– Ты придешь ко мне потом? – шепнула я ему во время празднования на дне рождения, и Тристрам принял приглашение, пожав мне украдкой руку. Он не произнес ни слова, лишь одарил меня таким взглядом, что у меня подкосились коленки. Я почувствовала, что меня ожидает нечто особое, неповторимое, незабываемое.
   День рождения таил еще один сюрприз. Без всякого предупреждения тетя Офелия подарила мне свое ценное кольцо. Она вдруг взяла меня за руку и со словами «Пора, малышка!» надела мне на правый указательный палец широкий золотой перстень филигранной работы с бразильским огненным опалом и сверкающими алмазами.
   – Береги его! – прошептала она и поцеловала меня.
   Вечером был праздничный ужин, но я была так взволнована, что мне ничего не лезло в горло. Я знала, что Трис проведет со мной ночь. Стоило мне только подумать о нем, как у меня начинало покалывать в животе и колотиться, как бешеное, сердце.
   Когда он наконец постучал в мою дверь в три часа утра, я так изнервничалась, что боялась потерять сознание. Коленки дрожали, и я была не в силах пойти ему навстречу, мне пришлось прислониться к стене у окна, чтобы не рухнуть на пол.
   Трис был взволнован не меньше меня. Но как англичанин из хорошей семьи, прошедший обучение в привилегированной школе, он умел владеть чувствами и хотя бы внешне ничего не показывать.
   Он был только довольно бледен. Быстрыми шагами подошел ко мне, обнял и, не говоря ни слова, начал целовать. На мне был пеньюар из переливающегося сиреневого шелка с отделкой из кружев. Он прекрасно подходил к моим рыжим волосам и высвечивал словно изнутри мою светлую кожу. Спереди – открытый, скрепленный на груди лишь двумя розовыми лентами.
   Тристрам не развязал ленты.
   – Моя божественная красавица Офелия, – шепнул он мне на ухо, не выпуская из объятий, будто это было единственное, о чем он мечтал. Это было для меня необычно. Я привыкла, что мужчины, не теряя времени, тут же раздевали меня, чтобы непосредственно перейти к делу.
   Тристрам, однако, не спешил. Только когда я начала проявлять нетерпение и расстегивать его рубашку, он решился на следующий шаг: поднял меня с пола, легко, без малейшего усилия, и осторожно отнес на кровать. Потом снял свои туфли, лег рядом и развязал шелковые розовые ленты.
   Мы занимались любовью всю ночь. Сначала нежно, потом все более страстно. Мы оба были как в каком-то дурмане, не в состоянии оторваться друг от друга, не в силах встать с постели и расстаться.
   На следующий день мы не вышли ни к завтраку, ни к обеду, ни к чаю на террасе. Лишь вечером мы предстали перед удивленными родственниками (вежливо делавшими вид, что ничего на замечают), бледные, невыспавшиеся, все еще дрожа от страсти друг к другу.
   Мы, правда, что-то ели, но не замечали что, украдкой держались за руки и удалились, как только смогли, не слишком нарушая правила приличия.
   После первой ночи я была влюблена, целиком, без остатка, и хладнокровный, недосягаемый англичанин – тоже. Мы оба испытали нашу первую большую страсть. Самая маленькая разлука доставляла страдания. Каждая секунда, которую мы не могли провести, прижавшись друг к другу, причиняла настоящую физическую боль.
   До этого я совершенно серьезно считала себя холодной. В двадцать три года, с моим первым мужчиной, я абсолютно ничего не чувствовала, вся история была мне в тягость, если не противна. В двадцать пять, с другими мужчинами, тоже не было ничего хорошего. В двадцать девять, познакомившись с моим молодым дипломатом, я за первые полгода с трудом добилась двух робких оргазмов и с тех пор исходила с ним от тоски.
   Никогда, никогда бы не подумала, что способна добровольно проводить дни и ночи в постели с мужчиной. Именно это произошло у меня с Тристрамом. Впервые в жизни я так же страстно хотела мужчину, как он меня. К своему величайшему удивлению, я находила теперь красивыми движения любви, которые больше всего отталкивали меня раньше. Нас с Тристрамом захлестнула стихия! Это было сильнее, чем все пережитое прежде, и потрясло самые основы моего существования.
   Я вдруг поняла, почему во многих культурах сексуальность священна. Она источник вечной молодости (с правильным мужчиной!). Уже после первой ночи я чувствовала себя красивее, сильнее, жизнерадостнее, чем когда-либо. Я испытывала гордость, будто с успехом выдержала труднейшее испытание.
   Я могла чувствовать!
   Теперь я была взрослой!
   Меня так и тянуло сбежать вниз на террасу, где моя мать, тетка и несколько гостей с соседнего острова сидели за чаем с булочками, чтобы с горящими щеками, по свежим следам рассказать им все подробности последней ночи.
   Испытали ли они когда-нибудь подобное? Мама? Тетя Офелия? Миссис Келлер с красивыми седыми волосами? Знакомо им это? Или я одна такая?
   Сегодня я знаю, что тогда произошло. Как у многих женщин, мое тело созрело к тридцати годам, и мне посчастливилось именно в этот момент встретить Тристрама. Я упала ему на колени как зрелый плод. Он был голоден. Я хотела быть съеденной. Вот и все!
   После трех ночей любви мы были в полном изнеможении. Наши сокровенные места были настолько истерзаны, что надо было сделать паузу, чтобы не изойти кровью от блаженства.
   Поэтому днем мы выбрались из спальни и отправились на свежий воздух. Катались на яхте, гребли на лодке и гуляли.
   Никогда жизнь еще не была так прекрасна! Погода к нам благоволила, один день был солнечней другого. И с каждым днем я все больше влюблялась в Тристрама. Все в нем нравилось мне. Его тонкие пальцы. Орлиный нос. Его нежность, доброта, благородный английский выговор. Его манера улыбаться мне и при этом задумчиво кивать головой, будто говоря: «Вот что мы натворили! Попались друг другу на удочку!»
   Он умел замечательно рассказывать, с тем тонким английским юмором, который я находила неотразимым. Он любил детей, животных, растения и на все смотрел глазами Новой романтики.
   – Посмотри на эту малютку, – говорил он к примеру и показывал на красивую маргаритку, облюбовавшую себе место на краю нашей площадки для крокета. – Ты только посмотри, как она стоит. Какая осанка! Вот это я называю самосознанием! Спорим, она считает себя самым красивым созданием во всей округе? – С тех пор я уважаю маргаритки и никогда не наступаю на них!
   О редкой птице с ярким оперением, опустившейся на домик с лодками и бросившейся мне в глаза своими задорно торчащими, как щетка, перьями на голове, он заметил:
   – Парень, однако, очень элегантен! Какая у него красивая прическа! Был бы я птицей, умер бы от зависти!
   Мне его высказывания казались такими оригинальными, что я была готова каждый раз бросаться ему на шею. Но в Канаде не принято демонстрировать свою любовь перед другими. Целоваться прилюдно или держаться за руки считается вульгарным и плебейским.
   Как я уже не раз говорила, мы, канадцы, – вежливый народ. Хвастаться своим счастьем неприлично, ведь кто-то сейчас одинок и вынужден смотреть на вас. В отличие от французов, которые осознанно выставляют напоказ свою чувственность и беззастенчиво целуются на парижских скамейках, мы прячем свои чувства в спальнях – из уважения к ближним. Поэтому я обуздывала себя, даже если это давалось мне нелегко.
   Зато не существовало никаких ограничений, когда мы оставались одни. Наши любовные раны заживали на удивление быстро, и последние дни перед отъездом Тристрама мы занимались сексом утром, вечером и после обеда, когда большой белый дом затихал, розы источали особый аромат и все удалялись, чтобы вздремнуть.
   Знаю, знаю! Три раза на дню – это ненормально. Но мы будто лишились рассудка. Притягательность была слишком велика. Стоило нам остаться одним, как мы бросались друг другу в объятия.
   Трис никогда не кидался на меня. Не принуждал меня к экспериментам, ласкал в нужном месте, любил со всех сторон (только не спереди), и, к моему величайшему изумлению, я испытывала один оргазм за другим.
   Впервые в жизни я могла полностью забыться. Тристрам двигался во мне таким образом, что можно было не сомневаться – это будет длиться часами. И только я говорила себе: «Это сказка никогда не кончится и будет продолжаться, сколько я хочу!» – я блаженно расслаблялась и кончала невиданным фейерверком.
   Раньше мне никогда не удавалось наслаждаться вожделением, удерживать его и разжигать. Я всегда с опаской наблюдала за мужчинами. Только мне становилось хорошо, я начинала нервничать. Сейчас все оборвется. Кончает он или нет? Уже стонет! Вот убыстряет темп. Больше меня уже не ласкает. Ну, вот позади! Опять слишком рано, жаль!
   Какая женщина не знает этого? К черту! Только желание усиливается, как его штука отказывает. Если это происходит часто, ты будешь закомплексована на всю жизнь. Заставляешь себя ничего не чувствовать, чтобы потом не страдать. Мне это хорошо знакомо, сама прошла такой путь. Но Тристрам произнес магическую фразу: «Я не прекращу, пока ты не кончишь, расслабься, доверься мне». И все пошло хорошо, ведь оргазм (я это узнала в свое тридцатилетие) еще и вопрос доверия!
   Да-да! Я ему полностью доверяла. Его рукам, его губам, его сердцу и, разумеется, его лучшей части, принесшей мне так много радости. Его фаллос был потрясающе красив, довольно длинный, пропорциональный, розовый и здоровый. Ни один врач не нашел бы в нем ни одного изъяна. Если оттянуть кожу, все было таким же гладким и аппетитным.
   Хотя мне недоставало техники (этому я научилась только в Париже, где же еще!), но я целовала его член часами, надеясь довести до оргазма. Однако у англичан другие нравы!
   – Ты сведешь меня с ума! – простонал Трис и увлек меня наверх. – Перестань, Офелия! Я не хочу этого!
   – Но почему?
   – Ты это делаешь неохотно.
   – Нет! Нет! Пусти меня. Пожалуйста!
   Но он удержал меня и не дал себя переубедить. И вообще он становился все задумчивей.
   – Офелия, – сказал он в наш последний совместный день, – я не знаю, что будет дальше. Я никого еще не любил так долго и часто, как тебя. Я даже не предполагал, что можно так долго оставаться в женщине. Два часа подряд! Безумие! – Он взял мои руки и покрыл их поцелуями. – Я люблю тебя! Честное слово! Но ты имеешь на меня такое влияние, что вынимаешь душу. Знаешь, мне становится просто жутко! Я могу лежать здесь в полном изнеможении, абсолютно без сил, с больной спиной – но в тот момент, когда ты входишь в дверь, я опять готов. Я могу снова – даже против своей воли! – Он выпустил мои руки и остановил на мне долгий взгляд. – Мне это мешает! Я не сексуальный маньяк. Мне достаточно два раза в неделю. Но трижды в день? Это ненормально! Мне становится боязно. И при этом ничего более прекрасного я не испытывал в жизни!
   – Почему же ты тогда боишься? Этого я не понимаю.
   – Ты обладаешь властью надо мной.
   – А ты надо мной. Я испытываю то же, что и ты.
   – Только сейчас. Ты влюблена впервые. Все внове. У меня больше опыта, чем у тебя. Я обычный. Я это знаю. Ты исключение, сокровище мое. Самое лучшее, о чем может мечтать мужчина.
   – Ты это серьезно?
   – Абсолютно серьезно! – Тристрам кивнул, задумчиво помолчал. Потом неожиданно поцеловал меня. Во всяком случае, ты лучшее средство от импотенции. Я счастлив, что нашел тебя.
   – Сколько женщин было у тебя? Десять? Двадцать? Больше? (Трис был у меня седьмым, и я ему об этом сказала!)
   Но истинный британец остается тактичным и в постели. Трис начал зевать.
   – Не так уж и много, – обронил он вскользь. – Ничего стоящего. Так, что может попасться в Лондоне. – Он положил на меня руку и закрыл глаза.
   Я выпрямилась.
   Спрошу его то, что меня уже давно мучает.
   – Тристрам, ты же знаешь поговорку: «Ночью все кошки серы». Это действительно так? Мужчина испытывает то же самое со всеми женщинами?
   – Глупышка! – Он засмеялся. – Разумеется, нет! Забудь об этом. Это абсолютная чушь. Как раз наоборот. С каждой женщиной по-другому. Бывает огромная разница. Мужчина даже не может с любой женщиной. Кроме того, бывают женщины, которые внутри, как бы это сказать, не слишком возбуждающие. Какие-то неприятные на ощупь. Не знаю, отчего это. Но это так.
   – А я?
   – От тебя невозможно оторваться! Пожалуйста, не притворяйся, что тебе об этом еще никто не говорил!
   – Говорили. Но я не верила, потому что сама ничего не чувствовала. С другими мужчинами мне это было в тягость.
   – Эту стадию ты преодолела. Теперь тебе это будет нравиться.
   – Но не с каждым. Только с тобой. Только с тобой, Трис, клянусь тебе!
   – Конечно, не с каждым. Но слишком надолго упускать тебя из виду было бы непростительно. Иначе я был бы самым большим болваном в мире. Офелия, родная, о чем ты думаешь? Ты совсем меня не слушаешь.
   – Завтра ты уезжаешь. В восемь утра. – Слезы навернулись мне на глаза. – Я этого не переживу.
   Он рассмеялся, обнял меня и поцеловал в мокрый нос.
   – Еще как переживешь. Плакать нет причин. У меня для тебя есть сюрприз. Мы скоро увидимся. Раньше, чем ты думаешь. Обещаю тебе!
   Тристрам Харрисон Тревор сдержал слово.
   Из любви ко мне он перенес свои дела из Лондона в Торонто. Мы целый год прожили вместе, и начало было дивной сказкой. Я отрастила волосы, выкинула свои никелевые очки и носила очаровательные новые платья с широкими поясами, чтобы подчеркнуть фигуру. Со всех сторон я начала получать комплименты, мои формы вдруг были признаны «совершенными», вскоре о них даже заговорили в городе.
   – Я и не знал, что ты такая красивая, – говорил мне то один, то другой друг, знавшие меня не один год. – С каких это пор у тебя такие большие глаза? И эта потрясающая фигура. Ты похудела? Или делаешь гимнастику? – Меня это, конечно, радовало, тем более что я вообще ничего не делала, лишь выделяла то, что имела.
   Трис чуть было не стал моим мужем. Он хотел жениться, завести детей, настаивал, клянчил, призывал в союзники маму. Она была бы рада иметь его своим зятем, но я не могла решиться на брак. Целый год я не занималась ничем иным, кроме готовки, стирки, глажки, покупок и уборки. Работы не искала, потому что Трис хотел иметь меня только для себя. Он зарабатывал достаточно, и нам хватало.
   Но через полгода я с прискорбием установила, что быт, который я не переваривала, разъел и мою большую любовь. Я до смерти скучала в роли домашней хозяйки, детей я еще не хотела, Трис работал как одержимый и, придя домой вечером, был выпотрошен и хотел только покоя. Мы занимались любовью далеко не трижды в день. Два раза в неделю было пределом мечтаний. И когда он однажды четырнадцать дней не притронулся ко мне, я решила изменить положение дел. Что-то должно было произойти!
   Не сказав ни слова, я отправилась на поиски работы. Стоило мне высунуть свой нос в большой мир, как мне еще меньше захотелось заканчивать свои дни чьей-то женой. Вскоре я отвоевала себе место директора отдела радиопостановок на «Радио Канада».
   Я осознанно говорю «отвоевала», потому что тогда вообще не было никакого отдела радиопостановок. Я убедила директоров, что такой отдел непременно нужен и никто лучше меня не справится с его созданием и руководством. Для чего я училась? Зачем прочитала всю английскую и французскую литературу от А до Я?
   Мой дар убеждения победил. После непродолжительного раздумья и трехнедельных переговоров по поводу контракта и зарплаты я стала высокооплачиваемым членом престижной Канадской корпорации радиовещания, с собственной секретаршей, красивым офисом в самом фешенебельном небоскребе Торонто и любимой работой.
   Я выбирала пьесы без трупов, без убийств и насилия, без стрельбы и ужасов – пьесы, которые воспевали любовь между людьми. Я связывалась с театрами и решала, какие роли будут читать. Я бывала на записи, как львица боролась за лучшее время выхода в эфир «моих» радиопьес и во всех опросах имела самый высокий рейтинг, потому что не подавляла людей, а подбадривала, развлекала и развивала. Ах, какие были времена!
   Вскоре под моим началом работали четыре человека, и единственной проблемой было отсутствие пьес без трупов. Тогда я заказывала такие пьесы, боролась за деньги для премий и литературных призов и уговорила самую богатую женщину Торонто, овдовевшую мультимиллионершу, основать фонд для поощрения талантливых канадских писателей.
   Мне сопутствовал успех, но это было не просто. Вскоре я работала с такой же нагрузкой, как Тристрам. Домашнее хозяйство меня вообще больше не интересовало. Как и следовало ожидать, я съехала с нашей общей квартиры. Когда это свершилось, сцен не было. Тристрам воспринял все с типичной английской невозмутимостью, помог мне с переездом и часто навещал меня в моей солнечной квартире (которая одновременно служила ателье) неподалеку от радиостанции. Так продолжалось годами. Мы никогда не расставались формально и сегодня еще поддерживаем отношения, видимся один-два раза в год и даже проводим вместе отпуск, если у обоих нет других партнеров.
   Кстати, Трис сделал хорошую карьеру. Он владеет лучшей фирмой по торговле недвижимостью во всей Канаде и стал самым уважаемым человеком в этой отрасли. Он очень состоятельный, так и не женился и все еще ждет меня. Тристрам Харрисон Тревор! Вот это была любовь! Встречу ли я когда-нибудь еще такое? Может, летом? Здесь, в Париже? У меня смутное ощущение, что время подоспело. Но кто? Это должен быть солидный мужчина. С меня довольно кондитеров, служащих, переселенцев и учителей. Я хочу наконец кого-то с самого верха. Но солидные мужчины редко встречаются, и главное: как с ними познакомиться?
   Действительно, великие мира сего не ходят в кафе за углом. А тем более в дискотеку или читальный зал. В рестораны они тоже не ходят одни, чаще всего бывают окружены телохранителями и почти всегда женаты. Как к ним подступиться? Вот вопрос. Но начиная с тридцати лет я знаю, что заполучу любого мужчину, если пожелаю. А я желаю! Остальное – рухлядь! Выбрось ее за борт!
   Я широко зеваю и блаженно вытягиваюсь. Давно уже не ласкаю себя, ничего путного не получится, я слишком утомлена, чтобы предаваться сладострастным грезам.
   Тут звонит телефон.
   Я вздрагиваю, сон как рукой сняло. Кто это, черт возьми, может быть? Нури? Упаси господь! Откуда у него мой телефон? Я ему даже не давала своего точного адреса.
   Неуверенно снимаю трубку. Это Нелли!
   – Алло! Алло! Наконец я тебя поймала. Ты вообще не приходишь больше домой. Или я тебя разбудила?
   – Нет, нет. Я еще не спала. Сколько времени у вас в Калифорнии?
   – Восемь вечера. А в Париже?
   – Шесть часов утра. Птицы уже поют.
   – Как вечеринка?
   – Посредственно. Я слишком долго пробыла там. Сама не знаю почему.
   Нелли смеется.
   – Он хотя бы был красив?
   – Красив-то да. Но в остальном – сплошное разочарование.
   – Четыре раза за десять минут? Я права? И еще был этим страшно горд?
   Теперь моя очередь смеяться.
   – Откуда ты знаешь?
   – Дорогое дитя, я долго жила в Париже, и мимо арабов никто не проходит. Но утешься, не все такие. Тебе попался первобытный. Бывают получше. У меня когда-то был очень милый тунисец, отличный в постели. Правда, тот был не кондитером, а учителем.
   – Почему вы расстались?
   – Он был чересчур ревнивым. Но я не поэтому звоню. Послушай, Офелия, у тебя ведь есть опыт с масс-медиа. Ты уже была на телевидении? Я имею в виду перед камерой.
   – Конечно. У меня ведь была собственная передача. Разве я тебе не рассказывала?
   – Нет. Или я забыла. Во всяком случае, это весьма удачно. Ты волнуешься перед выступлением?
   – Ни секунды. В тот момент, когда на меня направляют юпитеры, меня осеняют самые лучшие идеи.
   – Отлично, девочка! У тебя есть желание слетать в июле в Лондон? На ток-шоу о способах похудения. Вместо меня. Я бы сама с радостью полетела, но не могу сейчас вырваться.
   – Конечно! С удовольствием! Если хочешь, хоть завтра. Или прямо сейчас.
   Нелли хохочет.
   – Сейчас ты еще недостаточно худа. В июле, детка! К тому времени все должно быть нормально. Но ты мне нужна действительно стройная, как тростинка, чтобы люди поверили в мою диету. Кстати, диета. Ты сегодня уже взвешивалась?
   Бог ты мой, от волнения совсем забыла об этом.
   – Еще нет, – говорю я смущенно, – подожди секунду, сейчас я это сделаю.
   – Нет, это займет слишком много времени. Скажешь на следующей неделе или напиши. Ты все равно должна мне одно письмо. А как дела с рукописью?
   – Нет проблем. Завтра вечером пошлю тебе две готовые главы. Получилось очень хорошо.
   – Прилежная девочка. Я тоже не ленилась. На пути к тебе уже пятьдесят новых страниц. А теперь заканчиваем разговор – я приглашена на ужин и должна еще переодеться. Пока, крошка! На той неделе опять позвоню. И не расстраивайся из-за сегодняшней ночи. Скоро наверняка появится кое-что получше!
   Нелли вешает трубку, и я довольная иду в ванную. Перспектива выступления по телевидению, да еще в Лондоне, заглушает страх перед излишним весом, который сегодня покажут мои весы. Хлеб, вино, водка, финики, инжир, марципан и плюс полторы тарелки жирного кускуса – я вешу как минимум на два кило больше.
   Но что это?
   Смотрю на стрелку и не верю. Вчера утром я весила шестьдесят четыре килограмма, а сейчас не шестьдесят шесть или шестьдесят семь, а всего лишь шестьдесят три. Это, наверное, ошибка!
   Схожу с весов, немного трясу их и аккуратно становлюсь снова – в самом деле! Шестьдесят три кило! Ура! Я вешу на целый килограмм меньше, чем вчера утром. Кто бы мог подумать?
   Нелли все же не всеведуща! Арабы – не яд для фигуры, они очень даже полезны, потому что так разочаровывают, что от злости потом бежишь через пол-Парижа. И при этом худеешь!
   Я с гордостью крупно вывожу «63» в своей таблице и наконец с радостью и облегчением ложусь спать. Я не навредила своей диете, я лечу в Лондон, выступаю по телевидению – и наверняка буду жить в отеле-люкс.
   А на следующий день я не улечу сразу назад в Париж. Нет, я пойду в галерею Тейт к своим любимым художникам. А потом в Британский музей. И наконец к Диллонсу, в мой любимый книжный магазин. Если повезет, достану билеты в Ковент-Гарден или на какую-нибудь шекспировскую постановку в Олдвич-театре. Это будет грандиозный праздник!
   В полудреме еще решаю съездить в «Либертиз», самый элегантный универмаг в Лондоне, конечно, после «Харродз». Я предвкушаю удовольствие как ребенок!
   И, не подозревая о последствиях, которые еще будет иметь ночь с Нури, я поворачиваюсь на бок, чтобы блаженно заснуть.

Глава 7

   Следующий день начинается безобидно, зато заканчивается катастрофой. Случается нечто ужасное, без предупреждения и без малейшей вины с моей стороны.
   Это обрушивается на меня, как гром среди ясного неба. Еще бы немного – и я обратилась бы в бегство, все бросив, покинула Париж, забыв о карьере и поставив на карту свое будущее. К счастью, я сильная, и до крайности не доходит. Но без преувеличения могу сказать, что в это майское воскресенье моя жизнь была направлена по другому руслу.
   Я просыпаюсь в полдень от какого-то смутного беспокойства и, хотя шесть часов сна для меня слишком мало, решаю тут же встать и пойти за покупками. В Париже магазины открыты и по воскресеньям, за углом на площади Монж с утра бывает даже крестьянский рынок. Если я поспешу, то еще успею.
   Через четверть часа я готова, длинные волосы заколоты, на ногах удобные туфли, в руках корзинка для покупок. Выхожу на теплое весеннее солнышко без плаща, шарфа и перчаток. На улицах полно народу, все легко одеты, и, когда я вспоминаю, что дома у нас наверняка еще идет снег, я начинаю радостно мурлыкать себе под нос и представляю, что я на Ривьере. В самом деле, день начинается заманчиво!
   В Париже просто невозможно грустить. Особенно, когда идешь покупать продукты. Ведь именно здесь начинается знаменитая французская культура питания. Продукты, которые в Новом Свете один раз в месяц наглухо заделанными в пластик, запаянными в консервные банки, засушенными или замороженными тащат из супермаркета, равнодушно закидывают в машину, равнодушно готовят и так же равнодушно поглощают, здесь покупают свежими и сочными и всегда столько, сколько нужно на два дня.
   У нас дома приобретение продуктов – труд. Здесь, в Париже, это чувственное удовольствие. Помимо всего прочего, к обязательным условиям покупки относится флирт с продавцами. Французы – в моем вкусе. Они смешливы, обаятельны, красноречивы и славятся своим юмором. Их комплименты по-детски наивны и ни к чему не обязывают. Вас никогда не попросят о свидании и не встретят в следующий раз пошлостями. Нет, здесь играют в игру, и обе стороны это знают. Люди развлекаются, и этого достаточно.
   – Бонжур, месье, – здороваюсь я со своим продавцом газет. Я его лучшая клиентка, потому что иностранные газеты дорогие. – Сегодня по-настоящему весенний день. Вы это уже заметили? – Он длинный, костлявый, с обворожительной улыбкой.
   – Ну разумеется! Бонжур, мадам. Вы выглядите сегодня очень довольной. – Он восхищенно смотрит на меня сверху вниз.
   – Мерси, месье! Вы тоже!
   – Я? Мне очень плохо! О-ля-ля! Думаю, я повешусь! – Он закрывает глаза и жалобно вздыхает.
   – Бога ради! Что случилось?
   – Все, мадам! Все! Я не могу иначе. Я повешусь, и немедленно.
   – Но где? Где вы хотите вешаться?
   – На вашем доме, разумеется! Очаровательная, сладкая малютка!
   Мы вместе хохочем, и я покупаю свою субботнюю «Таймс» с литературным приложением, «Монд» и «Уолл-Стрит джорнал». Да, это Париж. Почему у нас дома невозможно такое? Кокетство ничего не стоит, но украшает жизнь. К тому же смех полезен!