежеланием иметь столько домашних дел и уборки. Вскоре Светлана выехала в Тбилиси, ссылаясь на привычку жить в небольших городах, вдали от столичной суеты. До этого в Грузии она бывала несколько раз. В Грузии, как и в Москве, ее приезд встретил большое понимание. Она поселилась в двухкомнатной квартире улучшенного типа, ей было установлено денежное содержание, специальное обеспечение и право вызова для поездок государственного автомобиля. В Тбилиси Светлана Иосифовна встретила свое 60-летие, которое было отмечено в помещении музея ее отце. Ее дочь ходила в школу. Занималась конным спортом. Но что-то, однако, и здесь не устраивало Светлану. Вскоре она начала срываться в гневе на дочь, на знакомых, впадала в истерику. Окончательно оттолкнула от себя сына, который, несмотря на устроенный ему ранее скандал, пошел на попытку наладить взаимоотношения с матерью, когда она лежала на обследовании. Многие тбилисцы не раз были свидетелями ее срывов в отношении Ольги. Ее первая дочь так и не встретилась с ней, и внуков от нее она не увидела.
Прожив неполных два года, Светлана Иосифовна направила письмо в ЦК КПСС с просьбой разрешить ей выезд из СССР, мотивировав его отсутствием взаимопонимания с детьми. В Москве ей такое разрешение было дано незамедлительно, и она во второй раз покинула Родину, сохранив за собой двойное гражданство – СССР и США.
О своих встречах с С. Аллилуевой автор попросил поделиться двух человек – Е. Я. Джугашвили, Н. В. Сталину, ее племянника и племянницу. Вот что рассказал в письме кандидат военных наук полковник Е. Я. Джугашвили: «Первое, что меня поразило, и удивило, и насторожило – это нежелание С. Аллилуевой видеть своего сына Иосифа с женой у меня дома, куда я ее пригласил на ужин. В моем доме в их адрес были сказаны оскорбительные слова. Когда я рассказал об этом Иосифу, он сказал: „Ты бы почитал ее письмо моему руководству, она требует исключения меня из партии, лишить ученого звания и, что самое страшное, – она требует, чтобы меня после всех лишений выслали на Сахалин!“
Стол моя жена приготовила в грузинском стиле. Еще бы, сама дочь И. В. Сталина после 17 лет-мытарств на чужбине! Через некоторое время пришло ее письмо в академию. Со мной «разбирались». Искали по ее жалобе побочные доходы, поскольку я живу якобы не по средствам. Правда, «разбирались», посмеиваясь над содержанием письма.
Спустя какое-то время С. Аллилуева написала письмо моей жене, где советовала бросить меня и самой воспитывать «прекрасных деток». Как я потом выяснил, развестись с женой она требовала и от Иосифа.
При всей ее довольно скромной одежде, я уверен, она постоянно ощущала на своей голове корону и часто пускала в ходприказные формулировки, а свою дочь неоднократно обижала.Работники музея в Гори были свидетелями ее повелительных распоряжений и требований особого внимания к ее персоне. Уезжая из Тбилиси, она заявила, что «ей надоело жить среди дикарей».
В самолете по пути Тбилиси – Москва она так описывала будущее семьи Сталина работнику грузинского музея: все внуки должны со временем переехать в Грузию и группироваться вокруг Ольги (ее заграничной дочери). Одного работника постпредства назвала – «чекист проклятый».
Почему она спустя некоторое время возненавидела Иосифа и меня? А Бурдонского обласкала! – чувство соперничества. Она всю жизнь боролась с Василием. Поехала она в тюрьму во Владимир вовсе не из-за сострадания, а чтобы насладиться падением «конкурента».
После 17-летнего порхания за рубежом она здесь встретила новое поколение, сумевшее заявить о себе. Иосиф защитил докторскую диссертацию – личность в своей среде. А я просто не давал ей спокойно спать. Как это так? Она пишет из Грузии: «Сиди тихо в своем Урюпинске, не вылезай, иначе будешь иметь дело со мной. В Грузию ездить не смей!»
Теперь я не сомневаюсь, что Светлана в Швейцарии, как единственно законная наследница, перевела банковское наследие отца на себя и продолжила путь в США. До настоящего времени разъезжает по чужим странам и живет по шикарному кругу».
«Где-то читал, что у И. В. Сталина был счет в швейцарском банке и им воспользовалась С. Аллилуева, – пишет А. Слатковский из Днепродзержинска. – Если это достоверно, то многим отобьет веру в скромность и аскетичность „вождя“ всех народов».
«В газете „Сельская жизнь“ № 12 за 14 января 1989 года в статье публициста Агильдиева „Расставание“, – пишет житель Приморского края В. В. Клотков, – изложено: «Известно и другое: он (т. е. Сталин) держал на свое имя крупный счет в одном из швейцарских банков, деньгами воспользовалась его наследница, дочь Светлана, уехавшая за рубеж.
Интересно знать, какая была сумма? И как могла воспользоваться ею Светлана, ведь она в 1957 году отказалась от фамилии Сталина и взяла фамилию своей матери».
Довольно интересный вопрос возникает невольно в связи с изданием книги С. Аллилуевой. А как рукопись оказалась за рубежом? Да и целый комплект фотографий к ней? Совершен был этот шаг в порыве или был продуман заранее? Ответ, возможно, даже сумеет приоткрыть завесу тайны не только над «Двадцатью письмами к другу», но и над жизнью за границей.
Обратимся к пресс-конференции, проведенной 16 ноября 1984 года в Комитете советских женщин в Москве. Приведем вопросы двух иностранных журналистов и ответы С. Аллилуевой.
Питер Бицер, корреспондент журнала «Штерн»: «Вопрос касается мемуаров, которые были опубликованы в журнале „Штерн“. 17 лет назад Вы опубликовали в Америке свою первую книгу, где Вы говорили о рукописи, которая была украдена КГБ, и текст ее Виктор Луи привез в Германию, и он был опубликован в журнале „Штерн“. Вы сейчас собираетесь восстановить свои связи с этим господином?»
Аллилуева: «Я никогда в жизни не встречала Виктора Луи, и у меня сейчас нет ни малейшего желания его встречать. Летом 1967 года действительно одна из копий, которая оставалась в Москве, была перевезена им в Англию вместе с целой кучей фотографий, взятых у меня в моем доме. Он пытался напечатать рукопись в журнале „Штерн“. Я видела эти страницы, там было много добавлено, а фотографиям он дал ложное толкование, потому что не знал, кто это и что это. Это был факт. И я повторяю, что Виктор Луи ссылается на то, что он якобы знал меня и так далее. Мы с ним никогда не встречались, и надеюсь, что не встретимся».
Серж Шенеман, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс»: «Мисс Аллилуева, в своем заявлении Вы сказали, что во время Вашего пребывания Вы были в руках… или Вами манипулировали, в частности ЦРУ (если я не ошибаюсь, Вы упомянули ЦРУ), и Вам не дали возможности поселиться в небольшой нейтральной стране, насколько я помню, Вы упомянули Швейцарию. Не могли бы Вы сказать, кто и каким образом помешал Вам сделать это?»
Аллилуева: «Я уже сказала, с самого первого момента, как только попала в Соединенные Штаты, я оказалась в руках, во-первых, очень сильной адвокатской фирмы из Нью-Йорка, которая была, так сказать, рукой правительства во всем этом. Еще в Швейцарии в 1967 году мне дали подписать ряд легальных бумаг, смысла которых я не могла понять, и этот смысл не был мне объяснен. Эти документы, подписанные мною, поставили меня в положение совершенной бесправности: как автор я лишалась всех прав на свою книгу, я должна была делать, что эта фирма говорила. Я помню, как мне предложили поехать туда, потом поехать сюда. Я бы хотела первые месяцы быть в Нью-Йорке, чтобы посмотреть этот город и все, что там есть. Нет, меня все время пересылали из одного места в другое, что было все малоинтересно.
Дальше, моя первая книга мемуаров «Двадцать писем к другу». Эта фирма находилась в очень тесном контакте и с государственным департаментом, и с ЦРУ. Дальше возник вопрос о второй книге, потому что мои мемуары о детстве и о семье Америку не удовлетворили. Написание книги «Только один год» было буквально коллективным творчеством. Моими страницами – была глава об Индии. Тут я писала все, что хотела. В дальнейшем мне начали говорить и подсказывать, что писать, чего не писать, исключить историю о том, как мы летели из Дели через Рим в Швейцарию, что и почему. Рукопись читалась и перечитывалась целым рядом лиц, большинство из которых я упомянула в конце, выразив им всем ироническую благодарность, о чем они все возражали. Но некоторые лица были там даже не упомянуты, потому что не принято называть имена лиц, которые работают в Интеллидженс».
Итак, попробуем проанализировать ответы. Маловероятно, что рукопись предназначалась для опубликования в СССР, во всяком случае в тот период. Автор попала в двойственное положение. С одной стороны, в рукописи была предпринята попытка в духе развенчания культа личности осудить репрессии, которые были осуществлены в период репрессий Сталиным. И это было сказано в 1963 году. А с другой стороны, уже с 1964 года начался период замалчивания и тихого оправдывания сталинизма. Как историк, как писатель Светлана, видимо, стояла перед выбором: обречь свое произведение на неизвестность или сделать роковой шаг, где могла открыться совсем иная страница ее биографии. Ведь как писателя ее до 1967 года в нашей стране не знал никто. Для очень многих она была дочерью Сталина, и внимание к ней, несмотря на ее незаурядные способности, было диаметрально противоположным тому, чего она хотела. Поэтому думается, что рукопись попала за рубеж не случайно. Теперь попытаемся представить, что она была бы опубликована там, когда автор в СССР. На примере Б. Пастернака и даже бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева мы знаем, как и чем это кончается. Могла, наверное, это предположить и С. Аллилуева, а она обладала сильными качествами, необходимыми для решающего выбора.
Это во многом подтверждает и то, что она стремилась за рубеж писать, заниматься фотографией, языками. Как показывает анализ ее деятельности и жизни после 1967 года, кое-что ей удалось, но далеко не все, что, по всей вероятности, и привело ее к заявлению через многие годы: «Моя жизнь за границей постепенно утрачивала свой смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Однако из этого ничего не вышло».
Очень многие считают, что она выехала из СССР под давлением Никиты Сергеевича Хрущева. Однако этоне так. Хрущев, когда узнал о ее невозвращении на Родину, был потрясен и постарался войти в ее положение. Вот что он написал по этому поводу: «Ее бегство на Запад – совершенно неправильный поступок, которому нет оправдания. Однако во всем этом деле есть и другая сторона. Она действительно совершила глупый шаг, но и со Светланкой обращались глупо и оскорбительно. После захоронения праха своего мужа она, по-видимому, отправилась в наше посольство в Дели. Советским послом в Индии был тогда Бенедиктов, я знал его. Это человек исключительно строгих взглядов. Светланка сказала, что хотела бы остаться в Индии на несколько месяцев, но Бенедиктов посоветовал ей немедленно вернуться в Советский Союз. Это было глупостью с его стороны. Когда советский посол рекомендует советскому гражданину немедленно возвратиться на родину, это вызывает у данного человека подозрения. Светланка слишком хорошо знала подобную практику. Она знала, что это служит выражением недоверия к ней. Это не было заботой о ее благополучии. Ей выразили недоверие, что могло кончиться плохо для нее. Такая тактика оскорбительна, унизительна и выводит из равновесия даже человека со стойким характером, а у Светланки характер был нестойким. Об этом говорит и ее книга. Она не выдержала и обратилась за помощью к властям других стран. В ее бегстве частично виноваты те люди, которые вместо проявления такта и уважения к гражданину Советской Родины применяли полицейские меры.
Что, с моей точки зрения, следовало бы сделать? Я убежден, что если бы с ней обошлись по-иному, этого прискорбного случая вообще бы не произошло. Когда Светланка пришла в посольство и заявила, что ей необходимо остаться в Индии еще на 2—3 месяца, там ей должны были сказать: «Светлана Иосифовна, а почему только на 3 месяца? Возьмите визу на год, на два или даже на три года. Вы можете получить визу и жить здесь. Потом, когда будете готовы, вы можете в любое время вернуться в Советский Союз». Если бы ей дали возможность свободного выбора, она сохранила бы спокойствие. Ей следовало показать, что она пользуется доверием. Я убежден, что если бы с ней поступили подобным образом, то даже при наличии уже написанной книги она либо не опубликовала бы ее совсем, либо переписала бы заново. Однако с ней обращались так, как будто хотели подчеркнуть, что она находится под подозрением. Светланка – умная женщина; она поняла это и пошла к американскому послу. Вот так она и попала в Швейцарию, а оттуда в Америку. Она навсегда порвала связь с Родиной, оставила своих детей – сына и дочь; покинула своих друзей. Она лишилась всего, что ей было знакомо. А с этим окончилась ее жизнь как советского гражданина. Мне так жаль Светланку! Я все еще по привычке называю ее Светланка, по привычке, хотя она уже много лет Светлана Иосифовна. А что, если бы вели себя в соответствии с моими рекомендациями, а Светланка все равно не вернулась бы из Индии? Это было бы плохо, но не хуже того, что произошло. Ведь на деле даже существующая система выдачи не позволила вернуть ее обратно. То, что случилось со Светланкой, причиняет мне боль, однако я считаю, что пока еще не все потеряно. Она еще может возвратиться. Она, возможно, будет чаще и чаще думать о возвращении к своим детям. Нам следует дать ей еще один шанс. Ей необходимо дать понять, что если она выразит желание вернуться назад, то ей охотно пойдут навстречу, и что слабость, которую она проявила, когда оставила свою страну и уехала в Америку, не будет использована против, нее. Я не оправдываю поступок Светланы, но не могу простить тех людей, которые не захотели протянуть ей руку помощи и подсказать правильный путь, а вместо этого толкнули на ошибочный, не имеющий оправдания и неразумный шаг, швырнувший ее в грязное болото эмигрантской жизни».
Вероятно, Н. С. Хрущев сумел дать очень точную оценку причин, способствовавших ее невозвращению домой. Наверное, слишком хорошо знавшая формы и методы действия в таких случаях своего отца, его окружения и соответственно официального подхода к подобным явлениям, она могла предположить для себя и самое страшное. А могло быть так, что, имея в руках книгу своих воспоминаний, чувствуя в себе силы продолжить творческую деятельность, да и, наверное, последовавшие лестные предложения от издателей ставили ее в довольно независимое материальное положение. И она предприняла такой шаг. В жизни всегда приходится выбирать. И, как правило, выбор редко бывает неожиданным для принимающего его, в отличие от окружающих. Каждый человек, делающий свой выбор, наверное, не раз совершает подобное в своем сознании и только потом осуществляет это наяву в жизни. Наверное, не была здесь исключением и Светлана Аллилуева.
«Сияющее от радости лицо Светланы, дочери Сталина, изысканное американское общество впервые увидело в 1967 году, когда она приехала в США, – писал о ней журнал „Шпигель“ в мае 1985 года в статье „Мой отец расстрелял бы меня за это“. – Изящная, жизнерадостная женщина 41 года, с рыжими, вьющимися локонами, розовыми щеками, робкими голубыми глазами и привлекательной улыбкой, казалось, светилась чувством добра и искренности. Казалось также, что она одновременно и наслаждалась своей известностью – феноменальным успехом своей первой книги „Двадцать писем к другу“, которая принесла ей полтора миллиона долларов. Появившиеся поклонники стали посылать ей домой в Припкеток (штаг Нью-Джерси) цветы, письма, всевозможные подарки и даже предложения на брак. В общественных кругах и кругах деловых людей не без успеха ухаживали за ней».
Этот же журнал рассказал, что в дальнейшем она получила приглашение от вдовы архитектора Райта, урожденной Лазоревич, в свое время приехавшей из Грузии. Через три недели после приезда к ней Светлана вышла замуж за В. В. Питерса, главного архитектора Танзимет-Веста. От этого брака 21мая 1971 года родилась дочь Ольга, которая в 1978 году получила гражданство США.
Брак с В. В. Питерсом был непродолжительным. В 1972 году он был расторгнут, а она получила права родительской опеки. Вот как характеризовала С. Аллилуева своего мужа: «…архитектор Вильяме Весли Питере – слабый человек. Он делает то, что чему говорят. Он вступил в брак со мной, потому что так хотели окружающие его сотрудники и боссы. И он сделал это, переоценив мое финансовое положение. Как только он выяснил эту переоценку, так весь его интерес к семье и к новорожденной дочери улетучился. Наш брак распался очень скоро, менее чем через два года. В соглашении, подписанном им в июле 1972 года в городе Феник (Аризона) в конторе фирмы „Люкс энд Рока“, он отказался в мою пользу от всех прав на нашу дочь, предоставив мне всю полноту опеки за ней. С тех пор он не потратил ни одной копейки на ее воспитание, а своим правом посещения постоянно пренебрегал, посетив ее всего лишь 4 раза за 12 лет! Меня удивляет его интерес к дочери теперь, хотя я должна бы помнить, что мистер Питерс всегда с удовольствием откликался на интервьюирование и считал, что личная реклама полезна для популяризации его архитектурной фирмы. Я сделаю со своей стороны все возможное, чтобы осмеять его неуклюжие попытки вмешаться через столько лет в жизнь нашей дочери. Он сделал сам все возможное, чтобы отдалить девочку от себя, и в результате она его очень мало знает».
В дальнейшем она жила в нескольких городах Америки, а последний год своей жизни, до приезда в СССР, – в Англии. В 1984 году в Индии была издана ее книга воспоминаний «Далекие звуки». От издания этой книги особого удовлетворения она, в отличие от «Двадцати писем к другу», не получила – не было того феноменального успеха, как от первой книги. Общество уже почерпнуло нужную информацию, да и, по всей видимости, не было того интереса к ней самой как автору. Слишком много о жизни в СССР, о переменах в обществе она не знала. Запад интересовала диссидентская литература из СССР и те, кому удалось покинуть Родину. К ним в первую очередь было обращено внимание.
В 1984 году она обратилась с письмом к своему сыну в СССР, в котором рассказала о своем намерении возвратиться на Родину, а 10 ноября 1984 года Светлана Питерс обратилась в советское посольство в Лондоне и вскоре прибыла в СССР.
Каков же итог ее жизни за рубежом? Что она обрела за границей? Свободу мысли? Свободу творчества? Свободу передвижения? Счастье?
Все-таки возвращение на Родину говорит о том, что, видимо, то, что она хотела получить за ее пределами, ей не удалось найти, и это, наверное, нестерпимо горько, да еще когда приходится давать публичные объяснения, как было с ней на пресс-конференции по этому поводу. Но, безусловно, правильно то, как к ней подошло руководство страны, не захлопнув перед ней двери.
Передо мной текст ее заявления для прессы. Видимо, он неоднократно правился, переписывался, в него вносились дополнения. На последнем экземпляре ее рукой сделана правка. Перенос отдельных слов с места на место свидетельствует, что автор стремилась к отточенности фраз, предложений. Под текстом подпись: «С. Аллилуева. 16 ноября 1984».
А вот какой итог своей жизни за рубежом подвела она сама, наверное, все-таки отдав дань времени, царившему тогда в обществе: «Попав в этот самый „свободный мир“, я не была в нем свободна ни одного дня. Там я была в руках бизнесменов, адвокатов, политических дельцов, издателей, которые превратили имя моего отца и мою жизнь в сенсационный товар. Я стала в эти годы любимой дрессированной собачкой „Си-ай-эй“, тех, что дошли даже до того, что стали говорить мне, что я должна писать, о чем и как. Старый друг, швейцарский адвокат доктор Питер Хафтер из Цюриха, хорошо знает из личной переписки со мной, как быстро исправился мой идеализм по отношению к Америке. Продолжать сегодня идеализировать США было бы совершенно невозможно. Я знаю многих, кому возвратиться домой мешает только страх перед возможным наказанием. Я говорю о тех, кто, как и я, остался там, одурманенный идеалами псевдодемократии. Те, кто ехал туда, чтобы разбогатеть, они разбогатели, конечно, и процветают. Им там хорошо.
Все эти годы меня не покидало чувство глубокой вины. Сколько я ни старалась вполне искренне жить так, как все американцы, и наслаждаться жизнью, у меня этого не получалось. Позже я сделала попытки переехать в какую-нибудь мирную, небольшую страну, вроде Швейцарии, Швеции, Греции, даже, может быть, в Индию, но мне удалось лишь только два года назад выбраться в Англию. Это к вопросу о свободе. То, что я хотела, – я сделать не могла. Я только сумела выехать в Англию. Только тогда и только там возник наконец контакт с моим сыном через переписку и телефон. До того я была совершенно отрезана от всякой информации о моих детях.
Моя жизнь за границей постепенно утрачивала всякий смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Я хотела заниматься фотографией, языками. Однако из этого ничего не вышло. Мою третью книгу о моем невеселом американском опыте и разочарованиях ни американцы, ни англичане не желали издавать. Она была издана этим летом только в Индии очень небольшим тиражом.
Решение вернуться приходило ко мне несколько раз. Первый раз, когда я три года назад посмотрела в Нью-Йорке замечательный фильм Н. Михалкова «Обломов». Я чуть было не пошла в консульство тогда же. Затем, когда мы жили в Англии и происходило празднование победы союзных войск в Европе. Это было невозможно представить, чтобы при этом были забыты 20 миллионов советских простых солдат, которые отдали свои жизни для этой победы. Это было такой невообразимой несправедливостью, что в этот момент я ощутила, кому я в самом деле принадлежу.
В общем-то, я не скрывала своих чувств. Когда в английской печати появились ненатуральные статьи перебежчика Битова, мне стало его очень жаль. Я написала ему письмо в газету «Гардиан», чтобы объяснить ему, что он заблуждается, что он слеп и в конце концов поймет, что он сделал ошибку. Это письмо было мне возвращено редакцией газеты «Гардиан». Оно было помечено: «Благодарим вас за вашу публикацию, но напечатать ее не можем». Мне очень интересно, получил ли это письмо Битов? Потому что позже он уехал домой. В марте этого года я дала интервью газете «Обсервер». И в нем я тоже говорила о том, что мне очень хочется предупредить всех потенциальных дефекторов о том, чтобы они дважды подумали, прежде чем они решат оставить свою страну и перебежать в так называемый «свободный мир». Это было напечатано в «Обсервер» в конце марта прошлого года.
Последней каплей для принятия решения с сентября была болезнь моего сына и отсутствие вестей от моей дочери, которая живет на Камчатке. Она – геофизик, вулканолог. Я просто больше не могла терпеть этого разъединения и написала свое прошение. Решение вернуться сняло с меня чувство вины, мучившее меня все эти годы. Я чувствую себя счастливой – я вернулась домой».
Да, заявление само по себе более чем горькое. Видимо, в своих мыслях она возвращалась уже не раз, наверное, хотела хоть как-то остановить тех, кто думал, что там легко и просто, и даже вступила в конфликты с прессой. А история с Битовым тоже обрела свой финал – очень необычный.
Возвратившись на Родину, почти после 18-летнего отсутствия, Светлана неожиданно для себя встретила теплое и доброжелательное отношение соотечественников. Москву она увидела неузнаваемо изменившейся. Ей звонили ее школьные и университетские друзья, знакомые. Она с удовольствием встречалась со своими родственниками, беседовала с ними, старалась найти контакты, восстановить добрые отношения. Начала собирать переводную литературу…
Обращаясь к журналистам, она скажет: «Прошу вас всех понять, что я вернулась в город, где родилась почти что 59 лет назад. Здесь моя школа, мой университет, мои друзья, дети, внуки. Я наконец дома. Что вам еще? Что я должна объяснять? Меня приняли с великодушием, с доброжелательностью, которой я даже не знала. Моя просьба о гражданстве была быстро удовлетворена. Нас приняли, как принимали блудного сына в библейские времена. Я только могу сказать, что бесконечно благодарна!
Я намереваюсь жить такой же тихой частной жизнью, как я и прожила мои первые сорок лет в Москве. Личная реклама никогда не была моей целью. И я счастлива, что в этом обществе нет привычки выставлять напоказ частную жизнь семей. Как член этого общества, я не обязана отвечать на вопросы иностранной прессы. Я делаю вам любезность, и это в последний раз. Пожалуйста, не сопровождайте меня на улицах и не ловите меня в подъездах. Давайте после этой встречи оставим друг друга в покое и займемся своими текущими делами – вы и я».
Кстати, американским журналистам, не внявшим пожеланию Светланы и пытавшимся взять у нее интервью, встретив на московской улице, довелось прочувствовать ее решительный характер, когда в выражениях она не постеснялась. Однако в Москве она не осталась. Наверное, слишком разительным был контраст ее воспоминаний с действительностью. В Москве она жила в гостинице: от четырехкомнатной квартиры на улице А. Толстого отказалась, объяснив это нежеланием иметь столько домашних дел и уборки. Вскоре Светлана выехала в Тбилиси, ссылаясь на привычку жить в небольших городах, вдали от столичной суеты. До этого в Грузии она бывала несколько раз. В Грузии, как и в Москве, ее приезд встретил большое понимание. Она поселилась в двухкомнатной квартире улучшенного типа, ей было установлено денежное содержание, специальное обеспечение и право вызова для поездок государственного автомобиля. В Тбилиси Светлана Иосифовна встретила свое 60-летие, которое было отмечено в помещении музея ее отце. Ее дочь ходила в школу. Занималась конным спортом. Но что-то, однако, и здесь не устраивало Светлану. Вскоре она начала срываться в гневе на дочь, на знакомых, впадала в истерику. Окончательно оттолкнула от себя сына, который, несмотря на устроенный ему ранее скандал, пошел на попытку наладить взаимоотношения с матерью, когда она лежала на обследовании. Многие тбилисцы не раз были свидетелями ее срывов в отношении Ольги. Ее первая дочь так и не встретилась с ней, и внуков от нее она не увидела.
Прожив неполных два года, Светлана Иосифовна направила письмо в ЦК КПСС с просьбой разрешить ей выезд из СССР, мотивировав его отсутствием взаимопонимания с детьми. В Москве ей такое разрешение было дано незамедлительно, и она во второй раз покинула Родину, сохранив за собой двойное гражданство – СССР и США.
О своих встречах с С. Аллилуевой автор попросил поделиться двух человек – Е. Я. Джугашвили, Н. В. Сталину, ее племянника и племянницу. Вот что рассказал в письме кандидат военных наук полковник Е. Я. Джугашвили: «Первое, что меня поразило, и удивило, и насторожило – это нежелание С. Аллилуевой видеть своего сына Иосифа с женой у меня дома, куда я ее пригласил на ужин. В моем доме в их адрес были сказаны оскорбительные слова. Когда я рассказал об этом Иосифу, он сказал: „Ты бы почитал ее письмо моему руководству, она требует исключения меня из партии, лишить ученого звания и, что самое страшное, – она требует, чтобы меня после всех лишений выслали на Сахалин!“
Стол моя жена приготовила в грузинском стиле. Еще бы, сама дочь И. В. Сталина после 17 лет-мытарств на чужбине! Через некоторое время пришло ее письмо в академию. Со мной «разбирались». Искали по ее жалобе побочные доходы, поскольку я живу якобы не по средствам. Правда, «разбирались», посмеиваясь над содержанием письма.
Спустя какое-то время С. Аллилуева написала письмо моей жене, где советовала бросить меня и самой воспитывать «прекрасных деток». Как я потом выяснил, развестись с женой она требовала и от Иосифа.
При всей ее довольно скромной одежде, я уверен, она постоянно ощущала на своей голове корону и часто пускала в ходприказные формулировки, а свою дочь неоднократно обижала.Работники музея в Гори были свидетелями ее повелительных распоряжений и требований особого внимания к ее персоне. Уезжая из Тбилиси, она заявила, что «ей надоело жить среди дикарей».
В самолете по пути Тбилиси – Москва она так описывала будущее семьи Сталина работнику грузинского музея: все внуки должны со временем переехать в Грузию и группироваться вокруг Ольги (ее заграничной дочери). Одного работника постпредства назвала – «чекист проклятый».
Почему она спустя некоторое время возненавидела Иосифа и меня? А Бурдонского обласкала! – чувство соперничества. Она всю жизнь боролась с Василием. Поехала она в тюрьму во Владимир вовсе не из-за сострадания, а чтобы насладиться падением «конкурента».
После 17-летнего порхания за рубежом она здесь встретила новое поколение, сумевшее заявить о себе. Иосиф защитил докторскую диссертацию – личность в своей среде. А я просто не давал ей спокойно спать. Как это так? Она пишет из Грузии: «Сиди тихо в своем Урюпинске, не вылезай, иначе будешь иметь дело со мной. В Грузию ездить не смей!»