Страница:
— Что будет, если комиссия начнет серьезное расследование, господин Дорфман? — спросил я.
— Зови меня Ред, ладно? — Он внимательно посмотрел на меня. — Это рассердит многих. Дэйва Бека. Джимми Хоффу. — Он помолчал. — Да и меня тоже.
— До какой степени они рассердятся?
Он пожал плечами.
— Это зависит от того, насколько глубоко будут копать, Дэйвид. Послушай, мы неглупые ребята. Мы все понимаем, как работает машина. Если нужно, чтобы нас время от времени немного трясли, пусть так и будет. Такая уж у нас работа, как говорится. Верно? Хорошо. Кто-то погибнет, кто-то попадет за решетку, бизнес на время будет свернут, политики добьются переизбрания — жизнь идет своим чередом. Qué será, será. — Он взглянул на меня. — Что будет, то будет, — перевел он на тот случай, если я не знал этой песни.
— У Бобби Кеннеди, возможно, другие представления. Qué será, será — это не его жизненная философия.
Дорфман нанес еще один удар по мячу, тоже меткий, затем посмотрел на меня.
— Хочешь совет, Дэйвид? Передай Джеку Кеннеди и его братишке Бобби, пусть не копают слишком глубоко.
— Бобби — суровый парень, Ред.
— Суровый? Да брось ты. Он — студентик.
— Поверь моим словам, Ред. Бобби — совсем не студентик. Он твердый, как гвоздь. И он из семьи Кеннеди. Его нельзя запугать или купить. И Джека тоже.
— Ну и что? Их можно убить. Если уж дойдет до этого.
Я посмотрел ему в глаза.
— Я сомневаюсь в этом.
Он засмеялся.
— Поверь мне, Дэйвид, убить можно кого угодно. — Он произнес это как профессионал. — Даже президента. Да что тут говорить, Рузвельта чуть не убили в тридцать втором. Просто пуля угодила в мэра Чикаго, в этого придурка Сермака. Да и в Трумэна стреляли мексиканцы, прямо возле Белого дома, хотя вокруг него было полно людей из секретной службы! Если кого-то надо убить, друг мой, кто бы ни был этот человек, всегда можно найти способ.
Разговор ушел совсем не в ту сторону, но я особо не беспокоился. Мне приходилось и раньше слышать пустые угрозы. В прежние времена в Голливуде гангстеры вроде Вилли Биоффа и Мики Коуэна всегда угрожали смести с лица земли тех, кто мешал им. Насколько я помню, они убивали только своих коллег-гангстеров, решая таким способом споры из-за сфер влияния. К тому времени, когда они окончательно обосновались кто в Лос-Анджелесе, кто в Лас-Вегасе, кто на побережье озера Тахо, где прожигали свои неправедные доходы, эти люди уже ничего особенного собой не представляли; в большинстве своем это были “бумажные тигры”, живущие прошлой репутацией, когда они славились своей жестокостью.
— Убивать никого не нужно, — сказал я. — Мы ведем разговор о политике… и о бизнесе.
Дорфман вцепился в свою клюшку так, что побелели костяшки пальцев на его огромной веснушчатой руке.
— Ред, — продолжал я мягко, — выслушай меня, прошу тебя. В профсоюзе водителей есть люди, через которых, как через дуршлаг, информация просачивается в комиссию Макклеллана. Бобби, даже если и захотел бы, не может отмахнуться от этих сообщений, а Джек, поскольку он тоже является членом комиссии, не имеет права приказать своему брату не затевать расследования. Он в любом случае не пошел бы на такой шаг, поскольку это не в духе семьи Кеннеди.
Дорфман все еще был похож на разъяренного быка, готового ринуться в бой, если только возможно представить себе быка в туфлях для игры в гольф. Но он слушал меня, а при слове “просачивается” оживился.
— Просачивается как через что? — переспросил он.
— Как через дуршлаг. Это такая штука, в которой моют овощи.
— А-а. — Дорфман наблюдал, как я дважды пустил мяч мимо цели, но моя игра его уже не интересовала. — Проклятые стукачи. — Он вздохнул. — Когда я заправлял профсоюзом мусорщиков в Чикаго, у меня доносчиков не было, можешь мне поверить. Слушай, если хочешь, подтолкни мяч ногой, а то мы проторчим тут целый день.
Взбешенный его словами, я сильно ударил по мячу — настолько сильно, что Дорфман отскочил в сторону, — и мяч закатился в лунку. Я был доволен собой. Если уж ФБР снимает нас на пленку, то, во всяком случае, Эдгар Гувер (мы были знакомы, и я его терпеть не мог) увидит мой победоносный бросок.
— Послушай, Ред, — сказал я, приободрившись от своего неожиданного успеха, — я ведь только пытаюсь втолковать тебе, что скоро разразится буря, будет жарко. Джек — сенатор Кеннеди — не может это предотвратить, но ему хотелось бы удержать эту бурю в разумных пределах.
— То есть мы должны лезть из кожи, чтобы Бобби прославился, а Джек получил твердую поддержку профсоюзов. Ты предлагаешь такой вариант сделки?
— Ну, что-то вроде этого, — ответил я, испытывая неловкость, поскольку как раз это Джек и имел в виду. — Кстати, это не сделка. Это пока лишь предложение , которое ты должен передать кому следует.
Он задумался.
— Может быть, это и получится, — сказал он. — Но только если Бобби не станет слишком наседать на Хоффу. И если Хоффа не разозлится на Бобби. — Он замолчал, подбирая правильное выражение. — Вообще-то Джимми легко выходит из себя. У него отвратительный характер.
Я встречался с Хоффой. Он напоминал мне ручную гранату, из которой выдернули предохранитель, однако я считал (и был не прав), что он просто рисуется, что его поведение — один из тех приемов, которые многие общественные лидеры усваивают на пути к власти. Еще я подумал, почему это Дорфман больше заботится о чувствах Хоффы, чем о проблемах Дэйва Бека, — как-никак тот был лидером профсоюза водителей.
Дорфман подошел ко мне вплотную — так близко, что мне захотелось отодвинуться от него.
— В таком случае, может, передашь Бобби и Джеку мое предложение? Мы отдаем вам Бека, но Хоффу вы не трогаете, — его голос напоминал скрип наждачной бумаги.
Я не мог поверить своим ушам. Дорфман предлагал преподнести на тарелочке президента Межнационального братства, который, пожалуй, был самым могущественным профсозюным лидером в США. Я понимал, что Дорфману и его друзьям из профсоюза водителей не составит труда снабдить следователей документами и свидетелями, при помощи которых Бека можно будет упрятать за решетку до конца жизни.
— Почему вы хотите сдать Бека? — спросил я.
Дорфман пожал плечами.
— А вот это уже не твое дело. Передай братьям Кеннеди: если они хотят заполучить эту жирную свинью, они ее получат; улик будет достаточно, чтобы потопить корабль. Но на большее пусть не рассчитывают, ясно? Для солидности мы подкинем еще кое-кого, но эти жертвы мы выберем сами. По рукам?
Этого было более чем достаточно — вполне достаточно для Джека; но что касается Бобби, я сомневался, что даже Джеку удастся заставить его согласиться на эти условия. Выходило, что Хоффа и его сторонники избавятся от своих врагов внутри профсоюза руками комиссии Макклеллана, а сами будут продолжать безнаказанно заниматься своими махинациями. Бобби очень не любил такие сделки.
Однако посадить Дэйва Бека в тюрьму — это, несомненно, большой успех. Все профсоюзные лидеры, начиная с Джорджа Мини, будут рады увидеть Бека в наручниках и благодарны за это Джеку; сами они боялись выступить против него.
— Я передам, — сказал я, пытаясь скрыть свое волнение. — Это все, что я могу обещать.
— Передай. А теперь продолжим игру.
Я старался изо всех сил бить метко не потому, что хотел доказать Дорфману, что хорошо играю в гольф, — мне не терпелось поскорее закончить игру и уйти. Стояла нестерпимая жара, и, поскольку мы с Дорфманом уже обговорили все основные вопросы, мне не хотелось дольше оставаться в его компании. Видимо, ему тоже не терпелось избавиться от меня; он не предложил мне пообедать с ним в клубе или хотя бы выпить чего-нибудь. Меня это вполне устраивало. По окончании игры я с удовольствием уселся в прохладный “кадиллак” и только потом заметил, что забыл вернуть кепку.
По дороге в гостиницу мой водитель попытался завязать со мной разговор.
— Ред — парень что надо, верно? — спросил он.
Я кивнул. В зеркале над лобовым стеклом я видел бледное, сальное лицо с воровато бегающими глазками. Руки, державшие руль, были толстыми и волосатыми, с обломанными, неухоженными ногтями.
— Я многому научился, работая на него.
Если бы рядом был Ред Дорфман, он непременно приказал бы ему “заткнуть свою пасть”, но я не стал этого делать.
— Не сомневаюсь, — коротко ответил я.
— Нет, правда. Ред для меня как отец родной.
В этом я не был уверен. Насколько я успел заметить, Дорфман относился к этому парню с презрением.
— Знаете, у меня кое-что намечается. Меня больше привлекает увеселительный бизнес (он произнес “бизнус”), чем игорные дома. Ред нашел для меня работенку в Далласе — ночные клубы и все такое.
Я подумал, что Дорфман, должно быть, таким способом хочет избавиться от работника, который не подходит на роль телохранителя или наемного убийцы и недостаточно умен, чтобы заправлять игорным домом. На мой взгляд, получить работенку сводника в Далласе — это не ахти какое продвижение по службе, но этому парню такая перспектива очень нравилась.
— Будете в Техасе, — сказал он, откинувшись назад, — заходите в гости, если что понадобится. — Он вручил мне влажную измятую карточку. На ней золотом была вытиснена женская нога в чулочной подвязке; с ноги свисала туфелька. А на заднем плане красовалась огромная коричневая широкополая шляпа. Над шляпой витыми буквами в виде лассо было написано название заведения: “Голден Стриппер”.
Положив карточку в карман, я пожал протянутую мне потную руку.
— Позвольте представиться: Джейк Рубинштейн, — сказал он. — Друзья зовут меня Джек Руби.
10
11
— Зови меня Ред, ладно? — Он внимательно посмотрел на меня. — Это рассердит многих. Дэйва Бека. Джимми Хоффу. — Он помолчал. — Да и меня тоже.
— До какой степени они рассердятся?
Он пожал плечами.
— Это зависит от того, насколько глубоко будут копать, Дэйвид. Послушай, мы неглупые ребята. Мы все понимаем, как работает машина. Если нужно, чтобы нас время от времени немного трясли, пусть так и будет. Такая уж у нас работа, как говорится. Верно? Хорошо. Кто-то погибнет, кто-то попадет за решетку, бизнес на время будет свернут, политики добьются переизбрания — жизнь идет своим чередом. Qué será, será. — Он взглянул на меня. — Что будет, то будет, — перевел он на тот случай, если я не знал этой песни.
— У Бобби Кеннеди, возможно, другие представления. Qué será, será — это не его жизненная философия.
Дорфман нанес еще один удар по мячу, тоже меткий, затем посмотрел на меня.
— Хочешь совет, Дэйвид? Передай Джеку Кеннеди и его братишке Бобби, пусть не копают слишком глубоко.
— Бобби — суровый парень, Ред.
— Суровый? Да брось ты. Он — студентик.
— Поверь моим словам, Ред. Бобби — совсем не студентик. Он твердый, как гвоздь. И он из семьи Кеннеди. Его нельзя запугать или купить. И Джека тоже.
— Ну и что? Их можно убить. Если уж дойдет до этого.
Я посмотрел ему в глаза.
— Я сомневаюсь в этом.
Он засмеялся.
— Поверь мне, Дэйвид, убить можно кого угодно. — Он произнес это как профессионал. — Даже президента. Да что тут говорить, Рузвельта чуть не убили в тридцать втором. Просто пуля угодила в мэра Чикаго, в этого придурка Сермака. Да и в Трумэна стреляли мексиканцы, прямо возле Белого дома, хотя вокруг него было полно людей из секретной службы! Если кого-то надо убить, друг мой, кто бы ни был этот человек, всегда можно найти способ.
Разговор ушел совсем не в ту сторону, но я особо не беспокоился. Мне приходилось и раньше слышать пустые угрозы. В прежние времена в Голливуде гангстеры вроде Вилли Биоффа и Мики Коуэна всегда угрожали смести с лица земли тех, кто мешал им. Насколько я помню, они убивали только своих коллег-гангстеров, решая таким способом споры из-за сфер влияния. К тому времени, когда они окончательно обосновались кто в Лос-Анджелесе, кто в Лас-Вегасе, кто на побережье озера Тахо, где прожигали свои неправедные доходы, эти люди уже ничего особенного собой не представляли; в большинстве своем это были “бумажные тигры”, живущие прошлой репутацией, когда они славились своей жестокостью.
— Убивать никого не нужно, — сказал я. — Мы ведем разговор о политике… и о бизнесе.
Дорфман вцепился в свою клюшку так, что побелели костяшки пальцев на его огромной веснушчатой руке.
— Ред, — продолжал я мягко, — выслушай меня, прошу тебя. В профсоюзе водителей есть люди, через которых, как через дуршлаг, информация просачивается в комиссию Макклеллана. Бобби, даже если и захотел бы, не может отмахнуться от этих сообщений, а Джек, поскольку он тоже является членом комиссии, не имеет права приказать своему брату не затевать расследования. Он в любом случае не пошел бы на такой шаг, поскольку это не в духе семьи Кеннеди.
Дорфман все еще был похож на разъяренного быка, готового ринуться в бой, если только возможно представить себе быка в туфлях для игры в гольф. Но он слушал меня, а при слове “просачивается” оживился.
— Просачивается как через что? — переспросил он.
— Как через дуршлаг. Это такая штука, в которой моют овощи.
— А-а. — Дорфман наблюдал, как я дважды пустил мяч мимо цели, но моя игра его уже не интересовала. — Проклятые стукачи. — Он вздохнул. — Когда я заправлял профсоюзом мусорщиков в Чикаго, у меня доносчиков не было, можешь мне поверить. Слушай, если хочешь, подтолкни мяч ногой, а то мы проторчим тут целый день.
Взбешенный его словами, я сильно ударил по мячу — настолько сильно, что Дорфман отскочил в сторону, — и мяч закатился в лунку. Я был доволен собой. Если уж ФБР снимает нас на пленку, то, во всяком случае, Эдгар Гувер (мы были знакомы, и я его терпеть не мог) увидит мой победоносный бросок.
— Послушай, Ред, — сказал я, приободрившись от своего неожиданного успеха, — я ведь только пытаюсь втолковать тебе, что скоро разразится буря, будет жарко. Джек — сенатор Кеннеди — не может это предотвратить, но ему хотелось бы удержать эту бурю в разумных пределах.
— То есть мы должны лезть из кожи, чтобы Бобби прославился, а Джек получил твердую поддержку профсоюзов. Ты предлагаешь такой вариант сделки?
— Ну, что-то вроде этого, — ответил я, испытывая неловкость, поскольку как раз это Джек и имел в виду. — Кстати, это не сделка. Это пока лишь предложение , которое ты должен передать кому следует.
Он задумался.
— Может быть, это и получится, — сказал он. — Но только если Бобби не станет слишком наседать на Хоффу. И если Хоффа не разозлится на Бобби. — Он замолчал, подбирая правильное выражение. — Вообще-то Джимми легко выходит из себя. У него отвратительный характер.
Я встречался с Хоффой. Он напоминал мне ручную гранату, из которой выдернули предохранитель, однако я считал (и был не прав), что он просто рисуется, что его поведение — один из тех приемов, которые многие общественные лидеры усваивают на пути к власти. Еще я подумал, почему это Дорфман больше заботится о чувствах Хоффы, чем о проблемах Дэйва Бека, — как-никак тот был лидером профсоюза водителей.
Дорфман подошел ко мне вплотную — так близко, что мне захотелось отодвинуться от него.
— В таком случае, может, передашь Бобби и Джеку мое предложение? Мы отдаем вам Бека, но Хоффу вы не трогаете, — его голос напоминал скрип наждачной бумаги.
Я не мог поверить своим ушам. Дорфман предлагал преподнести на тарелочке президента Межнационального братства, который, пожалуй, был самым могущественным профсозюным лидером в США. Я понимал, что Дорфману и его друзьям из профсоюза водителей не составит труда снабдить следователей документами и свидетелями, при помощи которых Бека можно будет упрятать за решетку до конца жизни.
— Почему вы хотите сдать Бека? — спросил я.
Дорфман пожал плечами.
— А вот это уже не твое дело. Передай братьям Кеннеди: если они хотят заполучить эту жирную свинью, они ее получат; улик будет достаточно, чтобы потопить корабль. Но на большее пусть не рассчитывают, ясно? Для солидности мы подкинем еще кое-кого, но эти жертвы мы выберем сами. По рукам?
Этого было более чем достаточно — вполне достаточно для Джека; но что касается Бобби, я сомневался, что даже Джеку удастся заставить его согласиться на эти условия. Выходило, что Хоффа и его сторонники избавятся от своих врагов внутри профсоюза руками комиссии Макклеллана, а сами будут продолжать безнаказанно заниматься своими махинациями. Бобби очень не любил такие сделки.
Однако посадить Дэйва Бека в тюрьму — это, несомненно, большой успех. Все профсоюзные лидеры, начиная с Джорджа Мини, будут рады увидеть Бека в наручниках и благодарны за это Джеку; сами они боялись выступить против него.
— Я передам, — сказал я, пытаясь скрыть свое волнение. — Это все, что я могу обещать.
— Передай. А теперь продолжим игру.
Я старался изо всех сил бить метко не потому, что хотел доказать Дорфману, что хорошо играю в гольф, — мне не терпелось поскорее закончить игру и уйти. Стояла нестерпимая жара, и, поскольку мы с Дорфманом уже обговорили все основные вопросы, мне не хотелось дольше оставаться в его компании. Видимо, ему тоже не терпелось избавиться от меня; он не предложил мне пообедать с ним в клубе или хотя бы выпить чего-нибудь. Меня это вполне устраивало. По окончании игры я с удовольствием уселся в прохладный “кадиллак” и только потом заметил, что забыл вернуть кепку.
По дороге в гостиницу мой водитель попытался завязать со мной разговор.
— Ред — парень что надо, верно? — спросил он.
Я кивнул. В зеркале над лобовым стеклом я видел бледное, сальное лицо с воровато бегающими глазками. Руки, державшие руль, были толстыми и волосатыми, с обломанными, неухоженными ногтями.
— Я многому научился, работая на него.
Если бы рядом был Ред Дорфман, он непременно приказал бы ему “заткнуть свою пасть”, но я не стал этого делать.
— Не сомневаюсь, — коротко ответил я.
— Нет, правда. Ред для меня как отец родной.
В этом я не был уверен. Насколько я успел заметить, Дорфман относился к этому парню с презрением.
— Знаете, у меня кое-что намечается. Меня больше привлекает увеселительный бизнес (он произнес “бизнус”), чем игорные дома. Ред нашел для меня работенку в Далласе — ночные клубы и все такое.
Я подумал, что Дорфман, должно быть, таким способом хочет избавиться от работника, который не подходит на роль телохранителя или наемного убийцы и недостаточно умен, чтобы заправлять игорным домом. На мой взгляд, получить работенку сводника в Далласе — это не ахти какое продвижение по службе, но этому парню такая перспектива очень нравилась.
— Будете в Техасе, — сказал он, откинувшись назад, — заходите в гости, если что понадобится. — Он вручил мне влажную измятую карточку. На ней золотом была вытиснена женская нога в чулочной подвязке; с ноги свисала туфелька. А на заднем плане красовалась огромная коричневая широкополая шляпа. Над шляпой витыми буквами в виде лассо было написано название заведения: “Голден Стриппер”.
Положив карточку в карман, я пожал протянутую мне потную руку.
— Позвольте представиться: Джейк Рубинштейн, — сказал он. — Друзья зовут меня Джек Руби.
10
Она полностью отдалась работе над фильмом “Автобусная остановка”. Это позволяло ей не думать о предстоящих совместных съемках с Оливье. Съемки всегда доставляли ей массу проблем, и фильм “Автобусная остановка” не был исключением, но, по крайней мере, она снова оказалась в Калифорнии, которая в какой-то степени все еще была для нее “родным краем”…
Она была приятно удивлена и тронута, когда Джош Логан объявил, что по окончании съемок устроит в ее честь большой прием. Она подумала, что решение Логана связано с ее новым положением в кинобизнесе: ведь теперь она — независимая кинозвезда, хозяйка своей судьбы.
Только Логан, театральный режиссер с Бродвея, интеллектуал из Нью-Йорка, мог набраться смелости попросить Билла и Эди Гёц устроить прием в честь окончания съемок фильма “Автобусная остановка” (ведь этот фильм был снят не на киностудии “Метро-Голдвин-Мейер”). Логан вызвал всеобщее изумление, решив пригласить на прием президента Индонезии Сукарно, который тогда сделал краткую остановку в Лос-Анджелесе по пути на родину из Вашингтона, где ему был оказан весьма холодный прием со стороны Эйзенхауэра и Даллеса. Вскоре после этого Сукарно переметнулся в советский лагерь.
Эди Гёц принадлежала к голливудской аристократии (она была дочерью Луи Мейера). Поэтому на приеме присутствовали все сливки общества — crème de la crè : влиятельные деятели кинопромышленности (Сэм Голдвин, Джек Уорнер, Дор Скэри), а также знаменитые актеры, которые прежде, когда Мэрилин была начинающей актрисой, даже не замечали ее; пришел даже ее кумир, Кларк Гейбл.
Этот вечер был ее триумфом, если угодно — ее местью. Она достигла вершины. Вся кинопромышленность лежала у ее ног; туристам показывали отпечатки ее ладоней на цементе у входа в китайский театр Громэна и бронзовую звезду в ее честь на тротуаре в Голливуде и Вайне; ее дом был обозначен на картах, которые старушки продавали приезжим, желающим посмотреть, где живут кинозвезды.
Но даже после шампанского настроение у нее оставалось отвратительным — ведь на этом приеме у нее не было кавалера. Она чувствовала себя одинокой, триумф ее больше не радовал. Она забилась в дальний угол зала, пытаясь спрятаться от шума и толпы. Ее новый пресс-агент, молодая девушка, заметив ее в стороне, стала пробираться к ней сквозь толпу.
— Пришел Тайрон Пауэр, — взволнованно объявила она. — Он непременно желает поприветствовать тебя.
После Кларка Гейбла из кинозвезд ей больше всех нравился Тайрон Пауэр. При других обстоятельствах ради встречи с ним она бросила бы все свои дела, но сейчас упоминание о нем вызвало в ней раздражение.
— Пусть идет к черту, — сказала она. — Когда я начинала работать в “Фоксе”, а он уже был знаменитым актером, он ни разу не предложил мне переспать с ним.
Эту фразу можно было бы расценивать как шутку, и впоследствии ее будут цитировать как пример чувства юмора Мэрилин. Но сейчас она произнесла ее с обидой, и молодая девушка — пресс-агент Мэрилин — отнюдь не глупая, тотчас же отметила это про себя и в недоумении посмотрела на актрису, понимая, что ее сообщение пришлось некстати.
Девушка ничего не успела сказать в ответ: расталкивая толпу, к ним приближался Логан, ведя за собой невысокого смуглого мужчину в нелепой кепке и пиджаке, как у Неру. За ним шла целая толпа маленьких смуглых азиатов, которые что-то невнятно тараторили и шипели. Мужчина, которого привел Джош, несомненно, был у них главным.
Она совсем забыла, что Джош пригласил почетного иностранного гостя; такие вещи ее просто не интересовали. Теперь они стояли лицом к лицу в окружении огромной свиты гостя, состоявшей из его телохранителей, агентов службы безопасности, репортеров и фотокорреспондентов. Было очевидно, что от нее ожидали каких-то действий. Она обхватила гостя руками и поцеловала.
— Всегда мечтала познакомиться с президентом Индии! — воскликнула она.
В зале воцарилась тишина. На лице президента промелькнуло раздражение, словно он решил, что его пригласили сюда, в это гнездо капитализма, специально для того, чтобы подшутить над ним, и, что самое отвратительное, предоставили сделать это женщине .
Логан нервно прокашлялся.
— Президент Сукарно является президентом Индонезии , Мэрилин, — сказал он.
— Никогда не слышала о такой стране, — ответила она. — Но это не важно. Привет, господин президент.
Опять раздался приглушенный гул голосов, и неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, Сукарно и его свита исчезли. По выражению лица Сукарно она поняла, что оскорбила его. Наверное, и Логан чувствовал себя оскорбленным. Она вспомнила, что Логан подробно инструктировал ее, как нужно разговаривать с президентом Индонезии; он с большим волнением готовился к приему столь высокого гостя.
Почувствовав неловкость от того, что попала в глупое положение, она открыла дверь и вошла в рабочий кабинет Билла Гёца — большую темную комнату в английском стиле, заставленную книжными полками и старинной мебелью, — и увидела Дэйвида Лемана. Он рассматривал коллекцию бронзовых статуэток работы Дега.
Дэйвид резко поднял голову, словно его застали за чтением личных писем хозяина дома. Увидев Мэрилин, он улыбнулся.
— Мэрилин, я никак не мог протиснуться к тебе, чтобы поздороваться.
Она чмокнула его в щеку.
— Я только что оскорбила президента Индонезии, — объявила она. — Наверное, это может быть расценено как дипломатический инцидент?..
Они сели на диван. Он протянул ей бокал шампанского. Она сделала глоток, и настроение у нее немного улучшилось.
— Тебе не о чем беспокоиться, — успокоил он. — Эйзенхауэр и Даллес уже отдавили ему все мозоли на встрече в Вашингтоне. Как только он вернется на родину, он сразу же организует демонстрации протеста, где будут сжигать американские флаги и забрасывать камнями окна библиотек агентства ЮСИА.
Дэйвид всегда о любом событии мог рассказать больше, чем было известно другим, и ей это очень нравилось.
— Джек встречался с Сукарно в Вашингтоне, — продолжал он. — Говорит, тот просил дать ему список телефонов девушек, которым он мог бы позвонить, когда будет в Лос-Анджелесе.
Она засмеялась.
— Надеюсь, Джек не дал ему мой номер.
— Вряд ли он считает тебя формой оказания помощи иностранным государствам. Кстати, я слышал, фильм получился великолепный.
Она кивнула. Если это говорит Дэйвид, значит, так думают на киностудии. В кинобизнесе его связи были столь же обширны, как и в политике. Вообще-то, подумала она, она могла бы увлечься таким мужчиной, но в ее представлении Дэйвид был тесно связан с Джеком Кеннеди. “А при чем тут Джек, — решила она про себя, — он же мне не муж”. Они не виделись уже несколько месяцев. Как бы то ни было, Джек, как и она сама, не принадлежал к тому типу людей, которыми можно владеть безраздельно. В этом и состояла одна из загадок его обаяния — во всяком случае, она пыталась убедить себя, что любит его именно за это. Однако в глубине души она по-прежнему верила в старомодную преданную любовь. Ей хотелось надеяться, что она сможет полюбить на всю жизнь, если встретит человека, достойного такой любви.
А пока — рядом с ней сидел Дэйвид, симпатичный и явно жаждущий ее; в этом она не сомневалась. Неожиданно для себя она почувствовала нежность к нему, по телу разлилась теплая истома — может, потому, что в этот вечер она была одна и ей нужен был мужчина, или потому, что в неярком освещении библиотеки Дэйвид и вправду был похож на Кларка Гейбла. Она наклонилась к нему, губы полуоткрыты, груди вот-вот готовы выпрыгнуть из низкого выреза платья — она как бы смотрела на себя со стороны, и ей было интересно, что произойдет дальше.
— А ты зачем приехал в эти края, Дэйвид? — спросила она, дыша чуть более учащенно, чем обычно.
На его лице отразилось беспокойство. Это ее несколько удивило.
— По делам, — ответил он. — У меня здесь филиал моей фирмы.
— Я знаю. У Джоша глаза на лоб полезли, когда я сказала ему, что знакома с тобой.
Он рассмеялся, но она видела, что ему приятно слышать это. “Как легко мужчины поддаются лести, — подумала она, — особенно умные мужчины”.
— Я только что из Лас-Вегаса, — объяснил он.
— Из Лас-Вегаса? Вот не думала, что ты увлекаешься азартными играми. Я сама не играю, но Лас-Вегас мне нравится. Я была там на открытии шоу-программы в “Дезерт Инн”. Фрэнк заказал столик для своих друзей, у самой сцены. Я просто не могла поверить своим глазам. Лиз Тейлор, Сид Чарис, Ава Гарднер и я — мы все сидели за одним столиком. Там не было ни одной женщины, с которой Фрэнк хоть однажды не переспал!
Она перехватила в его взгляде какой-то неясный огонек. Что это было? Зависть? Боль? “Ну давай же, Дэйвид!” — подумала она про себя. Ее губы находились совсем рядом с его лицом. Она видела, что-то удерживает его. Дружба с Джеком? А может, он боится, что кто-нибудь зайдет и увидит, как он обнимает ее на диване в библиотеке Гёца; но так даже интереснее. Она заметила, что время от времени он оглядывается на дверь, и тут же поняла, в чем дело.
— Ты здесь не один? — прошептала она.
Он покачал головой, его щеки порозовели. Неужели он покраснел?
— Э… да, не один. — Он запнулся. — Я здесь с Марией.
С Марией? Она напряженно пыталась вспомнить, кто такая Мария, потом поняла.
— Твоя жена! — воскликнула она. — Она здесь?
Он кивком головы показал на дверь, как будто за ней стояла его жена, готовая войти в комнату.
— Она… э… где-то тут. Здесь на побережье у нее много друзей.
— Она была с тобой в Лас-Вегасе?
Он покачал головой.
— Нет, я был там по делу… По просьбе Джека… — Он покраснел еще больше, должно быть, сожалел, что проболтался. Ей стало интересно: какие дела могут быть у Джека в Лас-Вегасе? Если бы у нее было время, она наверняка нашла бы возможность заставить Дэйвида рассказать ей об этом подробнее, прямо здесь, не поднимаясь с дивана.
Ей очень хотелось попытаться соблазнить Дэйвида. Ей всегда нравилось заниматься любовью в самых неожиданных местах, а опасность, что кто-то войдет и увидит, еще больше возбуждала ее. Она прикоснулась губами к губам Дэйвида, едва заметно, как бы невзначай, и подумала, хватит ли у него смелости овладеть ею прямо здесь, в то время как его жена в соседней комнате мило общается со своими многочисленными друзьями с Западного побережья.
Она решительно бросала ему вызов, всем своим видом как бы говоря: “Ты всегда хотел этого, мальчик, не упускай свой шанс!” Но она уже поняла, что ничего не произойдет: Дэйвид был не из тех людей, которые необдуманно рискуют, даже ради нее. “Ну и черт с тобой! — подумала она. — Ты упустил свой шанс!”
Все еще сохраняя на лице улыбку, она слегка отодвинулась от него.
— А я скоро поеду в Англию, — произнесла она, разрушая волшебное очарование близости.
Он тихо вздохнул. С сожалением? Или с облегчением?
— Да, я знаю, — ответил он. — Я встретился с Ларри Оливье в Нью-Йорке. Он очень доволен, что будет работать с тобой.
— Честно говоря, я ужасно боюсь всего этого, — созналась она. — Англия, Ларри, Вивьен и все прочее…
— Все будет хорошо.
— Может быть. Но сначала я поеду в Нью-Йорк.
— Да, я слышал. Значит, вас с Артуром можно поздравить.
Она кивнула без особого энтузиазма.
— Некоторое время мне придется пробыть там. Нужно найти жилье, — объяснила она.
— Если понадобится моя помощь…
Открылась дверь, и комната наполнилась людьми. Среди них — Пэт Лофорд, Джош и Недда Логаны, а также женщина, очень похожая на Жаклин Кеннеди. По выражению ее лица Мэрилин поняла, что это и есть Мария Леман. Потом ее опять увели к гостям, и через несколько минут она уже почти не помнила, что совсем недавно готова была заключить Дэйвида в свои объятия и подарить ему то, о чем он мечтал…
Она была приятно удивлена и тронута, когда Джош Логан объявил, что по окончании съемок устроит в ее честь большой прием. Она подумала, что решение Логана связано с ее новым положением в кинобизнесе: ведь теперь она — независимая кинозвезда, хозяйка своей судьбы.
Только Логан, театральный режиссер с Бродвея, интеллектуал из Нью-Йорка, мог набраться смелости попросить Билла и Эди Гёц устроить прием в честь окончания съемок фильма “Автобусная остановка” (ведь этот фильм был снят не на киностудии “Метро-Голдвин-Мейер”). Логан вызвал всеобщее изумление, решив пригласить на прием президента Индонезии Сукарно, который тогда сделал краткую остановку в Лос-Анджелесе по пути на родину из Вашингтона, где ему был оказан весьма холодный прием со стороны Эйзенхауэра и Даллеса. Вскоре после этого Сукарно переметнулся в советский лагерь.
Эди Гёц принадлежала к голливудской аристократии (она была дочерью Луи Мейера). Поэтому на приеме присутствовали все сливки общества — crème de la crè : влиятельные деятели кинопромышленности (Сэм Голдвин, Джек Уорнер, Дор Скэри), а также знаменитые актеры, которые прежде, когда Мэрилин была начинающей актрисой, даже не замечали ее; пришел даже ее кумир, Кларк Гейбл.
Этот вечер был ее триумфом, если угодно — ее местью. Она достигла вершины. Вся кинопромышленность лежала у ее ног; туристам показывали отпечатки ее ладоней на цементе у входа в китайский театр Громэна и бронзовую звезду в ее честь на тротуаре в Голливуде и Вайне; ее дом был обозначен на картах, которые старушки продавали приезжим, желающим посмотреть, где живут кинозвезды.
Но даже после шампанского настроение у нее оставалось отвратительным — ведь на этом приеме у нее не было кавалера. Она чувствовала себя одинокой, триумф ее больше не радовал. Она забилась в дальний угол зала, пытаясь спрятаться от шума и толпы. Ее новый пресс-агент, молодая девушка, заметив ее в стороне, стала пробираться к ней сквозь толпу.
— Пришел Тайрон Пауэр, — взволнованно объявила она. — Он непременно желает поприветствовать тебя.
После Кларка Гейбла из кинозвезд ей больше всех нравился Тайрон Пауэр. При других обстоятельствах ради встречи с ним она бросила бы все свои дела, но сейчас упоминание о нем вызвало в ней раздражение.
— Пусть идет к черту, — сказала она. — Когда я начинала работать в “Фоксе”, а он уже был знаменитым актером, он ни разу не предложил мне переспать с ним.
Эту фразу можно было бы расценивать как шутку, и впоследствии ее будут цитировать как пример чувства юмора Мэрилин. Но сейчас она произнесла ее с обидой, и молодая девушка — пресс-агент Мэрилин — отнюдь не глупая, тотчас же отметила это про себя и в недоумении посмотрела на актрису, понимая, что ее сообщение пришлось некстати.
Девушка ничего не успела сказать в ответ: расталкивая толпу, к ним приближался Логан, ведя за собой невысокого смуглого мужчину в нелепой кепке и пиджаке, как у Неру. За ним шла целая толпа маленьких смуглых азиатов, которые что-то невнятно тараторили и шипели. Мужчина, которого привел Джош, несомненно, был у них главным.
Она совсем забыла, что Джош пригласил почетного иностранного гостя; такие вещи ее просто не интересовали. Теперь они стояли лицом к лицу в окружении огромной свиты гостя, состоявшей из его телохранителей, агентов службы безопасности, репортеров и фотокорреспондентов. Было очевидно, что от нее ожидали каких-то действий. Она обхватила гостя руками и поцеловала.
— Всегда мечтала познакомиться с президентом Индии! — воскликнула она.
В зале воцарилась тишина. На лице президента промелькнуло раздражение, словно он решил, что его пригласили сюда, в это гнездо капитализма, специально для того, чтобы подшутить над ним, и, что самое отвратительное, предоставили сделать это женщине .
Логан нервно прокашлялся.
— Президент Сукарно является президентом Индонезии , Мэрилин, — сказал он.
— Никогда не слышала о такой стране, — ответила она. — Но это не важно. Привет, господин президент.
Опять раздался приглушенный гул голосов, и неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, Сукарно и его свита исчезли. По выражению лица Сукарно она поняла, что оскорбила его. Наверное, и Логан чувствовал себя оскорбленным. Она вспомнила, что Логан подробно инструктировал ее, как нужно разговаривать с президентом Индонезии; он с большим волнением готовился к приему столь высокого гостя.
Почувствовав неловкость от того, что попала в глупое положение, она открыла дверь и вошла в рабочий кабинет Билла Гёца — большую темную комнату в английском стиле, заставленную книжными полками и старинной мебелью, — и увидела Дэйвида Лемана. Он рассматривал коллекцию бронзовых статуэток работы Дега.
Дэйвид резко поднял голову, словно его застали за чтением личных писем хозяина дома. Увидев Мэрилин, он улыбнулся.
— Мэрилин, я никак не мог протиснуться к тебе, чтобы поздороваться.
Она чмокнула его в щеку.
— Я только что оскорбила президента Индонезии, — объявила она. — Наверное, это может быть расценено как дипломатический инцидент?..
Они сели на диван. Он протянул ей бокал шампанского. Она сделала глоток, и настроение у нее немного улучшилось.
— Тебе не о чем беспокоиться, — успокоил он. — Эйзенхауэр и Даллес уже отдавили ему все мозоли на встрече в Вашингтоне. Как только он вернется на родину, он сразу же организует демонстрации протеста, где будут сжигать американские флаги и забрасывать камнями окна библиотек агентства ЮСИА.
Дэйвид всегда о любом событии мог рассказать больше, чем было известно другим, и ей это очень нравилось.
— Джек встречался с Сукарно в Вашингтоне, — продолжал он. — Говорит, тот просил дать ему список телефонов девушек, которым он мог бы позвонить, когда будет в Лос-Анджелесе.
Она засмеялась.
— Надеюсь, Джек не дал ему мой номер.
— Вряд ли он считает тебя формой оказания помощи иностранным государствам. Кстати, я слышал, фильм получился великолепный.
Она кивнула. Если это говорит Дэйвид, значит, так думают на киностудии. В кинобизнесе его связи были столь же обширны, как и в политике. Вообще-то, подумала она, она могла бы увлечься таким мужчиной, но в ее представлении Дэйвид был тесно связан с Джеком Кеннеди. “А при чем тут Джек, — решила она про себя, — он же мне не муж”. Они не виделись уже несколько месяцев. Как бы то ни было, Джек, как и она сама, не принадлежал к тому типу людей, которыми можно владеть безраздельно. В этом и состояла одна из загадок его обаяния — во всяком случае, она пыталась убедить себя, что любит его именно за это. Однако в глубине души она по-прежнему верила в старомодную преданную любовь. Ей хотелось надеяться, что она сможет полюбить на всю жизнь, если встретит человека, достойного такой любви.
А пока — рядом с ней сидел Дэйвид, симпатичный и явно жаждущий ее; в этом она не сомневалась. Неожиданно для себя она почувствовала нежность к нему, по телу разлилась теплая истома — может, потому, что в этот вечер она была одна и ей нужен был мужчина, или потому, что в неярком освещении библиотеки Дэйвид и вправду был похож на Кларка Гейбла. Она наклонилась к нему, губы полуоткрыты, груди вот-вот готовы выпрыгнуть из низкого выреза платья — она как бы смотрела на себя со стороны, и ей было интересно, что произойдет дальше.
— А ты зачем приехал в эти края, Дэйвид? — спросила она, дыша чуть более учащенно, чем обычно.
На его лице отразилось беспокойство. Это ее несколько удивило.
— По делам, — ответил он. — У меня здесь филиал моей фирмы.
— Я знаю. У Джоша глаза на лоб полезли, когда я сказала ему, что знакома с тобой.
Он рассмеялся, но она видела, что ему приятно слышать это. “Как легко мужчины поддаются лести, — подумала она, — особенно умные мужчины”.
— Я только что из Лас-Вегаса, — объяснил он.
— Из Лас-Вегаса? Вот не думала, что ты увлекаешься азартными играми. Я сама не играю, но Лас-Вегас мне нравится. Я была там на открытии шоу-программы в “Дезерт Инн”. Фрэнк заказал столик для своих друзей, у самой сцены. Я просто не могла поверить своим глазам. Лиз Тейлор, Сид Чарис, Ава Гарднер и я — мы все сидели за одним столиком. Там не было ни одной женщины, с которой Фрэнк хоть однажды не переспал!
Она перехватила в его взгляде какой-то неясный огонек. Что это было? Зависть? Боль? “Ну давай же, Дэйвид!” — подумала она про себя. Ее губы находились совсем рядом с его лицом. Она видела, что-то удерживает его. Дружба с Джеком? А может, он боится, что кто-нибудь зайдет и увидит, как он обнимает ее на диване в библиотеке Гёца; но так даже интереснее. Она заметила, что время от времени он оглядывается на дверь, и тут же поняла, в чем дело.
— Ты здесь не один? — прошептала она.
Он покачал головой, его щеки порозовели. Неужели он покраснел?
— Э… да, не один. — Он запнулся. — Я здесь с Марией.
С Марией? Она напряженно пыталась вспомнить, кто такая Мария, потом поняла.
— Твоя жена! — воскликнула она. — Она здесь?
Он кивком головы показал на дверь, как будто за ней стояла его жена, готовая войти в комнату.
— Она… э… где-то тут. Здесь на побережье у нее много друзей.
— Она была с тобой в Лас-Вегасе?
Он покачал головой.
— Нет, я был там по делу… По просьбе Джека… — Он покраснел еще больше, должно быть, сожалел, что проболтался. Ей стало интересно: какие дела могут быть у Джека в Лас-Вегасе? Если бы у нее было время, она наверняка нашла бы возможность заставить Дэйвида рассказать ей об этом подробнее, прямо здесь, не поднимаясь с дивана.
Ей очень хотелось попытаться соблазнить Дэйвида. Ей всегда нравилось заниматься любовью в самых неожиданных местах, а опасность, что кто-то войдет и увидит, еще больше возбуждала ее. Она прикоснулась губами к губам Дэйвида, едва заметно, как бы невзначай, и подумала, хватит ли у него смелости овладеть ею прямо здесь, в то время как его жена в соседней комнате мило общается со своими многочисленными друзьями с Западного побережья.
Она решительно бросала ему вызов, всем своим видом как бы говоря: “Ты всегда хотел этого, мальчик, не упускай свой шанс!” Но она уже поняла, что ничего не произойдет: Дэйвид был не из тех людей, которые необдуманно рискуют, даже ради нее. “Ну и черт с тобой! — подумала она. — Ты упустил свой шанс!”
Все еще сохраняя на лице улыбку, она слегка отодвинулась от него.
— А я скоро поеду в Англию, — произнесла она, разрушая волшебное очарование близости.
Он тихо вздохнул. С сожалением? Или с облегчением?
— Да, я знаю, — ответил он. — Я встретился с Ларри Оливье в Нью-Йорке. Он очень доволен, что будет работать с тобой.
— Честно говоря, я ужасно боюсь всего этого, — созналась она. — Англия, Ларри, Вивьен и все прочее…
— Все будет хорошо.
— Может быть. Но сначала я поеду в Нью-Йорк.
— Да, я слышал. Значит, вас с Артуром можно поздравить.
Она кивнула без особого энтузиазма.
— Некоторое время мне придется пробыть там. Нужно найти жилье, — объяснила она.
— Если понадобится моя помощь…
Открылась дверь, и комната наполнилась людьми. Среди них — Пэт Лофорд, Джош и Недда Логаны, а также женщина, очень похожая на Жаклин Кеннеди. По выражению ее лица Мэрилин поняла, что это и есть Мария Леман. Потом ее опять увели к гостям, и через несколько минут она уже почти не помнила, что совсем недавно готова была заключить Дэйвида в свои объятия и подарить ему то, о чем он мечтал…
11
После того как Джек и Джеки наконец-то переехали в Джорджтаун, а свой огромный дом в Виргинии, Хикори-Хилл, продали Бобби и Этель, которые, имея многочисленное потомство, не чувствовали себя в нем одинокими, журналисты окрестили этот особняк Камелотом на Потомаке и стали писать, будто в нем каждый день устраивались приемы, где сподвижники президента Кеннеди и их миловидные дамы играли в футбол и сталкивали друг друга в бассейн прямо в одежде. Но мне этот старый дом всегда казался мрачным. Комнат было много, но одни казались чересчур просторными, другие — слишком тесными, и даже Джеки не удавалось создать в доме атмосферу радостного оживления. В Хикори-Хилл у Джека всегда был такой вид, будто он готов сбежать хоть на край света. В этот раз, когда я приехал, Джеки тоже была не в настроении.
Я вручил Джеку кепку с эмблемой “Профессионального турнира для избранных”, полученную от Реда Дорфмана. Широко улыбаясь, он нахлобучил ее на голову, но Джеки это не развеселило.
Когда она ушла узнать, готов ли обед, он снял кепку и положил ее на стол. Для смеха я приложил к ней карточку Джека Руби.
— Это на тот случай, если соберешься в Даллас, — сказал я.
— Боже упаси! Я отдам карточку Линдону. Не желаешь прогуляться перед обедом?
— А ты в состоянии?
Он кивнул.
— Да, далеко мы не пойдем. А ты понесешь мою трость, вдруг она мне понадобится. Однако я уже потихоньку выбираюсь из ямы. У меня теперь новый врач, Джанет Травель. Она просто волшебница. Показала мне несколько упражнений. Поначалу приходилось трудно, но они очень помогают. И я все время стараюсь ходить, двигаться как можно больше. Я как будто заново родился.
— И что, боль исчезла?
— Ну что ты, боль, конечно, есть, но, чтобы уменьшить ее, она делает мне уколы — новокаин. Кажется, прямо в мышцы. И, знаешь, помогает.
Мы вышли во двор. Стоял один из теплых дней раннего лета, какие в Виргинии не редкость. Джек передвигался медленно, с трудом, но я рад был видеть, что он снова может ходить. Мы подошли к бассейну.
— Я еще и плаваю по утрам. Вода должна быть нагрета до тридцати пяти градусов. Джеки жалуется. Говорит, это все равно что плавать в супе, но в холодной воде я просто помираю…
Он посмотрел вдаль.
— Я подумал, что нам лучше поговорить на улице, — сказал он. — На всякий случай.
Интересно. В этом случае Джек мыслил так же, как Дорфман. Неужели Джек и вправду думает, что в его доме установлено подслушивающее устройство. Затем я вспомнил о Эдгаре Гувере и решил, что такое вполне возможно.
— Мне пришлось играть с Дорфманом в гольф под палящим солнцем пустыни: он опасался, что нас могут подслушать, — сообщил я. — Вот откуда у меня эта кепка.
Джек задумчиво кивнул.
— Значит, он неглупый парень. Это хорошо. Если нам придется иметь с ним дело, желательно, чтобы он действовал… э… не слишком опрометчиво. Так мы будем иметь с ним дело?
— Возможно, Джек. Возможно.
Взгляд его застыл на пологих холмах у линии горизонта. Слушая внимательно мой отчет, он тем не менее сумел дать мне понять, что все решения принимает только он сам. Болезнь и две тяжелые операции закалили характер Джека, и многим предстояло в этом убедиться.
Я вручил Джеку кепку с эмблемой “Профессионального турнира для избранных”, полученную от Реда Дорфмана. Широко улыбаясь, он нахлобучил ее на голову, но Джеки это не развеселило.
Когда она ушла узнать, готов ли обед, он снял кепку и положил ее на стол. Для смеха я приложил к ней карточку Джека Руби.
— Это на тот случай, если соберешься в Даллас, — сказал я.
— Боже упаси! Я отдам карточку Линдону. Не желаешь прогуляться перед обедом?
— А ты в состоянии?
Он кивнул.
— Да, далеко мы не пойдем. А ты понесешь мою трость, вдруг она мне понадобится. Однако я уже потихоньку выбираюсь из ямы. У меня теперь новый врач, Джанет Травель. Она просто волшебница. Показала мне несколько упражнений. Поначалу приходилось трудно, но они очень помогают. И я все время стараюсь ходить, двигаться как можно больше. Я как будто заново родился.
— И что, боль исчезла?
— Ну что ты, боль, конечно, есть, но, чтобы уменьшить ее, она делает мне уколы — новокаин. Кажется, прямо в мышцы. И, знаешь, помогает.
Мы вышли во двор. Стоял один из теплых дней раннего лета, какие в Виргинии не редкость. Джек передвигался медленно, с трудом, но я рад был видеть, что он снова может ходить. Мы подошли к бассейну.
— Я еще и плаваю по утрам. Вода должна быть нагрета до тридцати пяти градусов. Джеки жалуется. Говорит, это все равно что плавать в супе, но в холодной воде я просто помираю…
Он посмотрел вдаль.
— Я подумал, что нам лучше поговорить на улице, — сказал он. — На всякий случай.
Интересно. В этом случае Джек мыслил так же, как Дорфман. Неужели Джек и вправду думает, что в его доме установлено подслушивающее устройство. Затем я вспомнил о Эдгаре Гувере и решил, что такое вполне возможно.
— Мне пришлось играть с Дорфманом в гольф под палящим солнцем пустыни: он опасался, что нас могут подслушать, — сообщил я. — Вот откуда у меня эта кепка.
Джек задумчиво кивнул.
— Значит, он неглупый парень. Это хорошо. Если нам придется иметь с ним дело, желательно, чтобы он действовал… э… не слишком опрометчиво. Так мы будем иметь с ним дело?
— Возможно, Джек. Возможно.
Взгляд его застыл на пологих холмах у линии горизонта. Слушая внимательно мой отчет, он тем не менее сумел дать мне понять, что все решения принимает только он сам. Болезнь и две тяжелые операции закалили характер Джека, и многим предстояло в этом убедиться.