Комаров Виктор. Божий суд

   "Возможно и так, - согласился про себя Бэрд. И с сожалением подумал, что если бы не убийство, то теперь, когда решение задачи имеется, - это автоматически прекратило бы расследование. Увы..."
   - Вы разрешите познакомить с вашими расчетами господина Хэксли? осведомился комиссар.
   - Да, пожалуйста, разумеется, - рассеянно произнес Сойк. Его мысли, видимо, уже переключились на что-то другое.
   Теперь надо было бы встать и отправиться дальше, но что-то удерживало Бэрда. Он еще сам не мог определить, что именно.
   - Но, если хотите знать, дело не только в этом, - вдруг сказал Сойк.
   Сказал не столько обращаясь к Бэрду, сколько отвечая каким-то собственным мыслям. Комиссар даже не сразу уловил, о чем идет речь. К тому же его мозг был занят лихорадочными поисками: неизвестное "что-то" вертелось где-то совсем рядом, упрямо ускользая, как вертится на кончике языка забытое слово. Ощущение было мучительным, и, чтобы как-нибудь отделаться от наваждения, Бэрд снова заговорил:
   - До сих пор я был убежден, что отрицательные эмоции отнюдь не способствуют творческим успехам. А вы под угрозой обвинения в краже решили сложнейшую задачу.
   - Кому что помогает, - улыбнулся Сойк. - Пуанкаре помогал черный кофе, а Шиллеру запах гнилых яблок. Но главное, я просто не мог допустить, чтобы такое выдающееся открытие пропало для человечества, - съязвил Сойк и тут же поправился. - Во всяком случае, отодвинулось на неопределенное время.
   - Да, это очень интересно, - вежливо пробормотал Бэрд, хотя в данный момент его интересовало совсем другое. Впрочем, комиссар с сожалением отметил про себя, что то, о чем он сейчас думал, вообще не должно интересовать, поскольку речь идет о мотивах положительного поступка, а он обязан заниматься лишь расследованием убийства. Но он с большим вниманием слушал Сойка.
   - Скажите, комиссар, вы когда-нибудь задумывались над тем, для чего вы, собственно говоря, живете? - неожиданно спросил Сойк.
   Для чего он живет? К сожалению, для столь отвлеченных рассуждений, непосредственно не связанных с работой, у Бэрда почти не оставалось ни свободного времени, ни душевных сил. Правда, несколько раз он пытался размышлять на эту тему. Но, увы, всякий раз приходил к одному и тому же выводу: о подобных вещах лучше всего не думать вообще. Во всяком случае, при той реальной действительности, которая существовала в стране, где родителям вздумалось произвести его на свет. Нет, комиссар просто предпочитал честно выполнять свой долг. Хотя что это такое долг? Долг перед кем? Своим вопросом Сойк невольно растревожил Бэрда. Но Бэрд не хотел обсуждать подобные проблемы с незнакомым человеком.
   - Простите, - сухо сказал он. - Я не вмешиваюсь в политику.
   Сойк удивленно посмотрел на него. Потом, видимо, догадался, в чем дело, и весело рассмеялся.
   - О, нет. Я совсем о другом. Я говорю о назначении человека. Человека вообще. Как разумного существа. О его месте в природе.
   - А, философия! Но я не совсем понимаю, - все еще настороженно произнес комиссар, - какое отношение она имеет к тому, чем мы сейчас занимаемся.
   - Самое прямое. Как, по-вашему, мог бы этот дом, в котором мы сейчас находимся, или, скажем, эти стол, стул, шкаф, все окружающие нас вещи, могли бы они возникнуть сами собой, в результате случайного соединения атомов, молекул, элементарных частиц? Как вы думаете?
   - Должно быть, нет, - осторожно произнес Бэрд, решив наконец, что беседа с Сойком может оказаться полезной: ведь похититель все еще так и не найден.
   - Конечно, - подхватил Сойк, - вероятность такого события ничтожна. А природа не любит маловероятных состояний. Она не столько созидает, сколько разрушает. Остывают звезды, распыляется материя, рассеивается энергия. И только человек способен создавать маловероятные состояния, создать. В этом я вижу его назначение.
   - Любопытно, - вполне искренне заметил Бэрд, которого эта необычная беседа стала интересовать уже сама по себе. - Любопытно, и все же пока не вижу связи.
   - Минуту. А для того чтобы создавать - надо знать. Располагать информацией. Информация против хаоса. Вот назначение человека. Оставить после себя потомкам новую информацию. Информация - самое ценное из всего, что существует в мире.
   - Ах, вот что. Вы спасали информацию?
   - Вот именно.
   - Что же, могу вам только позавидовать, - с некоторой грустью произнес Бэрд. - Вы добываете новую информацию. А мы, простые смертные, как быть нам? Вот я всю свою жизнь ловлю преступников. Где уж тут новая информация?
   - Ошибаетесь, - серьезно сказал Сойк. - Новая информация - это не только формулы и теоремы. Это все оригинальное. Все новое, что делает человек; новая книга, новый метод расследования, все, что совершается в первый раз. Да и в материальных предметах, которые создают люди, - тоже новая информация. Ну, вот хотя бы... - Сойк поискал глазами, - вот хотя бы эта банка консервов, эта бутылка молока.
   Вот оно! Бэрд испытал такое ощущение, как будто в его мозгу сразу что-то переключилось и картина, до этого бесформенная и расплывчатая, вдруг сфокусировалась и стала предельно четкой и ясной.
   Комиссар уже не слушал Сойка, который по инерции все еще продолжал что-то говорить. Его мысли потекли в совершенно ином направлении.
   - Простите, - остановил он увлекшегося физика. - Вы вчера ужинали?
   Вопрос был слишком неожиданным и чересчур земным в сравнении со всем тем, о чем только что шла речь. Сойк замолчал и удивленно уставился на комиссара.
   - Ну да, - сказал он растерянно. - Приходила Мэри и снабдила нас кое-какой снедью.
   - Вы не знаете: это произошло с ведома Хэксли?
   - Да, шеф сам вызвал ее по телефону. Ведь вчера было воскресенье.
   - Благодарю вас, - Бэрд прошелся по комнате. - Скажите, господин Сойк, почему, решая задачу, вы избрали свой путь, а не тот, которым шел Девидс?
   - У меня не было никакого желания повторять Девидса. У каждого свои идеи.
   - И только? А может быть, дело еще и в том, что вы подсознательно не доверяли Девидсу?
   Сойк наморщил лоб.
   - Что вы хотите сказать?
   - Как вы думаете, а не мог ли Девидс ошибиться?
   - Вы предполагаете, что Девидс вообще не решил проблему? Что ему это только показалось? Это - мысль.
   Сойк явно заволновался.
   "Ну и дельце, - подумал Бэрд. - Вот и решение этой проклятой задачи уже есть, а ясности ни на лем. Скорее наоборот".
   И еще он подумал, что теперь особенно важное значение приобретает отрезанный Хэксли кусок пленки. Что на нем было? Конечно, можно просто прокрутить пленку каждому из физиков и попросить их вспомнить. Но Бэрд не хотел, чтобы они знали о записи. Надо постараться незаметно навести Сойка на субботний разговор с Хэксли.
   Однако Сойк уже примостился возле письменного стола и лихорадочно что-то набрасывал на листке бумаги. Когда комиссар обратился к нему, он только досадливо мотнул головой.
   Бэрд тихо вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь.
   СКРИПИЧНЫЙ КЛЮЧ
   У Грехема Бэрда ожидал еще один сюрприз. Не успел комиссар войти в комнату, как молодой физик протянул ему довольно толстую тетрадь в нитроленовой обложке.
   - Вот, возьмите. Это - решение. Мне самому удалось его найти, - пояснил он. - Теперь, я надеюсь, удастся прекратить это позорное дело, и не надо будет выяснять, кто именно похитил проклятую бумагу у старика Девидса. Во всяком случае, я бы не хотел это знать.
   Бэрд растерянно перелистал тетрадку. Она была исписана почти до последней страницы.
   - Такое длинное? - только и произнес он.
   - Да уж как получилось. Хорошо, что хоть так. Проблема очень сложна и, признаюсь, - я еле-еле выбрался из чащи. Очень трудное вычисление. А если говорить честно, то это даже еще не решение, а только программа, ну схема для расчета на вычислительной машине.
   - А как же у Девидса?
   - Я не мог пойти его путем. В той области я не силен.
   Комиссар молча протянул Грехему листок с решением Сойка. Физик, близоруко сощурившись, быстро пробежал его глазами.
   - Сойк? Великолепно! Я же говорил вам, помните. Боже мой, как это, оказывается, гениально просто. Пожалуйста, верните мою тетрадь, я сейчас же уничтожу свою стряпню.
   - Нет, нет, - возразил Бэрд. - Разрешите мне пока оставить ее у себя.
   Грехом пожал плечами, но промолчал.
   - Скажите, господин Грехем, - поинтересовался Бэрд, - а почему вам не удавалось найти решение раньше? Мне просто интересно знать.
   - Видите ли, - несколько смущенно объяснил Грехем, - я все время искал, так сказать, классическое решение. Я - сторонник, если можно так выразиться, логичной науки, шагающей со ступеньки на ступеньку. Методы Сойка: возьмет с потолка некоторую немыслимую функцию, пожонглируем ею - и, пожалуйста, вот вам решение, - эти фокусы не по мне. Но, увы, классический путь не привел к цели. И ради такого случая мне пришлось несколько поступиться своими принципами. Но только ради такого случая.
   Слушая рассуждения Грехема, комиссар напряженно думал о другом:
   "Как узнать у него о конце записанного на пленку разговора? Как заставить высказаться этого человека, который не хочет, чтобы расследование было доведено до конца. Заставить теперь, когда от себя он, во всяком случае, отвел какое бы то ни было подозрение. Конечно, можно было бы сказать, что произошло убийство. Но Бэрд решил держать это обстоятельство в секрете. Пожалуй, лучше сказать, что теперь расследование интересует его - Бэрда - чисто теоретически, что ему просто хочется свести концы с концами, разобраться, согласовать противоречия. Такое объяснение Грехем должен понять - ему тоже случается биться над трудными задачами".
   Бэрд избрал верный путь. Грехем согласился помочь и стал терпеливо восстанавливать в памяти разговор, интересовавший комиссара. Но, увы, все, что он сообщил, Бэрду было уже известно. Ничего нового. Во всяком случае, ничего, стоящего внимания. Загадки продолжали оставаться загадками.
   Итак - Ленгли или Сигрен...
   Когда Ленгли протянул Бэрду тонкую пачку листков с формулами, комиссар почти не удивился. Разумеется, это было еще одно решение. По размерам нечто среднее между трудами Сойка и Грехема. К сожалению, комиссар мог оценивать эти исследования только по такому признаку. Ленгли держал себя иронически и снисходительно.
   Каким образом ему удалось? Раньше он почти этим не занимался. Не верил в возможность решения и не мог себя заставить работать, как ему казалось, впустую. Очень хотелось выручите товарищей, снять со всех это идиотское подозрение. Почему избрал другой путь, не тот, что у Девидса? Просто был совершенно уверен, что этот старый чудак вряд ли мог придумать что-либо путное.
   Итак, и Ленгли - невиновен. Хотя на него падали серьезные подозрения. Ведь именно он относил чай Девидсу...
   Значит - Сигрен. Вот уж от кого менее всего можно было ожидать.
   Перед тем как уйти, комиссар попытался выяснить у Ленгли что-нибудь новое относительно разговора, записанного на пленку. Но увы, и Ленгли не сумел сообщить Бэрду ничего интересного.
   Бэрд вздохнул и отправился к четвертому физику.
   Сигрена он застал за письменным столом, склонившегося над какими-то расчетами. Теоретик был так поглощен этим занятием, что даже не заметил появления Бэрда.
   Комиссар несколько минут стоял за его спиной, молча наблюдая, как нервно бегает по бумаге шариковая ручка. Она то перечеркивала прежние записи, то неожиданно останавливалась, не дописав до конца очередную формулу, то снова возвращалась назад и восстанавливала зачеркнутое. Комиссар подождал, пока рука в раздумье повисла над бумагой, и тихо спросил:
   - Вам уже удалось решить проблему? Сигрен вздрогнул, резко повернулся и испуганно уставился на комиссара. Придя в себя от неожиданности, он печально покачал головой:
   - Нет, эта задача мне не по плечу.
   - Не получается? - сочувственно спросил Бэрд.
   - И не может получиться. Я же говорил: надо мною тяготеет злой рок.
   - Чепуха! - нарочито резко сказал Бэрд.
   - Нет, не чепуха, - серьезно возразил Сигрен. - Я чувствую это на каждом шагу. Вот и теперь. Кажется, нащупал путь. И вот-вот отыщу это злосчастное решение. И уже как будто остается всего один шаг, последний. Но я-то знаю, что этот шаг мне так и не удастся сделать. Не судьба. Так оно и происходит - в самый последний момент я натыкаюсь на непредвиденное и непреодолимое препятствие. Так всегда. И вообще, у меня такое ощущение, что я приблизился к какой-то черте за которой находится нечто запретное.
   В глубине души Бэрд был чужд каких-либо суеверий. Но он не любил вступать в дискуссии на эти темы. Он отчетливо сознавал, что в такого рода спорах логические аргументы, к сожалению, малоэффективны. К тому же - что поделать - он вынужден был считаться с тем, что диспуты о судьбе и божьем промысле могли серьезно повредить его служебной репутации.
   Однако в сложившейся ситуации комиссар решил отступить от своего обычного правила.
   - Послушайте, Сигрен, - сказал он, - вы же физик. И, я думаю, лучше, чем кто-нибудь другой, должны понимать, что следствие в иных случаях в действительности может оказаться причиной.
   - Не совсем понимаю, - удивленно поднял голову Сигрен.- Что вы имеете в виду?
   - Вы убеждены, что все ваши неудачи объясняются тем, что такова ваша судьба. А не приходило ли вам в голову, что все ваши неудачи в действительности связаны с тем, что вы убеждены, будто они вам на роду написаны. Я, кажется, не очень четко все это сформулировал, но надеюсь, идея до вес дошла?
   - Вы хотите сказать... - растерянно посмотрел на него Сигрен. - Если бы все было так просто. Какое значение имеет моя... вера в судьбу - скажем так, - если я никак не могу найти решение, которое ищу? Просто я недостаточно талантлив.
   - Не знаю, - пожал плечами Бэрд. - Но насколько я понял, вы не можете сделать лишь самый последний шаг. Может быть, понимая, что от этого слишком многое зависит. Но в то же время вы подсознательно убеждены, что вам не удастся избежать грозящих в случае неудачи неприятностей. И это висит над вами, словно Дамоклов меч, туманит ваши мысли и мешает довести дело до конца.
   Сигрен долго молчал, глядя куда-то в пространство мимо комиссара. Бэрд терпеливо ждал
   - Знаете, комиссар, - наконец произнес Сигрен, - в том, что вы только что сказали, что-то есть. Я сейчас старался припомнить свои прежние беды и, пожалуй, возможно, вы правы, я сам во всем виноват. И сейчас. Ведь я сознательно избрал не тот путь, которым шел Девидс. Я знал, что если получу такое же решение, как и он, то это обернется против меня же. Скажут, что оно и есть украденное решение, что я просто списал с пропавшего листка Девидса. При моем-то везении. Таким образом, я сам себя обрек на неудачу. Ведь проблема сложна необычайно. И уж если вообще оказалось возможным ее разрешить, то вряд ли такое решение может быть получено разными путями.
   - Вы говорите - один путь, - задумчиво произнес Бэрд. - Взгляните, пожалуйста, вот на это. И он положил перед Сигреном три решения. Пока Сигрен с раздражающей медлительностью просматривал записи, Бэрд думал о том, какими все-таки удивительно разнообразными могут быть причины, способные побудить человека ко всякого рода выдающимся свершениям. Чувство товарищества, как у Ленгли и Грехема, хотя понимаемое ими по-разному, своего рода спортивная злость, как у Сойка, а может быть, просто страх.. Хотя, казалось бы, отрицательные эмоции не должны приводить к положительным результатам. Да необъятны скрытые резервы человеческой психики. Как найти к ним путь?
   - Значит, это все-таки возможно? - пробормотал Сигрен.
   Он отложил в сторону листки, принесенные Бэрдом, и стал торопливо просматривать собственные записи. В его глазах вспыхнул лихорадочный блеск. Он с торжествующим видом поднял голову:
   - Верно! У меня все верно, абсолютно верно; я остановился буквально перед самой последней формулой. А все остальное совершенно верно! Вы понимаете?
   - Вот видите, - мягко сказал Бэрд - Оказывается, и через эту границу можно перешагнуть Поздравляю вас. От всей души. Ваше имя войдет теперь в учебники физики.
   - Вы совсем не так меня поняли, - энергично возразил Сигрен. - Разве в этом дело - мне не слава нужна. Я ведь никогда не думал, что способен на такое. Это главное.
   Он умолк и, словно зачарованный, стал перебирать свои листки. Но вдруг его глаза погасли, лоб сморщился, лицо приобрело растерянное выражение.
   - Но ведь это ужасно, - произнес он потухшим голосом, кивнув в сторону все еще лежавших на столе решений своих коллег.
   - Что ужасно? - не понял комиссар.
   - То, что они тоже решили.
   Бэрд непонимающе взглянул на Ситрена.
   - Но ведь вы только что говорили...
   - Нет, нет, - торопливо перебил Сигрен, как бы прочитав мысли комиссара - Вы опять меня не так поняли. Ведь я бился над этой задачей для того, чтобы доказать, что решение у Девидса похитил не я. А теперь...
   - Что теперь? - переспросил Бэрд, с беспокойным ожиданием глядя на Сигрена и все еще не понимая.
   - Теперь, когда задачу решили все, мы снова оказались в равном положении. Каждый из нас может быть похитителем. Ведь кто-то же взял эти злополучные бумажки у Девидса.
   "Ах, черт, - выругался про себя Бэрд. - Ведь он прав. Найти свое оригинальное решение мог ведь и тот, кто убил, - для того чтобы оправдаться".
   Комиссар испытал томящее ощущение из далекого детства. Он вспомнил игру, которая состояла в том, что нужно было первым взобраться на высокую гору, нарисованную на листке картона. Играющие бросали кости с очками и передвигали свои фишки с клетки на клетку. Но где-то перед самой вершиной каждого подстерегала коварная клетка. Стоило попасть на нее, и фишке сбрасывалась вниз - к самому подножию горы, и надо было все начинать с нуля. Неужели и сейчас он отброшен к самому началу?
   Теперь оставалось только два пути - магнитофонная пленка и чай.
   - Вот кто будет рад до смерти, так это Хэксли, - задумчиво продолжал Сигрен. - Можно сказать - такой сюрприз. И на самом краю пропасти.
   - На краю пропасти? - заинтересовался Бэрд.
   - Ну да. В последнее время дела нашей конторы шли все хуже и хуже. Настолько плохо, что Хэксли был на грани банкротства. Под эту задачу он взял большой заем. Представляете, каким ударом явилось для него исчезновение листка с решением Девидса. Ведь уже в руках держал и вдруг...
   "Кто же мог подсыпать яд в стакан чая? - напряженно размышлял Бэрд. Один из пятерых. Если не эти четверо, то Девидс. Но Девидс отпадает странно было бы совершить самоубийство в момент великого открытия. А почему, собственно, пять? Ленгли сказал - каждый дежурил один раз в неделю. Но ведь убийство произошло в субботу. Значит, был шестой. Кто же?"
   - Скажите, пожалуйста, - обратился Бэрд к Сигрену, - Вы не помните, кто в тот день разливал чай?
   - Суббота? Если приходилось работать в субботу - дежурил сам шеф.
   "Хэксли? Вот это любопытно".
   - Еще один вопрос. У каждого из вас свой постоянный стакан?
   - Нет, зачем же, - ответил Сигрен, с недоумением глядя на комиссара. Каждый берет первый попавшийся. Разве не все равно?
   - Да, да, разумеется, - согласился Бэрд. - А вы не помните, господин Сигрен, когда вы в тот день брали свой чай, сколько еще стаканов оставалось на столе?
   В глазах Сигрена мелькнуло беспокойство, но он ответил с готовностью:
   - Чай мы как раз взяли почти одновременно все четверо. И разошлись по своим комнатам.
   - И после этого на столе оставалось только два стакана?
   - Да: Девидса и шефа.
   - Благодарю вас.
   Так, значит, всыпать тектолон в стакан Девидса мог либо Ленгли в тот момент, когда относил ему чай, либо Хэксли. Но когда мог сделать это Хэксли? Либо тогда, когда разливал чай по стаканам, но это явно нелепо, так как стакан с ядом мог достаться любому, в том числе и самому Хэксли, либо перед тем, как Ленгли пришел за чаем для Девидса. Но ведь и тогда на столе оставались не один, а два стакана. И любой из них мог достаться Хэксли, в том числе и с ядом. Впрочем, для верности он мог всыпать яд в оба стакана, а свой просто вылить.
   - А вы случайно не знаете? - снова обратился Бэрд к Сигрену. - Хэксли забрал свой стакан?
   - Случайно знаю. Я как раз вышел в гостиную, чтобы налить себе второй стакан. И я видел, как Хэксли взял свой стакан.
   - Это был последний стакан? - перебил Бэрд.
   - Да, последний. Он взял стакан и выпил залпом, словно его мучила жажда.
   Вот и еще одна загадка - следовательно, Хэксли не мог всыпать яд в оба стакана. Но он не мог всыпать его и в один из двух оставшихся - ведь тогда отравленный чай мог бы достаться ему самому. Впрочем, он мог знать, в каком именно стакане яд. Но это слишком опасно: стаканы могли переставить, сдвинуть с места. Нет, вряд ли Хэксли пошел бы на такой риск. Да и зачем в этом случае ему вообще было пить свой чай. Никто ведь его не заставлял и не проверял. Нет, тут что-то не то. И потом самое главное: зачем убивать Девидса? Если каждый из четырех теоретиков мог извлечь из смерти Девидса совершенно очевидную, прямую пользу, присвоив себе его решение, то никакой видимой причины, которая могла бы заставить Хэксли пойти на убийство своего старшего теоретика, как будто не было.
   С другой стороны, в то время, когда на подносе в гостиной оставались два стакана, не только Хэксли, но и любой из четырех теоретиков мог всыпать яд. Впрочем, Ленгли стоило, видимо, исключить. Ведь он сам сообщил о том, что относил чай Девидсу. Если бы отравителем был Ленгли, он, конечно, умолчал бы об этом. Тем более что его никто не видел.
   Нет, и стаканы с чаем не приводили к цели. Оставалось последнее отрезанный Хэксли кусок пленки. (А в том, что он отрезан, Бэрд теперь почти не сомневался. Эксперт, которому комиссар показал накануне пленку, подтвердил, что ракорд в конце приклеен уже после того, как сделана последняя запись.
   Отворилась дверь, и в комнату вошел Сойк. Вид у него был взволнованный.
   - Два слова, комиссар, - сказал он, подходя к Бэрду. - Мне только что удалось доказать весьма любопытную штуку. Оказывается, тем путем, которым, по словам Хэксли, шел Девидс, эту задачу решить вообще невозможно.
   - Это точно? - сразу заинтересовался Бэрд.
   - Как в обычной арифметике дважды два - четыре.
   - Выходит, что Девидс просто ошибся? Ему только показалось, что он нашел решение?
   - Сомневаюсь, вряд ли Девидс мог так ошибиться. Что-что, а на ошибки у старика был особый нюх.
   - Но если так....
   - Вы совершенно правы, - подхватил Сойк, как обычно налету улавливая мысль. - Я думаю, что никакого решения вообще не существовало.
   - Что ты говоришь, Сойк? - возмутился Сигрен. - Выходит, Хэксли обманул нас?
   - Очень может быть.
   - Но Хэксли...
   - Хэксли, Хэксли. А что Хэксли? Из того, что он вежлив, корректен и даже любит скрипку, вовсе еще не следует, что он не может быть обманщиком.
   - Скрипку? - заинтересовался Бэрд, следуя своей обычной системе, требовавшей устанавливать как можно больше связей между событиями. Откуда вы знаете, что Хэксли любит скрипку?
   - Со слов Сигрена. Помнишь, Сигрен, ты же сам говорил об этом позавчера, когда мы вчетвером обсуждали всю эту дурацкую историю.
   - Вы действительно говорили об этом, господин Сигрен? - переспросил Бэрд.
   - Ты еще говорил, что Хэксли за скрипку все отдаст и что, по его словам, когда он слушает игру таких выдающихся скрипачей, как Боровский, у него даже давление приходит в норму.
   - Да, как будто говорил. Но какое это может иметь значение? Причем тут скрипка?
   Бэрд помолчал. Сейчас он и сам не знал, причем. Но одно он знал точно: именно эту часть позавчерашнего разговора Хэксли вырезал. Почему? Скрипка могла оказаться ключом ко всему.
   "Скрипичный ключ", - подумал комиссар и усмехнулся.
   - А ты знаешь, - сказал Сигрен, обращаясь к Сойку. - Ведь мы все решили эту задачу. Хотя и различными способами.
   - Ну что ж, - отозвался Сойк, не выражая ни особенного удивления, ни особенной радости. - Так и должно было случиться. Еще Нильс Бор говорил, что самый глубокий фундамент науки - это уверенность в том, что при одинаковых условиях в природе наступают одинаковые явления.
   - Как вы сказали? - переспросил Бэрд. - Одинаковые явления - при одинаковых условиях?
   - Другими словами - в равных условиях действуют одни и те же закономерности, - подтвердил Сойк.
   - Так... - задумчиво сказал Бэрд.
   У него возникло ощущение, что этот принцип тоже может ему пригодиться. Хотя он еще и не знал, как именно.
   - И все же то, что здесь произошло, представляется мне в высшей степени парадоксальным, - сказал он, подумав, что за всю свою богатейшую практику ему ни разу не приходилось видеть, чтобы подозрение в краже служило стимулом, возбуждающим творческую мысль подозреваемых.
   - Не удивляйтесь, - успокоил его Сойк. - Весь мир соткан из парадоксов. Можете мне поверить... У французов есть пословица: "Ищите женщину". А я говорю: "Ищите парадокс".
   БЭРД ПРОТИВ ХЭКСЛИ
   Интуиция опытного детектива подсказывала Бэрду, что единственным человеком, который осведомлен относительно подлинной сущности трагического события, происшедшего в теоретическом бюро, является сам его шеф. Комиссар теперь ясно видел, что расследование на завершающем этапе неизбежно превратится в поединок с Хэксли. И все зависит от того, кто в этом поединке возьмет верх. Но чтобы быть уверенным в победе, Бэрд ещ? не располагал достаточными сведениями.
   Что он, собственно, знал? Что Хэксли зачем-то разыграл всю эту комедию с пропажей документа, которого скорее всего вообще не существовало. Хотя, разумеется, Девидс мог ошибиться, а Хэксли, не успевший досмотреть его записи до конца, мог предполагать, что решение и в самом деле получено. Но тогда документ после смерти Девидса должен был, судя по всему, оказаться у Хэксли. С какой же целью он объявил его похищенным?