Он заставил себя успокоиться. Только не паниковать. Если держать себя в руках, возможно, удастся найти выход. Залезть на крышу? Нырнуть в подвал? Все они не обыщут. Насиф попытался припомнить, как удавалось скрыться некоторым жертвам Живых.

Но потом его осенило — они ведь знают, за, кем охотятся.

Они поджидали его. Знали, что он зашел в Дом Правительства. Это назначение… Он поспешил с новостями к Кадо и тем самым выдал себя.

Тогда не важно, ускользнет ли он от погони. Они найдут его дома. Они расскажут Рейхе…

И Насиф потерял голову. Он бросился бежать. Путь один — назад, к генералу Кадо. Геродиане не оставляли своих в беде.

Бойцы Живых действовали слаженно и проворно. Насиф застыл на секунду, соображая, куда кинуться. На квартал позади него маячили четыре смутные тени. По три человека охраняли каждый перекресток. Впереди же — ничего, только зеленоватый от лунного света туман. Насиф побежал вперед — что от него и требовалось. Он не сделал и десяти шагов, как дорогу ему преградила прихрамывающая фигура. Этого человека Насиф знал.

— Стой, Насиф. Все пути отрезаны. Ступай со мной. Тихо, не дергайся, если не хочешь, чтоб тебя узнали другие.

— Нет! Ради Арама нет! — Насиф невольно усмехнулся. Сколько времени он уже не клялся Арамом, не вспоминал о нем? Втайне он поклонялся безликому геродианскому божеству.

Черт побери, он же вице-полковник. Они не убьют его. За него можно потребовать выкуп, обменять на кого-нибудь. Надо было сказать Кадо, что человек по имени Хадрибел скорее всего будет назначен атаманом Хара. А он приберег эти сведения, оставил на потом. Живые могли бы обменять его на атамана…

— Пошли. — Теперь голос звучал строже. — Пошли ко мне домой, потолкуем.

— Но ваш отец…

— Он безвредный старик, почти ослеп и слышит не лучше, чем положено в его возрасте. И потом, он занят — он умирает, ему не до тебя.

Насиф огляделся кругом.

— Да. Всюду они. Пошли. Они — это смерть. Я — жизнь. Насиф смирился. Он даже почувствовал что-то вроде облегчения. Наконец ничто на него не давило, не надо было притворяться. Он больше ни за что не в ответе, он — в чужой власти.


— Смотри, стоит тебе переступить порог дома, наши люди пойдут следом. Шаг к Дому Правительства — и они немедленно прикончат тебя. Спокойной ночи. — Бел-Сидек закрыл за Насифом дверь, прислонился к косяку. Долгая ночь, конца ей не видно, а потом еще возвращаться к Мериэль… — Слышали, сэр?

— Каждое слово. Вице-полковник геродианской армии. Не устаю поражаться человеческой низости. Известно, что предают из страха, чаще — из жадности. Но редко удается заглянуть в душу изменника, понять истинные мотивы.

— Но ведь он не получал ничего, кроме жалованья, причитающегося геродианскому офицеру, — пробормотал бел-Сидек.

— Он предал ради любви. Ему дела не было до победы или поражения Кушмарраха. У него одно было на уме — если начнется сражение, жене придется рожать в одиночестве. Из-за этого он продал нас. А когда пришло время, ублюдок Бруда, разумеется, постарался снова отыскать Насифа в городе. — Старик хмыкнул. — Черт побери, эти скользкие паразиты умеют-таки держать слово.

— Он и в самом деле вице-полковник? Может, это назначение — просто клочок бумажки, может, они надули его?

— Нет, все по правде. Конечно, если они сочтут нужным отослать его из Кушмарраха, боевым командиром этот тип не будет.

У него нет ни знаний, ни опыта. Его назначат на какой-нибудь административный пост вроде поста Бруды в Туне или Агадаре.

— У меня на него неадекватная реакция. Так бы и придушил мерзавца.

— Зачем же? Поступки его можно контролировать, пока он не доберется до Кадо и пока у него не хватит смелости признаться жене. Но, подозреваю, если его любовь так глубока, как кажется, женщина не может не отвечать взаимностью и примет муженька таким, каков он есть.

— Тогда у меня нет выбора.

— У него есть еще одно уязвимое место. Опять же его любовь — его слабость. Скажи Насифу, что сын его у нас в руках и останется порукой честности отца.

— А он у нас в руках? — изумился бел-Сидек.

— Нет. Но я поручу это тому самому человеку, искуснее которого не сыскать, — и, когда придет время, мальчишка будет у нас. Сегодня утром ты отнесешь Муме записку и после, в любой момент, сможешь связаться с тем человеком.

— Слушаюсь, сэр. Как вы себя чувствуете? Я вам нужен?

— Возвращайся к своей женщине и обсуди с ней график отправления и прибытия кораблей. Ступай. Я крепче, чем тебе хотелось бы, атаман. Я еще поскриплю.

Глава 8


За завтраком Аарон внимательно наблюдал за Лейлой. Но не находил ни малейшего признака того, что произошло чудо и во сне на нее снизошло решение вопроса, который мучил его уже шесть лет. Миш жадно следила за ними — как всегда после ночи, когда в темноте произошло это. Аарон не понимал, чего она добивается, но под взглядом девчонки кусок не лез в горло. Ариф сидел понурившись и ел без аппетита, а Стафа носился по дому, выкрикивая всякий вздор и не обращая внимания на родительские увещевания. Он участвовал в каких-то воображаемых захватывающих приключениях. Рахеб ничего вокруг не замечала — возраст старухи давал знать о себе.

— Нынче надо бы сходить на рынок, — вслух размышляла Лейла.

— Я пойду с тобой. Мне тоже кое-что нужно, — встрепенулась ее мать.

Миш сразу же скорчила недовольную гримасу, за что Аарон был почти благодарен ей.

— Можно с тобой, мамочка? — спросил Ариф.

— Посмотрим, как будешь себя вести утром. Миш вдруг просияла, вскочила и принялась готовить Аарону бутерброды — взять с собой на работу.

— Не надо, Миш, — остановил он ее, — сегодня работаем только полдня.

Девушка озадаченно взглянула на него — точно не знала, радоваться ей или огорчаться.

Аарон зевнул, на лету подхватил Стафу и сжал в объятиях. Мальчонка визжал и вырывался. Аарон поманил к себе Арифа. Тот подошел не сразу, помедлил, надувшись: он немножко завидовал братцу, который всегда с легкостью привлекал к себе внимание. Но потом не выдержал и кинулся к отцу. Аарон взял старшего сына на руки и выпустил из плена Стафу — впрочем, тот только кругом обежал и набросился на папочку сзади.

Повторился обычный ритуал: «Ты сегодня идешь на работу, папочка? Ну, папка, ну останься дома», — и в конце концов Аарон пулей выскочил за дверь.

Он шел по улице, а на душе было тепло и радостно, жизнь казалась прекрасной и осмысленной. Надо же, как они его любят! Воистину он настоящий счастливчик! С изумлением Аарон осознал, что уже две ночи его не мучают кошмары.

— Аарон…

Он поднял глаза.

— Доброе утро, бел-Сидек. Как поживает ваш батюшка?

— Ужасно занят — как все умирающие. Впрочем, он еще нас переживет. На работу идешь?

— Да.

— Не возражаешь, если я пойду с тобой?

— Нет, конечно.

Некоторое время они шли молча; Аарон замедлил шаг, хотя спускаться вниз калеке было не так уж тяжело, и украдкой поглядывал на своего спутника. Он знал бел-Сидека много лет, знал, что живет тот случайными заработками в порту, но ни разу они не провели вместе больше пяти минут.

Наконец бел-Сидек тихонько вздохнул и начал:

— Думаю, лучше прямо перейти к делу.

— Какому делу?

— Ты, похоже, честный малый, Аарон, и заслуживаешь доверия. Что ж, рискну. Я — член Союза Живых.. Аарон нахмурился.

— Так все и думают. Но к чему вы затеяли этот разговор?

— Вообще-то я занимаю довольно важное место в руководстве Союза. Главным образом потому, что при Дак-эс-Суэтте командовал Тысячью. Вчера ко мне обратился за советом человек из этого отряда. Он не знает, что я принадлежу к Живым, и не называл имен, но сказал достаточно, остальное я додумал сам.

Аарон застыл на месте и бессмысленным взором уставился на бел-Сидека. На самом же деле в душе его поднялась целая буря, паника боролась с удивлением, а удивление — с облегчением. Он не знал, что сказать, как поступить. Он потерял способность соображать. Арам помоги!

— Я одного хочу, Аарон. Забудь. Забудь обо всем, что случилось в Семи Башнях. С предателем уже разобрались.

— Черт возьми, мужик, у него же жена и сын! — Аарона прорвало. Слова сами собой слетали с языка. — Думать нужно, а потом уж глотки резать. У них больше никого нет в целом свете. Куда им теперь деваться? Такие, как вы, никогда не думают…

Люди останавливались взглянуть на них и спешили дальше. Бел-Сидек был явно ошеломлен, но быстро оправился.

— Тише, Аарон. Что с тобой такое? Аарон понизил голос. Но ему хотелось высказаться, отвести душу.

— Вижу, придется рассказать тебе больше, чем собирался, — бел-Сидек не дал себя перебить, — доверять так доверять до конца. Насиф жив. Мы не убивали его. Пошли; На нас смотрят.

Аарон, кстати, заметил, что улицу Чар вновь запрудили нахлынувшие из акрополя дартары. Они продолжали путь; бел-Сидек заговорил вновь:

— Ты был прав насчет Насифа. Он сдал вашу башню во время осады перевала. Он до сих пор геродианский агент. Они приняли его в свои ряды и произвели в вице-полковники.

— Насифа?!

— Да. Но теперь он снова наш. Мы его приручили. Он будет работать на благо Кушмарраха. Жена и сын его ничего не потеряют. Ты — единственный, не принадлежащий к Союзу Живых, кто знает об этом. Прошу тебя, забудь. Никому ничего не говори и живи как жил. Сможешь ли ты, Аарон?

— Я-то смогу. Но вы мне не дадите.

— Как так?

Это уж из рук вон, Аарон. Споришь с офицером. Язык — враг твой. Накопившийся за шесть лет гнев излился в гневной речи.

— Да вы просто не способны оставить других в покое. Особенно людей вроде меня, которых можно использовать, которым можно испоганить жизнь. — Он испытывал странное пьянящее чувство, точно со стороны наблюдал за каким-то храбрецом, с чьих губ срывались невозможные слова. — Играйте в ваши игры с Фа'тадом и генералом Кадо. Не впутывайте меня, не впутывайте мою семью. Оставьте нас в покое.

Бел-Сидек судорожно сглотнул, лишь тогда дар речи вернулся к нему.

— Это и твоя борьба, Аарон.

Аарон сплюнул в пыль и хрипло захохотал.

— Иди ты в задницу! Моя?! Да ведь туго-то после захвата Кушмарраха пришлось только вам, знати и богатеям. Вам да чудовищу из крепости. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы выдал тебя геродианам. Но что взять со старого пса, которого хорошо выдрессировали, пока он был несмышленым щенком. Я не способен пойти против вас. Убирайтесь же, черт побери! Оставьте меня в покое!

И Аарон зашагал большими шагами, чтобы бел-Сидек не мог за ним угнаться.

Гнев понемногу испарялся. Аарону становилось страшно. Распустил язык, идиот. Глупо, ужасно глупо. Живые — опасные люди, опасные и безумные.


Бел-Сидек остановился: за Аароном все равно не поспеть. Он подавил злость — словно неразгоревшийся костер ногой затоптал. Ему и раньше приходилось сталкиваться с подобными вспышками. Бел-Сидеку они очень и очень не нравились. Отчасти потому, что он не до конца понимал переполнявшую этих людей горечь, не понимал их разочарования, отчасти потому, что в словах их была тревожная правда. Но он не желал чувствовать себя виноватым лишь потому, что следует своим убеждениям.

День предстоит тяжелый. Приятно это или нет, надо все обдумать, еще и еще раз пересмотреть свои собственные цели и цели движения.

Если взглянуть на вещи глазами Аарона, ясно становится, почему Живым нелегко вербовать сторонников. Кушмаррахане многого лишились на этой войне, и командиры их виновны не меньше геродиан.

По сути, Аарон прав, но такие мысли, будь они неладны, опаснее всех шпионов, оплачиваемых генералом Кадо. Из-за них люди отвергают движение, осуждают его. Кушмарраханам кажется, что, несмотря на все недостатки, при геродианских порядках можно жить, они лучше хаоса, чреватого разорением и обнищанием.

Бел-Сидек похромал в сторону порта, напрасно пытаясь заглушить, перебороть боль в ноге — и в сердце. Через каждые сто шагов он оглядывался, пытаясь пересчитать нагонявших его дартар.


Колонна дартар проходила через Осенние ворота. Казалось, ей конца не видно. Горожане, ожидавшие своей очереди войти в Кушмаррах, провожали дартар все более и более мрачными взглядами.

Даже Йосеху подумалось, что Фа'тад послал сюда всех своих людей. Зачем? Чепуха какая-то. На кой ляд ему сдался этот проклятый лабиринт квартала Шу?

— Плевать ему на лабиринт, — заявил Ногах. — Фа'тад просто хочет заставить Кадо проверить, будто и в самом деле думает, что там можно отыскать нечто ценное. Авось Кадо клюнет и как дурак примется искать, чего там отродясь не бывало.

— Нам-то какая разница? — вмешался Меджах. — Сидим ли мы на месте, рыщем ли по окрестностям — денежки-то все равно идут.

— Верно, парень, — поддакнул кто-то. — Не из-за чего шум поднимать.

— Да он спит и во сне видит, чтоб нас с месяц-другой продержали на этой работенке, — пояснил Ногах. — Вы бы видели, какую девчушку вейдин он себе вчера приглядел, прям глаз с нее не сводил, чисто теленок.

— Ага, ребята, красотка хоть куда! — подхватил Меджах. — Нежная, молоденькая, конфетка одним словом. Глазки — точно жареный миндаль с медом, а губки — как розовые лепестки.

— Хватит вам, сказал же, кончайте, — взмолился Йосех.

— И самое главное — ни капельки не важничает. Смотрела на него такими же телячьими глазами, — не унимался Меджах.

— Ну уж это ты загнул, — усомнился Ногах, — чересчур хорошо, чтобы быть правдой. Если эта чудо-девчонка вдобавок и стряпать умеет, я, пожалуй, отобью ее у братишки.

Протесты Йосеха только подзадоривали насмешников. Вейдин останавливались, дивились на смеющихся дартар.

— Что о нас подумают, — отбивался от шутников Йосех, — ведь дартарин должен быть суров и угрюм.

Они покинули акрополь, проехали мимо громады крепости. Напряжение Йосеха нарастало. Намечается крупномасштабная операция, и шансы, что отряд Ногаха остановится там же, где вчера, невелики.

Но Ногах, видно, постарался. Отряд его отделился от колонны у входа в тот же переулок. Йосех избегал смотреть на знакомую дверь: каждый взгляд его в ту сторону вызывал град насмешек.

Сегодня дверь была закрыта. Старуха тоже не сидела на обычном своем месте у порога. Может, от его вчерашней дерзости у старой карги разлилась желчь? А может, она решила перейти на осадное положение — до тех пор, пока дартары не уберутся из Шу?

Ногах возился с чем-то, с трудом орудуя раненой рукой. Некоторые из его родичей уже продвинулись в глубь переулка. К ним присоединились еще шесть человек, назначенных Джоабом. Они спешились и подвели своих верблюдов к Йосеху.

— Сегодня ты туда не пойдешь? — спросил он Ногаха.

— Пойду, конечно.

— Ты же ранен. Пошли лучше меня.

— Ну нет: ты упустишь свою голубку-вейдин. — Ногах рассмеялся и скрылся в темном переулке.

Йосех пошел было следом.

— Осади, братишка! — окликнул его Меджах. — Подойди-ка сюда.

Йосех неохотно повиновался.

— Тебе еще многому предстоит научиться, парень, иначе не выживешь. Первое правило — никогда ни на что добровольно не напрашивайся. Добровольцев посылают в самые опасные места, туда, где убивают.

— Почему он не пускает меня в лабиринт?

— Не хочет, чтоб с тобой стряслась беда.

— Но, Меджах, я не ребенок.

— Но и бывалым воякой тебя не назовешь. Кушмаррах не горы. Покамест ты только ученик. Докажи, что способен соображать и четко выполнять приказы, — и Ногах придумает для тебя какое-нибудь захватывающее задание. — Меджах бросил на землю снятое с верблюда седло и уселся на него, прислонясь к стене.

Толпа вейдин бурлила вокруг. Горожане недружелюбно поглядывали на перегородивших улицу дартар с верблюдами. Меджах и в ус не дул, но, стоило троице молодых женщин пройти мимо, украдкой покосившись на загадочных кочевников, он сразу встрепенулся и принялся тихонько напевать:

— Ближе, цыпочки, ближе, курочки, а то лисичке вас не разглядеть… — начало известной кушмарраханской басни.

Самая рослая из троих задрала нос и ускорила шаги. Другие две захихикали и зашептались, прикрываясь рукавами, а потом поспешили догнать подругу. Но прежде чем раствориться в толпе, та оглянулась.

Меджах помахал ей рукой.

— Помяни мое слово, мы сегодня еще увидим эту надменную красотку.

— Почем ты знаешь?

— Мое непобедимое очарование — ни одна женщина-вейдин не устоит.

— Ну да! Просто они с корзинами, идут на рынок, а потом будут возвращаться домой.

— Тоже верно. Но об заклад готов биться, пойдет она именно по этой стороне улицы — ей невтерпеж поболтать со мной о чем-нибудь поинтереснее лисичек и курочек.

— Думаешь?

— Это ж игра такая. Флирт, поддразнивание. Мы с ней оба знаем, что ничего у нас не выйдет, если б и захотели, шуточками все и ограничится. Представь только, как прокрадываешься в спальню к женщине в таком одеянии. Смех, да и только! Любой приметит дартарина, который — вот совпадение! — забрел на огонек как раз, когда муж отлучился.

— Раздобудь одежду вейдин, зайди в переулок и переоденься. В толпе никто не обратит на тебя внимания. Меджах искоса глянул на брата.

— Надо же, а мне и в голову не приходило. Йосех пожал плечами: ему это казалось совершенно очевидным.

— Так вот, эти кокетливые курочки сбили нас, мы толковали о приключениях, — продолжал Меджах. — Взгляни на меня. Торчу тут и караулю верблюдов, счастлив и доволен. Думаешь почему? Ногах считает, что приключений с меня уже хватит, — вот почему. Не ищи сильных ощущений, они сами тебя найдут.

Йосех кивнул. В этом определенно есть смысл.

Некоторое время они глазели на идущих в сторону рынка женщин. Меджах отчаянно заигрывал с каждой, что хоть чуть-чуть поощряла его.

Заветная дверь наконец распахнулась. Показалась старуха в сопровождении молодой женщины. У Йосеха екнуло сердце, но, присмотревшись, он понял, что это не его девушка. Может, ее мать или по крайней мере старшая сестра. Черты лица те же, но время наложило на них свой отпечаток.

Обе женщины несли корзины. Старуха пристально посмотрела на Йосеха, вторая взглянула лишь мельком. Меджах не стал пробовать на ней свои чары, но, стоило женщинам скрыться из виду, расхохотался.

— Затрепетало сердечко-то, а, братец? Вот удача тебе привалила! Заходи и начинай приятную беседу, слово за слово и… Но что, если там ее папаша? Или братья? Что, если она плюнет тебе в физиономию и позовет на помощь?

У Йосеха возникло чувство, будто Меджах читает его мысли.

— Э, брось, парнишка. Давай посидим спокойненько в тенечке, поглазеем на этих чудаков-вейдин. Чертовски занимательное зрелище!

Но тут дверь чуток, на сантиметр — не больше, приоткрылась. Йосех заметил, как поблескивает в щелке чей-то глаз. Ему стало жутко — словно грубая реальность вторглась в мир грез и грозит вытащить его оттуда.

Йосех не мог усидеть на месте от возбуждения и начал беспокойно прохаживаться туда-сюда.


Непривычные, тревожные мысли терзали Эйзела. Пробираясь сквозь толпу дартар, он чувствовал себя весьма неуютно и готов был поверить, что некто незримый и неуловимый преследует его. Какого черта здесь делают подлые перебежчики? Почему не оставят лабиринт в покое?

На улице Чар тревога его усилилась, и состояние это ужасно не понравилось Эйзелу. Его не оставляло предчувствие несчастья.

Он так спешил к старику, что почти забыл об осторожности. Дурной знак. Ни при каких обстоятельствах нельзя забывать об осторожности.

Старик лежал в постели.

— Вот он я, — проворчал Эйзел. — Опять тут. Вы, похоже, решили выжать из меня все возможное.

Он нахмурился: сорвавшиеся с губ слова тоже не понравились ему. Ныть и жаловаться — тоже не в характере Эйзела-Истребителя.

— Ничего не поделаешь: слишком быстро развиваются события.

— Что на сей раз?

— Человек, путь которого ты проследил до Дома Правительства, оказался геродианским офицером в значительном звании. Мы намерены перевербовать его и извлечь из этого выгоду. Но нужно держать его на привязи, а средств у нас недостаточно.

— Вон оно что…

— Мальчик, которого ты похитил последним, его сын. Мы скажем шпиону, что мальчишка у нас. От тебя требуется поставить мерзавца перед фактом.

— Каким образом?

— Отведи его туда. Покажи мальца, а потом постарайся, чтоб ребенок по возможности скоро перешел в наше распоряжение. Пусть она его испытает следующим.

— Не так все просто. Если свести этого типа в крепость, он может что-нибудь пронюхать. И с ней не обойтись без склоки. К тому же и в вопросе о порядке испытаний она вряд ли уступит. Чаровница навоображала всякую чушь — якобы ею движут высшие силы, а мы — просто свора паразитов, которая хочет нажиться на ее поисках. Она терпит это только потому, что порой ей без нас не обойтись.

— Она не желает, она отказывается понимать, что муж ее давно мертв.

— Она прожила долгую жизнь, Генерал, и по большей части в изолированном мире, не имеющем ничего общего с реальностью. Она окружена подхалимами, которые только поощряют бессмысленные фантазии.

— Значит, пришло время разбудить ее, заставить очнуться. Эйзел выслушал указания старика и кивком выразил свое понимание и одобрение.

— Теперь о новом градоначальнике — ему, видать, не терпится нажить врагов.

— Продолжай.

— Он избрал своей резиденцией виллу вдовы генерала Ханно бел-Карбы. Дурацкая мысль, и явно не могла возникнуть прямо здесь, на месте. Он наверняка послал вперед людей — разузнать, как накликать на себя побольше неприятностей. Говорят, он уже послал вдове приказ освободить виллу к сегодняшнему закату.

Старик долго молчал.

— Я хотел, чтоб Живые до поры до времени держались в тени. Я дал соответствующие указания. Но это переходит все границы. Так он угрожает выселить вдову генерала бел-Карбы?

— Да.

— Кого боги хотят погубить — лишают разума. Он жаждет смерти. Но ты занимайся своими делами, я и без того задал тебе нелегкую задачу.


Щеки генерала Кадо были мертвенно-бледны, а лысина побагровела. Он только что выслушал из собственных уст Сулло планы конфискации владений генерала бел-Карбы. Безумие, чистое безумие! От ярости у Кадо пена выступила на губах. Он отвернулся от Сулло и постарался взять себя в руки, потом вновь взглянул в лицо нового градоначальника.

— Я знал, что репутация у вас вполне определенная, Мартео Сулло. Но надеялся, что по большей части эти слухи — клевета врагов. Теперь я вижу, что они были чересчур снисходительны. У них не хватило решимости, они постыдились выговорить всю правду о вашем высокомерии, о вашем тщеславии, о вашей непроходимой тупости.

Настал черед Сулло шипеть и плеваться от злости.

— Вы явились пакостить мне, ставить палки в колеса? — не унимался Кадо. — И самый простой путь — выгнать старуху из дому, не правда ли? Потому что она пользуется моим покровительством, верно? Может, вы и правы. Но пришло ли вам в голову узнать, кто она такая и что значит для кушмаррахан? Черта с два. Вы идиот. Стоит вам ее пальцем тронуть, стоит посягнуть на ее дом — вы покойник. И это еще меньшее из зол. Хуже, если вы задержитесь на этом свете, — тогда вырежут всех геродиан в городе.

Сулло усмехнулся, но как-то неуверенно, тень страха промелькнула на его лице.

Кадо понизил голос и внушительно продолжал, стремясь закрепить успех:

— Вчера вы видели все силы, которыми я располагаю. Двенадцать тысяч геродианских солдат, к тому же все далеко не первый сорт, да и то если не придется послать их защищать границы от султана Аквиры. Пять тысяч дартарских наемников под командованием непредсказуемого безумца, способного предать нас в любую минуту. С этими-то силами я управляю Кушмаррахом — точнее, мне еле-еле удается удерживать его, потому что девяносто девять из ста кушмаррахан готовы мириться с нашим присутствием, пока мы не затрагиваем их святынь. Вдова Карбы — одна из таких святынь. Ее муж за всю свою жизнь не проиграл ни единой битвы, не знал поражений — встречался ли он с врагом один на один, или же сталкивались огромные армии. Солдаты почитают его как полубога. Они уверены, что геродиане подослали к бел-Карбе наемных убийц.

И они правы. Он справился и с убийцами, всех их перебил, но из-за тяжких ран не смог участвовать в сражении при Дак-эс-Суэтте. Он умер от ран, когда мы взяли город. Только смерть смогла совладать с ним, только смерть оказалась сильнее могучего бел-Карбы. Фанатичные почитатели спрятали его тело и пытались уверить народ, что Генерал жив, но потерпели неудачу.

— Вы хотите запугать меня этими побасенками?

— Я хочу воззвать к вашему здравому смыслу и чувству самосохранения, хочу хоть немножко встряхнуть этот горшок с сушеным горохом, который вы гордо именуете мозгами.

Сулло угрожающе улыбнулся.

— Маски скинуты, не так ли?

— Так.

— Там, дома, в Героде, есть одна партия, и весьма сильная, которая полагает, что вы проявляете преступную слабость и потакаете этим людям.

— Вы подтверждаете мои подозрения. — «Еще бы — я не выкачиваю из Кушмарраха столько, сколько надо, чтоб утолить их алчность». — Меня послали сюда, дабы уравновешивать ваши недостатки и исправлять промахи. — Опять зловещая ухмылка.

Кадо улыбнулся в ответ.

— Наша беседа оказалась полезнее, чем я думал. Мне стало ясно, что делать. Ничего — ровным счетом ничего. Просто отойти в сторону и позволить вам действовать на свой страх и риск.

Сулло настороженно взглянул на него, не решаясь поверить в победу.

— Вы не протянете и недели.