– Ребята, – сказал он, – похоже на то, что вы едите последний ужин.
Бенни был недалек от истины. Почти половина из тех, кого он видел сейчас, уйдут на дно вместе с «Корри» почти сразу после часа «Н» в день «D».
Неподалеку на борту «LCI-408» моральный дух тоже был невысоким. Команда сторожевого корабля была уверена, что их поход учебный. Рядовой Уильям Филлипс из 29-й пехотной дивизии пытался развеселить команду.
– Эта посудина никогда не будет принимать участия в боях. Мы так долго находимся в Англии, что нам дадут работу только после окончания войны. Нас попросят очистить меловые обрывы берега в окрестностях Дувра.
В полночь сторожевые корабли и эсминцы снова начали выполнять гигантскую работу – выстраивать конвои. На этот раз их не будут поворачивать обратно.
Недалеко от французского берега подлодка «Х-23» медленно всплыла на поверхность. В час ночи 5 июня лейтенант Джордж Онор быстро отдраил люк и вместе с другим членом экипажа установил антенну. Внизу лейтенант Джеймс Ходжес настроил радиоприемник на частоту 1850 килогерц и надел наушники. Ждать пришлось недолго. Он услышал свои позывные, а когда услышал сообщение, состоявшее из одного слова, не поверил своим ушам. Он крепче прижал наушники и еще раз услышал приказ. Ошибки не было. Он передал новость остальным. Никто не проронил ни слова. Они уныло посмотрели друг на друга. Впереди был еще один день, который им нужно было провести под водой.
Глава 12
Бенни был недалек от истины. Почти половина из тех, кого он видел сейчас, уйдут на дно вместе с «Корри» почти сразу после часа «Н» в день «D».
Неподалеку на борту «LCI-408» моральный дух тоже был невысоким. Команда сторожевого корабля была уверена, что их поход учебный. Рядовой Уильям Филлипс из 29-й пехотной дивизии пытался развеселить команду.
– Эта посудина никогда не будет принимать участия в боях. Мы так долго находимся в Англии, что нам дадут работу только после окончания войны. Нас попросят очистить меловые обрывы берега в окрестностях Дувра.
В полночь сторожевые корабли и эсминцы снова начали выполнять гигантскую работу – выстраивать конвои. На этот раз их не будут поворачивать обратно.
Недалеко от французского берега подлодка «Х-23» медленно всплыла на поверхность. В час ночи 5 июня лейтенант Джордж Онор быстро отдраил люк и вместе с другим членом экипажа установил антенну. Внизу лейтенант Джеймс Ходжес настроил радиоприемник на частоту 1850 килогерц и надел наушники. Ждать пришлось недолго. Он услышал свои позывные, а когда услышал сообщение, состоявшее из одного слова, не поверил своим ушам. Он крепче прижал наушники и еще раз услышал приказ. Ошибки не было. Он передал новость остальным. Никто не проронил ни слова. Они уныло посмотрели друг на друга. Впереди был еще один день, который им нужно было провести под водой.
Глава 12
Когда рассвело, берега Нормандии были окутаны туманом. Дождь, который вчера лил временами, сменился мелкой непрекращающейся изморосью. Поля, которые простирались на побережье, с древних времен помнили несчетное число сражений, и еще немало сражений придется им испытать.
Уже четыре года жители Нормандии жили под немецкой оккупацией. Совместное существование не было одинаковым для всех нормандцев. В трех больших городах: Гавре, Шербуре (двух портах, ограничивающих провинцию с запада и востока) и лежащем между ними в 10 милях от берега Кане условия жизни были ужасными. В городах располагались штабы СС и гестапо. В них постоянно шла война: происходили ночные облавы, брали заложников, совершались налеты авиации союзников.
За пределами городов, в особенности между Шербуром и Каном, простирались небольшие обрабатываемые поля, отгороженные от невозделанной земли рядами лесополос, состоящих из деревьев и мощных кустарников. Эти заросли служили естественными укрытиями для нападавших и оборонявшихся со времен римлян. На этой местности тут и там попадались фермы, крытые красной черепицей или соломой деревянные строения, реже деревни или маленькие городки, которые были похожи на миниатюрные цитадели: в центре квадратные церкви эпохи норманнов, а вокруг каменные дома, возраст которых исчислялся веками. Для большинства людей вне Франции их названия были незнакомы – Вьервилль, Кольвилль, Ла-Мадлен, Сен-Мер-Эглиз, Шеф-дю-Пон, Сен-Мари-дю-Мон, Ароманш, Люк. Здесь в малонаселенной провинции война была не такой, как в больших городах. Тысячи местного населения были угнаны на работы. Те, кто остался, должны были часть времени проводить на работах в строительных батальонах. Но свободолюбивые и независимые нормандцы делали только то, что было абсолютно необходимо. Они жили каждодневной жизнью, ненавидели немцев и с нетерпением ждали дня освобождения.
Дом матери тридцатиоднолетнего адвоката Мишеля Ардле стоял на холме неподалеку от деревни Вьервилль. Деревня еще не проснулась. Мишель стоял у окна гостиной и смотрел в бинокль на едущего верхом немецкого солдата. Солдат ехал по направлению к морю. С каждой стороны к седлу были приторочены несколько луженых бидонов. Это была забавная картина – массивный лошадиный круп, болтающиеся бидоны и венчающая ансамбль солдатская каска, похожая на кастрюлю.
Ардле наблюдал, как солдат проехал по деревне, миновав церковь с остроконечным шпилем, затем доехал до бетонной стены, которая отделяла дорогу от морского берега. Здесь он слез с лошади и взял с собой все бидоны, кроме одного. Внезапно из-за стены появились три или четыре солдата, которые быстро схватили бидоны и тут же исчезли. Верховой взял оставшийся бидон и, взобравшись на стену, двинулся по направлению к большой, окрашенной бежевой краской летней вилле. Вилла была окружена деревьями, которые обрамляли также и лужайку, граничащую с пляжем. У самой виллы немец опустился на колени и передал бидон в руки, которые, казалось, выросли прямо из-под строения.
Подобная картина повторялась каждое утро. Немец никогда не опаздывал. Он всегда развозил утренний кофе в это время. С кофе начинался день для артиллерийских расчетов, спрятанных в блиндажах и бункерах на этом участке побережья. Эти мирные с виду пляжи, тянущиеся вдоль извивающейся береговой линии, на следующий день станут известны всему миру как пляжи «Омаха». Мишель взглянул на часы. Было шесть пятнадцать утра.
Эту процедуру он наблюдал уже много раз. Она всегда забавляла его. Отчасти из-за вида солдата на лошади, отчасти потому, что все немецкие маскировки и секреты легко обнаруживались благодаря немецкой пунктуальности и обязательному утреннему кофе. Но это развлечение отдавало привкусом горечи. Как и все нормандцы, Мишель ненавидел немцев. Ненавидел давно. Особенно ненавидел сейчас.
Уже в течение нескольких месяцев Мишель следил за немецкими строительными батальонами, которые постоянно рыли тоннели в прибрежных склонах. Он видел, как они строят на песке препятствия и устанавливают тысячи смертоносных мин. Но на этом они не остановились. Они со свойственной немцам методичностью снесли длинный ряд разноцветных летних вилл и коттеджей, протянувшихся вдоль моря. Их было около ста, но сегодня осталось только семь. Остальные были снесены не только для того, чтобы расчистить обзор артиллерийским батареям, но и потому, что немцам нужны были доски для оборудования блиндажей и бункеров. Один из этих семи домов, самый большой и каменный, в котором можно было жить круглый год, принадлежал Ардле. Несколько дней назад его официально известили, что его дом будет снесен. Немцы решили, что им будет необходим кирпич и камень.
Ардле втайне надеялся, что, может быть, кто-то отменит это решение: немцы часто бывали непредсказуемы. Все прояснится в течение двадцати четырех часов, дом собирались снести завтра – во вторник 6 июня.
В шесть тридцать Ардле включил приемник и поймал выпуск новостей Би-би-си. Это было запрещено, но, как и сотни тысяч других французов, он пренебрегал запретом. Это было своего рода протестом. Он убавил громкость. Как обычно, в конце новостей британский полковник Дуглас Ритч, который постоянно оглашал указания Верховного главнокомандующего экспедиционными силами союзников, зачитал важное послание.
«Сегодня понедельник, 5 июня, – произнес он. – Верховный главнокомандующий предложил мне сказать следующее: данный радиоканал обеспечивает связь между Верховным главнокомандующим и вами, находящимися на оккупированных территориях… В свое время вам будут переданы инструкции особой важности, но сообщить заранее о времени их передачи не представляется возможным. В этой связи вам необходимо обеспечить постоянное прослушивание передач Би-би-си самим или по очереди с друзьями».
Ардле решил, что «инструкции» будут касаться высадки союзников. Все знали, что приход союзных войск можно ждать со дня на день. Но Ардле полагал, что вторжение должно начаться в самом узком месте пролива, в районе Дюнкерка или Кале, где есть порты. Но только не в месте, где он находится.
Семейства Дюбуа и Даво, живущие в Вьервилле, передачи Би-би-си не слышали. Они еще спали. Вчера был большой праздник, и они засиделись почти до утра. Праздновали по всей Нормандии, потому что 4 июня был День первого причастия. Это был повод собраться всем родственникам.
Дети семейств Дюбуа и Даво, одетые в свои лучшие платья, первый раз причащались в маленькой церкви Вьервилля на глазах гордых родителей и родственников. Некоторым из родственников пришлось ждать больше месяца, чтобы получить от оккупационных властей необходимые для проезда документы. Их поездка была неприятной и опасной. Неприятной потому, что им надо было ехать в переполненных поездах, которые давно не ходили по расписанию, а опасность путешествия состояла в том, что все паровозы являлись мишенями для союзных бомбардировщиков.
Но путешествие в Нормандию стоило риска и неудобств. Эта провинция была все еще богата по сравнению с Парижем и другими местами. Гости давно не видели на столах столько вкусной еды: свежее масло, сыр, яйца, мясо и, конечно, кальвадос – крепкий яблочный нормандский напиток. Кроме того, Нормандия была одним из самых безопасных и спокойных мест, потому что была достаточно удалена от Англии, чтобы на ее побережье начать операцию вторжения.
Праздник в обоих семействах прошел великолепно. Но он еще не закончился. В этот вечер все должны были опять сесть за обильный стол, уставленный лучшими винами и коньяками. Это должен был быть прощальный ужин, так как наутро родственники должны были сесть в парижский поезд.
Но их трехдневному пребыванию в Нормандии суждено было продлиться еще четыре месяца.
Уже четыре года жители Нормандии жили под немецкой оккупацией. Совместное существование не было одинаковым для всех нормандцев. В трех больших городах: Гавре, Шербуре (двух портах, ограничивающих провинцию с запада и востока) и лежащем между ними в 10 милях от берега Кане условия жизни были ужасными. В городах располагались штабы СС и гестапо. В них постоянно шла война: происходили ночные облавы, брали заложников, совершались налеты авиации союзников.
За пределами городов, в особенности между Шербуром и Каном, простирались небольшие обрабатываемые поля, отгороженные от невозделанной земли рядами лесополос, состоящих из деревьев и мощных кустарников. Эти заросли служили естественными укрытиями для нападавших и оборонявшихся со времен римлян. На этой местности тут и там попадались фермы, крытые красной черепицей или соломой деревянные строения, реже деревни или маленькие городки, которые были похожи на миниатюрные цитадели: в центре квадратные церкви эпохи норманнов, а вокруг каменные дома, возраст которых исчислялся веками. Для большинства людей вне Франции их названия были незнакомы – Вьервилль, Кольвилль, Ла-Мадлен, Сен-Мер-Эглиз, Шеф-дю-Пон, Сен-Мари-дю-Мон, Ароманш, Люк. Здесь в малонаселенной провинции война была не такой, как в больших городах. Тысячи местного населения были угнаны на работы. Те, кто остался, должны были часть времени проводить на работах в строительных батальонах. Но свободолюбивые и независимые нормандцы делали только то, что было абсолютно необходимо. Они жили каждодневной жизнью, ненавидели немцев и с нетерпением ждали дня освобождения.
Дом матери тридцатиоднолетнего адвоката Мишеля Ардле стоял на холме неподалеку от деревни Вьервилль. Деревня еще не проснулась. Мишель стоял у окна гостиной и смотрел в бинокль на едущего верхом немецкого солдата. Солдат ехал по направлению к морю. С каждой стороны к седлу были приторочены несколько луженых бидонов. Это была забавная картина – массивный лошадиный круп, болтающиеся бидоны и венчающая ансамбль солдатская каска, похожая на кастрюлю.
Ардле наблюдал, как солдат проехал по деревне, миновав церковь с остроконечным шпилем, затем доехал до бетонной стены, которая отделяла дорогу от морского берега. Здесь он слез с лошади и взял с собой все бидоны, кроме одного. Внезапно из-за стены появились три или четыре солдата, которые быстро схватили бидоны и тут же исчезли. Верховой взял оставшийся бидон и, взобравшись на стену, двинулся по направлению к большой, окрашенной бежевой краской летней вилле. Вилла была окружена деревьями, которые обрамляли также и лужайку, граничащую с пляжем. У самой виллы немец опустился на колени и передал бидон в руки, которые, казалось, выросли прямо из-под строения.
Подобная картина повторялась каждое утро. Немец никогда не опаздывал. Он всегда развозил утренний кофе в это время. С кофе начинался день для артиллерийских расчетов, спрятанных в блиндажах и бункерах на этом участке побережья. Эти мирные с виду пляжи, тянущиеся вдоль извивающейся береговой линии, на следующий день станут известны всему миру как пляжи «Омаха». Мишель взглянул на часы. Было шесть пятнадцать утра.
Эту процедуру он наблюдал уже много раз. Она всегда забавляла его. Отчасти из-за вида солдата на лошади, отчасти потому, что все немецкие маскировки и секреты легко обнаруживались благодаря немецкой пунктуальности и обязательному утреннему кофе. Но это развлечение отдавало привкусом горечи. Как и все нормандцы, Мишель ненавидел немцев. Ненавидел давно. Особенно ненавидел сейчас.
Уже в течение нескольких месяцев Мишель следил за немецкими строительными батальонами, которые постоянно рыли тоннели в прибрежных склонах. Он видел, как они строят на песке препятствия и устанавливают тысячи смертоносных мин. Но на этом они не остановились. Они со свойственной немцам методичностью снесли длинный ряд разноцветных летних вилл и коттеджей, протянувшихся вдоль моря. Их было около ста, но сегодня осталось только семь. Остальные были снесены не только для того, чтобы расчистить обзор артиллерийским батареям, но и потому, что немцам нужны были доски для оборудования блиндажей и бункеров. Один из этих семи домов, самый большой и каменный, в котором можно было жить круглый год, принадлежал Ардле. Несколько дней назад его официально известили, что его дом будет снесен. Немцы решили, что им будет необходим кирпич и камень.
Ардле втайне надеялся, что, может быть, кто-то отменит это решение: немцы часто бывали непредсказуемы. Все прояснится в течение двадцати четырех часов, дом собирались снести завтра – во вторник 6 июня.
В шесть тридцать Ардле включил приемник и поймал выпуск новостей Би-би-си. Это было запрещено, но, как и сотни тысяч других французов, он пренебрегал запретом. Это было своего рода протестом. Он убавил громкость. Как обычно, в конце новостей британский полковник Дуглас Ритч, который постоянно оглашал указания Верховного главнокомандующего экспедиционными силами союзников, зачитал важное послание.
«Сегодня понедельник, 5 июня, – произнес он. – Верховный главнокомандующий предложил мне сказать следующее: данный радиоканал обеспечивает связь между Верховным главнокомандующим и вами, находящимися на оккупированных территориях… В свое время вам будут переданы инструкции особой важности, но сообщить заранее о времени их передачи не представляется возможным. В этой связи вам необходимо обеспечить постоянное прослушивание передач Би-би-си самим или по очереди с друзьями».
Ардле решил, что «инструкции» будут касаться высадки союзников. Все знали, что приход союзных войск можно ждать со дня на день. Но Ардле полагал, что вторжение должно начаться в самом узком месте пролива, в районе Дюнкерка или Кале, где есть порты. Но только не в месте, где он находится.
Семейства Дюбуа и Даво, живущие в Вьервилле, передачи Би-би-си не слышали. Они еще спали. Вчера был большой праздник, и они засиделись почти до утра. Праздновали по всей Нормандии, потому что 4 июня был День первого причастия. Это был повод собраться всем родственникам.
Дети семейств Дюбуа и Даво, одетые в свои лучшие платья, первый раз причащались в маленькой церкви Вьервилля на глазах гордых родителей и родственников. Некоторым из родственников пришлось ждать больше месяца, чтобы получить от оккупационных властей необходимые для проезда документы. Их поездка была неприятной и опасной. Неприятной потому, что им надо было ехать в переполненных поездах, которые давно не ходили по расписанию, а опасность путешествия состояла в том, что все паровозы являлись мишенями для союзных бомбардировщиков.
Но путешествие в Нормандию стоило риска и неудобств. Эта провинция была все еще богата по сравнению с Парижем и другими местами. Гости давно не видели на столах столько вкусной еды: свежее масло, сыр, яйца, мясо и, конечно, кальвадос – крепкий яблочный нормандский напиток. Кроме того, Нормандия была одним из самых безопасных и спокойных мест, потому что была достаточно удалена от Англии, чтобы на ее побережье начать операцию вторжения.
Праздник в обоих семействах прошел великолепно. Но он еще не закончился. В этот вечер все должны были опять сесть за обильный стол, уставленный лучшими винами и коньяками. Это должен был быть прощальный ужин, так как наутро родственники должны были сесть в парижский поезд.
Но их трехдневному пребыванию в Нормандии суждено было продлиться еще четыре месяца.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента