Страница:
— Ну, с меня хватит!
— Вы первый начали.
— Вы начали это еще до моего приезда, вы безрассудная, неуправляемая…
Она ждала, что он скажет «стерва», но он промолчал. Вместо этого, схватив Генри за талию, он перекинул ее через плечо и зашагал прочь.
— Вы не смеете! — визжала она, сильно колотя его по спине. — Томми! Гарри! Кто-нибудь! Остановите его!
Но мужчины, работавшие у стены, не двинулись с места. Открыв от удивления рты, они глазели на то, как мисс Генриетту Баррет, никому не дававшую спуску, уносили против ее воли.
— Может, нам стоило помочь ей? — предположил Гарри.
Томми покачал головой, глядя, как странная фигура скрылась за склоном холма.
— Не знаю. Ведь он — новый барон. Если он уносит Генри, значит, у него есть на это право.
Генри не согласилась бы с этим суждением и все еще продолжала кричать:
— Вы не имеете права так поступать со мной!
Наконец Данфорд сбросил ее возле небольшого сарая, где хранился сельскохозяйственный инвентарь. К счастью, вокруг не было ни души.
— Неужели? — Его голос звучал крайне высокомерно.
— Вы знаете, сколько нужно времени, чтобы завоевать уважение людей? Вы знаете? А я скажу вам — много времени. Чертовски много времени. А вы все испортили. Испортили!
— Сомневаюсь, что местное население перестанет уважать вас из-за моих действий, — прошипел он, — хотя ваши собственные могут довести вас до беды.
— Что вы хотите этим сказать? Если вы забыли, то я напомню, что это вы скинули мне грязь на ноги.
— Начнем с того, что это вы заставили разгребать меня это дерьмо. — Данфорду вдруг пришло в голову, что он впервые в своей жизни так грубо разговаривает с женщиной. Поразительно, до какого бешенства она довела его.
— Если вы не собираетесь управлять поместьем, можете отправляться назад в Лондон. Мы чудесно обойдемся без вас.
— Ах, вот в чем дело! Маленькая Генри в ужасе оттого, что я заберу ее любимую игрушку, поэтому и пытается выжить меня. Знаете, вот что я вам скажу. Двадцатилетней девушке вряд ли удастся меня запугать.
— Не заноситесь, не то… — Это прозвучало как угроза.
— Не то что? Что вы можете сделать мне? Что же такого вы можете сделать, чтобы навредить мне?
К ужасу Генри, ее губы задрожали.
— Я могу… я могу… — Ей надо срочно придумать что-нибудь, очень надо. Она не позволит ему сломить себя. Он выгонит ее из поместья, и ей некуда будет пойти, и что еще хуже, она никогда больше не увидит Стэннедж-Парк. Наконец в отчаянии она выпалила: — Я могу сделать все, что угодно! Я знаю имение лучше, чем вы! Лучше, чем кто-либо! Вы даже не успеете…
Не успела она и глазом моргнуть, как он прижал ее к сараю и больно ткнул указательным пальцем в плечо. Генри не могла ни вздохнуть ни выдохнуть, она просто забыла, как это делается, а под его зловещим взглядом ее ноги сделались ватными.
— Не совершайте ужасную ошибку, — прошипел он, — не то заставите меня рассердиться.
— Значит, сейчас вы еще не рассердились? — удивленно прошептала она.
Он резко отпустил ее и, нахмурив лоб, улыбнулся, глядя, как она сползает вниз.
— Еще нет, — спокойно ответил он. — Я всего лишь хотел восстановить некоторый порядок.
Генри от удивления открыла рот. Он сошел с ума.
— Во-первых, никаких хитрых замыслов с целью избавиться от меня.
Она начала всхлипывать.
— И никакой лжи!
Она почти задыхалась.
— И… — Он остановился и посмотрел на нее. — Ради Бога, не плачьте.
Она разрыдалась.
— Ну пожалуйста, не плачьте. — Он достал носовой платок, затем, увидев, что он заляпан грязью, снова сунул его в карман. — Не плачьте, Генри.
— Я никогда не плачу, — рыдая, произнесла она, с трудом вставляя слова между всхлипываниями.
— Я знаю. — Нагнувшись, Данфорд принялся успокаивать ее.
— Я столько лет не плакала!
Он верил ей. Невозможно было представить рыдающую Генри. Невозможно, хотя именно этим она и занималась у него на глазах. Она была такой сильной, хладнокровной, словом, ей не полагалось плакать. У него защемило сердце оттого, что именно он был причиной ее слез.
— Тише, тише, — шептал он, неловко похлопывая ее по плечу. — Ну-ну. Все хорошо.
Она вздохнула несколько раз, пытаясь успокоиться, но это не помогло. Данфорд беспомощно огляделся вокруг, будто зеленые холмы могли подсказать ему, как успокоить ее.
— Пожалуйста, не надо.
Это было ужасно.
— Мне некуда идти, — причитала она. — Некуда. И не к кому. У меня ведь нет никого.
— Ш-ш-ш. Все хорошо.
— Мне хотелось остаться здесь. — Она всхлипнула и неровно задышала. — Мне просто хотелось остаться здесь. Разве это так плохо?
— Конечно, нет, моя милая.
— Ведь это мой дом. — Она взглянула на него. Из-за слез ее серые глаза, казалось, отливали серебром. — По крайней мере был моим домом. А теперь он ваш, и в вашей власти сделать с ним что угодно. И со мной. И, о Боже, я такая дура. Вы должны ненавидеть меня.
— Это не так, — машинально сказал он. И это, конечно, было правдой. Она чертовски досаждала ему, но то, что он чувствовал, не было ненавистью. На самом деле ей удалось заслужить его уважение, а это было непросто. Ее методы были несколько странными, но ведь она боролась за самое дорогое, что у нее было. Не многие люди могли похвастаться такой чистотой помыслов.
Пытаясь успокоить Генри, он снова погладил ее по руке. Что это она говорила о его власти над ней? Странно. Да, конечно, при желании он мог бы выгнать ее из имения, но и только. Хотя что могло быть хуже, чем лишить ее дома? Ее горе было вполне объяснимо. И все же что-то показалось ему странным. Надо будет обязательно поговорить с ней об этом, когда она успокоится.
— Так вот, Генри, — начал он, решив, что уже пришло время развеять ее страхи. — Я не собираюсь выгонять вас из поместья. Зачем мне это? И потом, разве я хоть раз дал повод так думать?
Она тяжело вздохнула. Ей вдруг пришло в голову, что уже пора переходить в наступление. Генри взглянула на него. Он казался таким искренним. А может, и не было никакой надобности в этой необъявленной войне? Быть может, следовало узнать получше нового лорда Стэннеджа, прежде чем отправлять его в Лондон?
— Разве я дал повод? — спросил он негромко.
Она покачала головой.
— Подумайте сами, Генри. Надо быть глупцом, чтобы выгонять вас из поместья. Я ничего не смыслю в сельском хозяйстве. Так что, либо я разорюсь, либо найму человека, который будет смотреть здесь за всем. А с чего мне нанимать кого-то, если уже есть вы?
Генри стояла, опустив голову, не в силах смотреть ему в глаза. И почему он так терпелив и мил с ней? Ей было очень стыдно за все свои проделки, включая и те, которые она еще только собиралась осуществить.
— Простите меня, Данфорд. Очень прошу вас, простите.
Данфорд поспешил успокоить ее.
— Все еще поправимо. — Он оглядел себя и улыбнулся. — За исключением моего костюма.
— Простите меня! — Она снова разрыдалась. Его одежда, должно быть, стоила целое состояние. Она в жизни не видела ничего красивее. Вряд ли в Корнуолле удастся сшить такую.
— Пожалуйста, успокойтесь, Генри, — сказал он, сам удивляясь тому, как прозвучал его голос. Он почти умолял ее не огорчаться. Почему ее чувства стали так волновать его? — Это утро трудно назвать приятным, но по крайней мере оно было… скажем так… интересным. Стоило пожертвовать костюмом, чтобы заключить своего рода перемирие. Мне не хотелось бы, чтобы на следующей неделе вы разбудили меня на рассвете только для того, чтобы сообщить, что мне предстоит самостоятельно зарезать корову.
Она с удивлением смотрела на него. Как он догадался?
Данфорд, заметив ее удивление, все понял. Он подмигнул ей:
— Думаю, вы, моя дорогая, сумели бы провести самого Наполеона.
Ее губы чуть дрогнули. Пусть слабая, но все же улыбка.
— Ну что ж, — он поднялся на ноги, — не вернуться ли нам в дом? Я умираю от голода.
— Простите меня, — нерешительно произнесла она.
— А теперь за что? — Он с досадой посмотрел на нее.
— За то, что заставляла вас есть эту ужасную баранину. И кашу. Сама ненавижу кашу.
Он улыбнулся.
— Удивительно, как это вы вчера осилили целую тарелку. Это лишний раз убеждает меня в вашей преданности Стэннедж-Парку.
— Я съела только несколько ложек, — призналась она, — остальное вылила в вазу, когда вы отвернулись. Потом пришлось возвращаться и убирать.
Он не смог сдержать смех:
— Генри, вы не похожи ни на кого из моих знакомых..
— Не уверена, что это так уж хорошо.
— Чепуха. Это просто здорово. Ну что, пошли?
Генри ухватилась за его руку и медленно поднялась на ноги.
— Симпи делает очень вкусное печенье, — она постаралась произнести это подчеркнуто миролюбивым тоном. — С маслом, сахаром и имбирем. Просто объедение.
— Чудесно. Попросим ее испечь целую гору. Ведь нам не надо возвращаться к свинарнику?
Она покачала головой.
— Я и в самом деле была там в субботу, но только наблюдала за рабочими. Думаю, они были несколько удивлены тем, что сегодня я работала.
— Я это понял. У Томми просто челюсть отвисла. И, пожалуйста, признайтесь мне, что обычно вы не встаете так рано.
— Я чувствую себя ужасно по утрам. Не могу проснуться раньше девяти, если нет ничего срочного.
Он еще раз улыбнулся, представив, как хотелось ей избавиться от него. Должно быть, она и в самом деле очень хотела, чтобы он уехал, если ей пришлось встать в полшестого утра.
— Если вы так же, как и я, недолюбливаете тех, кто рано встает, мы прекрасно поладим.
— Надеюсь на это. — Всю дорогу она робко улыбалась. Он станет ей настоящим другом. Это будет чудесно. С тех пор как кончилось детство, у нее вообще не было друзей. Конечно, она неплохо ладила со всеми слугами, но сословные различия всегда мешали более дружеским отношениям. С Данфордом она обязательно подружится, несмотря на такое нескладное начало. И все же кое-что ей хотелось бы узнать. Она негромко окликнула его.
— Да?
— Когда вы говорили, что не рассердились…
— Да?
— А на самом деле?
— Я был несколько раздосадован, — признался он.
— Но не рассержен? — Она не могла поверить этому.
— Генри, когда я рассержусь, вы сразу поймете это.
— Что же произойдет тогда?
Его взор чуть омрачился перед тем, как он ответил:
— Вам вряд ли надо это знать.
Она поверила ему на слово.
Спустя час после того как каждый из них принял ванну, Генри и Данфорд встретились на кухне за чаем и имбирным печеньем миссис Симпсон. Пока они спорили, кому достанется последнее печенье, вошел Иейтс.
Изо всех сил стараясь, он нараспев произнес:
— Сегодня утром вам пришло письмо, мой господин. От вашего адвоката. Я оставил его в кабинете.
— Спасибо, Иейтс, — Данфорд отодвинул кресло и встал. — Должно быть, это документы, касающиеся Стэннедж-Парка. Копия завещания Карлайла. Вы хотели бы прочесть его, Генри? — Он не знал, обижена ли она тем, что права на собственность перешли к нему. Наследство было закреплено за титулом, и она в любом случае не могла бы унаследовать его, но это еще не значило, что ее самолюбие не было задето. Предлагая вместе прочитать завещание, Данфорд тем самым хотел заверить ее, что она все еще является важной особой в Стэннедж-Парке.
Генри, пожав плечами, последовала за ним в гостиную.
— Вряд ли это необходимо. Все переходит вам.
— Неужели Карлайл ничего вам не оставил? — Данфорд очень удивился. Бесчеловечно было бросить молодую женщину на произвол судьбы и совсем без денег.
— Наверное, он думал, что вы позаботитесь обо мне.
— Разумеется, я позабочусь о том, чтобы вы чувствовали себя комфортно, и этот дом навсегда останется вашим, но Карлайлу следовало быть более предусмотрительным. Он никогда не видел меня. Откуда он мог знать, что я за человек? А вдруг бы я оказался человеком непорядочным?
— Наверное, он знал, что это просто невозможно, если вы его родственник, — пошутила Генри.
— И все же… — Данфорд открыл дверь в кабинет и вошел. На столе не было никакого письма, лишь горка бумажных обрывков.
— Какого черта?
Генри побледнела.
— О нет.
— Кто мог это сделать? — Упершись руками в бока, он повернулся к ней: — Генри, вы лично знаете всех слуг? Кто, по вашему мнению…
— Это не слуги. — Она вздохнула. — Рафус? Рафус?
— Черт возьми, кто такой Рафус?
— Мой кролик, — пробормотала она, опускаясь на колени.
— Кто-кто?
— Мой кролик. Рафус? Рафус? Где же ты?
— Вы хотите сказать, что у вас есть ручной кролик? — «О Господи! Делает ли хоть что-нибудь эта женщина, как все?»
— Вообще-то он очень милый, — еле слышно сказала она. — Рафус!
Маленький комок черно-белой шерсти заметался по комнате.
— Рафус! Иди сюда! Негодник!
Данфорд затрясся от смеха. Генри, согнувшись и расставив руки, бегала по комнате, пытаясь поймать кролика. Всякий раз, когда ей почти удавалось это, кролик вырывался.
— Рафус! — это звучало почти как угроза.
— Странно было бы предположить, что вы поступите, как остальные нормальные люди и заведете собаку или кошку.
Она промолчала, решив что отвечать необязательно.
— Но куда же он все-таки делся?
— Думаю, он скрылся за книжным шкафом, — попытался помочь Данфорд.
Генри на цыпочках подкралась к шкафу и посмотрела за него.
— Ш-ш-ш. Пойдите встаньте на другом конце.
Он сделал, как его просили.
— Напугайте его как-нибудь.
Данфорд с удивлением посмотрел на нее. В конце концов он опустился на колени, уперся руками в пол и произнес басом:
— Здравствуй, маленький проказник. Сегодня у нас на ужин — тушеный кролик!
Рафус бросился наутек и попал прямо в руки Генри. Почувствовав, что он пойман, кролик начал изо всех сил вырываться, однако Генри удержала его и попыталась успокоить.
— Что вы собираетесь сделать с ним?
— Отнесу на кухню, там его место.
— Пожалуй, его место — на улице. Или в кастрюле.
— Данфорд, он ручной. — Генри ужаснулась.
— Любит свиней и кроликов, — пробормотал он, — у нее доброе сердце.
По дороге на кухню они молчали. Данфорд попытался погладить Рафуса, но тот зарычал.
— Разве кролики рычат? — Он не поверил своим ушам.
— Сами слышали.
Когда они вошли в кухню, Генри опустила пушистый комок на пол.
— Симпи, дай, пожалуйста, морковку Рафусу!
— Неужто этот негодник снова убежал? Должно быть, он проскользнул в открытую дверь.
Экономка взяла морковку из корзины с овощами и протянула ее кролику. Рафус схватил ее зубами и вырвал из рук миссис Симпсон. Данфорд с интересом смотрел, как кролик вмиг сгрыз ее.
— Мне очень жаль, что с документами так вышло, — сказала Генри, поймав себя на мысли, что за сегодняшний день она принесла извинений больше, чем за весь прошлый год.
— Мне тоже, — рассеянно пробормотал Данфорд. — Я попрошу Леверетта прислать еще одну копию завещания. Одна неделя ничего не решит.
— Правда? Мне так не хотелось бы менять ваши планы.
Он вздохнул, удивляясь, как изменилась его жизнь всего за каких-то сорок восемь часов, и все благодаря этой женщине. Точнее, благодаря ей, свинье и кролику.
Заверив Генри, что ничего страшного не произошло, Данфорд отправился к себе. Он собирался просмотреть документы, которые привез с собой из Лондона, и наконец просто отдохнуть. Несмотря на то что они заключили с Генри перемирие, ему не хотелось бы признаваться в том, что ей все же удалось несколько утомить его за день. Это, несомненно, уронило бы его в ее глазах.
А между тем Генри поспешила удалиться в свою комнату по той же самой причине.
Уже поздно вечером Данфорду пришло в голову, что ему предстоит по крайней мере неделя, прежде чем он узнает, как распорядился Карлайл в своем завещании относительно Генри. Это было единственной причиной, по которой он хотел прочесть этот документ. Хотя Генри и была уверена в том, что Карлайл не оставил ей ничего, Данфорду было трудно в это поверить. По крайней мере он должен был назначить кого-нибудь опекуном Генри, ведь девушке было всего двадцать. Она была необыкновенной женщиной, его Генри. Невозможно было не восхищаться ее характером. Однако, несмотря на всю ее самостоятельность, он чувствовал себя ответственным за нее. Быть может, это чувство пришло к нему тогда, когда он услышал дрожь в ее голосе сегодня утром? Или тогда, когда он увидел отчаяние в ее глазах? Как бы то ни было, он хотел проследить за тем, чтобы эта девушка была хорошо обеспечена в будущем. Но перед этим не мешало все-таки узнать, как Карлайл распорядился ее судьбой в своем завещании. Что ж, он узнает это только через неделю. Данфорд вздохнул и снова принялся за книгу. Прочитав несколько страниц, он услышал какой-то странный шум, но, решив, что ему показалось, продолжил чтение. Снова послышалось чье-то рычание. На этот раз, взглянув на пол, он увидел пару длинных черных ушей.
— О Господи, Рафус! — простонал он. Кролик запрыгнул на кровать и улегся на его книгу.
Он внимательно посмотрел на Данфорда, шевеля своим розовым носиком.
— Что тебе нужно, малыш?
Рафус пошевелил ухом и подполз ближе, словно требуя: «Погладь меня!»
Данфорд положил руку между его ушками и принялся гладить его. Помолчав, он глубоко вздохнул и произнес:
— Это не Лондон!
Затем, когда кролик опустил свою голову ему на грудь, Данфорд с удивлением отметил про себя, что совсем не жалеет об этом. Он не хотел бы сейчас оказаться в Лондоне. Он не хотел бы оказаться нигде, кроме Стэннедж-Парка.
Глава 6
— Вы первый начали.
— Вы начали это еще до моего приезда, вы безрассудная, неуправляемая…
Она ждала, что он скажет «стерва», но он промолчал. Вместо этого, схватив Генри за талию, он перекинул ее через плечо и зашагал прочь.
— Вы не смеете! — визжала она, сильно колотя его по спине. — Томми! Гарри! Кто-нибудь! Остановите его!
Но мужчины, работавшие у стены, не двинулись с места. Открыв от удивления рты, они глазели на то, как мисс Генриетту Баррет, никому не дававшую спуску, уносили против ее воли.
— Может, нам стоило помочь ей? — предположил Гарри.
Томми покачал головой, глядя, как странная фигура скрылась за склоном холма.
— Не знаю. Ведь он — новый барон. Если он уносит Генри, значит, у него есть на это право.
Генри не согласилась бы с этим суждением и все еще продолжала кричать:
— Вы не имеете права так поступать со мной!
Наконец Данфорд сбросил ее возле небольшого сарая, где хранился сельскохозяйственный инвентарь. К счастью, вокруг не было ни души.
— Неужели? — Его голос звучал крайне высокомерно.
— Вы знаете, сколько нужно времени, чтобы завоевать уважение людей? Вы знаете? А я скажу вам — много времени. Чертовски много времени. А вы все испортили. Испортили!
— Сомневаюсь, что местное население перестанет уважать вас из-за моих действий, — прошипел он, — хотя ваши собственные могут довести вас до беды.
— Что вы хотите этим сказать? Если вы забыли, то я напомню, что это вы скинули мне грязь на ноги.
— Начнем с того, что это вы заставили разгребать меня это дерьмо. — Данфорду вдруг пришло в голову, что он впервые в своей жизни так грубо разговаривает с женщиной. Поразительно, до какого бешенства она довела его.
— Если вы не собираетесь управлять поместьем, можете отправляться назад в Лондон. Мы чудесно обойдемся без вас.
— Ах, вот в чем дело! Маленькая Генри в ужасе оттого, что я заберу ее любимую игрушку, поэтому и пытается выжить меня. Знаете, вот что я вам скажу. Двадцатилетней девушке вряд ли удастся меня запугать.
— Не заноситесь, не то… — Это прозвучало как угроза.
— Не то что? Что вы можете сделать мне? Что же такого вы можете сделать, чтобы навредить мне?
К ужасу Генри, ее губы задрожали.
— Я могу… я могу… — Ей надо срочно придумать что-нибудь, очень надо. Она не позволит ему сломить себя. Он выгонит ее из поместья, и ей некуда будет пойти, и что еще хуже, она никогда больше не увидит Стэннедж-Парк. Наконец в отчаянии она выпалила: — Я могу сделать все, что угодно! Я знаю имение лучше, чем вы! Лучше, чем кто-либо! Вы даже не успеете…
Не успела она и глазом моргнуть, как он прижал ее к сараю и больно ткнул указательным пальцем в плечо. Генри не могла ни вздохнуть ни выдохнуть, она просто забыла, как это делается, а под его зловещим взглядом ее ноги сделались ватными.
— Не совершайте ужасную ошибку, — прошипел он, — не то заставите меня рассердиться.
— Значит, сейчас вы еще не рассердились? — удивленно прошептала она.
Он резко отпустил ее и, нахмурив лоб, улыбнулся, глядя, как она сползает вниз.
— Еще нет, — спокойно ответил он. — Я всего лишь хотел восстановить некоторый порядок.
Генри от удивления открыла рот. Он сошел с ума.
— Во-первых, никаких хитрых замыслов с целью избавиться от меня.
Она начала всхлипывать.
— И никакой лжи!
Она почти задыхалась.
— И… — Он остановился и посмотрел на нее. — Ради Бога, не плачьте.
Она разрыдалась.
— Ну пожалуйста, не плачьте. — Он достал носовой платок, затем, увидев, что он заляпан грязью, снова сунул его в карман. — Не плачьте, Генри.
— Я никогда не плачу, — рыдая, произнесла она, с трудом вставляя слова между всхлипываниями.
— Я знаю. — Нагнувшись, Данфорд принялся успокаивать ее.
— Я столько лет не плакала!
Он верил ей. Невозможно было представить рыдающую Генри. Невозможно, хотя именно этим она и занималась у него на глазах. Она была такой сильной, хладнокровной, словом, ей не полагалось плакать. У него защемило сердце оттого, что именно он был причиной ее слез.
— Тише, тише, — шептал он, неловко похлопывая ее по плечу. — Ну-ну. Все хорошо.
Она вздохнула несколько раз, пытаясь успокоиться, но это не помогло. Данфорд беспомощно огляделся вокруг, будто зеленые холмы могли подсказать ему, как успокоить ее.
— Пожалуйста, не надо.
Это было ужасно.
— Мне некуда идти, — причитала она. — Некуда. И не к кому. У меня ведь нет никого.
— Ш-ш-ш. Все хорошо.
— Мне хотелось остаться здесь. — Она всхлипнула и неровно задышала. — Мне просто хотелось остаться здесь. Разве это так плохо?
— Конечно, нет, моя милая.
— Ведь это мой дом. — Она взглянула на него. Из-за слез ее серые глаза, казалось, отливали серебром. — По крайней мере был моим домом. А теперь он ваш, и в вашей власти сделать с ним что угодно. И со мной. И, о Боже, я такая дура. Вы должны ненавидеть меня.
— Это не так, — машинально сказал он. И это, конечно, было правдой. Она чертовски досаждала ему, но то, что он чувствовал, не было ненавистью. На самом деле ей удалось заслужить его уважение, а это было непросто. Ее методы были несколько странными, но ведь она боролась за самое дорогое, что у нее было. Не многие люди могли похвастаться такой чистотой помыслов.
Пытаясь успокоить Генри, он снова погладил ее по руке. Что это она говорила о его власти над ней? Странно. Да, конечно, при желании он мог бы выгнать ее из имения, но и только. Хотя что могло быть хуже, чем лишить ее дома? Ее горе было вполне объяснимо. И все же что-то показалось ему странным. Надо будет обязательно поговорить с ней об этом, когда она успокоится.
— Так вот, Генри, — начал он, решив, что уже пришло время развеять ее страхи. — Я не собираюсь выгонять вас из поместья. Зачем мне это? И потом, разве я хоть раз дал повод так думать?
Она тяжело вздохнула. Ей вдруг пришло в голову, что уже пора переходить в наступление. Генри взглянула на него. Он казался таким искренним. А может, и не было никакой надобности в этой необъявленной войне? Быть может, следовало узнать получше нового лорда Стэннеджа, прежде чем отправлять его в Лондон?
— Разве я дал повод? — спросил он негромко.
Она покачала головой.
— Подумайте сами, Генри. Надо быть глупцом, чтобы выгонять вас из поместья. Я ничего не смыслю в сельском хозяйстве. Так что, либо я разорюсь, либо найму человека, который будет смотреть здесь за всем. А с чего мне нанимать кого-то, если уже есть вы?
Генри стояла, опустив голову, не в силах смотреть ему в глаза. И почему он так терпелив и мил с ней? Ей было очень стыдно за все свои проделки, включая и те, которые она еще только собиралась осуществить.
— Простите меня, Данфорд. Очень прошу вас, простите.
Данфорд поспешил успокоить ее.
— Все еще поправимо. — Он оглядел себя и улыбнулся. — За исключением моего костюма.
— Простите меня! — Она снова разрыдалась. Его одежда, должно быть, стоила целое состояние. Она в жизни не видела ничего красивее. Вряд ли в Корнуолле удастся сшить такую.
— Пожалуйста, успокойтесь, Генри, — сказал он, сам удивляясь тому, как прозвучал его голос. Он почти умолял ее не огорчаться. Почему ее чувства стали так волновать его? — Это утро трудно назвать приятным, но по крайней мере оно было… скажем так… интересным. Стоило пожертвовать костюмом, чтобы заключить своего рода перемирие. Мне не хотелось бы, чтобы на следующей неделе вы разбудили меня на рассвете только для того, чтобы сообщить, что мне предстоит самостоятельно зарезать корову.
Она с удивлением смотрела на него. Как он догадался?
Данфорд, заметив ее удивление, все понял. Он подмигнул ей:
— Думаю, вы, моя дорогая, сумели бы провести самого Наполеона.
Ее губы чуть дрогнули. Пусть слабая, но все же улыбка.
— Ну что ж, — он поднялся на ноги, — не вернуться ли нам в дом? Я умираю от голода.
— Простите меня, — нерешительно произнесла она.
— А теперь за что? — Он с досадой посмотрел на нее.
— За то, что заставляла вас есть эту ужасную баранину. И кашу. Сама ненавижу кашу.
Он улыбнулся.
— Удивительно, как это вы вчера осилили целую тарелку. Это лишний раз убеждает меня в вашей преданности Стэннедж-Парку.
— Я съела только несколько ложек, — призналась она, — остальное вылила в вазу, когда вы отвернулись. Потом пришлось возвращаться и убирать.
Он не смог сдержать смех:
— Генри, вы не похожи ни на кого из моих знакомых..
— Не уверена, что это так уж хорошо.
— Чепуха. Это просто здорово. Ну что, пошли?
Генри ухватилась за его руку и медленно поднялась на ноги.
— Симпи делает очень вкусное печенье, — она постаралась произнести это подчеркнуто миролюбивым тоном. — С маслом, сахаром и имбирем. Просто объедение.
— Чудесно. Попросим ее испечь целую гору. Ведь нам не надо возвращаться к свинарнику?
Она покачала головой.
— Я и в самом деле была там в субботу, но только наблюдала за рабочими. Думаю, они были несколько удивлены тем, что сегодня я работала.
— Я это понял. У Томми просто челюсть отвисла. И, пожалуйста, признайтесь мне, что обычно вы не встаете так рано.
— Я чувствую себя ужасно по утрам. Не могу проснуться раньше девяти, если нет ничего срочного.
Он еще раз улыбнулся, представив, как хотелось ей избавиться от него. Должно быть, она и в самом деле очень хотела, чтобы он уехал, если ей пришлось встать в полшестого утра.
— Если вы так же, как и я, недолюбливаете тех, кто рано встает, мы прекрасно поладим.
— Надеюсь на это. — Всю дорогу она робко улыбалась. Он станет ей настоящим другом. Это будет чудесно. С тех пор как кончилось детство, у нее вообще не было друзей. Конечно, она неплохо ладила со всеми слугами, но сословные различия всегда мешали более дружеским отношениям. С Данфордом она обязательно подружится, несмотря на такое нескладное начало. И все же кое-что ей хотелось бы узнать. Она негромко окликнула его.
— Да?
— Когда вы говорили, что не рассердились…
— Да?
— А на самом деле?
— Я был несколько раздосадован, — признался он.
— Но не рассержен? — Она не могла поверить этому.
— Генри, когда я рассержусь, вы сразу поймете это.
— Что же произойдет тогда?
Его взор чуть омрачился перед тем, как он ответил:
— Вам вряд ли надо это знать.
Она поверила ему на слово.
Спустя час после того как каждый из них принял ванну, Генри и Данфорд встретились на кухне за чаем и имбирным печеньем миссис Симпсон. Пока они спорили, кому достанется последнее печенье, вошел Иейтс.
Изо всех сил стараясь, он нараспев произнес:
— Сегодня утром вам пришло письмо, мой господин. От вашего адвоката. Я оставил его в кабинете.
— Спасибо, Иейтс, — Данфорд отодвинул кресло и встал. — Должно быть, это документы, касающиеся Стэннедж-Парка. Копия завещания Карлайла. Вы хотели бы прочесть его, Генри? — Он не знал, обижена ли она тем, что права на собственность перешли к нему. Наследство было закреплено за титулом, и она в любом случае не могла бы унаследовать его, но это еще не значило, что ее самолюбие не было задето. Предлагая вместе прочитать завещание, Данфорд тем самым хотел заверить ее, что она все еще является важной особой в Стэннедж-Парке.
Генри, пожав плечами, последовала за ним в гостиную.
— Вряд ли это необходимо. Все переходит вам.
— Неужели Карлайл ничего вам не оставил? — Данфорд очень удивился. Бесчеловечно было бросить молодую женщину на произвол судьбы и совсем без денег.
— Наверное, он думал, что вы позаботитесь обо мне.
— Разумеется, я позабочусь о том, чтобы вы чувствовали себя комфортно, и этот дом навсегда останется вашим, но Карлайлу следовало быть более предусмотрительным. Он никогда не видел меня. Откуда он мог знать, что я за человек? А вдруг бы я оказался человеком непорядочным?
— Наверное, он знал, что это просто невозможно, если вы его родственник, — пошутила Генри.
— И все же… — Данфорд открыл дверь в кабинет и вошел. На столе не было никакого письма, лишь горка бумажных обрывков.
— Какого черта?
Генри побледнела.
— О нет.
— Кто мог это сделать? — Упершись руками в бока, он повернулся к ней: — Генри, вы лично знаете всех слуг? Кто, по вашему мнению…
— Это не слуги. — Она вздохнула. — Рафус? Рафус?
— Черт возьми, кто такой Рафус?
— Мой кролик, — пробормотала она, опускаясь на колени.
— Кто-кто?
— Мой кролик. Рафус? Рафус? Где же ты?
— Вы хотите сказать, что у вас есть ручной кролик? — «О Господи! Делает ли хоть что-нибудь эта женщина, как все?»
— Вообще-то он очень милый, — еле слышно сказала она. — Рафус!
Маленький комок черно-белой шерсти заметался по комнате.
— Рафус! Иди сюда! Негодник!
Данфорд затрясся от смеха. Генри, согнувшись и расставив руки, бегала по комнате, пытаясь поймать кролика. Всякий раз, когда ей почти удавалось это, кролик вырывался.
— Рафус! — это звучало почти как угроза.
— Странно было бы предположить, что вы поступите, как остальные нормальные люди и заведете собаку или кошку.
Она промолчала, решив что отвечать необязательно.
— Но куда же он все-таки делся?
— Думаю, он скрылся за книжным шкафом, — попытался помочь Данфорд.
Генри на цыпочках подкралась к шкафу и посмотрела за него.
— Ш-ш-ш. Пойдите встаньте на другом конце.
Он сделал, как его просили.
— Напугайте его как-нибудь.
Данфорд с удивлением посмотрел на нее. В конце концов он опустился на колени, уперся руками в пол и произнес басом:
— Здравствуй, маленький проказник. Сегодня у нас на ужин — тушеный кролик!
Рафус бросился наутек и попал прямо в руки Генри. Почувствовав, что он пойман, кролик начал изо всех сил вырываться, однако Генри удержала его и попыталась успокоить.
— Что вы собираетесь сделать с ним?
— Отнесу на кухню, там его место.
— Пожалуй, его место — на улице. Или в кастрюле.
— Данфорд, он ручной. — Генри ужаснулась.
— Любит свиней и кроликов, — пробормотал он, — у нее доброе сердце.
По дороге на кухню они молчали. Данфорд попытался погладить Рафуса, но тот зарычал.
— Разве кролики рычат? — Он не поверил своим ушам.
— Сами слышали.
Когда они вошли в кухню, Генри опустила пушистый комок на пол.
— Симпи, дай, пожалуйста, морковку Рафусу!
— Неужто этот негодник снова убежал? Должно быть, он проскользнул в открытую дверь.
Экономка взяла морковку из корзины с овощами и протянула ее кролику. Рафус схватил ее зубами и вырвал из рук миссис Симпсон. Данфорд с интересом смотрел, как кролик вмиг сгрыз ее.
— Мне очень жаль, что с документами так вышло, — сказала Генри, поймав себя на мысли, что за сегодняшний день она принесла извинений больше, чем за весь прошлый год.
— Мне тоже, — рассеянно пробормотал Данфорд. — Я попрошу Леверетта прислать еще одну копию завещания. Одна неделя ничего не решит.
— Правда? Мне так не хотелось бы менять ваши планы.
Он вздохнул, удивляясь, как изменилась его жизнь всего за каких-то сорок восемь часов, и все благодаря этой женщине. Точнее, благодаря ей, свинье и кролику.
Заверив Генри, что ничего страшного не произошло, Данфорд отправился к себе. Он собирался просмотреть документы, которые привез с собой из Лондона, и наконец просто отдохнуть. Несмотря на то что они заключили с Генри перемирие, ему не хотелось бы признаваться в том, что ей все же удалось несколько утомить его за день. Это, несомненно, уронило бы его в ее глазах.
А между тем Генри поспешила удалиться в свою комнату по той же самой причине.
Уже поздно вечером Данфорду пришло в голову, что ему предстоит по крайней мере неделя, прежде чем он узнает, как распорядился Карлайл в своем завещании относительно Генри. Это было единственной причиной, по которой он хотел прочесть этот документ. Хотя Генри и была уверена в том, что Карлайл не оставил ей ничего, Данфорду было трудно в это поверить. По крайней мере он должен был назначить кого-нибудь опекуном Генри, ведь девушке было всего двадцать. Она была необыкновенной женщиной, его Генри. Невозможно было не восхищаться ее характером. Однако, несмотря на всю ее самостоятельность, он чувствовал себя ответственным за нее. Быть может, это чувство пришло к нему тогда, когда он услышал дрожь в ее голосе сегодня утром? Или тогда, когда он увидел отчаяние в ее глазах? Как бы то ни было, он хотел проследить за тем, чтобы эта девушка была хорошо обеспечена в будущем. Но перед этим не мешало все-таки узнать, как Карлайл распорядился ее судьбой в своем завещании. Что ж, он узнает это только через неделю. Данфорд вздохнул и снова принялся за книгу. Прочитав несколько страниц, он услышал какой-то странный шум, но, решив, что ему показалось, продолжил чтение. Снова послышалось чье-то рычание. На этот раз, взглянув на пол, он увидел пару длинных черных ушей.
— О Господи, Рафус! — простонал он. Кролик запрыгнул на кровать и улегся на его книгу.
Он внимательно посмотрел на Данфорда, шевеля своим розовым носиком.
— Что тебе нужно, малыш?
Рафус пошевелил ухом и подполз ближе, словно требуя: «Погладь меня!»
Данфорд положил руку между его ушками и принялся гладить его. Помолчав, он глубоко вздохнул и произнес:
— Это не Лондон!
Затем, когда кролик опустил свою голову ему на грудь, Данфорд с удивлением отметил про себя, что совсем не жалеет об этом. Он не хотел бы сейчас оказаться в Лондоне. Он не хотел бы оказаться нигде, кроме Стэннедж-Парка.
Глава 6
На протяжении нескольких дней Генри показывала Данфорду Стэннедж-Парк. Он все хотел знать о своих владениях, а для нее не было ничего приятнее, чем рассказывать о многочисленных достоинствах поместья. Объезжая окрестные земли, они много говорили, иногда о всяких пустяках, а иногда о вещах серьезных. Генри впервые так долго общалась с человеком, которому было интересно ее мнение. Он с готовностью выслушивал ее размышления не только о делах поместья, но и о проблемах философии и религии. А ей льстило то, что ему небезразлично ее мнение о нем. Он делал вид, что огорчается, когда она не смеялась его шуткам, закатывал глаза, когда его не смешили ее шутки, и незаметно толкал ее в бок, когда их обоих не смешили шутки других.
Короче говоря, он стал ее другом. А если у нее и сжималось сердце каждый раз, когда он улыбался… Что ж, она привыкнет к этому. Скорее всего это производило такой же эффект и на других женщин. Генри не задумывалась о том, что это самые счастливые дни в ее жизни, но если бы у нее было время подумать над этим, она бы, конечно, согласилась.
Данфорд получал не меньшее удовольствие от общения со своей спутницей. Её любовь к поместью передалась и ему. Теперь его интересовала каждая деталь, касающаяся имения и его обитателей. Когда жена одного из работников, арендовавших у них землю, благополучно родила первенца, ему пришла в голову мысль привезти ей корзину разной снеди, чтобы женщина не утомляла себя стряпней по крайней мере неделю. Неожиданно для самого себя, в честь завершения строительства нового свинарника, он угостил Поркуса малиновым пирогом. Боров оказался большой сладкоежкой и, несмотря на свои размеры, казался теперь ему красавцем.
Он с удовольствием жил бы в Стэннедж-Парке, даже если бы поместье и не принадлежало ему. Генри была чудесной собеседницей. Искренность и свежесть восприятия были чертами ее натуры. Данфорду повезло в этой жизни с друзьями, но, прожив в Лондоне много лет, он начал приходить к выводу, что в душе ни один из них не был свободен от цинизма. А Генри была удивительно открытой и прямой. Ни разу ее лицо не было омрачено так хорошо знакомой ему маской вселенской скуки. Похоже, ей до всех и до всего было дело, а на скуку просто не оставалось времени.
Конечно, она вовсе не была наивной девушкой, которая думала о людях только хорошее. У нее был острый ум, и она нередко подтрунивала над тем или иным недалеким человеком. И он сам, зачастую соглашаясь с ней в душе, охотно прощал ей эту слабость. А если время от времени ему и приходилось испытывать странные чувства, глядя на то, как ее каштановые волосы отливают золотом на солнце, и вдыхать тонкий аромат лимонов, исходивший от нее… Что ж, это было объяснимо. Прошло много времени с тех пор, как он был с женщиной в последний раз. Его любовница вслед за ним уехала погостить к матери. Генри же в своем роде была очень привлекательной девушкой. Нет, конечно, то, что он чувствовал к ней, нельзя было назвать вожделением. Но она была женщиной, а он — мужчиной, и Данфорд не забывал об этом. И потом, он целовал ее однажды, пусть и по ошибке. Неудивительно, что он вспоминал об этом каждый раз, когда она была рядом. Однако он был далек от этих мыслей, когда стоял в гостиной и наливал в свой бокал виски. Прошла неделя со дня его приезда. Вот-вот должны были подать ужин, и Генри могла появиться каждую минуту.
Он поморщился. Это будет ужасная картина. Она продолжала одеваться к ужину. А значит, на ней будет один из тех отвратительных нарядов, которые у него не хватало духа назвать платьями. Она понимала, что они ужасны, но вела себя так, будто не придавала этому значения. Если бы он хорошенько не узнал ее за прошедшие несколько дней, он был бы уверен, что Генри находит их если и не новинками моды, то по крайней мере вполне сносными. Но при этом она старательно избегала смотреть в зеркала на стенах гостиной, в которой они обычно встречались перед ужином. Когда же она видела свое отражение, на ее лице появлялась недовольная гримаса.
Как бы ему хотелось помочь ей! Он купил бы ей платья, научил танцевать и… Эта мысль ошеломила его, Как же сильно было его желание помочь ей!
— Опять стянул бутылку? — Ее дразнящий голосок вернул его к реальности.
— Если ты забыла, она принадлежит мне, плутовка. — Он обернулся. На ней опять был этот светло-лиловый шедевр. Он не мог понять, был ли он лучшим или худшим в ее гардеробе.
— Ну что ж, — она пожала плечами, — налейте и мне немного.
Молча, он налил ей бокал шерри. Генри задумчиво сделала глоток. Она уже привыкла выпивать с ним перед ужином бокал вина, но только один. Она не успела забыть, какой легкомысленной была в тот вечер, когда приехал Данфорд. Генри знала: выпей она больше, весь вечер ему придется терпеть ее кокетство.
— Хорошо прошел день? — неожиданно спросил Данфорд. Он провел несколько часов в одиночестве, изучая деловые бумаги. Генри с радостью оставила его за этим скучным занятием. Она уже изучила их, а ему ее помощь не требовалась.
— Да, вполне. Я повидала нескольких арендаторов. Миссис Далримпл просила поблагодарить тебя за продукты.
— Я рад, что угодил ей.
— Еще бы. Странно, что нам раньше не приходило в голову делать это. Правда, мы часто посылаем небольшие подарки по праздникам. Но еда на всю неделю, конечно, лучше!
Они были похожи на супружескую пару, прожившую вместе не один год, с удивлением подумал Данфорд. Как странно.
Неловко поправив свое платье, Генри присела на диван с несколько выцветшей обивкой.
— Ты закончил работать над документами?
— Почти, — рассеянно ответил он. — Знаешь, Генри, я подумал…
— Неужели? Что-то не верится, — съязвила Генри.
— Девчонка. Плутовка. Молчи и слушай, что я скажу.
Она повернулась к нему и приготовилась слушать.
— Почему бы нам с тобой не съездить в город?
Она с удивлением посмотрела на него.
— Мы ездили в деревню два дня назад. Забыл? Ты еще встречался с местными торговцами.
— Конечно, помню. Я не страдаю забывчивостью, Генри. Я не такой уж старый.
— Даже не знаю, — она была совершенно невозмутима, — по крайней мере тебе тридцать.
— Двадцать девять, — поправил он ее, не догадавшись, что она дразнит его.
Генри улыбнулась:
— Тебя порой так легко одурачить.
— Оставь в покое мою доверчивость. Я хотел бы съездить в город, а не в деревню. Полагаю, мы отправимся в Труро.
О… Труро? — Это был один из крупнейших городов Корнуолла, а Генри объезжала такие за версту.
— Что-то ты не очень обрадовалась.
— Я, я только что… По правде говоря, я недавно была там. — Она почти не лгала. Прошло уже два месяца, но для нее это было как будто вчера. Ей всегда было неуютно среди чужих. Местные жители уже привыкли к ее эксцентричности. Многие из них даже уважали ее. В Труро же она чувствовала себя совсем плохо. Город этот уже не был так популярен, как в прежние годы, но некоторые аристократы все еще ездили туда на отдых. Она слышала, как перешептывались они за ее спиной. Модницы хихикали над ее платьями. Мужчины посмеивались над ее манерами. И наконец, находился кто-нибудь из местных, кто рассказывал им, что это — мисс Генриетта Баррет, которая предпочитает, чтобы ее называли мальчишеским именем Генри, и которая, непонятно почему, все время разъезжает по округе в бриджах. Нет, она решительно не хотела ехать в Труро. Данфорд, не зная о ее терзаниях, продолжал настаивать:
Короче говоря, он стал ее другом. А если у нее и сжималось сердце каждый раз, когда он улыбался… Что ж, она привыкнет к этому. Скорее всего это производило такой же эффект и на других женщин. Генри не задумывалась о том, что это самые счастливые дни в ее жизни, но если бы у нее было время подумать над этим, она бы, конечно, согласилась.
Данфорд получал не меньшее удовольствие от общения со своей спутницей. Её любовь к поместью передалась и ему. Теперь его интересовала каждая деталь, касающаяся имения и его обитателей. Когда жена одного из работников, арендовавших у них землю, благополучно родила первенца, ему пришла в голову мысль привезти ей корзину разной снеди, чтобы женщина не утомляла себя стряпней по крайней мере неделю. Неожиданно для самого себя, в честь завершения строительства нового свинарника, он угостил Поркуса малиновым пирогом. Боров оказался большой сладкоежкой и, несмотря на свои размеры, казался теперь ему красавцем.
Он с удовольствием жил бы в Стэннедж-Парке, даже если бы поместье и не принадлежало ему. Генри была чудесной собеседницей. Искренность и свежесть восприятия были чертами ее натуры. Данфорду повезло в этой жизни с друзьями, но, прожив в Лондоне много лет, он начал приходить к выводу, что в душе ни один из них не был свободен от цинизма. А Генри была удивительно открытой и прямой. Ни разу ее лицо не было омрачено так хорошо знакомой ему маской вселенской скуки. Похоже, ей до всех и до всего было дело, а на скуку просто не оставалось времени.
Конечно, она вовсе не была наивной девушкой, которая думала о людях только хорошее. У нее был острый ум, и она нередко подтрунивала над тем или иным недалеким человеком. И он сам, зачастую соглашаясь с ней в душе, охотно прощал ей эту слабость. А если время от времени ему и приходилось испытывать странные чувства, глядя на то, как ее каштановые волосы отливают золотом на солнце, и вдыхать тонкий аромат лимонов, исходивший от нее… Что ж, это было объяснимо. Прошло много времени с тех пор, как он был с женщиной в последний раз. Его любовница вслед за ним уехала погостить к матери. Генри же в своем роде была очень привлекательной девушкой. Нет, конечно, то, что он чувствовал к ней, нельзя было назвать вожделением. Но она была женщиной, а он — мужчиной, и Данфорд не забывал об этом. И потом, он целовал ее однажды, пусть и по ошибке. Неудивительно, что он вспоминал об этом каждый раз, когда она была рядом. Однако он был далек от этих мыслей, когда стоял в гостиной и наливал в свой бокал виски. Прошла неделя со дня его приезда. Вот-вот должны были подать ужин, и Генри могла появиться каждую минуту.
Он поморщился. Это будет ужасная картина. Она продолжала одеваться к ужину. А значит, на ней будет один из тех отвратительных нарядов, которые у него не хватало духа назвать платьями. Она понимала, что они ужасны, но вела себя так, будто не придавала этому значения. Если бы он хорошенько не узнал ее за прошедшие несколько дней, он был бы уверен, что Генри находит их если и не новинками моды, то по крайней мере вполне сносными. Но при этом она старательно избегала смотреть в зеркала на стенах гостиной, в которой они обычно встречались перед ужином. Когда же она видела свое отражение, на ее лице появлялась недовольная гримаса.
Как бы ему хотелось помочь ей! Он купил бы ей платья, научил танцевать и… Эта мысль ошеломила его, Как же сильно было его желание помочь ей!
— Опять стянул бутылку? — Ее дразнящий голосок вернул его к реальности.
— Если ты забыла, она принадлежит мне, плутовка. — Он обернулся. На ней опять был этот светло-лиловый шедевр. Он не мог понять, был ли он лучшим или худшим в ее гардеробе.
— Ну что ж, — она пожала плечами, — налейте и мне немного.
Молча, он налил ей бокал шерри. Генри задумчиво сделала глоток. Она уже привыкла выпивать с ним перед ужином бокал вина, но только один. Она не успела забыть, какой легкомысленной была в тот вечер, когда приехал Данфорд. Генри знала: выпей она больше, весь вечер ему придется терпеть ее кокетство.
— Хорошо прошел день? — неожиданно спросил Данфорд. Он провел несколько часов в одиночестве, изучая деловые бумаги. Генри с радостью оставила его за этим скучным занятием. Она уже изучила их, а ему ее помощь не требовалась.
— Да, вполне. Я повидала нескольких арендаторов. Миссис Далримпл просила поблагодарить тебя за продукты.
— Я рад, что угодил ей.
— Еще бы. Странно, что нам раньше не приходило в голову делать это. Правда, мы часто посылаем небольшие подарки по праздникам. Но еда на всю неделю, конечно, лучше!
Они были похожи на супружескую пару, прожившую вместе не один год, с удивлением подумал Данфорд. Как странно.
Неловко поправив свое платье, Генри присела на диван с несколько выцветшей обивкой.
— Ты закончил работать над документами?
— Почти, — рассеянно ответил он. — Знаешь, Генри, я подумал…
— Неужели? Что-то не верится, — съязвила Генри.
— Девчонка. Плутовка. Молчи и слушай, что я скажу.
Она повернулась к нему и приготовилась слушать.
— Почему бы нам с тобой не съездить в город?
Она с удивлением посмотрела на него.
— Мы ездили в деревню два дня назад. Забыл? Ты еще встречался с местными торговцами.
— Конечно, помню. Я не страдаю забывчивостью, Генри. Я не такой уж старый.
— Даже не знаю, — она была совершенно невозмутима, — по крайней мере тебе тридцать.
— Двадцать девять, — поправил он ее, не догадавшись, что она дразнит его.
Генри улыбнулась:
— Тебя порой так легко одурачить.
— Оставь в покое мою доверчивость. Я хотел бы съездить в город, а не в деревню. Полагаю, мы отправимся в Труро.
О… Труро? — Это был один из крупнейших городов Корнуолла, а Генри объезжала такие за версту.
— Что-то ты не очень обрадовалась.
— Я, я только что… По правде говоря, я недавно была там. — Она почти не лгала. Прошло уже два месяца, но для нее это было как будто вчера. Ей всегда было неуютно среди чужих. Местные жители уже привыкли к ее эксцентричности. Многие из них даже уважали ее. В Труро же она чувствовала себя совсем плохо. Город этот уже не был так популярен, как в прежние годы, но некоторые аристократы все еще ездили туда на отдых. Она слышала, как перешептывались они за ее спиной. Модницы хихикали над ее платьями. Мужчины посмеивались над ее манерами. И наконец, находился кто-нибудь из местных, кто рассказывал им, что это — мисс Генриетта Баррет, которая предпочитает, чтобы ее называли мальчишеским именем Генри, и которая, непонятно почему, все время разъезжает по округе в бриджах. Нет, она решительно не хотела ехать в Труро. Данфорд, не зная о ее терзаниях, продолжал настаивать: