- Кто хочет поймать тигренка, должен войти в пещеру к тиграм.
Подготовка японской агрессии против гоминдановского Китая совсем не означала, что для Советского Союза ослабевает угроза нападения со стороны Японии. Новый командующий Квантунской армией, бывший начальник полевой жандармерии, генерал Тодзио докладывал в генеральный штаб:
"Если рассматривать теперешнюю обстановку в Китае с точки зрения подготовки войны против Советского Союза, то наиболее целесообразной политикой для нас должно быть нанесение удара по нанкинскому правительству, что устранило бы угрозу нашему тылу".
Нападение на Китай японская военщина рассматривала с точки зрения подготовки к большой войне против Советской страны. Это подтверждалось данными о численности Квантунской армии, которыми располагал Зорге.
Во время "мукденского инцидента" Квантунская армия насчитывала 50 тысяч солдат - 20 процентов японской армии. Через пять лет вблизи дальневосточных границ Советского Союза было уже 270 тысяч солдат Квантунской армии. Возрастала численность всех японских войск, но Квантунская армия росла неизмеримо быстрее - в 1937 году в Маньчжурии находилась уже треть японской армии.
Зорге подсчитал: количество танков в Квантунской армии за эти годы увеличилось в одиннадцать раз, самолетов стало почти втрое больше, орудий - в четыре раза. К границам Советского Союза прокладывали стратегические дороги, в Северной Маньчжурии строили казармы, военные склады, аэродромы...
Нет, по всему было видно, что японская военщина совсем не собиралась изменять свою враждебную политику по отношению к Советской стране.
Все это Рихард Зорге узнал за полтора месяца до начала военных действий в Китае и информировал об этом Центр. Японские войска продолжали сосредоточиваться в районе Великой китайской стены и были готовы начать наступление, но для этого требовался очередной "инцидент". Он произошел 7 июля 1937 года у старинного моста Лугоуцяо, или Марко Поло, как называли его иностранцы. Мост находился в двадцати ли от Пекина. Как оказалось, генерал Доихара Кендзи заранее прибыл на место событий...
В ту ночь вблизи моста проходили маневры японской дивизии. Китайские войска стояли рядом, в Ванпине, маленьком городке, обнесенном высокой каменной стеной. С китайской стороны раздались якобы выстрелы, и начальник японской специальной службы заявил протест китайскому генералу. Он сказал, что в дивизии исчез рядовой Исияма, он, вероятно, убит или похищен китайцами. К городским воротам подступили японские войска и потребовали, чтобы их пустили в город для поисков пропавшего солдата. Китайцы отказались это сделать, тогда японский батальон, при поддержке артиллерии, начал штурмовать городские ворота. А к этому времени рядовой Исияма уже нашелся. Оказалось, что в тот день Исияма съел слишком много жирного - целую утку, которую он раздобыл с товарищем. Ночью, как раз во время учений, у него разболелся живот, и солдат Исияма перед самой перекличкой ушел заниматься делом, в котором его никто не мог заменить...
Сначала к месту военных действий Зорге отправил Вукелича, затем и сам решил выехать туда, чтобы выяснить обстановку, проверить те выводы, которые сделали разведчики в связи с начавшимися событиями в Китае. Одзаки утверждал, и Зорге был с ним абсолютно согласен, что Япония надолго завязнет в Китае, начавшаяся война не принесет ей решающих успехов, только отвлечет значительные национальные ресурсы. Что же касается Китая, то сопротивление его будет постепенно возрастать и вызовет к жизни новые силы для борьбы с интервентами.
Центр в Москве ждал дополнительной информации о Китае. Макс Клаузен каждый раз, когда ему удавалось связаться с "Висбаденом", передавал Зорге лаконичные, настойчивые радиограммы: "Сообщайте, что происходит в Китае".
Оформление документов не вызвало особых затруднений - визы, паспорт, рекомендательное письмо из японского генерального штаба - все было в кармане. Рихарду нужно было только нанести прощальный визит послу Герберту фон Дирксену.
Перед отъездом в Китай доктор Зорге, до глубокой ночи, просидел у посла. Это был деловой визит, но разговор часто переходил на отвлеченные темы. Оба они увлекались коллекционированием древних восточных статуэток, и беседа об этом доставляла им истинное удовольствие. Зорге рассказывал, как в Киото ему удалось за бесценок купить чудесную статуэтку будды Майтреи. Несомненно это работа северных мастеров - сочетание наивного примитива и такой искуснейшей резьбы, передающей тончайшие нюансы характера божества, а скорее характера самого резчика.
- Как вам удается добывать такие уникумы! - не скрывая зависти, воскликнул фон Дирксен.
- Мне просто везет! - усмехнулся Зорге. - Вероятно, это компенсация за бродяжий характер. Я люблю скитаться по свету.
Зорге вытянул из пачки сигарету, затянулся дымом и снова зашагал по кабинету, чуть-чуть припадая на правую ногу.
Под потолком горела яркая люстра, на письменном столе на тяжелой подставке тоже стояла зажженная лампа. Был включен и торшер между кожаным диваном и креслами. В одном из них сидел уже пожилой, беловолосый посол фон Дирксен. Он любил яркий свет, и ни один уголок кабинета не оставался в тени. В этом ярком, раздражающем свете морщины, бороздившие лицо Зорге, казались еще более глубокими, и выглядел он сейчас значительно старше своих сорока двух лет. Зато глаза его сейчас поголубели и молодо глядели из-под широких бровей. Выражение его лица постоянно менялось - то это было суровое лицо скифа, то оно становилось вдруг детски добродушным, и тогда из глаз, только что метавших колючие искры, лучилась мягкая, добрая теплота.
Его собеседник Герберт фон Дирксен, педантичный, подтянутый дипломат старой немецкой школы, отрывисто посасывал сигару, выпуская клубы дыма, казавшиеся прозрачными в ярком свете.
- К сожалению, я прикован к креслу, к столу, кабинету, - сказал Дирксен. У корреспондента больше возможностей, нежели у дипломата.
- Я помогу вам, - засмеялся Зорге. - Знаете, если меня убьют в Китае, я завещаю вам свою коллекцию. Согласны?..
Фон Дирксен предостерегающе поднял руку:
- Послушайте, господин Зорге, я не суеверен, но все же на вашем месте я бы не стал так шутить перед отъездом... Зачем искушать судьбу?
- Вы отказываетесь? - продолжал шутить Зорге, и в глазах его прыгали веселые чертики. - В таком случае вы не проиграете, даже если я останусь в живых! Я подарю вам статуэтку Майтреи. Завтра же привезу ее вам.
- Я бессилен против такого соблазна, - рассмеялся фон Дирксен. - Послу нравился этот веселый, непоседливый корреспондент, умевший прекрасно ориентироваться в сложнейшей политической обстановке. Фон Дирксен не первый год был в Японии, считал себя сведущим человеком, но всегда охотно выслушивал мнение франкфуртского корреспондента, энциклопедически образованного человека.
- Ну, а что вы скажете о своей поездке? - спросил фон Дирксен. Беседа, ради которой Зорге приехал к послу, подходила к своей кульминации. - Как вы оцениваете обстановку в Китае?
- Она не удивляет меня, - ответил Зорге. - Во всяком случае, поведение Японии логично, оно вытекает из всей ее многолетней политики.
- То есть?
- Видите ли, за сорок пять лет до русско-японской войны в японском флоте было только одно паровое судно - прогулочная яхта, которую английская королева подарила микадо. Да и эта яхта стояла на приколе, потому что не знали, как управляться с паровым двигателем. А в начале века Япония располагала мощным современным военно-морским флотом в полторы сотни вымпелов и водоизмещением почти в триста тысяч тонн! В сравнении с паровой прогулочной яхтой в четыреста тонн это кое-что значит... Я привык оперировать фактами.
- Да, но сейчас близится уже вторая половина нашего века. - Фон Дирксен сказал так, чтобы подзадорить собеседника. Зорге понял это и продолжал с нарастающей горячностью:
- Я хочу сказать, что военный флот строят не для прогулок, хотя морскому флоту Японии положила начало прогулочная яхта. Подтверждением этому может служить русско-японская война. Она началась с нападения японских кораблей на русскую эскадру. Это уже двадцатый век. Не так ли? Флот, как и японская армия, служит основой политики создания "сферы сопроцветания Великой Азии". Вспомните: сначала захват Кореи, потом интервенция в России, оккупация Маньчжурии, теперь война в Китае. Я глубоко уверен, что японская экспансия не ограничится проникновением в Китай. Кстати говоря, наше положение там весьма сложно. С одной стороны, мы сближаемся с японцами, с другой - помогаем Китаю, поставляем оружие Чан Кайши и держим в китайской армии своих военных советников.
Фон Дирксен все с большим интересом следил за ходом мыслей своего экспансивного собеседника. Корреспонденту нельзя отказать в логике, в политической хватке. Германского посла в Токио давно тревожила ситуация, которая сложилась на Дальнем Востоке. Фон Дирксен обладал большим дипломатическим опытом, но в данном случае все еще не решил, как выйти из сложного, даже щекотливого положения. Теперь многое зависело от того, как он, фон Дирксен, будет информировать министерство иностранных дел в Германии. В раздумье посол сказал:
- На Дальнем Востоке мы продолжаем придерживаться политики нейтралитета.
- И держим в Китае наших советников во главе с генералом Фалькенгаузеном и его штабом! - иронически воскликнул Зорге. Он остановился перед фон Дирксеном, засунув одну руку в карман, а другой резко жестикулируя с зажатой в пальцах недокуренной сигаретой. - Германские советники были нужны, когда Чан Кайши воевал против китайской Красной армии. А теперь они действуют против Японии. Фалькенгаузену пора ехать в Берлин. Да, да!.. Это лакированный сапог, а не человек. Пусть марширует на Унтерден-Линден, здесь ему нечего делать. Иначе они наломают дров...
В кабинете немецкого дипломата редко кто позволяя себе такие выражения. Фон Дирксена несколько шокировала несдержанность Зорге.
- Если отбросить излишнюю горячность, в ваших словах есть трезвость суждений, - невозмутимо произнес фон Дирксен, - но отзыв наших военных советников усилил бы позиции русских. В политике не бывает вакуума. Русские тотчас же займут освободившиеся места наших военных советников в китайской армии. Мы окажемся в проигрыше.
- Русские прежде всего знают, чего они хотят, а мы не знаем, - возразил Зорге. - Кремль не желает усиления Японии, выступает против ее агрессивной политики и поэтому кроме советников посылает в Китай своих добровольцев-летчиков. Это же не секрет!.. У русских позиция ясна. Вспомните советского генерала Блюхера, главного советника китайской армии, который отлично знал, чего он хочет в Китае - победы национальных сил. А мы чего хотим? Может быть, помогать русским? Я этого не понимаю! Получается, что мы сотрудничаем с Советами в японо-китайском конфликте. Да, да! Мы оказываемся в одной лодке с большевиками!..
Зорге зажег погасшую сигарету и зашагал перед фон Диркееном, который не сводил с него глаз.
- А Чан Кайши ведет двойную политику, двойную игру. Он ненавидит коммунистов больше, чем японских империалистов. Японская армия сильнее китайской. Япония оружием и подкупом победит продажных китайских генералов. Я не удивлюсь, если она купит и самого Чан Кайши. Что тогда?
Вы представляете себе, в каком положении окажется Фалькенгаузен и его сотрудники? Мы не можем рисковать и делить ответственность за поражение Чан Кайши. Его разгром свалят на германских советников... Фалькенгаузену нужно уезжать, и немедленно, пока он не сел в лужу и не посадил туда наш генеральный штаб. Не думаю, чтобы фюрер остался доволен потерей военного престижа Германии. Тогда полетят головы. Да, да!.. И это будет правильно! Это тоже надо принимать во внимание... Впрочем, я человек штатский, может быть, не во всем разбираюсь, но, насколько мне известно, полковник Отт тоже так думает. А в военных вопросах он куда больший авторитет, чем кто-либо другой. К тому же он умеет мыслить не только узковоенными категориями...
Рихард заговорил уже более спокойно, расхаживая большими шагами по кабинету.
- Ну, а что касается нашей политики в Китае, то здесь мы должны укреплять свои экономические позиции... Япония, господин посол, не посмеет вытеснить нас из промышленной, торговой, банковской, какой угодно экономической сферы. Вульгарно выражаясь, мы должны разделить с японцами китайский рынок. Пока они воюют, надо занимать ключевые позиции в Шанхае, в Нанкине, во всех районах страны. Делать это надо сейчас, иначе мы рискуем опоздать на автобус... Вы не согласны со мной, господин фон Дирксен? В экономике я считаю себя компетентнее, нежели в военных вопросах, ведь я много лет изучал банковское дело в Китае... Правда, банкира из меня не получилось, я стал лишь корреспондентом...
В рассуждениях Зорге была железная логика.
Совсем не случайно он упомянул в разговоре с фон Дирксеном и фамилию военного атташе полковника Отта. Зорге начал большую и сложную игру, которая в случае удачи сулила большие перспективы. Он всячески, где только возможно, стремился раздувать авторитет военного атташе. За последнее время в немецкой колонии упорно распространялись слухи о том, что фон Дирксен покидает свой пост в Токио. Человек, связанный родственными узами с одним из рурских магнатов, Герберт фон Дирксен пользовался большим влиянием в германском министерстве иностранных дел. Поговаривали, что Дирксен станет немецким послом в Лондоне. Зорге подумал: а почему бы полковнику Отту не занять место фон Дирксена? Сначала эта идея показалась столь невероятной и дерзкой, что Зорге сразу же отбросил ее. Но потом он снова и снова возвращался к завладевшей им мысли. Почему не рискнуть? Игра стоит свеч!.. Он просто задохнулся, прикинув, какие возможности открылись бы перед ним в случае удачи. А если не выйдет, Рихард ничем не рискует.
Полковник Эйген Отт считал Зорге своим закадычным другом. Они были знакомы несколько лет, давно перешли на "ты" и часто вели самые доверительные разговоры. Зорге подчас снабжал военного атташе такими материалами, которые он вряд ли мог раздобыть помимо Рихарда. И в компании за столом Зорге тоже был незаменим...
Зорге полагал, что продвижение его "приятеля" Отта по иерархической лестнице могло бы открыть доступ к обширной секретной и пока недоступной ему информации, поступающей в германское посольство. И еще одно немаловажное обстоятельство - через нового посла можно было бы как-то влиять на политические события. Ведь удалось же Рихарду убедить Отта в необходимости отзыва германских советников из Китая.
Чем больше Зорге раздумывал над возникшей идеей, тем больше убеждался, что она вовсе не так уж невыполнима. Перемещение военного работника на дипломатический пост будет выглядеть как усиление влияния генеральских кругов в Берлине. Рейхсверовский офицер, годами связанный с немецкой разведкой, Отт располагает отличными связями в высших военных кругах рейха. Там его кандидатуру поддержат. Даже советник Гитлера генерал Кейтель всячески протежирует исполнительному офицеру, кстати сказать дальнему родственнику супруги военного советника фюрера... Нужно только очень осторожно подбросить эту мысль, чтобы казалось, будто она сама собой родилась у того же Дирксена или Кейтеля... Надо всячески рекламировать Отта.
В разговоре с фон Дирксеном Зорге очень хотелось спросить о предстоящих переменах в посольстве, но он удержался. Рихард давно взял за правило - никого ни о чем не расспрашивать, не проявлять и малейшего намека на любопытство. С годами, наблюдая людей, он сделал один немаловажный психологический вывод люди чаще всего говорят для самих себя. Это доставляет им удовольствие. Либо они хотят блеснуть своей осведомленностью, эрудицией, произвести впечатление, либо просто что-то рассказывают, предаваясь воспоминаниям, совсем не задумываясь, интересен ли их рассказ собеседнику. Точно так же с секретами если человек доверяет другому, он так или иначе посвятит его в тайны, которыми обладает. Хотя бы частично. Надо только умело навести разговор на нужную тему и терпеливо ждать.
В тот вечер посол сам заговорил о возможном своем отъезде из Токио. Правда, говорил он отвлеченно, полунамеками, предположительно. Потом спросил Зорге, что он думает о полковнике Отте. Зорге отметил про себя: значит, система, разработанная им, уже действует...
- В каком смысле? - будто не поняв, спросил Зорге. - Он член национал-социалистской партии, хороший семьянин.
- Я спрашиваю о его деловых качествах, - прервал его фон Дирксен.
Зорге уклонился от прямого ответа:
- Во время последних маневров в Бад-Киссин, генерал-полковник Отт был в Германии, и его представили фюреру. Фюрер больше часа беседовал с ним в своем вагоне. Как я слышал, фюрер был очень внимателен к Отту и высказал одобрение по поводу его суждений о нашей дальнейшей политике.
Зорге бил по верной цели - для фон Дирксена мнение фюрера было решающим в оценке людей, даже в том случае, если сам он придерживался иного мнения.
Деловая часть беседы была исчерпана, и посол вновь заговорил о народном искусстве, о ваятелях, резчиках.
- Скажите, вы бывали в Москве? - спросил он Зорге.
- Нет, никогда, - ответил Рихард и тут же поправился:
- Только проездом, когда ехал в Китай. Я предпочитаю морские путешествия...
- В Москве вы могли бы купить очаровательные кустарные изделия - ватки, хохлому, палех...
Фон Дирксен до приезда в Токио несколько лет проработал послом в Москве и считал, что неплохо знает Россию. Он принялся объяснять франкфуртскому журналисту достоинства и различия русских народных изделий.
- Конечно, русские кустари не имеют ничего общего с японскими мастерами, но ватки очаровательны своим примитивом...
Зорге мысленно усмехнулся - ватки! Конечно, речь идет о знаменитых российских вятках - ярко размалеванных глиняных фигурках. Если бы фон Дирксен знал, что русский язык - это родной язык его, Рихарда, матери, которая на всю жизнь сохранила привязанность к Родине. Рихард без конца мог бы пересказывать ее рассказы о России, петь песни, которые она ему пела, наслаждаться звучанием русского языка. Но за все эти годы жизни в Японии Рихард не произнес ни одного русского слова, не спел ни одной русской песни. Зорге знал китайский, японский, английский, конечно, немецкий, говорил на любом из этих языков и только знание русского языка хранил как самую сокровенную тайну.
Было совсем поздно, когда Зорге, распрощавшись с фон Дирксеном, уехал из посольства.
Прошло еще несколько недель, и германский посол отправил в Берлин пространное донесение, в котором настоятельно предлагал отозвать немецких военных советников из Китая. Он писал:
"Нашим военным советникам во главе с Фалькенгаузеном придется разделить ответственность в случае поражения китайской армии...
По причинам, приведенным выше, в согласии с военным атташе господином Оттом, высказываюсь за немедленный отзыв всех немецких советников, еще находящихся в Китае. Что же касается Северного Китая, то он долго будет находиться под контролем японцев, и нам надо активизировать здесь экономическую деятельность германских фирм".
В незримой борьбе за отзыв германских советников из Китая победил Зорге. Посол фон Дирксен не мог и предполагать, что его донесение было фактически продиктовано советским разведчиком. Но в то время, когда шифровальщик готовил телеграмму посла для отправки, Зорге уже не было в Токио - он находился в самой гуще военных событий, разгоревшихся в Северном Китае...
7. ЭЙГЕН ОТТ СТАНОВИТСЯ ПОСЛОМ
Мост Лугоуцяо - одно из самых поэтических мест Китая. Когда-то, если верить легендам, здесь, проходила единственная дорога в столицу Небесной империи. Дальние путники, как бы они ни устали, как бы ни была длинна их дорога, в последний день своего путешествия поднимались задолго до рассвета, чтобы полюбоваться чарующим зрелищем жемчужно-лунного сияния на мосту Лугоуцяо.
Доктор Зорге вместе с полковником из японской разведки тоже приехал в Ванпин посмотреть "Предрассветное лунное сияние на мосту Лугоуцяо" - именно эти слова, произнесенные Цинским императором, высечены на белом камне. Теперь, через сотни лет, мост Лугоуцяо был знаменит и другим - здесь начиналась война. Потом военные действия откатились далеко на юг, японские войска взяли Нанкин, и мост остался в глубоком тылу, но все же война началась отсюда...
Полковник Хироси, восторженный почитатель красот природы и воинственно настроенный человек, хвастался по дороге, что японские войска наступают в Китае в три раза быстрее, чем наступали в России в начале нашего века. Он уверен, что кампания скоро победоносно закончится и начнется эра "сопроцветания Азии" под японской эгидой.
Хироси ненадолго прилетел в Пекин из Нанкина по служебным делам, познакомился с Зорге в офицерской компании и проникся к нему уважением. На другое утро полковник Хироси, помятый, бледный после ночной попойки, позвонил Рихарду в номер и предложил вместе позавтракать. Он рассыпался в комплиментах и предложил корреспонденту свой самолет до Нанкина - удобно и быстро. Они в тот же день будут на месте.
Зорге согласился, сказал только, что хотел бы ненадолго заехать на мост Лугоуцяо - он много слышал об этом световом чуде. Хироси вызвался сопровождать Зорге, он хорошо знает эти места.
Оставив машину у городских ворот, они пошли к мосту пешком по совершенно пустой улице мимо фанз, залитых призрачным светом, навстречу алеющему за рекой горизонту. Миновали каменных, коленопреклоненных слонов и застыли в изумлении перед открывшейся панорамой земли и неба. В низких гравиевых берегах серебрилась черная река, на востоке загорался багровый рассвет, а в небе громадной жемчужиной сияла луна и щедро бросала на землю потоки яркого света. Казалось, что белый мост с рядами серо-зеленых львов поднялся в воздух и плывет в этих потоках. Сияние луны и брезжущий розовый свет близкого восхода сливались и смешивались, будто воды двух могучих рек.
Львиные спины лоснились при луне, и каждая львиная морда имела свое выражение - свирепое, сытое, ленивое, сонное... Сто сорок львов, и ни один не похож на другого.
На середине моста стояла группа китайцев, созерцавших сияние луны. Они стояли недвижимо, словно на молитве в храме, но, заметив японского офицера, торопливо скрылись на берегу в глубоких тенях приземистых фанз.
Рихард испытывал огромное наслаждение. Это была ночь поэзии, но обаяние лунного чуда было нарушено, когда Хироси сказал:
- Удивляюсь, почему они так боятся японцев, - он кивнул на ушедших китайцев.
- Считают вас оккупантами, вероятно поэтому - Но мы несем им свет, такой же, как эта луна, несем культуру. Мы хотим, чтобы Азия была только для азиатов.
В самолете Хироси продолжал рассуждать о высокой японской миссии на континенте.
- Мы с вами две страны, которые изменят мир - в Азии и в Европе, напыщенно говорил он. - Нас объединяет антикоминтерновский пакт. Я был в восторге, когда его подписали. И я вам скажу, что здесь, в Китае, мы тоже выполняем свои обязательства. Ведь нам приходится сражаться главным образом с коммунистическими войсками. Чан Кайши бережет свои части и бросает против нас фанатиков-коммунистов. В итоге это неплохо. Освобождая Китай, мы осуществляем санитарные функции, очищаем мир от коммунизма. В Нанкине вы это сами увидите... С Чан Кай-ши мы можем еще договориться, с коммунистами - никогда.
Среди словесной шелухи, рассыпаемой Хироси, Зорге нашел для себя несколько полноценных зерен.
Вскоре после японского нападения на Китай Чан Кайши вынужден был заключить соглашение с командованием китайской Красной армии о совместной борьбе с захватчиками. Казалось, наконец-то междоусобная война прекратилась и силы гоминдановского и коммунистического Китая объединились для отражения японской агрессии. Но из рассуждений Хироси легко сделать вывод, что Чан Кайши продолжает свою вероломную политику. Он хочет истребить коммунистические войска руками японцев. Значит, возникший союз очень шаток.
Чем ближе самолет подходил к Нанкину, тем озабоченнее становился пилот и чаще напоминал стрелку-радисту внимательно следить за воздухом. Нервозность пилота передалась и полковнику.
- На фронте, - сказал он, - отмечено появление советских летчиков, говорят, они добровольцы и прилетели на своих машинах, со своими боеприпасами. Но откуда все это берется у добровольцев? Для меня совершенно ясно: Советский Союз помогает Китаю...
Зорге возликовал в душе, у него сразу поднялось настроение. "Значит, наши помогают Китаю и в военном отношении, японским милитаристам не так-то просто будет добиться победы". Зорге почувствовал себя в одном строю с неизвестными ему советскими волонтерами, которые где-то здесь, совсем близко, и, так же как он, выполняют свой интернациональный долг.
В Нанкине, куда Хироси и Зорге прилетели к полудню, продолжалась кровавая вакханалия, начавшаяся с захватом города. На улицах лежали трупы расстрелянных в разных концах города дымились пожарища; горело здание советского посольства. Всюду бесчинствовали японские офицеры и солдаты. Они жгли, насиловали, грабили, охотились за китайцами, искали переодетых военных. Принадлежность к солдатской профессии определяли по стриженым волосам, по мозолям на руках, набитым винтовкой. Но мозоли на руках были и у рабочих...
Подготовка японской агрессии против гоминдановского Китая совсем не означала, что для Советского Союза ослабевает угроза нападения со стороны Японии. Новый командующий Квантунской армией, бывший начальник полевой жандармерии, генерал Тодзио докладывал в генеральный штаб:
"Если рассматривать теперешнюю обстановку в Китае с точки зрения подготовки войны против Советского Союза, то наиболее целесообразной политикой для нас должно быть нанесение удара по нанкинскому правительству, что устранило бы угрозу нашему тылу".
Нападение на Китай японская военщина рассматривала с точки зрения подготовки к большой войне против Советской страны. Это подтверждалось данными о численности Квантунской армии, которыми располагал Зорге.
Во время "мукденского инцидента" Квантунская армия насчитывала 50 тысяч солдат - 20 процентов японской армии. Через пять лет вблизи дальневосточных границ Советского Союза было уже 270 тысяч солдат Квантунской армии. Возрастала численность всех японских войск, но Квантунская армия росла неизмеримо быстрее - в 1937 году в Маньчжурии находилась уже треть японской армии.
Зорге подсчитал: количество танков в Квантунской армии за эти годы увеличилось в одиннадцать раз, самолетов стало почти втрое больше, орудий - в четыре раза. К границам Советского Союза прокладывали стратегические дороги, в Северной Маньчжурии строили казармы, военные склады, аэродромы...
Нет, по всему было видно, что японская военщина совсем не собиралась изменять свою враждебную политику по отношению к Советской стране.
Все это Рихард Зорге узнал за полтора месяца до начала военных действий в Китае и информировал об этом Центр. Японские войска продолжали сосредоточиваться в районе Великой китайской стены и были готовы начать наступление, но для этого требовался очередной "инцидент". Он произошел 7 июля 1937 года у старинного моста Лугоуцяо, или Марко Поло, как называли его иностранцы. Мост находился в двадцати ли от Пекина. Как оказалось, генерал Доихара Кендзи заранее прибыл на место событий...
В ту ночь вблизи моста проходили маневры японской дивизии. Китайские войска стояли рядом, в Ванпине, маленьком городке, обнесенном высокой каменной стеной. С китайской стороны раздались якобы выстрелы, и начальник японской специальной службы заявил протест китайскому генералу. Он сказал, что в дивизии исчез рядовой Исияма, он, вероятно, убит или похищен китайцами. К городским воротам подступили японские войска и потребовали, чтобы их пустили в город для поисков пропавшего солдата. Китайцы отказались это сделать, тогда японский батальон, при поддержке артиллерии, начал штурмовать городские ворота. А к этому времени рядовой Исияма уже нашелся. Оказалось, что в тот день Исияма съел слишком много жирного - целую утку, которую он раздобыл с товарищем. Ночью, как раз во время учений, у него разболелся живот, и солдат Исияма перед самой перекличкой ушел заниматься делом, в котором его никто не мог заменить...
Сначала к месту военных действий Зорге отправил Вукелича, затем и сам решил выехать туда, чтобы выяснить обстановку, проверить те выводы, которые сделали разведчики в связи с начавшимися событиями в Китае. Одзаки утверждал, и Зорге был с ним абсолютно согласен, что Япония надолго завязнет в Китае, начавшаяся война не принесет ей решающих успехов, только отвлечет значительные национальные ресурсы. Что же касается Китая, то сопротивление его будет постепенно возрастать и вызовет к жизни новые силы для борьбы с интервентами.
Центр в Москве ждал дополнительной информации о Китае. Макс Клаузен каждый раз, когда ему удавалось связаться с "Висбаденом", передавал Зорге лаконичные, настойчивые радиограммы: "Сообщайте, что происходит в Китае".
Оформление документов не вызвало особых затруднений - визы, паспорт, рекомендательное письмо из японского генерального штаба - все было в кармане. Рихарду нужно было только нанести прощальный визит послу Герберту фон Дирксену.
Перед отъездом в Китай доктор Зорге, до глубокой ночи, просидел у посла. Это был деловой визит, но разговор часто переходил на отвлеченные темы. Оба они увлекались коллекционированием древних восточных статуэток, и беседа об этом доставляла им истинное удовольствие. Зорге рассказывал, как в Киото ему удалось за бесценок купить чудесную статуэтку будды Майтреи. Несомненно это работа северных мастеров - сочетание наивного примитива и такой искуснейшей резьбы, передающей тончайшие нюансы характера божества, а скорее характера самого резчика.
- Как вам удается добывать такие уникумы! - не скрывая зависти, воскликнул фон Дирксен.
- Мне просто везет! - усмехнулся Зорге. - Вероятно, это компенсация за бродяжий характер. Я люблю скитаться по свету.
Зорге вытянул из пачки сигарету, затянулся дымом и снова зашагал по кабинету, чуть-чуть припадая на правую ногу.
Под потолком горела яркая люстра, на письменном столе на тяжелой подставке тоже стояла зажженная лампа. Был включен и торшер между кожаным диваном и креслами. В одном из них сидел уже пожилой, беловолосый посол фон Дирксен. Он любил яркий свет, и ни один уголок кабинета не оставался в тени. В этом ярком, раздражающем свете морщины, бороздившие лицо Зорге, казались еще более глубокими, и выглядел он сейчас значительно старше своих сорока двух лет. Зато глаза его сейчас поголубели и молодо глядели из-под широких бровей. Выражение его лица постоянно менялось - то это было суровое лицо скифа, то оно становилось вдруг детски добродушным, и тогда из глаз, только что метавших колючие искры, лучилась мягкая, добрая теплота.
Его собеседник Герберт фон Дирксен, педантичный, подтянутый дипломат старой немецкой школы, отрывисто посасывал сигару, выпуская клубы дыма, казавшиеся прозрачными в ярком свете.
- К сожалению, я прикован к креслу, к столу, кабинету, - сказал Дирксен. У корреспондента больше возможностей, нежели у дипломата.
- Я помогу вам, - засмеялся Зорге. - Знаете, если меня убьют в Китае, я завещаю вам свою коллекцию. Согласны?..
Фон Дирксен предостерегающе поднял руку:
- Послушайте, господин Зорге, я не суеверен, но все же на вашем месте я бы не стал так шутить перед отъездом... Зачем искушать судьбу?
- Вы отказываетесь? - продолжал шутить Зорге, и в глазах его прыгали веселые чертики. - В таком случае вы не проиграете, даже если я останусь в живых! Я подарю вам статуэтку Майтреи. Завтра же привезу ее вам.
- Я бессилен против такого соблазна, - рассмеялся фон Дирксен. - Послу нравился этот веселый, непоседливый корреспондент, умевший прекрасно ориентироваться в сложнейшей политической обстановке. Фон Дирксен не первый год был в Японии, считал себя сведущим человеком, но всегда охотно выслушивал мнение франкфуртского корреспондента, энциклопедически образованного человека.
- Ну, а что вы скажете о своей поездке? - спросил фон Дирксен. Беседа, ради которой Зорге приехал к послу, подходила к своей кульминации. - Как вы оцениваете обстановку в Китае?
- Она не удивляет меня, - ответил Зорге. - Во всяком случае, поведение Японии логично, оно вытекает из всей ее многолетней политики.
- То есть?
- Видите ли, за сорок пять лет до русско-японской войны в японском флоте было только одно паровое судно - прогулочная яхта, которую английская королева подарила микадо. Да и эта яхта стояла на приколе, потому что не знали, как управляться с паровым двигателем. А в начале века Япония располагала мощным современным военно-морским флотом в полторы сотни вымпелов и водоизмещением почти в триста тысяч тонн! В сравнении с паровой прогулочной яхтой в четыреста тонн это кое-что значит... Я привык оперировать фактами.
- Да, но сейчас близится уже вторая половина нашего века. - Фон Дирксен сказал так, чтобы подзадорить собеседника. Зорге понял это и продолжал с нарастающей горячностью:
- Я хочу сказать, что военный флот строят не для прогулок, хотя морскому флоту Японии положила начало прогулочная яхта. Подтверждением этому может служить русско-японская война. Она началась с нападения японских кораблей на русскую эскадру. Это уже двадцатый век. Не так ли? Флот, как и японская армия, служит основой политики создания "сферы сопроцветания Великой Азии". Вспомните: сначала захват Кореи, потом интервенция в России, оккупация Маньчжурии, теперь война в Китае. Я глубоко уверен, что японская экспансия не ограничится проникновением в Китай. Кстати говоря, наше положение там весьма сложно. С одной стороны, мы сближаемся с японцами, с другой - помогаем Китаю, поставляем оружие Чан Кайши и держим в китайской армии своих военных советников.
Фон Дирксен все с большим интересом следил за ходом мыслей своего экспансивного собеседника. Корреспонденту нельзя отказать в логике, в политической хватке. Германского посла в Токио давно тревожила ситуация, которая сложилась на Дальнем Востоке. Фон Дирксен обладал большим дипломатическим опытом, но в данном случае все еще не решил, как выйти из сложного, даже щекотливого положения. Теперь многое зависело от того, как он, фон Дирксен, будет информировать министерство иностранных дел в Германии. В раздумье посол сказал:
- На Дальнем Востоке мы продолжаем придерживаться политики нейтралитета.
- И держим в Китае наших советников во главе с генералом Фалькенгаузеном и его штабом! - иронически воскликнул Зорге. Он остановился перед фон Дирксеном, засунув одну руку в карман, а другой резко жестикулируя с зажатой в пальцах недокуренной сигаретой. - Германские советники были нужны, когда Чан Кайши воевал против китайской Красной армии. А теперь они действуют против Японии. Фалькенгаузену пора ехать в Берлин. Да, да!.. Это лакированный сапог, а не человек. Пусть марширует на Унтерден-Линден, здесь ему нечего делать. Иначе они наломают дров...
В кабинете немецкого дипломата редко кто позволяя себе такие выражения. Фон Дирксена несколько шокировала несдержанность Зорге.
- Если отбросить излишнюю горячность, в ваших словах есть трезвость суждений, - невозмутимо произнес фон Дирксен, - но отзыв наших военных советников усилил бы позиции русских. В политике не бывает вакуума. Русские тотчас же займут освободившиеся места наших военных советников в китайской армии. Мы окажемся в проигрыше.
- Русские прежде всего знают, чего они хотят, а мы не знаем, - возразил Зорге. - Кремль не желает усиления Японии, выступает против ее агрессивной политики и поэтому кроме советников посылает в Китай своих добровольцев-летчиков. Это же не секрет!.. У русских позиция ясна. Вспомните советского генерала Блюхера, главного советника китайской армии, который отлично знал, чего он хочет в Китае - победы национальных сил. А мы чего хотим? Может быть, помогать русским? Я этого не понимаю! Получается, что мы сотрудничаем с Советами в японо-китайском конфликте. Да, да! Мы оказываемся в одной лодке с большевиками!..
Зорге зажег погасшую сигарету и зашагал перед фон Диркееном, который не сводил с него глаз.
- А Чан Кайши ведет двойную политику, двойную игру. Он ненавидит коммунистов больше, чем японских империалистов. Японская армия сильнее китайской. Япония оружием и подкупом победит продажных китайских генералов. Я не удивлюсь, если она купит и самого Чан Кайши. Что тогда?
Вы представляете себе, в каком положении окажется Фалькенгаузен и его сотрудники? Мы не можем рисковать и делить ответственность за поражение Чан Кайши. Его разгром свалят на германских советников... Фалькенгаузену нужно уезжать, и немедленно, пока он не сел в лужу и не посадил туда наш генеральный штаб. Не думаю, чтобы фюрер остался доволен потерей военного престижа Германии. Тогда полетят головы. Да, да!.. И это будет правильно! Это тоже надо принимать во внимание... Впрочем, я человек штатский, может быть, не во всем разбираюсь, но, насколько мне известно, полковник Отт тоже так думает. А в военных вопросах он куда больший авторитет, чем кто-либо другой. К тому же он умеет мыслить не только узковоенными категориями...
Рихард заговорил уже более спокойно, расхаживая большими шагами по кабинету.
- Ну, а что касается нашей политики в Китае, то здесь мы должны укреплять свои экономические позиции... Япония, господин посол, не посмеет вытеснить нас из промышленной, торговой, банковской, какой угодно экономической сферы. Вульгарно выражаясь, мы должны разделить с японцами китайский рынок. Пока они воюют, надо занимать ключевые позиции в Шанхае, в Нанкине, во всех районах страны. Делать это надо сейчас, иначе мы рискуем опоздать на автобус... Вы не согласны со мной, господин фон Дирксен? В экономике я считаю себя компетентнее, нежели в военных вопросах, ведь я много лет изучал банковское дело в Китае... Правда, банкира из меня не получилось, я стал лишь корреспондентом...
В рассуждениях Зорге была железная логика.
Совсем не случайно он упомянул в разговоре с фон Дирксеном и фамилию военного атташе полковника Отта. Зорге начал большую и сложную игру, которая в случае удачи сулила большие перспективы. Он всячески, где только возможно, стремился раздувать авторитет военного атташе. За последнее время в немецкой колонии упорно распространялись слухи о том, что фон Дирксен покидает свой пост в Токио. Человек, связанный родственными узами с одним из рурских магнатов, Герберт фон Дирксен пользовался большим влиянием в германском министерстве иностранных дел. Поговаривали, что Дирксен станет немецким послом в Лондоне. Зорге подумал: а почему бы полковнику Отту не занять место фон Дирксена? Сначала эта идея показалась столь невероятной и дерзкой, что Зорге сразу же отбросил ее. Но потом он снова и снова возвращался к завладевшей им мысли. Почему не рискнуть? Игра стоит свеч!.. Он просто задохнулся, прикинув, какие возможности открылись бы перед ним в случае удачи. А если не выйдет, Рихард ничем не рискует.
Полковник Эйген Отт считал Зорге своим закадычным другом. Они были знакомы несколько лет, давно перешли на "ты" и часто вели самые доверительные разговоры. Зорге подчас снабжал военного атташе такими материалами, которые он вряд ли мог раздобыть помимо Рихарда. И в компании за столом Зорге тоже был незаменим...
Зорге полагал, что продвижение его "приятеля" Отта по иерархической лестнице могло бы открыть доступ к обширной секретной и пока недоступной ему информации, поступающей в германское посольство. И еще одно немаловажное обстоятельство - через нового посла можно было бы как-то влиять на политические события. Ведь удалось же Рихарду убедить Отта в необходимости отзыва германских советников из Китая.
Чем больше Зорге раздумывал над возникшей идеей, тем больше убеждался, что она вовсе не так уж невыполнима. Перемещение военного работника на дипломатический пост будет выглядеть как усиление влияния генеральских кругов в Берлине. Рейхсверовский офицер, годами связанный с немецкой разведкой, Отт располагает отличными связями в высших военных кругах рейха. Там его кандидатуру поддержат. Даже советник Гитлера генерал Кейтель всячески протежирует исполнительному офицеру, кстати сказать дальнему родственнику супруги военного советника фюрера... Нужно только очень осторожно подбросить эту мысль, чтобы казалось, будто она сама собой родилась у того же Дирксена или Кейтеля... Надо всячески рекламировать Отта.
В разговоре с фон Дирксеном Зорге очень хотелось спросить о предстоящих переменах в посольстве, но он удержался. Рихард давно взял за правило - никого ни о чем не расспрашивать, не проявлять и малейшего намека на любопытство. С годами, наблюдая людей, он сделал один немаловажный психологический вывод люди чаще всего говорят для самих себя. Это доставляет им удовольствие. Либо они хотят блеснуть своей осведомленностью, эрудицией, произвести впечатление, либо просто что-то рассказывают, предаваясь воспоминаниям, совсем не задумываясь, интересен ли их рассказ собеседнику. Точно так же с секретами если человек доверяет другому, он так или иначе посвятит его в тайны, которыми обладает. Хотя бы частично. Надо только умело навести разговор на нужную тему и терпеливо ждать.
В тот вечер посол сам заговорил о возможном своем отъезде из Токио. Правда, говорил он отвлеченно, полунамеками, предположительно. Потом спросил Зорге, что он думает о полковнике Отте. Зорге отметил про себя: значит, система, разработанная им, уже действует...
- В каком смысле? - будто не поняв, спросил Зорге. - Он член национал-социалистской партии, хороший семьянин.
- Я спрашиваю о его деловых качествах, - прервал его фон Дирксен.
Зорге уклонился от прямого ответа:
- Во время последних маневров в Бад-Киссин, генерал-полковник Отт был в Германии, и его представили фюреру. Фюрер больше часа беседовал с ним в своем вагоне. Как я слышал, фюрер был очень внимателен к Отту и высказал одобрение по поводу его суждений о нашей дальнейшей политике.
Зорге бил по верной цели - для фон Дирксена мнение фюрера было решающим в оценке людей, даже в том случае, если сам он придерживался иного мнения.
Деловая часть беседы была исчерпана, и посол вновь заговорил о народном искусстве, о ваятелях, резчиках.
- Скажите, вы бывали в Москве? - спросил он Зорге.
- Нет, никогда, - ответил Рихард и тут же поправился:
- Только проездом, когда ехал в Китай. Я предпочитаю морские путешествия...
- В Москве вы могли бы купить очаровательные кустарные изделия - ватки, хохлому, палех...
Фон Дирксен до приезда в Токио несколько лет проработал послом в Москве и считал, что неплохо знает Россию. Он принялся объяснять франкфуртскому журналисту достоинства и различия русских народных изделий.
- Конечно, русские кустари не имеют ничего общего с японскими мастерами, но ватки очаровательны своим примитивом...
Зорге мысленно усмехнулся - ватки! Конечно, речь идет о знаменитых российских вятках - ярко размалеванных глиняных фигурках. Если бы фон Дирксен знал, что русский язык - это родной язык его, Рихарда, матери, которая на всю жизнь сохранила привязанность к Родине. Рихард без конца мог бы пересказывать ее рассказы о России, петь песни, которые она ему пела, наслаждаться звучанием русского языка. Но за все эти годы жизни в Японии Рихард не произнес ни одного русского слова, не спел ни одной русской песни. Зорге знал китайский, японский, английский, конечно, немецкий, говорил на любом из этих языков и только знание русского языка хранил как самую сокровенную тайну.
Было совсем поздно, когда Зорге, распрощавшись с фон Дирксеном, уехал из посольства.
Прошло еще несколько недель, и германский посол отправил в Берлин пространное донесение, в котором настоятельно предлагал отозвать немецких военных советников из Китая. Он писал:
"Нашим военным советникам во главе с Фалькенгаузеном придется разделить ответственность в случае поражения китайской армии...
По причинам, приведенным выше, в согласии с военным атташе господином Оттом, высказываюсь за немедленный отзыв всех немецких советников, еще находящихся в Китае. Что же касается Северного Китая, то он долго будет находиться под контролем японцев, и нам надо активизировать здесь экономическую деятельность германских фирм".
В незримой борьбе за отзыв германских советников из Китая победил Зорге. Посол фон Дирксен не мог и предполагать, что его донесение было фактически продиктовано советским разведчиком. Но в то время, когда шифровальщик готовил телеграмму посла для отправки, Зорге уже не было в Токио - он находился в самой гуще военных событий, разгоревшихся в Северном Китае...
7. ЭЙГЕН ОТТ СТАНОВИТСЯ ПОСЛОМ
Мост Лугоуцяо - одно из самых поэтических мест Китая. Когда-то, если верить легендам, здесь, проходила единственная дорога в столицу Небесной империи. Дальние путники, как бы они ни устали, как бы ни была длинна их дорога, в последний день своего путешествия поднимались задолго до рассвета, чтобы полюбоваться чарующим зрелищем жемчужно-лунного сияния на мосту Лугоуцяо.
Доктор Зорге вместе с полковником из японской разведки тоже приехал в Ванпин посмотреть "Предрассветное лунное сияние на мосту Лугоуцяо" - именно эти слова, произнесенные Цинским императором, высечены на белом камне. Теперь, через сотни лет, мост Лугоуцяо был знаменит и другим - здесь начиналась война. Потом военные действия откатились далеко на юг, японские войска взяли Нанкин, и мост остался в глубоком тылу, но все же война началась отсюда...
Полковник Хироси, восторженный почитатель красот природы и воинственно настроенный человек, хвастался по дороге, что японские войска наступают в Китае в три раза быстрее, чем наступали в России в начале нашего века. Он уверен, что кампания скоро победоносно закончится и начнется эра "сопроцветания Азии" под японской эгидой.
Хироси ненадолго прилетел в Пекин из Нанкина по служебным делам, познакомился с Зорге в офицерской компании и проникся к нему уважением. На другое утро полковник Хироси, помятый, бледный после ночной попойки, позвонил Рихарду в номер и предложил вместе позавтракать. Он рассыпался в комплиментах и предложил корреспонденту свой самолет до Нанкина - удобно и быстро. Они в тот же день будут на месте.
Зорге согласился, сказал только, что хотел бы ненадолго заехать на мост Лугоуцяо - он много слышал об этом световом чуде. Хироси вызвался сопровождать Зорге, он хорошо знает эти места.
Оставив машину у городских ворот, они пошли к мосту пешком по совершенно пустой улице мимо фанз, залитых призрачным светом, навстречу алеющему за рекой горизонту. Миновали каменных, коленопреклоненных слонов и застыли в изумлении перед открывшейся панорамой земли и неба. В низких гравиевых берегах серебрилась черная река, на востоке загорался багровый рассвет, а в небе громадной жемчужиной сияла луна и щедро бросала на землю потоки яркого света. Казалось, что белый мост с рядами серо-зеленых львов поднялся в воздух и плывет в этих потоках. Сияние луны и брезжущий розовый свет близкого восхода сливались и смешивались, будто воды двух могучих рек.
Львиные спины лоснились при луне, и каждая львиная морда имела свое выражение - свирепое, сытое, ленивое, сонное... Сто сорок львов, и ни один не похож на другого.
На середине моста стояла группа китайцев, созерцавших сияние луны. Они стояли недвижимо, словно на молитве в храме, но, заметив японского офицера, торопливо скрылись на берегу в глубоких тенях приземистых фанз.
Рихард испытывал огромное наслаждение. Это была ночь поэзии, но обаяние лунного чуда было нарушено, когда Хироси сказал:
- Удивляюсь, почему они так боятся японцев, - он кивнул на ушедших китайцев.
- Считают вас оккупантами, вероятно поэтому - Но мы несем им свет, такой же, как эта луна, несем культуру. Мы хотим, чтобы Азия была только для азиатов.
В самолете Хироси продолжал рассуждать о высокой японской миссии на континенте.
- Мы с вами две страны, которые изменят мир - в Азии и в Европе, напыщенно говорил он. - Нас объединяет антикоминтерновский пакт. Я был в восторге, когда его подписали. И я вам скажу, что здесь, в Китае, мы тоже выполняем свои обязательства. Ведь нам приходится сражаться главным образом с коммунистическими войсками. Чан Кайши бережет свои части и бросает против нас фанатиков-коммунистов. В итоге это неплохо. Освобождая Китай, мы осуществляем санитарные функции, очищаем мир от коммунизма. В Нанкине вы это сами увидите... С Чан Кай-ши мы можем еще договориться, с коммунистами - никогда.
Среди словесной шелухи, рассыпаемой Хироси, Зорге нашел для себя несколько полноценных зерен.
Вскоре после японского нападения на Китай Чан Кайши вынужден был заключить соглашение с командованием китайской Красной армии о совместной борьбе с захватчиками. Казалось, наконец-то междоусобная война прекратилась и силы гоминдановского и коммунистического Китая объединились для отражения японской агрессии. Но из рассуждений Хироси легко сделать вывод, что Чан Кайши продолжает свою вероломную политику. Он хочет истребить коммунистические войска руками японцев. Значит, возникший союз очень шаток.
Чем ближе самолет подходил к Нанкину, тем озабоченнее становился пилот и чаще напоминал стрелку-радисту внимательно следить за воздухом. Нервозность пилота передалась и полковнику.
- На фронте, - сказал он, - отмечено появление советских летчиков, говорят, они добровольцы и прилетели на своих машинах, со своими боеприпасами. Но откуда все это берется у добровольцев? Для меня совершенно ясно: Советский Союз помогает Китаю...
Зорге возликовал в душе, у него сразу поднялось настроение. "Значит, наши помогают Китаю и в военном отношении, японским милитаристам не так-то просто будет добиться победы". Зорге почувствовал себя в одном строю с неизвестными ему советскими волонтерами, которые где-то здесь, совсем близко, и, так же как он, выполняют свой интернациональный долг.
В Нанкине, куда Хироси и Зорге прилетели к полудню, продолжалась кровавая вакханалия, начавшаяся с захватом города. На улицах лежали трупы расстрелянных в разных концах города дымились пожарища; горело здание советского посольства. Всюду бесчинствовали японские офицеры и солдаты. Они жгли, насиловали, грабили, охотились за китайцами, искали переодетых военных. Принадлежность к солдатской профессии определяли по стриженым волосам, по мозолям на руках, набитым винтовкой. Но мозоли на руках были и у рабочих...