- Чем не сюжет?- говорю я ему.
- Это уже было, - отвечает он.
- Все уже было, - говорю я, продолжая наш "вечный разговор".- Важно, как это сделать.
И через пяток дней он мне показывает рассказец страниц на двенадцать. И видит Бог, что написан он здорово.
- Мне это не трудно, - говорит он.- То, что ты хотел видеть...
И я понимаю, насколько это разительно отличается от той его фантастической белиберды - "а ля Стругацкие", - которую напечатали в том самом журнале и которую он считал чуть ли не гениальной.
Там - мертвые бесполые персонажи в мертвом, придуманном им, космическом мире вымученно и натужно шутят, и непонятно, чего хотят. Здесь - целый кусок жизни, где есть похмелье, мама, непутевый сын, прохудившийся ботинок. А главное - желание жить дальше. Жажда жизни.
- Позволь не поверить тебе, - говорю я ему.- Ты сам так не думаешь.
- Может быть, - не спорит он.
Несколько дней после этого он ходит обновленным человеком. Но к писанине больше не притрагивается.
Были у нас и праздники. Когда мы по два дня подряд пили.
И вот однажды скуки ради, ужаснувшись от зияющей пустоты голых стен, решили что-нибудь написать на них. Сначала на ум приходили лишь матерные, самые простые и короткие слова. Но потом мы "разошлись".
"Здесь нет мамы"
- написал Борода, и я чуть ли не "запищал" от восторга, ощущая себя мелким пакостником, дорвавшимся до свободы.
"Чем сосать соленый клитор, лучше выпить водки литр"
- крупными буквами последовало дальше.
И мы решили, что это девиз всех алкоголиков. И выпили по этому поводу по полной.
Потом поняли, что обходить вниманием женский пол нельзя. И вспомнили:
"Пусть жена изменяет мне, только бы Родине не изменяла".
Дальше проще:
"Поспешишь - блядей насмешишь",
"Давайте пописаем на - брудершафт".
И закончили философским ерофеевским:
- Рыбка плавает в томате,
- Ей в томате хорошо.
- Ты чего, ебена матерь,
- Места в жизни не нашел?
На следующей пьянке мы пошли дальше, раздобыв у соседского мальчика цветные мелки. И добавили цвету в нашу алкогольную декорацию, нарисовав веселый пивной ларек с табличкой:
"Пиво навалом, мужики".
А рядом:
"Пивнюки".
После каждого подхода к стенке, как положено - по рюмочке.
И в скором времени стена, особенна та ее часть, что находилась поближе к столу, была вся размалевана.
- Миша, - как-то сказали мы соседскому мальчику лет одиннадцати, дав ему в руки мелок.- Хочешь написать что-нибудь на стене? Что душа твоя просит.
Миша молчал.
- Маму, конечно, не надо ругать, - продолжали мы свой "обалт".- А вот учителку можешь. Училка - дура, допустим. Если тебе этого мало - Говно.
И вот тут Миша громко сказал:
Проститутка, - и заливисто хохоча, всполошив даже пенсионного возраста собаку по кличке Мотя, убежал в свою комнату.
Затем очередь дошла и до соседки - музыкального работника.
- Мы вот здесь "бухаем", - говорим мы, встретив ее на общей кухне в облегающих лосинах.- Декорации в виде росписи на стенах есть. Не хватает только музыкального сопровождения - нашей пьянки.
- Может, сыграешь, Таня? - просим мы ее.- Мы знаем, что у тебя в комнате есть музыкальный инструмент.
И она, поломавшись немного, так, для приличия, сначала выпила, не по-женски, сразу же полстакана водки, догоняя нас. А потом и поиграла нам на пианино.
Все было бы ничего в этот день. Танька - девка справная. Но у нее есть пожарник. Иногда он неделями не появляется у Таньки, а тут прилетел, как на пожар.
- Словно почувствовал, - ворчливо говорит она. И наливает ему полную рюмку, усаживая за стол.
- Как с точки зрения пожарной безопасности?- очень "серьезно" спрашиваем мы его, показывая на стену.- Пивной ларек нормальный?
- Нормальный, - хохотнув, отвечает он. - Не хватает только огнетушителя.
И мы пририсовываем веселый огнетушитель в виде использованного презерватива.
Два-три раза в неделю приходила Маша. И кормила нас всяческими вкусностями, принесенными из дому. После этого Борода уходил "погулять", оставляя нас вдвоем. Ну, а после прогулок всегда приходил печальный.
- Чего ты не заведешь себе никого? - как-то спросил я у него.
- Да кому я нужен?- спокойно так сказал он.- Мать познакомила меня как-то с соседкой, но я сбежал от нее через неделю.
- Что-то не получилось?- спросил я.
- Да все, - в раздражении ответил он. Обрывая тем самым все дальнейшие разговоры на эту тему.
Правда, он сам иногда кое-что рассказывал мне. В том числе и о своей женитьбе, которая произошла лет двадцать назад. Он тогда жил с семьею в Пятигорске. Занимался театром. И на почве театра познакомился и женился на Марианне.
Марианна, как я понял из его рассказов, была даже по его меркам подслеповатым, неприспособленным существом. Что у них там могло не заладиться с Бородою, не знаю. Я так и не понял. Но прожили они два года, а потом разбежались.
И вот однажды, во время одного из Машиных посещений, Борода пошел "прогуляться", вернулся уже поздно вечером. Пьяный. И в руках у него была бутылка водки.
- Давай, вмажем, - предложил он мне.
И я из деликатности, так как в последнее время мы считались собутыльниками, выпил пару рюмок. Но захотелось безумно спать. И я, как он меня ни уговаривал выпить еще, начал укладываться.
Уже ночью сквозь сон слышу, что кто-то крадется в мою комнату. Открываю глаза. И вижу Бороду склонившимся надо мной.
- Юра, дай на бутылку, - просит он.
- Хватит тебе уже, - отвечаю.
- Ну, дай, - продолжает он пьяно канючить.
- Пошел на хер, Борода! Дай поспать, - говорю я ему и отворачиваюсь к стенке.
Он шарахается по комнате, что-то бубня себе под нос. И вот я уже отчетливо слышу слово "жмот". И потом: "Насрать мне на вас всех".
- Слушай! Пошел в жопу, - угрожающе говорю я ему. И только тогда он удаляется, по пути зацепив стул и устроив настоящую шумовую атаку в спящей квартире.
Через какое-то время, уж не знаю через сколько, но начало светать, он вновь объявился.
Теперь на нем не было трусов, только рубашка сверху наброшена. И глаза выдавали признаки явного безумия.
- Пойдем, выпьем, - предлагает он. И садится на краешек моей кровати.
- Борода, заебал. Откуда у тебя бутылка?- делаю вид, что сквозь сон спрашиваю его. А сам стараюсь не смотреть на его детскую писюльку-ниточку.
Борода что-то невразумительное бормочет, не думая прикрываться. А я про себя думаю: "Уж не гомик ли ко мне в гости пришел?".
- Что это такое!!!- кричу я, делая вид, что как будто только сейчас заметил, что он стоит без штанов.
И толкаю его, сильней, чем того хотел, в грудь. После чего он, будто совсем не имея веса, валится на пол.
- Иди, одень штаны! Пидарас, - говорю я ему, не думая делать акценты на этом слове.
А Борода тем временем пытается подняться с пола. И произносит угрозы, непонятно, в чей адрес. Кому-то обещает отомстить, кому-то разделаться с собственной жизнью. Я несколько раз отчетливо слышу слово "суицид" и понимаю, что Борода совсем допился.
Вскоре он ушел из комнаты и принялся слоняться по квартире. Должно быть, на кухне налетел на стол, потому что послышались звуки падающей посуды. Потом слышны были два голоса, и по большей части - выговаривающий Танькин.
Я представляю, что она могла подумать о нас, увидев Бороду без штанов?
Утром не хотелось вставать: надо было встречаться с Бородой глазами.
- Что это, - лежа в постели, подумал я, - алкоголизм Бороды, белая горячка или "шиза"? А если "шиза", то почему она гуляла без штанов?
"Не верится мне, - вспоминаю я вчерашнее, - что здесь замешаны гомосексуальные мотивы. Скорее всего, простой алкоголизм, с хорошей долей шизы. И больше ничего".
Театр еще может быть замешан, вот что. Потому что Борода мне как-то рассказывал о тренинге с раздеванием у них в театре. Они чуть ли не первые в стране по чьей-то методике, чтобы освободиться от комплексов, раздевались донага - и мальчики, и девочки, все вместе. Ну, а после этого им уже нечего было прятать на сцене. Им уже ничего страшно не было.
Так что, скорее всего оттуда "ветер дует" - из его романтической театральной юности.
Вспомнилась опять вчерашняя ночь. И это бормотание его про самоубийство.
- Надо пойти посмотреть, что с ним, - подумал я. А выбираться из теплой постели не хочется.
"Будто в чем-то виновен", - говорю я себе. И иду к нему в комнату. Открываю дверь и вижу его все также с голой жопой, валяющегося поперек кровати. На столе пустой бутылек со снотворным и записка. Как оказалось впоследствии, предполагаемая предсмертная.
Я прислушиваюсь и понимаю, что он дышит. Тереблю его - он зарылся лицом в подушку. Может, думаю, надо вызвать "скорую"?
Через какое-то время он приходит в себя и сразу же прячет глаза, но следы ночного безумия на его лице еще присутствуют.
Я понимаю, что "скорая" ему не нужна, тем более, что снотворного оставалось в бутыльке таблеток 7-8. Доза не страшная. Выкарабкается.
Уже на улице достаю записку из кармана. И "офигеваю". Оказывается, ночью у него в комнате такие драмы разворачивались, что в это даже трудно поверить.
"Гуд бай, говенная жизнь", - пишет он.
И с новой строчки, его коронное: "Насрать мне на всех вас". С тремя восклицательными знаками.
Далее следует сползающими вниз буквами: "Спасибо за все... Отец родной".
Дальше в углу записки: "P.S. Хотел кучу говна высрать на столе".
И совсем уж каракулями, так что с трудом удалось разобрать:
"Не получилось по причине отсутствия".
"Ну, ты и мудак, Борода", - подумал я, и скомкал в руках записку. Хотел, было выбросить ее, но не стал. И сунул в карман.
"Не так часто в моих руках оказываются предсмертные записки, - подумал я. - Хотя... какие они к черту предсмертные? Фарс. Театр. Опять театр и больше ничего. Чувачок знал, хоть и пьян был, что доза не смертельна, поэтому мог позволить себе кураж. Это действие театральное".
Не был он за гранью, где начинается безумие. Или за гранью, где начинается отчаянье. Не было в нем и той самой обреченности, когда понимаешь, что все, что происходит с человеком - всерьез.
"Хотя, - вспомнил я, - кто-то рассказывал мне, что провел с самоубийцею, как оказалось впоследствии, последние его полчаса. И удивился обыденности той ситуации.
Ничего внешне, казалось, не предвещало трагедии. Все было, как обычно: выпили - закусили, пошутили и - опять выпили. А потом он ушел в другую комнату, и размозжил себе черепушку - будучи охотником - сразу же из двух стволов ружья.
Так что, хрен их, самоубийц, знает. Тем более, что Борода несколько раз лежал в "шизовке". Может быть, это одна из репетиций? Хотя, мне кажется, с теми, кто так часто репетирует, ничего и не случается. Что, впрочем, тоже, наверное, не совсем так".
Через пару дней - раньше никак не мог себя заставить - я решил навестить Бороду. Он был в нормальном состоянии, но некоторая побитость в его облике все же ощущалась. Тем не менее, мы делали вид, что ничего не произошло. Борода, как мне кажется, помнил не все, что случилось с ним в тот день. И, может быть, не все про записку. Что прощало его в какой-то мере в моих глазах.
- Таня приглашает нас на пирог, - через какое-то время зайдя ко мне в комнату, говорит Борода.
- Пить надоело, - отвечаю я ему.
- Мне тоже, - будто оправдываясь, говорит он.
Но, тем не менее, в скором времени мы уже сидим на общей кухне, и "приканчиваем" Танькин пирог с мясом.
Сначала Борода не пил. Но к концу поедания пирога вдруг сорвался: налил в фужер водки по самые края и выпил залпом, не закусывая. Потом налил себе еще. И опять выпил. И начал сразу же, без какого-либо перехода, читать свои стихи.
"Тревожный симптом", - подумал я. А Борода тем времен все больше вдохновлялся. Таня раскачивалась в такт его голосу. Видимо, желала прослыть женщиной, которой не чуждо прекрасное. И я не мог не отметить, что к Бороде вернулась частичка того дьявольского обаяния, каким он пленил нас когда-то в юности.
"Только бы по мере выпитого он опять не ощутил себя гением, - подумал я.- Когда поэт и толпа, в данный момент толпа - это я, оказываются по разные стороны баррикад. Тогда с его стороны может последовать любой фортель. Честно говоря, мне надоело возиться с ним. Быть нянькой ему. Давать роздых его маме".
Вскоре пришла Маша, и Бороду окончательно понесло. Своими повадками он напоминал подвыпившего Кису Воробьянинова: и начал говорить двусмысленности в адрес женщин.
- Будь ласковее с поэтом, - попросил я Машу. И, кажется, зря это сделал. Борода на свой манер истолковал ее расположенность. А я подумал, что ситуация начинает походить на ту, что случилась уже с нами ранее.
"Нет, сегодня я этого не допущу, - сказал я себе.- Хрен ты меня заведешь, Борода!"
Хотя, он, честно говоря, надоел мне своими истериками. И я понял, что мне надо уже в ближайшее время искать другое пристанище.
Тут появилась еще одна бутылка, ее принесла Татьяна. Бутылка была подернута пылью - видимо, пряталась от пожарника.
- Смотри, Борода, баба крутится - подлезь к ней, - говорю я ему. Только много не пей.
Борода хмыкнул в ответ. А я понял вдруг, что женщина ему давно не нужна. Для него это непреодолимый барьер, за который он уже не переступит. И даже если у него еще что-то шевелится, сделать шаг к "этому" он не способен. Аплодисменты сорвать, как стареющая женщина - это он может. А вот пойти дальше просто неспособен.
Страхи, комплексы, которые принесла ему его вторая жена, окончательно "выбили его из седла".
Даже если ему привести путану и хорошо заплатить ей. Толку не будет. После этого Борода будет мечтать о той, которая его поймет и оценит. И так, с завышенной меркой, и помрет, живя без женщин.
Затем все развивалось, как я и предчувствовал. Борода "пошел в разнос" и начал грубить Татьяне.
- У нее есть пожарник. Что ей еще надо?- говорил он мне так, чтобы слышала Татьяна.
После чего Татьяна с Машей принялись мыть посуду. А мы отправились с Бородой в комнату.
- Сдрейфил ты, Борода, - говорю я ему.- Тебе не даст даже Татьяна.
- У нее есть пожарник, - отвечает он.
- У всех у нас есть пожарник, который отвечает в городе за пожары, говорю я.
И Борода начинает куда-то собираться. Через какое-то время подходит ко мне и требовательно просит денег."Да пускай нажирается хоть до усрачки", подумал я. И отсчитал ему, сколько он попросил.
- Только пить будешь один, - сказал я ему. - И давай без ночных визитов в мою комнату сегодня.
- Да насрать мне на вас на всех! - своим коронным выражением ответил Борода. И, перепутав левый ботинок с правым, ушел за бутылкой.
Уже ночью, не знаю когда, я просыпаюсь от того, что на меня кто-то смотрит. Открываю глаза - и вижу Бороду, стоящим около кровати словно привидение.
Рядом со мной лежит Маша и крепко спит. Ноги и грудь ее оголены, лишь живот и бедра, как она любит, прикрыты одеялом.
- Что тебе надо? - спрашиваю я его. И прикрываю Машу одеялом.
Он молчит. Потом, плохо выговаривая слова, произносит:
- Пойдем, выпьем водки.
- Какая водка, Борода, - говорю я ему.- Ты что, не видишь, что я с девушкой?- И замечаю в этот момент, что он, оказывается, все это время держит руку в штанах, на члене.
- Ты что, Борода, решил "вздрачнуть"? - спросонья спрашиваю я его.
Он ни капли не смущаясь, истерично хохочет мне в ответ. Затем садится, как в прошлый раз, на краешек моей кровати - cлава Богу, убрал руку - и начинает говорить мне, несколько раз повторяя одно и то же, что с Машей он договорился.
- О чем ты с Машей договорился? - не на шутку "заводясь", спрашиваю я.
Он продолжает то же самое:
- Кухня... мы были на кухне... мы с ней договорились. Я женюсь на ней.
И тут я соскакиваю с кровати и начинаю дубасить его. Он сразу же падает на пол, на спину. И взгляд его трезвеет. Вразумительным голосом он сначала кричит: "Не бей меня!", а потом истошным: "На помощь!".
Сначала просыпается Маша и пытается, закрываясь простыней, удержать меня. А потом в дверях вырастает напуганная Татьяна в ночнушке. Я в последний раз наношу пинок ему в живот и чувствую, что гнев отпустил меня.
- Уползай отсюда, гад!- говорю я ему.
Он отползает к ногам Татьяны.
- Забирай его отсюда, - говорю я ей.
И Татьяна уводит его к себе в комнату.
- Алкоголик проклятый! Драчило! Чтоб я больше тебя не видел здесь! кричу ему вслед я.
А сам думаю, что оправдываю этим себя перед Татьяной за то, что начистил ему морду.
- Что произошло?- спрашивает меня Маша.
- Это я тебя должен спросить, - говорю я ей. Хотя знаю, что не прав.
- Он утверждает, - тем не менее, продолжаю, - что обо всем с тобой договорился на кухне.
- О чем договорился?- устало спрашивает она.- И ты поверил? Тогда тебе нужно лечиться вместе с ним. Давай, я тебя определю в "больничку".
Пока я собирал свои шмотки, чтобы уехать отсюда, Бороду "сдуло".
- Он даже не смыл кровь с лица, - сказала провожавшая нас Татьяна, - и убежал на улицу.
- Когда вернется, - попросил я ее, - передай ему, чтобы сваливал отсюда. Три дня ему даю.
- Ладно. А что произошло?- спросила Татьяна.
- Потом объясню, - махнув рукой, говорю я.
- Опять новую загадку задал мне этот человек, - уже на улице говорю я Маше. - Что делал он в нашей комнате ночью, держа руку на члене? Неужели, Маша, сорокалетний мужик ходил, онанировал на тебя? Или это опять, как в прошлый раз, когда он был без штанов, - стечение обстоятельств?.
Ну а чуть позже Борода опять объявился на горизонте. Он обходил, пьяный вдрызг, наших общих знакомых. И всем рассказывал, как он с Машей договорился.
Далее он всем рассказывал, что Юра избил его и выгнал на улицу. И что он вернет ему кожаную куртку, которую взял поносить, и деньги, потраченные на него за это время.
Еще он говорил, что получит наследство от бабушки из Пятигорска. И приглашал всех пропить это наследство, устроив напоследок "шабаш".
И налегал на слово "напоследок".
Послесловие
Борода живет теперь в деревне вместе с мамою. Квартиру в городе они продали, оставив сестре комнату. И пытаются жить сельским трудом. Что у них не очень-то получается. Но пенсия у доктора философии для деревни достаточно большая. И они живут, опять же по деревенским меркам, относительно неплохо.
Борода иногда срывается, уходя в запой на несколько дней. Но в деревне относятся к этому спокойно.
- Вон, "Насрать" опять пошел в магазин. Надо матери сказать, - обычно с улыбками говорят они про него.
И "трезвяк" в мамином лице тут же находит его и арестовывает.
Надо вообще отдать ей должное - Борода в деревне выглядит здоровым, как в физическом плане, так и в психическом. Ну, а кличка "Насрать" - расплата за его невоздержанность. За его срамной язык. И для деревенских Борода навсегда останется городским.
"Крапает", говорят, долгими зимними вечерами, и все больше прозу. И по весне нашим общим знакомым обещал завалить редакции своими произведениями.
Миша вот уже несколько лет, как не пьет - хотя до этого был срыв, почти на два года. Работает помощником у Юры в фирме, и купил себе квартиру с машиной. Сейчас копит еще на одну - большую квартиру, отказывая себе буквально во всем. Которую и хочет сделать своим "родовым гнездом".
Успеет ли до очередного запоя?
После Вики у него были Наташа, Света, Галя и Елена. И на Елене он, кажется, остановился - по крайней мере, на время.
Машина теперь является его лучшей игрушкой - дружком. С ней он проводит большую часть своего свободного времени. И исколесил весь Урал вдоль и поперек, - гоняясь за рассветами и закатами.
"Машинка"- нежно называет он ее. И каждые кочка и лужа - его злейшие враги. Ему буквально физическую боль доставляет, если с "машинкой" случаются неисправности. Он сразу же мчится в автоцентр, что находиться около его дома. И тут же устраняет все неполадки; и особенно любит заниматься профилактикой автомобиля.
С аппетитом у Миши все в порядке, хотя он и говорит, что ест теперь на много меньше чем раньше. Но я сам был свидетелем того как Миша, устроившись поудобней за столом, по-кошачьи урча, съел не спеша целый тазик - минимум персон на двенадцать- любимого им салата "Оливье". И все это чревоугодие он называет невиннейшим словом "полакомиться".
Инка вышла замуж за угрюмого парня по фамилии Баймаков. И сама стала угрюмой и желчной. Всю свою энергию она направила на карьерный рост и, кажется, преуспела в этом, заняв должность главного модельера на обувной фабрике. Говорят, коллектив стонет под нею и придумал ей кличку "Освенцим", то ли за ее худобу, то ли за методы работы, которые она применяет.
Соседка шизофреничка куда-то незаметно исчезла, и жизнь подъезда поскучнела. Говорят, что болезнь ее начала прогрессировать, и, скорее всего, она прописалась "навечно" в "дурнушке".
Маша вышла замуж за Юру. И родила ему еще одного сына. Ну, а старший Артем, от первого брака- часто приходит к отцу в гости и рассказывает ему всяческие истории и приколы, что они вытворяют с друзьями.
- Когда по бабам вместе пойдем, Артем?- любит спрашивать Юра у сына, дразня таким образом Машу. И она всякий раз немножко заводится, говоря что: "И третий такой же подрастает", - и показывает на маленького.
- Это уже было, - отвечает он.
- Все уже было, - говорю я, продолжая наш "вечный разговор".- Важно, как это сделать.
И через пяток дней он мне показывает рассказец страниц на двенадцать. И видит Бог, что написан он здорово.
- Мне это не трудно, - говорит он.- То, что ты хотел видеть...
И я понимаю, насколько это разительно отличается от той его фантастической белиберды - "а ля Стругацкие", - которую напечатали в том самом журнале и которую он считал чуть ли не гениальной.
Там - мертвые бесполые персонажи в мертвом, придуманном им, космическом мире вымученно и натужно шутят, и непонятно, чего хотят. Здесь - целый кусок жизни, где есть похмелье, мама, непутевый сын, прохудившийся ботинок. А главное - желание жить дальше. Жажда жизни.
- Позволь не поверить тебе, - говорю я ему.- Ты сам так не думаешь.
- Может быть, - не спорит он.
Несколько дней после этого он ходит обновленным человеком. Но к писанине больше не притрагивается.
Были у нас и праздники. Когда мы по два дня подряд пили.
И вот однажды скуки ради, ужаснувшись от зияющей пустоты голых стен, решили что-нибудь написать на них. Сначала на ум приходили лишь матерные, самые простые и короткие слова. Но потом мы "разошлись".
"Здесь нет мамы"
- написал Борода, и я чуть ли не "запищал" от восторга, ощущая себя мелким пакостником, дорвавшимся до свободы.
"Чем сосать соленый клитор, лучше выпить водки литр"
- крупными буквами последовало дальше.
И мы решили, что это девиз всех алкоголиков. И выпили по этому поводу по полной.
Потом поняли, что обходить вниманием женский пол нельзя. И вспомнили:
"Пусть жена изменяет мне, только бы Родине не изменяла".
Дальше проще:
"Поспешишь - блядей насмешишь",
"Давайте пописаем на - брудершафт".
И закончили философским ерофеевским:
- Рыбка плавает в томате,
- Ей в томате хорошо.
- Ты чего, ебена матерь,
- Места в жизни не нашел?
На следующей пьянке мы пошли дальше, раздобыв у соседского мальчика цветные мелки. И добавили цвету в нашу алкогольную декорацию, нарисовав веселый пивной ларек с табличкой:
"Пиво навалом, мужики".
А рядом:
"Пивнюки".
После каждого подхода к стенке, как положено - по рюмочке.
И в скором времени стена, особенна та ее часть, что находилась поближе к столу, была вся размалевана.
- Миша, - как-то сказали мы соседскому мальчику лет одиннадцати, дав ему в руки мелок.- Хочешь написать что-нибудь на стене? Что душа твоя просит.
Миша молчал.
- Маму, конечно, не надо ругать, - продолжали мы свой "обалт".- А вот учителку можешь. Училка - дура, допустим. Если тебе этого мало - Говно.
И вот тут Миша громко сказал:
Проститутка, - и заливисто хохоча, всполошив даже пенсионного возраста собаку по кличке Мотя, убежал в свою комнату.
Затем очередь дошла и до соседки - музыкального работника.
- Мы вот здесь "бухаем", - говорим мы, встретив ее на общей кухне в облегающих лосинах.- Декорации в виде росписи на стенах есть. Не хватает только музыкального сопровождения - нашей пьянки.
- Может, сыграешь, Таня? - просим мы ее.- Мы знаем, что у тебя в комнате есть музыкальный инструмент.
И она, поломавшись немного, так, для приличия, сначала выпила, не по-женски, сразу же полстакана водки, догоняя нас. А потом и поиграла нам на пианино.
Все было бы ничего в этот день. Танька - девка справная. Но у нее есть пожарник. Иногда он неделями не появляется у Таньки, а тут прилетел, как на пожар.
- Словно почувствовал, - ворчливо говорит она. И наливает ему полную рюмку, усаживая за стол.
- Как с точки зрения пожарной безопасности?- очень "серьезно" спрашиваем мы его, показывая на стену.- Пивной ларек нормальный?
- Нормальный, - хохотнув, отвечает он. - Не хватает только огнетушителя.
И мы пририсовываем веселый огнетушитель в виде использованного презерватива.
Два-три раза в неделю приходила Маша. И кормила нас всяческими вкусностями, принесенными из дому. После этого Борода уходил "погулять", оставляя нас вдвоем. Ну, а после прогулок всегда приходил печальный.
- Чего ты не заведешь себе никого? - как-то спросил я у него.
- Да кому я нужен?- спокойно так сказал он.- Мать познакомила меня как-то с соседкой, но я сбежал от нее через неделю.
- Что-то не получилось?- спросил я.
- Да все, - в раздражении ответил он. Обрывая тем самым все дальнейшие разговоры на эту тему.
Правда, он сам иногда кое-что рассказывал мне. В том числе и о своей женитьбе, которая произошла лет двадцать назад. Он тогда жил с семьею в Пятигорске. Занимался театром. И на почве театра познакомился и женился на Марианне.
Марианна, как я понял из его рассказов, была даже по его меркам подслеповатым, неприспособленным существом. Что у них там могло не заладиться с Бородою, не знаю. Я так и не понял. Но прожили они два года, а потом разбежались.
И вот однажды, во время одного из Машиных посещений, Борода пошел "прогуляться", вернулся уже поздно вечером. Пьяный. И в руках у него была бутылка водки.
- Давай, вмажем, - предложил он мне.
И я из деликатности, так как в последнее время мы считались собутыльниками, выпил пару рюмок. Но захотелось безумно спать. И я, как он меня ни уговаривал выпить еще, начал укладываться.
Уже ночью сквозь сон слышу, что кто-то крадется в мою комнату. Открываю глаза. И вижу Бороду склонившимся надо мной.
- Юра, дай на бутылку, - просит он.
- Хватит тебе уже, - отвечаю.
- Ну, дай, - продолжает он пьяно канючить.
- Пошел на хер, Борода! Дай поспать, - говорю я ему и отворачиваюсь к стенке.
Он шарахается по комнате, что-то бубня себе под нос. И вот я уже отчетливо слышу слово "жмот". И потом: "Насрать мне на вас всех".
- Слушай! Пошел в жопу, - угрожающе говорю я ему. И только тогда он удаляется, по пути зацепив стул и устроив настоящую шумовую атаку в спящей квартире.
Через какое-то время, уж не знаю через сколько, но начало светать, он вновь объявился.
Теперь на нем не было трусов, только рубашка сверху наброшена. И глаза выдавали признаки явного безумия.
- Пойдем, выпьем, - предлагает он. И садится на краешек моей кровати.
- Борода, заебал. Откуда у тебя бутылка?- делаю вид, что сквозь сон спрашиваю его. А сам стараюсь не смотреть на его детскую писюльку-ниточку.
Борода что-то невразумительное бормочет, не думая прикрываться. А я про себя думаю: "Уж не гомик ли ко мне в гости пришел?".
- Что это такое!!!- кричу я, делая вид, что как будто только сейчас заметил, что он стоит без штанов.
И толкаю его, сильней, чем того хотел, в грудь. После чего он, будто совсем не имея веса, валится на пол.
- Иди, одень штаны! Пидарас, - говорю я ему, не думая делать акценты на этом слове.
А Борода тем временем пытается подняться с пола. И произносит угрозы, непонятно, в чей адрес. Кому-то обещает отомстить, кому-то разделаться с собственной жизнью. Я несколько раз отчетливо слышу слово "суицид" и понимаю, что Борода совсем допился.
Вскоре он ушел из комнаты и принялся слоняться по квартире. Должно быть, на кухне налетел на стол, потому что послышались звуки падающей посуды. Потом слышны были два голоса, и по большей части - выговаривающий Танькин.
Я представляю, что она могла подумать о нас, увидев Бороду без штанов?
Утром не хотелось вставать: надо было встречаться с Бородой глазами.
- Что это, - лежа в постели, подумал я, - алкоголизм Бороды, белая горячка или "шиза"? А если "шиза", то почему она гуляла без штанов?
"Не верится мне, - вспоминаю я вчерашнее, - что здесь замешаны гомосексуальные мотивы. Скорее всего, простой алкоголизм, с хорошей долей шизы. И больше ничего".
Театр еще может быть замешан, вот что. Потому что Борода мне как-то рассказывал о тренинге с раздеванием у них в театре. Они чуть ли не первые в стране по чьей-то методике, чтобы освободиться от комплексов, раздевались донага - и мальчики, и девочки, все вместе. Ну, а после этого им уже нечего было прятать на сцене. Им уже ничего страшно не было.
Так что, скорее всего оттуда "ветер дует" - из его романтической театральной юности.
Вспомнилась опять вчерашняя ночь. И это бормотание его про самоубийство.
- Надо пойти посмотреть, что с ним, - подумал я. А выбираться из теплой постели не хочется.
"Будто в чем-то виновен", - говорю я себе. И иду к нему в комнату. Открываю дверь и вижу его все также с голой жопой, валяющегося поперек кровати. На столе пустой бутылек со снотворным и записка. Как оказалось впоследствии, предполагаемая предсмертная.
Я прислушиваюсь и понимаю, что он дышит. Тереблю его - он зарылся лицом в подушку. Может, думаю, надо вызвать "скорую"?
Через какое-то время он приходит в себя и сразу же прячет глаза, но следы ночного безумия на его лице еще присутствуют.
Я понимаю, что "скорая" ему не нужна, тем более, что снотворного оставалось в бутыльке таблеток 7-8. Доза не страшная. Выкарабкается.
Уже на улице достаю записку из кармана. И "офигеваю". Оказывается, ночью у него в комнате такие драмы разворачивались, что в это даже трудно поверить.
"Гуд бай, говенная жизнь", - пишет он.
И с новой строчки, его коронное: "Насрать мне на всех вас". С тремя восклицательными знаками.
Далее следует сползающими вниз буквами: "Спасибо за все... Отец родной".
Дальше в углу записки: "P.S. Хотел кучу говна высрать на столе".
И совсем уж каракулями, так что с трудом удалось разобрать:
"Не получилось по причине отсутствия".
"Ну, ты и мудак, Борода", - подумал я, и скомкал в руках записку. Хотел, было выбросить ее, но не стал. И сунул в карман.
"Не так часто в моих руках оказываются предсмертные записки, - подумал я. - Хотя... какие они к черту предсмертные? Фарс. Театр. Опять театр и больше ничего. Чувачок знал, хоть и пьян был, что доза не смертельна, поэтому мог позволить себе кураж. Это действие театральное".
Не был он за гранью, где начинается безумие. Или за гранью, где начинается отчаянье. Не было в нем и той самой обреченности, когда понимаешь, что все, что происходит с человеком - всерьез.
"Хотя, - вспомнил я, - кто-то рассказывал мне, что провел с самоубийцею, как оказалось впоследствии, последние его полчаса. И удивился обыденности той ситуации.
Ничего внешне, казалось, не предвещало трагедии. Все было, как обычно: выпили - закусили, пошутили и - опять выпили. А потом он ушел в другую комнату, и размозжил себе черепушку - будучи охотником - сразу же из двух стволов ружья.
Так что, хрен их, самоубийц, знает. Тем более, что Борода несколько раз лежал в "шизовке". Может быть, это одна из репетиций? Хотя, мне кажется, с теми, кто так часто репетирует, ничего и не случается. Что, впрочем, тоже, наверное, не совсем так".
Через пару дней - раньше никак не мог себя заставить - я решил навестить Бороду. Он был в нормальном состоянии, но некоторая побитость в его облике все же ощущалась. Тем не менее, мы делали вид, что ничего не произошло. Борода, как мне кажется, помнил не все, что случилось с ним в тот день. И, может быть, не все про записку. Что прощало его в какой-то мере в моих глазах.
- Таня приглашает нас на пирог, - через какое-то время зайдя ко мне в комнату, говорит Борода.
- Пить надоело, - отвечаю я ему.
- Мне тоже, - будто оправдываясь, говорит он.
Но, тем не менее, в скором времени мы уже сидим на общей кухне, и "приканчиваем" Танькин пирог с мясом.
Сначала Борода не пил. Но к концу поедания пирога вдруг сорвался: налил в фужер водки по самые края и выпил залпом, не закусывая. Потом налил себе еще. И опять выпил. И начал сразу же, без какого-либо перехода, читать свои стихи.
"Тревожный симптом", - подумал я. А Борода тем времен все больше вдохновлялся. Таня раскачивалась в такт его голосу. Видимо, желала прослыть женщиной, которой не чуждо прекрасное. И я не мог не отметить, что к Бороде вернулась частичка того дьявольского обаяния, каким он пленил нас когда-то в юности.
"Только бы по мере выпитого он опять не ощутил себя гением, - подумал я.- Когда поэт и толпа, в данный момент толпа - это я, оказываются по разные стороны баррикад. Тогда с его стороны может последовать любой фортель. Честно говоря, мне надоело возиться с ним. Быть нянькой ему. Давать роздых его маме".
Вскоре пришла Маша, и Бороду окончательно понесло. Своими повадками он напоминал подвыпившего Кису Воробьянинова: и начал говорить двусмысленности в адрес женщин.
- Будь ласковее с поэтом, - попросил я Машу. И, кажется, зря это сделал. Борода на свой манер истолковал ее расположенность. А я подумал, что ситуация начинает походить на ту, что случилась уже с нами ранее.
"Нет, сегодня я этого не допущу, - сказал я себе.- Хрен ты меня заведешь, Борода!"
Хотя, он, честно говоря, надоел мне своими истериками. И я понял, что мне надо уже в ближайшее время искать другое пристанище.
Тут появилась еще одна бутылка, ее принесла Татьяна. Бутылка была подернута пылью - видимо, пряталась от пожарника.
- Смотри, Борода, баба крутится - подлезь к ней, - говорю я ему. Только много не пей.
Борода хмыкнул в ответ. А я понял вдруг, что женщина ему давно не нужна. Для него это непреодолимый барьер, за который он уже не переступит. И даже если у него еще что-то шевелится, сделать шаг к "этому" он не способен. Аплодисменты сорвать, как стареющая женщина - это он может. А вот пойти дальше просто неспособен.
Страхи, комплексы, которые принесла ему его вторая жена, окончательно "выбили его из седла".
Даже если ему привести путану и хорошо заплатить ей. Толку не будет. После этого Борода будет мечтать о той, которая его поймет и оценит. И так, с завышенной меркой, и помрет, живя без женщин.
Затем все развивалось, как я и предчувствовал. Борода "пошел в разнос" и начал грубить Татьяне.
- У нее есть пожарник. Что ей еще надо?- говорил он мне так, чтобы слышала Татьяна.
После чего Татьяна с Машей принялись мыть посуду. А мы отправились с Бородой в комнату.
- Сдрейфил ты, Борода, - говорю я ему.- Тебе не даст даже Татьяна.
- У нее есть пожарник, - отвечает он.
- У всех у нас есть пожарник, который отвечает в городе за пожары, говорю я.
И Борода начинает куда-то собираться. Через какое-то время подходит ко мне и требовательно просит денег."Да пускай нажирается хоть до усрачки", подумал я. И отсчитал ему, сколько он попросил.
- Только пить будешь один, - сказал я ему. - И давай без ночных визитов в мою комнату сегодня.
- Да насрать мне на вас на всех! - своим коронным выражением ответил Борода. И, перепутав левый ботинок с правым, ушел за бутылкой.
Уже ночью, не знаю когда, я просыпаюсь от того, что на меня кто-то смотрит. Открываю глаза - и вижу Бороду, стоящим около кровати словно привидение.
Рядом со мной лежит Маша и крепко спит. Ноги и грудь ее оголены, лишь живот и бедра, как она любит, прикрыты одеялом.
- Что тебе надо? - спрашиваю я его. И прикрываю Машу одеялом.
Он молчит. Потом, плохо выговаривая слова, произносит:
- Пойдем, выпьем водки.
- Какая водка, Борода, - говорю я ему.- Ты что, не видишь, что я с девушкой?- И замечаю в этот момент, что он, оказывается, все это время держит руку в штанах, на члене.
- Ты что, Борода, решил "вздрачнуть"? - спросонья спрашиваю я его.
Он ни капли не смущаясь, истерично хохочет мне в ответ. Затем садится, как в прошлый раз, на краешек моей кровати - cлава Богу, убрал руку - и начинает говорить мне, несколько раз повторяя одно и то же, что с Машей он договорился.
- О чем ты с Машей договорился? - не на шутку "заводясь", спрашиваю я.
Он продолжает то же самое:
- Кухня... мы были на кухне... мы с ней договорились. Я женюсь на ней.
И тут я соскакиваю с кровати и начинаю дубасить его. Он сразу же падает на пол, на спину. И взгляд его трезвеет. Вразумительным голосом он сначала кричит: "Не бей меня!", а потом истошным: "На помощь!".
Сначала просыпается Маша и пытается, закрываясь простыней, удержать меня. А потом в дверях вырастает напуганная Татьяна в ночнушке. Я в последний раз наношу пинок ему в живот и чувствую, что гнев отпустил меня.
- Уползай отсюда, гад!- говорю я ему.
Он отползает к ногам Татьяны.
- Забирай его отсюда, - говорю я ей.
И Татьяна уводит его к себе в комнату.
- Алкоголик проклятый! Драчило! Чтоб я больше тебя не видел здесь! кричу ему вслед я.
А сам думаю, что оправдываю этим себя перед Татьяной за то, что начистил ему морду.
- Что произошло?- спрашивает меня Маша.
- Это я тебя должен спросить, - говорю я ей. Хотя знаю, что не прав.
- Он утверждает, - тем не менее, продолжаю, - что обо всем с тобой договорился на кухне.
- О чем договорился?- устало спрашивает она.- И ты поверил? Тогда тебе нужно лечиться вместе с ним. Давай, я тебя определю в "больничку".
Пока я собирал свои шмотки, чтобы уехать отсюда, Бороду "сдуло".
- Он даже не смыл кровь с лица, - сказала провожавшая нас Татьяна, - и убежал на улицу.
- Когда вернется, - попросил я ее, - передай ему, чтобы сваливал отсюда. Три дня ему даю.
- Ладно. А что произошло?- спросила Татьяна.
- Потом объясню, - махнув рукой, говорю я.
- Опять новую загадку задал мне этот человек, - уже на улице говорю я Маше. - Что делал он в нашей комнате ночью, держа руку на члене? Неужели, Маша, сорокалетний мужик ходил, онанировал на тебя? Или это опять, как в прошлый раз, когда он был без штанов, - стечение обстоятельств?.
Ну а чуть позже Борода опять объявился на горизонте. Он обходил, пьяный вдрызг, наших общих знакомых. И всем рассказывал, как он с Машей договорился.
Далее он всем рассказывал, что Юра избил его и выгнал на улицу. И что он вернет ему кожаную куртку, которую взял поносить, и деньги, потраченные на него за это время.
Еще он говорил, что получит наследство от бабушки из Пятигорска. И приглашал всех пропить это наследство, устроив напоследок "шабаш".
И налегал на слово "напоследок".
Послесловие
Борода живет теперь в деревне вместе с мамою. Квартиру в городе они продали, оставив сестре комнату. И пытаются жить сельским трудом. Что у них не очень-то получается. Но пенсия у доктора философии для деревни достаточно большая. И они живут, опять же по деревенским меркам, относительно неплохо.
Борода иногда срывается, уходя в запой на несколько дней. Но в деревне относятся к этому спокойно.
- Вон, "Насрать" опять пошел в магазин. Надо матери сказать, - обычно с улыбками говорят они про него.
И "трезвяк" в мамином лице тут же находит его и арестовывает.
Надо вообще отдать ей должное - Борода в деревне выглядит здоровым, как в физическом плане, так и в психическом. Ну, а кличка "Насрать" - расплата за его невоздержанность. За его срамной язык. И для деревенских Борода навсегда останется городским.
"Крапает", говорят, долгими зимними вечерами, и все больше прозу. И по весне нашим общим знакомым обещал завалить редакции своими произведениями.
Миша вот уже несколько лет, как не пьет - хотя до этого был срыв, почти на два года. Работает помощником у Юры в фирме, и купил себе квартиру с машиной. Сейчас копит еще на одну - большую квартиру, отказывая себе буквально во всем. Которую и хочет сделать своим "родовым гнездом".
Успеет ли до очередного запоя?
После Вики у него были Наташа, Света, Галя и Елена. И на Елене он, кажется, остановился - по крайней мере, на время.
Машина теперь является его лучшей игрушкой - дружком. С ней он проводит большую часть своего свободного времени. И исколесил весь Урал вдоль и поперек, - гоняясь за рассветами и закатами.
"Машинка"- нежно называет он ее. И каждые кочка и лужа - его злейшие враги. Ему буквально физическую боль доставляет, если с "машинкой" случаются неисправности. Он сразу же мчится в автоцентр, что находиться около его дома. И тут же устраняет все неполадки; и особенно любит заниматься профилактикой автомобиля.
С аппетитом у Миши все в порядке, хотя он и говорит, что ест теперь на много меньше чем раньше. Но я сам был свидетелем того как Миша, устроившись поудобней за столом, по-кошачьи урча, съел не спеша целый тазик - минимум персон на двенадцать- любимого им салата "Оливье". И все это чревоугодие он называет невиннейшим словом "полакомиться".
Инка вышла замуж за угрюмого парня по фамилии Баймаков. И сама стала угрюмой и желчной. Всю свою энергию она направила на карьерный рост и, кажется, преуспела в этом, заняв должность главного модельера на обувной фабрике. Говорят, коллектив стонет под нею и придумал ей кличку "Освенцим", то ли за ее худобу, то ли за методы работы, которые она применяет.
Соседка шизофреничка куда-то незаметно исчезла, и жизнь подъезда поскучнела. Говорят, что болезнь ее начала прогрессировать, и, скорее всего, она прописалась "навечно" в "дурнушке".
Маша вышла замуж за Юру. И родила ему еще одного сына. Ну, а старший Артем, от первого брака- часто приходит к отцу в гости и рассказывает ему всяческие истории и приколы, что они вытворяют с друзьями.
- Когда по бабам вместе пойдем, Артем?- любит спрашивать Юра у сына, дразня таким образом Машу. И она всякий раз немножко заводится, говоря что: "И третий такой же подрастает", - и показывает на маленького.