– Тихо, тихо, дружище, – примирительно сказал Фрол. – Сам ведь должен помнить, что не терплю я, когда перед глазами железо маячит. И ты совершенно прав, Никус, кое-что важное я знаю. Настолько важное, что важнее и быть не может, – Фрол небрежно подбросил кинжал, но ловить не стал, и тонкое лезвие вошло в землю рядом с коленом Никуса.
Атаман тут же вновь завладел кинжалом и бросил взгляд по сторонам, с облегчением, но в то же время и с неудовольствием отметив, что его друзья-разбойнички так и не успели заметить, что их предводитель секунду назад был на волоске от смерти.
– Ну и что же это такое важное? – подозрительно спросил он.
– Выборочный преобразователь, – как бы, между прочим, обронил Фрол. – Максим Николаевич, ваш Творец рассказал мне, где будет находиться прибор, которым он всех нас уменьшил, и показал, как им пользоваться, чтобы увеличить обратно.
– Врешь?! – выдохнул Никус.
– Он сказал, что ему недолго осталось жить, что типа вот-вот кони двинет. Но не хочет, чтобы мир за стеной перестал существовать. Сказал, что выбрал меня, как сильного человека, который способен занять его место.
– Но…
– Надо только забраться на стену, а там – дело техники.
– Ты все это придумал, – покачал головой Никус. Затем вспомнил, что держит кинжал, вновь поднес его к лицу Фрола, но тут же опустил. – Признайся, дружище, что ты все это придумал.
– Построить длинную-длинную лестницу вполне возможно, – не обращая внимания на производимые Никусом манипуляции, продолжал Фрол. – А еще можно сделать насыпь, или что-то типа односторонней пирамиды, по которой и добраться до самого верха. Максим Николаевич, прежде чем меня преобразовать, предоставил возможность посмотреть на мир за стеной сверху. Высота стены около метра. Для нас, уменьшенных, это, конечно, огромное расстояние, но если взяться за дело с умом…
– Но ты же врешь, врешь! – простонал Никус.
– Тебе действительно очень хочется, чтобы я оказался лжецом, дружище? – невозмутимо спросил Фрол.
– Атаман, наши возвращаются! – крикнул в это время один из разбойников.
– Никому больше об этом не говори! – предостерег атаман Фрола, прежде чем подняться. – Ни слова!
– Естественно, – согласился тот.
Разбойники возвращались с триумфом, и больше всех ликовал Ушац, – на лошади, которую он вел под уздцы, сидел связанный капитан Клюгк с окровавленной головой.
Глава десятая
Атаман тут же вновь завладел кинжалом и бросил взгляд по сторонам, с облегчением, но в то же время и с неудовольствием отметив, что его друзья-разбойнички так и не успели заметить, что их предводитель секунду назад был на волоске от смерти.
– Ну и что же это такое важное? – подозрительно спросил он.
– Выборочный преобразователь, – как бы, между прочим, обронил Фрол. – Максим Николаевич, ваш Творец рассказал мне, где будет находиться прибор, которым он всех нас уменьшил, и показал, как им пользоваться, чтобы увеличить обратно.
– Врешь?! – выдохнул Никус.
– Он сказал, что ему недолго осталось жить, что типа вот-вот кони двинет. Но не хочет, чтобы мир за стеной перестал существовать. Сказал, что выбрал меня, как сильного человека, который способен занять его место.
– Но…
– Надо только забраться на стену, а там – дело техники.
– Ты все это придумал, – покачал головой Никус. Затем вспомнил, что держит кинжал, вновь поднес его к лицу Фрола, но тут же опустил. – Признайся, дружище, что ты все это придумал.
– Построить длинную-длинную лестницу вполне возможно, – не обращая внимания на производимые Никусом манипуляции, продолжал Фрол. – А еще можно сделать насыпь, или что-то типа односторонней пирамиды, по которой и добраться до самого верха. Максим Николаевич, прежде чем меня преобразовать, предоставил возможность посмотреть на мир за стеной сверху. Высота стены около метра. Для нас, уменьшенных, это, конечно, огромное расстояние, но если взяться за дело с умом…
– Но ты же врешь, врешь! – простонал Никус.
– Тебе действительно очень хочется, чтобы я оказался лжецом, дружище? – невозмутимо спросил Фрол.
– Атаман, наши возвращаются! – крикнул в это время один из разбойников.
– Никому больше об этом не говори! – предостерег атаман Фрола, прежде чем подняться. – Ни слова!
– Естественно, – согласился тот.
Разбойники возвращались с триумфом, и больше всех ликовал Ушац, – на лошади, которую он вел под уздцы, сидел связанный капитан Клюгк с окровавленной головой.
Глава десятая
Друг, наместник, кардинал
Его преосвященству кардиналу Манаю шел седьмой десяток. Большую часть жизни он провел в мире за стеной, и в этом мире его устраивало практически все. Он был могущественен; имел немалое количество вассалов, которые считали за великое благо служить в рядах кардинальской жандармерии; владел монастырем, на территории которого находилась нагревательная плита, обеспечивающая горячей пищей все Горное королевство; его просьбы-советы ни разу не были отклонены ни прежним, ни нынешним королями Горного королевства; владыки двух других государств мира за стеной – король Гурлий и князь Низлый, а также царица Гуща следовали его советам почти во всех делах, за исключением, разве что, военных.
И все это было потому, что кардинал Манай являлся в мире за стеной единственным мужчиной, которого Творец несколько раз преобразовывал обратно. Женщин Творец преобразовывал тоже, но лишь с единственной целью – использовать их исключительно, как покорных женщин.
С Манаем же Творец беседовал: узнавал о проблемах людей, которых вырвал из настоящего мира и перенес в мир, созданный им самим; объявлял законы и давал указания, которые преобразованные должны были неукоснительно соблюдать; но так же Творец выслушивал из уст кардинала просьбы, которые почти всегда выполнял. Другими словами, через Его преосвященство Творец говорил со всеми жителями мира за стеной. И это означало то, что кардинал Манай, и без того обладавший очень большой властью, можно сказать, стоял над законом.
И все-таки, все-таки…
Только одно не давало покоя кардиналу Манаю, только с одним не мог он смириться. С тем, что Творцом был не он сам – Артур Манаев, а его друг детства Максим Акиньшин.
Когда-то Артур и Максим жили в одном доме, на одной лестничной площадке третьего этажа, и двери их квартир были одна напротив другой. Они знали друг друга с раннего детства, то есть, сколько себя помнили. Вместе ходили в ясли и детский сад, учились в одной школе, читали одни книги, дрались с общими врагами, играли в одни игры…
Но была у них еще и самая любимая игра, в которую Артур и Максим играли только вдвоем, про которую никто, кроме них не знал, и которая называлась «война в пластилиновых человечков». Они лепили из пластилина солдатиков размером в треть спички, «вооружали» их отрезками проволоки, которые заменяли шпаги, кинжалы, мушкеты и другое оружие; лепили лошадей и повозки, в которых этих лошадей запрягали; строили-лепили замки и крепости, и на досках или кусках оргстекла появлялись пластилиновые города и горы, леса и реки…
А потом на полях сражений сталкивались две армии: за французскую играл император Артур, за английскую – фельдмаршал Максим. Они расставляли армии на дощечках, по очереди передвигали своих пластилиновых бойцов и по очереди стреляли по бойцам вражеским, то есть, плевались из специальных трубок иголками, утяжеленными все тем же пластилином.
Вообще-то у каждого было по несколько разных армий. Насмотревшись фильмов про индейцев, друзья лепили своих чинганчгуков и виннету, апачей, каманчей и бледнолицых, вооружали их томагавками, луками и винчестерами, после чего пластилиновые войны проходили посреди прерий и каньонов. Насмотревшись фильмы про спартанцев, даков и варваров, лепили соответственных героев, которые сражались соответствующим оружием… Но чаще всего отдавалось предпочтение эпохи мушкетеров. Оно и понятно, – Александр Дюма, Анн и Серж Голон и Артур Конан-Дойль были для ребят любимыми писателями, и похождения д(Артаньяна, Анжелики и бригадира Жерара перечитывались несчетное количество раз.
Эти игры-войны иногда длились часами. Ни у кого из друзей не бывало заметного преимущества, и исход сражений обычно оставался неясен до самого последнего выстрела. Согласно установленным правилам, победивший имел право забирать у проигравшего в плен определенное количество солдат. Затем использовать пленников в своих внутренних битвах, которые каждый у себя дома устраивал намного чаще, чем совместные, либо обменять на своих, тоже попавших в плен солдат, либо держать в тюрьмах, подвергать пыткам и даже казнить.
Именно эти пытки и казни маленьких пластилиновых солдатиков породили сначала обиды, а со временем привели к серьезной ссоре двух закадычных друзей. Однажды после очередного обмена пленными император Артур обнаружил на теле своего освобожденного любимого героя-мушкетера шрамы, оставленные раскаленной иголкой. Изуродованный солдатик противно вонял жженым пластилином, Артур же ненавидел этот запах. Он не остался в долгу и в следующий раз обошелся с плененным генералом вражеской армии с не меньшей жестокостью, правда, иголкой он его не прижигал, но исполосовал бритвенным лезвием с ног до головы, да еще и отрезал ногу. Месть фельдмаршала Максима не заставила себя ждать, и при следующем обмене пленными, Артур чуть не заплакал, глядя на освобожденных, но искалеченных воинов. С каждым разом маленьким солдатикам доставалось все больше и больше: пытки, отрезание конечностей, выкалывание глаз, затем – расстрелы, повешения, отрубания голов, распятия…
Последней каплей для Артура стала казнь сразу десяти захваченных в плен солдат французской армии, на которую Максим пригласил его к себе домой. Приятель неплохо подготовился: на дощечке размером с книгу Артур увидел слепленный приятелем помост с четырьмя виселицами, петли которых уже были накинуты на шеи стоявшим на одной лавке четырем солдатам; два лобных места с плахами, на которых были распластаны два капрала, приговоренные к четвертованию; а еще – четыре столба с привязанными к ним офицерами и вокруг них – дрова, то есть серные спичечные головки.
Еще на нескольких дощечках фельдмаршал Максим выстроил всю свою армию – которой, согласно правилам игры, предстояло наблюдать за казнью вместе с французским императором Артуром. Но если во время казни ни умирающие, ни те, кто их убивал и за этим наблюдал, не издали и не могли издать ни звука, то Артур Манаев очень хорошо слышал скрежет собственных зубов. А когда вспыхнули костры, и по комнате начал распространяться запах горящего пластилина, Артур, подавив подступившие к глазам слезы, незаметно для своего приятеля стащил со стола короля английской армии.
Вернувшись домой, Артур не придумал ничего лучшего, как отрезать бритвой украденному человечку руки и ноги, после чего повесить и тут же поджечь импровизированную виселицу. Спичечный коробок с четырьмя крохотными пластилиновыми конечностями и горсткой пепла, оставшейся от короля английской армии, он положил на порог двери Максима, а затем позвонил ему по телефону и сообщил, где тот может обнаружить своего самого главного солдатика.
Максим не стал вслух винить его за такую подлость, но простить – не простил, он вообще никогда никому и ничего не прощал.
Как-то, во время школьных каникул, когда родители Артура были на работе, а сам он пошел на улицу выносить мусорное ведро, оставив дверь не закрытой на щеколду, Максим забежал к нему в квартиру и тоже стащил с игрального стола два десятка солдатиков французской армии. Английский фельдмаршал устроил им общий крематорий, побросав в тот самый спичечный коробок, облил его керосином и поджег на лестничной площадке, в то время, когда французский император возвращался с улицы домой с пустым мусорным ведром. Запах керосина, перемешанный с запахом горелого пластилина, ударил Артуру в нос, а когда он узнал, что именно горело на лестничной площадке, то решил для себя, что с этого момента Максим Акиньшин ему больше не друг.
Через несколько дней брошенный с улицы камень размером с куриное яйцо разбил стекло в комнате Максима и едва не угодил в голову его бабушки. Кто бросал, выяснить не удалось, но Максим догадывался, чьих рук это дело. После того случая совместные игры в пластилиновых солдатиков прекратились. Да и о дружбе Артура и Максима остались лишь воспоминания. Так, здоровались при встречах, но если обоим доводилось выходить на футбольное поле, то играли они в разных командах. Они доучились в параллельных классах до выпускных экзаменов, и почти сразу после этого Акиньшины переехали на новую квартиру, и Артур с Максимом окончательно перестали общаться…
И только спустя годы Артур увидел на вечере выпускников школы старого друга Максима, который, на следующий же день пригласил его к себе в гости. Они встретились, хорошо посидели, попили, поели, поболтали, вспоминая детство и свои пластилиновые сражения. А потом…
Потом Максим провел его из кухни, где они до этого пили и закусывали, в комнату, и Артур увидел на письменном столе такой милый сердцу, но забытый, макет города, построенный для игры в пластилиновых человечков. Единственное отличие от тех, забытых макетов, состояло в том, что со всех сторон его окружали стенки высотой сантиметров десять. Хорошо рассмотреть макет он не успел. Максим достал какой-то приборчик, умещающийся в ладони, навел его на гостя, нажал какую-то кнопку, и… Артур очутился примерно в таком же мире, какой много лет назад строил из пластилина. Только теперь этот игрушечный мир стал для него самым, что ни на есть реальным…
Нет, это был не мир за стеной, в котором он жил до сегодняшнего дня вот уже на протяжении почти сорока лет. То был даже не мир, а так, мирок, вся территория которого помещалась на половине письменного стола. Она тоже была огорожена стеной, не такой недосягаемо высокой, как сейчас, но добраться до ее верха так же было невозможно. Да никто и не пытался через нее перелезть, каждый понимал, что, в отличие от застенного пространства, внутри стены есть хоть какая-то надежда выжить.
Понимал, конечно, тот, кто не лишался рассудка после преобразования. А таких оказывалось предостаточно. Как можно было не сойти с ума, когда ты из своей обычной действительности, то есть из Москвы семидесятых годов, ни с того ни с чего попадаешь в непонятно какое место. Место, где над головой вместо солнца светит лампочка, которая может мгновенно погаснуть и зажечься вновь, и так может произойти десять раз подряд; место, где нет ни дорог, ни земли, ни деревьев, ни домов, вместо этого под ногами плоская деревянная поверхность, а вокруг непонятно из чего сделанные строения без крыш, да огромные голые камни; место, где ты приходишь в сознание абсолютно голым и встречаешь таких же голых или полуголых, похожих на дикарей людей; место, где еда, в буквальном смысле, падает на тебя сверху, как манна небесная, а пить воду приходится вместе со всеми из одного большого блюдца…
Артур Манаев не сошел с ума. Возможно, потому, что уже на следующий день своего пребывания в настольном мире, Максим Акиньшин преобразовал его обратно в мир нормальный.
Когда Артур пришел в себя, бывший приятель вкратце прояснил ему ситуацию. С помощью выборочного преобразователя – о том, как творивший чудеса приборчик попал к нему в руки, Максим умолчал – он получил возможность уменьшать людей, а также возвращать их в прежнее состояние. Что собственно Максим и делал, и собирался делать впредь. То есть, преобразовывать людей, которых выбирал по своему усмотрению. Как правило, тех, кто чем-либо оказывался ему – Творцу неугодным, либо наоборот, – тех, кто оказывался ему – Творцу симпатичен, это касалось молодых девушек. Его же – Артура он специально разыскивал по всей Москве, чтобы сделать, как бы наместником в созданном настольном мире с целью доводить до всех преобразованных волю Творца.
И никакие просьбы и мольбы Артура не поступать с ним так жестоко, не тронули сердце друга детства – слишком хорошо тот помнил историю с брошенным в окно камнем. Максим-Творец нажал кнопочку, и Артур-наместник вновь оказался в настольном мире.
Сначала ему не верил никто. Ни сходившие впоследствии с ума, хотя, не исключено, что они лишались рассудка, как раз, поверив его словам, ни обретшие под ногами почву, если дощечку, лежащую на письменном столе можно назвать «почвой». Но люди пребывали в настольный мир каждый день, а то и по несколько человек в день. И среди них оказывались достаточно вменяемые и даже знакомые по настоящему миру, которых наместнику Манаю, иногда удавалось убедить, что окружающее – реальность, что с попаданием в настольный мир жизнь не закончилась. И порой заставить поверить, что если как-то объединиться и действовать совместными усилиями, у преобразованных может появиться шанс вернуться к нормальной жизни. Первое время и сам Артур верил в такую возможность. Надеялся, что бывшему другу Максиму надоедят эти игры, что он пощадит хотя бы того, с кем вырос, с кем дружил в детстве…
И все это было потому, что кардинал Манай являлся в мире за стеной единственным мужчиной, которого Творец несколько раз преобразовывал обратно. Женщин Творец преобразовывал тоже, но лишь с единственной целью – использовать их исключительно, как покорных женщин.
С Манаем же Творец беседовал: узнавал о проблемах людей, которых вырвал из настоящего мира и перенес в мир, созданный им самим; объявлял законы и давал указания, которые преобразованные должны были неукоснительно соблюдать; но так же Творец выслушивал из уст кардинала просьбы, которые почти всегда выполнял. Другими словами, через Его преосвященство Творец говорил со всеми жителями мира за стеной. И это означало то, что кардинал Манай, и без того обладавший очень большой властью, можно сказать, стоял над законом.
И все-таки, все-таки…
Только одно не давало покоя кардиналу Манаю, только с одним не мог он смириться. С тем, что Творцом был не он сам – Артур Манаев, а его друг детства Максим Акиньшин.
Когда-то Артур и Максим жили в одном доме, на одной лестничной площадке третьего этажа, и двери их квартир были одна напротив другой. Они знали друг друга с раннего детства, то есть, сколько себя помнили. Вместе ходили в ясли и детский сад, учились в одной школе, читали одни книги, дрались с общими врагами, играли в одни игры…
Но была у них еще и самая любимая игра, в которую Артур и Максим играли только вдвоем, про которую никто, кроме них не знал, и которая называлась «война в пластилиновых человечков». Они лепили из пластилина солдатиков размером в треть спички, «вооружали» их отрезками проволоки, которые заменяли шпаги, кинжалы, мушкеты и другое оружие; лепили лошадей и повозки, в которых этих лошадей запрягали; строили-лепили замки и крепости, и на досках или кусках оргстекла появлялись пластилиновые города и горы, леса и реки…
А потом на полях сражений сталкивались две армии: за французскую играл император Артур, за английскую – фельдмаршал Максим. Они расставляли армии на дощечках, по очереди передвигали своих пластилиновых бойцов и по очереди стреляли по бойцам вражеским, то есть, плевались из специальных трубок иголками, утяжеленными все тем же пластилином.
Вообще-то у каждого было по несколько разных армий. Насмотревшись фильмов про индейцев, друзья лепили своих чинганчгуков и виннету, апачей, каманчей и бледнолицых, вооружали их томагавками, луками и винчестерами, после чего пластилиновые войны проходили посреди прерий и каньонов. Насмотревшись фильмы про спартанцев, даков и варваров, лепили соответственных героев, которые сражались соответствующим оружием… Но чаще всего отдавалось предпочтение эпохи мушкетеров. Оно и понятно, – Александр Дюма, Анн и Серж Голон и Артур Конан-Дойль были для ребят любимыми писателями, и похождения д(Артаньяна, Анжелики и бригадира Жерара перечитывались несчетное количество раз.
Эти игры-войны иногда длились часами. Ни у кого из друзей не бывало заметного преимущества, и исход сражений обычно оставался неясен до самого последнего выстрела. Согласно установленным правилам, победивший имел право забирать у проигравшего в плен определенное количество солдат. Затем использовать пленников в своих внутренних битвах, которые каждый у себя дома устраивал намного чаще, чем совместные, либо обменять на своих, тоже попавших в плен солдат, либо держать в тюрьмах, подвергать пыткам и даже казнить.
Именно эти пытки и казни маленьких пластилиновых солдатиков породили сначала обиды, а со временем привели к серьезной ссоре двух закадычных друзей. Однажды после очередного обмена пленными император Артур обнаружил на теле своего освобожденного любимого героя-мушкетера шрамы, оставленные раскаленной иголкой. Изуродованный солдатик противно вонял жженым пластилином, Артур же ненавидел этот запах. Он не остался в долгу и в следующий раз обошелся с плененным генералом вражеской армии с не меньшей жестокостью, правда, иголкой он его не прижигал, но исполосовал бритвенным лезвием с ног до головы, да еще и отрезал ногу. Месть фельдмаршала Максима не заставила себя ждать, и при следующем обмене пленными, Артур чуть не заплакал, глядя на освобожденных, но искалеченных воинов. С каждым разом маленьким солдатикам доставалось все больше и больше: пытки, отрезание конечностей, выкалывание глаз, затем – расстрелы, повешения, отрубания голов, распятия…
Последней каплей для Артура стала казнь сразу десяти захваченных в плен солдат французской армии, на которую Максим пригласил его к себе домой. Приятель неплохо подготовился: на дощечке размером с книгу Артур увидел слепленный приятелем помост с четырьмя виселицами, петли которых уже были накинуты на шеи стоявшим на одной лавке четырем солдатам; два лобных места с плахами, на которых были распластаны два капрала, приговоренные к четвертованию; а еще – четыре столба с привязанными к ним офицерами и вокруг них – дрова, то есть серные спичечные головки.
Еще на нескольких дощечках фельдмаршал Максим выстроил всю свою армию – которой, согласно правилам игры, предстояло наблюдать за казнью вместе с французским императором Артуром. Но если во время казни ни умирающие, ни те, кто их убивал и за этим наблюдал, не издали и не могли издать ни звука, то Артур Манаев очень хорошо слышал скрежет собственных зубов. А когда вспыхнули костры, и по комнате начал распространяться запах горящего пластилина, Артур, подавив подступившие к глазам слезы, незаметно для своего приятеля стащил со стола короля английской армии.
Вернувшись домой, Артур не придумал ничего лучшего, как отрезать бритвой украденному человечку руки и ноги, после чего повесить и тут же поджечь импровизированную виселицу. Спичечный коробок с четырьмя крохотными пластилиновыми конечностями и горсткой пепла, оставшейся от короля английской армии, он положил на порог двери Максима, а затем позвонил ему по телефону и сообщил, где тот может обнаружить своего самого главного солдатика.
Максим не стал вслух винить его за такую подлость, но простить – не простил, он вообще никогда никому и ничего не прощал.
Как-то, во время школьных каникул, когда родители Артура были на работе, а сам он пошел на улицу выносить мусорное ведро, оставив дверь не закрытой на щеколду, Максим забежал к нему в квартиру и тоже стащил с игрального стола два десятка солдатиков французской армии. Английский фельдмаршал устроил им общий крематорий, побросав в тот самый спичечный коробок, облил его керосином и поджег на лестничной площадке, в то время, когда французский император возвращался с улицы домой с пустым мусорным ведром. Запах керосина, перемешанный с запахом горелого пластилина, ударил Артуру в нос, а когда он узнал, что именно горело на лестничной площадке, то решил для себя, что с этого момента Максим Акиньшин ему больше не друг.
Через несколько дней брошенный с улицы камень размером с куриное яйцо разбил стекло в комнате Максима и едва не угодил в голову его бабушки. Кто бросал, выяснить не удалось, но Максим догадывался, чьих рук это дело. После того случая совместные игры в пластилиновых солдатиков прекратились. Да и о дружбе Артура и Максима остались лишь воспоминания. Так, здоровались при встречах, но если обоим доводилось выходить на футбольное поле, то играли они в разных командах. Они доучились в параллельных классах до выпускных экзаменов, и почти сразу после этого Акиньшины переехали на новую квартиру, и Артур с Максимом окончательно перестали общаться…
И только спустя годы Артур увидел на вечере выпускников школы старого друга Максима, который, на следующий же день пригласил его к себе в гости. Они встретились, хорошо посидели, попили, поели, поболтали, вспоминая детство и свои пластилиновые сражения. А потом…
Потом Максим провел его из кухни, где они до этого пили и закусывали, в комнату, и Артур увидел на письменном столе такой милый сердцу, но забытый, макет города, построенный для игры в пластилиновых человечков. Единственное отличие от тех, забытых макетов, состояло в том, что со всех сторон его окружали стенки высотой сантиметров десять. Хорошо рассмотреть макет он не успел. Максим достал какой-то приборчик, умещающийся в ладони, навел его на гостя, нажал какую-то кнопку, и… Артур очутился примерно в таком же мире, какой много лет назад строил из пластилина. Только теперь этот игрушечный мир стал для него самым, что ни на есть реальным…
Нет, это был не мир за стеной, в котором он жил до сегодняшнего дня вот уже на протяжении почти сорока лет. То был даже не мир, а так, мирок, вся территория которого помещалась на половине письменного стола. Она тоже была огорожена стеной, не такой недосягаемо высокой, как сейчас, но добраться до ее верха так же было невозможно. Да никто и не пытался через нее перелезть, каждый понимал, что, в отличие от застенного пространства, внутри стены есть хоть какая-то надежда выжить.
Понимал, конечно, тот, кто не лишался рассудка после преобразования. А таких оказывалось предостаточно. Как можно было не сойти с ума, когда ты из своей обычной действительности, то есть из Москвы семидесятых годов, ни с того ни с чего попадаешь в непонятно какое место. Место, где над головой вместо солнца светит лампочка, которая может мгновенно погаснуть и зажечься вновь, и так может произойти десять раз подряд; место, где нет ни дорог, ни земли, ни деревьев, ни домов, вместо этого под ногами плоская деревянная поверхность, а вокруг непонятно из чего сделанные строения без крыш, да огромные голые камни; место, где ты приходишь в сознание абсолютно голым и встречаешь таких же голых или полуголых, похожих на дикарей людей; место, где еда, в буквальном смысле, падает на тебя сверху, как манна небесная, а пить воду приходится вместе со всеми из одного большого блюдца…
Артур Манаев не сошел с ума. Возможно, потому, что уже на следующий день своего пребывания в настольном мире, Максим Акиньшин преобразовал его обратно в мир нормальный.
Когда Артур пришел в себя, бывший приятель вкратце прояснил ему ситуацию. С помощью выборочного преобразователя – о том, как творивший чудеса приборчик попал к нему в руки, Максим умолчал – он получил возможность уменьшать людей, а также возвращать их в прежнее состояние. Что собственно Максим и делал, и собирался делать впредь. То есть, преобразовывать людей, которых выбирал по своему усмотрению. Как правило, тех, кто чем-либо оказывался ему – Творцу неугодным, либо наоборот, – тех, кто оказывался ему – Творцу симпатичен, это касалось молодых девушек. Его же – Артура он специально разыскивал по всей Москве, чтобы сделать, как бы наместником в созданном настольном мире с целью доводить до всех преобразованных волю Творца.
И никакие просьбы и мольбы Артура не поступать с ним так жестоко, не тронули сердце друга детства – слишком хорошо тот помнил историю с брошенным в окно камнем. Максим-Творец нажал кнопочку, и Артур-наместник вновь оказался в настольном мире.
Сначала ему не верил никто. Ни сходившие впоследствии с ума, хотя, не исключено, что они лишались рассудка, как раз, поверив его словам, ни обретшие под ногами почву, если дощечку, лежащую на письменном столе можно назвать «почвой». Но люди пребывали в настольный мир каждый день, а то и по несколько человек в день. И среди них оказывались достаточно вменяемые и даже знакомые по настоящему миру, которых наместнику Манаю, иногда удавалось убедить, что окружающее – реальность, что с попаданием в настольный мир жизнь не закончилась. И порой заставить поверить, что если как-то объединиться и действовать совместными усилиями, у преобразованных может появиться шанс вернуться к нормальной жизни. Первое время и сам Артур верил в такую возможность. Надеялся, что бывшему другу Максиму надоедят эти игры, что он пощадит хотя бы того, с кем вырос, с кем дружил в детстве…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента