— Да, — кивнула Светлана. — Значит, знаете?
   — Не все… Что дальше, Света?
   — Ничего. Он меня обматерил, но Катьке все же позвонил.
   Я задал еще десяток уточняющих вопросов. Все то, что рассказала Щуцкая, было очень похоже на правду. Мерзкую и обыденную. От обыденности она выглядела еще более мерзкой.
   Даже Шах помрачнел, когда Светлана рассказала, что вытворял с ней добропорядочный семьянин Владик Завьялов. А Зураб просто потемнел лицом. И Ленка приоткрыла рот. Видимо, товарка потому и не направила ее к Владику вместо себя, что пожалела землячку… Сбивчивый рассказ проститутки был похож на поток блевотины.
   Неужели Вера ни о чем не догадывалась?
 
* * *
   Я оставил Зураба сидеть со Светкой и Ленкой. И мы с Шахом поехали в Автово. Наверное, в этом была моя ошибка. Разве мог я предположить, что офицер ВДВ, выпускник Рязанского училища, воевавший в Афгане, раненый, награжденный… разве мог я предположить, что Зураб Иосифович даст себя обмануть проститутке, сидящей на игле?
   Не мог… Не мог я этого предположить. И я оставил грузинского князя с проститутками, чтобы присмотрел, чтобы не дал им связаться с Катькой… Зурабик «присмотрел».
   Мы с Шахом пересекли город. Мы выехали из одного района-колумбария, пересекли город, и приехали в другой район-колумбарий. Страшненький панельный пейзаж за окном моих «жигулей» был все тот же… Универсальность новостроечных декораций ошеломляла: и дом оказался таким же. И подъезд. И квартирная хозяйка. И сама квартира, где Катька снимала комнату.
   Не оказалось только самой Катьки. Она ушла куда-то за десять минут до нашего появления.
   Мы с Шахом остались ждать.
 
* * *
   Мы просидели в машине почти час, когда зазвонил «Эриксон» семьянина Владика. Телефон, собственно, позванивал довольно часто. Какие-то голоса, мужские и женские, спрашивали Владислава Игоревича, Влада или господина Завьялова. Ничего удивительного в этом нет: у человека, занятого в бизнесе, есть масса контактов… И далеко не все знали, что Владик исчез.
   На этот раз позвонила Вера.
   — Сергей, это ты? — спросила она.
   — Я… извини, но телефон я прихватил случайно. Сегодня же верну. Куда его тебе привезти?
   — Господи, о чем ты? Очень хорошо, что ты его взял… Сергей, мне только что позвонила женщина… Она сказала, что Владик убит…
   — А что за женщина?
   — Не знаю, сказала, что ее зовут Кэт.
   Вот, значит, как!.. Кэт… радистка Кэт… Яволь, геноссе Борман…
   — Сергей, ты слышишь меня?
   — Да, я тебя слышу. Что еще она сказала?
   — Она сказала, что Владик убит.
   — Это я понял. Что еще? Соберись, Вера.
   — Если я хочу знать, кто его убил и где его тело… тело… его тело…
   Веру «заклинило», и она зарыдала… И тут уже я ничего поделать не мог. Оставалось только ждать, пока она успокоится.
   Я сидел в машине, слушал плач тридцатисемилетней женщины с потухшими глазами, курил и смотрел, как ветер гонит вдоль улицы опавшие листья. Мне хотелось вышвырнуть в окно телефон, вышвырнуть вон Шаха… Что ты делаешь? Что ты делаешь со мной, Вера?
   Плакала женщина, похрапывал задремавший Шах, ветер шуршал опавшими листьями… Звук напоминал нежный шорох капрона, когда ты проводишь по нему рукой… Тебе шестнадцать. Ты робок и дерзок. Ты полон надежды и думаешь, что впереди еще целая жизнь… А флот домов-«кораблей» все плывет. Куда он плывет?
   — Извини… извини меня, Сережа… Я больше не буду.
   — Ничего, все в порядке…
   — Его убили, Сережа… Эта женщина за две тысячи долларов может рассказать, кто убил и где находится… тело.
   — Понятно, — сказал я. — Вера, тебе нужно прямо сейчас идти в милицию, к лейтенанту Иванову. Рассказать ему все это, и тогда…
   — Я только что от него, Сережа!
   — Что сказал Иванов?
   — ЕМУ НИЧЕГО НЕ НАДО. Он пишет бумажки. Он пишет какие-то бумажки и говорит по телефонам. Помоги мне, Сергей.
   — Хорошо, что-нибудь придумаем…
 
* * *
   Я позвонил Зурабу.
   — Князь, — сказал я, — у девок была возможность позвонить этой радистке Кэт?
   — Кому? — спросил Зурабчик меланхолически.
   — Катьке этой.
   — Нет, конечно. Как можно, Сергей?!
   — То есть ты-все время держал их в поле зрения?
   — Конечно, дорогой.
   — Никто из них из комнаты не выходил?
   — Нет… конечно.
   — И ты тоже не выходил?
   — Э-э… я…
   — Ну, выходил или нет? — спросил я, уже догадываясь.
   — Я… понимаешь, Сергей, выходил на минуточку… в туалет.
   — Огромное тебе спасибо, Зураб Иосифович. Ты очень помог.
 
* * *
   — …Что-нибудь придумаем, — сказал я.
   А ничего особенного и придумывать-то не надо. Все уже давно придумано.
   …Ровно в пятнадцать ноль-ноль Вера припарковала свою тачку имени товарища Генри Форда на проспекте Стачек напротив метро «Кировский завод». День хмурился, сочился слякотной моросью. Люди у метро текли непрерывным потоком. Подъезжали и отъезжали машины, сновали маршрутки. Место для встречи радистка Кэт выбрала удачное. Интересно, сама или кто-то подсказал? Если второе, то не исключены сюрпризы.
   В старые добрые времена я бы постарался привлечь к операции нескольких оперативников и «наружку»… Нынче у меня были Шах и Зураб… Мы заняли позицию минут за сорок до приезда Веры. Зурабчик — разведчик ВДВ — попытался оправдаться, но я был зол и сказал:
   — Князь, я в курсе, что грузины покупают дипломы инженеров, врачей, учителей, юристов… Но чтобы купить дипломчик об окончании Рязанского высшего военного воздушно-десантного училища… нет, не слыхал!
   Зураб хотел что-то сказать, но ничего не сказал. Обиделся. И стал смотреть в окно. Я подумал, что, может, зря я так: одно дело воевать с духами в Афгане. И совсем другое — здесь, с урками, насильниками, убийцами…
   Шел дождь, с запада все тянуло тучи, блестели зонты над потоком прохожих… Радистка Кэт появилась с опозданием в двадцать минут. Я засек ее сразу. Не столько по описанию, которое дали Светлана и квартирная хозяйка, сколько нюхом. Путана прошла мимо «форда» раз… другой… на третий быстро рванула заднюю дверцу и села за спиной Веры. Толково! Видно, смотрит западные боевички и считает, что все делает грамотно…
   — Пошли, — сказал я.
   Мы вышли из машины. Я даже дверцы не стал запирать — некогда… В комнате радистки Кэт мы нашли шприц. Оптимизма это не внушало: наркоманы бывают совершенно непредсказуемы… Я не мог исключить, что Катька-Кэт приставит к горлу Веры шило или опасную бритву и скомандует: гони!
   Я рванул правую заднюю дверцу, нырнул в салон. Радистка Кэт посмотрела на меня изумленно. Попыталась дернуться в левую дверь. Я не дал. А если бы сплоховал я, то на улице страховал Шах.
   — Сиди спокойно, Кэт… Куда теперь-то бежать? Тем более — деньги-то еще не получены. Ты ж за деньгами пришла?
   — Сдала ментам, сучка? — спросила Кэт Веру.
   На переднее сиденье сел Зураб. А Вера как-то по-детски пожала плечами.
   — Я не мент, Кэт, я журналист.
   — Да от тебя за версту псиной несет, мусор!
   — Мусор — это, пожалуй, ближе к истине. Но давай-ка сейчас не будем время терять… Слушай меня внимательно: ты попала…
   — Еще поглядим, — сказала она и сжала губы.
   — …ты очень крепко попала. Ты проститутка — раз! Ты на игле — два! Владик исчез, после того как позвонил тебе — три! Уже этого достаточно, чтобы закрыть тебя на трое суток. Поняла?
   Катька упрямо молчала, и это мне здорово не нравилось. Такой тип поведения мне знаком хорошо… Если не сломаешь сразу, потом намучаешься. Я продолжил:
   — Поехали дальше… Твой звонок госпоже Завьяловой зафиксирован на магнитофон. Там ты прямым текстом говоришь, что знаешь, кто убил и где спрятан труп.
   Вера вздрогнула. Зураб посмотрел на нее с жалостью. А у меня времени на жалость не было — я работаю. Я мусор.
   — Так что в самом лучшем случае — недонесение. Не знаю, как там по новому кодексу, а по старому статья 190. Наказание предусматривает до трех лет. Но это если недонесение, Кэт… это если всего лишь недонесение…
   Я немного помолчал. Атмосфера в салоне стала весьма напряженной.
   — Если недонесение, — продолжил я. — А если соучастие?
   Катька прикусила губу. Сейчас заговорит, понял я.
   — Я не убивала.
   — А кто убил?
   — А деньги? — сказала она. Стойкая все-таки деваха.
   — Вера, дай деньги, — попросил я.
   — В бардачке, — тихо ответила Вера.
   — Зураб!
   Зураб открыл бардачок, извлек пачку купюр, схваченных аптечной резинкой. Я бросил их на сиденье между собой и Кэт. Дождь резко усилился, забарабанил по крыше. Тонкая пачка баксов лежала на дымчато-голубом велюре. Потоки воды бежали по скошенному лобовому стеклу… На улице потемнело, а атмосфера в салоне сделалась почти невыносимой.
   Кэт взяла в руки пачку. Пересчитала… Потрясающее самообладание!
   — Ну допустим… допустим, я расскажу. Тогда ты
   отдашь мне бабки и отпустишь? Так?
   — Не-ет, родная… Ты мне впаришь, что убил Иванов… имя ты забыла, отчества не помнишь, а где живет — не знаешь… труп сброшен в Финский залив… так? И за это, золотце, ты хочешь две тонны баков? Так, родная, не бывает.
   — Чего же ты хочешь?
   — Для начала познакомиться, Кэт. Покажи-ка паспорт.
   — Нет с собой. Дома оставила.
   — Поедем домой, — сказал я и назвал Вере адрес.
   Вера пустила движок. Кэт нехотя расстегнула замочек сумки и вытащила паспорт.
   — Отбой, Вера… Радистка Кэт нашла свой аусвайс.
   Я пролистала паспорт… Екатерина Антоновна Стрельчук… номер… серия… 19 января 1979… Воронеж… прописка, соответственно, воронежская… Все как и должно быть, без неожиданностей.
   — Ну? — сказала она.
   Я опустил паспорт в свой карман.
   — Э-э, — сказала она. — Ты что, охренел в атаке.
   — Сколько стоит нынче чек черного [3], Кэт?
   — По-разному, — пожала она плечами. — А тебе зачем?
   — Хочу знать. Киножурнал был такой: хочу все знать. Не видела?
   — Ну, где как… от ста пятидесяти до двухсот.
   — Значит, от пяти до семи баксов. Здесь (я кивнул на пачку), таким образом, хватит на 4Q0 чеков… Говори, Кэт… время-то идет.
   — Мне эти бабки нужны, чтобы скинуться… [4]Понял?
   — Понял… Мне все равно, зачем тебе бабки. Мне нужно знать: кто, как, почему, когда и где убил Владика… куда дели труп?
   Вера стиснула руки на руле. Зураб сидел бледный. Густо пробивала кожу синяя щетина… Наверно, они считали меня сволочью., но на это мне было наплевать.
   — А гарантии? — спросила она.
   Нет, потрясающая баба. С таким характером она, может быть, сумеет скинуться… Такие случаи бывали.
   — Слушай, Кэт, не пори херню! Какие, к черту, гарантии? Даешь толковую информацию — получаешь бабки и свободу. После проверки, разумеется… Нет — едем в ментуру. Или — еще смешней? Я отдаю тебя партнерам убиенного раба Божьего Владислава.
   И тут она начала хохотать. Глупо, дико, с повизгиванием. Со страхом глядела на нее в зеркало Вера… Кэт хохотала, прижимала ладони к щекам, но остановиться не могла.
   — Парт… парт… не… рам, — вырвалось сквозь хохот. — Парт… не… рам.
   Потихоньку смех перешел во всхлипывание, а потом Кэт сказала:
   — Они же его и убили!
 
* * *
   Асфальт кончился, пошла грунтовка… Мокрые кусты вдоль дороги, пни, горы мусора… строящиеся по обеим сторонам дома.
   — Далеко еще? — спросил Зураб.
   — Нет, — ответила Вера, — рядом.
   Это были первые слова, которые прозвучали за всю дорогу от Стачек до северной окраины города.
   …После того как закончилась истерика у Кэт и прозвучали слова: «Они же его и убили», — началась истерика у Веры. Кто может ее осудить? Она и так держалась хорошо. Очень хорошо. У нее за спиной бывший одноклассник, бывший мент, разговаривал с проституткой об убийстве ее мужа… Здорово, да?
   Пока Зураб успокаивал Веру, я — такой уж я стебок, ребята! — быстро колол Кэт. В тот момент она была полностью сломлена, отвечала на вопросы легко, не вспоминала ни про гарантии, ни про деньги.
   …Владика убили Костик и Казбек. На квартире Костика. Пили. Трахали ее, Кэт, как могли и как хотели… Костик даже снял кое-что видеокамерой… Еще пили… Потом у них начался спор вокруг каких-то процентов, долей, рублей… Хрен поймешь, короче… Владик — урод паскудный, садист! — уж на что до секса охоч, но от процентов и долей завелся больше… Про нее забыли. Спорили. Орали. Потом Казбек и Костик начали Владика бить. Казбек — ножом. А она уже плевала на все на это — вмазалась… Под утро ее заставили мыть пол в гостиной и в ванной… В ванной крови было очень много. Все было в крови! И пол, и стены, и сама ванна. Еще там лежал туристский топорик…
   — Знаешь — маленький такой. Казбек и Костик снова выпили, стали обсуждать, что делать с телом. «…Отвезем на комплекс, — сказал Костик, — там в блоке „Б" полы совсем тонкие… под низ и — бетоном!.. Хер кто когда найдет…» А Казбек ему в ответ: «Кто, мол, бетонировать будет?, .» «Мудак, — сказал Костик, — я ж сам бетонщик… всех делов на час-другой…» Тогда Казбек и говорит: «Хорошо, давай. А с этой сучкой чего? Она же все видела, блядь такая! Может… ее тоже?..» Но Костик сказал: «Не надо, она молчать будет. Ты, падла, молчи, поняла? А то кому менты поверят — тебе или нам? Ты молчи, сука, а то закроем…» И дали мне двести баксов… выгнали… больше ничего не знаю. Честно… я скинуться хочу, домой уехать… У меня мать там одна. Она больная, старая… Я скинуться хочу. СТРАШНО!
 
* * *
   — Далеко еще? — спросил Зураб. Он сидел зарулем.
   — Нет, — ответила Вера, — рядом.
   Впереди показались низкие, недостроенные корпуса. Вздымалась лапа экскаватора, стояли вагончики-бытовки. Зураб аккуратно объезжал выбоины на дороге. Навстречу нам проехал КамАЗ, обдал грязной водой из лужи… Трое мужчин в спецовках оранжево-голубого цвета оживленно спорили, совали друг другу какие-то бумаги. На голову над ними возвышался Костик. Бизнесмен. Партнер. Который верит. Твердо. Который еще и бетонщик.
   Мы подъехали. На нас никто не обратил внимания, все были увлечены производственным спором. Это здорово напоминало сцену из какого-нибудь фильмеца советской эпохи, «поднимающего сложные моральные-этические проблемы в жизни молодого советского рабочего». У нас никаких сложных морально-этических проблем не было. По крайней мере, у меня. Я приехал посмотреть на полы в блоке «Б». Всего-то.
   Потом один из прорабов (или бригадиров — я не знаю) увидел «форд». И что-то сказал Костику. Разумеется, он знал этот «форд». Костик обернулся. Спокойно так обернулся, солидно. Как и подобает бизнесмену. Как и подобает квалифицированному бетонщику. И даже сделал морду лица, которая должна означать: удивлен… приятно удивлен, Верочка… нет ли каких известий от Владика?
   Есть у нас, господин бетонщик, известия от Владика. Есть.
   Первой из машины вышла Вера, и Костик двинулся ей навстречу. А потом вышли мы с Князем. И Костик остановился. А в глазенках метнулось что-то… Страх? Наверно, страх.
   А потом из машины выбралась Кэт. И страх превратился в ужас. И респектабельное мурло закаменело.
   Я подошел в упор и спросил:
   — Где?
   Он молчал… Интересно, скулила такса, когда они убили партнера? Нужно будет спросить у Кэт.
   — Где блок «Б», господин бетонщик?
   — Там, — сказал он, но никакого направления не показал. Так и стоял столбом, опустив руки.
   — А Казбек где? — спросил я.
   — Не знаю… уехал.
   — Понятно… Ну, веди, хоть блок «Б» посмотрим.
   И мы пошли смотреть могилу Владика — блок «Б». Вера не пошла, осталась у машины. Зураба я попросил остаться тоже — присмотреть за Кэт. За славной радисткой Кэт. Конечно, она не тянула на «17. Блондинка. 90 — 60 — 90». Но Зураб кивнул молча и остался.
   А мы с бетонщиком пошли смотреть блок «Б». Он шел впереди, я сзади. Он плелся как студень, шел, не разбирая дороги. По грязи, по лужам… Дорогущие ботинки шлепали, полоскались обшлага брюк.
   Блок «Б» оказался низким и гулким бетонным помещением. Совершенно пустым, безликим. Если бы я не знал, что этот «блок» стал могилой для человека, я бы просто заглянул внутрь — и вышел. Но теперь все в этой бетонной коробке носило иной смысл… Жалко ли мне моего одноклассника Владика Завьялова? Нет. Нет, мне нисколько не жалко моего одноклассника Владика. Я всего лишь бывший мент. Черствый, бездушный мент. Стебок.
   Мы вошли. Шаги гулко отдавались под низким бетонным сводом. В углу по стенке сочилась вода. Что будет в этом «блоке»? Гараж? Ремзона? Склад запчастей?.. Я не знаю. Я знаю, что пока здесь могила садиста.
   — Вот, — сказал Константин, остановившись в углу.
   На бетонном полу выделялась «заплатка» размером полметра на полтора.
 
* * *
   …Элитный дом… Наверное, это означает, что дом населяет элита нашего высококультурного города: ученые, архитекторы, писатели, мыслители.
   — Элитный дом, — сказала Вера.
   Я не стал уточнять, какого рода элита живет в доме. Элита как элита… Бляди как бляди, сказала Антонина, когда получила полета рэ на похмелку…
   Мы вошли в подъезд с телекамерой над входом. Внутри, в застекленной будке, сидел охранник. Меня он изучил тщательно. Я подмигнул… Охранника звали Витя. В 1993 Витя служил в ОМОНе. Ему вменяли 148-ю — вымогательство, но за недоказанностью Витек был оправдан. Брал его я и покойный нынче капитан Р. Я подмигнул, но Витек не ответил… А форма у него красивая, черная, с надписью «SECURITY» красным шрифтом в желтом круге.
   Чистый, не изгаженный лифт с большим зеркалом плавно, быстро и бесшумно поднял нас на восьмой этаж. Вера открыла стальную дверь квартиры: входи. Я замешкался на секунду… Двадцать с лишним лет назад самая красивая девочка с дерзкими глазами открыла простеньким ключом картонную дверь двухкомнатной хрущевки и сказала: «Входи… мать на дежурстве, придет часа через два».
   Я замешкался на секунду и вошел. Вспыхнул свет, освещая просторный холл с зеркалом во всю стену, с изящными бра, с подвесным потолком, с… Зеркало отражало красивую с бледным лицом женщину в кожаном плаще стоимостью в новые «жигули». " — Вот… здесь я живу.
   Кухня тоже была просторной. Пожалуй, он вместила бы четыре кухни, вроде той, где мы пили чай с вареньем двадцать с лишним лет назад… нормальная элитная кухня.
   — Выпить хочешь? — спросила Вера.
   «Я тебя хочу», — хотел сказать я. Но не сказал. А сказал другое:
   — Да, выпью.
   Она открыла бар. Там много разных бутылок стояло. Они искрились, сверкали, разбрасывали разноцветные лучики… Во, сказал Владик, виски!.. Ну, ты ва-а-ще стебок…
   — Ты что предпочитаешь? Водку, виски, коньяк?
   — Водку, — ответил я.
   — Какую? — спросила она, не оборачиваясь.
   — Все равно.
   Она брякнула бутылками. Я подошел сзади… я подошел сзади и ощутил запах ее волос. Вера замерла… а я уже начал терять контроль над собой. Я хотел эту женщину двадцать с лишним лет… И хочу сейчас.
   — Сергей, — сказала она тихо.
   — Что?
   — Нельзя… Нельзя, Сережа… не надо.
   Она обернулась ко мне. Глаза оказались совсем близко. В них.не было ничего от той девочки из десятого «а». Порыв ветра обрушился на окно кухни. Крупные капли зазмеились по стеклу… Этого я, разумеется, не видел — я ощущал спиной. И ветер, и холодный дождь, и тяжелое шевеление Финского залива.
   Губы… вкус губной помады. Кажется, той же самой, что и двадцать лет назад… Снова рванул западный ветер с Финского залива… Это бред! Жена небедного питерского бизнесмена из 2000-го года никогда не станет пользоваться помадой, которая годится для шестнадцатилетней школьницы из 79-го.
   Губы… губы, губы! Вкус помады. И ветер с залива. Не слишком ли много для бывшего мента?
   …Нельзя, Сережа… не надо…
   Эти слова звучали в моей голове семь с половиной тысяч суток. А может быть, семь с половиной тысяч лет… Какая разница?
   Я поднял ее на руки и понес в спальню. Рука с шорохом скользнула по капрону колготок… И этот звук тоже был ОТТУДА, из моей юношеской катастрофы. Из беды с запахом чужого виски…
   Я стал смел и опытен. Я легко справился с застежкой лифчика. Я пренебрег шепотом: не надо… нельзя… О, как я стал опытен! Как легко я сделал покорной тридцатисемилетнюю вдову с пустыми глазами. И захватил плацдарм на сексодроме мертвеца. Ты победил, бывший мент! Кого? Ты победил мертвеца! Вот такой уж я стебок!
   …Ветер моей грандиозной победы летел над Финским заливом. Ветер стучал в окно кухни. Мы пили водку, закусывали сардинами и орешками. Моя победа была огромна!
   — Почему ты не сделал этого тогда?
   — Потому что ты сказала «нет».
   — А разве я могла сказать «да»?
   — Не знаю… наверно, могла.
   — Ты не понимаешь…
   — Не понимаю… Налить тебе?
   — Налей… но все-таки ты ничего не понял. Мне было шестнадцать. Это совсем другое ощущение жизни.
   — Выпьем?
   — За что?
   — За другое ощущение жизни.
   Мы выпили. Мертвый голый бизнесмен Завьялов лежал в морге на Екатерининском проспекте. В пятнадцати минутах ходьбы от мест рябиновых. Интересно, стал бы он пить за другое ощущение жизни?.. О, он был большой стебок, наш комсомольский вожак Владик.
   — А что ты понимаешь под «другим ощущением жизни»?
   — Долго объяснять.
   — Ты спешишь?
   — Нет, я никуда не спешу… но объяснять очень долго.
   …Отбойный молоток взломал бетонную «заплатку» блока «Б». От грохота заложило в ушах. Низкий свод отражал и усиливал звук.
   — Копайте, — сказал прокурорский следак. На меня он смотрел зло.
   Когда я позвонил в прокуратуру и сообщил о предполагаемом трупе, меня хотели послать подальше. Хорошо, ответил я, сейчас я позвоню на НТВ, в их присутствии вскрою пол и сам выкопаю труп. Перед телекамерами расскажу всю эту х… Вас устроит?.. Через час они приехали.
   — Копайте.
   Две лопаты легко вошли в землю. Очень скоро, на глубине полуметра всего, обнаружился сверток из шелкового покрывала. Наружу торчала правая рука со шрамом от расколотого двадцать лет назад фужера… Так что я понимаю под другим ощущением жизни?.. Долго объяснять.-
   Из разреза халата выглядывала грудь с розовым соском. И дымилась сигарета в холеной, с ухоженными ногтями, руке. Стервенел ветер моей победы… Я взял сигарету из ее руки, затянулся и не ощутил вкуса помады. Тогда я затушил сигарету и сунул руку под халат.
   — Сережа.
   Если бы она сказала: нельзя. Но она не сказала: нельзя. Она сказала: Сережа-а…
 
* * *
   Утром я ушел. Внизу подмигнул омоновцу-security Вите. Но он мне не ответил. Он, кстати, в отличие от меня, несудимый. Так что вполне имеет законное моральное право смотреть на меня свысока. Гусь, блядь, свинье не товарищ!.. Это точно.
   Я вышел из дома. Ветер моей победы уже поутих. Я прошлепал на стоянку, сел в свою развалюху. На восьмом этаже «элитного дома» светилось окно кухни. Там темнела фигура девочки из десятого «а». Самой красивой девочки с дерзкими глазами.
   Я выехал со стоянки. Темное тело Финского залива в белых гребнях наваливалось на берёг…
   — О, как долго, Сережа, — сказала она, когда я распластался рядом с ней на кафельном полу кухни.
   — После выпивки всегда долго.
   — А еще хочешь?
   — Чего: выпивки или секса?
   — Сереж-жа!..
   — Хочу, — ответил я, и мы сели выпивать. Мы много выпили, но я так и не смог опьянеть. А Вера — напротив.
 
* * *
   — Сначала все складывалось хорошо… Родители Владика купили нам однокомнатную квартиру. Папахен у него все умел добыть, пробить… везде у него был блат. Нам купили мебель, родня наделала подарков. После свадьбы мы уехали в Гагры… Там он мне и изменил в первый раз. В медовый месяц! Но тогда я этого не знала, на седьмом небе была. Это уж потом по пьянке он рассказал… А тогда все складывалось хорошо. Владик бойко делал карьеру в комсомоле. Черт знает, до каких высот он бы дорос… ан — Горбачев, ГКЧП, гуд бай, Советский Союз. Вот тогда-то и начались все проблемы: и пьянка, и бабы… и злость в нем появилась… Бил меня несколько раз. Мне бы тогда уйти. Но… к хорошей, я имела в виду — к сытой, когда заграничные шмотки, собственная «шестерка» и прочее… К сытой жизни быстро привыкаешь. А тут все бросились в бизнес, время было дурное, чумовое. Бабки посыпались бешеные… Просто сумасшедшие. И Владик как-то отошел, добрее стал. Хотя теплоты в отношениях уже совсем не было. Откуда ей быть? Но жили. С виду — счастливая семья. Бездетная, но счастливая… Жили. Многие мне завидовали: Канары, Париж, Стокгольм, иномарка… Ни какой теплоты уже, конечно, не было. Но как-то все устаканилось. Владик вроде погуливать перестал… ну, думаю, перебесился. Господи, если бы я знала!
   — А как ты не знала?
   Вера помолчала, потом налила себе еще водки, выпила залпом, сказала:
   — А я и не хотела ничего знать! Понимаешь? Ты понимаешь?
   — Понимаю… ты не хотела.
   — Ты ни хуя не понимаешь. Что ты можешь понять? Ты знаешь, что такое одиночество?
   — Нет, не знаю.
   — А я звонила тебе… но ты же мент! О, ты Опер! Тебя хрен застанешь. Ты в бегах, ты с преступностью борешься… А как мне было тошно — ты знал?
   — Нет. Зачем ты мне звонила?
   — А как ты сам думаешь?
   — Я ничего не думаю, я — мент.
   Она заплакала.
   — Не плачь, — сказал я. — Все — пепел.
   Она продолжала плакать. Тихо, без пьяного надрыва. Из разреза халата виднелась грудь. Я встал и прошел в спальню — одеться. Ее и моя одежда лежали вперемежку. «Главное, — говорил знакомый опер, — не надеть впопыхах бабские трусы». Я оделся и вышел в кухню. Вера сидела курила сигарету.
   — Куда ты? — спросила она.
   — Домой.
   — Прямо сейчас?
   — Да, Вера, сейчас… извини.
   Она поднялась, запахнула халат у горла. Движение было несколько ненатуральным, киношным.
   — Когда ты сказал, что не любишь меня больше, я сначала подумала, что ты лжешь.
   — Сначала я тоже так подумал.
   Она снова села. Тяжело, нетрезво. Подперла голову рукой.
   — Уходи. Что же ты не уходишь?
   А что, действительно, я не ухожу? Раньше это никогда — почти никогда! — не было для меня проблемой. Я уходил легко. Или не очень легко… Я забыл.
   — Ах да… я же еще с тобой не расплатилась… Сколько нынче стоят услуги частного детектива? — Что ты молчишь? — закричала она. — Что ты смотришь, мент?
   Высота моей победы выросла до Эвереста!
   — Ты хочешь меня унизить? — спросила Вера тихо.
   — Нет, Вера… Я потратил сто долларов.
   — Сколько?
   — Сто баксов… сто долларов США.
   — Ты все-таки хочешь меня унизить… так? Показать, что я сука, падкая на деньги… Что же ты не учтешь, что я два раза тебе дала? Это тоже денег стоит.
   — Вера!
   — Если ты добавишь: Надежда и Любовь, то получится групповуха. Ты любишь групповуху, Сереж-жа?.. А хочешь стриптиз? На сдачу.
   — Ладно, я пошел…
   — Подожди… баксы я сейчас принесу.
   Она вышла из кухни. Она шаталась. Ей хотелось, чтобы я считал ее пьяной. Видимо, так ей легче.
 
* * *
   Я вылез из машины. Ветер моей победы стих. По заливу катились волны с барашками на гребнях. В окне восьмого этажа элитного дома горел свет. Но женщина там уже не стояла.