Страница:
Рейчел повернула за угол здания, где короткая дорожка привела их к большой бронзового цвета двери, которая, по-видимому, поднималась, чтобы пропустить машины, доставляющие грузы, на внутреннюю площадку в подвале. Они съехали вниз и припарковали автомобиль у самой двери, где с обеих сторон поднимались бетонные стены.
— Если кому-нибудь придет в голову, что я могу сюда приехать, и если они будут искать мою машину, то здесь они нас не заметят, — проговорила Рейчел.
Вылезая из машины, Бен обратил внимание, насколько прохладнее и приятнее было здесь, в Ньюпорт-Бич, чем в Санта-Ане или Вилла-Парке. И хотя до океана было больше двух миль, не слышался плеск волн и не чувствовался запах водорослей и соленой воды, влияние его все равно сказывалось.
Рядом с большой дверью находилась маленькая, в рост человека, тоже ведущая в подвал. Она была закрыта на два замка.
Еще живя с Эриком, Рейчел часто ездила в Генеплан, выполняя его поручения, если ему самому было некогда или он по каким-то причинам не хотел доверить это задание своему подчиненному. Так что у нее были ключи от этой двери. Но, уходя от мужа, она положила их на столик в холле дома в Вилла-Парке. Сегодня она нашла их, покрытых пылью, точно на том же месте, где оставила год назад, — на столике рядом с высокой японской вазой XIX века. По всей видимости, Эрик приказал прислуге не прикасаться к ним. Должно быть, он полагал, что эти ключи станут еще одним поводом для унижения Рейчел, когда она приползет просить прощения. К счастью, она лишила его этого удовольствия.
Вне всякого сомнения, Эрик Либен был в высшей степени надменным поганцем, и Бен порадовался, что им не пришлось встречаться.
Рейчел открыла стальную дверь, вошла в здание и зажгла свет в небольшом складском помещении. На стене находился пульт охранной сигнализации. Она нажала несколько кнопок. Пара красных индикаторов погасла, и зажегся зеленый глазок, показывающий, что система отключена.
Бен прошел за Рейчел в конец помещения, к следующей двери, возле которой был еще один пульт системы сигнализации, независимый от того, что охранял наружную дверь. Рейчел еще раз набрала кодовое число.
— Первый код — дата рождения Эрика, этот — моего, — объяснила она. — Там впереди еще несколько.
Освещая путь фонариком, который Рейчел захватила с собой, они пошли дальше. Рейчел не хотела включать верхний свет, чтобы с улицы не заметили, что в здании кто-то есть.
— Но ты же имеешь полное право здесь находиться, — заметил Бен. — Ты его вдова и почти наверняка все унаследуешь.
— Да, но если мимо проедут не те люди и увидят свет, они поймут, что здесь я, и попытаются меня убить.
Ему безумно хотелось узнать, что это за «не те люди», но у него хватило соображения воздержаться от вопросов. Рейчел шла быстро, чтобы скорее добраться до того, что привело ее сюда, и как можно скорее уйти. Вряд ли у нее здесь окажется больше желания отвечать на его вопросы, чем в доме в Вилла-Парке.
Следуя за ней до конца подвала к лифту, на котором они поднялись затем на третий этаж, Бен все больше изумлялся той великолепной охранной системе, что была приведена в действие после окончания рабочего дня. Пришлось отключить еще одну сигнализацию, прежде чем вызвать лифт в подвал. На третьем этаже они вышли в приемную, где тоже была своя система охраны. В узком луче фонарика Рейчел Бен разглядел красивый бежевый ковер, потрясающий стол из коричневого мрамора и бронзы для секретаря, полдюжины стульев для посетителей, кофейные столики из бронзы и стекла и три большие картины с изображением чего-то потустороннего, которые вполне могли принадлежать кисти Мартина Грина. Но даже если бы фонарь и не светил, невозможно было не заметить в темноте кроваво-красных огоньков сигнальной системы. Из приемной веди три литые бронзовые двери, и около каждой из них горел красный огонек индикатора.
— Это еще пустяки, если сравнить с мерами предосторожности на четвертом и пятом этажах, — заметила Рейчел.
— А что там?
— Компьютеры и дубликаты всех данных исследований. Там на каждом дюйме какие-нибудь детекторы — инфракрасные, звуковые и такие, которые улавливают движение.
— Мы туда пойдем?
— К счастью, нам туда не нужно. И нам не придется, слава Богу, ехать в округ Риверсайд.
— А там что?
— Там сами лаборатории. Все расположено под землей, и не только для биологической изоляции, но и для лучшей защиты от промышленного шпионажа.
Бен знал, что Генеплан является лидером в быстро развивающейся области, в которой во всем мире существует бешеная конкуренция. Яростная гонка, чтобы оказаться на рынке первыми с новым товаром, помноженная на природную азартность людей, занятых в этой отрасли, — все это заставляло их охранять свои секреты и результаты исследований с тщательностью, граничащей с паранойей. Тем не менее здешняя изощренная система охранной сигнализации потрясла его. Это уже были не меры предосторожности, а способ существования людей в постоянной осаде.
Доктор Эрик Либен являлся специалистом по рекомбинантным ДНК, одним из наиболее талантливых ученых быстро развивающейся науки сцепления генов. И Генеплан представлял собой одну из компаний на передовой линии чрезвычайно доходного биобизнеса, который возник на базе этой науки в конце семидесятых годов. Эрику Либену и Генеплану принадлежали чрезвычайно ценные патенты на целый ряд микроорганизмов и новых линий растений, созданных при помощи методов генной инженерии, включая микроб, который мог производить высокоэффективную вакцину против гепатита, в настоящее время находящуюся на рассмотрении в фармацевтическом департаменте (однако не было сомнений, что она наверняка будет одобрена и поступит в продажу меньше чем через год); еще один искусственно созданный микроб, вырабатывающий супервакцину против всех типов вируса герпеса; новый сорт пшеницы, которая дает прекрасный урожай, даже если ее поливают соленой водой, что позволяет фермерам выращивать ее на засушливых землях, расположенных не слишком далеко от океана, и воду для полива качать оттуда; новое семейство слегка видоизмененных апельсинов и лимонов, имеющих генетическую защиту от плодовых вредителей и разных болезней, что делает ненужным обработку цитрусовых плантаций пестицидами. И каждый из этих патентов, а это далеко не все, что было на счету компании Эрика, стоил десятки, а то и сотни миллионов долларов. Так что, подумав, Бен рассудил, что, пожалуй, было правильным потратить небольшое состояние для охраны исследовательских данных, приведших к созданию каждого из этих золотоносных приисков.
Рейчел подошла к средней из трех дверей, отключила сигнализацию и ключом открыла замок.
Когда Бен последовал за ней и закрыл за собой дверь, он обнаружил, что она необыкновенно тяжелая и, не будь она установлена на тщательно сбалансированных шарнирах, ее бы не сдвинуть с места.
Рейчел провела его через несколько темных и пустынных коридоров к двери, ведущей в личный кабинет Эрика. Здесь ей потребовалось набрать еще один код, чтобы войти.
Попав наконец в святая святых, она быстро пересекла кабинет, застеленный старинным китайским ковром в розовых и бежевых тонах, и подошла к письменному столу Эрика. Как и все в приемной, это также было ультрамодерновое сооружение, только еще более дорогое и поражающее воображение, из редкого, в золотых прожилках мрамора и полированного малахита.
При свете яркого, но узкого луча фонарика можно было разглядеть только центральную часть большой комнаты, так что Бен вынес туманные и случайные впечатления о ее интерьере. Он показался ему еще более модернистским, чем во всех других обителях Эрика, даже слегка футуристским.
Проходя мимо стола, Рейчел положила на него свою сумочку и пистолет и прошла к задней стене. Бен подошел и встал рядом. Она осветила фонарем квадратную картину, четыре на четыре фута: широкие полосы блеклого желтого и удручающего серого цвета, разделенные тонкими темно-красными полосками.
— Еще один Ротко? — спросил Бен.
— Ага. И кроме того, что это предмет искусства, картина выполняет еще одну функцию.
Она просунула пальцы под полированную стальную рамку, что-то нащупывая в нижней ее части. Раздался щелчок, и картина отошла от стены, на которой была прочно закреплена. За ней обнаружился большой сейф, на круглой дверце которого сверкали наборный диск и ручка.
— Примитивно, — заметил Бен.
— Не скажи. Это тебе не просто стенной сейф. Стенки из стали толщиной в четыре дюйма, передняя панель и дверца — шесть дюймов. И сейф не просто вставлен в стену, он приварен к стальным балкам самого здания. Требуется целые две кодовые комбинации, одна по часовой стрелке, другая — против. Несгораемый, да и, по сути дела, взрывостойкий.
— И что он там хранит — смысл жизни?
— Какие-то деньги, наверное, как и в домашнем сейфе. — Рейчел передала Бену фонарик. Потом повернулась и начала набирать первый код. — Важные бумаги.
Он направил луч фонарика на дверцу сейфа.
— Ладно, а нам-то что нужно? Наличные?
— Нет. Папка. Возможно, записные книжки.
— И что там?
— Основные данные по важному исследовательскому проекту. Краткие сведения по последним результатам, включая копии текущих отчетов Моргана Льюиса Эрику. Льюис возглавляет этот проект. И если нам повезет, мы найдем здесь также личный дневник Эрика. Там все его практические и философские соображения по поводу проекта.
Бен удивился, получив ответ на свой вопрос. Может быть, она собралась наконец рассказать ему все с кои секреты?
— А что за проект? — спросил он. — Какой особой теме он посвящен?
Рейчел не ответила, только вытерла потные пальцы о блузку, прежде чем начать набирать первую цифру второго кода.
— Так что за проект? — настаивал он.
— Мне надо сосредоточиться, Бенни, — сказала она. — Если я ошибусь хоть в одной цифре, мне придется начать все сначала, включая первый код.
Похоже, больше ему пока ничего не узнать, придется довольствоваться тем, что она вообще упомянула про папку. Но Бену надоело бездельничать, а единственное, что он мог делать, это поднажать на нее, и поэтому он спросил:
— По-видимому, существуют сотни папок по поводу десятков исследовательских проектов, так что, если здесь он хранит только одну, она должна касаться чего-то самого важного, что делается в Генеплане.
Прищурившись и от усердия закусив кончик языка зубами, Рейчел сосредоточила все внимание на диске.
— Чего-то здорово большого, — продолжал Бен. Она промолчала.
. — А возможно, это делается для правительства, для военных, — не отступал он. — Тогда это что-то крайне секретное.
Рейчел набрала последнюю цифру, повернула ручку и открыла маленькую стальную дверцу.
— Черт! — воскликнула она. Сейф был пуст.
— Они побывали здесь раньше нас.
— Кто? — потребовал ответа Бен.
— Они, верно, подозревали, что я в курсе.
— Кто подозревал?
— Иначе они не стали бы так спешить избавиться от папки, — добавила она.
— Кто? — повторил свой вопрос Бен.
— Сюрприз, — раздался мужской голос за их спинами.
Рейчел ахнула, а Бен стремительно повернулся, чтобы разглядеть владельца голоса. В свете фонарика он увидел высокого лысого мужчину в светло-бежевом спортивном костюме и зеленой в белую полоску рубашке. На голове не было ни единого волоса, так что скорее всего он ее брил. Квадратное лицо, крупный рот, нос с горбинкой. Скулы славянина и серые глаза с оттенком грязного льда. Он стоял по другую сторону письменного стола. Бену он напомнил покойного кинорежиссера Отто Преминджера. Утонченный, несмотря на спортивный костюм. Вне сомнения, умный. Потенциально опасный. Он забрал пистолет, который Рейчел оставила на столе вместе с сумочкой, когда они пришли в кабинет.
Хуже того, мужчина держал в руке боевой «магнум-19», Бен был хорошо знаком с этим револьвером и глубоко уважал его. Тщательно сработанный, со стволом в четыре дюйма, он заряжался патронами «магнум-357», весил тридцать пять унций[5] и был таким мощным и точным, что с ним можно было охотиться на оленей. Заряженный пулями со срезанной головкой или с оболочкой, пробивающей броню, он являлся одним из самых смертоносных револьверов в мире, пожалуй, даже самым смертоносным.
В свете фонарика глаза незваного гостя странно поблескивали.
— Да будет свет, — сказал лысый, слегка повышая голос, и мгновенно комнату залил яркий свет потолочных ламп, скорее всего включавшихся голосом, фокус, вполне соответствующий пристрастию Эрика Либена к ультрасовременным конструкциям.
— Винсент, — попросила Рейчел, — убери револьвер.
— Боюсь, что это невозможно, — ответил он. Несмотря на полное отсутствие волос на голове, тыльная сторона его крупной ладони была покрыта густыми волосами, почти шерстью, даже на пальцах и между ними.
— В насилии нет надобности, — проговорила Рейчел.
Угрюмая улыбка Винсента Бареско сделала его лицо холодным и злобным.
— Разве? Наверное, поэтому ты и принесла с собой оружие. — Он поднял ее пистолет.
Бен знал, что отдача у «магнума» была в два раза сильнее, чем у револьвера сорок пятого калибра. Несмотря на заложенную в нем великолепную меткость, он мог быть и дико неточным в руках неопытного стрелка, не готового к резкой отдаче. Если лысый недооценивает огромную мощность револьвера и если он неопытен, то наверняка выпустит первую пару зарядов в стену высоко над их головами, а это может дать Бену время броситься на него и выхватить оружие.
— Мы не верили, что Эрик окажется настолько легкомысленным, что расскажет тебе о проекте «Уайлдкард», — проговорил Винсент. — Но, судя по всему, он это сделал, несчастный дурачок, иначе тебя бы здесь не было и ты бы не копалась в его сейфе. Хоть он подчас и обращался с тобой скверно, Рейчел, он все равно испытывал к тебе слабость.
— Он был слишком горд, — сказала она. — Мне жаль его. Особенно сейчас. Винсент, а ты знал, что он нарушил основное правило?
Винсент покачал головой:
— До сегодняшнего дня… не знал. Чистое безумие с его стороны.
Внимательно наблюдая за лысым, Бен с огорчением пришел к выводу, что тот умеет обращаться с «магнумом» и отдача не застанет его врасплох. Он держал револьвер со знанием дела: крепко сжимая его правой рукой, рука слегка вытянута, локоть зафиксирован, дуло направлено четко между Беном и Рейчел. Ему оставалось только сдвинуть его на пару дюймов в любую сторону и покончить с одним или обоими сразу.
Рейчел, которая не знала, что Бен в подобных ситуациях может быть полезнее, чем она думает, вновь обратилась к лысому:
— Брось чертов пистолет, Винсент. Нам не нужно оружие. Мы теперь все будем делать вместе.
— Нет, — возразил Винсент. — Нет, с точки зрения остальных, ты не с нами. И не должна была ничего знать. Мы не доверяем тебе, Рейчел. И этому твоему приятелю…
Взгляд грязно-серых глаз переместился с нее на Бена. Пронизывающий и безжалостный. И хотя он скользнул по нему, почти не задержавшись, Бен почувствовал, как холодок пробежал по его спине.
Не сумев распознать в Бене более опасного противника, чем можно предположить по его внешности, Винсент снова перевел взгляд на Рейчел.
— Он совершенно посторонний человек. Уж если мы не хотим, чтобы в этом деле участвовала ты, то о нем просто не может быть и речи.
Для ушей Бена это заявление прозвучало так же зловеще, как смертный приговор, и тогда он сделал рывок, изящности и стремительности которого позавидовала бы даже нападающая змея. Рискнув предположить, что свет в кабинете выключается тоже просто определенным голосовым сигналом, он крикнул: «Да будет тьма!» В комнате мгновенно стало темно, и в ту же секунду он швырнул фонарик в голову Винсента, но, Господи спаси и помилуй, тот уже повернулся, чтобы выстрелить в него. Рейчел закричала. Бен очень надеялся, что она догадалась упасть на пол. А сам он через долю секунды после того, как выключился свет и он швырнул фонарь, уже сделал бросок через малахитовый стол, прямо на Винсента. Теперь он должен был действовать, назад пути не было, и все происходило как в фильме, идущем в ускоренном темпе, хотя внутреннее объективное ощущение времени настолько замедлилось, что каждая секунда воспринималась как минута. И тут то старое, что он старался забыть, но что давно стало его неотъемлемой частью, вновь завладело его мозгом, он превратился в агрессивного зверя. В следующую секунду произошло чертовски много: Рейчел продолжала громко кричать, Бен ехал на животе по малахиту, фонарь крутился в воздухе, из дула «магнума» вылетело бело-голубое пламя, Бен почувствовал, как пуля едва не задела его по волосам, услышал за грохотом выстрела, как она просвистела мимо — ззззззз, — ощутил холод полированного малахита сквозь рубашку. Фонарик попал Винсенту в голову как раз одновременно с выстрелом и продвижением Бена по столу, Винсент хрюкнул при ударе, фонарь отскочил и упал на пол, свет его остановился на шестифутовой абстрактной бронзовой скульптуре, Бен к тому времени скатился со стола, столкнувшись с противником, и оба свалились на пол. Еще один выстрел. Пуля ушла в потолок. В темноте Бен распластался на Винсенте, но сохранил интуитивную ориентировку, что позволило ему поднять колено и со всей силой ударить противника в пах. Винсент заорал громче Рейчел. Бен еще раз без всякого милосердия, зная, что не может его себе позволить, засадил ему коленом, потом ударил его ребром ладони по горлу, оборвав крик, затем в правый висок, раз, еще раз, сильнее, изо всех сил, тут раздался третий выстрел, оглушающий, и Бен ударил еще раз. И только тогда пистолет упал на пол из внезапно обмякшей руки Винсента, и, задыхаясь, Бен произнес:
— Да будет свет!
Мгновенно свет залил комнату.
Винсент находился в полной отключке, прерывисто, с хлюпаньем дыша сквозь поврежденное горло.
В воздухе пахло порохом и горячим металлом.
Бен скатился с лежащего без сознания Винсента, на четвереньках добрался до «магнума» и с облегчением схватил его.
Рейчел рискнула вылезти из-за стола. Наклонилась и подобрала свой пистолет, который Винсент тоже выронил. Одарила Бена взглядом, в котором смешались шок, изумление и недоверие.
Он снова подполз к Винсенту и осмотрел его. Пальцем поднял одно веко, потом другое, проверяя, нет ли неравномерного сужения зрачков, что говорило бы о серьезном сотрясении мозга или какой-нибудь иной мозговой травме. Осторожно осмотрел правый висок, куда он дважды ударил его ребром ладони. Пощупал горло. Убедился, что лысый хоть и с трудом, но дышит, так что травма скорее всего не очень серьезная. Взял руку, нащупал пульс, посчитал его. Вздохнув, заметил:
— Слава тебе, Господи, жить будет. Иногда трудно рассчитать, сколько силы достаточно… а сколько многовато. Но он не умрет. Некоторое время пробудет без сознания, а когда придет в себя, ему понадобится врач, но к нему он сможет добраться самостоятельно.
Потерявшая дар речи Рейчел во все глаза смотрела на Бена.
Он взял подушку с кресла и подложил ее под голову Винсента, распрямив таким образом трахею на случай внутреннего кровотечения.
Затем быстро обыскал Винсента, но папки с проектом «Уайлдкард» не обнаружил.
— Он, верно, приходил сюда не один. Они открыли сейф и забрали содержимое, а он остался поджидать нас.
Рейчел положила руку ему на плечо. Он поднял голову и встретился с ней взглядом.
— Бенни, черт побери, ты же всего только торговец недвижимостью.
— Ну да. — Он как будто не понимал подтекста в этом вопросе. — И чертовски неплохой.
— Но… как ты с ним расправился… как ты… так быстро… жестоко… так уверенно…
С почти болезненным удовлетворением он наблюдал, как она медленно осознавала, что не только у нее есть тайны.
Решив жалеть ее не больше, чем она до сих пор жалела его, — пусть помирает от любопытства, — Бен сказал:
— Пошли. Давай убираться отсюда ко всем чертям, пока никто не объявился. Я в этих грязных играх мастер, но это не значит, что я получаю от них удовольствие.
Глава 8
— Если кому-нибудь придет в голову, что я могу сюда приехать, и если они будут искать мою машину, то здесь они нас не заметят, — проговорила Рейчел.
Вылезая из машины, Бен обратил внимание, насколько прохладнее и приятнее было здесь, в Ньюпорт-Бич, чем в Санта-Ане или Вилла-Парке. И хотя до океана было больше двух миль, не слышался плеск волн и не чувствовался запах водорослей и соленой воды, влияние его все равно сказывалось.
Рядом с большой дверью находилась маленькая, в рост человека, тоже ведущая в подвал. Она была закрыта на два замка.
Еще живя с Эриком, Рейчел часто ездила в Генеплан, выполняя его поручения, если ему самому было некогда или он по каким-то причинам не хотел доверить это задание своему подчиненному. Так что у нее были ключи от этой двери. Но, уходя от мужа, она положила их на столик в холле дома в Вилла-Парке. Сегодня она нашла их, покрытых пылью, точно на том же месте, где оставила год назад, — на столике рядом с высокой японской вазой XIX века. По всей видимости, Эрик приказал прислуге не прикасаться к ним. Должно быть, он полагал, что эти ключи станут еще одним поводом для унижения Рейчел, когда она приползет просить прощения. К счастью, она лишила его этого удовольствия.
Вне всякого сомнения, Эрик Либен был в высшей степени надменным поганцем, и Бен порадовался, что им не пришлось встречаться.
Рейчел открыла стальную дверь, вошла в здание и зажгла свет в небольшом складском помещении. На стене находился пульт охранной сигнализации. Она нажала несколько кнопок. Пара красных индикаторов погасла, и зажегся зеленый глазок, показывающий, что система отключена.
Бен прошел за Рейчел в конец помещения, к следующей двери, возле которой был еще один пульт системы сигнализации, независимый от того, что охранял наружную дверь. Рейчел еще раз набрала кодовое число.
— Первый код — дата рождения Эрика, этот — моего, — объяснила она. — Там впереди еще несколько.
Освещая путь фонариком, который Рейчел захватила с собой, они пошли дальше. Рейчел не хотела включать верхний свет, чтобы с улицы не заметили, что в здании кто-то есть.
— Но ты же имеешь полное право здесь находиться, — заметил Бен. — Ты его вдова и почти наверняка все унаследуешь.
— Да, но если мимо проедут не те люди и увидят свет, они поймут, что здесь я, и попытаются меня убить.
Ему безумно хотелось узнать, что это за «не те люди», но у него хватило соображения воздержаться от вопросов. Рейчел шла быстро, чтобы скорее добраться до того, что привело ее сюда, и как можно скорее уйти. Вряд ли у нее здесь окажется больше желания отвечать на его вопросы, чем в доме в Вилла-Парке.
Следуя за ней до конца подвала к лифту, на котором они поднялись затем на третий этаж, Бен все больше изумлялся той великолепной охранной системе, что была приведена в действие после окончания рабочего дня. Пришлось отключить еще одну сигнализацию, прежде чем вызвать лифт в подвал. На третьем этаже они вышли в приемную, где тоже была своя система охраны. В узком луче фонарика Рейчел Бен разглядел красивый бежевый ковер, потрясающий стол из коричневого мрамора и бронзы для секретаря, полдюжины стульев для посетителей, кофейные столики из бронзы и стекла и три большие картины с изображением чего-то потустороннего, которые вполне могли принадлежать кисти Мартина Грина. Но даже если бы фонарь и не светил, невозможно было не заметить в темноте кроваво-красных огоньков сигнальной системы. Из приемной веди три литые бронзовые двери, и около каждой из них горел красный огонек индикатора.
— Это еще пустяки, если сравнить с мерами предосторожности на четвертом и пятом этажах, — заметила Рейчел.
— А что там?
— Компьютеры и дубликаты всех данных исследований. Там на каждом дюйме какие-нибудь детекторы — инфракрасные, звуковые и такие, которые улавливают движение.
— Мы туда пойдем?
— К счастью, нам туда не нужно. И нам не придется, слава Богу, ехать в округ Риверсайд.
— А там что?
— Там сами лаборатории. Все расположено под землей, и не только для биологической изоляции, но и для лучшей защиты от промышленного шпионажа.
Бен знал, что Генеплан является лидером в быстро развивающейся области, в которой во всем мире существует бешеная конкуренция. Яростная гонка, чтобы оказаться на рынке первыми с новым товаром, помноженная на природную азартность людей, занятых в этой отрасли, — все это заставляло их охранять свои секреты и результаты исследований с тщательностью, граничащей с паранойей. Тем не менее здешняя изощренная система охранной сигнализации потрясла его. Это уже были не меры предосторожности, а способ существования людей в постоянной осаде.
Доктор Эрик Либен являлся специалистом по рекомбинантным ДНК, одним из наиболее талантливых ученых быстро развивающейся науки сцепления генов. И Генеплан представлял собой одну из компаний на передовой линии чрезвычайно доходного биобизнеса, который возник на базе этой науки в конце семидесятых годов. Эрику Либену и Генеплану принадлежали чрезвычайно ценные патенты на целый ряд микроорганизмов и новых линий растений, созданных при помощи методов генной инженерии, включая микроб, который мог производить высокоэффективную вакцину против гепатита, в настоящее время находящуюся на рассмотрении в фармацевтическом департаменте (однако не было сомнений, что она наверняка будет одобрена и поступит в продажу меньше чем через год); еще один искусственно созданный микроб, вырабатывающий супервакцину против всех типов вируса герпеса; новый сорт пшеницы, которая дает прекрасный урожай, даже если ее поливают соленой водой, что позволяет фермерам выращивать ее на засушливых землях, расположенных не слишком далеко от океана, и воду для полива качать оттуда; новое семейство слегка видоизмененных апельсинов и лимонов, имеющих генетическую защиту от плодовых вредителей и разных болезней, что делает ненужным обработку цитрусовых плантаций пестицидами. И каждый из этих патентов, а это далеко не все, что было на счету компании Эрика, стоил десятки, а то и сотни миллионов долларов. Так что, подумав, Бен рассудил, что, пожалуй, было правильным потратить небольшое состояние для охраны исследовательских данных, приведших к созданию каждого из этих золотоносных приисков.
Рейчел подошла к средней из трех дверей, отключила сигнализацию и ключом открыла замок.
Когда Бен последовал за ней и закрыл за собой дверь, он обнаружил, что она необыкновенно тяжелая и, не будь она установлена на тщательно сбалансированных шарнирах, ее бы не сдвинуть с места.
Рейчел провела его через несколько темных и пустынных коридоров к двери, ведущей в личный кабинет Эрика. Здесь ей потребовалось набрать еще один код, чтобы войти.
Попав наконец в святая святых, она быстро пересекла кабинет, застеленный старинным китайским ковром в розовых и бежевых тонах, и подошла к письменному столу Эрика. Как и все в приемной, это также было ультрамодерновое сооружение, только еще более дорогое и поражающее воображение, из редкого, в золотых прожилках мрамора и полированного малахита.
При свете яркого, но узкого луча фонарика можно было разглядеть только центральную часть большой комнаты, так что Бен вынес туманные и случайные впечатления о ее интерьере. Он показался ему еще более модернистским, чем во всех других обителях Эрика, даже слегка футуристским.
Проходя мимо стола, Рейчел положила на него свою сумочку и пистолет и прошла к задней стене. Бен подошел и встал рядом. Она осветила фонарем квадратную картину, четыре на четыре фута: широкие полосы блеклого желтого и удручающего серого цвета, разделенные тонкими темно-красными полосками.
— Еще один Ротко? — спросил Бен.
— Ага. И кроме того, что это предмет искусства, картина выполняет еще одну функцию.
Она просунула пальцы под полированную стальную рамку, что-то нащупывая в нижней ее части. Раздался щелчок, и картина отошла от стены, на которой была прочно закреплена. За ней обнаружился большой сейф, на круглой дверце которого сверкали наборный диск и ручка.
— Примитивно, — заметил Бен.
— Не скажи. Это тебе не просто стенной сейф. Стенки из стали толщиной в четыре дюйма, передняя панель и дверца — шесть дюймов. И сейф не просто вставлен в стену, он приварен к стальным балкам самого здания. Требуется целые две кодовые комбинации, одна по часовой стрелке, другая — против. Несгораемый, да и, по сути дела, взрывостойкий.
— И что он там хранит — смысл жизни?
— Какие-то деньги, наверное, как и в домашнем сейфе. — Рейчел передала Бену фонарик. Потом повернулась и начала набирать первый код. — Важные бумаги.
Он направил луч фонарика на дверцу сейфа.
— Ладно, а нам-то что нужно? Наличные?
— Нет. Папка. Возможно, записные книжки.
— И что там?
— Основные данные по важному исследовательскому проекту. Краткие сведения по последним результатам, включая копии текущих отчетов Моргана Льюиса Эрику. Льюис возглавляет этот проект. И если нам повезет, мы найдем здесь также личный дневник Эрика. Там все его практические и философские соображения по поводу проекта.
Бен удивился, получив ответ на свой вопрос. Может быть, она собралась наконец рассказать ему все с кои секреты?
— А что за проект? — спросил он. — Какой особой теме он посвящен?
Рейчел не ответила, только вытерла потные пальцы о блузку, прежде чем начать набирать первую цифру второго кода.
— Так что за проект? — настаивал он.
— Мне надо сосредоточиться, Бенни, — сказала она. — Если я ошибусь хоть в одной цифре, мне придется начать все сначала, включая первый код.
Похоже, больше ему пока ничего не узнать, придется довольствоваться тем, что она вообще упомянула про папку. Но Бену надоело бездельничать, а единственное, что он мог делать, это поднажать на нее, и поэтому он спросил:
— По-видимому, существуют сотни папок по поводу десятков исследовательских проектов, так что, если здесь он хранит только одну, она должна касаться чего-то самого важного, что делается в Генеплане.
Прищурившись и от усердия закусив кончик языка зубами, Рейчел сосредоточила все внимание на диске.
— Чего-то здорово большого, — продолжал Бен. Она промолчала.
. — А возможно, это делается для правительства, для военных, — не отступал он. — Тогда это что-то крайне секретное.
Рейчел набрала последнюю цифру, повернула ручку и открыла маленькую стальную дверцу.
— Черт! — воскликнула она. Сейф был пуст.
— Они побывали здесь раньше нас.
— Кто? — потребовал ответа Бен.
— Они, верно, подозревали, что я в курсе.
— Кто подозревал?
— Иначе они не стали бы так спешить избавиться от папки, — добавила она.
— Кто? — повторил свой вопрос Бен.
— Сюрприз, — раздался мужской голос за их спинами.
Рейчел ахнула, а Бен стремительно повернулся, чтобы разглядеть владельца голоса. В свете фонарика он увидел высокого лысого мужчину в светло-бежевом спортивном костюме и зеленой в белую полоску рубашке. На голове не было ни единого волоса, так что скорее всего он ее брил. Квадратное лицо, крупный рот, нос с горбинкой. Скулы славянина и серые глаза с оттенком грязного льда. Он стоял по другую сторону письменного стола. Бену он напомнил покойного кинорежиссера Отто Преминджера. Утонченный, несмотря на спортивный костюм. Вне сомнения, умный. Потенциально опасный. Он забрал пистолет, который Рейчел оставила на столе вместе с сумочкой, когда они пришли в кабинет.
Хуже того, мужчина держал в руке боевой «магнум-19», Бен был хорошо знаком с этим револьвером и глубоко уважал его. Тщательно сработанный, со стволом в четыре дюйма, он заряжался патронами «магнум-357», весил тридцать пять унций[5] и был таким мощным и точным, что с ним можно было охотиться на оленей. Заряженный пулями со срезанной головкой или с оболочкой, пробивающей броню, он являлся одним из самых смертоносных револьверов в мире, пожалуй, даже самым смертоносным.
В свете фонарика глаза незваного гостя странно поблескивали.
— Да будет свет, — сказал лысый, слегка повышая голос, и мгновенно комнату залил яркий свет потолочных ламп, скорее всего включавшихся голосом, фокус, вполне соответствующий пристрастию Эрика Либена к ультрасовременным конструкциям.
— Винсент, — попросила Рейчел, — убери револьвер.
— Боюсь, что это невозможно, — ответил он. Несмотря на полное отсутствие волос на голове, тыльная сторона его крупной ладони была покрыта густыми волосами, почти шерстью, даже на пальцах и между ними.
— В насилии нет надобности, — проговорила Рейчел.
Угрюмая улыбка Винсента Бареско сделала его лицо холодным и злобным.
— Разве? Наверное, поэтому ты и принесла с собой оружие. — Он поднял ее пистолет.
Бен знал, что отдача у «магнума» была в два раза сильнее, чем у револьвера сорок пятого калибра. Несмотря на заложенную в нем великолепную меткость, он мог быть и дико неточным в руках неопытного стрелка, не готового к резкой отдаче. Если лысый недооценивает огромную мощность револьвера и если он неопытен, то наверняка выпустит первую пару зарядов в стену высоко над их головами, а это может дать Бену время броситься на него и выхватить оружие.
— Мы не верили, что Эрик окажется настолько легкомысленным, что расскажет тебе о проекте «Уайлдкард», — проговорил Винсент. — Но, судя по всему, он это сделал, несчастный дурачок, иначе тебя бы здесь не было и ты бы не копалась в его сейфе. Хоть он подчас и обращался с тобой скверно, Рейчел, он все равно испытывал к тебе слабость.
— Он был слишком горд, — сказала она. — Мне жаль его. Особенно сейчас. Винсент, а ты знал, что он нарушил основное правило?
Винсент покачал головой:
— До сегодняшнего дня… не знал. Чистое безумие с его стороны.
Внимательно наблюдая за лысым, Бен с огорчением пришел к выводу, что тот умеет обращаться с «магнумом» и отдача не застанет его врасплох. Он держал револьвер со знанием дела: крепко сжимая его правой рукой, рука слегка вытянута, локоть зафиксирован, дуло направлено четко между Беном и Рейчел. Ему оставалось только сдвинуть его на пару дюймов в любую сторону и покончить с одним или обоими сразу.
Рейчел, которая не знала, что Бен в подобных ситуациях может быть полезнее, чем она думает, вновь обратилась к лысому:
— Брось чертов пистолет, Винсент. Нам не нужно оружие. Мы теперь все будем делать вместе.
— Нет, — возразил Винсент. — Нет, с точки зрения остальных, ты не с нами. И не должна была ничего знать. Мы не доверяем тебе, Рейчел. И этому твоему приятелю…
Взгляд грязно-серых глаз переместился с нее на Бена. Пронизывающий и безжалостный. И хотя он скользнул по нему, почти не задержавшись, Бен почувствовал, как холодок пробежал по его спине.
Не сумев распознать в Бене более опасного противника, чем можно предположить по его внешности, Винсент снова перевел взгляд на Рейчел.
— Он совершенно посторонний человек. Уж если мы не хотим, чтобы в этом деле участвовала ты, то о нем просто не может быть и речи.
Для ушей Бена это заявление прозвучало так же зловеще, как смертный приговор, и тогда он сделал рывок, изящности и стремительности которого позавидовала бы даже нападающая змея. Рискнув предположить, что свет в кабинете выключается тоже просто определенным голосовым сигналом, он крикнул: «Да будет тьма!» В комнате мгновенно стало темно, и в ту же секунду он швырнул фонарик в голову Винсента, но, Господи спаси и помилуй, тот уже повернулся, чтобы выстрелить в него. Рейчел закричала. Бен очень надеялся, что она догадалась упасть на пол. А сам он через долю секунды после того, как выключился свет и он швырнул фонарь, уже сделал бросок через малахитовый стол, прямо на Винсента. Теперь он должен был действовать, назад пути не было, и все происходило как в фильме, идущем в ускоренном темпе, хотя внутреннее объективное ощущение времени настолько замедлилось, что каждая секунда воспринималась как минута. И тут то старое, что он старался забыть, но что давно стало его неотъемлемой частью, вновь завладело его мозгом, он превратился в агрессивного зверя. В следующую секунду произошло чертовски много: Рейчел продолжала громко кричать, Бен ехал на животе по малахиту, фонарь крутился в воздухе, из дула «магнума» вылетело бело-голубое пламя, Бен почувствовал, как пуля едва не задела его по волосам, услышал за грохотом выстрела, как она просвистела мимо — ззззззз, — ощутил холод полированного малахита сквозь рубашку. Фонарик попал Винсенту в голову как раз одновременно с выстрелом и продвижением Бена по столу, Винсент хрюкнул при ударе, фонарь отскочил и упал на пол, свет его остановился на шестифутовой абстрактной бронзовой скульптуре, Бен к тому времени скатился со стола, столкнувшись с противником, и оба свалились на пол. Еще один выстрел. Пуля ушла в потолок. В темноте Бен распластался на Винсенте, но сохранил интуитивную ориентировку, что позволило ему поднять колено и со всей силой ударить противника в пах. Винсент заорал громче Рейчел. Бен еще раз без всякого милосердия, зная, что не может его себе позволить, засадил ему коленом, потом ударил его ребром ладони по горлу, оборвав крик, затем в правый висок, раз, еще раз, сильнее, изо всех сил, тут раздался третий выстрел, оглушающий, и Бен ударил еще раз. И только тогда пистолет упал на пол из внезапно обмякшей руки Винсента, и, задыхаясь, Бен произнес:
— Да будет свет!
Мгновенно свет залил комнату.
Винсент находился в полной отключке, прерывисто, с хлюпаньем дыша сквозь поврежденное горло.
В воздухе пахло порохом и горячим металлом.
Бен скатился с лежащего без сознания Винсента, на четвереньках добрался до «магнума» и с облегчением схватил его.
Рейчел рискнула вылезти из-за стола. Наклонилась и подобрала свой пистолет, который Винсент тоже выронил. Одарила Бена взглядом, в котором смешались шок, изумление и недоверие.
Он снова подполз к Винсенту и осмотрел его. Пальцем поднял одно веко, потом другое, проверяя, нет ли неравномерного сужения зрачков, что говорило бы о серьезном сотрясении мозга или какой-нибудь иной мозговой травме. Осторожно осмотрел правый висок, куда он дважды ударил его ребром ладони. Пощупал горло. Убедился, что лысый хоть и с трудом, но дышит, так что травма скорее всего не очень серьезная. Взял руку, нащупал пульс, посчитал его. Вздохнув, заметил:
— Слава тебе, Господи, жить будет. Иногда трудно рассчитать, сколько силы достаточно… а сколько многовато. Но он не умрет. Некоторое время пробудет без сознания, а когда придет в себя, ему понадобится врач, но к нему он сможет добраться самостоятельно.
Потерявшая дар речи Рейчел во все глаза смотрела на Бена.
Он взял подушку с кресла и подложил ее под голову Винсента, распрямив таким образом трахею на случай внутреннего кровотечения.
Затем быстро обыскал Винсента, но папки с проектом «Уайлдкард» не обнаружил.
— Он, верно, приходил сюда не один. Они открыли сейф и забрали содержимое, а он остался поджидать нас.
Рейчел положила руку ему на плечо. Он поднял голову и встретился с ней взглядом.
— Бенни, черт побери, ты же всего только торговец недвижимостью.
— Ну да. — Он как будто не понимал подтекста в этом вопросе. — И чертовски неплохой.
— Но… как ты с ним расправился… как ты… так быстро… жестоко… так уверенно…
С почти болезненным удовлетворением он наблюдал, как она медленно осознавала, что не только у нее есть тайны.
Решив жалеть ее не больше, чем она до сих пор жалела его, — пусть помирает от любопытства, — Бен сказал:
— Пошли. Давай убираться отсюда ко всем чертям, пока никто не объявился. Я в этих грязных играх мастер, но это не значит, что я получаю от них удовольствие.
Глава 8
На помойке
Когда старый пьяница в засаленных штанах и драной гавайской рубашке забрел в тупичок, заставленный пустыми ящиками, и вскарабкался на мусорный контейнер в поисках Бог весть каких сокровищ, оттуда выскочили две крысы, перепугав его. Он свалился с самодельной лестницы, едва успев разглядеть лежащее на мусоре тело мертвой женщины в летнем кремовом платье с синим поясом.
Пьяницу звали Перси. Фамилии своей он не помнил.
— Не уверен, что она у меня вообще была, — сказал он, когда немного погодя Вердад и Хагерсторм допрашивали его тут же в тупичке. — Честно говоря, я уж и не припомню, когда я ею последний раз пользовался. Наверное, какая-то была, но память уже не та, и все из-за этого дешевого вина, этого зелья — единственного дерьма, которое я могу купить.
— Ты думаешь, этот придурок убил ее? — спросил Хагерсторм Вердада с таким видом, как будто алкаш мог их слышать, только если они обращались к нему непосредственно.
Рассматривая Перси с глубоким отвращением, Вердад ответил таким же тоном:
— Не похоже.
— Ну да. А если он и видел что-то важное, то все равно не понял, что к чему, и наверняка уже забыл.
Лейтенант Вердад промолчал. Будучи иммигрантом, выросшим в куда менее благополучной и справедливой стране, чем та, которой он поклялся в верности, он не понимал таких пропащих людей, как Перси, и не умел быть с ними терпеливым. Родившись гражданином Соединенных Штатов, что в глазах Вердада было бесценным преимуществом, как мог такой человек отвернуться от всех открывающихся ему возможностей и выбрать деградацию и нищету? Джулио знал, что должен более сочувственно относиться к таким парням, как Перси. Возможно, этот человек страдал, пережил какую-то трагедию, может быть, его обделила судьба или жестокие родители. Выпускник психологического отделения полицейской академии, Джулио был хорошо натаскан в таких вопросах, как психологические и социологические аспекты философии парии-жертвы. Но ему легче было понять ход мыслей существа с Марса, чем такого вот пропащего человека. Потому он устало вздохнул, поддернул обшлага своей белой шелковой рубашки и поправил жемчужные запонки сначала на правой руке, потом на левой.
— Знаешь, мне иногда кажется, — продолжал Хагерсторм, — что это закон природы: каждый потенциальный свидетель в этом городе оказывается пьяницей, который к тому же три недели не подходил к ванне.
— Если бы наша работа была легкой, — заметил Вердад, — мы бы ее так не любили, верно?
— Верно. Господи, ну и воняет же от него! Перси, казалось, не замечал, что говорят о нем. Он отлепил кусок какого-то мерзкого мусора, прилипшего к рукаву его гавайской рубашки, громко, раскатисто рыгнул и вернулся к теме своих подпорченных мозгов:
— Дешевое пойло сушит мозги. Богом клянусь, я думаю, мой мозг ссыхается на немного каждый день, а в пустые места набиваются всякие волосы и мокрые старые газеты. Я думаю, ко мне подкрадывается кошка и плюет мне волосами в уши, когда я сплю. — Он говорил совершенно серьезно и явно побаивался этого смелого и хитрого животного.
Несмотря на то что Перси не мог вспомнить своей фамилии или чего-либо еще путного, у него хватило серого вещества, затерявшегося между волосами и мокрыми старыми газетами, чтобы сообразить, что, найдя труп, надо немедленно позвонить в полицию. Хоть его вряд ли можно было причислить к столпам общества или даже просто порядочным, законопослушным гражданам, он немедленно кинулся искать представителей власти. Он подумал, что может получить вознаграждение за то, что нашел труп на помойке.
Лейтенант Вердад прибыл на место вместе со специалистами из отдела криминальных исследований час назад. Оставив тщетные попытки допросить Перси, он наблюдал, как техники устанавливают осветительные приборы. И увидел, как из помойного ящика выскочила крыса, потревоженная помощниками следователя, которые как раз начали извлекать мертвую женщину из мусорного контейнера. Шкура у крысы была вся в грязи, хвост длинный, розовый и мокрый. Отвратительное создание рванулось вдоль стены здания к выходу из тупика. Джулио потребовалось все его самообладание, чтобы не вытащить пистолет и не выстрелить в крысу. Она подбежала к проломанной канализационной решетке и скрылась.
Джулио ненавидел крыс. Один их вид разрушал его собственное представление о себе как американском гражданине и офицере полиции, созданное девятнадцатью годами усердного труда. Когда он видел крысу, с него сразу же слетало все, чего он достиг почти за два десятилетия, и он снова становился жалким маленьким Джулио Вердадом из трущоб Тайджуаны, где он родился в халупе из обломков досок, ржавых бочек и рубероида. Если бы право на проживание там зависело от простого количества, то халупой владели бы крысы, которые в несколько раз превосходили числом семерых членов семейства Вердад.
Пьяницу звали Перси. Фамилии своей он не помнил.
— Не уверен, что она у меня вообще была, — сказал он, когда немного погодя Вердад и Хагерсторм допрашивали его тут же в тупичке. — Честно говоря, я уж и не припомню, когда я ею последний раз пользовался. Наверное, какая-то была, но память уже не та, и все из-за этого дешевого вина, этого зелья — единственного дерьма, которое я могу купить.
— Ты думаешь, этот придурок убил ее? — спросил Хагерсторм Вердада с таким видом, как будто алкаш мог их слышать, только если они обращались к нему непосредственно.
Рассматривая Перси с глубоким отвращением, Вердад ответил таким же тоном:
— Не похоже.
— Ну да. А если он и видел что-то важное, то все равно не понял, что к чему, и наверняка уже забыл.
Лейтенант Вердад промолчал. Будучи иммигрантом, выросшим в куда менее благополучной и справедливой стране, чем та, которой он поклялся в верности, он не понимал таких пропащих людей, как Перси, и не умел быть с ними терпеливым. Родившись гражданином Соединенных Штатов, что в глазах Вердада было бесценным преимуществом, как мог такой человек отвернуться от всех открывающихся ему возможностей и выбрать деградацию и нищету? Джулио знал, что должен более сочувственно относиться к таким парням, как Перси. Возможно, этот человек страдал, пережил какую-то трагедию, может быть, его обделила судьба или жестокие родители. Выпускник психологического отделения полицейской академии, Джулио был хорошо натаскан в таких вопросах, как психологические и социологические аспекты философии парии-жертвы. Но ему легче было понять ход мыслей существа с Марса, чем такого вот пропащего человека. Потому он устало вздохнул, поддернул обшлага своей белой шелковой рубашки и поправил жемчужные запонки сначала на правой руке, потом на левой.
— Знаешь, мне иногда кажется, — продолжал Хагерсторм, — что это закон природы: каждый потенциальный свидетель в этом городе оказывается пьяницей, который к тому же три недели не подходил к ванне.
— Если бы наша работа была легкой, — заметил Вердад, — мы бы ее так не любили, верно?
— Верно. Господи, ну и воняет же от него! Перси, казалось, не замечал, что говорят о нем. Он отлепил кусок какого-то мерзкого мусора, прилипшего к рукаву его гавайской рубашки, громко, раскатисто рыгнул и вернулся к теме своих подпорченных мозгов:
— Дешевое пойло сушит мозги. Богом клянусь, я думаю, мой мозг ссыхается на немного каждый день, а в пустые места набиваются всякие волосы и мокрые старые газеты. Я думаю, ко мне подкрадывается кошка и плюет мне волосами в уши, когда я сплю. — Он говорил совершенно серьезно и явно побаивался этого смелого и хитрого животного.
Несмотря на то что Перси не мог вспомнить своей фамилии или чего-либо еще путного, у него хватило серого вещества, затерявшегося между волосами и мокрыми старыми газетами, чтобы сообразить, что, найдя труп, надо немедленно позвонить в полицию. Хоть его вряд ли можно было причислить к столпам общества или даже просто порядочным, законопослушным гражданам, он немедленно кинулся искать представителей власти. Он подумал, что может получить вознаграждение за то, что нашел труп на помойке.
Лейтенант Вердад прибыл на место вместе со специалистами из отдела криминальных исследований час назад. Оставив тщетные попытки допросить Перси, он наблюдал, как техники устанавливают осветительные приборы. И увидел, как из помойного ящика выскочила крыса, потревоженная помощниками следователя, которые как раз начали извлекать мертвую женщину из мусорного контейнера. Шкура у крысы была вся в грязи, хвост длинный, розовый и мокрый. Отвратительное создание рванулось вдоль стены здания к выходу из тупика. Джулио потребовалось все его самообладание, чтобы не вытащить пистолет и не выстрелить в крысу. Она подбежала к проломанной канализационной решетке и скрылась.
Джулио ненавидел крыс. Один их вид разрушал его собственное представление о себе как американском гражданине и офицере полиции, созданное девятнадцатью годами усердного труда. Когда он видел крысу, с него сразу же слетало все, чего он достиг почти за два десятилетия, и он снова становился жалким маленьким Джулио Вердадом из трущоб Тайджуаны, где он родился в халупе из обломков досок, ржавых бочек и рубероида. Если бы право на проживание там зависело от простого количества, то халупой владели бы крысы, которые в несколько раз превосходили числом семерых членов семейства Вердад.