Майор уселся рядом с Петром и Михаилом, досадливо крякнул:
   – Немного от полка осталось. Ничего, в Казани людьми пополнимся в запасном авиаполку, переучивание пройдем да самолеты на заводе получим. С новой техникой и новая жизнь начнется! Раздолбаем проклятых фашистов!
   Михаил обвел лица сидящих:
   – Что-то я лейтенанта-особиста не вижу.
   Иванов засмеялся:
   – Соскучился? Забудь, как страшный сон. В Туле он остался. А в Казани к нам нового направят. Это как пить дать! Да еще комиссара!
   Майор замолчал.
   Транспортник тем временем запустил моторы, вырулил на взлетную полосу и взлетел. Едва набрав высоту, повернул вправо.
   Кто-то с интересом смотрел в иллюминатор, кто-то придремал, укачанный ровным гулом двигателей. Известное дело: солдат спит – служба идет.
   Пока долетели, отсидели на жестких скамьях тощие зады. В полете еще и болтало изрядно.
   Наконец приземлились. Механик транспортника распахнул дверь, и все по лесенке спустились на землю, с удовольствием разминая затекшие ноги.
   На стоянке застыли новенькие Пе-2. Живьем их все видели в первый раз. Подошли было посмотреть поближе, однако стоявший часовой отогнал:
   – Командир прикажет – допущу к машинам. А сейчас отойдите!
   И началась учеба в запасном авиаполку. До одурения изучали материальную часть, а поскольку книг и инструкций еще не было, инструкторы объясняли на пальцах, чертили мелом на доске, водили на завод – на практические занятия в цеха, где показывали узлы и детали будущих бомбардировщиков. Наглядно, однако!
   Но вот что шокировало Михаила в первый раз, когда он вошел вместе с другими пилотами в сборочный цех, так это состав слесарей-сборщиков. Мужчин было мало – в основном старики, женщины и подростки. Похоже, молодых и среднего возраста мужчин забрали на фронт.
   После посещения сборочного цеха летчики вернулись в казарму в подавленном состоянии духа. Сергей Антоненко, сосед Михаила по койке, стянул сапоги и улегся лицом к Михаилу, задумчиво подперев рукой подбородок.
   – Ты знаешь, тезка, как подумаю, что летать придется на самолетах, собранных руками стариков и детей, боязно становится.
   Михаил в это время думал о том же и потому согласно кивнул.
   В дальнейшем оказалось, что страхи их напрасны. Самолет Пе-2 оказался машиной надежной, скоростной и в бою не подводил. Для истребителей противника он был хуже кости в горле – видит око, да зуб неймет.
   Изначально конструктором Петляковым Пе-2 проектировался как тяжелый истребитель, потому и скорость и вооружение имел хорошие. Правда, в управлении был сложноват, особенно на первых порах. Потому как скорости – и на взлете и на посадке – было больше; садился он, например, на 140 километрах. Но для опытного пилота, который знал особенности именно Пе-2, самолет был отменно хорош.
   Иванову доставалось сильно. Ему приходилось не только осваивать новую машину наряду с рядовыми пилотами, но и доукомплектовывать – практически заново комплектовать полк. Кроме того, требовалась слетанность экипажей. В бою успех зависит не только от пилота, но и от штурмана, от стрелка-радиста.
   Промазал штурман при бомбежке – считай, задание не выполнено. И не соврешь, что попал. Как только бомбы срывались с бомбодержателя, тут же включали АФА, или аэрофотоаппарат. И результаты бомбежки были видны на фотоснимке.
   Пе-2 был значительно сложнее, чем СБ: запускался воздухом, приводы шасси, тормозных щитков, триммеров, закрылков имел электрические. Вооружение – спереди у летчика два пулемета, в крыльях – УБС и ШКАС, сдвоенные пулеметы у штурмана и два пулемета у стрелка-радиста – для стрельбы из верхнего и нижнего люков.
   Как показал дальнейший боевой опыт, одиночный Пе-2 легко отбивался от пары «мессеров». И переговорное устройство на Пе-2 было, и рация. Правда, ларингофоны неудобные – крупные, пилоты натирали ими шею. Но приспособились: резали на длинные куски – вроде шарфов – парашютный шелк и заматывали ими шею.
   Бомбовая нагрузка была 600 килограммов, но приходилось и по 800 брать, и по тонне. И по скорости на горизонтали он «мессеру» ненамного уступал, выдавая 540 километров, а при пикировании – до 720 километров – «мессеры» отставали. И баки протектированные были – не горели свечой, как у СБ.
   А вот пары, как у истребителей, оказались неприемлемыми: одиночный Пе-2 мог отбиться от вражеских истребителей и уйти с пикированием. Потому учились летать тройками – звеном. Звено Пе-2 отбивалось от четверки «мессеров», а вот двойка Пе-2 оказалась уязвима – заднего, как правило, сбивали.
   В бою летчика защищала бронеспинка – бронестекол не было, а штурман при атаке истребителей погибал часто. Истребитель ведь для атаки заходил сверху и бил в первую очередь по кабине. Таким образом, на фронте выяснилось, что на одного погибшего летчика приходилось по три погибших штурмана и по два стрелка-радиста. Такая вот статистика.
   Экипаж Пе-2 состоял из трех человек, а на земле каждый самолет обслуживался механиком, двумя мотористами, оружейником и прибористом.
   Упорные занятия продолжались три месяца, за которые пилоты налетали по 50 часов. Штурманы, стрелки, механики и оружейники обучались отдельно.
   Наконец настал день выпуска.
   Кстати, звания у летчиков в начале войны были самые разные – от сержанта до майора. Это уже после сорок второго года молодые пилоты после авиашкол получали лейтенанта.
   Все рвались на фронт – бить ненавистного врага: ведь сводки Совинформбюро день ото дня становились все более мрачными. Враг подходил к Москве, были оккупированы Белоруссия, Украина, Прибалтика. Некоторые пилоты уже имели боевой опыт – правда, не на Пе-2. Летали на устаревших ТБ-3, СБ и прочих.
   После «дубового» СБ Михаил влюбился в «пешку» – такое прозвище самолет получил в полках. И с экипажем ему повезло: штурман Долганов Владимир имел боевой опыт еще с финской войны, и в июне—июле успел с немцами повоевать – бомбы в цель клал мастерски. Был он старше Михаила на два года, имел звание лейтенанта и медаль «За боевые заслуги» – редкость в начале войны.
   Бортстрелок-радист казанский татарин Галлиулин Равиль, молодой, безусый и безбородый парень в звании сержанта, боевого опыта не имел, но стрелял из пулемета метко и на фронт рвался. Большинство экипажей боевого опыта не имело, чем Иванов был очень озабочен.
   На построение в честь выпуска внесли полковое знамя, и конечно же звучали речи. Коротко выступил Иванов, потом – полковой комиссар Ряженцев закатил пространную речь. «Болтать легко, лучше бы он научился летать», – подумал Михаил.
   Сразу после построения – праздничный обед, который отличался от повседневного лишь тем, что вместо чая дали компот.
   А потом собрали экипажи, выдали полетные карты. Полк прямо сегодня перебазировался из Казани на фронт. Тяжко было на передовой: враг пер на Москву неудержимо. Не хватало людей, боеприпасов, техники – буквально каждый самолет был на особом счету.
   Единственное, что немного напрягало Михаила, да и не только его одного, – самолеты должны были вылетать без боеприпасов. Пилотов успокоили тем, что аэродром в 30 километрах от фронта. Утешение слабое, если учитывать, что немецкие бомбардировщики бомбили Горький, в современной истории – Нижний Новгород, а их истребители прочесывали полосу глубиной 100—200 километров от передовой.
   Однако долетели благополучно, приземлились. Летный состав расселился в соседней деревушке, и, пока не прибыл техсостав, который отправили поездом из Казани, пилоты изучали местность по карте. Летчики и штурманы выискивали характерные изгибы рек, мосты через них, населенные пункты, несколько необычные в плане сверху, чтобы при одном мимолетном взгляде на них можно было сразу понять, где ты. Ведь уже была осень – с ее дождями, туманами, тучами, плохой видимостью. Вынырнул из облака, увидел в разрыве туч характерный изгиб реки – и сразу определился, где находишься. Ведь ни о каких радиокомпасах, приводных радиостанциях и локаторах речи не шло.
   Пользуясь затишьем, полковой комиссар едва ли не каждый день собирал собрания – о текущем моменте и положении на фронтах. А чего языком попусту молоть, когда все и так собирались у репродукторов – послушать сводки Совинформбюро, которые день ото дня были все тревожнее. 6 октября немцы завладели Брянском, Карачевом, 7 октября сомкнули кольцо вокруг Вязьмы. В окружении оказалось 37 советских дивизий. 13 октября пала Калуга, 16 октября – Боровск, 18 октября – Можайск и Малоярославец.
   Прибывшие эшелоном по железной дороге механики, техники, оружейники и прибористы рассказали, что в Москве возникла паника. С 15 октября по решению ГКО[4] началась эвакуация из столицы жителей и оборудования и материальных ценностей, в первую очередь – заводов.
   Уже несколько дней над ними висели низкие свинцовые тучи, лил мелкий дождь. Летчикам это было на руку – немцы не летали, а техперсонал готовил самолеты: заправлял их, подвешивал бомбы, снаряжал пулеметные и пушечные ленты.
   Экипажи разделили по звеньям. Командиром звена стал Петр Демидов, старший лейтенант, уже успевший повоевать на «пешке». Вторым ведомым был Алексей Рожковец.
   – Вы, парни, не зарывайтесь, – поучал Демидов молодежь, – а делайте, как я. Главное – не отрывайтесь далеко и не потеряйтесь: ведь немецкие истребители того и ждут. Одинокий бомбер для них – лакомый кусок.
   И вот настал день первого вылета. Моросить перестало еще с вечера, тучи немного поднялись.
   Командиры звеньев получили приказ явиться к командиру полка. Летчики же стали натягивать меховые комбинезоны. На земле промозгло и холодно, а вверху, на высоте, – и подавно. Тем более что кабины самолетов негерметичные и неотапливаемые, а из пулеметных люков штурмана и стрелка несет сквозняком.
   Едва летчики успели натянуть комбинезоны, как появился комэск Ильинцев, а с ним – Демидов. Они собрали все девять экипажей эскадрильи.
   – Получен приказ: нашей эскадрилье предстоит бомбить станцию Козельск, важный железнодорожный и автомобильный узел. По сведениям разведки, там скапливаются составы с немецкими танками. Вылет – по сигналу зеленой ракеты. По машинам!
   Экипажи побежали к своим «пешкам». Видя суету пилотов, механики уже прогревали моторы.
   Забравшись в машину, летчики включили СПУ – самолетное переговорное устройство.
   – Экипаж, к вылету готовы?
   – Готовы, командир!
   – Равиль, наш самолет идет в строю эскадрильи последним. Смотри внимательнее – если истребители будут, на нас нападут в первую очередь.
   В небо ушла зеленая ракета. На взлет пошло первое звено, потом – второе, затем самолет Демидова, Рожковца.
   Очередь экипажа Михаила. Он сделал механикам знак – убрать колодки, добавил газу и вырулил на взлетную полосу. Еще газ, разбег!
   Самолет легко оторвался от земли. Ранее взлетевшие самолеты уже кружили в воздухе, поджидая последний, девятый бомбардировщик. Тут же, построившись в звенья, с набором высоты направились на запад.
   Самолеты пробили облака, и в лицо ударило яркое солнце. Вспомнив наставления Демидова, Михаил поддал газку и пристроился в полусотне метров от ведущего. Штурман и бортстрелок вертели головами по сторонам, опасаясь «мессеров». Летели, соблюдая радиомолчание, чтобы не обнаружить себя раньше времени.
   В районе цели ведущий качнул крыльями и начал снижаться. Штурман машины комэска не подвел – эскадрилья вынырнула из облаков точно. Впереди был Козельск.
   Ведущий немного довернул влево, Михаил повторил маневр. У самолетов открылись бомболюки.
   – Володя, целься, – передал Михаил по СПУ штурману.
   – Есть, командир! – прозвучало в ответ.
   – Так держать!
   К немалому удивлению Михаила, зенитная артиллерия немцев молчала. Или не ожидали они увидеть советские бомбардировщики в такую погоду, или приняли их за двухмоторные «Мессершмитты-110».
   Бомбили с горизонтального полета. Как только от самолета комэска оторвались первые бомбы, сквозь треск помех в эфире послышался его голос:
   – Работаем по цели!
   Едва взорвалась первая бомба, немцы открыли зенитный огонь. Спереди по курсу, выше и ниже, рвались зенитные снаряды.
   Михаил едва тронул штурвал вправо, как штурман закричал:
   – Не уходи с курса!
   И тут же самолет слегка словно «вспух». Сбросив бомбы, он стал легче и набрал высоту.
   Поскольку все бомбы были сброшены сразу, в один заход, эскадрилья стала разворачиваться на обратный курс.
   Михаил посмотрел вниз. Город был затянут дымом и пылью – ничего не разобрать. Он подсчитал самолеты – все экипажи на месте.
   Обратный путь протекал спокойно.
   До своего аэродрома оставалось километров сорок, и эскадрилья стала снижаться. Сбросил газ и Михаил.
   Вошли в плотный слой облаков. Михаил напряженно смотрел вперед – не столкнуться бы с кем из своих.
   Посветлело.
   Самолет Михаила вывалился из облаков, и от неожиданности у летчика перехватило дыхание: эскадрильи не было! «Вот стыдоба! – Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. – Не удержался в строю, потерял эскадрилью!»
   – Штурман, дай курс! – закричал Михаил.
   Секундная заминка, пока штурман определялся на местности, показалась ему вечностью.
   – Пять градусов вправо, – наконец раздалось из штурманской рубки.
   Михаил довернул вправо и вновь попал в облако. А вынырнув, увидел прямо перед собой – буквально в ста метрах! – Ме-109. Немецкий летчик явно не видел вывалившегося сзади «петлякова». Еще бы! Михаил еще по полету на «мессере» помнил, что задний обзор у него плохой – мешает бронеспинка.
   Перед «мессером» в двух сотнях метров шел наш транспортник ПС-84. Транспортник явно «видел» немца – он делал скольжения то на левое, то на правое крыло, пытаясь сбить его с прицела.
   Михаил, недолго думая, поймал фашиста в прицел и дал длинную очередь из пулеметов. Было видно, как от хвостового оперения немца полетели куски обшивки. Михаил чуть наклонил нос самолета и всадил еще одну очередь – в ненавистные немецкие кресты на фюзеляже.
   «Мессер» задымил и стал терять высоту. Михаил увидел, как немецкий пилот отбросил фонарь и выбросился с парашютом. Расстрелять его? Как еще недавно немецкий ас расстрелял Сергея Борисова, пилота И-16? «Нет, я не стервятник, – решил Михаил. – Тем более что территория уже наша, и немец никуда не денется».
   Транспортник качнул крыльями, а Михаил описал широкий полукруг и с удовлетворением дождался, пока сбитый им истребитель не воткнется в землю. Взрыв, огонь!
   – Ура! – раздалось сзади.
   И штурман, и стрелок видели весь скоротечный бой, однако помочь ничем не могли – их пулеметы могли стрелять только по задней полусфере.
   – Штурман, курс! – Несмотря на то что Михаил потерял ориентировку, скрыть торжествующей победной интонации он не смог.
   – Двести семьдесят пять, – бодро доложил штурман.
   Через десять минут показался аэродром.
   Эскадрилья уже села – самолеты заруливали на стоянку. В голове Михаила сразу всплыл порядок действий при посадке: «Газ убрал, закрылки – вниз, шасси выпустил».
   Он приземлился, зарулил на стоянку и заглушил моторы. Подбежали механик, техник, оружейник.
   – А нам только что сказали, что самолет упал. Эскадрилья видела вспышку и взрыв на земле. А вы – живы!
   – Живы! Это немец упал – мы сбили! – не удержался штурман.
   А от командирской машины к самолету Михаила уже бежал приборист.
   – Старшину Борисова – к комэску! – запыхавшись, сказал он.
   Михаил пошел исполнять приказание. Шел и думал: взгреют за то, что оторвался от эскадрильи, или про сбитого немца спросят?
   – Товарищ комэск! Старшина Борисов по вашему приказанию прибыл!
   Из-за плеча Ильинцева выглядывал командир звена Демидов. Лица их не предвещали ничего хорошего.
   – Объясни-ка, Борисов, почему ты, единственный из летчиков эскадрильи, потерял строй, потерял эскадрилью?
   – Виноват, товарищ комэск! В облачность попал, газ немного убрал – столкнуться боялся.
   Командиры переглянулись.
   – Мы уже думали – упал, – чуть мягче сказал Ильинцев. – Многие из экипажей вспышку на земле видели и дым, думали – ты.
   – Не я – истребитель немецкий. Вываливаю из облаков, а передо мной – немец. Не удержался, всадил в него очередь.
   – Ты гляди, Демидов, он в истребителя решил поиграть! Говорил комполка Иванов, что ты из истребителей. Видно, привычки старые сыграли?
   – Никак нет. Ну истребитель же перед носом, один! Вот я и сбил его.
   – Как это он тебя не увидел?
   – Он за транспортником нашим охотился – там ПС-84 впереди летел.
   Командиры вновь переглянулись.
   – Ладно, за оплошность твою на первый раз наказывать не будем – тем более что вину свою ты сбитым «мессером» искупил. Только мы должны дождаться подтверждения с земли – от пехоты. Свободны!
   – Разрешите идти?
   – Идите!
   Михаил повернулся и направился к стоянке самолета.
   Механики уже заправили машину горючим, оружейники укладывали в кассеты ленты с патронами, а приборист Гриша возился на крыле.
   – Ты чего там делаешь? – окликнул его Михаил.
   – Рисую.
   Гриша отодвинулся, и все с интересом уставились на фюзеляж. На борту, чуть ниже кабины, красовалась белая звезда и силуэт бомбы.
   – Это что? – с недоумением спросил Михаил.
   – Звездочка за сбитый самолет, а бомба – за удачный боевой вылет, – с гордостью объяснил приборист.
   – Этак ты мне весь самолет изрисуешь!
   Но и стереть значки Михаил команды не дал. Бомбили все, а сбитый истребитель – только у него из всей эскадрильи – даже полка!
   Но никто и предположить не мог, что эта история получит продолжение.
   На следующий день на аэродром сел ПС-84. Ну сел и сел. Однако вскоре на командный пункт вызвали экипаж Михаила.
   На маленьком КП было тесно от командиров – комполка Иванов, комэск Ильинцев и командир звена Демидов стояли навытяжку перед полковником.
   – Товарищ полковник, старшина Борисов прибыл по вашему приказанию.
   Полковник с интересом оглядел Михаила с ног до головы и протянул руку. Михаил, недоумевая, пожал ее.
   – Молодец, герой!
   Михаил ничего не понимал. Вчера ругали, сегодня – герой. В чем дело-то?
   – Ты вчера «мессера» сбил?
   – Я.
   – А транспортник впереди видел?
   – Видел, потому и стрелять поторопился.
   – Я тебя теперь водкой по гроб жизни поить должен! В самолете раненые были, и командование тридцать первого артполка из-под Вязьмы выбиралось. Иванов, если будешь представление на него писать, упомяни про меня.
   – Слушаюсь, товарищ полковник!
   – Специально попросил сюда завернуть, чтобы на спасителя своего поглядеть. Мы ведь уже было с жизнью попрощались. Был у нас истребитель прикрытия – «ишачок», да немцы его сбили. И ведь уже над своей территорией летели, думали – дома, а из облаков – «мессер». Решили – ну все, хана. А тут ваш хлопец подоспел и немца поджег. Спасибо, старшина!
   И полковник еще раз пожал Михаилу руку.
   – Желаю вам всем воевать, как старшина! Иванов, хороших бойцов воспитал! Мы с такими немцев остановим и погоним, помяни мое слово! В Берлине помяни!
   – Так точно!
   Полковник повернулся и вышел.

Глава 3

   На следующий день звеном из трех самолетов снова бомбили под Козельском танковую колонну. В бомболюки были подвешены ПТАБы[5]; с виду они не были страшными: маленькие – по два с половиной килограмма. Только в бомболюки их поместилось аж триста штук.
   – У танка броня сверху тонкая, их такая бомба при попадании напрочь из строя выводит, – пояснил оружейник экипажа.
   Взлетели, набрали высоту. Было облачно, но с разрывами, через которые проглядывала земля. Михаил непрерывно следил за ведущим, прицепившись к нему, как репейник к собачьему хвосту. «Не отстану!» – решил он.
   Снизились до трех тысяч метров. Ведущий открыл бомболюк, выпустил тормозные щитки, вошел в пике. Оба ведомых повторили.
   Угол пике и скорость нарастали: угол был уже 70 градусов, скорость – 650 километров!
   Демидов стал выводить самолет из пике и сбросил бомбы – все сразу. Оба ведомых повторили.
   От перегрузки потемнело в глазах. Михаил смотрел на высотомер как будто сквозь пелену. Из-за просадки высота уменьшилась еще на 600 метров. И тут проснулись зенитки. С земли к самолетам потянулись дымные трассы.
   Михаил убрал тормозные щитки, закрыл бомболюк. На развороте посмотрел вниз: на дороге горели немецкие танки. «Ого – много, хорошо поработали», – удовлетворенно улыбнулся он.
   Облегченный самолет легко набрал высоту. В шлемофоне раздался голос Демидова:
   – Сергей! Ты здесь?
   – На месте, не отстал, – ответил Михаил.
   Они добрались до аэродрома, сели. И только на стоянке, когда уже заглушили моторы и выбрались из кабины, удивились. На фюзеляже и плоскостях были множественные пробоины. Но экипаж не зацепило, да и самолет вполне нормально вернулся с боевого задания. На двух других самолетах звена наблюдалась такая же картина.
   – Испортили аэропланы, – вздохнул техник звена. – Ничего, залатаем – будут как новенькие.
   Утром в избу, где квартировал экипаж, зашел механик:
   – Дрыхнете, а новость не знаете!
   – Чего случилось?
   – Женщины на аэродроме!
   – Ты чего, Алексей, лишку вчера выпил?
   – Я вообще не пил, – обиделся механик. – «Кукурузники» сели – У-2, а на них – летчицы. Так что соседи по аэродрому у нас появились, говорят – по ночам летать будут!
   – А чего делать-то будут?
   – Говорят – бомбить, – неуверенно ответил Алексей.
   Воистину новость удивительная до неправдоподобия. Какой из У-2, переименованного в По-2, бомбардировщик? Скорости нет: разве 120 километров – скорость? Пе-2 на 140 садится. Вооружения нет – если и сможет поднять, так 100—150 килограммов бомб от силы. Да и сам самолет – легкий, из дерева, обтянутого перкалью, со слабым мотором. Нет, в это поверить невозможно. Связной? Да! Санитарный? Да! Учебный? Конечно! Но не бомбардировщик! Тем не менее новость заинтриговала.
   Члены экипажа быстро умылись, выбрились до синевы, подшили свежие подворотнички, до зеркального блеска начистили сапоги. Каждый посмеивался над другими, но себя в порядок приводил.
   Наведя последние штрихи, дружно направились на аэродром. Из других изб тоже тянулись экипажи. И как только узнали о летчицах?
   На другой стороне поля и в самом деле стояли прикрытые ветками полтора десятка легких По-2.
   – Гляди-ка, не соврал Лешка.
   После завтрака поднялся комполка Иванов, постучал ложкой по чайнику:
   – Попрошу внимания! К нам на аэродром сел легкомоторный бомбардировочный ночной женский полк. Так вот, женщин не обижать, в противном случае отдам под трибунал.
   Приставать к женщинам никто не собирался, но познакомиться, поговорить – этого никто не запрещал. Однако ничего подобного в ближайшие дни не получилось. Днем летчики на Пе-2 летали, а женщины отсыпались, ночью женщины летали, а пикировщики спали. И потому женские фигуры пилоты видели лишь издалека и в сумерках – на противоположной стороне аэродрома.
   И тем не менее судьба им улыбнулась. На третий день после появления летчиц на аэродроме с утра пошел мелкий занудливый дождь. Низкие тучи, казалось, цеплялись за кили самолетов.
   Поодиночке и группами летчики потянулись к стоянке У-2, поскольку полетов в этот день не предвиделось. Успели познакомиться, пообщаться немного. Михаилу уж очень понравилась миниатюрная брюнетка Маруся, украинка из-под Полтавы. Она летала штурманом.
   Только-только завязался разговор – сначала, как водится, о полетах, потом о родных местах и, наконец, о положении на фронтах. Всех тревожило наступление немцев.
   – Бьем их, бьем, а ощущение, что их меньше не становится, – вздохнула Маруся.
   Михаил уж было собрался подбодрить упавшую духом девушку, осторожно, в нейтральных выражениях намекнуть ей на грядущие изменения на фронтах и сокрушительное поражение фашистской Германии в будущем, как явилась суровая, мужиковатого вида штурман женской эскадрильи.
   – Товарищи летчицы, – строгим тоном сказала она, – поскольку сегодня полетов не будет, все на занятия. Изучаем полетные карты, потом политрук эскадрильи проведет беседу о текущем моменте.
   Расставаться не хотелось, но за стенами ставшей вдруг такой уютной избы шла война, и люди обязаны были выполнять приказы.
   Летчицы пошли в штабную землянку, а летчики – на свою стоянку.
   На следующий день немного распогодилось, и полеты возобновились. В этот день звено, в составе которого был Михаил, должно было нанести бомбовый удар по развилке дорог у Григоровского – разведка донесла о движении танков и пехоты немцев в этом районе.
   В бомболюки загрузили бомбы-сотки – аж по восемь штук. Перегруз. Но «пешки» поднялись с аэродрома как обычно.
   Чем больше летал Михаил на Пе-2, тем больше он влюблялся в этот самолет. Мощный, скоростной, надежный, с хорошим вооружением и бомбовой нагрузкой, привозит экипаж на свой аэродром, имея даже многочисленные пробоины.
   До цели они добрались спокойно, однако там зенитное прикрытие оказалось неожиданно сильным. Немецкие «эрликоны» – 20-миллиметровые зенитные автоматические пушки – буквально исполосовали трассами небо.
   Бомбили с горизонтального полета. Чтобы меньше находиться под зенитным огнем, все бомбы сбросили разом. Михаил обернулся. Внизу кучно, почти сливаясь в один, бушевали взрывы. Огонь, дым, перевернутые машины.