Костюченко Евгений. Зимний Туман - друг шайенов

   — Ты будешь послушным мальчиком? — спросила она, садясь в кресло напротив и закинув ногу на ногу. — Я не хочу, чтобы наутро вся кожа была в синякак и царапинах. Ты же не будешь вести себя, как пьяный медведь?
   — Разве я пьяный? — хрипло спросил он, не узнавая своего голоса.
   — Джек сказал, что ты приехал навестить своего друга, который сидит в тюрьме. Это правда?
   — Да. Но поговорим об этом после.
   — Мой сладкий, говорить надо не после, а до. Расскажи мне о себе. Что такого натворил твой приятель?
   — Ничего. Его схватили по ошибке. Я хочу его вытащить. Берта… Это немецкое имя. Ты немка?
   — Дурачок. Это не имя, а кличка. Меня зовут Мелани, Мелли. Как тебе больше нравится?
   — Милли.
   — Хорошо, называй меня Милли. Если ты хочешь вытащить друга из тюрьмы, надо идти к судье. Он милый старик, но иногда бывает ужасно вредным. Представляешь, он хотел закрыть наше заведение. Хорошо, что Мартин вступился. А то бы мы с тобой никогда не встретились.
   Она двумя руками подняла кверху свои длинные черные волосы.
   — Как я хочу сделать высокую прическу, чтобы шея была открыта. У меня красивая шея?
   — Бесподобная.
   — Вот, отлично, ты уже начал говорить комплименты. Что еще у меня красивого?
   Волосы снова упали на ее плечи. Она перекинула ногу через подлокотник, и Гончар опять уставился на панталоны. Сквозь тонкое полотно темнел лобок.
   — У тебя красивые ноги.
   — Не слишком красивые. Бюст лучше.
   Она приспустила блузку, чтобы он смог убедиться в этом.
   — Знаешь, Стивен, там, в карете, ты меня очень напугал. Я терпеть не могу, когда меня хватают за грудь. Но у тебя такие нежные пальцы… Даже не ожидала, что у мужчины могут быть такие. Или мне это показалось?
   — Хочешь проверить? Иди сюда.
   Она перепорхнула к нему на колени, по пути избавившись от блузки.
   — Как ты это делал? Да, вот так. — Она закрыла глаза. — А если судья не отпустит твоего друга, что тогда?
   — Отпустит. — Он усадил ее поудобнее и поймал губами коричневый шарик соска.
   — Ох, что ты делаешь? Разве… Что ты делаешь? Зачем?
   — Тебе приятно?
   — Ну да, только… Разве мужчины так делают?
   — Разве нет?
   — Не знаю… Ты как ребенок… Нет, продолжай. Ты очень странный, Стивен, очень. Я сразу поняла, что ты издалека. Ох, не надо так, я больше не могу… Скорее, скорее…
   Его не надо было торопить, потому что он и сам уже не мог терпеть эту сладкую муку. Они повалились на ковер, не дотянув до постели каких-то двух шагов.
   В ее комнате было то же вино, что они пили в ресторане, но теперь оно не усыпляло, а придавало новые силы. Зарываясь пылающим лицом в черные гладкие волосы, Степан шептал: "Милли, Милли". И была ночь, и было утро, и снова ночь, и он просыпался только для того, чтобы поесть холодного мяса, выпить вина и снова наброситься на свежее упругое тело, то податливое и безвольное, то непокорное и настойчивое.
   Среди ночи его разбудил какой-то знакомый звук. Степан приподнялся в постели. Что это было?
   В коридоре слышались удаляющиеся шаги.
   — А, что? — сонно спросила Берта.
   — Ты ничего не слышала?
   — Нет. Спи, мой сладкий.
   Так что это было? Он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Кто-то спускался по лестнице. И вот этот звук раздался снова. Гитара. Кто-то нес гитару и настраивал ее на ходу.
   Снизу послышались голоса и смех.
   — А вот и Томми!
   — Тише вы, черти! Будете шуметь — разгоню всех к чертовой матери.
   — Не заводись, Мушкет. Томми, давай ту, про машиниста!
   — Нет, пусть споет "Дикую Розу"!
   Степан живо натянул брюки и сорочку. Осторожно ступая по ковровой дорожке, он вышел на лестницу и остановился, скрываясь за портьерами. Внизу несколько мужчин и женщин собрались вокруг дивана, на котором важно восседали его недавние попутчики — налетчик Мушкет и рядовой Хопкинс. Впрочем, никто бы не узнал вчерашнего дезертира в этом щеголе с гитарой. Синий пиджак с золотыми пуговицами, алая жилетка, белые брюки — и где только они раздобыли свои наряды? "Парни не теряли время даром", — подумал Гончар.
   Налетчик, в полосатом костюме и белых штиблетах, поднял над головой руку с длинной сигарой:
   — Леди и джентльмены, попрошу всех заткнуться. Что-то я не заметил, чтобы на входе продавались билеты на концерт. Поэтому Томми будет петь то, что сам захочет. А он хочет спеть "Одинокий дом". Верно, братишка?
   — Верно, братишка, — словно эхо отозвался Томми, устраивая гитару на колене.
   Его пальцы пробежались по струнам, и первый гулкий аккорд наполнил тишину ночи.
   — Ухожу я, мама, забудь обо мне… — неожиданно низким голосом пропел Томми.
   Гончар застыл, вцепившись в перила лестницы. Он вспомнил, как покидал Эшфорд. Тогда у него за спиной звучала эта песня. С тех пор, кажется, миновали годы. А ведь это было всего лишь прошлым летом.
   Сзади скрипнула половица, и Берта прижалась к его спине.
   — Слушаешь? Бросил меня и убежал слушать песенки? Негодный.
   Он отступил в коридор, развернул девчонку и шлепнул пониже спины:
   — Марш в постель. Нет, постой. Где Джек?
   — Откуда мне знать? Наверно, ушел к себе в отель.
   — Мне надо срочно его найти.
   — Ты знаешь, который час? Скоро полночь. — Она потянула его за руку. — Спать, милый, спать. Давай отложим поиски Джека на утро.
   Он вернулся в ее номер, но оставил дверь приоткрытой и до глубокой ночи слушал негромкую гитару и хрипловатый голос. К утру гости разошлись по номерам, и Томми прошел по коридору. Он был не один — Гончар услышал шуршание платья и сдавленный женский смех.
   "Вот так соседи, — подумал Степан. — Кажется, Мушкет нашел в Ледвилле надежных парней, на которых так рассчитывал. А я вот пока никого не нашел. Ни Майвиса, ни Милли. Я ничего не нашел, только потерял время".

34. ПРОПОВЕДЬ НА ЭШАФОТЕ

   — Джек ждет тебя внизу, — сказала Берта. — Говорит, если ты можешь ходить, то спустись. А если не можешь, то черт с тобой.
   — Он так и сказал? Довольно странно слышать это от священника.
   — Вот такой он священник. А что? Мы его любим как раз за это. За то, что он такой же, как мы. Так ты идешь?
   — Да, конечно, только умоюсь. А ты?
   — Я еще поваляюсь. Не могу вставать в такую рань.
   Она скинула халат и снова забралась в постель. Степан погладил ее по щеке, но Берта отвернулась и спряталась под одеяло.
   — Не смотри на меня, я страшная как смерть. Боюсь к зеркалу подойти. Иди, иди. Увидимся вечером. Может быть.
   "Ты и вправду страшненькая, — подумал Гончар. — И при этом страшно милая. В тебя трудно влюбиться, и невозможно не полюбить. Прощай, девчонка". Он точно знал, что больше никогда не увидит ее.
   Джек Тандерс сидел один в пустом холле за столом, читая газету. На нем снова был монашеский плащ.
   — Не спрашиваю, как ты себя чувствуешь. Во-первых, это не мое дело, а во-вторых, это и так видно. Твои планы не изменились?
   — Нет.
   — Значит, сейчас мы из этого заведения перейдем в другое, не столь веселое.
   — Мне не надо переодеться?
   — Нет. Хватит с Мартина и одного святоши. Имей в виду, мы идем туда с весьма серьезной миссией. Я буду читать проповедь заключенным. А ты найдешь среди них своего приятеля, и вы сможете перекинуться парой слов.
   — Как? Меня пустят за решетку?
   — Да нет, все гораздо проще. Во время моего выступления ты будешь ходить по рядам, раздавать подарки и молитвенники, записывать пожелания. Тебе никто не помешает присесть рядом с каким-нибудь узником, выслушать его исповедь. Только пусть он исповедуется шепотом. Терпеть не могу, когда в аудитории кто-то бубнит. Ты все понял, брат мой?
   — Понял вас, отец Джекоб.
   — Чувствую, у нас будет неплохой дуэт. Кстати, через неделю я отправляюсь в Техас. Не составишь мне компанию? Погоди, не торопись отвечать. Я знаю, что у тебя тысяча разных важных дел, как и у всех нас. Но почему бы не подумать над тысяча первым делом? Это несложно — сопровождать слепого проповедника. Кормежка и крыша над головой нам обеспечены. Из Техаса мы отправимся в Аризону, а оттуда — в Калифорнию. Через какое-то время ты вернешься в Колорадо совсем другим человеком.
   — Зачем возвращаться в Колорадо? — Степан пожал плечами. — Сказать по правде, я сам собирался в Калифорнию. Но только не верхом. Не знаю, как тебе, а мне просто стыдно делать пятьдесят миль в сутки, когда можно лететь со скоростью шестьдесят миль в час.
   — Понимаю, ты торопишься. Но чтобы стать другим человеком, нужно время.
   — Да с чего ты взял, что мне надо стать другим?
   — Сам не знаю, — усмехнулся Тандерс. — Но разве это плохо — полностью обновиться? Начать жизнь заново? Во всяком случае, подумай над моими словами. А сейчас — поторопимся туда, куда не следует спешить.
   Заключенные собрались в тюремном дворе. Они сидели рядами на земле, а в углах двора стояли несколько охранников с винтовками наготове. Не слишком благостная атмосфера. Однако преподобного Тандерса трудно было смутить. Встав на помост под перекладиной, он глянул вверх и перекрестился.
   — Я вижу, след от веревки довольно старый. Значит, здесь давно никого не подвешивали. Это приятная новость. Но у меня для вас есть еще пара новостей. Одна хорошая, вторая — не очень. Начну с добрых известий. Недавно я получил очередное подтверждение того, что Бог есть. Не будем углубляться в подробности. Просто примите к сведению. Бог есть. Именно Он создал этот мир и миллионы других миров, видимых и невидимых. И именно Он создал человека и, проявив неосторожность, наделил его душой. Теперь вторая новость. Душа бессмертна. Да, джентльмены, душа бессмертна и неистребима. Мои слова могли бы подтвердить все те, кто когда-то восходил на этот помост по ступеням, а покидал его с помощью веревки. Но они сейчас слишком заняты, чтобы вспомнить о нас. Не будем корить их за это. Когда придет время, всем нам тоже будет не до тех несчастных, кто остался на земле. Поверьте, чистка души, запятнанной грехами, — занятие долгое и утомительное. У многих на эту работу уйдет целая вечность, и не одна.
   Думаю, джентльмены, вам не раз приходилось слышать от разных религиозных профессионалов, что потусторонний мир разделен на две части. На ад и рай. Если вам еще раз придется услышать нечто подобное, смело плюньте в глаза тому, кто это скажет. Не далее как в прошлом году я сам побывал в раю, и, как видите, мне не составило труда оттуда вернуться. Да, я был на берегах Евфрата и своими глазами видел то, что осталось от рая. Ничего не осталось. Ни пышных садов, ни прекрасных зверей и птиц, ничего. Кто же разорил этот цветущий уголок земли? Сами знаете кто. Это сделал человек. Бог нанял его на не слишком трудную работу — ухаживать за раем. Он подарил ему женщину. Он дал ему руки, ноги и другие органы, чтобы наслаждаться жизнью, свободой и любовью. И какое-то время человек исправно выполнял условия контракта. Если помните, там был один пункт, набранный мелким шрифтом. Не жрать плодов с одного-единственного дерева. Как я сейчас понимаю, Творец вставил этот параграф, чтобы человек научился управлять собой с помощью волшебного слова "нельзя". Ведь только этим мы и отличаемся от братьев наших меньших. Муравьи и пчелы — отличные строители, волки — прекрасные охотники, и даже ничтожная муха превосходит нас в умении летать: мы тоже неплохо летаем, но только в одном направлении, вниз. Итак, звери превосходят нас по всем статьям. Так почему же именно нас, таких слабых и неприспособленных, Бог назначил на главнейшую должность? Потому что мы знаем, что можно, а что нельзя. Знал это и первый человек. Причем он получил инструкцию непосредственно от Творца.
   Кстати, вот почему мы считаем главным грешником все-таки Адама, а не Еву. С женщины какой спрос? "Мало ли что выдумает муж", — думала она. Муж для нее — не авторитет. Вот змеюка поганая, которая вдруг заговорила человеческим голосом, — это авторитет. А почему? Потому что для нас авторитетно только то мнение, которое совпадает с нашим. А Еве хотелось попробовать все, что встречалось ей в райском саду. Так что слова Змия только подтолкнули ее к рискованному шагу, а вовсе не стали главной причиной грехопадения. Итак, она вкусила сама и угостила мужа. С этой точки начинается отсчет истории человечества. Потому что, сожрав это несчастное яблоко, Адам сделал важное открытие. Во-первых, яблоко оказалось вовсе не таким и вкусным, как расписывала Ева. А во-вторых, и это гораздо важнее — Адам нарушил запрет, и ничего не случилось! Его не поразила молния, и земля не разверзлась под его ногами! Человек подумал, что слово "нельзя" — это всего лишь слово, сотрясение воздуха! Нет больше никаких запретов, все дозволено! Однако Адама ждало еще одно открытие. Преступление влечет за собой наказание. Говоря другими словами, за все приходится платить. И он заплатил за одно-единственное надкушенное яблочко страданиями всех своих потомков, то есть нашими страданиями, джентльмены…
   Стоя у помоста рядом с шерифом Дагганом, Гончар вглядывался в хмурые изможденные лица узников, пытаясь разглядеть Майвиса среди них. Но отсюда ему были видны только два передних ряда. Он с нетерпением дожидался момента, когда Тандерс пошлет его раздавать брошюрки. Красная Птица, несомненно, уже заметил друга, но не хочет выдавать себя. Возможно, он скрыл от тюремщиков свое настоящее имя, чтобы не подставить родственников и друзей. Здесь, в Ледвилле, его никто не знает. В чем его могут обвинять? В том, что на его фургоне индейцы увезли белую девушку? Шайен не станет врать и выкручиваться. Но и правды не скажет. Он будет просто молчать.
   А преподобный Тандерс продолжал изобличать человеческую породу. Наделенные свободой воли, люди почему-то упрямо становились на путь порока, отвергая добродетель. Отец Джекоб говорил о грехе не только со знанием дела, но и с неподдельной болью в голосе. Можно было подумать, что он принимал непосредственное участие в создании человека, и теперь его страшно огорчало несовершенство изделия. Тандерс привел множество примеров, когда компания-производитель пыталась хоть как-то поправить положение. Например, путем уничтожения целых партий продукции, как в случае Содома и Гоморры. Не помогло. Безуспешной оказалась также попытка начать все с нулевого цикла, устроив всемирный потоп. Как известно, потомки уцелевшего Ноя недолго помнили об оказанном им высоком доверии. Вместо того чтобы расселяться по очищенной и неустроенной земле, они скучковались в комфортном Вавилоне, да еще принялись возводить башню, посредством которой пытались установить контакт с небожителями. Пришлось снова устроить им встряску, чтобы знали свое место. Когда же Творец убедился, что массовые мероприятия неэффективны, Он перешел к индивидуальной работе.
   — Вы думаете, Богу так уж приятно было спускаться на землю? — вопрошал Тандерс угрюмую аудиторию. — Сами видите, в какой компании Он оказался. Но в том-то и дело, что Отец наш любит всех, и великих, и самых ничтожных. С любовью пришел Он к нам, чтобы достучаться до каждого в отдельности. А мы? А мы распяли Его на кресте. Потому что Он мешал нашему бизнесу. Помните, с чего все началось?
   Рыбаки попросили Иисуса о помощи, и Он помог им. Не знаю, щелкнул ли Христос пальцами или стукнул посохом о землю — но Эндрю, Саймон, Джек и Джон вытянули из моря полный невод. Да они в жизни не видали столько рыбы в одной сети! И что же? Они побежали с ней на рынок? Заработали кучу денег? Накупили тряпок своим женщинам или устроили пир? Нет. Они бросили рыбу на берегу и отправились бродить по миру, чтобы через несколько лет умереть мученической смертью. Вот вам первый пример, как вера мешает бизнесу.
   Идем дальше. Христос разогнал торговцев, которые заполнили своими прилавками и лотками все пространство храма. Я представляю, какие взятки пришлось давать, чтобы установить свою торговую точку на таком бойком месте. И что теперь? Снова пристраиваться со своим товаром где-то на обочине? Нет, торгаши пошли другим путем. Они устранили опасного смутьяна, причем сделали все чисто по закону. Конечно, если бы мы могли сейчас провести расследование тех событий, да копнуть поглубже, наверняка всплыли бы интересные факты. Скажем, о долевом участии судей в храмовом рынке. Или еще что-то в этом роде, о чем мы и в наше время слышим чуть ли не каждый день, когда разбираем различные аферы. Так что же, спросите вы меня, получается, что вера мешает прибыли, а грех помогает в бизнесе? Да, так и есть. Тогда вы спросите — следовательно, грех непобедим? И да, и нет. Да, грех непобедим в этом мире греха. И нет, мы можем одержать над ним победу, если отринем его вместе с миром. Как же можно прожить вне мира, спросите вы меня? И я отвечу: создайте свой мир. Невидимый. Образуй свой собственный штат, состоящий из одного-единственного жителя. Пусть его границей станет все, чего ты можешь коснуться, не сходя с места. И пусть Слово Божье станет единственной конституцией твоего штата. Брат Стивен, раздай эти скромные книжки. Читайте и перечитывайте их, братья мои. Кто не умеет читать, научись у соседа. Кто умеет, научи других. Читайте и запоминайте.
   Шериф Дагган слегка подтолкнул Степана:
   — Что, заслушался? Иди, ищи своего друга. Скажи ему, чтоб задержался, когда народ будет расползаться по камерам. У вас будет время поговорить без свидетелей.
   Гончар пошел между рядами. Кто-то протягивал к нему руки, кто-то отворачивался. Он прошел первый ряд, второй, третий, брошюрок в стопке становилось все меньше, но среди заключенных не было Майвиса. "Наверно, индейцев держат отдельно, — догадался Степан. — Ну да, они ведь дикари. Слово Божье на них не распространяется".
   Вернувшись к помосту, он спросил у шерифа:
   — Мартин, здесь собрались все? Я не нашел того, кого искал.
   — Значит, его здесь и не было, — равнодушно ответил Дагган. — Ты должен радоваться. Я бы обрадовался, если б узнал, что мой друг не попал в тюрьму Ледвилла.
   — Мой друг — шайен.
   — Ага, вот оно что, — протянул шериф и перестал улыбаться. — Так бы сразу и сказал. Сидели у меня шестеро краснокожих. Парни отловили их во время облавы. Но ты опоздал, Стивен. Теперь ищи своего друга не здесь. Индейцев переправили в Форт-Робинсон. Их там всех собирают. Черт, что же ты вчера не пришел? Я их только сегодня на рассвете отправил на станцию.
   — Ничего страшного. — Гончар заставил себя беззаботно улыбнуться. — Сказать по правде, он мне совсем не друг. Обычный дикарь, у которого мне надо было кое-что выпытать. Жалко, что я его упустил.
   — Можешь догнать. — Лицо Даггана быстро избавилось от неприязненной маски. — Пока они доберутся до станции, да пока дождутся поезда. А "Горный экспресс" пойдет на Форт-Робинсон только завтра.
   — Да ладно, — махнул рукой Степан. — Не стоит и дергаться.
   — Что, за юбку зацепился? — Шериф подмигнул и хлопнул его по плечу. — Не вздумай прихватить Берту с собой в Техас. За тобой отправится погоня покруче, чем за профессорской дочкой.
   Дагган расхохотался и направился к тюремщикам, а Степан остался стоять у помоста.
   "Ты научился читать знаки, — сказал он себе. — Но до тебя слишком поздно доходит их смысл. Ты стоял рядом с Майвисом. Оставалось только протянуть ему руку. Но вместо этого… " Он похлопал себя по карманам в поисках курева.
   — Как тебе моя лекция? — спросил Тандерс, протягивая ему сигару. — Жалко, ты не слышал меня вчера в негритянском собрании. Берта, конечно, тоже многому могла тебя научить. Но ее уроки бесполезны, если ты собираешься жить вечно. А я даю научно обоснованные рекомендации. Я лучший проводник на пути в бессмертие.
   Он чиркнул спичкой по засаленному рукаву плаща и поднес огонь Степану.
   — Ты так и не нашел своего друга?
   — Его здесь нет.
   — Обидно. Я так старался. По воскресеньям в тюрьму приходит методистский пастор, а по средам и пятницам — пресвитерианский. Заглядывают и другие мастера разговорного жанра. А потом появляюсь я и свожу на нет все их усилия. Они стараются переманить парней под свои знамена, а я, наоборот, заставляю их думать своей головой. Ты сам-то в какую церковь ходишь?
   — Ни в какую.
   — Вот и я тоже. Ходить надо не в церковь, а к Богу.
   К тюремным воротам подкатила открытая бричка. Степан машинально забрался в нее и сел рядом с Тандерсом. Он плохо слышал, о чем еще говорил преподобный, и очнулся только тогда, когда экипаж остановился.
   — Я обещал Натали привести тебя на обед. Ты ведь так и не выпил чашечку кофе. Она обидится.
   — Натали? — Гончар поднял голову. — Джек, мне надо ехать дальше. И немедленно. Давай в отель.
   — Ну вот, ты опять за свое. Что за спешка?
   — Далеко отсюда до железной дороги?
   — Если напрямик, то до станции миль тридцать. А в обход все пятьдесят. Далеко собрался? Может быть, для начала ознакомишься с расписанием?
   — На станции ознакомлюсь.
   — Стивен, торопливость и быстрота — разные вещи. У меня тоже такое случалось. Кажется, что надо лететь куда-то сломя голову. Прилетаешь — а, оказывается, пролетел мимо. Давай сначала все обсудим. Может быть, ты воспользуешься моим советом, и тогда… — Тандерс, стоя на подножке, потянул Степана за рукав. — Не упрямься, обсудим все за обедом.
   — Эй, братишка! — послышался резкий окрик. — Чего от тебя хочет этот юродивый?
   Гончар оглянулся и увидел Мушкета. Тот стоял на панели, сунув руки в карманы полосатых брюк, и покачивался с пятки на носок. В углу рта дымилась сигара, шляпа немыслимым образом держалась на самом затылке, и весь вид налетчика говорил о том, что ему сейчас не очень весело, потому что слишком весело было вчера.
   И тут Степану все стало ясно. Он словно вырвался из темной подворотни на ярко освещенную улицу. Как там говорил Бизон? "Ты должен видеть следы тех, кто еще не прошел". Он видел их, эти следы.
   Начать жизнь заново? Он начал ее с того момента, когда пуля Штерна пригвоздила его к заплеванному полу салуна. С тех пор перед ним открывались разные двери, но он только заглядывал за них, не переступая порог. Он мог бы всю жизнь кочевать с индейцами. Мог бы бродить с Тандерсом по стране — с таким попутчиком можно исходить не только Америку, но и весь земной шар, а что может быть лучше, чем провести остаток жизни в путешествиях? Лучше этого, наверное, только домик в уютной долине, в котором можно спокойно жить с любимой женщиной, растить сыновей, дочерей, внуков… Он мог остаться с князем Салтыковым в русской деревне. Эх, еще как мог! Но все это было бы продолжением старой жизни. Стивен Питерс из Эшфорда мог бы стать отличным хозяином. Пахать землю, растить скот, строить, торговать… Но его убили.
   "Я честно пытался вписаться в эту систему, — подумал Степан Гончар. — Не воровал, не обманывал, не предавал. Что мы имеем в результате? Я оказался вне закона. Что ж, тем хуже для закона".
   — Привет, братишка! — Он перемахнул через бортик пролетки и хлопнул Мушкета по плечу. — Тебя и не узнать в таком прикиде. Знакомься, это Джек. Он свой парень. Джек, это…
   — Мейсон Ванденберг, фармацевт, — представился Мушкет.
   — Нам не мешало бы отметить встречу, как ты думаешь?
   — Чего тут думать!
   Джек Тандерс с любопытством разглядывал нового знакомого.
   — Я угощаю, — заявил он. — Возражения не принимаются. Давно мечтал поговорить с настоящим фармацевтом.

35. ЭКСПРЕССЫ ИНОГДА ЗАДЕРЖИВАЮТСЯ

   Степан примчался на станцию, когда паровоз уже цепляли к составу. Он едва успел завести жеребца в вагон-конюшню и остался там, потому что поезд уже тронулся.
   Лежа на сене в углу вагона, он грыз галеты и смотрел в зарешеченное окошко. Через щели между досками пробивались лучи света, в которых кружились золотые пылинки. Лошади перетаптывались в стойлах, звенели крепежные цепи, ровно гудели рельсы. Состав двигался медленно, одолевая очередной подъем. Вся дорога и будет состоять из подъемов и спусков до самой водокачки. Там паровоз заправится водой из цистерны. Зимой в этом самом месте "Горный экспресс" был ограблен. Пока кочегары возились со шлангом, бандиты отцепили паровоз и заставили машиниста отогнать его вперед. Потом взорвали сейф в почтовом вагоне, погрузились с добычей на паровоз и укатили, а пассажиры еще долго боялись высунуть нос. С тех пор, подъезжая к водокачке, машинисты давали длинный гудок, и все вооруженные пассажиры становились у открытых окон, выставив стволы наружу, готовые немедленно дать сокрушительный отпор.
   Фармацевт Мейсон Ванденберг, возможно, и не отличал хлористый кальций от цианистого натрия. Но зато он знал каждую шпалу на линии Колорадо — Вайоминг. Он авторитетно заявил, что ни до водокачки, ни после нее до самой узловой станции не будет места, где состав можно остановить. Рельсы были проложены в узком ущелье. К ним не подступишься ни с какой стороны, не выкатишь поперек насыпи телегу, не устроишь приличный завал. Нет, поезд надо брать только на водокачке. С боем, нагло. Пассажиры смелы только на словах, они попрячутся под лавки с первыми же выстрелами. А охрана? Что ж, им тоже нет смысла подставлять лоб. Свое жалованье они все равно получат, но только если останутся в живых.
   Степан Гончар уважал мнение специалиста, тем более что сам он поезда никогда не грабил. Но, в отличие от Мушкета, в детстве Степан много читал, и самыми любимыми его книжками были те, в которых рассказывалось о партизанах. Полесье и Карпаты не слишком сильно отличаются от Скалистых гор, а эшелоны с фашистами охранялись посерьезнее, чем "Горный экспресс". Когда Гончар поделился с "фармацевтом" некоторыми находками народных мстителей, Мушкет надолго замолчал, а потом горько изрек: "Братишка, где же ты шатался все эти годы?" Поезд начал разгоняться на спуске, и вагон стал раскачиваться сильнее. Лошади беспокойно всхрапывали. Гончар, хватаясь за перегородку, подошел к вороному. Жеребец гулко ударил копытом по дощатому полу.