— Аргумент, — пробормотал Макс.
   Я рассказала ему, опуская подробности, о странных файлах, о том, как несколько часов пробивалась через ложные «ящики». Добавила кое-что из рассказа Коли Повзло.
   — Почему ты занимаешься этим? — спросил Макс.
   Макс снова заставил меня задуматься. Наверное, дня за три до нашей встречи я могла бы повторить слова Обнорского об общем доме, сказала бы, что хочу вложиться в это строительство. Но уже не была уверена в этом. Действительно — почему я хочу добраться до этой «Белой стрелы», зачем мне она?
   — Я хочу сделать что-то сама, — ответила я Ленскому и себе. — Сейчас в агентстве я работаю кем-то вроде справочника на все случаи жизни. Помнишь, как в рассказе «Справочник Гименея». По-моему, его О. Генри написал. — Макс кивнул. — Я не самая плохая мать. Может быть, не лучшая жена для Соболина. Но я хочу знать, способна ли на что-то большее. Я смотрю на тебя, на Соболина, на Колю Повзло — у вас настоящая работа, настоящая жизнь. Вы живете. Я тоже хочу попробовать «жить».
   — Странная это жизнь… — пробормотал Макс. — Журналисты же ничего реально не делают. Информация — это такая абстрактная штука. Кто-то совершает какие-то реальные действия, а мы их только описываем.
   — Все не так, Макс, — решила поспорить я, испугавшись, что в итоге этого разговора Ленский мне ничего не расскажет. — Именно журналисты создают ту реальность, в которой живут люди. И никакой другой реальности, кроме той, о которой рассказали в новостях, нет.
   Макс неопределенно пожал плечами: мол, может быть. Мой порыв иссяк, я спросила усталым голосом:
   — Ты мне поможешь?
   Макс обреченно кивнул:
   — На самом деле о «Белой стреле» толком ничего не известно. Один знающий человек сказал мне, что такая организация действительно есть, но они, вопреки ходившим когда-то слухам, никого не убивают. Эта организация собирает информацию. Там работают бывшие офицеры КГБ. Разведка, контрразведка… Они предлагают свои услуги тем, кто может заплатить. Но особенно себя не афишируют. Есть и другая версия: «Белая стрела» — это что-то вроде закрытого клуба. Можно предположить, что бывшие сотрудники органов не теряют друг друга из виду. Собираются раз в месяц или в полгода. Выпивают, молодость чекистскую вспоминают.
   — А Коля Повзло говорил мне, что эту «Белую стрелу» подозревали в организации нескольких громких убийств.
   — Это все не доказано. Когда у нас происходит какое-нибудь очередное заказное убийство, если совершено оно профессионально и если убийц не находят, сразу появляется версия о том, что оно организовано спецслужбами — или бывшими сотрудниками спецслужб.
   — Ты сам-то как думаешь?
   — Я думаю, что убийств эта «Белая стрела», если она существует на самом деле, не совершает. Другое дело — аналитика. Представь: сидят где-то в Москве или, скажем, Урюпинске несколько человек и принимают данные со всей страны. Не спеша анализируют, делают прогнозы… Ну, работают примерно как ваше агентство.
   — А может, у них есть штат наемников-профессионалов.
   — Может, и есть. Но их никто никогда не видел…
   Разговор с Ленским мало что мне дал. В общем, он не сказал ничего такого, о чем бы я уже не слышала от Повзло.
   Вечером я села за компьютер, посмотрела на записанный адрес электронной почты Комарова. И вдруг торопливо, словно боялась, что сама себя могу остановить, отстучала короткое послание:
   «Уважаемый Александр Петрович!
   Ваша информация, безусловно, представляет интерес. Если не затруднит, не могли бы Вы сообщить дополнительные сведения?»
   Послание я отослала с подставного «ящика».
   И только после того, как текст ушел, я осознала, какую глупость совершила.
 
   Ответ пришел через четверть часа. Комаров приглашал меня на один из чатов для прямого разговора. Он указал свое кодовое имя — Batman.
   Да, сказала я себе, человек посылает серьезные отчеты об убийствах, а выбирает для виртуального диалога такое идиотское имя.
   Нужный чат я разыскала без труда. Двое — Хоб-бит и Гном — уже заканчивали «разговор». Я набрала первые строки:
   «Batman, я здесь. Русалка».
   Когда мы только познакомились, Соболин меня так называл. Давно это было. И теперь уже никто меня так не зовет…
   Комаров отозвался:
   «Кто вы?»
   «Не так быстро».
   «Как вы узнали обо мне?»
   «Не так быстро».
   «Чего вы хотите?»
   «Личной встречи».
   «Зачем?»
   «Это в ваших интересах».
   «Кто вы?» — опять спросил Комаров.
   Вот зануда, подумала я. Хотя нет: Комаров напуган. Он пытается узнать, как я на него вышла. Я решила его успокоить:
   «Я не причиню вам вреда. Мне нужно только поговорить».
   «Как вы меня нашли?»
   «Расскажу при встрече».
   «Встречи не будет».
   «Александр Петрович, я думаю, ваши файлы смогут заинтересовать кого-нибудь еще. Например…»
   «Вы угрожаете?»
   « Размы шляю ».
   «Файлы ничего не доказывают».
   «Они доказывают многое».
   Комаров сдаваться не хотел:
   «Мне нужно подумать».
   «Думайте, — разрешила я. — Но недолго».

8

   Комаров отозвался на следующее утро.
   Он назначил встречу на восемь вечера справа от входа в метро «Спортивная». Комаров коротко описал свою одежду.
 
   День прошел в каком-то тумане. Даже огромное задание от Спозаранника не вызвало у меня никакой реакции: он просил подробную, с начала года, справку по самоубийствам студентов.
   Я рассеянно его выслушала, машинально записывая по пунктам, что ему требуется.
   Эта встреча с Комаровым. Уж очень она была похожа на сцену из плохого фильма про шпионов. Мне захотелось отменить встречу, рассказать все кому-нибудь — Обнорскому, Повзло, Соболину.
   Не рассказала. Вышла на улицу, добрела до Катькиного садика, опустилась на скамейку. Рядом сидела парочка студентов. Он что-то страстно говорил ей, она слушала, чуть наморщив ясный лоб.
   «Не верит, — машинально подумала я. — И правильно. Так ему и надо…»
   Я решительно потушила сигарету и заторопилась в агентство: я отсутствовала почти сорок минут. Марина Борисовна этого не одобряла.
   В четверть восьмого я вышла из агентства, на Невском села в маршрутку.
 
   Я подошла к спуску в подземный переход, мгновение помедлила и заставила себя спуститься вниз. Повернула налево, ко входу в метро. Встала справа от прозрачных дверей. На моих часах было ровно восемь вечера.
   Через двери проходили редкие пассажиры. В будни «Спортивная» была немноголюдна. Кто-то мне говорил, что во время матчей на «Петровском» ее вообще закрывают: от греха.
   Я почувствовала, что кто-то тронул меня за руку, подняла глаза от гранитных плиток пола.

9

   Александр Петрович Комаров не выглядел на свои двадцать восемь. Никакого костюма. Слаксы, рубашка, пестрый галстук и просторный пиджак. Комаров, вопреки моим ожиданиям, не выглядел ни испуганным, ни подавленным.
   — Вы, — Русалка? — спросил он. Его голос мне понравился.
   — Да, — я чуть улыбнулась. — Привет, Batman.
   — Пойдемте.
   — Куда?
   — Вы хотели поговорить?
   — Да, но…
   — Разговаривать в подземном переходе не совсем удобно, — голос Комарова стал язвительным.
   Я не могла с ним не согласиться. Комаров взял меня под руку:
   — Здесь недалеко есть неплохой бар.
   С Большого проспекта мы свернули на какую-то боковую улицу и зашли в полутемный просторный зал. Комаров заказал пиво и чипсы. Сел напротив меня.
   Я молчала. Вроде бы я добилась, чего хотела. И теперь не знала, что с этим счастьем делать. Комаров заговорил первым:
   — Меня зовут Саша.
   — Знаю.
   — А вас?
   — Анна.
   — Как вы меня нашли?
   — Всего я рассказать не смогу, — ответила я как можно тверже.
   — По крайней мере, где я допустил ошибку? — из голоса Комарова пропала ирония. Он просил.
   — Сбой в одном из почтовых ящиков. Копия послания попала ко мне.
   — Итак, что вы хотите знать?
   — Что такое «Белая стрела»?
   Комаров молчал. Я уже приготовилась к тому, что он встанет и уйдет.
   Но он заговорил. Сначала неуверенно, потом быстрее. Я слушала внимательно и не перебивала. В кармане моего плаща работал диктофон, я надеялась только, что звук «пропишется» хорошо, что пленки хватит на весь разговор.
   Через сорок минут мы вышли из бара, Комаров зашагал в сторону «Петроградской», а я повернула к « Юбилейному».

10

   Кассету с рассказом Комарова я стала слушать, как только вернулась домой. Не было слышно практически ничего. Надо было взять у Спозаранника его сверхчувствительный диктофон или прикреплять на одежду микрофон. Я расстроилась, Потом решила по памяти — пока не забыла — записать все, что рассказал Комаров.
 
   Комаров начал свой рассказ «от яйца», как в романах Диккенса: родился я…
   Детский сад. Школа, последние два года — в одном из первых в городе усиленных натематических классов. Прямая дорога на экономический факультет университета. Но Саша пошел в Военмех. Первые четыре года — обычная жизнь. Перед началом восьмой сессии его пригласили для беседы двое мужчин. Осторожно порасспрашивали о житье-бытье, об интересах, о военной кафедре… Таких встреч было еще четыре. Всякий раз собеседники начинали издалека. Только на последней встрече один из них спросил:
   — Вы бы хотели работать в Комитете?
   Саша попросил время подумать. Потом все же согласился.
   Когда учиться Саше оставалось всего несколько месяцев, случился путч. Его «знакомые» куда-то запропали.
   Комаров защитил диплом, по распределению попал в «почтовый ящик». И тут о нем вспомнили. Он стал работать в ФАПСИ — в инженерно-техническом отделе.
   Он работал в ФАПСИ уже четвертый год, получил звание старшего лейтенанта, когда его завербовали в «Белую стрелу». К Комарову пришел немолодой мужчина — около шестидесяти, — представился как Виктор Палыч и показал компромат.
   (На мой взгляд, компромат этот был и не компромат вовсе, а так — сплошная ерунда. А может быть, Комаров рассказал мне не всю правду.)
   Итак, за полгода до встречи с отставным полковником случилась с Сашей одна история. Жена уехала к родителям. А он не утерпел, захотел экзотику попробовать. И пригласил к себе двух барышень. Чтобы они эту самую экзотику организовали. Но барышни оказались не простыми штучками: они Саше в шампанское сыпанули клофелину и квартиру обнесли. Это полбеды. Главное — удостоверение с собой прихватили.
   Саша проспался, обнаружил пропажу и кинулся звонить приятелю в Федеральную службу охраны: помоги! по гроб жизни обязан буду!.. Удостоверение и барышень нашли к вечеру. С ними Саша разобрался сам. «По команде» или в милицию о казусе заявлять не стал.
   Вот эту-то историю Саше и предъявили. Виктор Палыч объяснил, что может случиться, если о потерянном удостоверении узнают начальники Саши, а о барышнях — жена.
   Саша сломался. Отставной полковник был удивлен, как быстро это случилось.
   И завертелась двойная жизнь Саши Комарова: между ФАПСИ и «Белой стрелой». Правда, в организации многого не требовали, а деньги платили исправно. Раз в неделю или чаще Саша пересылал в «Белую стрелу» отчеты по громким — резонансным — делам и случаям, обзоры по кримобстановке в Питере.
   Один из таких отчетов и попал в электронную почту агентства.
 
   Прежде чем мы расстались, я потребовала — зачем, этого я себе объяснить сейчас уже не могла, — чтобы Комаров организовал мне встречу с этим отставным полковником Виктором Палычем. Или с кем-нибудь еще.
   Я задумалась: почему Комаров не удивился и не испугался этого требования? Похоже, он знал: этим наш разговор и должен был закончиться.
   Он сказал, что позвонит дня через два, может — три. Я предупредила, что на четвертый день найду его сама или…
   Оставалось только ждать.

11

   — Внимание! Поезд «Санкт-Петербург — Москва» отправляется. Провожающих просим выйти из вагонов…
   Меня никто не провожал.
   Точно так же, как никто не знал, что я уехала в Москву. Марине Борисовне, Володе и Коле я сказала, что поеду к подруге под Новгород. Что хочу хоть раз — пока Антошка в Пустошках — отдохнуть без мужа и родственников. В агентстве мне поверили.
 
   На исходе срока — вечером третьего дня — Комаров прислал сообщение. Он снова вызывал меня в тот чат, где мы разговаривали в первый раз.
   «Завтра вы должны ехать в Москву. Поезд 23.50. На Ленинградском вокзале вас встретят».
   «Как я узнаю, кто меня встречает?»
   «Они сами к вам подойдут».
   Он ушел из чата первым.
 
   Моей соседкой по купе оказалась девушка-переводчица. Она вбежала в купе минуты за две до отправления поезда.
   — Добрый вечер, — обворожительно улыбнулась. Я посмотрела на попутчицу и почему-то вспомнила, как Володя уходил из агентства со Светой Завгородней.
   — Татьяна, — представилась девушка.
   — Анна.
   — Очень приятно. — Девушка раскрыла свою дорожную сумку, достала джинсы и футболку. — Вы не будете возражать, если я переоденусь?
   — Мне выйти? — спросила я.
   — Если вас не затруднит… Знаете, я очень стесняюсь.
   — Нет проблем, — сказала я, достала из кармана куртки сигареты и отправилась в тамбур.
   Когда я была маленькой, мне нравилось ездить на поездах. Это было настоящее путешествие, со своим особым ритмом — перестуком колес. В тамбуре, разглядывая тающие кольца дыма, я вспоминала наши с родителями поездки.
   Все закончилось, когда я встретила Соболина. Я сама выбрала роль домохозяйки, которая больше похожа на суетливую курицу-наседку, чем на женщину.
   История с Комаровым что-то изменила во мне. Хотя я не могла сказать, что именно.
   Вдруг я очень захотела, чтобы Соболин был рядом, чтобы он крепко обнял меня, поцеловал. Именно Володя, а не Коля Повзло. Я потушила сигарету в консервной банке-пепельнице и вернулась в купе.
   Татьяна, словно извиняясь за казус с переодеванием, пригласила меня распить бутылочку коньяка:
   — Мне мой друг на дорожку дал. Сказал, что это принесет мне удачу.
   Обычно я коньяк не пью, но тут согласилась.
   Попутчица немного рассказала о себе. Оказалось, что мы закончили один и тот же вуз — пединститут Герцена. Только Татьяна училась на инязе. После института поработала учительницей в гимназии, но через год уволилась.
   — Когда поступала, казалось, что учитель — мое призвание. Но за год я поняла, что либо дети меня возненавидят, либо я сама их ненавидеть начну.
   Она стала переводчиком. Ее постоянно приглашали на сдельщину: в Москву, в Калининград, в Таллинн… Татьяна показала мне свой загранпаспорт, в котором пестрели разные визы.
   Я больше молчала. Сказала только, что еду я в Москву к подруге. Что у меня есть муж и сын, которых я очень люблю.
 
   Я не знаю, что меня разбудило. В купе было уже не темно — сумрачно. Татьяна спала, отвернувшись к стенке.
   Желание закурить было настолько острым, что я поднялась с полки, торопливо, путаясь в рукавах и штанинах, натянула джинсы и футболку. Защелка на двери предательски громко щелкнула, когда я ее повернула.
   Вышла в тамбур. Мне было страшно и одиноко. Хотелось плакать. Хотелось к маме, к Володе, к Коле. К кому-нибудь, кто скажет, что вся история — сон.
   Впервые я поняла, что может статься… Может статься, я никогда не увижу Антошку.

12

   Поезд, замедляя ход, втянулся в перепутья Ленинградского вокзала, уже катил к перрону. В коридоре слышались торопливые шаги пассажиров, готовящихся к выходу. Я натянула куртку, повернулась к Татьяне, которая уже переоделась в свой деловой костюм:
   — Всего доброго.
   — До свидания, — моя попутчица возилась с молнией на сумке.
   Я уже взялась за ручку двери, когда чьи-то руки (почему «чьи-то»? Кроме Татьяны, в купе никого не было) схватили меня за плечи, лицо накрыла влажная тряпка, я выронила сумку, села прямо на пол и провалилась в темноту.
 
   Я пришла в чувство уже в машине.
   Кто-то уложил меня на медицинскую каталку, пристегнул руки и ноги ремнями. Вроде бы так возят буйных пациентов. Чтобы они сами себе не навредили. Голова гудела.
   Я открыла глаза. Немного повернула голову: занавески закрывали стекла машины.
   — Здравствуйте, Анна, — услышала я мужской голос. Но увидеть его смогла, только когда машина остановилась, меня отстегнули от каталки и помогли выбраться на улицу. Немолодой мужчина в светлом костюме поддержал меня за руку. Наверное, это и есть бывший полковник?
   — Виктор Палыч?
   — Вы чрезвычайно догадливы. Для…
   — …домохозяйки? — закончила я за него.
   — Для женщины.
   Машина — настоящая «скорая» — стояла перед подъездом пятиэтажного длинного дома. Метрах в ста от здания виднелся забор.
   — Где я?
   — Там, куда так хотели попасть. — Голос Виктора Палыча приобрел некоторую напыщенность. — Добро пожаловать в «Белую стрелу».
   — Это вам я должна сказать «спасибо»?
   — Зачем? — улыбнулся. Виктор Палыч. — Зачем обижать Сашу Комарова? Он хорошо поработал.
   — Значит, его история — ложь?
   — Не вся.
   — Так он действовал по вашим указаниям?
   — Конечно.
   — А три дня — это он с вами советовался?
   — Это мы вас проверяли.
   — Проверили?
   — Проверили.
   — А зачем это похищение? Я ведь и так к вам ехала. Добровольно. Сама…
   — Чтобы продемонстрировать вам, что мы серьезная организация. Решительная — если надо, конечно. Что нам нельзя угрожать. Что правила игры устанавливаем мы.
   Мы вошли в двери, рядом с которыми я заметила табличку — ОАО «Стрела».
   Почему-то мне не было страшно. Было любопытно.
   Лифт остановился на четвертом этаже: на электронном табло над дверью высветилась цифра. От лифта мы повернули направо, зашагали по длинному коридору. Двери были закрыты. Кроме одной. Я заглянула. Простая мебель, компьютер. Ничего необычного.
   Наконец мы вошли в просторный зал. Вдоль стен стояли стеллажи с компакт-дисками, в центре штук десять компьютеров…
   — И это все? — неожиданно для самой себя спросила я.
   — Что «все»? — не понял Виктор Палыч.
   — Это и есть «Белая стрела»?
   — Здесь хранится информация.
   — Зачем? — задала я идиотский вопрос.
   — Информация — это власть.
   — Это банально.
   — Это правда.
   — Вы знаете, что рассказывают о «Белой стреле»?
   — Пусть рассказывают. На самом деле мы, возможно, единственная реальная разумная сила в нашей стране.
   — А кто определил разумность?
   — Мы сами. Кто же еще? — Виктор Палыч казался обиженным.
   Мы помолчали.
   — Что еще вы хотите знать о «Белой стреле»? — спросил Виктор Палыч.
   Я задумалась и поняла, что азарт пропал. Я ничего не хочу знать об этой «Стреле». Я хочу домой.
   Наконец я решилась спросить:
   — Что дальше? Вы меня убьете?
   — Зачем? — удивился Виктор Палыч.
   — Я слишком много знаю.
   — Мы уже поняли, что вы ничего не знаете.
   — Я слишком много видела.
   — Вы видели офис акционерного общества «Стрела», одной из специализаций которого является обработка и анализ информации.
   — Значит, вы меня не боитесь?
   — Мы вас будем контролировать. Кроме того, вы же любите своего сына?
   Я кивнула.
   — Вы же хотите, чтобы он вернулся из Пустошек живым и здоровым?..

13

   Полтора месяца спустя я встречала на Витебском вокзале поезд из Великих Лук: мама и Антошка возвращались из Пустошек.
   Я никому не рассказала о том, куда ездила. Впрочем, меня никто и не спрашивал.
 
   Ночь я провела у Повзло.
   Это была наша последняя ночь. Я так решила, но сказать ему не смогла.
   Коля разбудил меня в шесть. Пока я принимала душ, он приготовил кофе и бутерброды. Полчаса спустя мы уже спустились вниз, к машине.
   Перед входом на Витебский вокзал Повзло остановил машину.
   — Ты пойдешь со мной? — вдруг, неожиданно
   для самой себя, спросила я.
   — Нет.
   Я вышла из машины.
   Витебский вокзал всегда напоминал мне джентльмена-викторианца, который с тоской смотрит на неузнаваемый уже мир. Модный костюм перестал быть модным, манишка посерела, а сюртук протерся на локтях, трость потемнела…
   Я поднялась на платформу. До прихода поезда оставалось десять минут. Я опять вспомнила…
 
   …Я возвращалась из Москвы, от Виктора Палыча, на дневном проезде, в сидячем вагоне.
   Вопросов в голове было много. Ответов — мало. Зачем Комаров пошел со мной на контакт? Испугался, что кто-то перехватывает его сообщения. Зачем меня вызвали в Москву, когда поняли, что я ничего толком не знаю? Хотели, чтобы я прекратила возню вокруг «Белой стрелы». Почему не убили? Потому что я не опасна.
   Но ведь я узнала довольно много. Может быть, мне, как только выйду из поезда на Московском вокзале, пойти в прокуратуру, в ФСБ, в милицию? Нет, не пойду — меня, наверное, выслушают, но ничего делать не будут: собирать информацию в нашей стране не преступление…
   И все-таки почему меня отпустили?
 
   — Внимание! К платформе номер четыре, правая сторона, прибывает поезд «Великие Луки — Санкт-Петербург»…
   Я вышла на середину платформы, чтобы Антошка меня сразу увидел.
   — Мама! — Антошка мчался ко мне по платформе. Я подхватила его на руки. Как он потяжелел и подрос.
   — Привет, сынок.
   — Знаешь, мы с бабушкой…
   О своих летних похождениях — рыбалка, раки, грибы, ягоды, поездка в Псков, поездка в Печоры — Антошка рассказывал всю дорогу до дома. Перескакивал с одного на другое, сбивался, хватал меня за руку.
   Мама поехала с нами: она хотела отдохнуть с дороги, прежде чем возвращаться во Всеволожск.
 
   На работу я добралась к полудню. Заглянула в репортерский отдел.
   — Что нового?
   Витя Шаховской оторвался от компьютера:
   — Сегодня утром в собственной квартире убили инженера из ФАПСИ. Комаров его звали.
   На меня накатила слабость, я услышала свой голос — далекий и чужой:
   — Почему?
   — Ограбление. Комаров получил три пули в голову.
   За что убили Комарова? Почему отпустили меня?
   Я включила компьютер. Пока он запускался, закурила. Руки дрожали. Заглянула в электронную почту.
   Первое послание было адресовано лично мне.
   «Встреча сегодня, в 20.00. Метро „Спортивная". Справа от входа».
   Я знала, что пойду на эту встречу.