Страница:
Так мы и не узнали, кому следует "отдать все", чтобы Россия расцвела и
похорошела. Да и кому было это "наше все" отдавать? Сын Императора Павел
умер вскоре после рождения. Сына Алексея Император убил сам. Любимый сын
Петруша, больной, неходячий и неразговаривающий четырехлетний малыш
скончался через год после казни сводного брата. Внук, хоть и двойной тезка -
Петр Алексеевич, не успевший увидеть и узнать отца, был каким-то
сомнительным наследником. Как он мог продолжать дела страшного деда, убийцы
его дорогого папочки?
Опять над страной повисла династическая проблема.
Император умер, и кто-то должен был управлять страной. И кто-то должен
был числиться царем официально. Многие полагали, что числиться будет
маленький Петя, а править -- они, "многие".
Екатерина решила по-своему, не зря же она короновалась минувшим летом.
Расклад был такой. Боярство да дворянство хотело Петра, хотело потомка
романовской крови на престоле, жаждало крови меншиковых, толстых и прочих,
наворовавших сверх меры. Екатерина собиралась править сама и под это
соглашалась прикрыть коррупционеров. Гвардия видела новым всадником престола
одного из своих -- лихого кавалериста в зеленых штанах и со шпагой,
разделившего с преображенцами и семеновцами Прутский поход. Гвардии было
начхать, что этого кавалериста зовут Катя. Все члены гвардии встали за
царицу, как один, и бесплатно. Екатерина, тем не менее, приказала выплатить
гвардии задержанную зарплату за 16 месяцев.
В ночь перед смертью Петра собрался совет вельмож. Возникла перепалка.
Знать предлагала короновать Петра-малого, а Екатерине и Сенату выписать
регентство. Меншиков и Толстой, трясущиеся за свое участие в преследовании
Алексея, стояли насмерть -- за императрицу. Из темного угла залы им дружно
поддакивали чьи-то грубые голоса. Сенаторы никак не могли понять, кто это
там рычит? Но вот, свечи отразились в каких-то военных погремушках, и все
умолкли -- Гвардия! Тут же с улицы ударила барабанная дробь. Дальше
обсуждение пошло чисто демократическим путем, и к четырем часам утра -- за
два часа до смерти Императора -- правильное решение было принято. Сами
понимаете, единогласно.
Народ несколько растерялся. Со времен святой Ольги никто такой
нарумяненный Россией не управлял. Но после "Антихриста", - почему бы и нет?
Сопротивление было, но оно имело художественный характер. Оживились
анекдотчики и баснописцы, и вот чего они насочиняли:
1. Присягать женщине нельзя, - пусть ей присягают только женщины.
2. По прецеденту св. Ольги -- Константина царевичу Алексею нельзя было
крестить Екатерину. Или уж Петру нельзя было на ней потом жениться. Теперь
же получалось, что Петр женился на "дочери" своего сына, то есть на
собственной внучке. Такой чудовищный инцест терпеть немыслимо.
3. Появилось продолжение легенды о "стекольном" плене Петра. Пока Петр
прохлаждался в бочке с гвоздями (по другим данным -- в каменном столпе), его
шведский двойник громил православную Русь. Двойник был такой точный, что
никто его не распознал, и только первая царица Евдокия по каким-то тонким
постельным признакам разоблачила диверсанта. Тот загнал Дуню в монастырь,
сошелся с немецкой шпионкой Катериной, и вот теперь завещал ей царство. А
настоящий царь бежал из плена и идет сюда.
Но императрице за погребальными хлопотами было не до этих выдумок. Для
прощания с Петром устроили специальную "печальную залу", украсили ее
невиданными европейскими позументами и уставили пирамидами в потешном стиле.
Только вместо веселых бахусовых стихов теперь на них написали траурные. Гроб
набальзамированного Императора простоял в этой зале три недели, и вот
несчастье! -- в начале марта рядом с ним появился гроб шестилетней принцессы
Натальи Петровны. 8 марта после литургии в Петропавловском соборе Петра
посыпали могильной землей, накрыли императорской мантией и так оставили под
балдахином посреди церкви. Этот мавзолей действовал 6 лет -- до 21 мая 1731
года! Сюда приходили соратники Петра и горько жаловались покойнику друг на
друга. Одно это было ясным свидетельством: Империя опять обречена на гибель.
Петр не оставил четкого чингисхановского устава, всерьез исполняемого
потомками. Теперь каждый из них будет поступать по своему слабому разумению
и подсказкам алчного окружения. Теперь колесница российская понесется по
овражному двухсотлетнему спуску, иногда взлетая на случайных буграх, иногда
избегая болота нечаянным прозрением мимолетного правителя, а чаще погружаясь
по брюхо и по ось.
Целый год Екатерина попустительствовала придворным в переустройстве
управления. Было отнято наименование "Правительствующий" у Сената и Синода,
учрежден Верховный тайный совет, отосланы в провинции одни вельможи и
возвращены из ссылок за воровство другие. Супер-вор тоже был прощен,
финансовые начеты на него ликвидировались. Поздно, матушкаНужно было тебе
скорбной ночью 28 января 1725 года не амнистировать воров дорожных и
садистов народных, а списать долги с сиятельного вора. Глядишь, Император бы
и поправился, я почти уверен в этом!
Меншиков получил в удел Батурин с 1300 дворами и 2000 дворов в
окрестностях Гадяцкого замка. Овладев славным казачьим городом, Алексашка
еще домогался титула генералиссимуса, - ну, что за мил-человек!
Екатерина погрузилась в дела советов и коллегий. Она фактически стала
спикером дворянской думы, а не Императрицей. "Корейское" управление великой
страной неизбежно должно было растащить, распылить скудный запас имперской
прочности, оставленный Петром. Но как должна была действовать особа,
достойная императорской короны? Примерно так.
Вот Императрица собирает свой дважды верховный и трижды тайный совет и
молча слушает короткие доклады чиновников-профессионалов, этот совет
составляющих. По выражению честных лиц она точно определяет, кто и сколько
крадет, насколько вредит общему делу и есть ли от него вообще польза. Потом
она так же молча переходит в свой кабинет, где заседает совсем уж тайный
совет из пары ребят, проверенных библейскими искушениями. Здесь называются
только фамилии и даются оценки деятельности. Заботы сверхтайных советников
разнообразны -- это угрозы, выговоры, публичные аресты, тайные увозы, пытки
утюгом, суды, казни по суду и казни без суда, публикация материалов дела в
прессе. Но могут эти парни в черном и орден Золотого теленка тебе вынести на
подушечке.
И все? И все! Этих управленческих забот одному человеку, тем более,
одной женщине, хватит на всю жизнь. А уж, какой полк и где на постой
ставить, это не царская забота.
Так постепенно, неспеша, за две-три казни, за неделю-другую, чиновники
поняли бы правду бытия -- они же все неглупые люди! И стали бы служить
страшно и потно. Или не служить - увольняться за убогостью ума, идти в
управдомы, попы, писатели.
А Катя наша стала требовать себе "на апробацию" все бумажки тайного
совета...
Я снова начинаю повторяться. Но я-то повторяюсь на нескольких сотнях
страниц за три года, и не по своей вине. Это они, князья и цари наши
виноваты в моих повторах. Это они бессильно повторялись своими делами длиною
в целую жизнь, это они бездарны были осознать единственность, уникальность,
неповторимость своего явления под Успенским куполом, под Петропавловским
шпилем, под мохнатой нашей Шапкой.
Тянулись скучные дипломатические месяцы и годы. Хорошо хоть светлейший
Алексашка не давал нам скучать. Сначала он добивался у Екатерины герцогства
Курляндского, потом совершил хитрый брачный финт. Император -
римско-австрийский цесарь - обещал Меншикову "фьеф" - первую же графскую или
герцогскую вакансию. Но для этого, кроме обычных откатов и "поминок"
геральдическим службам, требовалось предъявить хоть какое-нибудь царское
происхождение или родство. Дочь Меншикова была просватана за польского
иммигранта Сапегу, но это царско-польское свойство на истинно царское не
тянуло. А тут и Екатерина отобрала этого жениха для своей племянницы.
Светлейший упал царице в ножки, стал сиротски выть о всемирном унижении.
Матушка не знала, как от него и отделаться.
- Очень просто, - вскочил наглец, - жени на моей дочери царевича Петра,
вдруг он воцарится, я за ним присмотрю, тебя обороню.
Императрица сдуру согласилась.
Оппозиция ужаснулась и стала суетливо протаскивать в престолонаследницы
дочерей Екатерины, но запуталась меж Анной и Елизаветой. А 10 апреля 1727
года у императрицы открылась горячка...
Давайте договоримся так: слова "Император" и "Императрица", стоящие не
в начале предложения, я буду впредь писать с большой буквы только у тех
особ, которые более или менее соответствуют нашей с вами Имперской Теории.
Так вот, матушка императрица Екатерина заболела горячкой на третьем
году своего скромного правления. Опять был собран Верховный тайный
совет-сенат-синод, майоры гвардии, президенты коллегий. Приговорили:
наследником будет Петр. Принцессы входят в состав Верховного совета. Все
вместе правят до 16-летия императора. Потом девки получают по 900000
целковых золотом и делят мамины бриллианты. Такой уговор пока устроил всех.
Екатерина промучалась до 6 мая и скончалась с явными признаками легочного
распада. Прочли чисто женское завещание о 15 пунктах, кому за кем
наследовать и кому как себя вести.
И когда на лужайке перед Зимним дворцом гвардия крикнула "Виват!"
новому императору, никто не услышал криков Сапеги, что на самом деле
завещания не было, написал его Писец под диктовку Меншикова.
Россия была довольна. На престол входил мужичок спокойной лопухинской
крови, крови Тишайшего, крови симпатичной принцессы Шарлотты
Бланкенбургской.
Все козыри были на руках у Меншикова. Он и раньше ходил в лидерах
Верховного совета. Теперь совет получал на пять лет неограниченные
полномочия, и кто бы там смог противоречить будущему тестю императорскому?
Да и сами эти годы до 16-летия Петра были для светлейшего находкой. Уж он-то
знал, как распорядиться властью, какую построить пирамиду, как подготовиться
к совместному правлению с еще одним Петром.
Все сановники стали ласковы с Александром Даниловичем, и горизонты
немножко расчистились, -- принцесса Анна Петровна вышла замуж за герцога
Голштинского и уехала в его герцогство. Но были и неприятности, -- пришлось
выпустить из Шлиссельбурга и быстрым транзитом этапировать в Новодевичий
монастырь бабку императора монахиню Елену (Евдокию Лопухину). Далее
последовал указ об изъятии из всех коллегий бумаг по делу царевича Алексея
-- хотелось как-нибудь забыть неприятный эпизод.
Меншиков разгоняет Кабинет, ненужный малолетнему императору, ссылает
своего давнего врага Шафирова, вскрывает тайный кружок Бестужева. Члены
этого кружка раньше поддерживали линию Алексея Петровича -- Петра
Алексеевича, и теперь расчитывали на милость императора в ущерб Меншикову.
Пришлось их затоптать и разослать. Здесь едва не погиб арап Петра Великого
Абрам Петрович Ганнибал, активный участник кружка. Вот и не было бы у нас
его кучерявого правнука.
Меншиков старался придать своему фактическому регентству европейский
вид. Было приказано убрать с питерских площадей каменные столбы с мясными
крючьями, снять с этих крючьев вяленые куски казненных тел и похоронить их
оптом и в розницу. На Украине восстановили гетманство, и теперь Меншиков уже
не претендовал на этот пост.
За потребительскими делами Александр Данилович упустил один пустяк, --
забыл заниматься воспитанием будущего зятя. Он только требовал у Петра
полной отчетности в намерениях и желаниях, заставлял учиться, не пускал на
охоту, и стал неприятен императору. Зато Петины детские прихоти вполне
удовлетворялись бароном Андреем Ивановичем Остерманом и хорошенькой
17-летней тетей Елизаветой Петровной. Нечаянно императору стало известно,
что милейший Андрей Иванович подавал императрице Екатерине проект о женитьбе
Петра на Елизавете, -- этим примирялись все партии, но задвигался Меншиков.
Теперь, поглядывая на румяную и улыбчивую Лизу, Петр горько вздыхал о своей
несчастной судьбе, затравленно вздрагивал при упоминании "скучной и
противной Меншиковой".
Детский роман с Елизаветой приобрел опасные очертания. Мальчишке только
12-й год идет, но после всех этих прогулок, Елизавета вдруг наотрез
отказывается от сватовства прославленного Прусского дома и получения
Курляндии в приданое. Опытные царедворцы ждут немедленного и неотвратимого
выпада светлейшего, но выпада нет. Князь болен, харкает кровью, пишет
наставительное завещание юному императору о судьбе "недостроенной машины" --
Российской Империи.
Человек, понимавший, что Империя -- это машина, вызывает уважение. Он
достоин места в пантеоне имперских теоретиков! Не заболей Данилыч
лихорадкой, еще не известно, кто был бы нашим очередным Императором, куда
вывела бы нашу Империю ее кривая дорожка.
Но Меншиков болеет, к тому же его подводит базовый инстинкт, - он
нечаянно ворует прямо в дворцовом коридоре 9000 рублей, подаренных Петру
цехом каменщиков. Петр устраивает скандал, начинает ощущать себя главной
персоной, дерзит, ходит гордо. Говорить о свадьбе императора с Меншиковой
при дворе становится дурным тоном. Свадьбу не отменяют, Петр просто "не
намерен жениться ранее 25 лет". Он забирает свои вещи из дома Меншикова для
украшения своего нового дворца, избегает встреч с диктатором. Зреет заговор.
Детский двор Петра, эти несовершеннолетние сестры и тетки оказываются
хитрыми бестиями, они четко ведут дело к изгнанию и разорению обер-вора.
7 сентября 1727 года, по возвращению в осенний Петербург Петр отдает
приказ гвардии -- слушать только его личные приказания! Вечером невеста с
сестрой приходят поприветствовать императора, но удаляются кислые и жалкие.
8 сентября 1727 года происходит падение всесильного Александра. К нему
является майор гвардии генерал-лейтенант Семен Салтыков и объявляет
светлейшему домашний арест. За политическим падением следует буквальное.
Данилыч валится на пол, ему пускают кровь. Жена и дочери едут к Петру и тоже
валяются в ногах. Княгиня Меншикова, достойная женщина, уважаемая даже
врагами, на коленях встречает иператора, идущего от обедни. Не замечена! На
коленях умоляет о протекции Елизавету и Наталью, -- гордые девчонки воротят
носы. 45 минут стоит на коленях перед Остерманом -- вежливый отказ! Остерман
спешит в совет, где немедленно зачитывается указ: "Никому, ничьих указов,
кроме императорских, не слушать и по оным не исполнять!". Меншиков
оправдывается в письме на имя совета -- без внимания!
На следующий день, 9 сентября его дело слушается в совете. Решено
лишить князя всех чинов и сослать пока в Ораниенбург, в его дальнее имение.
Салтыков отбирает у лежачего Меншикова две "кавалерии" -- Андреевскую и
Александровскую ленты. Но полной конфискации имущества пока нет, и ссыльному
предоставляется 50 подвод для самого необходимого. Еще 50 подвод ему
разрешено нанять за свои деньги. Следует указ отцам церкви -- "обрученной
императору невесты в ектеньях не поминать". 10 сентября огромный поезд
ссыльного под конвоем в 120 человек выехал из Петербурга. В свете и народе
была большая радость, частью подлинная, частью показная.
Но правительству было не до радости. Спешили ухватить власть. У трона
толкались Голицыны и Долгорукие, мягко переступал Остерман.
В начале января нового 1728 года двор выехал в Москву на коронацию
нового императора. Дорогой Петр заболел и две недели пролежал в Твери. В
старую столицу въехали 4 февраля. Коронация состоялась 24 февраля.
Последовали щедрые повышения и пожалования, раздача подарков, пенсий,
наград.
Меншиков, тем временем, все далее вгонялся в Сибирь, чтобы очутиться, в
конце концов, в Березове и быть похороненным в вечной мерзлоте в октябре
1729 года. Там скорбное тело прекрасно сохранилось почти до нашего века,
когда его откопал местный чиновный краевед. Он выковырял глаз светлейшего,
опустил его в формалин и верноподданно послал в Петербург. Это вызвало шок
при дворе. Куда дели всевидящее око, мне неизвестно, в Кунст-камере его не
показывают. Но где-то оно есть и доныне внимательно поглядывает на наши
дела, столь сходные с его делами...
Осенью 1728 года умирает от простуды любимая сестра императора Наташа.
Страсть к Елизавете тоже как-то стихает, - вокруг Лизы закручиваются петли
династического брака. У Петра полный фавор обретают Долгорукие, теперь они
водят его на прогулки, у них и пара дочерей подходящих имеется. Империя
замирает в болезненной судороге: "Царь делами не занимается, - отстукивают
фельдъегерскими копытами иностранные дипломаты, - денег никому не платят,
каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного совета нездоровы".
Но народ, как ни странно, доволен. Уже 8 лет нет войны, налоги собирать
не успевают, корабли строить перестали, торговля оживает помаленьку, людям
дышится и работается легче. Издыхающая Империя, видите ли, не вызывает у ее
легкомысленных граждан скорбного сочувствия.
Явным признаком имперского упадка во все времена является кадровая и
организационная перетряска спецслужб. Нация, пробуждающаяся от имперского
морока, спросонья обнаруживает, что ей не надобно столько серьезных мужчин,
занимающихся жестокими непроизводительными играми. КГБ в очередной раз
уничтожается. Обычно ненадолго. В тот раз садистский Преображенский приказ
был распущен 4 апреля 1729 года, "в самый приличный день, в Страстную
пятницу", - так тонко пошутил наш Историк. Ну, здесь наш симпатичный
старикан перегнул палку. Не стоило так безоглядно обижать дзержинских
рыцарей сравнением с палачами Иисуса Христа. Они у нас добрые малые -- вот
уже и креститься научились...
В сентябре 1729 года император выехал из Москвы в неизвестном
направлении - на охоту с семейством Долгоруких и сворой в 620 таких же
породистых собак. Вернулся почти через два месяца. На кого охотился царь,
теперь уж не узнать, зато 19 ноября было оглашено, на кого удачно
поохотились Долгорукие. Состоялось объявление, что Петр вступает в брак с
17-летней Катей Долгорукой. 14 и 17 лет -- не такая уж страшная разница. При
дворе Катю сразу стали называть государыней, родня потянула к ней длинные
руки, один только выживший из ума глава рода фельдмаршал Долгорукий каркал,
что из этого брака не выйдет ничего путного. Впрочем, ему хватило рассудка
написать поучение царской невесте высоким поэтическим стилем. Но молодые
поэзией не наполнились: император прохладно косился на Катю, а Катя вздыхала
о возлюбленном -- цесарском графе Миллезимо.
6 января 1730 года император присутствовал на водосвятии у Москва-реки,
- в полковничьей форме занимал место в строю. Но на другой день было
объявлено, что у него оспа.
Болезнь по всем признакам оказалась смертельной. Сразу 4 партии стали
агитировать в пользу своих претендентов. Эти претенденты были: Катя
Долгорукая, цесаревна Елизавета, "царица-бабка" Евдокия Лопухина и
малолетний герцог Голштинский Петя -- внук великого Императора.
Главными желающими считались Долгорукие. При жизни императора они уже
поделили посты, заготовили свадебные подарки и тосты. Их жены уже нашили
вечерних платьев, учили наизусть торжественные вирши, репетировали у зеркала
гордые позы, и, надо же, такой срыв! Долгорукие решили пробивать царство для
Кати. Сначала была мысль по-быстрому обвенчать ее с больным царем. Но Петр
уже не мог ходить. Обсудили вариант воцарения царской невесты на правах
обручения, -- выходило слабо. Решили попытаться получить завещание
императора в пользу Кати. Написали два текста -- один без подписи, другой --
с поддельной подписью "Петр", - на случай, если этот Петр не сможет поднять
пера. Пришли к постели больного. И здесь, в сумраке палаты успели только
услышать из уст умирающего зловещие слова: "Запрягайте сани, хочу ехать к
сестре". Покойная Наташа звала брата из заоблачных высот, и Петр "уехал" во
втором часу ночи с 18 на 19 января 1730 года.
Сенаторы, собравшиеся в ночь смерти Петра II, осмеяли липовые
"завещания" Долгоруких и в конце концов склонились к мысли, что "род Петра
Великого пресекся" и следует вернуться к ветви его старшего брата Ивана
Алексеевича. Резоны были фальшивыми. Предложение Голицына пустить на престол
дочь Ивана было ничем не справедливее предложений в пользу Елизаветы
Петровны. И та и другая -- "сосуды скудельные", и в том и в том роду мужчин
не осталось. Медики сказали бы, что от скорбного Ивана и яблочко могло
недалеко откатиться. Но медиков в ночной совет не позвали. Вообще-то,
Голицын так горячо агитировал за Анну потому, что ему глубоко противен был
брак Петра и Екатерины Скавронской, и детей ее он на нюх не переносил.
Принимая решение в пользу Анны, сенаторы хотели еще и "укрепиться". Они
написали "кондиции, чтоб не быть самодержавствию".
"Кондиций" этих было 8. Они фактически делали монархию конституционной
и сильно ограниченной. Анна должна была:
1. "ни с кем войны не всчинать";
2. "миру не заключать";
3. "верных наших подданных никакими податьми не отягощать";
4. все кадровые перемещения оставить в исключительной компетенции
Верховного совета;
5. конфискаций без суда не проводить;
6. вотчины и деревни не раздавать;
7. в придворные чины никого не производить;
8. государственный бюджет не транжирить.
В общем, Анна приглашалась на роль куклы, с обязательством "буде чего
по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской".
Историк зарядил возмущенную тираду на несколько страниц о
недопустимости такого парламентского безобразия, о страшном разорении,
ожидающем Россию, о позоре и унижении великого государства. Пока он там
кричит, давайте бросим кроткий взгляд на кандидатшу в императрицы.
Анна Иоанновна, дочь больного царя Ивана Алексеевича и племянница Петра
I, была в те дни герцогиней Курляндской, сидела на троне этого зависимого от
России прибалтийского княжества -- в Митаве. Возле нее ошивался некий Эрнст
Иван Бирон, сын придворного служителя, "человек добрый для смотрения и
покупки лошадей и собак". Вдовствующая 37-летняя герцогиня Анна "любила
тесное общение" с интересными людьми, поэтому, когда Меншиков изловил ее
прежнего фаворита Бестужева, обвиненного в заговоре в пользу царевича Пети,
Анна тут же выхватила из придворной толпы Бирона.
Митавский двор был раздут неимоверно. Даже в крупных германский
королевствах не было такого номенклатурного набора обергофмейстерин,
ландратов и прочих нахтшпигельтрегеров. Двор любил веселье, потехи,
праздники. А что ему оставалось делать? Не войну же объявлять.
Предложение воссесть на всероссийский престол было воспринято
гоп-компанией, как сказочное продолжение хмельных мечтаний, как воплощение
рождественской сказки. Не остывая от танцев, свалили в дорожные сани
немногие личные вещи и шумной толпой да с бубенчиками рванули на Москву.
Благо была зима, мороз и солнце, день чудесный. Конечно, вперед слали
гонцов, что согласны на любые кондиции и диспозиции, только б Шапку
поносить.
Правители Верховного тайного совета -- общим числом 8 человек -- в этот
момент могли реально ухватить власть. Против большой восьмерки возмутилось
только 500 второстепенных сановников, и все они были пересчитаны, известны и
безвольны. Но великолепная восьмерка сама не удержала Фортуну за подол.
Сначала прозевали указать попам на новый статус императрицы, и по всем
церквям на приезд Анны заголосили многие лета "самодержице" всея Руси. Потом
замешкались с похоронами, и Анна из-под Москвы отдала приказание хоронить
Петра без нее 11 февраля. Нужно было всем ехать навстречу Анне, сразу
объяснять ей ситуацию, брать в ежовые рукавицы курляндскую компанию. А наши
парламентарии застряли у гроба и занялись пустопорожними разборками с
несостоявшейся царицей Катей и потерявшими чувство реальности Долгорукими.
Катя хотела на панихиде сидеть прямо у гроба, в императорском трауре, и
чтобы к ней первой все подходили с соболезнованиями. Все прочие светские
горячо возмущались такой наглостью. Тогда Катя уперлась и сказала, что на
вторых ролях хоронить не будет. Эх, дура! На похоронах главная роль -- самая
незавидная! Процессия двинулась без Кати.
К скандалу добавилась величественная женская драма. При дворе была еще
одна невеста. Шереметевы при жизни Петра торопились породниться с
перспективными Долгорукими и просватали свою княжну Наталью Борисовну за
фаворита Ивана Алексеевича. Теперь девица мучилась дилеммой -- честь и
Сибирь или бесчестие и Питер. Наталья описывала свои страдания в дневнике,
изданном впоследствии в назидание благородным девицам. Она точно знала, что
бывшие фавориты неуклонно следуют в Сибирь. Ей настойчиво предлагали
отказаться от свадьбы, пока не поздно. Но честь возобладала, и Наталья
Борисовна пошла под венец, а потом уж стала укладывать дорожные баулы. Ее
пример другим наука, а то откуда бы потом жены декабристов черпали
вдохновение?
Петра похоронили в Архангельском соборе, выкинув оттуда два гроба
похорошела. Да и кому было это "наше все" отдавать? Сын Императора Павел
умер вскоре после рождения. Сына Алексея Император убил сам. Любимый сын
Петруша, больной, неходячий и неразговаривающий четырехлетний малыш
скончался через год после казни сводного брата. Внук, хоть и двойной тезка -
Петр Алексеевич, не успевший увидеть и узнать отца, был каким-то
сомнительным наследником. Как он мог продолжать дела страшного деда, убийцы
его дорогого папочки?
Опять над страной повисла династическая проблема.
Император умер, и кто-то должен был управлять страной. И кто-то должен
был числиться царем официально. Многие полагали, что числиться будет
маленький Петя, а править -- они, "многие".
Екатерина решила по-своему, не зря же она короновалась минувшим летом.
Расклад был такой. Боярство да дворянство хотело Петра, хотело потомка
романовской крови на престоле, жаждало крови меншиковых, толстых и прочих,
наворовавших сверх меры. Екатерина собиралась править сама и под это
соглашалась прикрыть коррупционеров. Гвардия видела новым всадником престола
одного из своих -- лихого кавалериста в зеленых штанах и со шпагой,
разделившего с преображенцами и семеновцами Прутский поход. Гвардии было
начхать, что этого кавалериста зовут Катя. Все члены гвардии встали за
царицу, как один, и бесплатно. Екатерина, тем не менее, приказала выплатить
гвардии задержанную зарплату за 16 месяцев.
В ночь перед смертью Петра собрался совет вельмож. Возникла перепалка.
Знать предлагала короновать Петра-малого, а Екатерине и Сенату выписать
регентство. Меншиков и Толстой, трясущиеся за свое участие в преследовании
Алексея, стояли насмерть -- за императрицу. Из темного угла залы им дружно
поддакивали чьи-то грубые голоса. Сенаторы никак не могли понять, кто это
там рычит? Но вот, свечи отразились в каких-то военных погремушках, и все
умолкли -- Гвардия! Тут же с улицы ударила барабанная дробь. Дальше
обсуждение пошло чисто демократическим путем, и к четырем часам утра -- за
два часа до смерти Императора -- правильное решение было принято. Сами
понимаете, единогласно.
Народ несколько растерялся. Со времен святой Ольги никто такой
нарумяненный Россией не управлял. Но после "Антихриста", - почему бы и нет?
Сопротивление было, но оно имело художественный характер. Оживились
анекдотчики и баснописцы, и вот чего они насочиняли:
1. Присягать женщине нельзя, - пусть ей присягают только женщины.
2. По прецеденту св. Ольги -- Константина царевичу Алексею нельзя было
крестить Екатерину. Или уж Петру нельзя было на ней потом жениться. Теперь
же получалось, что Петр женился на "дочери" своего сына, то есть на
собственной внучке. Такой чудовищный инцест терпеть немыслимо.
3. Появилось продолжение легенды о "стекольном" плене Петра. Пока Петр
прохлаждался в бочке с гвоздями (по другим данным -- в каменном столпе), его
шведский двойник громил православную Русь. Двойник был такой точный, что
никто его не распознал, и только первая царица Евдокия по каким-то тонким
постельным признакам разоблачила диверсанта. Тот загнал Дуню в монастырь,
сошелся с немецкой шпионкой Катериной, и вот теперь завещал ей царство. А
настоящий царь бежал из плена и идет сюда.
Но императрице за погребальными хлопотами было не до этих выдумок. Для
прощания с Петром устроили специальную "печальную залу", украсили ее
невиданными европейскими позументами и уставили пирамидами в потешном стиле.
Только вместо веселых бахусовых стихов теперь на них написали траурные. Гроб
набальзамированного Императора простоял в этой зале три недели, и вот
несчастье! -- в начале марта рядом с ним появился гроб шестилетней принцессы
Натальи Петровны. 8 марта после литургии в Петропавловском соборе Петра
посыпали могильной землей, накрыли императорской мантией и так оставили под
балдахином посреди церкви. Этот мавзолей действовал 6 лет -- до 21 мая 1731
года! Сюда приходили соратники Петра и горько жаловались покойнику друг на
друга. Одно это было ясным свидетельством: Империя опять обречена на гибель.
Петр не оставил четкого чингисхановского устава, всерьез исполняемого
потомками. Теперь каждый из них будет поступать по своему слабому разумению
и подсказкам алчного окружения. Теперь колесница российская понесется по
овражному двухсотлетнему спуску, иногда взлетая на случайных буграх, иногда
избегая болота нечаянным прозрением мимолетного правителя, а чаще погружаясь
по брюхо и по ось.
Целый год Екатерина попустительствовала придворным в переустройстве
управления. Было отнято наименование "Правительствующий" у Сената и Синода,
учрежден Верховный тайный совет, отосланы в провинции одни вельможи и
возвращены из ссылок за воровство другие. Супер-вор тоже был прощен,
финансовые начеты на него ликвидировались. Поздно, матушкаНужно было тебе
скорбной ночью 28 января 1725 года не амнистировать воров дорожных и
садистов народных, а списать долги с сиятельного вора. Глядишь, Император бы
и поправился, я почти уверен в этом!
Меншиков получил в удел Батурин с 1300 дворами и 2000 дворов в
окрестностях Гадяцкого замка. Овладев славным казачьим городом, Алексашка
еще домогался титула генералиссимуса, - ну, что за мил-человек!
Екатерина погрузилась в дела советов и коллегий. Она фактически стала
спикером дворянской думы, а не Императрицей. "Корейское" управление великой
страной неизбежно должно было растащить, распылить скудный запас имперской
прочности, оставленный Петром. Но как должна была действовать особа,
достойная императорской короны? Примерно так.
Вот Императрица собирает свой дважды верховный и трижды тайный совет и
молча слушает короткие доклады чиновников-профессионалов, этот совет
составляющих. По выражению честных лиц она точно определяет, кто и сколько
крадет, насколько вредит общему делу и есть ли от него вообще польза. Потом
она так же молча переходит в свой кабинет, где заседает совсем уж тайный
совет из пары ребят, проверенных библейскими искушениями. Здесь называются
только фамилии и даются оценки деятельности. Заботы сверхтайных советников
разнообразны -- это угрозы, выговоры, публичные аресты, тайные увозы, пытки
утюгом, суды, казни по суду и казни без суда, публикация материалов дела в
прессе. Но могут эти парни в черном и орден Золотого теленка тебе вынести на
подушечке.
И все? И все! Этих управленческих забот одному человеку, тем более,
одной женщине, хватит на всю жизнь. А уж, какой полк и где на постой
ставить, это не царская забота.
Так постепенно, неспеша, за две-три казни, за неделю-другую, чиновники
поняли бы правду бытия -- они же все неглупые люди! И стали бы служить
страшно и потно. Или не служить - увольняться за убогостью ума, идти в
управдомы, попы, писатели.
А Катя наша стала требовать себе "на апробацию" все бумажки тайного
совета...
Я снова начинаю повторяться. Но я-то повторяюсь на нескольких сотнях
страниц за три года, и не по своей вине. Это они, князья и цари наши
виноваты в моих повторах. Это они бессильно повторялись своими делами длиною
в целую жизнь, это они бездарны были осознать единственность, уникальность,
неповторимость своего явления под Успенским куполом, под Петропавловским
шпилем, под мохнатой нашей Шапкой.
Тянулись скучные дипломатические месяцы и годы. Хорошо хоть светлейший
Алексашка не давал нам скучать. Сначала он добивался у Екатерины герцогства
Курляндского, потом совершил хитрый брачный финт. Император -
римско-австрийский цесарь - обещал Меншикову "фьеф" - первую же графскую или
герцогскую вакансию. Но для этого, кроме обычных откатов и "поминок"
геральдическим службам, требовалось предъявить хоть какое-нибудь царское
происхождение или родство. Дочь Меншикова была просватана за польского
иммигранта Сапегу, но это царско-польское свойство на истинно царское не
тянуло. А тут и Екатерина отобрала этого жениха для своей племянницы.
Светлейший упал царице в ножки, стал сиротски выть о всемирном унижении.
Матушка не знала, как от него и отделаться.
- Очень просто, - вскочил наглец, - жени на моей дочери царевича Петра,
вдруг он воцарится, я за ним присмотрю, тебя обороню.
Императрица сдуру согласилась.
Оппозиция ужаснулась и стала суетливо протаскивать в престолонаследницы
дочерей Екатерины, но запуталась меж Анной и Елизаветой. А 10 апреля 1727
года у императрицы открылась горячка...
Давайте договоримся так: слова "Император" и "Императрица", стоящие не
в начале предложения, я буду впредь писать с большой буквы только у тех
особ, которые более или менее соответствуют нашей с вами Имперской Теории.
Так вот, матушка императрица Екатерина заболела горячкой на третьем
году своего скромного правления. Опять был собран Верховный тайный
совет-сенат-синод, майоры гвардии, президенты коллегий. Приговорили:
наследником будет Петр. Принцессы входят в состав Верховного совета. Все
вместе правят до 16-летия императора. Потом девки получают по 900000
целковых золотом и делят мамины бриллианты. Такой уговор пока устроил всех.
Екатерина промучалась до 6 мая и скончалась с явными признаками легочного
распада. Прочли чисто женское завещание о 15 пунктах, кому за кем
наследовать и кому как себя вести.
И когда на лужайке перед Зимним дворцом гвардия крикнула "Виват!"
новому императору, никто не услышал криков Сапеги, что на самом деле
завещания не было, написал его Писец под диктовку Меншикова.
Россия была довольна. На престол входил мужичок спокойной лопухинской
крови, крови Тишайшего, крови симпатичной принцессы Шарлотты
Бланкенбургской.
Все козыри были на руках у Меншикова. Он и раньше ходил в лидерах
Верховного совета. Теперь совет получал на пять лет неограниченные
полномочия, и кто бы там смог противоречить будущему тестю императорскому?
Да и сами эти годы до 16-летия Петра были для светлейшего находкой. Уж он-то
знал, как распорядиться властью, какую построить пирамиду, как подготовиться
к совместному правлению с еще одним Петром.
Все сановники стали ласковы с Александром Даниловичем, и горизонты
немножко расчистились, -- принцесса Анна Петровна вышла замуж за герцога
Голштинского и уехала в его герцогство. Но были и неприятности, -- пришлось
выпустить из Шлиссельбурга и быстрым транзитом этапировать в Новодевичий
монастырь бабку императора монахиню Елену (Евдокию Лопухину). Далее
последовал указ об изъятии из всех коллегий бумаг по делу царевича Алексея
-- хотелось как-нибудь забыть неприятный эпизод.
Меншиков разгоняет Кабинет, ненужный малолетнему императору, ссылает
своего давнего врага Шафирова, вскрывает тайный кружок Бестужева. Члены
этого кружка раньше поддерживали линию Алексея Петровича -- Петра
Алексеевича, и теперь расчитывали на милость императора в ущерб Меншикову.
Пришлось их затоптать и разослать. Здесь едва не погиб арап Петра Великого
Абрам Петрович Ганнибал, активный участник кружка. Вот и не было бы у нас
его кучерявого правнука.
Меншиков старался придать своему фактическому регентству европейский
вид. Было приказано убрать с питерских площадей каменные столбы с мясными
крючьями, снять с этих крючьев вяленые куски казненных тел и похоронить их
оптом и в розницу. На Украине восстановили гетманство, и теперь Меншиков уже
не претендовал на этот пост.
За потребительскими делами Александр Данилович упустил один пустяк, --
забыл заниматься воспитанием будущего зятя. Он только требовал у Петра
полной отчетности в намерениях и желаниях, заставлял учиться, не пускал на
охоту, и стал неприятен императору. Зато Петины детские прихоти вполне
удовлетворялись бароном Андреем Ивановичем Остерманом и хорошенькой
17-летней тетей Елизаветой Петровной. Нечаянно императору стало известно,
что милейший Андрей Иванович подавал императрице Екатерине проект о женитьбе
Петра на Елизавете, -- этим примирялись все партии, но задвигался Меншиков.
Теперь, поглядывая на румяную и улыбчивую Лизу, Петр горько вздыхал о своей
несчастной судьбе, затравленно вздрагивал при упоминании "скучной и
противной Меншиковой".
Детский роман с Елизаветой приобрел опасные очертания. Мальчишке только
12-й год идет, но после всех этих прогулок, Елизавета вдруг наотрез
отказывается от сватовства прославленного Прусского дома и получения
Курляндии в приданое. Опытные царедворцы ждут немедленного и неотвратимого
выпада светлейшего, но выпада нет. Князь болен, харкает кровью, пишет
наставительное завещание юному императору о судьбе "недостроенной машины" --
Российской Империи.
Человек, понимавший, что Империя -- это машина, вызывает уважение. Он
достоин места в пантеоне имперских теоретиков! Не заболей Данилыч
лихорадкой, еще не известно, кто был бы нашим очередным Императором, куда
вывела бы нашу Империю ее кривая дорожка.
Но Меншиков болеет, к тому же его подводит базовый инстинкт, - он
нечаянно ворует прямо в дворцовом коридоре 9000 рублей, подаренных Петру
цехом каменщиков. Петр устраивает скандал, начинает ощущать себя главной
персоной, дерзит, ходит гордо. Говорить о свадьбе императора с Меншиковой
при дворе становится дурным тоном. Свадьбу не отменяют, Петр просто "не
намерен жениться ранее 25 лет". Он забирает свои вещи из дома Меншикова для
украшения своего нового дворца, избегает встреч с диктатором. Зреет заговор.
Детский двор Петра, эти несовершеннолетние сестры и тетки оказываются
хитрыми бестиями, они четко ведут дело к изгнанию и разорению обер-вора.
7 сентября 1727 года, по возвращению в осенний Петербург Петр отдает
приказ гвардии -- слушать только его личные приказания! Вечером невеста с
сестрой приходят поприветствовать императора, но удаляются кислые и жалкие.
8 сентября 1727 года происходит падение всесильного Александра. К нему
является майор гвардии генерал-лейтенант Семен Салтыков и объявляет
светлейшему домашний арест. За политическим падением следует буквальное.
Данилыч валится на пол, ему пускают кровь. Жена и дочери едут к Петру и тоже
валяются в ногах. Княгиня Меншикова, достойная женщина, уважаемая даже
врагами, на коленях встречает иператора, идущего от обедни. Не замечена! На
коленях умоляет о протекции Елизавету и Наталью, -- гордые девчонки воротят
носы. 45 минут стоит на коленях перед Остерманом -- вежливый отказ! Остерман
спешит в совет, где немедленно зачитывается указ: "Никому, ничьих указов,
кроме императорских, не слушать и по оным не исполнять!". Меншиков
оправдывается в письме на имя совета -- без внимания!
На следующий день, 9 сентября его дело слушается в совете. Решено
лишить князя всех чинов и сослать пока в Ораниенбург, в его дальнее имение.
Салтыков отбирает у лежачего Меншикова две "кавалерии" -- Андреевскую и
Александровскую ленты. Но полной конфискации имущества пока нет, и ссыльному
предоставляется 50 подвод для самого необходимого. Еще 50 подвод ему
разрешено нанять за свои деньги. Следует указ отцам церкви -- "обрученной
императору невесты в ектеньях не поминать". 10 сентября огромный поезд
ссыльного под конвоем в 120 человек выехал из Петербурга. В свете и народе
была большая радость, частью подлинная, частью показная.
Но правительству было не до радости. Спешили ухватить власть. У трона
толкались Голицыны и Долгорукие, мягко переступал Остерман.
В начале января нового 1728 года двор выехал в Москву на коронацию
нового императора. Дорогой Петр заболел и две недели пролежал в Твери. В
старую столицу въехали 4 февраля. Коронация состоялась 24 февраля.
Последовали щедрые повышения и пожалования, раздача подарков, пенсий,
наград.
Меншиков, тем временем, все далее вгонялся в Сибирь, чтобы очутиться, в
конце концов, в Березове и быть похороненным в вечной мерзлоте в октябре
1729 года. Там скорбное тело прекрасно сохранилось почти до нашего века,
когда его откопал местный чиновный краевед. Он выковырял глаз светлейшего,
опустил его в формалин и верноподданно послал в Петербург. Это вызвало шок
при дворе. Куда дели всевидящее око, мне неизвестно, в Кунст-камере его не
показывают. Но где-то оно есть и доныне внимательно поглядывает на наши
дела, столь сходные с его делами...
Осенью 1728 года умирает от простуды любимая сестра императора Наташа.
Страсть к Елизавете тоже как-то стихает, - вокруг Лизы закручиваются петли
династического брака. У Петра полный фавор обретают Долгорукие, теперь они
водят его на прогулки, у них и пара дочерей подходящих имеется. Империя
замирает в болезненной судороге: "Царь делами не занимается, - отстукивают
фельдъегерскими копытами иностранные дипломаты, - денег никому не платят,
каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного совета нездоровы".
Но народ, как ни странно, доволен. Уже 8 лет нет войны, налоги собирать
не успевают, корабли строить перестали, торговля оживает помаленьку, людям
дышится и работается легче. Издыхающая Империя, видите ли, не вызывает у ее
легкомысленных граждан скорбного сочувствия.
Явным признаком имперского упадка во все времена является кадровая и
организационная перетряска спецслужб. Нация, пробуждающаяся от имперского
морока, спросонья обнаруживает, что ей не надобно столько серьезных мужчин,
занимающихся жестокими непроизводительными играми. КГБ в очередной раз
уничтожается. Обычно ненадолго. В тот раз садистский Преображенский приказ
был распущен 4 апреля 1729 года, "в самый приличный день, в Страстную
пятницу", - так тонко пошутил наш Историк. Ну, здесь наш симпатичный
старикан перегнул палку. Не стоило так безоглядно обижать дзержинских
рыцарей сравнением с палачами Иисуса Христа. Они у нас добрые малые -- вот
уже и креститься научились...
В сентябре 1729 года император выехал из Москвы в неизвестном
направлении - на охоту с семейством Долгоруких и сворой в 620 таких же
породистых собак. Вернулся почти через два месяца. На кого охотился царь,
теперь уж не узнать, зато 19 ноября было оглашено, на кого удачно
поохотились Долгорукие. Состоялось объявление, что Петр вступает в брак с
17-летней Катей Долгорукой. 14 и 17 лет -- не такая уж страшная разница. При
дворе Катю сразу стали называть государыней, родня потянула к ней длинные
руки, один только выживший из ума глава рода фельдмаршал Долгорукий каркал,
что из этого брака не выйдет ничего путного. Впрочем, ему хватило рассудка
написать поучение царской невесте высоким поэтическим стилем. Но молодые
поэзией не наполнились: император прохладно косился на Катю, а Катя вздыхала
о возлюбленном -- цесарском графе Миллезимо.
6 января 1730 года император присутствовал на водосвятии у Москва-реки,
- в полковничьей форме занимал место в строю. Но на другой день было
объявлено, что у него оспа.
Болезнь по всем признакам оказалась смертельной. Сразу 4 партии стали
агитировать в пользу своих претендентов. Эти претенденты были: Катя
Долгорукая, цесаревна Елизавета, "царица-бабка" Евдокия Лопухина и
малолетний герцог Голштинский Петя -- внук великого Императора.
Главными желающими считались Долгорукие. При жизни императора они уже
поделили посты, заготовили свадебные подарки и тосты. Их жены уже нашили
вечерних платьев, учили наизусть торжественные вирши, репетировали у зеркала
гордые позы, и, надо же, такой срыв! Долгорукие решили пробивать царство для
Кати. Сначала была мысль по-быстрому обвенчать ее с больным царем. Но Петр
уже не мог ходить. Обсудили вариант воцарения царской невесты на правах
обручения, -- выходило слабо. Решили попытаться получить завещание
императора в пользу Кати. Написали два текста -- один без подписи, другой --
с поддельной подписью "Петр", - на случай, если этот Петр не сможет поднять
пера. Пришли к постели больного. И здесь, в сумраке палаты успели только
услышать из уст умирающего зловещие слова: "Запрягайте сани, хочу ехать к
сестре". Покойная Наташа звала брата из заоблачных высот, и Петр "уехал" во
втором часу ночи с 18 на 19 января 1730 года.
Сенаторы, собравшиеся в ночь смерти Петра II, осмеяли липовые
"завещания" Долгоруких и в конце концов склонились к мысли, что "род Петра
Великого пресекся" и следует вернуться к ветви его старшего брата Ивана
Алексеевича. Резоны были фальшивыми. Предложение Голицына пустить на престол
дочь Ивана было ничем не справедливее предложений в пользу Елизаветы
Петровны. И та и другая -- "сосуды скудельные", и в том и в том роду мужчин
не осталось. Медики сказали бы, что от скорбного Ивана и яблочко могло
недалеко откатиться. Но медиков в ночной совет не позвали. Вообще-то,
Голицын так горячо агитировал за Анну потому, что ему глубоко противен был
брак Петра и Екатерины Скавронской, и детей ее он на нюх не переносил.
Принимая решение в пользу Анны, сенаторы хотели еще и "укрепиться". Они
написали "кондиции, чтоб не быть самодержавствию".
"Кондиций" этих было 8. Они фактически делали монархию конституционной
и сильно ограниченной. Анна должна была:
1. "ни с кем войны не всчинать";
2. "миру не заключать";
3. "верных наших подданных никакими податьми не отягощать";
4. все кадровые перемещения оставить в исключительной компетенции
Верховного совета;
5. конфискаций без суда не проводить;
6. вотчины и деревни не раздавать;
7. в придворные чины никого не производить;
8. государственный бюджет не транжирить.
В общем, Анна приглашалась на роль куклы, с обязательством "буде чего
по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской".
Историк зарядил возмущенную тираду на несколько страниц о
недопустимости такого парламентского безобразия, о страшном разорении,
ожидающем Россию, о позоре и унижении великого государства. Пока он там
кричит, давайте бросим кроткий взгляд на кандидатшу в императрицы.
Анна Иоанновна, дочь больного царя Ивана Алексеевича и племянница Петра
I, была в те дни герцогиней Курляндской, сидела на троне этого зависимого от
России прибалтийского княжества -- в Митаве. Возле нее ошивался некий Эрнст
Иван Бирон, сын придворного служителя, "человек добрый для смотрения и
покупки лошадей и собак". Вдовствующая 37-летняя герцогиня Анна "любила
тесное общение" с интересными людьми, поэтому, когда Меншиков изловил ее
прежнего фаворита Бестужева, обвиненного в заговоре в пользу царевича Пети,
Анна тут же выхватила из придворной толпы Бирона.
Митавский двор был раздут неимоверно. Даже в крупных германский
королевствах не было такого номенклатурного набора обергофмейстерин,
ландратов и прочих нахтшпигельтрегеров. Двор любил веселье, потехи,
праздники. А что ему оставалось делать? Не войну же объявлять.
Предложение воссесть на всероссийский престол было воспринято
гоп-компанией, как сказочное продолжение хмельных мечтаний, как воплощение
рождественской сказки. Не остывая от танцев, свалили в дорожные сани
немногие личные вещи и шумной толпой да с бубенчиками рванули на Москву.
Благо была зима, мороз и солнце, день чудесный. Конечно, вперед слали
гонцов, что согласны на любые кондиции и диспозиции, только б Шапку
поносить.
Правители Верховного тайного совета -- общим числом 8 человек -- в этот
момент могли реально ухватить власть. Против большой восьмерки возмутилось
только 500 второстепенных сановников, и все они были пересчитаны, известны и
безвольны. Но великолепная восьмерка сама не удержала Фортуну за подол.
Сначала прозевали указать попам на новый статус императрицы, и по всем
церквям на приезд Анны заголосили многие лета "самодержице" всея Руси. Потом
замешкались с похоронами, и Анна из-под Москвы отдала приказание хоронить
Петра без нее 11 февраля. Нужно было всем ехать навстречу Анне, сразу
объяснять ей ситуацию, брать в ежовые рукавицы курляндскую компанию. А наши
парламентарии застряли у гроба и занялись пустопорожними разборками с
несостоявшейся царицей Катей и потерявшими чувство реальности Долгорукими.
Катя хотела на панихиде сидеть прямо у гроба, в императорском трауре, и
чтобы к ней первой все подходили с соболезнованиями. Все прочие светские
горячо возмущались такой наглостью. Тогда Катя уперлась и сказала, что на
вторых ролях хоронить не будет. Эх, дура! На похоронах главная роль -- самая
незавидная! Процессия двинулась без Кати.
К скандалу добавилась величественная женская драма. При дворе была еще
одна невеста. Шереметевы при жизни Петра торопились породниться с
перспективными Долгорукими и просватали свою княжну Наталью Борисовну за
фаворита Ивана Алексеевича. Теперь девица мучилась дилеммой -- честь и
Сибирь или бесчестие и Питер. Наталья описывала свои страдания в дневнике,
изданном впоследствии в назидание благородным девицам. Она точно знала, что
бывшие фавориты неуклонно следуют в Сибирь. Ей настойчиво предлагали
отказаться от свадьбы, пока не поздно. Но честь возобладала, и Наталья
Борисовна пошла под венец, а потом уж стала укладывать дорожные баулы. Ее
пример другим наука, а то откуда бы потом жены декабристов черпали
вдохновение?
Петра похоронили в Архангельском соборе, выкинув оттуда два гроба