- Здесь любят свои машины, как домашних животных. Они чистые и ухоженные. У нас тут сесть в грязную машину - все равно что надеть грязное белье.
   Они ехали по широким улицам с высокими королевскими пальмами по обеим сторонам. Прокаленные солнцем стены низких розовых домов украшала пурпурная бугенвиллея. Мелькали яркие пятна тропической растительности, зеркальные поверхности бассейнов, ухоженные лужайки. Резкий и яркий свет придавал им какую-то зловещую окраску.
   - Да-а, такое солнце бывает к землетрясению. Извините, это у нас теперь в крови. Лос-Анджелес сейчас - это один бесконечный город от Санта-Барбары и до мексиканской границы.
   "Венеция" оказалась пригородом на Тихоокеанском побережье. Дома здесь были с колоннадами, как в Италии. Оконные решетки резко выделялись чугунной чернотой на фоне розовых и белых стен. Извивающиеся неоновые надписи информировали о ночных клубах, саунах и дискотеках. Всюду царила карнавальная атмосфера.
   - Жаль, что вы уезжаете завтра вечером и не посмотрите шпагоглотателей и предсказателей судьбы в воскресенье. - Синтия махнула рукой в сторону толпы людей с дикими прическами и в солнечных очках. - Киношники, рок-музыканты, джаз-музыканты собрались сюда поглазеть на "голубых" культуристов. Глядите!
   Они задержались возле открытого спортивного зала на берегу, где накрашенные мужчины поднимали тяжести, упражнялись на сверкающих тренажерах или просто лежали на спинах, в то время как их мышцы подвергались электростимуляции.
   - Берег мускулистых мужчин, - вздохнула Синтия. - Кругом одни только "голубые".
   Они завтракали на Маркет-стрит, 72 - кирпичные стены без штукатурки, качающиеся на ветру пальмы и искусно рассеянное естественное освещение, имеющее, по словам Синтии, чрезвычайно важное значение для собирающейся здесь элиты шоу-бизнеса. Плам никогда еще не видела столько роскошных женщин сразу: ни единой морщинки, идеальные зубы, безупречные прически, безукоризненные наряды. Мужчины - симпатичные (или со следами былого обаяния), стройные, загорелые и раскованные. "Красавцы - да и только!" - восторгалась она.
   - Им нельзя иначе, - заметила на это Синтия, помахав кому-то из вновь пришедших, и принялась за чили. - Здесь твое тело - твой основной капитал. В Лос-Анджелесе все пятидесятилетние выглядят, как я... Да, это так. Раз в неделю ко мне приходит массажист, мой тренер бывает у меня дважды в неделю все женщины, которым за сорок, имеют тренеров, чтобы быть в форме, и раз в две недели я сгоняю вес в парилке. Кроме того, по мере необходимости я прибегаю к косметической хирургии. - Она вздохнула. - Я, наверное, была самой последней в этом мире, кто сделал себе вздернутый носик, - это единственное, в чем я отставала. И, конечно же, все мы истязаем себя голодом, здесь не прощают излишний вес - можно потерять работу. - Синтия наморщила свой усовершенствованный носик и недобро усмехнулась. - Так что приходится упражняться. Все встают в шесть, но никто - если не снимаешься в кино - не появляется на работе раньше десяти, потому что бегают трусцой с плеером на голове, на бегу изучая японский; или крутят велотренажер перед телевизором; или занимаются аэробикой; или джазом; или практикуются в каком-нибудь восточном единоборстве; или налаживают отношения с тренажером в спортивном зале. - Она вдруг расплылась в улыбке и вскочила. - Появился Сдай! Я как раз занимаюсь его новой виллой. Не возражаете, если я перекинусь с ним парой слов?
   Пока Синтия отсутствовала, Плам невольно ловила обрывки разговоров за соседними столиками.
   - Она бы переспала и с крокодилом, чтобы получить эту роль...
   - Всем известно, что Синди не вылезает из, чужих постелей...
   - Фантастическая потаскуха!
   - ..Поэтому я сказала: "Да пошел ты, мистер... Не распускай свои поганые руки"...
   - Так на чем я остановилась? Ах, да. Парень хватает меня за задницу, а меня уже одолевает сон. Затем я чувствую что-то странное и оглядываюсь через плечо. И что же я вижу? Член у него такой маленький, что ему ничего не остается, как только подбираться ко мне сзади. И тут я ору:
   "Потел вон!" А он так спокойненько застегивает "молнию", собирает вещички и, уходя, бормочет: "Я думал, ты еврейка..." Так я и есть еврейка...
   Плам была потрясена.
   Когда вернулась Синтия, она рассказала ей о разговорах за соседними столиками. Синтия расхохоталась.
   - Лос-Анджелес - город продажной любви, во всех отношениях. Разве вы еще не заметили? Если ты нуль в сексе, здесь тебе делать нечего. Каждый живет, дышит и зарабатывает на жизнь - прямо или косвенно - сексом. Город просто помешался на сексе-- Не обращая внимания на официанта, подававшего креветки со шпинатом, Синтия наклонилась к Плам. - Лос-Анджелес достиг силы и власти за счет секса. Власть - единственное, что здесь принимается в расчет. А ее в этом городе имеет тот, кто преуспевает в данный момент. Ваше дело и общественный статус определяются только одним - вашим последним успехом. Если вы имеете значение для них в этот момент, люди будут поступать так, как вы хотите, и будут говорить то, что вы хотите услышать. В противном случае они не станут держать данное вам слово, не станут тратить на вас свое время. "ЛА" расшифровывается еще и как Ложь Абсолютная.
   ***
   Дом Синтии, обращенный к пустынному берегу бухты Марина-дель-Рей, с гаражом на четыре машины, издали слегка напоминал тюрьму строгого режима. Внутри же он был отделан светлым деревом, уставлен серебром, устлан темно-зелеными коврами и дышал безмятежным покоем, как лесная поляна.
   На кухне стояли два дивана и сорокапятидюймовый телевизор. Столовая была словно маленькое квадратное озеро, посреди которого на деревянном островке стоял стол персон на двадцать.
   Спальные апартаменты Синтии включали ванную, обставленную как гостиная, гимнастический зал и три гардеробные комнаты - для зимней, летней и спортивной одежды.
   - Вы, очевидно, пользуетесь успехом как оформитель, Синтия.
   - Да. По двум причинам, - улыбнулась Синтия, когда они спускались в лифте на первый этаж. - Я никогда не обсуждаю своих клиентов и отдаю им всю славу: все лучшие идеи - все без исключения - принадлежат им. Так говорю я, когда меня спрашивают.
   Серебристо-серый кабинет Синтии выглядел как гостиная. Как и у Виктора, в нем не было письменного стола. "Здесь проходят только встречи", - пояснила Синтия. Все остальное время она в разъездах, в автомобиле постоянно пользуется радиотелефоном или диктофоном.
   На стене, слева от двери, висел натюрморт с цветами: изумительный букет совершенно черных тюльпанов в темно-зеленой стеклянной вазе; перед ней охапка светло-желтых тюльпанов с обагренными пламенем кончиками лепестков, несколько ландышей и бледно-розовые примулы. Слева на увядшей розе, уронившей несколько своих бледно-розовых лепестков, сидела черная бабочка с большими желтыми пятнами на крыльях. Внизу на деревянном столике изогнулась крошечная зеленая ящерица. Картина, датированная 1627 годом, имела подпись: "Амбросиус Босхарт-старший".
   Плам перенесла ее на кухню, где был стол и больше света. Достала лупу, купленную у филателиста на Пятьдесят седьмой Западной, и дюйм за дюймом тщательно обследовала полотно.
   - Такой старый холст - редкость, - заметила она. - Большинство подобных картин выполнено на меди или на твердых породах дерева.
   Золоченая рама с тонкой резьбой была, несомненно, семнадцатого века. Холст на обороте казался таким же старым, но не было ничего подтверждающего это. Плам вынула дорожный швейный комплект и провела свой булавочный тест. Преодолев незначительное первоначальное сопротивление, булавка легко вошла в краску.
   Наконец Синтия не вытерпела.
   - Ну, что вы думаете?
   - Амбросиус был потрясающий старик, - медленно проговорила Плам, не отрывая глаз от маленькой картины. - Его особенностью были такие коротенькие, толщиной с волос, линии на закругленных кончиках лепестков тюльпана.
   Синтия уставилась на картину.
   - Где? Я их не вижу.
   - Их здесь нет. Синтия вздохнула.
   - Как вы можете говорить так уверенно? Едва взглянув на картину?
   Плам достала из своей дорожной сумки копии паспортов на две подделки, с которыми столкнулась в Нью-Йорке. Вынула из них диапозитивы и показала их Синтии.
   - Взгляните на муху с картины Сюзанны и на ту, что изображена на картине Шнайдера, - они абсолютно одинаковые.
   Синтия рассмотрела оба диапозитива.
   - Эй! Да это же моя ящерица - на картине Сюзанны.
   - А вначале вы этого не заметили?
   - Нет, конечно. Они же разного цвета. У Сюзанны золотистая, а у меня темно-зеленая.
   - Но это одна и та же ящерица - такого же размера и почти в таком же положении.
   Синтия опять вздохнула.
   - Итак, мухи связывают картину Сюзанны с картиной Шнайдера, а ящерицы мою с картиной Сюзанны. И получается, что связаны все три. - Она наморщила свой вздернутый носик. - Но если это подделки, то как мог мошенник допустить такую грубую ошибку? Ведь копирование этих элементов выдает его с головой.
   - Это не обязательно ошибка. Художники семнадцатого века обменивались набросками, это был их своеобразный капитал, который передавался из поколения в поколение. Но это работа относительно недавняя. - Лупа Плам нацелилась на картину. - Однако фальсификатор не слишком ловкий.
   Она пояснила, что во всякой старательно изготовленной копии всегда чувствуется некая безжизненность. Как ни искусен имитатор, подделка всегда будет вымученной. Поэтому, если жулик действительно искусен, он никогда не станет делать точную копию. Он тщательно изучает избранного им художника и его приемы, а затем воображает себя на его месте.
   - Ага! У актеров это называется творческим перевоплощением.
   Плам делала пометки в своем альбоме. Она впервые могла внимательно изучить подделку, первую из трех. Во всех был виден характерный почерк - у мошенника тоже имелся свой собственный стиль, и он не мог не оставить следов своей личности на подделанной картине.
   - Итак, я готова услышать самое худшее, - сказала Синтия.
   Плам отвернулась от картины и стала медленно пояснять:
   - Цветовая гамма подобрана тонко, но она не так выразительна, как на подлинных голландских картинах этого периода. Не забывайте, то была золотая эпоха натюрморта.
   - Иногда достаточно просто сказать: ну и дрянь, - невесело усмехнулась Синтия.
   Неожиданно у Плам вырвалось:
   - Кажется, я знаю, кто нарисовал это.
   - Знаете? - резко обернулась к ней Синтия. Плам тут же пожалела о своей несдержанности: потребуются месяцы, чтобы убедиться в том, что сейчас молнией промелькнуло в ее голове.
   - Вполне может быть, что знаю.
   - Кто?
   - Я не могу сказать этого, пока не удостоверюсь.
   - Но вы не станете предпринимать ничего рискованного? - с обеспокоенным видом спросила Синтия.
   Плам вспомнила, какой испытала страх, когда прочла анонимное письмо, и отрицательно покачала головой.
   Синтия смотрела на свой натюрморт.
   - Еще до вашего приезда я решила: если это и подделка, я все равно ничего не буду предпринимать. Мне совсем не хочется оказаться в лапах у какой-нибудь организованной банды мошенников.
   Она прошла к большому французскому шкафу напротив камина, выудила из-под жакета крошечный ключик на золотой цепочке и открыла замок. Внутри шкаф был хитроумно оборудован для хранения документов.
   - Кому хочется, чтобы твой секретарь рылся в вещах, которые не предназначены для посторонних глаз, - пояснила Синтия. - Именно так скандальные сенсации и попадают в прессу.
   - В каких вещах?
   - В тех, которые та или иная звезда держит в своей спальне для того, чтобы распалять свое больное воображение.
   - Как, например?
   - Я не обсуждаю вкусы своих клиентов, помните? - Синтия достала два больших конверта из плотной бумаги и вручила один из них Плам. - Здесь копия паспорта на мою картину. Оригинал я кладу обратно в сейф. - Она подошла к книжным полкам у стены с камином, вытащила одну из книг и нажала скрытую кнопку. Полки с книгами раздвинулись, и за ними обнаружился обычный офисный сейф "чабб". Она задумчиво посмотрела на него. - Я никак не могу решить, есть ли смысл прятать сейф. Если становишься жертвой взломщиков, то это, как правило, происходит по наводке того, кто бывает в доме. Так что они знают, где он.
   А если они действуют без наводки, то переворачивают все верх дном в поисках его. - Она набрала комбинацию, открыла сейф и аккуратно положила в него конверт с паспортом.
   Плам быстро проглядела папку с немногочисленными бумагами.
   - Здесь на бланке Малтби засвидетельствовано, что картина была приобретена ими в 1989 году на аукционе у "Борден и Плоу" в Суссексе - это, наверное, какая-то мелкая провинциальная фирма, потому что я даже не слышала о нем. Картина, должно быть, досталась им по дешевке, иначе Малтби обязательно приложил бы счет.
   - Да ну ее к черту, - отмахнулась Синтия. - Давайте забудем эту дерьмовую фальшивку на несколько часов и прогуляемся по городу.
   ***
   Выводя серебристый "Мерседес" из гаража, Синтия говорила:
   - Полагаю, вы не прочь посмотреть город, поэтому я собираюсь очертить его большим не правильным четырехугольником.
   Автомобильная стереосистема выдавала "Америку" из "Вестсайдской истории". Они мчались по Тихоокеанскому прибрежному шоссе. Справа от них тянулась изломанная линия гор Санта-Моника. Когда ландшафт менялся, Синтия подыскивала в системе соответствующую мелодию.
   - Я люблю океан, - говорила она, - и огромное небо, и всепроникающее ощущение того, что возможности здесь так же безграничны, как океан. Вся остальная Америка смеется над нашими экспериментами и традициями, а затем стыдливо тащится вслед за нами. Здесь люди живут так, как будто завтра уже наступило, поэтому они быстро привыкают к любой новой технике и верят, что их не обманут, покупают ли они готовый обед или личный самолет.
   Синтия повернула направо на Топангу и включила запись "Мы чемпионы" в исполнении Фредди Меркьюри. На развязке она съехала на Голливудскую автостраду и направилась назад к центру города.
   - А где сам Голливуд? - поинтересовалась Плам.
   - Мы только что проехали его, - сказала Синтия. - Вам там нечего делать. Голливуд - это сплошная грязь: сутенеры, проститутки, наркоманы, разочарованные туристы с камерами, обалдевшие от погони за мифом новички. Она рассмеялась. - Вообще-то, Голливуда нет и никогда не было. Голливуд - это некое внутреннее состояние, это крупнейший из всех существующих мифов.
   - Ваши слова звучат слишком уж цинично, - заметила Плам.
   - Жизнь, она, знаете ли, постоянно учит, - с грустью откликнулась Синтия. - Раньше я, бывало, задумывалась, почему мне потребовалось целых пятьдесят лет, чтобы стать взрослой. А теперь вижу, что любой разумной женщине требуется не меньше пятидесяти лет, чтобы понять этот безумный мир. - Она вдруг выключила музыку и встряхнула головой, отбрасывая с лица белокурые пряди. Таким, как я, приходится пробиваться к успеху, стиснув зубы. Бабы вокруг сволочатся, мужики устраивают западни, в которые мы обязательно попадаем. Мы чувствуем, как в наши спины впиваются ядовитые стрелы, но думаем, что, наверное, виноваты в этом сами, что, наверное, вели себя где-то как-то не так. И продолжаем рваться вперед, не догадываясь, что это просто психологическая война, которая всегда ведется против нас.
   Движение остановилось из-за случившейся впереди аварии. Синтия чуть слышно выругалась.
   - Мы делали карьеру, чтобы быть независимыми и не рассчитывать на других. Кому-то это удалось, но с каким трудом! Успех, за которым гнались, отнял все время, заставил забыть обо всем на свете. Я не имею в виду забыть вышивание гладью, как вы понимаете. Я говорю о поисках смысла моей жизни.
   Плам, как всегда, слушая такие откровения, растерялась. В Англии никто не говорит о своих чувствах, а вот в Америке каждый, не задумываясь, обнажает свою душу перед любым - знакомым и незнакомым.
   - Я как раз начинаю задумываться об этом, - осторожно заметила она.
   Движение впереди возобновилось.
   - У вас счастливый брак? - между прочим поинтересовалась Синтия.
   - Я не уверена в этом, - после долгой паузы пробормотала Плам.
   - Я была замужем минуты две.
   - И что у вас произошло?
   - Разве это имеет значение? Это был один из тех союзов, которые разваливаются потому, что мужчина рядом со своей удачливой женой чувствует свою незначительность. Могу только добавить, что я-то не чувствовала себя значительной.
   Ветер резко рванул их волосы.
   - У нас это не так, - словно оправдываясь, сказала Плам. - Наша проблема в том, что мы оба добились успеха, только Бриз доволен этим, а я нет, и он не понимает, почему.
   - А почему все-таки?
   Плам задумалась на секунду.
   - Это выматывает и пожирает тебя. Занятия живописью приносят мне удовлетворение, но дело приняло такой оборот, что я занимаюсь ею еще и для того, чтобы избежать всего остального в моей жизни - чтобы спрятаться от реальности. Кстати, я не знаю, что такое реальность. Я боюсь остановиться и посмотреть на свою жизнь, потому что не хочу увидеть себя превратившейся в машину, печатающую деньги. Бриз дал мне возможность заниматься живописью. Но теперь я понимаю, что он же не даст мне остановиться.
   - В этом-то все и дело, милая. Успех не оставляет времени на то, чтобы порадоваться ему или хотя бы подумать, почему не оставляет. Я вижу то же самое в жизни своих клиентов-кинозвезд: в конечном итоге они готовы отдать целые состояния, чтобы о пять стать такими, как все.
   После того, как "Мерседес" свернул к гавани, Плам робко спросила:
   - Синтия, вы испытывали когда-нибудь беспричинную печаль?
   - Вы имеете в виду ощущение, подобное липкому туману, который медленно опускается вокруг и делает всякое усилие над собой немыслимым? Кто же не испытывал такого? Ах, да какого черта! Только Золушка оказалась счастливой в конечном итоге.
   - Разве? Но мы не знаем, что происходило с Золушкой после того, как она вышла замуж. Кто решил, что они счастливы, - он или она? Что она сделала, чтобы быть счастливой? Родила шестнадцать детей, которые никогда не ссорились и не изводили ее? Или нашла себе веселенькую необременительную работенку, чтобы всегда быть в центре внимания, как жены ваших президентов?
   Синтия засмеялась.
   - У Золушки, по-моему, было не так уж много достоинств. Безвольная, угнетенная личность, не имевшая друзей, которую пинали все, кому не лень.
   - Золушка была зависимой, пассивной и забитой, - согласилась Плам. Теперь "Мерседес" повернул на автостраду Сан-Диего.
   - Одному богу известно, почему она стала кумиром всего женского населения планеты, - удивлялась Синтия.
   - И пальцем не пошевелив, чтобы изменить свою жизнь, она тем не менее оказалась победительницей, - заметила Плам.
   - Вот почему большинство женщин думают, что кумиром можно стать, не прилагая для этого никаких усилий. Но я предпочитаю сама быть себе прекрасным принцем и сама выбирать себе туфли, тогда они будут по ноге, значит, и разочарований будет меньше.
   Наконец "Мерседес" выехал на Венецианский бульвар и повернул к океану. Впереди буйными красками полыхал закат.
   Плам вскинула к небу руки и воскликнула:
   - Я хочу остаться! - Ей нестерпимо захотелось взяться за кисть.
   - Лос-Анджелес, конечно, не подарок, но здесь тоже есть свои прелести, - с гордостью произнесла Синтия.
   ***
   Двумя часами позже Плам лениво плескалась в бледно-розовой мраморной ванне.
   Кое-что в Синтии было ей непонятно. Синтия выучилась на оформителя в нью-йоркском Парсонсе, потому у нее был вполне натренированный глаз и достаточно проницательности, чтобы увидеть многие скрытые детали своего натюрморта. Так почему же она не заметила двух одинаковых ящериц на двух очень дорогих голландских картинах, купленных ею?
   Синтия решила не обращаться в полицию по поводу своей поддельной картины и привела те же самые доводы, что и Лео. Причиной этого могла быть самая обыкновенная житейская логика, но это могло также значить, что Синтия не хочет, чтобы полиция совала нос в ее дела. Если это так, то почему?
   Синтия говорила, что, цинично измеряя искусство деньгами, люди сами дают фальсификаторам повод для морального оправдания своих действий. Плам видела два ее тайника - сейф и французский шкаф. А где же другие, более крупные тайники?
   Синтия явно не испытывала недостатка в деньгах.
   Могла ли она быть членом банды, промышляющей подделками, и выступать в роли распространителя ее продукции?
   Глава 11
   Вторник, 7 января 1992 года
   Выставка Плам должна была состояться в галерее их старинного приятеля Гарри Солта. Высокий, поджарый и загорелый, он не был похож на городского жителя, хотя никогда не покидал Сиднея, разве только ради того, чтобы поваляться на берегу океана. Именно это он и предложил сделать, когда они ехали из аэропорта Кингсфорд Смит:
   - Вы должны в полной мере воспользоваться своим пребыванием в Австралии, Плам. После ваших интервью мы могли бы съездить в Уаттамоллу - лучше этого побережья нет ничего на свете: белый песок, тихие бухточки, деревья склоняются к самой воде...
   - Каких еще интервью! - После долгого ночного перелета из Лос-Анджелеса Плам помышляла лишь о том, чтобы принять ванну и как следует выспаться, чтобы адаптироваться к новому времени и избавиться от накопившейся усталости.
   - Репортер из "Буллетин" должен срочно готовить материал о вашей выставке. И Кэти Перчуэлл хочет заполучить вас раньше других. Эта гадюка непреклонна: или сразу, или никогда. Сожалею. Но я предупреждал, что график будет напряженным.
   Вернисаж был назначен на 13 января, но в оставшиеся до этого шесть дней предстояло проделать еще много работы. Только на то, чтобы развесить картины, потребуется три дня. Кроме того, до открытия у нее были назначены встречи с потенциальными покупателями, которых нашел Гарри.
   В тихих роскошных апартаментах отеля "Риджентс" ее ожидали цветы и шампанское. На столике рядом с корзинкой, полной шампуней и лосьонов, лежали газеты и журналы.
   С обложки "Вэнити фэар" ей мило улыбалась Сюзанна. В интервью она мимоходом затрагивала тему своей популярности; подробно рассказывала о своем адвокате, который научил ее всему, что она знает, забыв даже словом обмолвиться о Викторе или о своих тихих, как мышки, дочках.
   Вопросы журналиста были полны сарказма, по сути, он обвинял ее в том, что она вселяет в женщин несбыточные мечты, но Сюзанна словно не замечала яда этой скрытой критики. Плам проглядела иллюстрированный отчет о лицемерии, процветавшем на семнадцати акрах фермы "Солнечный берег", где Сюзанна демонстрировала свой тщательно продуманный и прибыльный уход в сельскую жизнь.
   Плам вспомнила телерепортаж о Рождестве из огромной образцово-показательной кухни Сюзанны. Задания, подробные, как инструкции летчику, отпечатала Бетси - перегруженная делами, но никогда не унывающая помощница Сюзанны, рука об руку работающая с ее тремя секретарями, двумя экономками, двумя горничными, тремя садовниками и одним разнорабочим. На этой суперкухне горничные в одинаковых лилово-полосатых платьях выполняли мелкие поручения: вешали еловые шишки на входную дверь, украшали ветками стол для гостей - словом, делали то, до чего у Плам никогда не доходили руки в сумасшедшие предпраздничные дни.
   ***
   Насладившись жасминовым ароматом ванны, Плам накинула халат и вышла на балкон. Отсюда открывался восхитительный вид на Сиднейскую гавань. Покрытая пышной растительностью береговая линия, извиваясь, образовывала на своем пути десятки небольших бухточек и укромных заливов. Справа вдалеке был виден узкий вход в гавань. Слева высились мощные фермы стального моста. Еще дальше голубое зеркало гавани чертили белоснежные парусники и маленькие осанистые паромчики с пассажирами, направляющиеся к зеленым пригородам на северном берегу и величественным резиденциям в Роуз-бей.
   Под бескрайним голубым небом занимался жаркий январский день. Темный облегающий свитер и кожаная мини-юбка, в которых она приехала, уже не подходили.
   Журналист из "Буллетин" прибыл раньше, чем она успела переодеться. "Он похож на бизнесмена", - думала Плам, когда они пили кофе на балконе и она отвечала на обычные в подобных случаях вопросы.
   - Почему я занимаюсь живописью? Я сама иногда удивляюсь. Это беспокойное дело. Когда я работаю над картиной, я всегда в тревоге, а когда не работаю, мне не по себе. Мой муж всегда знает, если работа у меня не клеится: я раздражительна, ворчлива и не нахожу себе места. Да, я работаю шесть дней в неделю, с рассвета и до сумерек, с коротким перерывом на ленч. Иначе мне ничего не удалось бы сделать. Я не покидаю студию, потому что это отвлекает внимание. - Плам усмехнулась. - Художники не такие буйные, как о них порой думают. Мы живем тихо и много размышляем. Я веду такой образ жизни вот уже десять лет.
   По правде говоря, иногда я чувствую себя оторванной от реальности.
   - Это добровольное затворничество стоит того? - спросил журналист.
   - То есть представляют ли какую-то художественную ценность мои работы? Надеюсь, да. - Плам опять задумалась. Да жила ли она полной жизнью эти последние десять лет? Или попусту растрачивала свой талант, прожигала отпущенные дни? - Я могу остановиться, если захочу, - сухо заметила она. Но тут же задумалась - так ли это на самом деле? Однажды она ослушалась Бриза, когда тот был в отъезде по делам. Устав от жесткой дисциплины, которую он насаждал, она взбрыкнула, вскочила в первый попавшийся самолет, вылетавший в Грецию, поселилась в скромном отеле на берегу моря, лежала на пляже и думала: "Вот это жизнь!" Но через два дня ее уже ничто не радовало, она не находила себе места. Прилетев в Лондон, она тут же ринулась в свою студию.