Константинов Владимир. Право на месть (Страх - 2)

   А через сорок минут я уже лицезрел отставного генерала дядю Алика, наполненного по самую маковку благодушием, отменным настроением и любовью к ближнему. Его двойной подбородок лежал на воротничке упруго и жизнеутверждающе. Лицо лоснилось. Глаза сияли. Чем не иллюстрация к книге Владимира Леви "Искусство быть самим собой". По всему, старый хрен заготовил мне большую свинью. Определенно.
   При моем появлении Варданян вскочмл из-за стола, подбежал ко мне, сграбастал мою руку, долго и энергично тряс, приговаривая:
   - Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Рад, очень рад видеть вас в добром здравии. Как жизнь молодая? Как настроение?
   Формально, согласно подписанного нами три дня назад договора, он является моим шефом. А потому его поведение озадачивало. Чего это он так выплясывает перед своим подчиненным? Видно, его босс придавал моей скромной персоне слишком большое значение. Да, сильно я подпортил олигарху в прошлом году настроение, заставил пережить не лучшие времена.
   - Какое там настроение, - вздохнул я печально и где-то даже обреченно. - С утра ещё что-то такое было. А как увидел вас, оно вконец испортилось.
   Дядя Алик отпустил наконец мою руку, меленько, по-бабьи захихикал.
   - Юмор, да?! Я, Дмитрий Константинович, уже начинаю привыкать к вашему своеобразию. - Он прошел за стол, сел, указал рукой на кресло за приставным столиком. - Присаживайтесь, прошу вас.
   Я сел, достал сигареты, закурил и выпустил дымовую завесу в сторону предполагаемого противника. Похоже, испортить настроение ему мне сегодня не удастся - уж слишком основательно он подготовился к встрече, так хоть отравлю ему атмосферу.
   После довольно продолжительной паузы Варданян выдал:
   - Мы тут с Виктором Ильичем посоветовались и решили задействать вас в операции. Как вы на это смотрите?
   - Индифферентно. Я предполагал, что мне придется отрабатывать хлеб. И что же это за операция?
   - Да так, ничего особенного, - улыбнулся отставной генерал. Но улыбка на этот раз получилась хищной и плотоядной. - Необходимо убрать одного человека, работающего против нашей корпорации. И это должны будете сделать вы, Дмитрий Константинович. Согласны?
   Все, что до этого во мне скрипело, бренчало, булькало и тряслось, вдруг, замерло, и я ощутил чертовский холод. Такого я ещё никогда в жизни не испытывал. Озноб выскочил наружу мелкими отвратительными пупырышками по всему телу. Это называется - влип. Ё-маё! Что мне теперь делать?! Ведь к бабке ходить не надо, чтобы понять, что они изберут именно это. Повязать кровью - испытанный метод всех ублюдков в мире. Он действует лучше любого соглашения и договора. Кровное братство, да? Причем, используется чужая кровь - она надежней. А на что же я расчитывал, идиот? Что они предложат оформить фиктивный брак с какой-нибудь голливудской красавицей? Или возглавить банк "Капут России"? Дурачина я, простофиля! Ну зачем я когда-то поверил маме, что я самый умный и сообразительный в семье? Можно подумать, что какая-то мать признается, что родила морального урода, да? Нет таких матерей, кретин. Впрочем, здесь я ничего не берусь утверждать. Вот если бы мне, к примеру, сказали, что Витек Легостаев по кличке Юмба бросил воровать, то я бы мог авторитетно заявить: "Не верьте этому, люди добрые. Юмба ни при каком раскладе никогда не завяжет, так как ничего кроме как воровать в жизни не умеет и не желает уметь. Как когда-то Гебельс хватался за пистолет при слове "культура", так Витек хватается за нож при слове "труд"...
   - Ну так что же? - напомнил мне Варданян о своем существовании и о том, что до сих пор не получил ответа на свой трудный вопрос, перебив тем самым мои сумбурные мысли.
   - Да как вы смеете, милостивый государь, предлагать мне подобное?! прогнал я картину. - Чтобы почетный чекист Павел Иванович Кольцов обагрил свои руки невинно пролитой кровью?! При одной только мысли об этом все бывшие чекисты перевернутся в гробах, востанут из пепла. И тогда вам, генерал, не уйти от их справедливого суда.
   - Да хватит вам, - брезгливо поморщился Варданян. - Это уже не смешно. Дмитрий Константинович. Я был о вас лучшего мнения.
   Я и сам уже понял, что хватит. Веду себя как какой-нибудь маменькин сын, стыдно смотреть. Надо взять себя в руки.
   - Вы понимаете, Алик Иванович, что для ответа на ваше предложение мне нужно время? - сказал я холодно и серьезно.
   Варданян посмотрел на наручные часы.
   - Сейчас двенадцать. В вашем распоряжении ровно двадцать четыре часа. Завтра в это время я надеюсь услышать от вас положительный ответ. Иначе... - Он окинул меня холодным и жестким взглядом. - Иначе ваша очаровательная жена очень пожалеет, что связала свою жизнь с таким неразумным человеком как вы, Дмитрий Константинович.
   Все! Капкан захлопнулся. Все пути к моему возможному отступлению были отрезаны. Именно в этот момент я понял, что иной альтернативы как умереть, у меня просто-напросто нет.
   - Хорошо, - сказал я, вставая.
   Знакомые боевики отвели меня в полуподвал, где открыли одну из многочисленных дверей.
   - Прошу вас, Дмитрий Константинович, - жестом пригласил меня один из них войти. Пожелал: - Отдыхайте, чувствуйте себя как дома.
   - Спасибо, дорогой. Я с удовольствием уступлю это место тебе, дорогой.
   Боевик рассмеялся.
   - Увы, Дмитрий Константинович, - развел он руками. - Оно давно забронировано лично для вас.
   Я вошел. Дверь за моей спиной захлопнулась, проскрипел засов, и я остался один на один со своими невеселыми, а по большому счету очень даже мрачными мыслями. Моя камера представляла собой типичный одноместный гостиничный номер со всеми удобствами с той лишь разницей, что не было окон да входная дверь открывалась только снаружи. В комнате стоял цветной телевизор. Холодильник был до отказана набит пивом и продуктами. При желании на этом можно и неделю продержаться. Но у меня нет такого времени, мне отпущено ровно сутки. Я, не раздеваясь, лег на кровать.
   Итак, "Как быть? Вот в чем вопрос". То, что у меня в моей ситуации нет и быть не может иной альтернативы, как умереть, это, как я уже говорил, окончательно понял ещё у Варданяна. Наивные они, эти козлы. Определенно. Неужели они и впрямь думают, что Дима Беркутов добровольно согласиться стать киллером? Наверное. Иначе бы не предлагали. Но они очень и очень заблуждаются на мой счет. И скоро я им это докажу. Но и ответить отказом на их предложение я также не мог. Тем самым я подвергну опасности свою семью. Мне предстояло лишь решить - когда лучше покинуть этот бренный, а по большому счету очень даже симпатичный мир. Можно, конечно, прямо сейчас. Я представил себя болтающимся, словно вобла, на собственном ремне. Картина показалась мне слишком удручающей. Нет, такая смерть недостойна офицера милиции. И я полностью забраковал этот вариант. Нужно формально согласиться с их предложением, завладеть оружием и уж тогда...
   Все для себя решив, я заметно успокоился. Даже позволил себе оттянуться бутылочкой пива.
   - За упокой души раба божьего Дмитрия! Гип-гип, ура-а!, - громко прокричал я тост своему отражению в зеркале серванта. Тот из глубины своего зазеркалья смотрел на меня отстраненно, даже осуждающе, как бы говоря: "Нет, какой же ты, Дима, непроходимый болван!" И я с ним тут же был вынужден согласиться. Но каким бы болваном я не был, но умирать тоже нужно достойно. Верно? Жаль, что я должен это делать по вине этих отморозков. Но здесь как кому повезет. Мне не повезло. Бывает.
   Андрюша Говоров говорит, что все мы находимся лишь на нулевом уровне жизни, что наша биологическая смерть и есть начало собственно жизни, что на Земле мы оставляем только свою поношенную шкуру, которая как бы являлась колыбалью жизни. Если честно, то я мало верю во всю эту фигню. И все же глубоко в душе теплится это - а вдруг? А вдруг он прав? Ничего, скоро его теорию я проверю практикой. Скоро уже.
   Ночью я плохо спал - снились какие-то жуткие кошмары. Поэтому утром я походил на вурдалака с впалыми и горящими глазами.
   В половине двенадцатого заскрипел засов на двери. Затем в неё постучали, Послышался вежливый голос:
   - Разрешите?
   Голос был мне не знаком.
   "Кто же это такой вежливый, - подумал я. - У приговоренного к смерти о здоровье обычно не спрашивают". Но на всякий случай ответил:
   - Да, войдите.
   Дверь открылась и на пороге появился среднего роста, но крепкого телосложения блондин примерно моего возраста.
   - Здравствуйте! Разрешите представиться. Павел Одиноков, - сказал он.
   Глава третья: Калюжный. Нападение.
   Утром я проснулся бодрым и уверенным, что у меня все получится. Вчерашняя удача окрылила. Олег Дмитриевич тоже выглядел молодцом, был необычайно весел, словоохотлив, много шутил. Глаза блестели. Такое впечатление, будто у него открылось второе дыхание, вернулась молодость. Как все же замечательно, что он согласился мне помочь. О таком напарнике можно только мечтать. С его жизненным опытом, выдержкой, самообладанием мы многое можем. Его жена тетя Полина была в полном неведении относительно наших планов. Друганов ей сказал, что меня вызывают в Генеральную прокуратуру, а он, учитывая мое состояние, вызвался меня проводить. На что тетя Полина ответила:
   - Это ты правильно, Олег, решил. Очень правильно. Одобряю.
   Поэтому наш отъезд в Москву воспринимался ею как обычная командировка и ничего более. Приготовив нам на завтрак шикарную яичницу с окороком и поцеловав на прощание, она ушла исполнять свои многочисленные общественные обязанности.
   За завтраком Олег Дмитриевич возбужденно проговорил:
   - Ты знаешь, Эдик, в последние дни я много думал над всем этим. Ты правильно все решил. Очень верно. Нам, прости за выражение, серут на голову, серут, а мы все терпим, терпим, надеемся, что все само-собой образуется, придет хороший правитель и наведет порядок, все поправит. До каких же пор?! Хоть мы, русские, самый, наверное, терпеливый народ в мире, но и нашему терпению есть предел, верно? Мужики мы с тобой или не мужики? Мы ещё покажем этим сволочам кто есть кто. Обязательно покажем. А если что и случится. Что ж, на то воля Божья. За это и умереть не страшно.
   Я полностью был с ним согласен.
   Мы благополучно добрались до вокзала. Во всяком случае, "хвоста" я не обнаружил. В одном с нами купе ехала молодая супружеская пара. Женщина была беременна. Поэтому я уступил ей свою нижнюю полку, а сам, переодевшись, полез на верх. Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, которые вконец истомили мой мозг, я взял в дорогу детектив. И сейчас, достав книгу, попробовал читать. Не читалось. Какая тут к шутам книга, все эти выдуманные истории, когда моя собственная почище всякого детектива. Вспомнился тот необычный сон, где я разговаривал с сыном. Чем больше я над ним размышлял, тем больше убеждался, что никакой это не сон, а если и сон, то он послан кем-то свыше. И все же я никак не мог понять: если есть он, Создатель, то почему терпит всех этих сосновских, лебедевых, чубайсов и прочих, их откровенное издевательство над людьми, их мракобесие? Почему? Или он слишком занят своими делами и до нас ему нет никакого дела, создал и забыл, разбирайтесь, мол, там сами со своими проблемами. Очень на то похоже. Ведь в мире происходят совершенно конщунственные вещи. Стоит такая ужасающая атмосфера безысходности, страха и бессмысленности существования, люди так разобщены и одиноки, что одни, спасаясь от одиночества, пускаются во все тяжкие, другие - обращаются к Богу. Но всем одинаково страшно, так как никто не понимает: что же происходит и почему происходит? Недавно один очень авторитетный телеведущий вновь уговаривал всех нас покаятся. Странно все это. В чем должен каяться Олег Дмитриевич Друганов, честно и достойно проживший жизнь? Или ветераны войны? В том, что спасли мир от коричневой заразы? В этом? Этот телеведущий договорился до того, что предложил соорудить общий памятник всем погибшим во время войны. Это как надо понимать? Значит и палачам, и их жертвам, агрессорам и освободителям один памятник?! Вывернутая какая-то психология у господина ведущего. А ведь он является одним из апологетов новой России, её рупором, считает себя интеллигентом и старается при каждом удобном случае это подчеркнуть. Такой не убивает физически, нет. Такой убивает моральные устои и принципы, выработанными человечеством за тысячелетия общения. В войне, мол, нет ни правых ни виноватых, все жертвы. И все, теряется сам смысл жизни. Этот ведущий пострашнее того же Сосновского. Гораздо страшнее.
   Согласен, некоторым людям покаяние просто необходимо. К их числу я отношу и себя. Но виноват я не в том, что что-то сделал не так, а, наоборот, в том, что обязан был сделать, но не сделал. Все осторожничал, боялся как бы чего не вышло. За всю свою жизнь не совершил ни одного мужского поступка. Если сейчас мне удастся выполнить намеченное - это и будет моим покаянием.
   Незаметно для себя, убаюканный мерным постукиванием колес на стыках рельсов, я уснул. Разбудил меня Олег Дмитриевич.
   - Ну ты, Эдик, и мастак спать! - одобрительно пробасил он.
   Спал я действительно долго - сказалось очевидно напряжение последних дней, мучавшая меня бессоница. За окном уже сгустились сумерки. Наших попутчиков в купе не было.
   - Они вышли в Тюмени, - пояснил Друганов. - Что-то я совсем оголодал. Не пора ли нам, парень, заправиться. Пойдем в ресторан.
   В ресторане мы заказали по порции курицы, по мясному салату и бутылку любимого Другановым "Хереса".
   Вернулись мы в купе основательно нагруженные. Наверное только мы, русские, любим на ночь плотно поесть. Особенности национального характера, да? А потом всю ночь сняться кошмары. Я, давно не пивший спиртного, довольно прилично захмелел. Олег Дмитриевич же выглядел молодцом.
   - Ты знаешь, Эдик, - говорил он расправляя постель, - а эта официантка очень даже ничего. А какие формы! Ты заметил, как она на меня смотрела?
   - Нет, не заметил. - Я давно отметил, что Друганов очень неравнодушен к молодым симпатичным женщинам. Нет, ничего такого он себе не позволял. Просто любил на них смотреть, восхищался ими. Только и всего.
   - Интересно, замужем она или нет? - продолжал рассуждать Олег Дмитриевич, ложась.
   Мне не захотелось по новой расправлять постель и я лег на прежнее место. Учитывая, что к нам ночью могли подселить попутчиков, мы не стали закрывать дверь на защелку.
   Я пожелал Друганову спокойной ночи и погасил свет. Лег, закрыл глаза. Но выспавшись днем, никак не мог уснуть. Мысли вновь и вновь возвращались к событиям последнего времени. Да, прокрутила меня жизнь. Будь здоров, как прокрутила. До сих пор удивляюсь, как я все выдержал. Со смертью жены и сына у меня на всем белом свете не осталось ни одного близкого человека. Один как перст. Перед глазами проплыла вся жизнь. Вспомнился отец красивый мужественный человек с белозубой улыбкой, погибший при истытании нового самолета. Почему я не в отца? Всю жизнь осторожничал, во всем искал компромисс. Постепенно мысли стали вялыми, тягучими. Я медленно погрузился в какой-то полусон, полуявь. Стучали на стыках колеса. А мне казалось, что это черные всадники скачут на могучих конях, возвещая миру о приближающемся Судном дне. Над Землей вставал кровавый рассвет. Слышались вопли, стенания, мольбы о прощении, проклятья. Передо мной проплывала огромная толпа обреченных. Какие жуткие, перекошенные страхом и нененавистью лица! Неужели же это случится? Неужели нельзя ничего изменить? Господи, Господи! Зачем ты когда-то вложил в нас могучий разум, но не дал разумения?! Зачем позволил сатане завладеть помыслами нашими? И вот в толпе я увидел жену и сына. Их лица были строги и неподвижны. Они молча и осуждающе смотрели на меня. "Нет! Я не виновен в вашей смерти!", - хотел было я им прокричать, но не смог издать даже звука. А кони меж тем все приближались и приближались, Вот пали первые жертвы. Молча умирали старики. Гибли под копытами коней младенцы, так и не поняв для чего, для какой цели родились. Их матери на глазах седели и сходили с ума. За всадниками тянулась черная выжженная до тла равнина, пахло смрадом тления и запустения. И это все, что оставил после себя человек за многие тысячелетия пребывания на Земле? Тогда для чего все это было нужно? Какой во всем был смысл?
   Вернул меня к реальности какой-то посторонний звук. Открывали дверь нашего купе. Поезд стоял на какой-то станции и я подумал, что к нам подселяют новых пассажиров. Но вот дверь открылась и в проеме показался темный силуэт высокого мужчины. В его руках я явственно рассмотрел какой-то длинный предмет. Пистолет с глушителем! И я мгновенно понял - кто этот мужчина и зачем он пришел. Они все-таки нашли меня. Панический страх сковал все тело, прижал к стене. Я не был в состоянии пошевелить даже пальцем. Было лишь одно желание - исчезнуть из этого купе. Затем меня ослепила яркая вспышка, раздался выстрел, а вслед за ним падение тела, стон и негромкий голос Друганова:
   - Вот черт!
   Я нащупал над головой выключатель, включил свет, взглянул вниз. На полу ничком лежал киллер. Правая его рука с зажатым пистолетом вытянута вдоль тела. Друганов сидел, откинувшись к стене и зажимал левой рукой правое предплечье. На пижаме расплывалось красное пятно.
   - Вы ранены, Олег Дмитриевич? - спросил я его.
   - А, пустяки! - отмахнулся он. - Сквозное. Ты лучше посмотри, что с ним.
   Я соскочил с полки, взял руку киллера, попытался нащупать пульс. Но пульса не было.
   - Он мертв, - сказал я. - Как все случилось?
   - Я проснулся от того, что услышал, как кто-то открывает дверь. Не знаю от чего, но сразу почувствовал неладное. Достал из-под подушки браунинг. Ложась спать я на всякий случай сунул его под подушку. И вот при свете с улицы вижу, что передо мной стоит мужик с пистолетом и целиться прямиком в меня. Раздумывать было некогда. Я попытался уклониться и одновременно нажал на спусковой крючок. Практически мы выстрелили одновременно. Как видишь - ему повезло меньше чем мне. - Друганов нервно рассмеялся. - Как же они тебя вычислили?
   Я рассказал о причине своего появления прошлой ночью у него на квартире.
   - Да, серьезные ребята, - задумчиво проговорил он, после моего рассказа. - Эдик, там в моей сумке есть аптечка. Достань. Надо перебинтовать руку.
   Разбуженные выстрелом всполошились пассажиры соседних купе. В коридоре уже слышались возбужденные голоса. Затем раздался стук в нашу дверь и женский голос спросил:
   - Это у вас стреляли?!
   Скорее всего это была проводница.
   - Нет, мадам, - бодрым голосом ответил Друганов. - Мне кажется это в соседнем купе.
   Я достал аптечку и перебинтовал Друганову рану.
   - Вот видишь, Эдик, как все нескладно начинается, - печально проговорил Олег Дмитриевич. - Какой я тебе теперь помощник. Однако, тебе надо срочно отсюда уходить. Подозреваю, что он здесь был не один.
   - А как же вы?
   - Ничего, выкручусь. Сейчас ты должен думать о том, что тебе предстоит. Как видишь, дело нешуточное. Живо собирайся. А то неровен час здесь объявятся его, - он кивнул на труп киллера, - дружки.
   Я стал одеваться.
   - Да, вот ещё что, чуть было не забыл. - Друганов встал, достал из внутреннего кармана висевшего пиджака довольно пухлый бумажник, протянул мне. - Держи.
   - Нет, не нужно. У меня есть деньги, - попытался я возразить.
   - Бери, кому говорят. Деньги никогда не бывают лишними, - сердито проворчал Друганов. - Тем более, в твоем положении. А мне они теперь ни к чему.
   Я взял бумажник, сунул его в карман.
   - Спасибо, дядя Олег!
   - Не за что. Ну, давай прощаться. - Друганов обнял меня, троекратно расцеловал. - Удачи тебе, сынок! Будь осторожен. Не лезь на рожон. Помни с кем имеешь дело.
   - Постараюсь.
   - А теперь ступай. Ни пуха тебе, ни пера!
   - До свидания, дядя Олег! Извините, что вовлек вас во все это.
   - Экий ты, Эдик! - сердито проворчал Друганов. - Вечно все испортишь. Какие ещё могут быть извинения. Иди, иди.
   Я обнял Друганова на прощание. Внутри будто что оборвалось, защипало глаза. Увидемся ли ещё когда!
   - Да, вот ещё что, дядя Олег. Скоро здесь будет милиция. Попроси их связаться с заместителем прокурора нашей области Ивановым Сергеем Ивановичем. Он хороший человек, обязательно тебе поможет.
   - Хорошо, я это сделаю. Иди.
   В коридоре продолжали толпиться возбужденные пассажиры. Мое появление с дорожной сумкой в руках они встретили настороженно, даже враждебно.
   - Так это у вас стреляли? - спросила какая-то пожилая дама.
   - Нет. Мне кажется, что это что-то на улице, - пробормотал я и направился к выходу.
   В тамбуре проводница уже намеревалась закрыть дверь, так как поезд уже тронулся.
   - Извините, мне надо выйти, - сказал я и попытался оттеснить проводницу от выхода. Но она, вцепившись в поручни, оказала мне яростное сопротивление. Закричала:
   - Нельзя, не положено!
   - Что значит - не положено, когда мне нужно! - проговорил я раздражено и, оторвав её руку от поручня, вывалился из вагона. Влекомый силой инерции, упал, но тут же вскочил. Порядок. Огляделся. Вокруг не было ни души. И тут увидел, как в конце перрона из поезда выпрыгнул ещё какой-то человек. Я мгновенно сообразил - кто он такой и что ему нужно. Будто в подтверждении моей догадки мужчина побежал ко мне, выхватывая на бегу из-за пояса пистолет. Нас разделяло метров двадцать пять, не больше. Я повернулся и бросился наутек. Раздался выстрел. Где-то совсем рядом просвистела пуля. Вот и спасительный угол здания вокзала. В этот момент прозвучал второй выстрел. Пуля чиркнула по стене. В лицо мне больно ударили мелкие куски штукатрки. Я завернул за угол. Сердце гулко колотилось, с трудом выдерживая нагрузки. Выхватил из кобуры пистолет, снял с предохранителя, передернул затвор и приготовился к встрече. Бежать дальше не имело смысла. Все равно молодой тренированный киллер меня догонит и убъет. Понимая с кем имею дело, я лег на землю, выставив пистолет вперед и целясь в район предполагаемой груди. Рука предательски тряслась и я, как не старался, не мог унять дрожь. Мои предосторожности оказались не напрасны. Первой из-за угла показалась рука киллера и позвучал третий выстрел, и лишь затем появился он сам. Я, не раздумывая, нажал на курок. Пуля угодила моему противнику в грудь. Он, будто споткнувшись, упал вперед. Его пистолет отлетел в сторону. Раздался стон и грубый мат. Я перепрыгнул через него и побежал в сторону стоявших на станции грузовых составов. Нужно как можно скорее убираться отсюда. Теперь бежать было гораздо легче. Удача окрылила меня. Первый раунд я выиграл. А это немаловажно. Очень даже немаловажно.
   Увидел, как со станции трогается грузовой состав. Удача и здесь мне сопутствовала. Добежав до ближайшего ко мне полувагона, я забрался в него. В нем прежде перевозили очевидно уголь или что-то в этом роде. Но в моем положении выбирать не приходилось. Главное - поскорее отсюда изчезнуть.
   Достал из сумки газеты, постелил в углу, поставил сумку в изголовье и лег. В чистом ночном небе сияли звезды. Как красиво! Как же ничтожны, жалки и грязны людские дела перед этой вот красотой. Люди до того затюканы жизнью, что им некогда смотреть на звезды. Я и сам не помню, когда в последний раз поднимал голову. А делай мы это почаще, может быть и грязи бы в нашей жизни было поменьше.
   Итак, я кажется ещё больше усложнил себе задачу. Теперь за мои поиски, кроме боевиков Сосновского, возьмется ещё и вся милиция страны. Еще как возьмется. Поэтому, добраться до Москвы целым и невредимым - задача весьма и весьма проблематичная. О пассажирских поездах можно только мечтать. Однако, если есть Создатель, он должен мне помочь, обязан. Кто, как ни я, имею право на месть.
   Поезд все набирал скорость. Весело и часто застучали на стыках рельсов колеса. Убаюканный этим стуком, я незаметно для себя уснул.
   Проснулся от жары. Солнце уже во всю припекало. Состав стоял на какой-то станции. По частым толчкам я понял, что производятся маневровые работы. Надо было искать другой состав. Однако не мешало бы где-нибудь подкрепиться. Я вылез из вагона и, увидев вдалике здание большого вокзала, направился к нему. По вывеске на вокзале я понял, что добрался уже до Челябинска. Можно сказать, что половину пути я преодолел. Другая половина обещает быть ещё сложнее. Очень даже сложнее. Ничего, как-нибудь выкручусь.
   В здании вокзала я прежде всего отправился на поиски туалета. Надо было умыться. Дежурная в туалете смотрела на меня удивленно, даже ошарашенно. Я протянул ей десятку. Но она сидела, будто восковая фигура с выпученными глазами и открытым ртом, не в состоянии даже пошевелиться. Я пожал плечами, положил десятку на стол и прошел в туалет. Причину странного поведения дежурной я понял сразу, стоило мне лишь подойти к зеркалу. Из него на меня взглянуло довольно странное существо, похожее на черта, только-что вылезшего из преисподней. Лицо было черным-черно от угольной пыли, волосы всклокочены и стояли дыбом. Да, есть от чего прийти в священный трепет или превратиться в восковую фигуру, как только-что случилось с дежурной. Костюм мой тоже представлял собой весьма и весьма унылое зрелище. Странно, почему меня в вокзале никто не остановил. Ясно, меня приняли за вокзального бомжа. Они сейчас настолько примелькались, что на них никто не обращает внимания. Но у меня в руках была сумка. Бомж с сумкой должен был вызвать подозрение. Впрочем, у людей у самих столько забот, что им нет никакого дела до других.
   Я разделся по пояс и принялся мыться. Затем достал из сумки полотенце, вытерся, причесался и вновь стал походить на человека. Долго не мог понять что же в моей внешности изменилось. Наконец обнаружил - я был совсем седой. Когда же это произошло? Скорее всего, после смерти Анатолия. Неужели же после этого я ни разу не смотрелся в зеркало? Может быть и смотрелся, но не обращал на это внимания.