Страница:
Он тихонько выругался и отпил большой глоток портвейна, зная по опыту, что тупая боль в бедре скоро отпустит.
На этот раз болела не только нога. Там, внизу, все еще билось и пульсировало желание, возбужденное ночной сценой в саду. Когда он прижал Викторию к стене сада, он ощутил податливость ее тела. Он еще помнил ее сладостный, воздушный аромат, который смешивался сейчас с ароматом старого доброго вина.
Взгляд Лукаса задержался на портрете, висевшем над камином. Лукас медленно поднялся, прошел по старому ковру и остановился, всматриваясь в хмурое лицо своего дяди.
Мейтлэнд Колбрук, предыдущий граф Стоунвейл, имел мало причин для веселья в последние годы жизни. Его преследовали болезни и меланхолия, он ненавидел всех и вся. Капризный характер Мейтлэнда прорывался порой вспышками безудержной ярости, и тогда он обрушивался на любого, кто только попадался ему под руку, — слуги уходили от него один за другим.
В юности Мейтлэнд Колбрук был склонен к разврату, выпивке, азартной игре и потасовкам. Он исчез из светского общества, промотав почти все фамильное состояние, до него уже основательно потрепанное его отцом.
Он стал затворником, оригиналом, который не поддерживал отношений не только с лондонскими знакомцами, но даже с ближайшими родственниками. Мейтлэнд осел в деревне, выкачивая все, что можно, из своего поместья. Он так и не женился, и, когда несколько месяцев назад смерть подступила к нему вплотную, он скрепя сердце вызвал к себе своего наследника — племянника, которого никогда до этого даже не видел.
Лукас прекрасно помнил их встречу. Мрачная спальня графа, затянутая выцветшими гобеленами и уставленная рассохшейся мебелью, была не так страшна, как сам Мейтлэнд Колбрук, сморщенный, бледный, возлежавший в кровати с бутылкой портвейна и настойкой опия.
— Это все будет твоим, племянничек, каждый чертов дюйм Стоунвейла. Если у тебя хватит здравого смысла, ты сразу же уйдешь отсюда, и пусть этот дом сгниет. От этой земли никогда не было толку, — проскрипел он, сжимая костлявыми пальцами грязное одеяло и злобно поглядывая на Лукаса.
— Наверное, никто и не пытался вложить в эту землю деньги и силы, — сердито возразил Лукас. — Даже глупцу ясно, что Стоунвейл может дать немалый доход. Здесь плодородные земли, и они смогут снова принести богатый урожай. Чтобы оживить Стоунвейл, необходимы деньги, деньги… и хозяин, который позаботился бы о своих землях и людях.
— Вкладывать деньги в Стоунвейл бессмысленно. Это место проклято… проклято, говорю тебе. Спроси кого хочешь. Уже не одно поколение… Плохая почва, ленивые арендаторы, не хватает воды для посевов. Нечего здесь спасать. Мне давно следовало продать всю эту чертову землю. Не знаю, почему я этого не сделал, — скрипучим раздраженным голосом продолжал старик.
Тут старый граф приподнялся на постели и потянулся к ящику в ночном столике. Дрожащие пальцы что-то нашарили внутри и сомкнулись на вещице, которую он узнал на ощупь. В следующую секунду он бросил ее Лукасу, и тот машинально поймал.
Разжав пальцы, Лукас увидел у себя на ладони круглый янтарный кулон на тонкой цепочке. На кулоне были вырезаны две человеческие фигурки, и мастерство художника было столь велико, что они казались двумя живыми человечками, навеки вошедшими в прозрачный золотисто-желтый янтарь, — рыцарь и его дама.
— Что это значит, сэр? — спросил Лукас, сжав в руке янтарную драгоценность.
— Будь я проклят, если знаю. Мне оставил это отец перед смертью. Он сказал, что нашел этот кулон в старом лабиринте посреди южного сада. Народ здесь считает, это связано с легендой.
Лукас всмотрелся в кулон:
— С какой легендой?
Мейтлэнд внезапно побагровел от очередного приступа ярости:
— С той легендой, из-за которой эти чертовы поля уже иссохли, из-за которой я погубил свою жизнь, из-за которой у меня так и не родился наследник. Легенда о Янтарном рыцаре и его леди.
— Что это за легенда, в ней есть доля истины?
— Пойди расспроси старых ведьм в деревне, если тебе так интересно. У меня есть дела поважнее, чем рассказывать сказки.
Выкрикнув эти слова, Мейтлэнд закашлялся. Лукас быстро наполнил стакан портвейном и поднес его к тонким бледным губам старика. Дядя отпил большой глоток и немного успокоился.
— Никакого смысла, никакого смысла, — повторил он. — Никакого. Не было смысла и не будет. Вся эта чертова земля — только обуза. Послушай моего совета, мальчик, брось все. Не пытайся спасти Стоунвейл.
Лукас взглянул на янтарный кулон, и внезапная решимость запылала в нем.
— Знаете, дядя, я, кажется, не послушаюсь вашего совета. Я попытаюсь спасти Стоунвейл.
Мейтлэнд Колбрук повел усталыми, налитыми кровью глазами:
— А где ты возьмешь деньги? Я слышал, ты неплохо играешь в карты, но из этого не извлечешь надежный доход, необходимый, чтобы спасти эти земли. Я-то знаю, я уже пробовал — в молодости.
— Придется мне поискать деньги где-нибудь еще, верно?
— Где-нибудь еще — это значит найти себе богатую невесту. Легче сказать, чем сделать. Ни одна приличная дама из общества, владеющая собственным состоянием, даже не взглянет на нищего графа. Ее родня сумеет отыскать что-нибудь получше, чем мы с тобой.
Лукас встретился глазами с умирающим:
— Тогда придется спуститься пониже.
— Зря время потратишь. Боже, я помню эти разговоры в клубах. Все только и мечтают променять свой титул на какую-нибудь дочку лавочника вкупе с ее наследством. Ничего не выйдет. Деньги женятся на деньгах. И это справедливо не только в отношении титулованной знати, но и прочих городских жителей. Но мало кому повезло.
Сегодня, когда Лукас разглядывал портрет Мейтлэнда Колбрука, он вновь вспомнил его слова. Он хмуро улыбнулся и поднял бокал:
— Ты ошибся, дядюшка. Я нашел богатую наследницу и расставил ей хитрую ловушку. Она хорошенько помучает меня, но в конце концов будет моей.
И чем скорее, тем лучше, размышлял Лукас, допивая свой портвейн. Ему нужны деньги Виктории, но в эту ночь он понял, что ему нужна и сама Виктория.
Отставив бокал, Лукас прикоснулся к кусочку янтаря, теплившемуся у него на груди. Он всегда носил его под одеждой с того самого дня, как Мейтлэнд Колбрук передал ему реликвию.
Стоя в одиночестве в своем кабинете и размышляя о будущем, Лукас внезапно подумал, что густой темный цвет этого янтаря точь-в-точь совпадает с необычным цветом глаз Виктории.
Глава 4
Лукас неторопливо поднялся по ступеням особняка леди Неттлшип. Острое беспокойство смешалось в его душе с ледяной решимостью. Подобные чувства он обычно испытывал, когда садился за карточный стол. Лукас нацелился на выигрыш, и он умел выигрывать.
Он давно уже понял, что человек, вынужденный зарабатывать себе на жизнь собственным умом, не добьется успеха без особой стратегии. Соблюдать хладнокровие, все эмоции в сторону — иначе не выиграть ни за карточным столом, ни в битве. Холодная логика позволяла ему выжить, и Лукас помнил об этом.
Он прекрасно сознавал, что своим умением выигрывать и даже преуспевать за карточным столом, будь то в клубе или игорных домах, он обязан тому, что в игре никогда не давал воли эмоциям. В отличие от сумасбродных импульсивных юнцов и напыщенных хмельных лордов, в отличие от денди, мелодраматически разбрасывающих свои деньги, Лукас не позволял себе совершить ни одного поступка, поддавшись эмоциям, из ложной гордыни или в отчаянии.
Если человеку не везет, надо просто выйти из-за стола и подождать своего часа. Лукас всегда умел выбрать подходящее время и подходящее место.
Но хотя он весьма успешно играл в карты, покойный дядюшка был прав: он не мог выиграть сумму, необходимую для спасения Стоунвейла. Лукас понимал, что рискует потратить всю жизнь в погоне за таким выигрышем. Ни его земля, ни люди в Стоунвейле не могли ждать так долго.
Однако для того чтобы поддержать видимость богатства в течение сезона, большие средства не нужны. Умный и умеющий считать деньги человек сумеет продержаться от одного ночного выигрыша до другого. Высшее общество будет строить догадки на его счет, но никто никогда не станет проверять состояние его дел, пока удается соблюдать видимость благополучия. Титул и покровительство Джессики Атертон также способствовали его репутации.
Лукас оглянулся через плечо на свой экипаж — дорогую черную коляску и пару прекрасных гнедых, на которых он явился с визитом. Возница уже держал поводья, успокаивая разгоряченных лошадей и собираясь прогулять их, пока хозяин в гостях.
Экипаж с упряжкой обошелся Лукасу гораздо дороже, чем хотелось бы, но он все-таки выложил требуемую сумму, точно так же, как исправно платил по счетам самого модного портного. Отправившись на охоту за приданым, надо хорошенько замаскироваться, тем более когда невеста имеет обыкновение нанимать сыщиков с Боу-стрит.
Парадная дверь особняка леди Неттлшип распахнулась как раз в ту минуту, когда Лукас мысленно определял стратегию на этот день. Он вручил дворецкому свою карточку:
— Граф Стоунвейл с визитом к леди Неттлшип и ее племяннице.
Дворецкий едва высунул в приоткрытую дверь свой длиннющий нос:
— Я узнаю, принимает ли сегодня леди Неттлшип.
Лукас вдруг заволновался, что же ему делать, если Виктория переменила свои планы и откажет ему сегодня в визите. Вполне возможно, при ярком солнечном свете она сумела различить угрожавшую ей опасность.
Он должен был вчера сдержать порыв страсти, не касаться губ Виктории. У него даже мыслей не было о таком поступке. Лишь на мгновение в темном саду Лукас нарушил собственное железное правило, позволил чувствам возобладать над разумом. Лукас пообещал самому себе, что впредь будет осторожнее.
Дворецкий вернулся, и Лукас испытал облегчение, сменившееся ощущением торжества, когда его проводили в нарядную гостиную. Он был уверен, что на его лице, как обычно, не отразилось никаких чувств, но в глубине души ликовал: первое испытание уже позади, он проник в дом, где была его добыча.
Но торжество тут же сменилось беспокойством: в залитой солнцем комнате Лукас не увидел Виктории. Он был уверен в ее отваге и рассчитывал вновь встретиться с ней утром. Однако леди, столь бесстрашно следовавшая за ним по аллее прошлой ночью, кажется, одумалась и не собирается появляться перед ним при свете дня. Лукас вынужден был вести светскую беседу с величественной дамой средних лет, восседавшей на элегантной софе.
— Ваш покорный слуга, леди Неттлшип, — произнес он, склоняясь над унизанной кольцами рукой. — Теперь я знаю, от кого Виктория унаследовала свои прекрасные глаза.
— Вы очень любезны, милорд. Садитесь, прошу вас. Мы вас ждали. Виктория, дорогая, отложи пока коллекцию и подойди поздоровайся со своим гостем. — Леди Неттлшип обратила улыбающееся лицо к племяннице.
Он возликовал. Слава богу, маленькая плутовка все-таки не передумала. Лукас выпрямился, улыбаясь, и повернулся лицом к Виктории, тихонько стоявшей в дальнем конце комнаты у окна. Неудивительно, что он не сразу заметил ее. Она была одета в желтое с белым платье, которое почти сливалось с золотыми шторами у нее за спиной.
Виктория стояла по-прежнему неподвижно, и Лукас понял, что она намеренно выбрала такую позицию: она хотела украдкой понаблюдать за ним, когда он только войдет в комнату. Лукас насмешливо приподнял брови, одобряя ее тактику. Всегда полезно понаблюдать за противником из укрытия, прежде чем сойтись с ним лицом к лицу. Определенно, не он один умеет заранее продумывать ход.
— Доброе утро, мисс Хантингтон. А мне показалось, что вы забыли о нашей встрече.
Виктория легко двинулась ему навстречу, мягкие домашние туфли бесшумно ступали по ковру. В руке она держала плоский ящичек, глаза искрились озорством.
— Как вы могли подумать, что я забуду ваше обещание навестить нас, милорд?
— Никогда нельзя положиться на память молодой леди. — Лукас склонился над протянутой ему изящной ручкой. Пальцы у нее были совсем холодные, и он отметил, что Виктория на самом деле вовсе не так хорошо владеет собой, как старается показать. Это его обрадовало.
— Уверяю вас, память у меня превосходная.
— К несчастью для бедных джентльменов, подвести нас может не только память леди — иногда леди может просто передумать, — продолжал Лукас.
Виктория вскинула голову и дерзко посмотрела ему прямо в лицо:
— Только если у леди существует для этого серьезная причина. Садитесь, пожалуйста, последуйте совету тети. Вас интересуют жуки?
— Жуки? — Лукас наконец заглянул в коробку и увидел там аккуратные ряды насекомых, пришпиленных булавками. Они были распределены по размеру, верхний левый угол занимал настоящий монстр. — Откровенно говоря, мисс Хантингтон, жуки никогда не были объектом моего пристального внимания.
— Здесь есть превосходные экземпляры. Правда, тетя Клео?
— Великолепная коллекция, — с не меньшим энтузиазмом подтвердила леди Неттлшип. — Их собрала леди Вудбери, член нашего маленького научного общества.
— Потрясающе, — произнес Лукас, медленно опускаясь на стул и не отводя глаз от Виктории, устроившейся на диване рядом с тетей. — Как же леди Вудбери удалось умертвить столько больших жуков?
— Обычным способом, полагаю, — промолвила тетя Клео, — проткнула их булавкой ниже крылышек, или использовала камфору, или при помощи длинной проволоки.
— Вы тоже увлекаетесь жуками, мисс Хантингтон? — спросил Лукас.
— Нет, мои нервы для этого не годятся, — призналась она, заглядывая в коробку, — эти бедняги иногда так медленно умирают.
Лукас искоса взглянул на нее:
— Стало быть, и они готовы сражаться за свою жизнь?
— Да, — ответила Виктория и отложила коробку с жуками.
— Боюсь, для некоторых научных исследований у моей племянницы слишком нежное сердце, — с улыбкой заметила тетя Клео.
— Признаться, я предпочитаю насекомым ботанику и садоводство, — уточнила Виктория.
— У вас широкие интересы, мисс Хантингтон, — отозвался Лукас.
— А вы думали, ограниченные? — Виктория глянула на него, чуть приподняв ресницы, глаза сияли невинно и насмешливо.
Лукас умел различать ловушки:
— Вовсе нет. Несмотря на краткость нашего знакомства, я уже успел понять, что вы очень своеобразная девушка.
Тетя Клео с любопытством посмотрела на него:
— А вы сами интересуетесь ботаникой и садоводством, сэр?
— Как вы, наверное, слышали, я только недавно унаследовал титул. Я уже понял, что наследство потребует от меня значительно расширить сферу моих интересов. В том числе мне придется узнать что-нибудь о садоводстве и тому подобных предметах, чтобы произвести улучшения в моем поместье, — пояснил Лукас.
Лицо тети Клео просияло.
— Прекрасно, значит, вам должны понравиться акварели Виктории: она рисует растения.
Виктория так покраснела, что Лукас не на шутку удивился.
— Тетя Клео, я уверена, милорду нисколько не интересна моя мазня.
— Честное слово, мне очень хочется посмотреть, — поспешно возразил Лукас. Ему и в самом деле не терпелось увидеть, из-за чего эта загадочная девушка могла покраснеть.
— У нее поразительные способности, — сказала леди Неттлшип, поднимаясь с софы. Она взяла со столика альбом и протянула его Лукасу:
— Вот посмотрите.
— Право же, тетя Клео…
— Без ложной скромности, Викки. Ты прекрасно рисуешь, и притом удивительно точно. Я неоднократно тебе говорила, что нам надо это издать. Вот взгляните, милорд. Что вы скажете? — Леди Неттлшип вложила альбом в руки Лукаса, и глаза ее зажглись ожиданием торжества.
Чувствуя, что Виктория напряженно наблюдает за ним, Лукас не торопясь перелистывал страницы. Открывая альбом, он думал увидеть любительские рисунки, ведь ничего иного мужчины и не ожидают от женщин. Что может быть уместнее для молодой, хорошо воспитанной леди, чем рисовать и раскрашивать цветочки?
Но он был приятно удивлен ясностью и живостью ее работы. Растения прямо-таки расцветали на страницах альбома, они были наполнены жизненной силой. Они были не просто красивы, как произведение искусства, они были изображены совершенно точно, вплоть до мельчайших подробностей.
Лукас завороженно просматривал страницу за страницей — розы, ирисы, маки, лилии выглядели словно живые. Каждый цветок был снабжен аккуратным ярлыком с его латинским именем: Rosa provincialis, Passiflora alata, Cyclamen linearifolium.
Он поднял глаза и увидел, что Виктория все так же смотрит на него в каком-то необычном, беспокойном ожидании. Он понял наконец, что ее рисунки слишком много значат для нее, здесь она чувствует себя уязвимой. Лукас закрыл альбом:
— Превосходные работы, мисс Хантингтон, я уверен, что вам это уже не раз говорили. Даже на мой любительский взгляд, и зарисовки, и акварели просто прекрасны.
— Спасибо. — Внезапно Виктория улыбнулась так лучезарно, будто он превознес ее собственную красоту, а не красоту ее рисунков. Янтарные глаза стали почти золотыми. — Вы очень любезны.
— Я редко бываю любезен, мисс Хантингтон, — негромко возразил он, — я говорю вам чистую правду. Должен, однако, заметить, что некоторые растения мне неизвестны. Вы нашли их в ботаническом саду?
В себя и решил, что ночные вылазки вместе с вами покажутся мне куда более интересными, чем вечер в клубе или в компании молодых девиц на выданье, — заверил ее Лукас.
В нашей оранжерее, — пояснила тетя Клео. — Мы с Викторией вместе собрали, по-моему, очень неплохую коллекцию растений. Конечно, не тех масштабов, что в Кью, но все-таки нам тоже есть чем гордиться. Хотите осмотреть оранжерею? Виктория с радостью проведет вас по всему саду.
Лукас кивнул:
— Я был бы очень рад посмотреть.
Виктория грациозно поднялась:
— Сюда, пожалуйста, милорд.
— Ступайте, — напутствовала их тетя Клео, — надеюсь, после экскурсии вы заглянете еще на чашечку чая.
— Спасибо. — Лукас с трудом скрыл улыбку, направляясь вслед за Викторией в холл, а оттуда — в короткий коридор, ведущий в заднюю часть дома. «Пока все идет хорошо», — сказал он себе, входя в большую стеклянную галерею, заполненную растениями. Воздух был наполнен густым влажным запахом удобренной земли. Наконец он остался наедине со своей жертвой.
Лукас огляделся и понял, что сегодня ему придется охотиться посреди настоящих джунглей. Он посмотрел сквозь стекло в расстилавшийся под окнами оранжереи огромный чарующий сад, огражденный знакомой кирпичной стеной, увитой плющом и виноградом.
— Мне очень хотелось рассмотреть сад при свете дня, — произнес он.
Виктория тревожно нахмурилась:
— Тише, милорд. Кто-нибудь может нас услышать.
— Вряд ли. По-моему, мы тут совершенно одни. — Он оглянулся на пышные зеленые заросли с переливами ярких экзотических цветов, заполнивших комнату. — Вы и ваша тетя в самом деле интересуетесь садоводством. Сад у вас просто замечательный.
— Тетя построила оранжерею несколько лет назад, — пояснила Виктория, направляясь в боковое крыло оранжереи, издали казавшееся сплошь зеленым. — У нее много друзей, которые путешествуют по всему миру, и они посылают нам черенки или молоденькие растения. Недавно сэр Перси Хикинботтом, один из ее поклонников, прислал новый сорт роз, открытый в Китае. Он назвал ее Роза Китайская — Румянец Клео, в честь тети. Как мило, не правда ли? А в прошлом месяце сэр Перси прислал нам очень красивый куст хризантем. Мы почти уверены, что он приживется. Вам что-нибудь известно о хризантемах, милорд?
— Нет, кажется, но я знаю, отчего человек начинает болтать без умолку. Успокойтесь, Виктория. У вас нет никаких причин так нервничать.
— Я вовсе не нервничаю. — Она вновь горделиво вздернула подбородок и остановилась перед большим подносом, на котором пристроились странные неказистые, покрытые колючками растения. — А кактусы вас интересуют?
Лукас с любопытством глянул на множество колючих растений, так не похожих на все, какие были ему знакомы. В виде эксперимента он осторожно притронулся к шипу и убедился, что он острее иголки. Подняв глаза, он встретился со взглядом Виктории.
— Меня всегда интересовали оборонительные линии, — пояснил он.
— Вас интересовало, как пробиться сквозь них, да?
— Только если добыча стоила такой битвы. — Он получал удовольствие от их словесного поединка. Она не боялась и не отступала.
— Как же вы можете оценить добычу еще до того, как начнете битву?
«Значит, я не напрасно поцеловал ее вчера вечером», — решил Лукас. По тому, как она наблюдала за ним, он догадался, что Виктория много думала о том, что произошло между ними.
— Иногда удается снять… м-м… пробу. Скажем, тот кусочек, который мне удалось отведать прошлой ночью, показался мне весьма лакомым.
— Ясно. И вы так и бродите вокруг да около и снимаете то там, то здесь пробы, пока не решите, за какой добычей вам следует погнаться? — Взгляд Виктории мгновенно вспыхнул гневом.
Лукас чуть скривил губы, заметив сердитую усмешку в глазах Виктории:
— Нужно иметь исходные данные, чтобы провести сравнение.
Насмешка в ее глазах сменилась презрением. Виктория отвернулась и двинулась в глубину оранжереи:
— Я так и думала, что все дело в этом.
Неожиданно для самого себя Лукас обиделся на нее. Виктория намеренно пыталась спровоцировать ссору. Лукас быстро ухватил пальцами ее запястье и рывком заставил Викторию остановиться. Она развернулась, смерила его уничтожающим взглядом.
— В чем дело, Виктория? Вас не устраивает, что в моей жизни были и другие победы? Они так мало значили для меня…
— Меня не устраивает, что вы так неразборчивы в выборе и апробировании вашей добычи, и мне очень не нравится, что вы еще и хвастаете этим.
— Уверяю вас, я никогда не был неразборчив и хвастаюсь я тоже редко. По правде говоря, у меня было не так уж и много побед. Большую часть жизни я прослужил в армии, а на офицерское жалованье настоящую любовницу не заведешь. — Он намеренно сжал пальцы сильнее, притягивая Викторию к себе. — Давайте поговорим о вас… Вы очень умело обороняетесь. Значит ли это, что у вас уже имеется изрядный опыт в таких играх?
— Да, милорд, мне то и дело приходится играть роль кактуса.
С губ Лукаса не сходила усмешка.
— Кому-нибудь уже удалось проскользнуть между шипами?
— Вас это не касается, сэр.
Он увидел, как ее щеки покрылись легким румянцем, но глаз она не опускала.
— Извините. Естественно, что в подобных обстоятельствах во мне пробудилось любопытство. В конце концов я твердо намерен пробраться сквозь заградительные линии и добыть сокровище. Я уже предупреждал вас прошлой ночью.
— Вы не любите хитрить, Стоунвейл? — спросила она.
— Я очень хитер, когда нужно, но полагаю, в данном случае могу честно сознаться в своих намерениях. Вы же не глупенькая маленькая девочка только что из пансиона. Не думаю, что намерения честного человека способны так напугать вас.
Виктория выпрямилась и поглядела ему в глаза:
— Поскольку вы заговорили о честности, объясните свои намерения, милорд! Прошлой ночью вы выражались довольно туманно. Я должна знать все, — Мне показалось, что я выразился достаточно ясно. Вам уже известно, что я хочу обладать вами. И я сделаю все, чтобы заявить на вас свое право.
— Прошлой ночью, — решительно начала она, но заколебалась, стараясь подобрать точные слова, — прошлой ночью я предупредила вас, что сама мысль о браке для меня невыносима.
— Я слышал ваше предупреждение. И насколько припоминаю, вы повторили его несколько раз и по-разному.
— Следовательно, вы поняли, что в этом вопросе я шутить не намерена? Я не собираюсь выходить замуж.
— Я понял. — Лукас слегка улыбнулся, глядя в ее серьезные глаза. Она надеется ускользнуть от этой игры, тем не менее она будет в нее играть и проиграет. — Но вы хотите поиграть в другие игры, не так ли? Как насчет полуночных развлечений?
Она молчала. Лукас заметил, что ее пальцы слегка дрожали, когда она рассеянно потянулась к широкому листу какого-то экзотического растения над ее плечом.
— Вы верно угадали вчера ночью, милорд. Я счастлива была бы иметь компаньона в ночных приключениях. Кого-нибудь, кто умел бы соблюдать тайну, кто повел бы меня в те места, куда я не могу пойти ни одна, ни с такими друзьями, как Ан-набелла и ее брат. Признаюсь, то, что вы предложили мне вчера вечером в саду, звучит для меня очень соблазнительно. Меня беспокоит другое — меня тревожит, что вы слишком хорошо знаете, насколько соблазнительно для меня это предложение.
— Вы тревожитесь потому, что не уверены, можно ли принять то, что я вам предложил, и не уплатить за это. Ведь в этом вся проблема, Виктория?
Она кивнула, насмешливо улыбаясь:
— Вы совершенно правы, милорд. Вы умеете сразу подойти к самой сути дела. Я не уверена, удовлетворитесь ли вы той платой, которую я сама сочту уместной.
Лукас глубоко вздохнул и сложил руки на груди:
— По-моему, это уже моя проблема. До тех пор пока эта сделка будет устраивать меня, вам не о чем волноваться.
— Дело в том, милорд, что, откровенно говоря, я просто не могу представить, чтобы вы удовлетворились парой поцелуев украдкой в ночном саду, но смею вас заверить: сверх этого вы никогда ничего от меня не получите. Вот так. Теперь я ясно все объяснила?
— Вполне.
Виктория готовилась отразить его возражения, но Лукас с вежливым равнодушием склонился над редкой разновидностью кактуса, и, как он и рассчитывал, Виктория быстро утратила самообладание. Эта леди отважилась заплыть слишком далеко, но она еще сама не понимала этого.
На этот раз болела не только нога. Там, внизу, все еще билось и пульсировало желание, возбужденное ночной сценой в саду. Когда он прижал Викторию к стене сада, он ощутил податливость ее тела. Он еще помнил ее сладостный, воздушный аромат, который смешивался сейчас с ароматом старого доброго вина.
Взгляд Лукаса задержался на портрете, висевшем над камином. Лукас медленно поднялся, прошел по старому ковру и остановился, всматриваясь в хмурое лицо своего дяди.
Мейтлэнд Колбрук, предыдущий граф Стоунвейл, имел мало причин для веселья в последние годы жизни. Его преследовали болезни и меланхолия, он ненавидел всех и вся. Капризный характер Мейтлэнда прорывался порой вспышками безудержной ярости, и тогда он обрушивался на любого, кто только попадался ему под руку, — слуги уходили от него один за другим.
В юности Мейтлэнд Колбрук был склонен к разврату, выпивке, азартной игре и потасовкам. Он исчез из светского общества, промотав почти все фамильное состояние, до него уже основательно потрепанное его отцом.
Он стал затворником, оригиналом, который не поддерживал отношений не только с лондонскими знакомцами, но даже с ближайшими родственниками. Мейтлэнд осел в деревне, выкачивая все, что можно, из своего поместья. Он так и не женился, и, когда несколько месяцев назад смерть подступила к нему вплотную, он скрепя сердце вызвал к себе своего наследника — племянника, которого никогда до этого даже не видел.
Лукас прекрасно помнил их встречу. Мрачная спальня графа, затянутая выцветшими гобеленами и уставленная рассохшейся мебелью, была не так страшна, как сам Мейтлэнд Колбрук, сморщенный, бледный, возлежавший в кровати с бутылкой портвейна и настойкой опия.
— Это все будет твоим, племянничек, каждый чертов дюйм Стоунвейла. Если у тебя хватит здравого смысла, ты сразу же уйдешь отсюда, и пусть этот дом сгниет. От этой земли никогда не было толку, — проскрипел он, сжимая костлявыми пальцами грязное одеяло и злобно поглядывая на Лукаса.
— Наверное, никто и не пытался вложить в эту землю деньги и силы, — сердито возразил Лукас. — Даже глупцу ясно, что Стоунвейл может дать немалый доход. Здесь плодородные земли, и они смогут снова принести богатый урожай. Чтобы оживить Стоунвейл, необходимы деньги, деньги… и хозяин, который позаботился бы о своих землях и людях.
— Вкладывать деньги в Стоунвейл бессмысленно. Это место проклято… проклято, говорю тебе. Спроси кого хочешь. Уже не одно поколение… Плохая почва, ленивые арендаторы, не хватает воды для посевов. Нечего здесь спасать. Мне давно следовало продать всю эту чертову землю. Не знаю, почему я этого не сделал, — скрипучим раздраженным голосом продолжал старик.
Тут старый граф приподнялся на постели и потянулся к ящику в ночном столике. Дрожащие пальцы что-то нашарили внутри и сомкнулись на вещице, которую он узнал на ощупь. В следующую секунду он бросил ее Лукасу, и тот машинально поймал.
Разжав пальцы, Лукас увидел у себя на ладони круглый янтарный кулон на тонкой цепочке. На кулоне были вырезаны две человеческие фигурки, и мастерство художника было столь велико, что они казались двумя живыми человечками, навеки вошедшими в прозрачный золотисто-желтый янтарь, — рыцарь и его дама.
— Что это значит, сэр? — спросил Лукас, сжав в руке янтарную драгоценность.
— Будь я проклят, если знаю. Мне оставил это отец перед смертью. Он сказал, что нашел этот кулон в старом лабиринте посреди южного сада. Народ здесь считает, это связано с легендой.
Лукас всмотрелся в кулон:
— С какой легендой?
Мейтлэнд внезапно побагровел от очередного приступа ярости:
— С той легендой, из-за которой эти чертовы поля уже иссохли, из-за которой я погубил свою жизнь, из-за которой у меня так и не родился наследник. Легенда о Янтарном рыцаре и его леди.
— Что это за легенда, в ней есть доля истины?
— Пойди расспроси старых ведьм в деревне, если тебе так интересно. У меня есть дела поважнее, чем рассказывать сказки.
Выкрикнув эти слова, Мейтлэнд закашлялся. Лукас быстро наполнил стакан портвейном и поднес его к тонким бледным губам старика. Дядя отпил большой глоток и немного успокоился.
— Никакого смысла, никакого смысла, — повторил он. — Никакого. Не было смысла и не будет. Вся эта чертова земля — только обуза. Послушай моего совета, мальчик, брось все. Не пытайся спасти Стоунвейл.
Лукас взглянул на янтарный кулон, и внезапная решимость запылала в нем.
— Знаете, дядя, я, кажется, не послушаюсь вашего совета. Я попытаюсь спасти Стоунвейл.
Мейтлэнд Колбрук повел усталыми, налитыми кровью глазами:
— А где ты возьмешь деньги? Я слышал, ты неплохо играешь в карты, но из этого не извлечешь надежный доход, необходимый, чтобы спасти эти земли. Я-то знаю, я уже пробовал — в молодости.
— Придется мне поискать деньги где-нибудь еще, верно?
— Где-нибудь еще — это значит найти себе богатую невесту. Легче сказать, чем сделать. Ни одна приличная дама из общества, владеющая собственным состоянием, даже не взглянет на нищего графа. Ее родня сумеет отыскать что-нибудь получше, чем мы с тобой.
Лукас встретился глазами с умирающим:
— Тогда придется спуститься пониже.
— Зря время потратишь. Боже, я помню эти разговоры в клубах. Все только и мечтают променять свой титул на какую-нибудь дочку лавочника вкупе с ее наследством. Ничего не выйдет. Деньги женятся на деньгах. И это справедливо не только в отношении титулованной знати, но и прочих городских жителей. Но мало кому повезло.
Сегодня, когда Лукас разглядывал портрет Мейтлэнда Колбрука, он вновь вспомнил его слова. Он хмуро улыбнулся и поднял бокал:
— Ты ошибся, дядюшка. Я нашел богатую наследницу и расставил ей хитрую ловушку. Она хорошенько помучает меня, но в конце концов будет моей.
И чем скорее, тем лучше, размышлял Лукас, допивая свой портвейн. Ему нужны деньги Виктории, но в эту ночь он понял, что ему нужна и сама Виктория.
Отставив бокал, Лукас прикоснулся к кусочку янтаря, теплившемуся у него на груди. Он всегда носил его под одеждой с того самого дня, как Мейтлэнд Колбрук передал ему реликвию.
Стоя в одиночестве в своем кабинете и размышляя о будущем, Лукас внезапно подумал, что густой темный цвет этого янтаря точь-в-точь совпадает с необычным цветом глаз Виктории.
Глава 4
Лукас неторопливо поднялся по ступеням особняка леди Неттлшип. Острое беспокойство смешалось в его душе с ледяной решимостью. Подобные чувства он обычно испытывал, когда садился за карточный стол. Лукас нацелился на выигрыш, и он умел выигрывать.
Он давно уже понял, что человек, вынужденный зарабатывать себе на жизнь собственным умом, не добьется успеха без особой стратегии. Соблюдать хладнокровие, все эмоции в сторону — иначе не выиграть ни за карточным столом, ни в битве. Холодная логика позволяла ему выжить, и Лукас помнил об этом.
Он прекрасно сознавал, что своим умением выигрывать и даже преуспевать за карточным столом, будь то в клубе или игорных домах, он обязан тому, что в игре никогда не давал воли эмоциям. В отличие от сумасбродных импульсивных юнцов и напыщенных хмельных лордов, в отличие от денди, мелодраматически разбрасывающих свои деньги, Лукас не позволял себе совершить ни одного поступка, поддавшись эмоциям, из ложной гордыни или в отчаянии.
Если человеку не везет, надо просто выйти из-за стола и подождать своего часа. Лукас всегда умел выбрать подходящее время и подходящее место.
Но хотя он весьма успешно играл в карты, покойный дядюшка был прав: он не мог выиграть сумму, необходимую для спасения Стоунвейла. Лукас понимал, что рискует потратить всю жизнь в погоне за таким выигрышем. Ни его земля, ни люди в Стоунвейле не могли ждать так долго.
Однако для того чтобы поддержать видимость богатства в течение сезона, большие средства не нужны. Умный и умеющий считать деньги человек сумеет продержаться от одного ночного выигрыша до другого. Высшее общество будет строить догадки на его счет, но никто никогда не станет проверять состояние его дел, пока удается соблюдать видимость благополучия. Титул и покровительство Джессики Атертон также способствовали его репутации.
Лукас оглянулся через плечо на свой экипаж — дорогую черную коляску и пару прекрасных гнедых, на которых он явился с визитом. Возница уже держал поводья, успокаивая разгоряченных лошадей и собираясь прогулять их, пока хозяин в гостях.
Экипаж с упряжкой обошелся Лукасу гораздо дороже, чем хотелось бы, но он все-таки выложил требуемую сумму, точно так же, как исправно платил по счетам самого модного портного. Отправившись на охоту за приданым, надо хорошенько замаскироваться, тем более когда невеста имеет обыкновение нанимать сыщиков с Боу-стрит.
Парадная дверь особняка леди Неттлшип распахнулась как раз в ту минуту, когда Лукас мысленно определял стратегию на этот день. Он вручил дворецкому свою карточку:
— Граф Стоунвейл с визитом к леди Неттлшип и ее племяннице.
Дворецкий едва высунул в приоткрытую дверь свой длиннющий нос:
— Я узнаю, принимает ли сегодня леди Неттлшип.
Лукас вдруг заволновался, что же ему делать, если Виктория переменила свои планы и откажет ему сегодня в визите. Вполне возможно, при ярком солнечном свете она сумела различить угрожавшую ей опасность.
Он должен был вчера сдержать порыв страсти, не касаться губ Виктории. У него даже мыслей не было о таком поступке. Лишь на мгновение в темном саду Лукас нарушил собственное железное правило, позволил чувствам возобладать над разумом. Лукас пообещал самому себе, что впредь будет осторожнее.
Дворецкий вернулся, и Лукас испытал облегчение, сменившееся ощущением торжества, когда его проводили в нарядную гостиную. Он был уверен, что на его лице, как обычно, не отразилось никаких чувств, но в глубине души ликовал: первое испытание уже позади, он проник в дом, где была его добыча.
Но торжество тут же сменилось беспокойством: в залитой солнцем комнате Лукас не увидел Виктории. Он был уверен в ее отваге и рассчитывал вновь встретиться с ней утром. Однако леди, столь бесстрашно следовавшая за ним по аллее прошлой ночью, кажется, одумалась и не собирается появляться перед ним при свете дня. Лукас вынужден был вести светскую беседу с величественной дамой средних лет, восседавшей на элегантной софе.
— Ваш покорный слуга, леди Неттлшип, — произнес он, склоняясь над унизанной кольцами рукой. — Теперь я знаю, от кого Виктория унаследовала свои прекрасные глаза.
— Вы очень любезны, милорд. Садитесь, прошу вас. Мы вас ждали. Виктория, дорогая, отложи пока коллекцию и подойди поздоровайся со своим гостем. — Леди Неттлшип обратила улыбающееся лицо к племяннице.
Он возликовал. Слава богу, маленькая плутовка все-таки не передумала. Лукас выпрямился, улыбаясь, и повернулся лицом к Виктории, тихонько стоявшей в дальнем конце комнаты у окна. Неудивительно, что он не сразу заметил ее. Она была одета в желтое с белым платье, которое почти сливалось с золотыми шторами у нее за спиной.
Виктория стояла по-прежнему неподвижно, и Лукас понял, что она намеренно выбрала такую позицию: она хотела украдкой понаблюдать за ним, когда он только войдет в комнату. Лукас насмешливо приподнял брови, одобряя ее тактику. Всегда полезно понаблюдать за противником из укрытия, прежде чем сойтись с ним лицом к лицу. Определенно, не он один умеет заранее продумывать ход.
— Доброе утро, мисс Хантингтон. А мне показалось, что вы забыли о нашей встрече.
Виктория легко двинулась ему навстречу, мягкие домашние туфли бесшумно ступали по ковру. В руке она держала плоский ящичек, глаза искрились озорством.
— Как вы могли подумать, что я забуду ваше обещание навестить нас, милорд?
— Никогда нельзя положиться на память молодой леди. — Лукас склонился над протянутой ему изящной ручкой. Пальцы у нее были совсем холодные, и он отметил, что Виктория на самом деле вовсе не так хорошо владеет собой, как старается показать. Это его обрадовало.
— Уверяю вас, память у меня превосходная.
— К несчастью для бедных джентльменов, подвести нас может не только память леди — иногда леди может просто передумать, — продолжал Лукас.
Виктория вскинула голову и дерзко посмотрела ему прямо в лицо:
— Только если у леди существует для этого серьезная причина. Садитесь, пожалуйста, последуйте совету тети. Вас интересуют жуки?
— Жуки? — Лукас наконец заглянул в коробку и увидел там аккуратные ряды насекомых, пришпиленных булавками. Они были распределены по размеру, верхний левый угол занимал настоящий монстр. — Откровенно говоря, мисс Хантингтон, жуки никогда не были объектом моего пристального внимания.
— Здесь есть превосходные экземпляры. Правда, тетя Клео?
— Великолепная коллекция, — с не меньшим энтузиазмом подтвердила леди Неттлшип. — Их собрала леди Вудбери, член нашего маленького научного общества.
— Потрясающе, — произнес Лукас, медленно опускаясь на стул и не отводя глаз от Виктории, устроившейся на диване рядом с тетей. — Как же леди Вудбери удалось умертвить столько больших жуков?
— Обычным способом, полагаю, — промолвила тетя Клео, — проткнула их булавкой ниже крылышек, или использовала камфору, или при помощи длинной проволоки.
— Вы тоже увлекаетесь жуками, мисс Хантингтон? — спросил Лукас.
— Нет, мои нервы для этого не годятся, — призналась она, заглядывая в коробку, — эти бедняги иногда так медленно умирают.
Лукас искоса взглянул на нее:
— Стало быть, и они готовы сражаться за свою жизнь?
— Да, — ответила Виктория и отложила коробку с жуками.
— Боюсь, для некоторых научных исследований у моей племянницы слишком нежное сердце, — с улыбкой заметила тетя Клео.
— Признаться, я предпочитаю насекомым ботанику и садоводство, — уточнила Виктория.
— У вас широкие интересы, мисс Хантингтон, — отозвался Лукас.
— А вы думали, ограниченные? — Виктория глянула на него, чуть приподняв ресницы, глаза сияли невинно и насмешливо.
Лукас умел различать ловушки:
— Вовсе нет. Несмотря на краткость нашего знакомства, я уже успел понять, что вы очень своеобразная девушка.
Тетя Клео с любопытством посмотрела на него:
— А вы сами интересуетесь ботаникой и садоводством, сэр?
— Как вы, наверное, слышали, я только недавно унаследовал титул. Я уже понял, что наследство потребует от меня значительно расширить сферу моих интересов. В том числе мне придется узнать что-нибудь о садоводстве и тому подобных предметах, чтобы произвести улучшения в моем поместье, — пояснил Лукас.
Лицо тети Клео просияло.
— Прекрасно, значит, вам должны понравиться акварели Виктории: она рисует растения.
Виктория так покраснела, что Лукас не на шутку удивился.
— Тетя Клео, я уверена, милорду нисколько не интересна моя мазня.
— Честное слово, мне очень хочется посмотреть, — поспешно возразил Лукас. Ему и в самом деле не терпелось увидеть, из-за чего эта загадочная девушка могла покраснеть.
— У нее поразительные способности, — сказала леди Неттлшип, поднимаясь с софы. Она взяла со столика альбом и протянула его Лукасу:
— Вот посмотрите.
— Право же, тетя Клео…
— Без ложной скромности, Викки. Ты прекрасно рисуешь, и притом удивительно точно. Я неоднократно тебе говорила, что нам надо это издать. Вот взгляните, милорд. Что вы скажете? — Леди Неттлшип вложила альбом в руки Лукаса, и глаза ее зажглись ожиданием торжества.
Чувствуя, что Виктория напряженно наблюдает за ним, Лукас не торопясь перелистывал страницы. Открывая альбом, он думал увидеть любительские рисунки, ведь ничего иного мужчины и не ожидают от женщин. Что может быть уместнее для молодой, хорошо воспитанной леди, чем рисовать и раскрашивать цветочки?
Но он был приятно удивлен ясностью и живостью ее работы. Растения прямо-таки расцветали на страницах альбома, они были наполнены жизненной силой. Они были не просто красивы, как произведение искусства, они были изображены совершенно точно, вплоть до мельчайших подробностей.
Лукас завороженно просматривал страницу за страницей — розы, ирисы, маки, лилии выглядели словно живые. Каждый цветок был снабжен аккуратным ярлыком с его латинским именем: Rosa provincialis, Passiflora alata, Cyclamen linearifolium.
Он поднял глаза и увидел, что Виктория все так же смотрит на него в каком-то необычном, беспокойном ожидании. Он понял наконец, что ее рисунки слишком много значат для нее, здесь она чувствует себя уязвимой. Лукас закрыл альбом:
— Превосходные работы, мисс Хантингтон, я уверен, что вам это уже не раз говорили. Даже на мой любительский взгляд, и зарисовки, и акварели просто прекрасны.
— Спасибо. — Внезапно Виктория улыбнулась так лучезарно, будто он превознес ее собственную красоту, а не красоту ее рисунков. Янтарные глаза стали почти золотыми. — Вы очень любезны.
— Я редко бываю любезен, мисс Хантингтон, — негромко возразил он, — я говорю вам чистую правду. Должен, однако, заметить, что некоторые растения мне неизвестны. Вы нашли их в ботаническом саду?
В себя и решил, что ночные вылазки вместе с вами покажутся мне куда более интересными, чем вечер в клубе или в компании молодых девиц на выданье, — заверил ее Лукас.
В нашей оранжерее, — пояснила тетя Клео. — Мы с Викторией вместе собрали, по-моему, очень неплохую коллекцию растений. Конечно, не тех масштабов, что в Кью, но все-таки нам тоже есть чем гордиться. Хотите осмотреть оранжерею? Виктория с радостью проведет вас по всему саду.
Лукас кивнул:
— Я был бы очень рад посмотреть.
Виктория грациозно поднялась:
— Сюда, пожалуйста, милорд.
— Ступайте, — напутствовала их тетя Клео, — надеюсь, после экскурсии вы заглянете еще на чашечку чая.
— Спасибо. — Лукас с трудом скрыл улыбку, направляясь вслед за Викторией в холл, а оттуда — в короткий коридор, ведущий в заднюю часть дома. «Пока все идет хорошо», — сказал он себе, входя в большую стеклянную галерею, заполненную растениями. Воздух был наполнен густым влажным запахом удобренной земли. Наконец он остался наедине со своей жертвой.
Лукас огляделся и понял, что сегодня ему придется охотиться посреди настоящих джунглей. Он посмотрел сквозь стекло в расстилавшийся под окнами оранжереи огромный чарующий сад, огражденный знакомой кирпичной стеной, увитой плющом и виноградом.
— Мне очень хотелось рассмотреть сад при свете дня, — произнес он.
Виктория тревожно нахмурилась:
— Тише, милорд. Кто-нибудь может нас услышать.
— Вряд ли. По-моему, мы тут совершенно одни. — Он оглянулся на пышные зеленые заросли с переливами ярких экзотических цветов, заполнивших комнату. — Вы и ваша тетя в самом деле интересуетесь садоводством. Сад у вас просто замечательный.
— Тетя построила оранжерею несколько лет назад, — пояснила Виктория, направляясь в боковое крыло оранжереи, издали казавшееся сплошь зеленым. — У нее много друзей, которые путешествуют по всему миру, и они посылают нам черенки или молоденькие растения. Недавно сэр Перси Хикинботтом, один из ее поклонников, прислал новый сорт роз, открытый в Китае. Он назвал ее Роза Китайская — Румянец Клео, в честь тети. Как мило, не правда ли? А в прошлом месяце сэр Перси прислал нам очень красивый куст хризантем. Мы почти уверены, что он приживется. Вам что-нибудь известно о хризантемах, милорд?
— Нет, кажется, но я знаю, отчего человек начинает болтать без умолку. Успокойтесь, Виктория. У вас нет никаких причин так нервничать.
— Я вовсе не нервничаю. — Она вновь горделиво вздернула подбородок и остановилась перед большим подносом, на котором пристроились странные неказистые, покрытые колючками растения. — А кактусы вас интересуют?
Лукас с любопытством глянул на множество колючих растений, так не похожих на все, какие были ему знакомы. В виде эксперимента он осторожно притронулся к шипу и убедился, что он острее иголки. Подняв глаза, он встретился со взглядом Виктории.
— Меня всегда интересовали оборонительные линии, — пояснил он.
— Вас интересовало, как пробиться сквозь них, да?
— Только если добыча стоила такой битвы. — Он получал удовольствие от их словесного поединка. Она не боялась и не отступала.
— Как же вы можете оценить добычу еще до того, как начнете битву?
«Значит, я не напрасно поцеловал ее вчера вечером», — решил Лукас. По тому, как она наблюдала за ним, он догадался, что Виктория много думала о том, что произошло между ними.
— Иногда удается снять… м-м… пробу. Скажем, тот кусочек, который мне удалось отведать прошлой ночью, показался мне весьма лакомым.
— Ясно. И вы так и бродите вокруг да около и снимаете то там, то здесь пробы, пока не решите, за какой добычей вам следует погнаться? — Взгляд Виктории мгновенно вспыхнул гневом.
Лукас чуть скривил губы, заметив сердитую усмешку в глазах Виктории:
— Нужно иметь исходные данные, чтобы провести сравнение.
Насмешка в ее глазах сменилась презрением. Виктория отвернулась и двинулась в глубину оранжереи:
— Я так и думала, что все дело в этом.
Неожиданно для самого себя Лукас обиделся на нее. Виктория намеренно пыталась спровоцировать ссору. Лукас быстро ухватил пальцами ее запястье и рывком заставил Викторию остановиться. Она развернулась, смерила его уничтожающим взглядом.
— В чем дело, Виктория? Вас не устраивает, что в моей жизни были и другие победы? Они так мало значили для меня…
— Меня не устраивает, что вы так неразборчивы в выборе и апробировании вашей добычи, и мне очень не нравится, что вы еще и хвастаете этим.
— Уверяю вас, я никогда не был неразборчив и хвастаюсь я тоже редко. По правде говоря, у меня было не так уж и много побед. Большую часть жизни я прослужил в армии, а на офицерское жалованье настоящую любовницу не заведешь. — Он намеренно сжал пальцы сильнее, притягивая Викторию к себе. — Давайте поговорим о вас… Вы очень умело обороняетесь. Значит ли это, что у вас уже имеется изрядный опыт в таких играх?
— Да, милорд, мне то и дело приходится играть роль кактуса.
С губ Лукаса не сходила усмешка.
— Кому-нибудь уже удалось проскользнуть между шипами?
— Вас это не касается, сэр.
Он увидел, как ее щеки покрылись легким румянцем, но глаз она не опускала.
— Извините. Естественно, что в подобных обстоятельствах во мне пробудилось любопытство. В конце концов я твердо намерен пробраться сквозь заградительные линии и добыть сокровище. Я уже предупреждал вас прошлой ночью.
— Вы не любите хитрить, Стоунвейл? — спросила она.
— Я очень хитер, когда нужно, но полагаю, в данном случае могу честно сознаться в своих намерениях. Вы же не глупенькая маленькая девочка только что из пансиона. Не думаю, что намерения честного человека способны так напугать вас.
Виктория выпрямилась и поглядела ему в глаза:
— Поскольку вы заговорили о честности, объясните свои намерения, милорд! Прошлой ночью вы выражались довольно туманно. Я должна знать все, — Мне показалось, что я выразился достаточно ясно. Вам уже известно, что я хочу обладать вами. И я сделаю все, чтобы заявить на вас свое право.
— Прошлой ночью, — решительно начала она, но заколебалась, стараясь подобрать точные слова, — прошлой ночью я предупредила вас, что сама мысль о браке для меня невыносима.
— Я слышал ваше предупреждение. И насколько припоминаю, вы повторили его несколько раз и по-разному.
— Следовательно, вы поняли, что в этом вопросе я шутить не намерена? Я не собираюсь выходить замуж.
— Я понял. — Лукас слегка улыбнулся, глядя в ее серьезные глаза. Она надеется ускользнуть от этой игры, тем не менее она будет в нее играть и проиграет. — Но вы хотите поиграть в другие игры, не так ли? Как насчет полуночных развлечений?
Она молчала. Лукас заметил, что ее пальцы слегка дрожали, когда она рассеянно потянулась к широкому листу какого-то экзотического растения над ее плечом.
— Вы верно угадали вчера ночью, милорд. Я счастлива была бы иметь компаньона в ночных приключениях. Кого-нибудь, кто умел бы соблюдать тайну, кто повел бы меня в те места, куда я не могу пойти ни одна, ни с такими друзьями, как Ан-набелла и ее брат. Признаюсь, то, что вы предложили мне вчера вечером в саду, звучит для меня очень соблазнительно. Меня беспокоит другое — меня тревожит, что вы слишком хорошо знаете, насколько соблазнительно для меня это предложение.
— Вы тревожитесь потому, что не уверены, можно ли принять то, что я вам предложил, и не уплатить за это. Ведь в этом вся проблема, Виктория?
Она кивнула, насмешливо улыбаясь:
— Вы совершенно правы, милорд. Вы умеете сразу подойти к самой сути дела. Я не уверена, удовлетворитесь ли вы той платой, которую я сама сочту уместной.
Лукас глубоко вздохнул и сложил руки на груди:
— По-моему, это уже моя проблема. До тех пор пока эта сделка будет устраивать меня, вам не о чем волноваться.
— Дело в том, милорд, что, откровенно говоря, я просто не могу представить, чтобы вы удовлетворились парой поцелуев украдкой в ночном саду, но смею вас заверить: сверх этого вы никогда ничего от меня не получите. Вот так. Теперь я ясно все объяснила?
— Вполне.
Виктория готовилась отразить его возражения, но Лукас с вежливым равнодушием склонился над редкой разновидностью кактуса, и, как он и рассчитывал, Виктория быстро утратила самообладание. Эта леди отважилась заплыть слишком далеко, но она еще сама не понимала этого.