Гэрриет поспешно ретировалась на кухню.
— Ну и обстановочка там, в гостиной, — пожаловалась она распаренной миссис Боттомли, которая самоотверженно орудовала над уткой. — Как думаете, мне обязательно с ними обедать?
— Конечно, — сказала миссис Боттомли. — Ты же должна следить за детьми. Миссис Эрскин всегда требует, чтобы за столом все было как положено.
— Понятно, — вздохнула Гэрриет. — Кстати, я посолила суп.
— Я тоже, — сокрушенно сказала миссис Боттомли.
Обед показался Гэрриет кошмаром. За приятной болтовней, звоном бокалов, комплиментами по поводу стряпни и взаимными улыбками ей мерещились темные, непроглядные дебри.
Люди за столом вели себя так, словно ничего не случилось: вспоминали общих знакомых, обменивались сплетнями, шутили — все это просто не укладывалось у Гэрриет в голове.
Ноэль беспрестанно что-то говорила — ее глубокий, чуть хрипловатый голос не умолкая вещал о том, какой прием ей устроили в Париже, о фильме, в котором она снималась в Африке, и о том, что сказали в магазине Картье о колечке, которое купил для нее Ронни.
Кит, успевший перед обедом осушить три бокала сухого мартини на пустой желудок, развлекался вовсю.
— Какой восхитительный суп, — сказал он Гэрриет. — Я всегда говорил, что женщина от природы должна как минимум две вещи уметь делать хорошо; и одна из них — это готовить.
Ноэль тоже попробовала суп, после чего немедленно попросила воды.
— Это ложка, а не лопата, — недовольно обернулась она к Шатти. — Почему мои дети всегда едят, будто перекапывают огород? Дурное влияние телевидения, вероятно.
— Только представь, Ноэль, если бы ты училась в университете, ты была бы еще умнее, — сказал Кит.
— Я слышал, у вас тут хорошая охота, — поспешно вклинился в разговор Ронни, пока Ноэль не успела придумать в ответ что-нибудь убийственное.
По мере того как Ронни и Кори увлеченно беседовали о гончих и сворах, желтый огонь в глубине ее глаз разгорался все сильнее. Она явно желала быть центром всеобщего внимания; пребывание в тени ее не устраивало. Когда подали утку, она, едва притронувшись к своей порции, потребовала соли и перца.
В столовую, размахивая хвостом, вбежал Севенокс. Судя по его виду, он провел полдня в дальнем конце сада, где была непролазная грязь. Он восторженно приветствовал Гэрриет и уже рванулся было к Ноэль, но та испуганно отшатнулась.
— Это что еще за жуткий зверь? Он же истоптал весь ковер!
— Это любимый пес Гэрриет, — сообщил Кори.
Когда Севенокс, хотя и не без труда, был изгнан из столовой, Ноэль обернулась к Гэрриет.
— У нас есть салат из апельсинов?
— Ноэль, прекрати этот спектакль, — резко сказал Кит.
Ноэль окинула его презрительнейшим взором, отодвинула еду на край тарелки и взяла сигарету.
— Не помню, говорила я тебе или нет, но в прошлом месяце я целую неделю провела в Израиле, — сказала она Кори. — Знаешь, это Галилейское озеро просто утопает в цветах — в жизни не видела ничего подобного. Мне показали там то место, где Христос совершил чудо и накормил весь народ пятью хлебами и двумя рыбами.
— Дорогуша, утка Гэрриет тоже чудо, — сказал Кит. — Если бы ты воротила нос от этих рыб, как воротишь от утки, — боюсь, тебя бы отлучили от церкви.
— Мамочка, как жаль, что ты не можешь остаться, — сказала Шатти. — Ты не увидишь папу на скачках.
Ноэль обратила свои прекрасные глаза на Кори.
— Милый, что я слышу! — воскликнула она. — Ты снова участвуешь в скачках, после стольких лет! И каковы твои шансы на выигрыш?
Кори покачал головой.
— По правде говоря, шансов никаких. Пифия пока еще жеребенок, это ее первый забег.
Глаза у Ноэли вспыхнули.
— А помнишь, как ты выиграл забег в тот день, когда мы с тобой вернулись из свадебного путешествия? Боже, как мы оба тогда волновались — и как вечером праздновали победу!
— И как утром у нас болела голова, — сухо добавил Кори.
— У Гэрриет сегодня утром болела голова, — сказала Шатти. — Лесли они с папой куда-нибудь уезжают, то она у нее потом тоже болит.
Ноэль замерла, взгляд ее перебегал с Кори на Гэрриет и обратно.
— Кори, когда ты наконец откроешь вторую бутылку? — сказал Кит. — Так у тебя за столом все умрут от жажды.
— Помнишь, какое было бесподобное божоле, когда мы ужинали с Джеки Онассисом? — сказала Ноэль, оборачиваясь к Ронни. — Там еще был Агахан, помнишь?
— Дорогая, можешь опустить все эти имена, — лениво протянул Кит. — Вряд ли они тут кого-нибудь впечатлят.
Ноэль вспыхнула и нахмурилась. Ронни обернулся к Шатти.
— Ты уже решила, что будешь делать, когда вырастешь? — спросил он.
— Я решила не выходить замуж, — сказала она. — Это может войти в привычку, как у мамы.
Кит с Ронни оглушительно расхохотались. Даже Кори улыбнулся.
— Вольно же Ронни смеяться, — сердито бросила Ноэль. — У него уже было три жены.
— Своих или чужих? — осведомился Кит.
Гэрриет почувствовала, что больше не может тут находиться. Она поднялась, чтобы собрать тарелки и принести десерт. Кит вышел вместе с ней на кухню.
— Какой приятный вечер, — сказал он.
Гэрриет ничего не ответила.
— Послушай, не принимай это так близко к сердцу. Ноэль всегда работает на публику, так что все в порядке.
— В порядке? А Кори? — сердито спросила Гэрриет, с грохотом ставя посуду в раковину.
— Не забывай, что Кори писатель, и для него все это жизненный материал. Вот увидишь, весь этот обед потом появится в каком-нибудь его сценарии.
Когда они вернулись в столовую, Ронни Акленд силился поддержать светский разговор.
— Как ваш новый сценарий? — спросил он у Кори.
— Никак, — лаконично отвечал Кори.
— А мне понравилась твоя последняя книга, — заметил Кит, наполняя бокалы. — Я наткнулся на нее в спальне у одной знакомой и так зачитался, что весь день ни о чем другом не вспоминал.
Кори улыбнулся.
— Гэрриет делает такие пудинги — пальчики оближешь, — мечтательно произнесла Шатти, прокладывая русло для сливочной речки в своей порции шоколадного мусса. — Мамочка, если ты все равно женишься на Ронни Акленде, тогда почему бы папе не жениться на Гэрриет?
Над столом повисла ледяная тишина, потом Кит расхохотался. Гэрриет опрокинула свой бокал с вином.
Кори невозмутимо намочил салфетку в кувшине с водой и начал промокать красное пятно на скатерти.
— Не знаю, где вы планируете остановиться, — сказал он Ронни Акленду, — но я слышал, что в Болтонском аббатстве только что открылась прекрасная гостиница. — И он принялся расписывать достоинства новой гостиницы.
Сверху как будто послышался детский плач.
— Это Уильям, — с облегчением пробормотала Гэрриет и пулей вылетела из-за стола.
В своей комнате она долго прижималась пунцовыми щеками к оконному стеклу. Как могла Шатти такое сказать! Да еще в присутствии матери!
Когда она закончила кормить Уильяма, послышался стук в дверь и в комнату, к немалому удивлению Гэрриет, вошла Ноэль Белфор собственной персоной.
— Я решила подняться к вам, пока мужчины пьют свой портвейн, — сказала она. — О, какой очаровательный малыш! Можно я его подержу?
— Он не ко всем идет на руки… — неуверенно начала Гэрриет, но Ноэль уже забрала Уильяма и принялась щекотать его своими длинными-предлинными ресницами. Уильям смеялся до икоты.
Какая она красивая, с завистью подумала Гэрриет. Неожиданно Ноэль отвернулась от Уильяма и обратила свои желто-карие глаза на Гэрриет.
— Скажите мне правду — как Кори? Он очень переживал из-за моего приезда?
Вопрос застиг Гэрриет врасплох.
— Да, очень. Тем более что вы приехали вместе с мистером Аклендом.
— Ах, я знаю, что не следовало этого делать, — сказала Ноэль. — Но в последнее время Кори ведет себя со мной прямо-таки по-хамски, и мне захотелось хоть как-нибудь ему отомстить. Вы, вероятно, думаете, что я злая и испорченная? Возможно, но вы не представляете, как тяжело десять лет жить с человеком, который женат на своей пишущей машинке! И все же, — продолжала она, — все эти десять лет я по-настоящему не любила никого, кроме Кори. Мои многочисленные романы на самом деле имели одну-единственную цель — заставить Кори меня полюбить.
— Но он и так вас любит, — удивленно сказала Гэрриет.
— Я допускаю, что любит — по-своему, конечно, — но при этом он может часами меня не замечать. Представьте: человек в любой момент отключается, и для него уже ничего не существует, кроме какого-то идиотского сценария. А какое высокомерие! Эрскины все такие. Думаю, вы согласитесь, что ужиться с ним нелегко.
Она взглянула на Уильяма, который уже доверчиво склонил головку к ней на плечо.
— Эх, малыш, и почему вы все становитесь такими гадкими, когда вырастаете? — вздохнула она. — Я даже не уверена, правильно ли я делаю, что развожусь с Кори и выхожу за Ронни. А что вы мне посоветуете?
— Я не знаю, — пробормотала Гэрриет.
Зачем она мне все это говорит, в отчаянии думала она. Я не хочу обсуждать с ней Кори.
Однако Ноэль еще не услышала того, что хотела.
— Вы правда думаете, что Кори любит только меня, а никого другого?
Гэрриет долго молчала.
— Да. И он очень страдает.
Ноэль положила Уильяма и, рассеянно улыбаясь, подошла к туалетному столику Гэрриет. Некоторое время она изучала свое отражение в зеркале, потом взгляд ее упал на карточку Саймона.
— О, какой красавец. Стоп!.. Это же Саймон! — Она взглянула на Уильяма, снова на Саймона и в одно мгновение сообразила, что к чему. — Так это и есть отец вашего ребенка?
Гэрриет кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Я его знаю, — сказала Ноэль. — И даже очень хорошо. Он делает успехи; возможно, этим летом мы с ним даже будем сниматься в одном фильме. Так, значит, он отец?.. Интересно, а сам-то он об этом знает?
— Я писала ему, — сказала Гэрриет.
— Скорее всего он не получил вашего письма. Он ведь обожает детей. Он даже говорил, что мечтает нарожать их не меньше десятка.
Глаза Гэрриет наполнились слезами.
— Расскажите мне, как у него дела, — попросила она.
После обеда Кит уснул на диване, Ронни и Ноэль повезли детей в кафе, Кори заперся у себя в кабинете, а Гэрриет наконец-то осталась наедине с грязной посудой и со своими перепуганными мыслями.
Вернувшись, Ноэль зашла в кабинет Кори, однако через минуту опять появилась в гостиной, мрачнее тучи, и сразу же отправилась наверх переодеваться. Они с Ронни ужинали сегодня у каких-то знакомых.
В восемь тридцать Ронни обеспокоенно вышагивал по гостиной.
— Не знаю, как к этому относился Эрскин, но я просто в растерянности, — пожаловался он Киту и Гэрриет. — С ней никуда невозможно попасть вовремя. Мы сегодня ужинаем с друзьями моего отца. Ей-Богу, мне так неловко, что немолодым людям придется нас ждать.
— Лично я, — сказал Кит, хрустя картофельными чипсами, — посоветовал бы относиться к ней, как к десятилетнему избалованному мальчишке.
Вышел Кори и, не говоря ни слова, налил себе стакан виски.
— Как работа? Продвигается? — спросил Кит.
Кори пожал плечами.
— Так себе. Сегодня я в основном вычеркивал написанное вчера. Очень полезное упражнение, укрепляет запястье.
— Какое такое упражнение укрепляет запястье? — послышался певучий насмешливый голос, и в гостиную вошла Ноэль.
Кори резко втянул в себя воздух и окаменел. Ронни закашлялся над сигарой.
— Боже правый! — сказал Кит.
Ноэль была в совершенно прозрачном черном платье. Лишь бедра отчасти прикрывало легкое облачко страусиных перьев, все же ее тело и роскошные полные груди жемчужно мерцали за легкой черной вуалью. Ее светлые волосы были зачесаны наверх; вокруг шеи, в ушах и на запястьях сверкали бриллианты. Словом, зрелище было просто ошеломляющее.
Кит Эрскин первый пришел в себя..
— Так это твой портрет я видел на днях на афише перед входом в «Раймонде ревю бар»? Не знал, что ты пошла работать в кабаре.
Ронни Акленд растерянно моргал.
— Ноэль, дорогая, мы едем к друзьям моего отца, они люди очень простые — ты уверена, что это то, что надо?..
Кит плеснул себе виски.
— По-моему, не стоит беспокоиться, — сказал он Ронни. — Люди старшего поколения, кажется, убеждены, что актриса и должна выглядеть, как проститутка.
Ноэль плотно сжала губы.
— Ронни, будь добр, сходи за моей шубой.
Едва Ронни ушел, она обернулась к Кори, который все еще стоял неподвижно, как каменное изваяние.
— Ну, милый, как я тебе нравлюсь? — тихо спросила она.
Кори подошел к ней ближе и медленно осмотрел ее с головы до пят. Гэрриет видела сбоку его сжатые кулаки и щеку, которая подергивалась от напряжения. Невыносимую тишину нарушало лишь тиканье старинных часов. Наконец он протянул к ней руку и сказал:
— Прощай, Ноэль.
— Ты не сможешь так со мной проститься, — медленно сказала она, и желтоватый блеск в ее глазах сделался ярче.
— Смогу. Смогу, — упрямо повторил он, словно убеждая в этом себя самого.
В гостиную уже спешил Ронни Акленд с шубой.
— Идем, дорогая. — Он так торопился прикрыть голое тело Ноэли, что по дороге опрокинул маленький столик. — Мы и так уже неприлично опоздали.
В прихожей ждали дети: Джон стоял молча, с неподвижно-восковым лицом, Шатти явно еле сдерживала слезы. Увидев мать, она метнулась к ней, и полы ее красного халатика разлетелись в стороны.
— Мамочка, не уходи, пожалуйста, не уходи! — Обхватив обеими руками ноги Ноэль, она разрыдалась.
Ноэль попыталась мягко ее отстранить.
— Мне надо идти. Осторожнее, ты порвешь мне колготки.
— Мамочка, мамочка! — горестно всхлипывала Шатти. — Я не хочу, чтобы ты уходила. Когда ты вернешься?
— Пока не знаю, мой ангел. Веди себя хорошо.
С Кори Ноэль больше не разговаривала, но, уже садясь в «Роллс-Ройс», она неожиданно обернулась к Гэрриет.
— Всего хорошего. Я обязательно расскажу Саймону, что видела вас.
Когда машина отъехала, Шатти заревела в голос.
— Тс-с! — шептала Гэрриет, поднимая ее на руки. — Не грусти, малышка, скоро вы опять увидитесь.
Кори, хлопнув дверью, прошел к себе в кабинет.
Как было бы хорошо, если бы утешить его было так же легко, как Шатти, думала Гэрриет.
Вскоре после Ноэли уехал и Кит, предварительно оставив Гэрриет свой лондонский адрес и телефон.
— Будут какие-нибудь проблемы — звони. Кори, конечно, тоже сейчас несладко, но ты тут так за всех болеешь, что, боюсь, в конечном итоге тебе придется хуже всех.
Ужинать Кори отказался, и Гэрриет, вконец вымотанная после долгого дня, решила лечь пораньше. Однако уснуть ей так и не удалось. Ворочаясь в постели, она снова и снова спрашивала себя, что она чувствует к Саймону, но образ Саймона почему-то все время расплывался, мысли возвращались к Кори и к тем мукам, которые ему приходится терпеть.
И почему я не могу влюбиться по-человечески, в того, кому нравлюсь сама? — обреченно думала она.
Около полуночи разразилась гроза. Полыхали молнии, и тут же, без всякого перерыва, раздавался оглушительный грохот. Гэрриет вышла проверить, не проснулся ли кто из детей. И очень вовремя: из комнаты Джона доносились тихие всхлипывания.
Она вошла и включила свет.
— Ну что ты, заяц, это просто гроза, — говорила она, обнимая Джона. Вытянуть что-то из этого молчаливого ребенка было так трудно, что лишь через несколько минут она поняла: гроза тут ни при чем. Джон мучился и страдал из-за разрыва родителей. — Я знаю, как тебе сейчас тяжело. А насчет слез ты не беспокойся: в таких случаях все плачут. И потом, до сих пор ведь ты держался как настоящий мужчина.
Джон шмыгнул носом.
— Ты правда так думаешь?
— Да. Ты похож на своего отца — он тоже настоящий мужчина.
— Тогда почему мама хочет выйти за этого противного Ронни? Почему она больше не любит папу? Он что, сделал что-то не так?
— Он все делал так, но иногда люди просто перестают любить друг друга. В школе ведь тоже так бывает: скажем, в прошлой четверти ты с кем-то дружил, а в этой даже не можешь понять, что ты в нем видел раньше.
Джона недоверчиво моргнул.
— Так это то же самое?
— В каком-то смысле, да. У меня так вышло с отцом Уильяма. Я так любила его — а он меня перестал. Просто перестал любить, и все — не потому, что я сделала что-то не так.
— А ты… никуда от нас не уйдешь? — спросил Джон.
Гэрриет покачала головой.
— А может, тебе выйти замуж за папу, как Шатти сказала? — оживился Джон.
— Но ведь он не хочет на мне жениться — так что в итоге может получиться то же самое. Жениться стоит, только если очень любишь.
На постель упала чья-то тень, и Гэрриет обернулась. Над ней стоял Кори.
— Привет, — сказал Джон.
— Пойду сделаю тебе горячего шоколада, чтобы ты уснул поскорее, — сказала Гэрриет и выскользнула из комнаты.
Когда она вернулась, Джон уже засыпал.
— Не уходите, — сонно пробормотал он. — Останьтесь оба, и ты и ты… Па, Гэрриет тоже тяжело, помоги ей…
Глаза Гэрриет вдруг переполнились, и слезы поползли по щекам. Она присела на кровать и отвернулась, чтобы Джон не видел ее лица. Ладонь Кори, горячая и сухая, легла на ее руку.
Гэрриет застыла, почти не дыша. Он был так близко, но желание оказаться еще ближе бесстыдно пульсировало в ней. Она отвела взгляд, чтобы он не мог прочесть это желание в ее глазах.
— Уснул, — сказал Кори.
Гэрриет неловко поднялась на ноги и, не говоря ни слова, вышла из комнаты. В коридоре Кори догнал ее и, взяв за плечи, развернул к себе. Свет из спальни падал на его лицо, постаревшее за один день.
Боже, как он несчастен, подумала Гэрриет.
— Все это так тяжело для тебя, — с трудом выдавила из себя она.
— Для тебя тоже, — тихо сказал он и просто, и спокойно, будто и не могло быть иначе, притянул ее к себе.
— Не плачь, моя хорошая.
Остатки ее сил улетучились.
— Не плачь, — повторил он. — Мы нужны друг другу, и глупо делать вид, будто это не так. Ну, маленькая моя? Увидишь, скоро у нас с тобой все устроится.
Гэрриет вдруг с неожиданной, почти пугающей ясностью увидела, как она любит этого человека.
Но я не вынесу этого еще раз, безмолвно крикнула она. Я не могу больше сходить с ума из-за того, кто меня не любит… кто сам сходит с ума по другой.
Еще секунду она трепетала в его объятьях, потом отступила на шаг.
— Так нельзя, — задыхаясь, проговорила она. — Я нужна тебе как таблетка аспирина, на несколько часов, чтобы облегчить боль. Я так не хочу. Боль потом все равно вернется… сильнее, чем прежде.
— Не обязательно. Может быть, она уйдет насовсем.
Но Гэрриет, не слушая его, бросилась в свою комнату. В эту ночь она проплакала до рассвета, потому что знала, что оттолкнула его тогда, когда была ему нужнее всего, и что он, Кори Эрскин, никогда уже больше не попросит ее о помощи.
Глава 20
— Ну и обстановочка там, в гостиной, — пожаловалась она распаренной миссис Боттомли, которая самоотверженно орудовала над уткой. — Как думаете, мне обязательно с ними обедать?
— Конечно, — сказала миссис Боттомли. — Ты же должна следить за детьми. Миссис Эрскин всегда требует, чтобы за столом все было как положено.
— Понятно, — вздохнула Гэрриет. — Кстати, я посолила суп.
— Я тоже, — сокрушенно сказала миссис Боттомли.
Обед показался Гэрриет кошмаром. За приятной болтовней, звоном бокалов, комплиментами по поводу стряпни и взаимными улыбками ей мерещились темные, непроглядные дебри.
Люди за столом вели себя так, словно ничего не случилось: вспоминали общих знакомых, обменивались сплетнями, шутили — все это просто не укладывалось у Гэрриет в голове.
Ноэль беспрестанно что-то говорила — ее глубокий, чуть хрипловатый голос не умолкая вещал о том, какой прием ей устроили в Париже, о фильме, в котором она снималась в Африке, и о том, что сказали в магазине Картье о колечке, которое купил для нее Ронни.
Кит, успевший перед обедом осушить три бокала сухого мартини на пустой желудок, развлекался вовсю.
— Какой восхитительный суп, — сказал он Гэрриет. — Я всегда говорил, что женщина от природы должна как минимум две вещи уметь делать хорошо; и одна из них — это готовить.
Ноэль тоже попробовала суп, после чего немедленно попросила воды.
— Это ложка, а не лопата, — недовольно обернулась она к Шатти. — Почему мои дети всегда едят, будто перекапывают огород? Дурное влияние телевидения, вероятно.
— Только представь, Ноэль, если бы ты училась в университете, ты была бы еще умнее, — сказал Кит.
— Я слышал, у вас тут хорошая охота, — поспешно вклинился в разговор Ронни, пока Ноэль не успела придумать в ответ что-нибудь убийственное.
По мере того как Ронни и Кори увлеченно беседовали о гончих и сворах, желтый огонь в глубине ее глаз разгорался все сильнее. Она явно желала быть центром всеобщего внимания; пребывание в тени ее не устраивало. Когда подали утку, она, едва притронувшись к своей порции, потребовала соли и перца.
В столовую, размахивая хвостом, вбежал Севенокс. Судя по его виду, он провел полдня в дальнем конце сада, где была непролазная грязь. Он восторженно приветствовал Гэрриет и уже рванулся было к Ноэль, но та испуганно отшатнулась.
— Это что еще за жуткий зверь? Он же истоптал весь ковер!
— Это любимый пес Гэрриет, — сообщил Кори.
Когда Севенокс, хотя и не без труда, был изгнан из столовой, Ноэль обернулась к Гэрриет.
— У нас есть салат из апельсинов?
— Ноэль, прекрати этот спектакль, — резко сказал Кит.
Ноэль окинула его презрительнейшим взором, отодвинула еду на край тарелки и взяла сигарету.
— Не помню, говорила я тебе или нет, но в прошлом месяце я целую неделю провела в Израиле, — сказала она Кори. — Знаешь, это Галилейское озеро просто утопает в цветах — в жизни не видела ничего подобного. Мне показали там то место, где Христос совершил чудо и накормил весь народ пятью хлебами и двумя рыбами.
— Дорогуша, утка Гэрриет тоже чудо, — сказал Кит. — Если бы ты воротила нос от этих рыб, как воротишь от утки, — боюсь, тебя бы отлучили от церкви.
— Мамочка, как жаль, что ты не можешь остаться, — сказала Шатти. — Ты не увидишь папу на скачках.
Ноэль обратила свои прекрасные глаза на Кори.
— Милый, что я слышу! — воскликнула она. — Ты снова участвуешь в скачках, после стольких лет! И каковы твои шансы на выигрыш?
Кори покачал головой.
— По правде говоря, шансов никаких. Пифия пока еще жеребенок, это ее первый забег.
Глаза у Ноэли вспыхнули.
— А помнишь, как ты выиграл забег в тот день, когда мы с тобой вернулись из свадебного путешествия? Боже, как мы оба тогда волновались — и как вечером праздновали победу!
— И как утром у нас болела голова, — сухо добавил Кори.
— У Гэрриет сегодня утром болела голова, — сказала Шатти. — Лесли они с папой куда-нибудь уезжают, то она у нее потом тоже болит.
Ноэль замерла, взгляд ее перебегал с Кори на Гэрриет и обратно.
— Кори, когда ты наконец откроешь вторую бутылку? — сказал Кит. — Так у тебя за столом все умрут от жажды.
— Помнишь, какое было бесподобное божоле, когда мы ужинали с Джеки Онассисом? — сказала Ноэль, оборачиваясь к Ронни. — Там еще был Агахан, помнишь?
— Дорогая, можешь опустить все эти имена, — лениво протянул Кит. — Вряд ли они тут кого-нибудь впечатлят.
Ноэль вспыхнула и нахмурилась. Ронни обернулся к Шатти.
— Ты уже решила, что будешь делать, когда вырастешь? — спросил он.
— Я решила не выходить замуж, — сказала она. — Это может войти в привычку, как у мамы.
Кит с Ронни оглушительно расхохотались. Даже Кори улыбнулся.
— Вольно же Ронни смеяться, — сердито бросила Ноэль. — У него уже было три жены.
— Своих или чужих? — осведомился Кит.
Гэрриет почувствовала, что больше не может тут находиться. Она поднялась, чтобы собрать тарелки и принести десерт. Кит вышел вместе с ней на кухню.
— Какой приятный вечер, — сказал он.
Гэрриет ничего не ответила.
— Послушай, не принимай это так близко к сердцу. Ноэль всегда работает на публику, так что все в порядке.
— В порядке? А Кори? — сердито спросила Гэрриет, с грохотом ставя посуду в раковину.
— Не забывай, что Кори писатель, и для него все это жизненный материал. Вот увидишь, весь этот обед потом появится в каком-нибудь его сценарии.
Когда они вернулись в столовую, Ронни Акленд силился поддержать светский разговор.
— Как ваш новый сценарий? — спросил он у Кори.
— Никак, — лаконично отвечал Кори.
— А мне понравилась твоя последняя книга, — заметил Кит, наполняя бокалы. — Я наткнулся на нее в спальне у одной знакомой и так зачитался, что весь день ни о чем другом не вспоминал.
Кори улыбнулся.
— Гэрриет делает такие пудинги — пальчики оближешь, — мечтательно произнесла Шатти, прокладывая русло для сливочной речки в своей порции шоколадного мусса. — Мамочка, если ты все равно женишься на Ронни Акленде, тогда почему бы папе не жениться на Гэрриет?
Над столом повисла ледяная тишина, потом Кит расхохотался. Гэрриет опрокинула свой бокал с вином.
Кори невозмутимо намочил салфетку в кувшине с водой и начал промокать красное пятно на скатерти.
— Не знаю, где вы планируете остановиться, — сказал он Ронни Акленду, — но я слышал, что в Болтонском аббатстве только что открылась прекрасная гостиница. — И он принялся расписывать достоинства новой гостиницы.
Сверху как будто послышался детский плач.
— Это Уильям, — с облегчением пробормотала Гэрриет и пулей вылетела из-за стола.
В своей комнате она долго прижималась пунцовыми щеками к оконному стеклу. Как могла Шатти такое сказать! Да еще в присутствии матери!
Когда она закончила кормить Уильяма, послышался стук в дверь и в комнату, к немалому удивлению Гэрриет, вошла Ноэль Белфор собственной персоной.
— Я решила подняться к вам, пока мужчины пьют свой портвейн, — сказала она. — О, какой очаровательный малыш! Можно я его подержу?
— Он не ко всем идет на руки… — неуверенно начала Гэрриет, но Ноэль уже забрала Уильяма и принялась щекотать его своими длинными-предлинными ресницами. Уильям смеялся до икоты.
Какая она красивая, с завистью подумала Гэрриет. Неожиданно Ноэль отвернулась от Уильяма и обратила свои желто-карие глаза на Гэрриет.
— Скажите мне правду — как Кори? Он очень переживал из-за моего приезда?
Вопрос застиг Гэрриет врасплох.
— Да, очень. Тем более что вы приехали вместе с мистером Аклендом.
— Ах, я знаю, что не следовало этого делать, — сказала Ноэль. — Но в последнее время Кори ведет себя со мной прямо-таки по-хамски, и мне захотелось хоть как-нибудь ему отомстить. Вы, вероятно, думаете, что я злая и испорченная? Возможно, но вы не представляете, как тяжело десять лет жить с человеком, который женат на своей пишущей машинке! И все же, — продолжала она, — все эти десять лет я по-настоящему не любила никого, кроме Кори. Мои многочисленные романы на самом деле имели одну-единственную цель — заставить Кори меня полюбить.
— Но он и так вас любит, — удивленно сказала Гэрриет.
— Я допускаю, что любит — по-своему, конечно, — но при этом он может часами меня не замечать. Представьте: человек в любой момент отключается, и для него уже ничего не существует, кроме какого-то идиотского сценария. А какое высокомерие! Эрскины все такие. Думаю, вы согласитесь, что ужиться с ним нелегко.
Она взглянула на Уильяма, который уже доверчиво склонил головку к ней на плечо.
— Эх, малыш, и почему вы все становитесь такими гадкими, когда вырастаете? — вздохнула она. — Я даже не уверена, правильно ли я делаю, что развожусь с Кори и выхожу за Ронни. А что вы мне посоветуете?
— Я не знаю, — пробормотала Гэрриет.
Зачем она мне все это говорит, в отчаянии думала она. Я не хочу обсуждать с ней Кори.
Однако Ноэль еще не услышала того, что хотела.
— Вы правда думаете, что Кори любит только меня, а никого другого?
Гэрриет долго молчала.
— Да. И он очень страдает.
Ноэль положила Уильяма и, рассеянно улыбаясь, подошла к туалетному столику Гэрриет. Некоторое время она изучала свое отражение в зеркале, потом взгляд ее упал на карточку Саймона.
— О, какой красавец. Стоп!.. Это же Саймон! — Она взглянула на Уильяма, снова на Саймона и в одно мгновение сообразила, что к чему. — Так это и есть отец вашего ребенка?
Гэрриет кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Я его знаю, — сказала Ноэль. — И даже очень хорошо. Он делает успехи; возможно, этим летом мы с ним даже будем сниматься в одном фильме. Так, значит, он отец?.. Интересно, а сам-то он об этом знает?
— Я писала ему, — сказала Гэрриет.
— Скорее всего он не получил вашего письма. Он ведь обожает детей. Он даже говорил, что мечтает нарожать их не меньше десятка.
Глаза Гэрриет наполнились слезами.
— Расскажите мне, как у него дела, — попросила она.
После обеда Кит уснул на диване, Ронни и Ноэль повезли детей в кафе, Кори заперся у себя в кабинете, а Гэрриет наконец-то осталась наедине с грязной посудой и со своими перепуганными мыслями.
Вернувшись, Ноэль зашла в кабинет Кори, однако через минуту опять появилась в гостиной, мрачнее тучи, и сразу же отправилась наверх переодеваться. Они с Ронни ужинали сегодня у каких-то знакомых.
В восемь тридцать Ронни обеспокоенно вышагивал по гостиной.
— Не знаю, как к этому относился Эрскин, но я просто в растерянности, — пожаловался он Киту и Гэрриет. — С ней никуда невозможно попасть вовремя. Мы сегодня ужинаем с друзьями моего отца. Ей-Богу, мне так неловко, что немолодым людям придется нас ждать.
— Лично я, — сказал Кит, хрустя картофельными чипсами, — посоветовал бы относиться к ней, как к десятилетнему избалованному мальчишке.
Вышел Кори и, не говоря ни слова, налил себе стакан виски.
— Как работа? Продвигается? — спросил Кит.
Кори пожал плечами.
— Так себе. Сегодня я в основном вычеркивал написанное вчера. Очень полезное упражнение, укрепляет запястье.
— Какое такое упражнение укрепляет запястье? — послышался певучий насмешливый голос, и в гостиную вошла Ноэль.
Кори резко втянул в себя воздух и окаменел. Ронни закашлялся над сигарой.
— Боже правый! — сказал Кит.
Ноэль была в совершенно прозрачном черном платье. Лишь бедра отчасти прикрывало легкое облачко страусиных перьев, все же ее тело и роскошные полные груди жемчужно мерцали за легкой черной вуалью. Ее светлые волосы были зачесаны наверх; вокруг шеи, в ушах и на запястьях сверкали бриллианты. Словом, зрелище было просто ошеломляющее.
Кит Эрскин первый пришел в себя..
— Так это твой портрет я видел на днях на афише перед входом в «Раймонде ревю бар»? Не знал, что ты пошла работать в кабаре.
Ронни Акленд растерянно моргал.
— Ноэль, дорогая, мы едем к друзьям моего отца, они люди очень простые — ты уверена, что это то, что надо?..
Кит плеснул себе виски.
— По-моему, не стоит беспокоиться, — сказал он Ронни. — Люди старшего поколения, кажется, убеждены, что актриса и должна выглядеть, как проститутка.
Ноэль плотно сжала губы.
— Ронни, будь добр, сходи за моей шубой.
Едва Ронни ушел, она обернулась к Кори, который все еще стоял неподвижно, как каменное изваяние.
— Ну, милый, как я тебе нравлюсь? — тихо спросила она.
Кори подошел к ней ближе и медленно осмотрел ее с головы до пят. Гэрриет видела сбоку его сжатые кулаки и щеку, которая подергивалась от напряжения. Невыносимую тишину нарушало лишь тиканье старинных часов. Наконец он протянул к ней руку и сказал:
— Прощай, Ноэль.
— Ты не сможешь так со мной проститься, — медленно сказала она, и желтоватый блеск в ее глазах сделался ярче.
— Смогу. Смогу, — упрямо повторил он, словно убеждая в этом себя самого.
В гостиную уже спешил Ронни Акленд с шубой.
— Идем, дорогая. — Он так торопился прикрыть голое тело Ноэли, что по дороге опрокинул маленький столик. — Мы и так уже неприлично опоздали.
В прихожей ждали дети: Джон стоял молча, с неподвижно-восковым лицом, Шатти явно еле сдерживала слезы. Увидев мать, она метнулась к ней, и полы ее красного халатика разлетелись в стороны.
— Мамочка, не уходи, пожалуйста, не уходи! — Обхватив обеими руками ноги Ноэль, она разрыдалась.
Ноэль попыталась мягко ее отстранить.
— Мне надо идти. Осторожнее, ты порвешь мне колготки.
— Мамочка, мамочка! — горестно всхлипывала Шатти. — Я не хочу, чтобы ты уходила. Когда ты вернешься?
— Пока не знаю, мой ангел. Веди себя хорошо.
С Кори Ноэль больше не разговаривала, но, уже садясь в «Роллс-Ройс», она неожиданно обернулась к Гэрриет.
— Всего хорошего. Я обязательно расскажу Саймону, что видела вас.
Когда машина отъехала, Шатти заревела в голос.
— Тс-с! — шептала Гэрриет, поднимая ее на руки. — Не грусти, малышка, скоро вы опять увидитесь.
Кори, хлопнув дверью, прошел к себе в кабинет.
Как было бы хорошо, если бы утешить его было так же легко, как Шатти, думала Гэрриет.
Вскоре после Ноэли уехал и Кит, предварительно оставив Гэрриет свой лондонский адрес и телефон.
— Будут какие-нибудь проблемы — звони. Кори, конечно, тоже сейчас несладко, но ты тут так за всех болеешь, что, боюсь, в конечном итоге тебе придется хуже всех.
Ужинать Кори отказался, и Гэрриет, вконец вымотанная после долгого дня, решила лечь пораньше. Однако уснуть ей так и не удалось. Ворочаясь в постели, она снова и снова спрашивала себя, что она чувствует к Саймону, но образ Саймона почему-то все время расплывался, мысли возвращались к Кори и к тем мукам, которые ему приходится терпеть.
И почему я не могу влюбиться по-человечески, в того, кому нравлюсь сама? — обреченно думала она.
Около полуночи разразилась гроза. Полыхали молнии, и тут же, без всякого перерыва, раздавался оглушительный грохот. Гэрриет вышла проверить, не проснулся ли кто из детей. И очень вовремя: из комнаты Джона доносились тихие всхлипывания.
Она вошла и включила свет.
— Ну что ты, заяц, это просто гроза, — говорила она, обнимая Джона. Вытянуть что-то из этого молчаливого ребенка было так трудно, что лишь через несколько минут она поняла: гроза тут ни при чем. Джон мучился и страдал из-за разрыва родителей. — Я знаю, как тебе сейчас тяжело. А насчет слез ты не беспокойся: в таких случаях все плачут. И потом, до сих пор ведь ты держался как настоящий мужчина.
Джон шмыгнул носом.
— Ты правда так думаешь?
— Да. Ты похож на своего отца — он тоже настоящий мужчина.
— Тогда почему мама хочет выйти за этого противного Ронни? Почему она больше не любит папу? Он что, сделал что-то не так?
— Он все делал так, но иногда люди просто перестают любить друг друга. В школе ведь тоже так бывает: скажем, в прошлой четверти ты с кем-то дружил, а в этой даже не можешь понять, что ты в нем видел раньше.
Джона недоверчиво моргнул.
— Так это то же самое?
— В каком-то смысле, да. У меня так вышло с отцом Уильяма. Я так любила его — а он меня перестал. Просто перестал любить, и все — не потому, что я сделала что-то не так.
— А ты… никуда от нас не уйдешь? — спросил Джон.
Гэрриет покачала головой.
— А может, тебе выйти замуж за папу, как Шатти сказала? — оживился Джон.
— Но ведь он не хочет на мне жениться — так что в итоге может получиться то же самое. Жениться стоит, только если очень любишь.
На постель упала чья-то тень, и Гэрриет обернулась. Над ней стоял Кори.
— Привет, — сказал Джон.
— Пойду сделаю тебе горячего шоколада, чтобы ты уснул поскорее, — сказала Гэрриет и выскользнула из комнаты.
Когда она вернулась, Джон уже засыпал.
— Не уходите, — сонно пробормотал он. — Останьтесь оба, и ты и ты… Па, Гэрриет тоже тяжело, помоги ей…
Глаза Гэрриет вдруг переполнились, и слезы поползли по щекам. Она присела на кровать и отвернулась, чтобы Джон не видел ее лица. Ладонь Кори, горячая и сухая, легла на ее руку.
Гэрриет застыла, почти не дыша. Он был так близко, но желание оказаться еще ближе бесстыдно пульсировало в ней. Она отвела взгляд, чтобы он не мог прочесть это желание в ее глазах.
— Уснул, — сказал Кори.
Гэрриет неловко поднялась на ноги и, не говоря ни слова, вышла из комнаты. В коридоре Кори догнал ее и, взяв за плечи, развернул к себе. Свет из спальни падал на его лицо, постаревшее за один день.
Боже, как он несчастен, подумала Гэрриет.
— Все это так тяжело для тебя, — с трудом выдавила из себя она.
— Для тебя тоже, — тихо сказал он и просто, и спокойно, будто и не могло быть иначе, притянул ее к себе.
— Не плачь, моя хорошая.
Остатки ее сил улетучились.
— Не плачь, — повторил он. — Мы нужны друг другу, и глупо делать вид, будто это не так. Ну, маленькая моя? Увидишь, скоро у нас с тобой все устроится.
Гэрриет вдруг с неожиданной, почти пугающей ясностью увидела, как она любит этого человека.
Но я не вынесу этого еще раз, безмолвно крикнула она. Я не могу больше сходить с ума из-за того, кто меня не любит… кто сам сходит с ума по другой.
Еще секунду она трепетала в его объятьях, потом отступила на шаг.
— Так нельзя, — задыхаясь, проговорила она. — Я нужна тебе как таблетка аспирина, на несколько часов, чтобы облегчить боль. Я так не хочу. Боль потом все равно вернется… сильнее, чем прежде.
— Не обязательно. Может быть, она уйдет насовсем.
Но Гэрриет, не слушая его, бросилась в свою комнату. В эту ночь она проплакала до рассвета, потому что знала, что оттолкнула его тогда, когда была ему нужнее всего, и что он, Кори Эрскин, никогда уже больше не попросит ее о помощи.
Глава 20
Обстановка в доме до того накалилась, что, когда на следующий день пришла телеграмма от «Метро-Голдуин-Майер» и выяснилось, что Кори должен срочно лететь в Штаты, всем как будто даже немного полегчало. Тритон, почуяв разлуку, явился в комнату Кори и с горестным видом уселся в раскрытый чемодан. Гэрриет Прекрасно его понимала, сама же утешалась тем, что Кори собирался пробовать Пифию на скачках и, значит, должен был вернуться через две недели, не позже.
Гэрриет отчаянно недоставало Кори. Она так привыкла к тому, что можно в любой момент обратиться к нему за помощью и советом, что теперь чувствовала себя потерянной и в тысячный раз кляла себя за то, что отвернулась от него.
Шатти после отъезда матери утешилась довольно быстро. Кори все-таки купил ей велосипед, и теперь вся ее энергия уходила на то, чтобы научиться на нем ездить. Джон, наоборот, выглядел подавленным, ничего не ел и жаловался на головную боль.
На другой день после отъезда Кори у миссис Боттомли был выходной.
— Мне надо поместить что-нибудь в «Крейвен геральд», — сказала она, входя в кухню. На ней уже была фиолетовая чалма и ондатровая шуба.
— Зачем? — машинально спросила Гэрриет.
— Скоро десять лет, как скончался мистер Боттомли. — Миссис Боттомли горестно поджала губы. — В годовщину его смерти я всегда помещаю несколько строк в колонке поминовений — так принято.
Принято, подумала Гэрриет. Наверное, что-нибудь вроде: «Вечная память бабушке милой, которая нынче сокрыта могилой».
— Обычно для меня все писал мистер Кори, а вчера он уехал в такой спешке, что я не успела его попросить, — пожаловалась миссис Боттомли.
— А мистер Боттомли живет теперь на небе в комнате для гостей, да? — спросила Шатти, которая всегда живо интересовалась вопросами смерти.
— Да, вероятно, — кивнула Гэрриет, чтобы не углубляться.
— Повезло ему, — сказала Шатти. — Утром, как проснется, он там может есть печенье прямо из пачки. Как ты думаешь, а зубы там, на небе, чистить надо?, — Может, можно дать тот же текст, что в прошлом году? — предложила Гэрриет.
— Нельзя, люди заметят, — вздохнула миссис Боттомли. — Придется самой что-то придумывать. Ну, до свидания! — заключила она и, напевая себе под нос какой-то псалом, отправилась на автобусную остановку.
Гэрриет взяла стопку выглаженного белья и пошла наверх: пора было будить Уильяма. Внезапно из комнаты Джона донесся громкий стон. Уронив белье, Гэрриет бросилась к двери. Джон, белый, как бумага, лежал на кровати и стонал, обхватив голову руками.
— Болит! Болит!..
Он был весь в поту, градусник показывал тридцать восемь и четыре.
К обеду пришел доктор. Осмотрев Джона, он сказал, что многие в округе болеют гриппом, и выписал антибиотики.
— Если будет жаловаться, что ему жарко, обтирайте его влажной салфеткой. Завтра должно наступить улучшение.
Улучшение наступило уже сегодня, во второй половине дня. Головная боль как будто прошла, зато появился волчий аппетит, и Джон умял все, что принесла Гэрриет: кусок курятины с картофельным пюре и мороженое.
— Нет, ты сейчас ни за что не согласишься, — вкрадчиво начал он, когда Гэрриет зашла за подносом. — А вдруг все-таки?…
— О чем это ты? — спросила она.
— Вот, думаю, не сыграешь ли ты со мной в «Монополию».
— Не получится: Севенокс сожрал карточки со старой Кентской дороги и весь Мейфэр.
— Я сделаю новые карточки, — поспешно сказал Джон. — Так что, сыграем на десять пенсов?
Когда карточки были готовы и они уже совсем собрались играть, Джона вырвало на постель, а к тому времени, когда Гэрриет все убрала и сменила белье, ему стало гораздо хуже. Температура подскочила до сорока одного, Джон кричал, что ему жарко и что у него болит голова.
Тут, как нарочно, проснулся Уильям после дневного сна, а Шатти, которая вечно разгуливала по дому босиком, споткнулась о ножку кровати Джона и разревелась.
— Да замолчите же вы все! — потеряв терпенье, выкрикнула Гэрриет и бросилась снова звонить врачу.
— Доктор Бернетт находится на вызове, — сообщил бесстрастный автоответчик. — Оставьте сообщение, и он свяжется с вами при первой возможности.
Она попыталась дозвониться до доктора Роубо-тема и получила тот же ответ. Стояла прекрасная погода, и, возможно, оба они сейчас играли где-нибудь в гольф.
Прошло полчаса, но никто с ней так и не связался. Уильям орал от голода. Шатти крутилась рядом, делая вид, что помогает, а на самом деле просто путаясь под ногами. Севенокс разлегся поперек лестничной площадки и горестно вздыхал, намекая, что ему давно пора гулять. Джон метался по постели, стонал и нес какой-то бред про черного кучера и про то, что лошади до сих пор не готовы.
В отчаянии Гэрриет набрала номер телефона Элизабет Пембертон.
— Да, — не очень любезно сказала Элизабет. Из глубины трубки доносился оживленный шум, какой бывает во время игры в бридж. Гэрриет представила, как женщины за столом увлеченно подкладывают себе куски шоколадного торта и перемывают косточки всем знакомым.
— Кори улетел в Штаты, а миссис Боттомли сегодня выходная. Джон заболел, по-моему, очень серьезно. Жалуется на головную боль. Я пыталась связаться с доктором Бернеттом, потом с доктором Ро-уботемом, но ни того, ни другого нет дома. Может, вы кого-нибудь посоветуете?
— Сейчас подумаю, — сказала Элизабет. — Мне, правда, сейчас так некогда…
«А тут еще ты на мою голову», — слышалось в ее тоне.
— Попробуй позвонить доктору Мелушу, — сказала наконец Элизабет. — Он врач старой закалки, но говорят, что хороший. Живет в Гаргрейве. Если что, перезвонишь потом.
Доктор Мелуш тоже оказался на вызове. Джон в своей комнате стонал не умолкая. Гэрриет глубоко вздохнула и набрала три девятки — номер «Скорой» помощи.
— Я в доме одна с тремя детьми. Старший мальчик серьезно заболел. Боюсь, это воспаление мозга. Вы можете мне помочь?
Борясь со слезами, Гэрриет кое-как выговорила адрес.
— Ну-ну, не раскисать! — приказал уверенный голос на том конце провода. — Сейчас будем.
Гэрриет собирала чемодан для Джона и одевала Уильяма, пытаясь одновременно успокоить Шатти и не споткнуться об Севенокса, когда телефон снова зазвонил.
Это оказалась Самми.
— Что у вас там такое?
— Джон заболел. Я вызвала «Скорую».
— Ну и правильно сделала. Сейчас я приеду и заберу Шатти и Уильяма к себе… Конечно, сможем. Ничего, как-нибудь справимся, а ты поезжай с Джоном.
Гэрриет отчаянно недоставало Кори. Она так привыкла к тому, что можно в любой момент обратиться к нему за помощью и советом, что теперь чувствовала себя потерянной и в тысячный раз кляла себя за то, что отвернулась от него.
Шатти после отъезда матери утешилась довольно быстро. Кори все-таки купил ей велосипед, и теперь вся ее энергия уходила на то, чтобы научиться на нем ездить. Джон, наоборот, выглядел подавленным, ничего не ел и жаловался на головную боль.
На другой день после отъезда Кори у миссис Боттомли был выходной.
— Мне надо поместить что-нибудь в «Крейвен геральд», — сказала она, входя в кухню. На ней уже была фиолетовая чалма и ондатровая шуба.
— Зачем? — машинально спросила Гэрриет.
— Скоро десять лет, как скончался мистер Боттомли. — Миссис Боттомли горестно поджала губы. — В годовщину его смерти я всегда помещаю несколько строк в колонке поминовений — так принято.
Принято, подумала Гэрриет. Наверное, что-нибудь вроде: «Вечная память бабушке милой, которая нынче сокрыта могилой».
— Обычно для меня все писал мистер Кори, а вчера он уехал в такой спешке, что я не успела его попросить, — пожаловалась миссис Боттомли.
— А мистер Боттомли живет теперь на небе в комнате для гостей, да? — спросила Шатти, которая всегда живо интересовалась вопросами смерти.
— Да, вероятно, — кивнула Гэрриет, чтобы не углубляться.
— Повезло ему, — сказала Шатти. — Утром, как проснется, он там может есть печенье прямо из пачки. Как ты думаешь, а зубы там, на небе, чистить надо?, — Может, можно дать тот же текст, что в прошлом году? — предложила Гэрриет.
— Нельзя, люди заметят, — вздохнула миссис Боттомли. — Придется самой что-то придумывать. Ну, до свидания! — заключила она и, напевая себе под нос какой-то псалом, отправилась на автобусную остановку.
Гэрриет взяла стопку выглаженного белья и пошла наверх: пора было будить Уильяма. Внезапно из комнаты Джона донесся громкий стон. Уронив белье, Гэрриет бросилась к двери. Джон, белый, как бумага, лежал на кровати и стонал, обхватив голову руками.
— Болит! Болит!..
Он был весь в поту, градусник показывал тридцать восемь и четыре.
К обеду пришел доктор. Осмотрев Джона, он сказал, что многие в округе болеют гриппом, и выписал антибиотики.
— Если будет жаловаться, что ему жарко, обтирайте его влажной салфеткой. Завтра должно наступить улучшение.
Улучшение наступило уже сегодня, во второй половине дня. Головная боль как будто прошла, зато появился волчий аппетит, и Джон умял все, что принесла Гэрриет: кусок курятины с картофельным пюре и мороженое.
— Нет, ты сейчас ни за что не согласишься, — вкрадчиво начал он, когда Гэрриет зашла за подносом. — А вдруг все-таки?…
— О чем это ты? — спросила она.
— Вот, думаю, не сыграешь ли ты со мной в «Монополию».
— Не получится: Севенокс сожрал карточки со старой Кентской дороги и весь Мейфэр.
— Я сделаю новые карточки, — поспешно сказал Джон. — Так что, сыграем на десять пенсов?
Когда карточки были готовы и они уже совсем собрались играть, Джона вырвало на постель, а к тому времени, когда Гэрриет все убрала и сменила белье, ему стало гораздо хуже. Температура подскочила до сорока одного, Джон кричал, что ему жарко и что у него болит голова.
Тут, как нарочно, проснулся Уильям после дневного сна, а Шатти, которая вечно разгуливала по дому босиком, споткнулась о ножку кровати Джона и разревелась.
— Да замолчите же вы все! — потеряв терпенье, выкрикнула Гэрриет и бросилась снова звонить врачу.
— Доктор Бернетт находится на вызове, — сообщил бесстрастный автоответчик. — Оставьте сообщение, и он свяжется с вами при первой возможности.
Она попыталась дозвониться до доктора Роубо-тема и получила тот же ответ. Стояла прекрасная погода, и, возможно, оба они сейчас играли где-нибудь в гольф.
Прошло полчаса, но никто с ней так и не связался. Уильям орал от голода. Шатти крутилась рядом, делая вид, что помогает, а на самом деле просто путаясь под ногами. Севенокс разлегся поперек лестничной площадки и горестно вздыхал, намекая, что ему давно пора гулять. Джон метался по постели, стонал и нес какой-то бред про черного кучера и про то, что лошади до сих пор не готовы.
В отчаянии Гэрриет набрала номер телефона Элизабет Пембертон.
— Да, — не очень любезно сказала Элизабет. Из глубины трубки доносился оживленный шум, какой бывает во время игры в бридж. Гэрриет представила, как женщины за столом увлеченно подкладывают себе куски шоколадного торта и перемывают косточки всем знакомым.
— Кори улетел в Штаты, а миссис Боттомли сегодня выходная. Джон заболел, по-моему, очень серьезно. Жалуется на головную боль. Я пыталась связаться с доктором Бернеттом, потом с доктором Ро-уботемом, но ни того, ни другого нет дома. Может, вы кого-нибудь посоветуете?
— Сейчас подумаю, — сказала Элизабет. — Мне, правда, сейчас так некогда…
«А тут еще ты на мою голову», — слышалось в ее тоне.
— Попробуй позвонить доктору Мелушу, — сказала наконец Элизабет. — Он врач старой закалки, но говорят, что хороший. Живет в Гаргрейве. Если что, перезвонишь потом.
Доктор Мелуш тоже оказался на вызове. Джон в своей комнате стонал не умолкая. Гэрриет глубоко вздохнула и набрала три девятки — номер «Скорой» помощи.
— Я в доме одна с тремя детьми. Старший мальчик серьезно заболел. Боюсь, это воспаление мозга. Вы можете мне помочь?
Борясь со слезами, Гэрриет кое-как выговорила адрес.
— Ну-ну, не раскисать! — приказал уверенный голос на том конце провода. — Сейчас будем.
Гэрриет собирала чемодан для Джона и одевала Уильяма, пытаясь одновременно успокоить Шатти и не споткнуться об Севенокса, когда телефон снова зазвонил.
Это оказалась Самми.
— Что у вас там такое?
— Джон заболел. Я вызвала «Скорую».
— Ну и правильно сделала. Сейчас я приеду и заберу Шатти и Уильяма к себе… Конечно, сможем. Ничего, как-нибудь справимся, а ты поезжай с Джоном.