- Глэдис! - крикнул я. - Глэдис!
   Она удивленно посмотрела на меня. Со времени нашей последней встречи в ней произошла какая-то неуловимая перемена. Холодный взгляд, твердо сжатые губы - все это показалось мне новым. Глэдис высвободила свои руки.
   - Что это значит? - спросила она.
   - Глэдис! - крикнул я. - Что с вами? Вы же моя Глэдис, моя любимая крошка Глэдис Хангертон!
   - Нет, - сказала она. - я Глэдис Потс. Разрешите представить вам моего мужа.
   Какая нелепая штука жизнь! Я поймал себя на том, что машинально раскланиваюсь и пожимаю руку маленькому рыжеватому суб?екту, удобно устроившемуся в глубоком кресле, которое некогда служило только мне. Мы кивали головой и с глупейшей улыбкой смотрели друг на друга.
   - Папа разрешил нам пожить пока здесь. Наш дом еще не готов, пояснила Глэдис.
   - Вот как! - сказал я.
   - Разве вы не получили моего письма в Паре?
   - Нет, никакого письма я не получал.
   - Какая жалость! Тогда вам все было бы ясно.
   - Мне и так все ясно, - пробормотал я.
   - Я рассказывала о вас Вильяму, - продолжала Глэдис. - У нас нет тайн друг от друга. Мне очень жаль, что так вышло, но ваше чувство было, вероятно, не очень глубоко, если вы могли бросить меня здесь одну и уехать куда-то на край света. Вы на меня не дуетесь?
   - Нет, что вы, что вы!." Так я, пожалуй, пойду.
   - А не выпить ли нам чаю? - предложил рыжеватый суб?ект и потом добавил доверительным тоном: - Вот так всегда бывает... А на что другое можно рассчитывать? Из двух соперников побеждает всегда один.
   Он залился идиотским смехом, и я счел за благо уйти. Дверь гостиной уже закрылась за мной, как вдруг меня словно что-то подтолкнуло, и, повинуясь этому порыву, я вернулся к своему счастливому сопернику, который тотчас же бросил тревожный взгляд на электрический звонок.
   - Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос, - сказал я.
   - Что же, если он в границах дозволенного...
   - Как вы этого добились? Отыскали какой-нибудь клад? Открыли полюс? Были корсаром? Перелетели через Ла-Манш? Что вы сделали? Где она, романтика? Как вам это удалось?
   Он уставился на меня во все глаза. Его глуповато-добродушная, ничтожная физиономия выражала полное недоумение.
   - Нс кажется ли вам, что все это носит чересчур личный характер? проговорил он наконец.
   - Хорошо. Еще один вопрос, последний! - крикнул я. - Кто вы? Какая у вас профессия?
   - Я работаю письмоводителем в нотариальной конторе Джонсона и Мервилля. Адрес: Ченсери-лейн, дом сорок один.
   - Всего хорошего! - крикнул я и, как подобает безутешному герою, исчез во мраке ночи, обуреваемый яростью, горем и... смехом.
   Еще одна короткая сцена - и повествование мое будет закончено.
   Вчера вечером мы все собрались у лорда Джона Рокстона и после ужина за сигарой долго вспоминали в дружеской беседе наши недавние приключения. Странно было видеть эти хорошо знакомые мне лица в такой непривычной обстановке. Вот сидит Челленджер - снисходительная улыбка по-прежнему играет на его губах, веки все так же презрительно сощурены, борода топорщится, он выпячивает грудь, пыжится, поучая Саммерли. А тот попыхивает своей коротенькой трубочкой и трясет козлиной бородкой, яростно оспаривая каждое слово Челленджера. И, наконец, вот наш хозяин - худое лицо, холодный взгляд голубых, как лед, орлиных глаз, в глубине которых всегда тлеет веселый, лукавый огонек. Такими все трое долго сохранятся у меня в памяти.
   После ужина мы перешли в святая святых лорда Джона - в его кабинет, залитый розовым сиянием и увешанный бесчисленными трофеями, - и наш дальнейший разговор происходил там. Хозяин достал из шкафчика старую коробку из-под сигар и поставил ее перед собой на стол.
   - Пожалуй, мне давно следовало посвятить вас в это дело, - начал он, - но я хотел сначала выяснить все до конца. Стоит ли пробуждать надежды и потом убеждаться в их неосуществимости? Но сейчас перед нами факты. Вы, наверно, помните тот день, когда мы нашли логово птеродактилей в болоте? Так вот: я смотрел, смотрел на это болото и в конце концов призадумался. Я скажу вам, в чем дело, если вы сами ничего не заметили. Это была вулканическая воронка с синей глиной.
   Оба профессора кивнули головой, подтверждая его слова.
   - Такую же вулканическую воронку с синей глиной мне пришлось видеть только раз в жизни - на больших алмазных россыпях в Кимберли. Вы понимаете? Алмазы не выходили у меня из головы. Я соорудил нечто вроде корзинки для защиты от этих зловонных гадов и, вооружившись лопаткой, недурно провел время в их логове. Вот что я извлек оттуда.
   Он открыл сигарную коробку, перевернул ее кверху дном и высыпал на стол около тридцати или более неотшлифованных алмазов величиной от боба до каштана.
   - Вы, пожалуй, скажете, что мне следовало сразу же поделиться с вами моим открытием. Не спорю. Но неопытный человек может здорово нарваться на этих камешках. Ведь их ценность зависит не столько от размера, сколько от консистенции и чистоты воды. Словом, я привез их сюда, в первый же день отправился к Спинку и попросил его отшлифовать и оценить мне один камень.
   Лорд Джон вынул из кармана небольшую коробочку из-под пилюль и показал нам великолепно играющий бриллиант, равного которому по красоте я, пожалуй, никогда не видел.
   - Вот результаты моих трудов, - сказал он. - Ювелир оценил эту кучку самое меньшее в двести тысяч фунтов. Разумеется, мы поделимся поровну. Ни на что другое я не соглашусь. Ну, Челленджер, что вы сделаете на свои пятьдесят тысяч?
   - Если вы действительно настаиваете на столь великодушном решении, сказал профессор, - то я потрачу все деньги на оборудование частного музея, о чем давно мечтаю.
   - А вы, Саммерли?
   - Я брошу преподавание и посвящу все свое время окончательной классификации моего собрания ископаемых мелового периода.
   - А я, - сказал лорд Джон Рокстон, - истрачу всю свою долю на снаряжение экспедиции и погляжу еще разок на любезное нашему сердцу плато. Что же касается вас, юноша, то вам деньги тоже нужны. Ведь вы женитесь?
   - Да нет, пока не собираюсь, - ответил я со скорбной улыбкой. Пожалуй, если вы не возражаете, я присоединяюсь к вам.
   Лорд Рокстон посмотрел на меня и молча протянул мне свою крепкую загорелую руку.