«Восьмой этаж», — раздался в наушниках голос радиста.
Матадор показал на пальцах: восемь.
«Направо и опять направо», — сообщил голос в наушниках, когда Матадор с парнями — кажется, их обоих звали Сашами — ступил на площадку восьмого этажа.
Гостиничный коридор был пуст. Вдали раздались шаги: пушер, получив дозу для Коноплянникова, уходил к лифту.
Месть.
Игорь произнёс это слово медленно, перекатывая на языке каждую букву.
Какое странное слово. Место… Есть… Месса…
Если он, Игорь Кузнецов , захочет, голова толстого подонка Янаулова отскочит от шеи, как пробка от бутылки.
Игорь однажды видел убийцу мамы вблизи. Лет пять назад отмечался юбилей института, припёрлась делегация правительства Москвы.
Янаулов сидел в президиуме с краю, дремал, иногда посматривал в зал узкими маслянистыми глазками. Захотел выпить минеральной водички, но бутылку, которая стояла на его конце стола, забыли открыть.
Игорь следил за Янауловым, сжав губы. От ненависти и бессилия.
Янаулов посмотрел, далеко ли другая бутылка. Нахмурился. Далеко. Обернулся: нет ли кого, попросить открыть. Нет никого.
Тогда Янаулов покачал головой и удивительно легко сковырнул пробку волосатым большим пальцем. Пробка юркнула под стол.
Вот так же может полететь и его голова.
У Янаулова дачи, квартиры, деньги, толстые волосатые пальцы. Толстожопые бляди. Счета в банках. Машины.
А он, Игорь Кузнецов , захочет, только щёлкнет своими хрупкими пальчиками — и голова Янаулова покатится по ступенькам. Как миленькая…
Он уже передал чёрному человеку Максиму последние разработки. И уже получил маленький пластмассовый прямоугольник. Банковскую карточку, в которой непостижимым образом умещалось сто тысяч долларов. Целое состояние.
— Я бы на вашем месте всё же уехал, — советовал ему чёрный человек. — Что вам тут делать? Перенервничаете, наделаете глупостей. Поезжайте. Мир посмотрите. Вы ведь не были за границей?
— Ну, не считая школьной поездки в Чехословакию…
— И что же вы ещё думаете? Собирайте манатки. Покатаетесь по миру год-другой-третий, вспомните молодость, баб потрахаете… Потом я вас пристрою в какую-нибудь хорошую лабораторию по близкой специальности.
— Я не знаю… Мне нужно решиться…
— На что решиться? Баб потрахать? Так она трусья скинет, всё само и решится, и разрешится.
— Как-то вы… Я не знаю….
— Ну извините, Игорь, извините. Можете никого не трахать. Но с деньгами, кстати, вам в России делать нечего. Первый же торгаш, у которого вы захотите купить тачку или хотя бы «Паркер» с золотым пером, поймёт, что вы полный лох, и отнимет у вас все бабки… Вы уж не обижайтесь…
Деньги… Да, деньги.
На столе валялась стодолларовая бумажка. Это само по себе было странно.
Не пряталась между страницами книги, не таилась в дальнем ящике комода, а валялась на столе как три рубля.
Президент Франклин мотнул тройным подбородком.
Презрительно шлёпнул подобранными губами.
Отваливай, дескать. Свободен.
Игорь вышел на улицу и долго-долго брёл, не разбирая дороги. Дважды попал под дождь и едва не угодил под большой зелёный автомобиль, который потом долго стоял на перекрёстке, пока Игорь не скрылся за поворотом.
В воздухе поплыли глухие тягучие звуки, словно бы доносившиеся из могилы. Кто-то пел — очень тихо, но до жути внятно:
И эту, про отрубленные головы — точно!
Господи, как давно это было! И что сейчас с этим несчастным певцом?
Уже в полной темноте он обнаружил себя на какой-то большой стройке. Перед ним были распахнуты высокие ворота.
Вошёл и ахнул. Это оказался огромный и почти пустой православный Храм. В центре стояли в коленопреклонённых позах серые бетономешалки. Среди разбросанного по всему полу строительного мусора горели тут и там восковые свечи.
С прекрасных сводов на Игоря внимательно глядели ангелы и апостолы. Их просветлённые лики, фарфоровое свечение над их головами… Всё это словно спрашивало:
— Кто ты?
— Куда ты идёшь, с какой целью?
— Чего же ты хочешь?
Купол храма ещё не был закончен. Среди высоко поднятых стропил виднелся глубокий омут неба. В омуте кувыркалась большая звезда с семью плавниками.
Игорь рухнул на колени. Воздел к звезде руки.
— Господи, — прошептал Игорь. — Прости меня, Господи!
Ответом было два ослепительных разряда молнии.
— Восемьсот пятьдесят, — сказал Матадор.
Нужно штурмовать комнату 850.
Либо там находится склад, куда пушеры приходят за Акварелью.
Либо там сидит диспетчер. С него можно разматывать настоящую цепочку. Выходить на серьёзную рыбу.
Матадор указал одному Саше оставаться на месте, а другому идти следом. Матадор сделал три тигриных шага-прыжка, взлетел в воздух, вышиб плечом дверь и укатился кубарем вглубь комнаты.
В ту же секунду раздался стеклянный звон, из комнаты повалил клубами вонючий дым.
Кто-то взорвал пакет с густым и очень слезоточивым газом. Матадор успел заметить утопающим в дыму зрением, что в дверь метнулась стремительная тень. Матадор нырнул было следом, но с той стороны, где только что грохнуло стекло, грохнул теперь и пистолетный выстрел. И раздалась резкая команда:
— Стоять, ни с места!
Пуля обожгла Матадору ухо, на рукав ему капнула тёплая капля. Матадор сгруппировался, прыгнул в угол, сжимая руками ТТ. Что-то заставило его повременить с ответным выстрелом.
В грудь Матадора уткнулось дуло пистолета.
Дым быстро уходил через разбитое окно и выбитую дверь.
Перед Матадором стоял Серёжа Сафин. Весь помятый, в чёрной смоле и белом порошке.
— Ну у тебя и рожа, Башкир, — устало сказал Матадор. — Как ты сюда попал?
К Сафину дар речи вернулся на мгновение позже:
— Шёл по следу маски с твоего факса.
Глава восьмая
Шестьдесят шесть лет назад в семье офицера Генерального штаба Николая Анисимова родился страшный ребёнок.
На теле ребёнка не было ни одного волоска. Не было волос на голове, не было бровей и ресниц. При этом мальчик — его назвали Марленом, в честь Маркса и Ленина — обладал отменным аппетитом, богатырским здоровьем и зычным голосом.
— Уродец родился, быть беде, головы не сносить, — шушукалась с соседками Анна Петровна, няня старшей дочки, Маши. — Лысое, дьявольское отродье.
Через три месяца Маша утонула в Патриарших прудах, а гулявшая с ней Анна Петровна, не дожидаясь возмездия, бросилась под колёса первого попавшегося автомобиля. Как на грех, за рулём оказался родной брат Николая Анисимова Александр, который после этого происшествия повредился в уме и остаток жизни провёл в больнице имени Кащенко.
Когда Марлену исполнился год, за отцом приехал чёрный воронок. И ни звука больше, ни слуха, ни письма.
Мать, как жену изменника Родины, этапировали строить Беломорканал, где она сгинула очень быстро.
Маленького Марлена определили в детский дом в Калуге. Дом вскоре сгорел. В огне погибли все воспитанники, воспитатели и пожарники. Только Марлен Анисимов целым и невредимым выбрался из огня.
Так было и дальше. На людей, которые связывали с ним свою судьбу, сыпались несчастья. Гибли соратники, начальники, подчинённые, скопытились две жены. Без связей, с испорченной анкетой, без малейшего намёка на личное обаяние, Анисимов забирался все выше и выше.
Шесть лет назад, после августа 91-го, он возглавил Силовое Министерство. Все эти годы он находился под постоянным огнём сокрушительной критики. За коррумпированность, за дружбу с патриотами и коммунистами, за провалы операций в Чечне и Таджикистане.
В результате его стали называть главным претендентом на победу в следующих выборах. Президент намекал, что именно ему передаст бразды и административный ресурс. Пока не появился этот лубянский поганец Барышев…
Когда Марлен узнал, что на столе влиятельного комитетчика Барановского стоит череп, отлитый из лубянских пуль, он прошипел сквозь зубы:
— Там есть пуля, которой убили отца.
Самым заветным его желанием было поглотить Лубянку Силовым Министерством. Пройти, хозяйски позвякивая ключами, по легендарным подвалам и этажам.
Сегодня генерал Дубичев, курировавший тайное и самое опасное предприятие Марлена, Акварель, привёл маленького лопоухого человека. Этот лопоухий был одним из главных приводных ремней всей афёры с мухоморами и героином.
Не отвечая на приветствия, Марлен Николаевич с ходу бросил в лицо Дубичеву вопрос:
— Что произошло на Ленинском?
Дубичев провёл ладонью по лицу, словно вопрос имел вес и плоть. Ушиб его или обрызгал.
— Разгромили небольшой склад в гостинице. В шесть утра. Не спится нашим друзьям с площади Дзержинского. Номер снимал герр Ханс Шульц, гражданин Германии. Вернее, лицо под таким именем. С ним всё обошлось.
— Погибло? — спросил Анисимов.
— Лицо? Погибло.
— Чисто погибло?
— Чище не бывает. Повязали двух пацанов, которые знали только Шульца… Всё в порядке, шеф.
Анисимов внимательно посмотрел на Дубичева маленькими бесцветными глазами, которые едва заметны были на огромной блестящей голове. Как два таракана-альбиноса на кухонном кафеле. Дубичев выдержал взгляд.
— Хорошо. Давайте о главном.
Главное касалось таинственных файлов погибшего депутата Значкова. Вице-премьер Барышев — гэбэшник, снюхавшийся с либерал-педократами, выдрал из его рук злосчастный компьютер и передал его своим пакостникам.
Глаза-тараканы перебежали на лопоухого гостя. Какая-то простая у него фамилия… Как мычание…
— Всего в секретной папке Значкова обнаружено тридцать четыре документа… — гость принял взгляд генерала за приказ начинать. — Пятнадцать из них…
— Как к вам попали файлы? — резко перебил Анисимов.
Он с детства терпеть не мог цифр. Любое математическое действие вызывало у него головную боль. В Силовом Министерстве даже циферблаты на часах были только с рисками и кружочками.
На дверях его квартиры в доме Силового Министерства вместо цифры 11 были изображены барабанные палочки.
«И деньги не надо считать, — говорил генерал Анисимов, — Надо просто знать, где записана сумма. Всё остальное можно сказать словами…»
— В Государственной Думе, — объяснил гость, — все компьютеры соединены в сеть. Мы не смогли взломать файлы, но поставили там небольшую программку, которая… Которая, когда файлы были открыты, сразу скопировала их по сети на нашу машину.
— А они знают, что она это сделала? — спросил Анисимов.
— Они могут узнать, что какая-то операция копирования прошла, что файлы ушли, но всё равно не узнают, куда.
— Хорошо, — пробормотал генерал Анисимов.
— Есть у нас там свой маленький компьютерный гений… Чемпион Думы по компьютерным играм. Коммунист, кстати сказать… — гость, почувствовав, что генерал доволен, улыбнулся и заговорил несколько игривым тоном.
— Не расслабляться, — вдруг негромко, но чётко произнёс генерал Дубичев. Он лучше знал характер своего шефа.
— Про меня что-нибудь есть? — осведомился Анисимов.
— Нет.
— Про Министерство?
— Есть записи, о том, что ходят какие-то слухи… Ничего конкретного. Никаких фамилий, от кого информация. Никаких цифр. Вот распечатка…
— Лажа, — сказал Дубичев, уловив вопросительный взгляд Анисимова. — Детский сад. В сортир.
— Оставь, я потом посмотрю, — отказался читать Анисимов. — Ну хоть что-нибудь интересное там есть?
Генерал Дубичев не удержался и хмыкнул. Лицо его стало необычайно торжественным.
— Подробный проект Закона о легализации лёгких наркотиков в России. То, что Значков собирался докладывать в комитете. И экономическое обоснование соответствующего бизнеса. На десятки миллиардов долларов в год…
Генерал Анисимов даже привстал в своём кресле.
— И что же, он сам собирался открывать такой бизнес?
— Он говорил об этом с Барышевым. Имеются подробные записи об их контактах. О чём шла речь, какого числа…
Генерал Анисимов некоторое время молчал. Потом кивнул Дубичеву, которому очень хотелось высказаться:
— Твои соображения. На горизонте у тебя теперь орден и чемодан.
— Сегодня надавим на прокуратуру, чтобы она потребовала от ФСБ предоставить содержание файлов. Если не дают, поднимаем бучу. Сливаем в прессу. Гасим Барышева. За наркотики ему Президент открутит тыкву, не глядя. Всё, нету Барышева, Марлен Николаевич. Нету!
— Твоими бы устами, — вздохнул Анисимов.
— Железно, — покачал головой Дубичев. — Защитник анаши в России — говносос. Без вариантов.
— Надо припомнить репрессии, ГУЛАГ… Для интеллигенции статью надо — вчераЛубянка убила этого… Муделыптама, сего дня выступает за наркотики. Пусть Огарёв… А, ну да. Пусть другой. Завтра утром план атаки на Барышева — ко мне на стол. Здесь много будет зависеть от твоего шефа…
Последние слова министр адресовал ушастому гостю.
— Вам нужно с ним подробно поговорить, — отозвался гость. — Нужна ваша поддержка в Выборге…
— Никаких проблем, я уже сказал. Работай с Дубичевым, он всё сделает… Я сам на денёк заскочу.
— Спасибо. И ещё — судьба разработок Значкова по марихуане…
— Топим Барышева, тебе же сказали, — не понял генерал Дубичев.
— Погоди, не лезь, — оборвал его Анисимов. — Ты имеешь в виду…
— Да. Попозже. По той же схеме: легальный бизнес с десятками миллиардов оборота. Уже не под барышевским патронажем, а под чьим-то другим. Об этом мой шеф и хочет с вами поговорить.
Анисимов держал паузу секунд двадцать.
— Понял, — сказал Анисимов, — Буду думать. Всё?
— Последний вопрос. Вам, наверное, знакомо такое имя — Матадор?
Матадор не верил в успех «охоты на маску». Именно поэтому Сафин решил допасти эту историю. Очень уж хотелось утереть Матадору хотя бы одну ноздрю.
Крутых специалистов по маскам в Москве было человек пять. Теряя драгоценное время, Сафин выслушивал длиннющие лекции о масках комедии дель-арте и о масках венецианского карнавала.
Обнаруживая нового человека, который вынужден слушать их бредни, специалисты кровожадно потирали ручки, заваривали в коллекционном чайничке какой-нибудь экзотический чай и пускались во все тяжкие. Слово за слово, членом по столу…
«Вроде умные люди, — рассуждал Сафин, давясь на очередной лекции зелёным чаем, — а не понимают, что перед ними всего лишь башкир-комитетчик, который не знает половины произносимых слов и срать хотел кабачковой икрой на все их археологические восторги…»
Какой-то толк от этих встреч всё-таки вышел. Трое специалистов уверяли, что корни квадратной маски следует искать в Африке.
— Вам страшно повезло, — заявил Сафину последний специалист, здоровенный детина двухметрового роста с тоненьким голоском. Сафин сразу заподозрил в нём еврепида. — Сейчас в Москве гостит сэр Майкл Додж, крупнейший авторитет именно в области африканских масок… Интереснейшей судьбы человек — сразу после второй мировой войны он вместе с матерью, герцогиней…
Авторитет жил в гостинице «Спринт». Принял он Сафина радушно и гостеприимно. Сразу сообщил, что привёз с собой в Москву совершенно изумительный чай, который продают в Лондоне в одном маленьком магазинчике, который…
Только через два часа Серёга выудил нужные подробности: где именно в Южной Африке и при каких ритуалах используются маски, похожие на ту, что факсанули Матадору.
«Матадор где-то там околачивался, — думал Сафин, спускаясь по лестнице, — невелик улов, но всё лее какая-то информация…»
— Точно тебе говорю: скоро все пересядут на Акварель. Прикинь, дешевизна — раз, вена целая — два… — голос за углом заставил Сафина спрятаться в нишу рядом с лифтом.
Мимо прошли два прыщавых тинейджера.
— Красного цвета — три…
— Мне хоть цвета крокодильих мудей, лишь бы пёрло…
Парни скрылись в номере 850. Сафин огляделся: у номера сходилось два коридора, в одном из них шёл ремонт. Сафин побродил в наступившей темноте по заваленным мусором комнатам и вышел на балкон — наискосок от нехорошего номера.
От балкона до балкона — метра три по воздуху. Можно прыгнуть. Конечно, не в такой темноте.
На кровати в 850-м лежал седовласый человек средних лет, читал книгу. Прыщавые уже ушли. Потом один из них вернулся. Седовласый вынул из чемодана пузырёк, вручил парню, а чемодан аккуратно закрыл двумя ключиками.
Тот же набор действий вскоре повторился ещё раз. Через полтора часа — ещё. Иногда седовласый откладывал книгу, спускал штаны, вяло дрочил, отирал сперму носовым платком и вновь брался за чтение.
Уже за полночь Сафин решил, что ничего нового не произойдёт, пора связываться с Матадором. Отсюда он позвонить не мог. Сел в трубе аккумулятор.
Дверь, через которую он попал в ремонтирующийся номер, оказалась запертой. Выбивать её в кромешной тьме значило устроить безумный грохот.
«Сучья плесень», — сказал самому себе Сафин, имея в виду не то дверь, не то саму жизнь. Он нащупал в глубине комнаты что-то мягкое, лёг и заснул.
Очнулся он, когда в номере 850 шарахнул взрывпакет.
Не успев толком проснуться, Сафин обнаружил себя летящим над бездной.
По Ленинскому проспекту ехала красная поливальная машина.
Руки почувствовали крепкие железные прутья. Не прерывая полёта, Сафин развернулся спиной вперёд и со стеклянным грохотом влетел в окно номера 850.
Седовласый человек, проходящий по гостиничным документам как Ханс Шульц, лежал у батареи центрального отопления. Из маленькой ранки в виске текла тёмная струйка.
— Смотри, кровь коричневая, — указал Рундуков, — Фашистское отродье. Дедушка, небось, печи топил в Майданеке… Чего ж ты, мудак, свидетеля ухлопал? Где мы теперь нового возьмём?
Последний вопрос адресовался оперативнику Саше. Тот развёл руками. Претензий к нему быть не могло.
Он сработал грамотно. Мягкая подсечка, и пробкой вылетевший из загазованного номера беглец растянулся на полу. Кто же мог знать, что он угодит башкой аккуратненько в батарею?
Матадор едва устоял на ногах от неожиданного головокружения, отошёл к окну, упёрся лбом в прохладное стекло.
С неба, сверху, откуда-то издалека нёсся на него с огромной скоростью непонятный тёмный предмет.
Матадор не успел даже разглядеть очертаний предмета, который вырос за время стремительного полёта в сотни раз, затмил весь горизонт… и это уже не таинственный предмет нёсся на Матадора, а Матадор падал, проваливался в него…
Какой знакомый запах… Тонкая смесь ароматов крови, слизи и жимолости… Так пахнет Арина!
Стены мягкой, влажной пещеры, в которую попал Матадор, ярко озарились. Словно включили скрытую подсветку.
Волшебная картина. Матадор впервые видел влагалище изнутри.
Розовые стены в рубчик, какие-то оспины и выщерблины, красные и коричневые пятна, белесые маленькие присоски, пульсирующие синие и алые кровеносные сосуды… Стены постоянно выделяли чавкающую скользкую смазку. Бурые складки плоти, уходящие дальше и дальше, вглубь, совсем вглубь… И всё это искрится, сверкает, играет тенями, переливается, бурлит, живёт!
— Что делать будем, командир? — спросил за спиной Сафин.
Матадор оторвался от окна, отступил вглубь коридора, нажал кнопку на телефоне.
— Мне срочно нужен ордер на обыск директора гостиницы «Спринт»… Я первый, приём.
— Мыльный, — глухо сказал генерал Барановский через несколько секунд. — Без этикетки.
«Фальшивый. И я тебе его не давал», — значило это в переводе с оперативного языка на…
На менее оперативный.
Игорь с удивлением обнаружил, что спал одетым. Такое с ним случалось крайне редко, и обычно по пьянке.
Но вчера он не пил. Вчера он пустился в какое-то долгое путешествие…
Да, был в Храме, хотел увидеть Бога, но увидел только молнии. Молнии, посланные ему на погибель?
Что это за бумаги валяются на полу? Формулы, схемы…
Да, да. Ночью, вернувшись домой, он рисовал формулы. Такое с ним бывало много лет назад. Вскакивал ночью, чтобы записать приснившуюся формулу.
Ему снились формулы. Это было очень давно.
Что же случилось ночью? Что это нарисовано на бумаге? Зачем это на ней нарисовано?
Игорь бросил листок. Всё те же отрубленные головы. Он рисовал ночью отрубленные головы.
Игорь бросил листок. Потом снова поднял. Головы катятся словно бы с крыльца, со ступенек… Как в песне… И тут же поставлен значок вращательного движения. Головы одновременно кружатся вокруг своей оси.
Игорь вскочил с дивана. Он всё вспомнил.
Давным-давно, ещё в аспирантуре, Игорь разрабатывал новый способ ускорения электрохимических процессов. Нужно было заставить электроны перескакивать в атоме с уровня на уровень не последовательно, а как бы через две ступеньки сразу. Это увеличило бы энергетический потенциал не в два, а в десять раз.
Такого эффекта можно было добиться, одновременно увеличивая скорость вращения электрона вокруг его паршивой оси. Причём эта увеличенная скорость должна быть не постоянной, но всё время меняться.
«Как если бы отрубленная голова катилась по ступенькам и что-то говорила. И в зависимости от того, что она говорит, менялась бы скорость вращения…» — он же сам тогда придумал такую загадочную метафору! Как он мог забыть!
Одно время Игорю казалось, что он сможет заставить электроны вращаться. Иногда ему казалось, что он находится в двух шагах от разгадки. Всего лишь одна короткая, но мощная формула…
Потом он повзрослел и понял, что пытаться решить такую задачу — всё равно, что изобретать вечный двигатель.
А ночью ему показалось, что он нащупал решение.
Конечно, нужно ещё проверить, сможет ли оно работать на конкретном материале…
У Игоря не сохранилось никаких старых разработок, — столько лет пролетело… Да, но они сохранились в архиве его института!
Уже через полчаса толстая архивистка Ира вручала ему запылённую папку. Его собственный годовой отчёт пятнадцатилетней давности.
— Постой, — сказала Ира, — я вытру пыль. Это невозможно листать… Сейчас я возьму тряпку.
Тряпку Ира хранила не под архивной стойкой, а на стеллаже за спиной, на нижней полке. Это позволяло ей поворачиваться и нагибаться, открывая взору собеседника громадные ляжки.
Этим приёмом Ира пользовалась на памяти Игоря уже лет десять. Зимой и летом короткой юбкой и глубоким декольте стокилограммовая Ира приманивала любовников. Среди сотрудников института находились желающие провести с ней ночь или трахнуть её после работы прямо в архиве, за стеллажами.
Когда кто-нибудь жарил Иру в архиве, она гудела на пол-института, как начищенная иерихонская труба.
Десять лет Игорь избегал ириных прелестей. Но сейчас он вдруг почувствовал, что содержимое его трусов становится плотнее и твёрже.
«Вместе с научным пылом возвращаются юношеские желания, ничего тут странного нет», — подумал Игорь.
Когда Ира передавала ему папку, вывалив по своему обычаю на стойку сдобные титьки-караваи, Игорь нащупал через ткань платья её сосок. Ира довольно мурлыкнула. Формулы радостно бросились к Игорю с пожелтевших страниц. Будто они расстались только вчера. Он сразу вспомнил и логику своих рассуждений, и уязвимые места, и удачные фрагменты, на которые он возлагал особые надежды.
Но самым удивительным казалось то, что ночные догадки работали. Нужно было проверять и перепроверять, делать специальную программу для компьютера, проводить эксперименты, но главное Игорь уже понял. Он придумал что-то совершенно новое.
Ему захотелось посмотреть ещё один свой годовой отчёт: проверить кое-какие соображения. Но отчёта на месте не оказалось.
— Где же он? — удивился Игорь. — Кому понадобилась эта макулатура?
— Вон, посмотри туда, — Ира буквально навалилась грудью на Игоря и тяжело дышала ему в лицо, — видишь, мужик с бородой… С самого утра читает бумаги по началу восьмидесятых. Его директор привёл, велел дать всё, что ни попросит. Твои бумаги читает, Мирзоева, группы Погорельского…
Игорю вдруг стало жарко. Мирзоев и группа Погорельского занимались смежными проблемами: воздействием различных веществ на психику вероятного противника…
Игорю стало жарко. Крупный породистый еврей, деловито просматривающий у дальних стеллажей стопку документов, очень ему не понравился. Очень…
Матадор показал на пальцах: восемь.
«Направо и опять направо», — сообщил голос в наушниках, когда Матадор с парнями — кажется, их обоих звали Сашами — ступил на площадку восьмого этажа.
Гостиничный коридор был пуст. Вдали раздались шаги: пушер, получив дозу для Коноплянникова, уходил к лифту.
Месть.
Игорь произнёс это слово медленно, перекатывая на языке каждую букву.
Какое странное слово. Место… Есть… Месса…
Если он, Игорь Кузнецов , захочет, голова толстого подонка Янаулова отскочит от шеи, как пробка от бутылки.
Игорь однажды видел убийцу мамы вблизи. Лет пять назад отмечался юбилей института, припёрлась делегация правительства Москвы.
Янаулов сидел в президиуме с краю, дремал, иногда посматривал в зал узкими маслянистыми глазками. Захотел выпить минеральной водички, но бутылку, которая стояла на его конце стола, забыли открыть.
Игорь следил за Янауловым, сжав губы. От ненависти и бессилия.
Янаулов посмотрел, далеко ли другая бутылка. Нахмурился. Далеко. Обернулся: нет ли кого, попросить открыть. Нет никого.
Тогда Янаулов покачал головой и удивительно легко сковырнул пробку волосатым большим пальцем. Пробка юркнула под стол.
Вот так же может полететь и его голова.
У Янаулова дачи, квартиры, деньги, толстые волосатые пальцы. Толстожопые бляди. Счета в банках. Машины.
А он, Игорь Кузнецов , захочет, только щёлкнет своими хрупкими пальчиками — и голова Янаулова покатится по ступенькам. Как миленькая…
Он уже передал чёрному человеку Максиму последние разработки. И уже получил маленький пластмассовый прямоугольник. Банковскую карточку, в которой непостижимым образом умещалось сто тысяч долларов. Целое состояние.
— Я бы на вашем месте всё же уехал, — советовал ему чёрный человек. — Что вам тут делать? Перенервничаете, наделаете глупостей. Поезжайте. Мир посмотрите. Вы ведь не были за границей?
— Ну, не считая школьной поездки в Чехословакию…
— И что же вы ещё думаете? Собирайте манатки. Покатаетесь по миру год-другой-третий, вспомните молодость, баб потрахаете… Потом я вас пристрою в какую-нибудь хорошую лабораторию по близкой специальности.
— Я не знаю… Мне нужно решиться…
— На что решиться? Баб потрахать? Так она трусья скинет, всё само и решится, и разрешится.
— Как-то вы… Я не знаю….
— Ну извините, Игорь, извините. Можете никого не трахать. Но с деньгами, кстати, вам в России делать нечего. Первый же торгаш, у которого вы захотите купить тачку или хотя бы «Паркер» с золотым пером, поймёт, что вы полный лох, и отнимет у вас все бабки… Вы уж не обижайтесь…
Деньги… Да, деньги.
На столе валялась стодолларовая бумажка. Это само по себе было странно.
Не пряталась между страницами книги, не таилась в дальнем ящике комода, а валялась на столе как три рубля.
Президент Франклин мотнул тройным подбородком.
Презрительно шлёпнул подобранными губами.
Отваливай, дескать. Свободен.
Игорь вышел на улицу и долго-долго брёл, не разбирая дороги. Дважды попал под дождь и едва не угодил под большой зелёный автомобиль, который потом долго стоял на перекрёстке, пока Игорь не скрылся за поворотом.
В воздухе поплыли глухие тягучие звуки, словно бы доносившиеся из могилы. Кто-то пел — очень тихо, но до жути внятно:
Песня… Она всплыла на волнах памяти из легендарных глубин. Когда Игорь был совсем маленьким, к отцу иногда приходил в гости юродивый певец — нелепый человек с козлиной бородкой и в тёмных очках — и пел, выл, раскачиваясь на стуле, пронзительные песни…
А как с третьего крыльца
Всё от Стеньки-подлеца
Мелким бесом, красным листом,
Да с прихлюпом, да с присвистом
Да с ухмылкой на губах,
С синим языком в зубах,
Ах, катьмя-катились сгубленные
Головы отрубленные…
И эту, про отрубленные головы — точно!
Господи, как давно это было! И что сейчас с этим несчастным певцом?
Уже в полной темноте он обнаружил себя на какой-то большой стройке. Перед ним были распахнуты высокие ворота.
Вошёл и ахнул. Это оказался огромный и почти пустой православный Храм. В центре стояли в коленопреклонённых позах серые бетономешалки. Среди разбросанного по всему полу строительного мусора горели тут и там восковые свечи.
С прекрасных сводов на Игоря внимательно глядели ангелы и апостолы. Их просветлённые лики, фарфоровое свечение над их головами… Всё это словно спрашивало:
— Кто ты?
— Куда ты идёшь, с какой целью?
— Чего же ты хочешь?
Купол храма ещё не был закончен. Среди высоко поднятых стропил виднелся глубокий омут неба. В омуте кувыркалась большая звезда с семью плавниками.
Игорь рухнул на колени. Воздел к звезде руки.
— Господи, — прошептал Игорь. — Прости меня, Господи!
Ответом было два ослепительных разряда молнии.
— Восемьсот пятьдесят, — сказал Матадор.
Нужно штурмовать комнату 850.
Либо там находится склад, куда пушеры приходят за Акварелью.
Либо там сидит диспетчер. С него можно разматывать настоящую цепочку. Выходить на серьёзную рыбу.
Матадор указал одному Саше оставаться на месте, а другому идти следом. Матадор сделал три тигриных шага-прыжка, взлетел в воздух, вышиб плечом дверь и укатился кубарем вглубь комнаты.
В ту же секунду раздался стеклянный звон, из комнаты повалил клубами вонючий дым.
Кто-то взорвал пакет с густым и очень слезоточивым газом. Матадор успел заметить утопающим в дыму зрением, что в дверь метнулась стремительная тень. Матадор нырнул было следом, но с той стороны, где только что грохнуло стекло, грохнул теперь и пистолетный выстрел. И раздалась резкая команда:
— Стоять, ни с места!
Пуля обожгла Матадору ухо, на рукав ему капнула тёплая капля. Матадор сгруппировался, прыгнул в угол, сжимая руками ТТ. Что-то заставило его повременить с ответным выстрелом.
В грудь Матадора уткнулось дуло пистолета.
Дым быстро уходил через разбитое окно и выбитую дверь.
Перед Матадором стоял Серёжа Сафин. Весь помятый, в чёрной смоле и белом порошке.
— Ну у тебя и рожа, Башкир, — устало сказал Матадор. — Как ты сюда попал?
К Сафину дар речи вернулся на мгновение позже:
— Шёл по следу маски с твоего факса.
Глава восьмая
Демонический Министр — «Таместь пуля, которой убили отца» — Чемпион Думы по компьютерным играм оказался коммунистом — Коричневая кровь немецкого гражданина — Матадорвпервые видит влагалище изнутри — Крыльцо для электронов — Дикий чечен по прозвищу Кинг-Конг — Гаев жаждет депутатской неприкосновенности — Голову Янаулову, пожалуй, не отрежут, но легче ему от этого не станет
На теле ребёнка не было ни одного волоска. Не было волос на голове, не было бровей и ресниц. При этом мальчик — его назвали Марленом, в честь Маркса и Ленина — обладал отменным аппетитом, богатырским здоровьем и зычным голосом.
— Уродец родился, быть беде, головы не сносить, — шушукалась с соседками Анна Петровна, няня старшей дочки, Маши. — Лысое, дьявольское отродье.
Через три месяца Маша утонула в Патриарших прудах, а гулявшая с ней Анна Петровна, не дожидаясь возмездия, бросилась под колёса первого попавшегося автомобиля. Как на грех, за рулём оказался родной брат Николая Анисимова Александр, который после этого происшествия повредился в уме и остаток жизни провёл в больнице имени Кащенко.
Когда Марлену исполнился год, за отцом приехал чёрный воронок. И ни звука больше, ни слуха, ни письма.
Мать, как жену изменника Родины, этапировали строить Беломорканал, где она сгинула очень быстро.
Маленького Марлена определили в детский дом в Калуге. Дом вскоре сгорел. В огне погибли все воспитанники, воспитатели и пожарники. Только Марлен Анисимов целым и невредимым выбрался из огня.
Так было и дальше. На людей, которые связывали с ним свою судьбу, сыпались несчастья. Гибли соратники, начальники, подчинённые, скопытились две жены. Без связей, с испорченной анкетой, без малейшего намёка на личное обаяние, Анисимов забирался все выше и выше.
Шесть лет назад, после августа 91-го, он возглавил Силовое Министерство. Все эти годы он находился под постоянным огнём сокрушительной критики. За коррумпированность, за дружбу с патриотами и коммунистами, за провалы операций в Чечне и Таджикистане.
В результате его стали называть главным претендентом на победу в следующих выборах. Президент намекал, что именно ему передаст бразды и административный ресурс. Пока не появился этот лубянский поганец Барышев…
Когда Марлен узнал, что на столе влиятельного комитетчика Барановского стоит череп, отлитый из лубянских пуль, он прошипел сквозь зубы:
— Там есть пуля, которой убили отца.
Самым заветным его желанием было поглотить Лубянку Силовым Министерством. Пройти, хозяйски позвякивая ключами, по легендарным подвалам и этажам.
Сегодня генерал Дубичев, курировавший тайное и самое опасное предприятие Марлена, Акварель, привёл маленького лопоухого человека. Этот лопоухий был одним из главных приводных ремней всей афёры с мухоморами и героином.
Не отвечая на приветствия, Марлен Николаевич с ходу бросил в лицо Дубичеву вопрос:
— Что произошло на Ленинском?
Дубичев провёл ладонью по лицу, словно вопрос имел вес и плоть. Ушиб его или обрызгал.
— Разгромили небольшой склад в гостинице. В шесть утра. Не спится нашим друзьям с площади Дзержинского. Номер снимал герр Ханс Шульц, гражданин Германии. Вернее, лицо под таким именем. С ним всё обошлось.
— Погибло? — спросил Анисимов.
— Лицо? Погибло.
— Чисто погибло?
— Чище не бывает. Повязали двух пацанов, которые знали только Шульца… Всё в порядке, шеф.
Анисимов внимательно посмотрел на Дубичева маленькими бесцветными глазами, которые едва заметны были на огромной блестящей голове. Как два таракана-альбиноса на кухонном кафеле. Дубичев выдержал взгляд.
— Хорошо. Давайте о главном.
Главное касалось таинственных файлов погибшего депутата Значкова. Вице-премьер Барышев — гэбэшник, снюхавшийся с либерал-педократами, выдрал из его рук злосчастный компьютер и передал его своим пакостникам.
Глаза-тараканы перебежали на лопоухого гостя. Какая-то простая у него фамилия… Как мычание…
— Всего в секретной папке Значкова обнаружено тридцать четыре документа… — гость принял взгляд генерала за приказ начинать. — Пятнадцать из них…
— Как к вам попали файлы? — резко перебил Анисимов.
Он с детства терпеть не мог цифр. Любое математическое действие вызывало у него головную боль. В Силовом Министерстве даже циферблаты на часах были только с рисками и кружочками.
На дверях его квартиры в доме Силового Министерства вместо цифры 11 были изображены барабанные палочки.
«И деньги не надо считать, — говорил генерал Анисимов, — Надо просто знать, где записана сумма. Всё остальное можно сказать словами…»
— В Государственной Думе, — объяснил гость, — все компьютеры соединены в сеть. Мы не смогли взломать файлы, но поставили там небольшую программку, которая… Которая, когда файлы были открыты, сразу скопировала их по сети на нашу машину.
— А они знают, что она это сделала? — спросил Анисимов.
— Они могут узнать, что какая-то операция копирования прошла, что файлы ушли, но всё равно не узнают, куда.
— Хорошо, — пробормотал генерал Анисимов.
— Есть у нас там свой маленький компьютерный гений… Чемпион Думы по компьютерным играм. Коммунист, кстати сказать… — гость, почувствовав, что генерал доволен, улыбнулся и заговорил несколько игривым тоном.
— Не расслабляться, — вдруг негромко, но чётко произнёс генерал Дубичев. Он лучше знал характер своего шефа.
— Про меня что-нибудь есть? — осведомился Анисимов.
— Нет.
— Про Министерство?
— Есть записи, о том, что ходят какие-то слухи… Ничего конкретного. Никаких фамилий, от кого информация. Никаких цифр. Вот распечатка…
— Лажа, — сказал Дубичев, уловив вопросительный взгляд Анисимова. — Детский сад. В сортир.
— Оставь, я потом посмотрю, — отказался читать Анисимов. — Ну хоть что-нибудь интересное там есть?
Генерал Дубичев не удержался и хмыкнул. Лицо его стало необычайно торжественным.
— Подробный проект Закона о легализации лёгких наркотиков в России. То, что Значков собирался докладывать в комитете. И экономическое обоснование соответствующего бизнеса. На десятки миллиардов долларов в год…
Генерал Анисимов даже привстал в своём кресле.
— И что же, он сам собирался открывать такой бизнес?
— Он говорил об этом с Барышевым. Имеются подробные записи об их контактах. О чём шла речь, какого числа…
Генерал Анисимов некоторое время молчал. Потом кивнул Дубичеву, которому очень хотелось высказаться:
— Твои соображения. На горизонте у тебя теперь орден и чемодан.
— Сегодня надавим на прокуратуру, чтобы она потребовала от ФСБ предоставить содержание файлов. Если не дают, поднимаем бучу. Сливаем в прессу. Гасим Барышева. За наркотики ему Президент открутит тыкву, не глядя. Всё, нету Барышева, Марлен Николаевич. Нету!
— Твоими бы устами, — вздохнул Анисимов.
— Железно, — покачал головой Дубичев. — Защитник анаши в России — говносос. Без вариантов.
— Надо припомнить репрессии, ГУЛАГ… Для интеллигенции статью надо — вчераЛубянка убила этого… Муделыптама, сего дня выступает за наркотики. Пусть Огарёв… А, ну да. Пусть другой. Завтра утром план атаки на Барышева — ко мне на стол. Здесь много будет зависеть от твоего шефа…
Последние слова министр адресовал ушастому гостю.
— Вам нужно с ним подробно поговорить, — отозвался гость. — Нужна ваша поддержка в Выборге…
— Никаких проблем, я уже сказал. Работай с Дубичевым, он всё сделает… Я сам на денёк заскочу.
— Спасибо. И ещё — судьба разработок Значкова по марихуане…
— Топим Барышева, тебе же сказали, — не понял генерал Дубичев.
— Погоди, не лезь, — оборвал его Анисимов. — Ты имеешь в виду…
— Да. Попозже. По той же схеме: легальный бизнес с десятками миллиардов оборота. Уже не под барышевским патронажем, а под чьим-то другим. Об этом мой шеф и хочет с вами поговорить.
Анисимов держал паузу секунд двадцать.
— Понял, — сказал Анисимов, — Буду думать. Всё?
— Последний вопрос. Вам, наверное, знакомо такое имя — Матадор?
Матадор не верил в успех «охоты на маску». Именно поэтому Сафин решил допасти эту историю. Очень уж хотелось утереть Матадору хотя бы одну ноздрю.
Крутых специалистов по маскам в Москве было человек пять. Теряя драгоценное время, Сафин выслушивал длиннющие лекции о масках комедии дель-арте и о масках венецианского карнавала.
Обнаруживая нового человека, который вынужден слушать их бредни, специалисты кровожадно потирали ручки, заваривали в коллекционном чайничке какой-нибудь экзотический чай и пускались во все тяжкие. Слово за слово, членом по столу…
«Вроде умные люди, — рассуждал Сафин, давясь на очередной лекции зелёным чаем, — а не понимают, что перед ними всего лишь башкир-комитетчик, который не знает половины произносимых слов и срать хотел кабачковой икрой на все их археологические восторги…»
Какой-то толк от этих встреч всё-таки вышел. Трое специалистов уверяли, что корни квадратной маски следует искать в Африке.
— Вам страшно повезло, — заявил Сафину последний специалист, здоровенный детина двухметрового роста с тоненьким голоском. Сафин сразу заподозрил в нём еврепида. — Сейчас в Москве гостит сэр Майкл Додж, крупнейший авторитет именно в области африканских масок… Интереснейшей судьбы человек — сразу после второй мировой войны он вместе с матерью, герцогиней…
Авторитет жил в гостинице «Спринт». Принял он Сафина радушно и гостеприимно. Сразу сообщил, что привёз с собой в Москву совершенно изумительный чай, который продают в Лондоне в одном маленьком магазинчике, который…
Только через два часа Серёга выудил нужные подробности: где именно в Южной Африке и при каких ритуалах используются маски, похожие на ту, что факсанули Матадору.
«Матадор где-то там околачивался, — думал Сафин, спускаясь по лестнице, — невелик улов, но всё лее какая-то информация…»
— Точно тебе говорю: скоро все пересядут на Акварель. Прикинь, дешевизна — раз, вена целая — два… — голос за углом заставил Сафина спрятаться в нишу рядом с лифтом.
Мимо прошли два прыщавых тинейджера.
— Красного цвета — три…
— Мне хоть цвета крокодильих мудей, лишь бы пёрло…
Парни скрылись в номере 850. Сафин огляделся: у номера сходилось два коридора, в одном из них шёл ремонт. Сафин побродил в наступившей темноте по заваленным мусором комнатам и вышел на балкон — наискосок от нехорошего номера.
От балкона до балкона — метра три по воздуху. Можно прыгнуть. Конечно, не в такой темноте.
На кровати в 850-м лежал седовласый человек средних лет, читал книгу. Прыщавые уже ушли. Потом один из них вернулся. Седовласый вынул из чемодана пузырёк, вручил парню, а чемодан аккуратно закрыл двумя ключиками.
Тот же набор действий вскоре повторился ещё раз. Через полтора часа — ещё. Иногда седовласый откладывал книгу, спускал штаны, вяло дрочил, отирал сперму носовым платком и вновь брался за чтение.
Уже за полночь Сафин решил, что ничего нового не произойдёт, пора связываться с Матадором. Отсюда он позвонить не мог. Сел в трубе аккумулятор.
Дверь, через которую он попал в ремонтирующийся номер, оказалась запертой. Выбивать её в кромешной тьме значило устроить безумный грохот.
«Сучья плесень», — сказал самому себе Сафин, имея в виду не то дверь, не то саму жизнь. Он нащупал в глубине комнаты что-то мягкое, лёг и заснул.
Очнулся он, когда в номере 850 шарахнул взрывпакет.
Не успев толком проснуться, Сафин обнаружил себя летящим над бездной.
По Ленинскому проспекту ехала красная поливальная машина.
Руки почувствовали крепкие железные прутья. Не прерывая полёта, Сафин развернулся спиной вперёд и со стеклянным грохотом влетел в окно номера 850.
Седовласый человек, проходящий по гостиничным документам как Ханс Шульц, лежал у батареи центрального отопления. Из маленькой ранки в виске текла тёмная струйка.
— Смотри, кровь коричневая, — указал Рундуков, — Фашистское отродье. Дедушка, небось, печи топил в Майданеке… Чего ж ты, мудак, свидетеля ухлопал? Где мы теперь нового возьмём?
Последний вопрос адресовался оперативнику Саше. Тот развёл руками. Претензий к нему быть не могло.
Он сработал грамотно. Мягкая подсечка, и пробкой вылетевший из загазованного номера беглец растянулся на полу. Кто же мог знать, что он угодит башкой аккуратненько в батарею?
Матадор едва устоял на ногах от неожиданного головокружения, отошёл к окну, упёрся лбом в прохладное стекло.
С неба, сверху, откуда-то издалека нёсся на него с огромной скоростью непонятный тёмный предмет.
Матадор не успел даже разглядеть очертаний предмета, который вырос за время стремительного полёта в сотни раз, затмил весь горизонт… и это уже не таинственный предмет нёсся на Матадора, а Матадор падал, проваливался в него…
Какой знакомый запах… Тонкая смесь ароматов крови, слизи и жимолости… Так пахнет Арина!
Стены мягкой, влажной пещеры, в которую попал Матадор, ярко озарились. Словно включили скрытую подсветку.
Волшебная картина. Матадор впервые видел влагалище изнутри.
Розовые стены в рубчик, какие-то оспины и выщерблины, красные и коричневые пятна, белесые маленькие присоски, пульсирующие синие и алые кровеносные сосуды… Стены постоянно выделяли чавкающую скользкую смазку. Бурые складки плоти, уходящие дальше и дальше, вглубь, совсем вглубь… И всё это искрится, сверкает, играет тенями, переливается, бурлит, живёт!
— Что делать будем, командир? — спросил за спиной Сафин.
Матадор оторвался от окна, отступил вглубь коридора, нажал кнопку на телефоне.
— Мне срочно нужен ордер на обыск директора гостиницы «Спринт»… Я первый, приём.
— Мыльный, — глухо сказал генерал Барановский через несколько секунд. — Без этикетки.
«Фальшивый. И я тебе его не давал», — значило это в переводе с оперативного языка на…
На менее оперативный.
Опять эта песня. Второй день.
Ах, катьмя-катились сгубленные
Головы отрубленные…
Игорь с удивлением обнаружил, что спал одетым. Такое с ним случалось крайне редко, и обычно по пьянке.
Но вчера он не пил. Вчера он пустился в какое-то долгое путешествие…
Да, был в Храме, хотел увидеть Бога, но увидел только молнии. Молнии, посланные ему на погибель?
Что это за бумаги валяются на полу? Формулы, схемы…
Да, да. Ночью, вернувшись домой, он рисовал формулы. Такое с ним бывало много лет назад. Вскакивал ночью, чтобы записать приснившуюся формулу.
Ему снились формулы. Это было очень давно.
Что же случилось ночью? Что это нарисовано на бумаге? Зачем это на ней нарисовано?
Игорь бросил листок. Всё те же отрубленные головы. Он рисовал ночью отрубленные головы.
Игорь бросил листок. Потом снова поднял. Головы катятся словно бы с крыльца, со ступенек… Как в песне… И тут же поставлен значок вращательного движения. Головы одновременно кружатся вокруг своей оси.
Игорь вскочил с дивана. Он всё вспомнил.
Давным-давно, ещё в аспирантуре, Игорь разрабатывал новый способ ускорения электрохимических процессов. Нужно было заставить электроны перескакивать в атоме с уровня на уровень не последовательно, а как бы через две ступеньки сразу. Это увеличило бы энергетический потенциал не в два, а в десять раз.
Такого эффекта можно было добиться, одновременно увеличивая скорость вращения электрона вокруг его паршивой оси. Причём эта увеличенная скорость должна быть не постоянной, но всё время меняться.
«Как если бы отрубленная голова катилась по ступенькам и что-то говорила. И в зависимости от того, что она говорит, менялась бы скорость вращения…» — он же сам тогда придумал такую загадочную метафору! Как он мог забыть!
Одно время Игорю казалось, что он сможет заставить электроны вращаться. Иногда ему казалось, что он находится в двух шагах от разгадки. Всего лишь одна короткая, но мощная формула…
Потом он повзрослел и понял, что пытаться решить такую задачу — всё равно, что изобретать вечный двигатель.
А ночью ему показалось, что он нащупал решение.
Конечно, нужно ещё проверить, сможет ли оно работать на конкретном материале…
У Игоря не сохранилось никаких старых разработок, — столько лет пролетело… Да, но они сохранились в архиве его института!
Уже через полчаса толстая архивистка Ира вручала ему запылённую папку. Его собственный годовой отчёт пятнадцатилетней давности.
— Постой, — сказала Ира, — я вытру пыль. Это невозможно листать… Сейчас я возьму тряпку.
Тряпку Ира хранила не под архивной стойкой, а на стеллаже за спиной, на нижней полке. Это позволяло ей поворачиваться и нагибаться, открывая взору собеседника громадные ляжки.
Этим приёмом Ира пользовалась на памяти Игоря уже лет десять. Зимой и летом короткой юбкой и глубоким декольте стокилограммовая Ира приманивала любовников. Среди сотрудников института находились желающие провести с ней ночь или трахнуть её после работы прямо в архиве, за стеллажами.
Когда кто-нибудь жарил Иру в архиве, она гудела на пол-института, как начищенная иерихонская труба.
Десять лет Игорь избегал ириных прелестей. Но сейчас он вдруг почувствовал, что содержимое его трусов становится плотнее и твёрже.
«Вместе с научным пылом возвращаются юношеские желания, ничего тут странного нет», — подумал Игорь.
Когда Ира передавала ему папку, вывалив по своему обычаю на стойку сдобные титьки-караваи, Игорь нащупал через ткань платья её сосок. Ира довольно мурлыкнула. Формулы радостно бросились к Игорю с пожелтевших страниц. Будто они расстались только вчера. Он сразу вспомнил и логику своих рассуждений, и уязвимые места, и удачные фрагменты, на которые он возлагал особые надежды.
Но самым удивительным казалось то, что ночные догадки работали. Нужно было проверять и перепроверять, делать специальную программу для компьютера, проводить эксперименты, но главное Игорь уже понял. Он придумал что-то совершенно новое.
Ему захотелось посмотреть ещё один свой годовой отчёт: проверить кое-какие соображения. Но отчёта на месте не оказалось.
— Где же он? — удивился Игорь. — Кому понадобилась эта макулатура?
— Вон, посмотри туда, — Ира буквально навалилась грудью на Игоря и тяжело дышала ему в лицо, — видишь, мужик с бородой… С самого утра читает бумаги по началу восьмидесятых. Его директор привёл, велел дать всё, что ни попросит. Твои бумаги читает, Мирзоева, группы Погорельского…
Игорю вдруг стало жарко. Мирзоев и группа Погорельского занимались смежными проблемами: воздействием различных веществ на психику вероятного противника…
Игорю стало жарко. Крупный породистый еврей, деловито просматривающий у дальних стеллажей стопку документов, очень ему не понравился. Очень…