Я прошел в переговорную, сел за стол (мимоходом уловил тонкий аромат любимой сотниковской туалетной воды «Hugo boss») и невидящим взглядом уставился на медикаменты перед собой. Звук выстрелов здесь был приглушенным.
Насквозь промокший, усталый... Сил не было ни на что.
– Артем, ты не молчи, рассказывай... У нас не так много времени.
Я медленно начал излагать – с того момента, как мы приехали в «Центральный». Закончил эпизодом встречи с Каламацким под балконом жилого дома. То, что он разглядел меня из банка, наблюдая за нападавшими, говорить, естественно, не стал.
Сотников спросил:
– Ты что-нибудь понимаешь?
– Да, – сказал я. – На примитивном уровне. Понимаю, что все плохо. Но не имею представления, когда конкретно это «плохо» на нас свалилось. Кто говорит – три дня назад, кто говорит – пять... Я ничего не знал до вчерашнего вечера, когда очнулся на полу в туалете супермаркета. Не понимаю, как мог забыть, что проводил своих на поезд в Москву накануне суточной смены, считая, что в городе неспокойно. Скажите: а совет директоров проводился? Или мне это тоже... привиделось? – Я посмотрел на Сотникова.
Шеф с видимым усилием кивнул и поморщился.
– Конечно, проводился. По дороге с совещания машина одного из членов совета директоров была обстреляна, убиты двое охранников, а сам он в тяжелом состоянии доставлен в больницу.
– А вы когда об этом узнали?
– Сразу. Позавчера, в пять вечера, через десять минут после нападения.
– Я ничего не знал...
– Считаешь, я должен был с тобой поделиться?
Я смешался:
– Да нет, но... Просто вчера утром, когда я заходил, вы были, как всегда, в нормальном настроении... День рождения собирались отмечать. После таких событий... Черт, все это очень странно!
– Знаешь, я могу подтвердить, что ты отправил своих в Москву.
– И вы тоже?!
– Утром, придя на смену, ты говорил со Стасом Павленко... Ну, вспоминай! Сказал, что проводил своих на поезд. Дескать, в городе неспокойно, и будет лучше, если пару месяцев они поживут у твоих друзей, еще имя назвал, странное такое...
– Ганс, – сказал я обреченно, – Владик Гансовский.
– Кажется. Он передал мне этот разговор вчера, уезжая на твои поиски в «Центральный».
– Я даже не могу выяснить, как они доехали!.. Виктор Владимирович, а почему вы отправили в «Центральный» Павленко, а не поехали сами?
Он вдруг уставился на меня и долго молчал. Под его взглядом мне стало неуютно.
– Что ты об этом знаешь?
– О чем?
Он еще некоторое время поизучал меня и сдался:
– Хорошо. Скажи, ты действительно разговаривал с тем парнем в «Центральном»?
Я кивнул.
– Так вот, Артем, похоже, мы оба общались с одним и тем же хмыренышем. Телефоны на тот момент уже не работали, никакого праздника так и не получилось, я проводил совещание по ситуации в городе, поскольку от клиентов из оперзала пошла серьезная информация о беспорядках. В начале седьмого зазвонил неработающий городской аппарат. С вашими людьми в супермаркете произошла неприятность, сказал мужской голос. Они живы? – спросил я. Только один, ответил он, и добавил: боюсь, это не ваш зам. Я спросил, с кем говорю, и получил странный ответ... Человек Равновесия, кажется, так он представился.
– Человек Равновесия, – повторил я. Мне этот хренов Морфеус никак не представился.
– Да. Я поблагодарил за информацию, сказал, что немедленно займусь этим вопросом и положил трубку... В ту минуту и не подумал, как он мог позвонить по неработающему телефону] Я объявил собравшимся, что я и десять человек поддержки выдвигаемся в район ЧП, а на делах в банке остается Стас Павленко. Тут же последовал второй звонок. Человек Равновесия сказал, что мне не следует ехать самому, лучше отправить кого-нибудь. Мне же необходимо оставаться на месте и ждать человека, который не погиб в супермаркете и обязательно явится в банк. Только он один, сказал голос, сможет... э-э... дойти до Равновесия. Я спросил, кто этот человек, совершенно не думая о тебе, – при этих словах он ничуть не смутился; ему вообще было незнакомо чувство неловкости. – Честно говоря, я был убежден, что ты погиб вместе с Михалычем, а речь идет о ком-то из молодых. Но он назвал тебя.
– По имени?
– Не совсем. Он сказал: один дурак, оказавшийся не в нужное время не в нужном месте. И я сразу понял, что это ты.
– Спасибо, шеф.
– Обращайтесь. Но это не все. Он добавил примерно следующее: сделайте все, чтобы этот человек оказался у вас. Он поможет разрулить несколько важных проблем... В том числе в отношении семьи.
– Вашей? А что насчет вашей семьи?
– Не знаю!!! – заорал Сотников, вскинул руки, но тут же охнул, посерел лицом и стал медленно, с болезненными гримасами, опускать их на стол. Перевел дух и хрипло сказал: – Я ничего не знаю... Мои – в Испании, жена работает, дети учатся. Приехать должны в конце мая. Мама живет в Питере, отец умер давно. Я хотел позвонить своим в Мадрид, но связи нет – ни стационарной, ни мобильной. Всех сотрудников Службы, кого мог, я вчера к ночи стянул в банк – видел, сколько народу на первом этаже? На других не меньше – как чувствовал, что в ночь начнется... Но ни один из троих, кого я отправлял к себе домой, не вернулись. Словом, я впервые в жизни принял решение не сам, а послушал черт знает кого, какого-то урода, которого не знаю и никогда в жизни не видел... Ты можешь поверить в эту хрень?!
– Теперь могу, – сказал я.
– А я до сих пор не могу... Я остался, объявил людям, что не еду, вместо меня выяснять ситуацию и разыскивать тебя отправляется Стас Павленко. Он настоял, что поедет один. Сейчас думаю: к лучшему. Иначе вместе с ним мы бы лишились нескольких защитников. Я, например, планировал отправить тех троих, кто сегодня работает со снайперской техникой.
– Вы знаете, чего хотят нападающие?
– Ничего нового. Захват и разграбление. Взять всё, что смогут – всю скопившуюся в банке наличность, ценные бумаги, документы по крупным клиентам и акционерам. Улов был бы знатный.
– А вы уверены, – спросил я осторожно, – что Стас Павленко погиб?
Сотников посуровел лицом.
– Предпочитаю не думать плохо о своих людях. Но если он... свинтил... Я не держу на него зла. В общем, не дождавшись тебя вчера, сегодня утром я предпринял новую попытку и дал поручение Каламацкому найти тебя и доставить... понимая, что по сравнению со вчерашним днем сделать это гораздо труднее. Но ты, как выяснилось, сам... пришел на работу.
– Я никак не могу постичь логику событий, – сказал я, отчаянно желая в этот момент услышать от шефа то, что сразу бы расставило не сочетаемые элементы последних суток по своим местам, перевело минусы в плюсы. – Пытаюсь, но не могу. Каждый, с кем разговариваю, заново перелицовывает происходящее. И вроде получается логично, но одна версия не сочетается, а порой опровергает другую... А моя собственная опрокидывает их все. Я точно знаю, что не отправлял жену и сына в Москву! И до вчерашнего дня, точнее, до того момента, когда меня двинули по башке, все в моей жизни и окружающем мире было тихо, гладко и спокойно. Никаких терактов, беспорядков, сотрудников ФСБ из Москвы, которых валят наши менты... Никаких чрезвычайных положений! Я спокойно отработал сутки, нормально отстрелялся в тире, потом поехал закупать на ваш день рождения... А вечером собирался пить чай с семьей, которая никуда не уезжала!!!
Он ничего не скажет, понял я. Он в том же лабиринте, просто в другом зале. И ему еще предстоит встретить монстров, которых я бил или от которых бегал. А может, и не предстоит... Но в любом случае никакого логического обоснования я не услышу.
– В моем любимом фильме «Иван Васильевич меняет профессию», – сказал я с нервным смешком, – есть фраза: «Когда вы говорите, Иван Васильевич, такое впечатление, что вы бредите». Очень ко мне подходит, разве не так?
– Так, – кивнул шеф, глядя на меня в упор. – Поэтому очень нужно, чтобы ты разобрался. Именно ты. Дошел до Равновесия, до ручки, до чего угодно... но разобрался! А заодно и домой бы ко мне заглянул, вдруг мои явились из Испании, а я и знать не знаю...
У меня внутри все оборвалось, но на всякий случай я спросил:
– А вдруг я не захочу?
Он хитро, по-ленински прищурился:
– Есть варианты?..
Дверь чуть приоткрылась, показалась голова одного из эскулапов:
– Виктор Владимирович, нужно сменить повя...
Тут дверь рванули, оттолкнув врача, ворвался Каламацкий. Шеф вскочил:
– Что?!
– Они сжимают кольцо. Со стороны фасада группируются. Думаю, будут штурмовать.
– Второй раз, – пробормотал шеф, легко нагибаясь и подхватывая автомат, – железные ребята... Игорь, на место... Ты ведь в оранжерее?
– Как вы сказали, шеф!
– Возвращайся на позицию. Артем, со мной, в Башню. А-а, черт, одеться...
Он быстро и без видимых усилий натянул и кое-как застегнул рубашку, сверху набросил пиджак, кинулся вон из переговорной. Я – за ним. Вслед нам прозвучал неуверенный голос медика:
– Господин Сотников, повязку-то!..
– Не время сейчас, – рыкнул ВВС на ходу, не оборачиваясь, голосом Глеба Жеглова, – после переговорим!..
По боковой лестнице, минуя третий и четвертый этажи, мы вбежали на Закрытый этаж. Тут располагались кухня и столовая для руководства банка, Изумрудная переговорная с огромным встроенным в стену аквариумом, полным экзотических дорогущих рыб, несколько комнат отдыха. Здесь же была и Башня – уютная круглая переговорная, построенная таким образом, чтобы из окон открывался вид на всю территорию банка и прилегающие кварталы. В ясные летние дни она всегда была полна солнца, но прохладна.
На столе лежали две рации, «Кедр» и несколько запасных обойм, помповое ружье с коробкой патронов, два мощных бинокля. Рядом – схема территории банка с крестиками и номерами: места расположений стрелков.
Шеф схватил рацию, мне кивнул на вторую, щелкнул кнопкой; она тут же зашуршала.
– Все на связь.
Подождал, пока отзовутся, быстро заговорил:
– Контроль рубежей юг-восток за мной, север-запад – за Армеевым. Как поняли? – послушал отзывы. – Готовность – три минуты. Всем непрерывно быть на связи, – обернулся ко мне. – Изучай схему. У тебя три... нет, уже две минуты пятьдесят.
И встал к южным окнам.
Зрительная память у меня хорошая, но времени явно недостаточно... Разберемся по обстановке. Скинув рюкзачок, сняв куртку и свитер, с биноклем и рацией я встал на позицию.
Дождь лил сплошной стеной, на небе – ни единого просвета. Позиция давала прекрасный обзор, а оптика приближала вооруженные фигуры: я видел лица, одежду, оружие; освоился и начал наводить бойцов по рации, только приходилось бегать к схеме, а это затормаживало работу, но тут Сотников раздраженно, через мат, сказал:
– Возьми ее в руки и держи перед собой, заяц е... !
Дело сразу пошло быстрее.
Оба гранатометчика с АГС-17 в руках были в моем секторе обзора, я безуспешно наводил на них стрелков и автоматчиков – двигались они и впрямь молниеносно, чувствуя опасность за мгновение до выстрела.
Крики и мат шефа в рацию поначалу мешали, но я попытался абстрагироваться, и через какое-то время это удалось: иногда даже казалось, что я в нашем наблюдательном пункте один.
Только наблюдать и наводить стрелков быстро надоело, и я время от времени брал в руки автомат, но Папа сказал, что стрелки есть и внизу, а вот хорошая оптика – только у нас, так что «делай, что велено, не вые... ».
На штурм пошли спустя полчаса, с моей стороны, вяло, короткими перебежками, залегая. Произвели два выстрела из АГСов – оба неудачно, и тут же наш снайпер (Каламацкий с третьего этажа из оранжереи) положил одного стрелка, а бандита, метнувшегося к гранатомету, ранил и некоторое время не давал высунуться. Тот так и отполз.
Я решил перевести дух, и тут начался ад.
Две пулеметные огневые точки они как-то сумели оборудовать именно в квартирах того жилого дома, под балконом которого мы встретились с Игорем. На втором и третьем этажах, в окнах, выходящих на банк, под защитой хорошей брони – толстых стальных листов, – которую нашим не было никакой возможности пробить.
Обе точки заговорили сразу, вызвав замешательство в наших рядах и не давая возможности высунуться – нападения с этой стороны мы не ждали; оно означало, что кольцо окружения замкнулось. Одновременно начали бить гранатометы, и мы поняли, что их прибавилось на пять единиц, а стрелки теперь со всех сторон. Здания и машины на территории банка взрывались одно за другим; с юго-востока за ограждение прорвались пять человек, но Папа заорал в рацию и начал стрелять сам... Пятерка откатилась, оставив одного убитого и одного раненого.
Я вспотел, голова горела, руки дрожали; было ощущение, что я на этой войне несколько месяцев, а не час.
Быстро разобравшись, кто наводит стрелков, нападающие обрушили на Башню шквальный огонь, превращая стены в решето. Я ждал смерти каждый миг.
Большая группа штурмующих преодолела какое-то расстояние и закрепилась; заставить их отступить пока, как я понимал, возможности не было.
Пулеметы били длинными периодами; ни один из троих снайперов, переведенных в работу по этим точкам, ничего не мог сделать.
Защитники банка почти перестали огрызаться везде, кроме фасада: берегли жизни и боеприпасы, слишком мало оставалось и тех, и других...
– Еще немного... И они нас сделают! – закричал Сотников, пригибаясь под длинной очередью. Кровь проступила на пиджаке огромным уродливым пятном, лицо и руки посечены осколками стекол и стен, короткие волосы в грязи. Я, наверное, выглядел не лучше. – Как думаешь?!
– Нужно не дать, – сказал я, дав короткую очередь из своего «узи». Один из нападавших закончил свое земное существование.
– Как?
– Для начала уничтожить огневые точки в доме, а лучше – развернуть пулеметы по своим. Что-то мне подсказывает, что у них нет недостатка в боеприпасах.
Мы с Сотниковым посмотрели друг на друга, и шеф включил рацию:
– «Восьмой», на связь! Игорь, отвечай!
Рация что-то зашелестела.
По нам били с нескольких позиций; я сидел на корточках, прислонившись к изуродованной стене некогда стильной переговорной, смотрел на упавший пробитый в трех местах кондиционер, плоский, как кейс, и тяжело дышал.
Папа сидел у стены ровно напротив.
– Живой?! Ах ты, потаскун, молодец! Слушай задачу. Бери двоих бойцов покрепче, гранаты, оружие – сколько унесете, – и переходом в дом. Обнулить огневые точки! Пулеметы по возможности сохранить... Слушай, мудила, не перебивай! С пулеметов начать работать по бандитам! Как понял?! Давай, сынок. Уцелей и сделай. Конец связи.
Я приподнялся и выглянул в окно. Бандиты со стороны фасада медленно двигались вперед. Я отдал в рацию несколько команд.
– Артем...
Шеф все так же сидел у стены. Казалось, последние распоряжения отняли у него остаток сил; я видел, что ему совсем плохо, но он прилагал неимоверные усилия, чтобы не отключиться. Правда, двигаться и стрелять уже не мог.
– У вас большая потеря крови, – сказал я почти безразлично. – Вам нужно спуститься вниз. Хотите, я вызову врачей, они помогут добраться до переговорной на втором.
– Артем...
– Вам стоит сделать перерыв в войне, шеф. Небольшой. А я останусь. Я справлюсь.
– Артем, сейчас Игорь с парнями... выполнит задачу... И ты уйдешь... – Он говорил с трудом, с большими паузами, хрипло дыша. – Так же, как пришел сюда. Ты мне здесь не нужен... при любом раскладе. Должен... дойти до Равновесия. Этот хмырек... он сказал, что ты должен.
– А если он обманул?
– Мы никак... не можем проверить. Только если ты... попытаешься дойти.
В этот момент одна из гранат, выпущенная из АГСа, попала точно в оранжерею. Здание содрогнулось. Сотников завалился на бок и затих.
Только бы у Кулемы получилось, молился я, боже, помоги нам. Это не должно занять много времени, надо всего лишь чуть-чуть подождать.
У него получилось. Я услышал, как, бьющие короткими очередями, захлебнулись оба пулемета, один за другим. Я ждал, что они заговорят снова – уже по своим, ждал, считая секунды... Но с той стороны почти одновременно грохнули два взрыва. Развернуть по своим не вышло.
Сотников очнулся и приподнялся:
– Удалось? – одними губами спросил он.
– Наполовину, – сказал я.
Он приподнялся еще и сел.
– Все, Артем. Готовься уходить.
Я помотал головой. Он поморщился.
– Я твой командир. Это приказ.
И тут раздался еще один взрыв – снизу, из-под земли, почти у самого банка; приглушенно, но очень объемно и страшно.
Я выглянул, уже примерно представляя, что могло произойти. Стрельба с обеих сторон почти прекратилась; люди устали, а главное, и те и другие ждали результатов проведенной акции. И хотя маятник качнулся в нашу сторону, было ясно, что он очень быстро может изменить свое положение.
Прошло еще несколько минут. Дверь в Башню, или то, что от нее осталось, приоткрылась, и вполз Каламацкий – еле живой, весь в крови, подтягивая себя на руках и волоча раздробленные ноги.
– Владимыч, мы облажались...
Сотников сидел у стены, вполне осмысленно глядя на лежащего на боку Каламацкого. Я схватился за рацию:
– Срочно врачей в Башню! Двоих, троих – всех свободных!
– Да не суетись, – сказал Кулема. – Чего они сделают... врачи-то? Я жив только на честном слове...
– Доложить, – сказал Сотников.
– Нас засекли... Поняли, что мы собираемся... У нас почти не было времени... Точки обнулили грамотно, но они уже ломились... Машины пришлось взрывать... Толян погиб, мы с Димычем вырвались чудом, но они валили по пятам... Вошли за нами в переход, стало ясно, что не уйти, иначе проникнут в банк... Биться без шансов – их много...
– Сколько?
– Около двадцати, может, больше... Димыча зацепило, он остался прикрывать, но они нагнали слишком быстро... Он активировал одну из ловушек, а я не успел далеко отойти... Но переход завален, и огневые точки уничтожены... Все, что смогли...
Стрельба возобновилась: по Башне били от души, осколки кирпича летели со всех сторон, нам пришлось лечь на пол.
Заглянул один из врачей, я указал на неподвижно лежащего Каламацкого. Медик мимо меня посмотрел на шефа:
– Господин Сотников, а вы?!
Тот лишь махнул рукой. Я проорал:
– Забирайте пока этого, сделайте, что возможно! Потом вернетесь за Сотниковым!
Кулему осторожно потащили из комнаты за раздробленные ноги.
– Артем! – позвал шеф. Я подполз к нему, пригибаясь и уворачиваясь от пуль, пыли и осколков; дышать становилось все труднее. – План Б...
– А у нас есть такой?!
– Сейчас будет... Ты ведь знаешь, как попасть из банка в подземный гараж?..
– До цокольного этажа, а там...
– А там еще по лестнице вниз, три пролета. Вот ключи от дверей. – Он с трудом извлек из кармана брюк маленькую связку и отдал мне. – В гараже только одна машина – бронированный «мерс» председателя. Петрович за рулем. Он... человек старой закалки, сказал, что не уедет, пока не получит на это приказа от меня. Приказ – это то, что ты туда попадешь, ключи остались только у меня. Пусть отвезет тебя ко мне домой, нужно проверить, не вернулась ли семья... Дальше действуй по обстоятельствам... Остановить происходящее уже невозможно, но попытаться известить людей, в чьей власти нам помочь... В общем, ты понимаешь. – Я кивнул. – Постарайтесь осторожно открыть ворота, чтобы не засекли... Это все. Уходи сейчас. Только подкинь обойму...
– Шеф, я...
– Быстро!
Выползая из комнаты под огнем, с грязными курткой, свитером и рюкзаком, я услышал характерный щелчок: шеф поменял обойму у «Кедра». Оборачиваться я не стал.
Петрович и правда был в гараже, расхаживал вокруг машины и нервно курил. Увидев меня, выщелкнул окурок и распахнул дверцу:
– Куда едем, сынок?
– Домой к Сотникову, – сказал я.
– Ну, тогда открывай ворота.
– Довезешь, отец? – Я торопливо натягивал свитер и камуфляжную куртку.
– Странный вы народ. – Петрович кряхтя сел за руль. Ему было неслабо за шестьдесят, но выглядел он на замечательный «полтинник» и каждое утро (даже в выходные) в любое время года, насколько я знал, бегал в парк на спортплощадку и там отжимался и подтягивался. – Твоя мама еще только начала давать твоему папе, не помышляя ни о чем, кроме удовольствия, когда я уже вовсю возил партейных во-от с такими мозолями на животе и кожаными портфелями. Ну, чего замер, как сурок перед самочкой? Ворота!
Вышли с территории хорошо, а когда погнали переулком к проспекту, наперерез выметнулась поржавленная «копейка», в окно которой уже высовывался чурка с «трубой».
– Ах ты, барабашка козлиная... – проворчал Петрович, лихо сбивая ее с пути капотом; «копейка» пошла юзом. – Да у них тут все оцеплено...
– Надо уйти, отец!
– Не тринди, сам знаю!
В зеркало я увидел, что человек с «трубой» уже на улице, ловит нас в прицел. Мы начали вилять, то плавно, то резко уходя по неширокой улочке справа налево и обратно. Еще я успел заметить, что переулок абсолютно пуст: ни автобусов, ни машин, ни людей...
Стрелок все рассчитал правильно и сделал это за доли секунды; мы даже не успели выйти из зоны обстрела. Снаряд попал в багажник, и огромный тяжелый «мерс», пролетев еще немного вперед на передних колесах, упруго воспарил под дождем над асфальтом, нехотя переворачиваясь в воздухе. Петрович что-то проорал, но в этот момент окружающий меня мир сжался до размеров детского мячика, и его поглотила темнота.
Где-то не завернули кран, и я отчетливо слышал, как капает вода: крупными каплями, с большой высоты, на бетонный пол.
Очень не хотелось открывать глаза, потому что я знал, что будет: ничего хорошего. Второй раз за два дня я в ауте, но стоит прийти в себя, и все мгновенно вспоминается.
Холодно. Не откроешь глаз, не начнешь двигаться – замерзнешь.
О черт, где это я? На асфальте, головой на камне (неудобно и жестко), над головой – широкий каменный свод, уходящий вдаль... Вокруг – темнота и дождь, но сюда пробивается тусклый свет фонарей с набережной. Лежу ногами к чугунному бордюру, за которым – черные воды реки... Серебрянка? Интересно, как я здесь оказался? Нашу машину подорвали довольно далеко отсюда. И где Петрович, жив ли? А я сам... насколько жив?
Попробовал приподняться. Тело болело, шея и спина затекли, кололо в боку, но, кажется, ничего не сломано... Что же меня спасло? У меня было три варианта: сломать шею при падении машины, сгореть в ней, или сгореть после того, как сломал шею. Все три варианта одинаково оптимистичные. Но ничего подобного не произошло. Пациент попал под лошадь – лошадь отделалась легким испугом... Что ж, если шутим – значит, живы.
Ни часов на руке, ни оружия (даже в наплечной кобуре), ни рюкзака рядом нет; кроссовки, правда, не тронули. Справа, метрах в десяти – огромная куча тряпья, шевелится и стонет. Так, понятно... Меня зачем-то притащили под мост Серебрянки и оставили в компании бомжей.
Не с первого раза поднявшись и держась за покатую стену моста, я двинулся к куче.
Какая вонь!.. Я осторожно пнул кучу ногой:
– Эй, дружок!
– М-м! – сказала куча и сделала движение, будто отбивалась.
– Нет уж, ты вылезай! – Я пнул снова.
– А ты водки принес?! – хрипло гаркнули оттуда.
– Да какая водка, – вдруг послышался другой голос, похожий на женский, – это оклемался тот придурок в камуфляже...
Да их там двое! Я пнул сильнее.
– Эй, босота! Буду метелить вас до тех пор, пока не вернете мой рюкзак и оружие!
– Лесик, он по мне ударил... – не вполне связно сказал голос, похожий на женский.
Из кучи вонючего тряпья появилось лицо, на котором сверкали одни глаза, остальное было в бороде и грязи.
– Ну что ты привязался?! – возмущенно сказало лицо. – Оклемался – и вали, не мешай добрым людям вкушать ночные сновидения...
– Так ты интеллигент! – сказал я. – Вот что, интеллигент из помойки! Вылезай, поговорим, иначе вкушать сновидения будешь на дне Серебрянки!
– Иди, Лесик, он злой, – сказала женщина.
– Дама права, – подтвердил я. – Злой и жестокий. Выходи, Лесик.
Десять минут спустя мы стояли у бордюра на приличном расстоянии друг от друга и глядели на воду. Дождь все шел. По воде метались блики фонарей.
Лесик был невысоким крепким мужичком, мне почему-то сразу захотелось назвать его Нафаней, наверное, за его схожесть с мультяшным персонажем. Одет в потерявшие естественный синий цвет джинсы, древние рваные «казаки» и нелепую, бывшую бежевой, куртку неопределенного фасона. Ему могло быть как сорок лет, так и шестьдесят; думаю, он сам уже не помнил, сколько точно. Он безропотно вернул мне автомат, наплечную кобуру с «Макаровым» и рюкзак, в котором остались медикаменты и две гранаты (еще один феномен – почему они не сдетонировали в машине?!) – все продукты они подчистили. «А часы?» – спросил я. Лесик с тоской плюскнул губами: вас притащили сюда уже без часов, честное благородное, это не он. Часы было жаль. Настоящие SEIKO, пусть даже они и не шли, но была надежда их починить.
– Как, ты говоришь, зовут тебя? – спросил я.
– Лесик.
– А по-нормальному?
– Леонид.
– Замечательно... Слушай, Леонид, как мне найти одного паренька, может, ты слышал краем уха... Имя у него странное – Человек Равновесия.
Он не удивился, не рассмеялся, не стал уточнять и не назвал меня двинутым. Он спросил – но опять же совсем не то, что я ожидал услышать:
– А тебе зачем?
– Поговорить.
Лесик повернул голову:
– Пожрать не хочешь? – не дожидаясь ответа, он пошел в глубь убежища, поближе к покатой спине моста, завозился у небольшого костровища. – Банка тушенки есть, – громко сказал он оттуда, – и голубцы... Водку, правда, допили еще вечером, не взыщи. Но хлеб остался. Сейчас разогрею.
Насквозь промокший, усталый... Сил не было ни на что.
– Артем, ты не молчи, рассказывай... У нас не так много времени.
Я медленно начал излагать – с того момента, как мы приехали в «Центральный». Закончил эпизодом встречи с Каламацким под балконом жилого дома. То, что он разглядел меня из банка, наблюдая за нападавшими, говорить, естественно, не стал.
Сотников спросил:
– Ты что-нибудь понимаешь?
– Да, – сказал я. – На примитивном уровне. Понимаю, что все плохо. Но не имею представления, когда конкретно это «плохо» на нас свалилось. Кто говорит – три дня назад, кто говорит – пять... Я ничего не знал до вчерашнего вечера, когда очнулся на полу в туалете супермаркета. Не понимаю, как мог забыть, что проводил своих на поезд в Москву накануне суточной смены, считая, что в городе неспокойно. Скажите: а совет директоров проводился? Или мне это тоже... привиделось? – Я посмотрел на Сотникова.
Шеф с видимым усилием кивнул и поморщился.
– Конечно, проводился. По дороге с совещания машина одного из членов совета директоров была обстреляна, убиты двое охранников, а сам он в тяжелом состоянии доставлен в больницу.
– А вы когда об этом узнали?
– Сразу. Позавчера, в пять вечера, через десять минут после нападения.
– Я ничего не знал...
– Считаешь, я должен был с тобой поделиться?
Я смешался:
– Да нет, но... Просто вчера утром, когда я заходил, вы были, как всегда, в нормальном настроении... День рождения собирались отмечать. После таких событий... Черт, все это очень странно!
– Знаешь, я могу подтвердить, что ты отправил своих в Москву.
– И вы тоже?!
– Утром, придя на смену, ты говорил со Стасом Павленко... Ну, вспоминай! Сказал, что проводил своих на поезд. Дескать, в городе неспокойно, и будет лучше, если пару месяцев они поживут у твоих друзей, еще имя назвал, странное такое...
– Ганс, – сказал я обреченно, – Владик Гансовский.
– Кажется. Он передал мне этот разговор вчера, уезжая на твои поиски в «Центральный».
– Я даже не могу выяснить, как они доехали!.. Виктор Владимирович, а почему вы отправили в «Центральный» Павленко, а не поехали сами?
Он вдруг уставился на меня и долго молчал. Под его взглядом мне стало неуютно.
– Что ты об этом знаешь?
– О чем?
Он еще некоторое время поизучал меня и сдался:
– Хорошо. Скажи, ты действительно разговаривал с тем парнем в «Центральном»?
Я кивнул.
– Так вот, Артем, похоже, мы оба общались с одним и тем же хмыренышем. Телефоны на тот момент уже не работали, никакого праздника так и не получилось, я проводил совещание по ситуации в городе, поскольку от клиентов из оперзала пошла серьезная информация о беспорядках. В начале седьмого зазвонил неработающий городской аппарат. С вашими людьми в супермаркете произошла неприятность, сказал мужской голос. Они живы? – спросил я. Только один, ответил он, и добавил: боюсь, это не ваш зам. Я спросил, с кем говорю, и получил странный ответ... Человек Равновесия, кажется, так он представился.
– Человек Равновесия, – повторил я. Мне этот хренов Морфеус никак не представился.
– Да. Я поблагодарил за информацию, сказал, что немедленно займусь этим вопросом и положил трубку... В ту минуту и не подумал, как он мог позвонить по неработающему телефону] Я объявил собравшимся, что я и десять человек поддержки выдвигаемся в район ЧП, а на делах в банке остается Стас Павленко. Тут же последовал второй звонок. Человек Равновесия сказал, что мне не следует ехать самому, лучше отправить кого-нибудь. Мне же необходимо оставаться на месте и ждать человека, который не погиб в супермаркете и обязательно явится в банк. Только он один, сказал голос, сможет... э-э... дойти до Равновесия. Я спросил, кто этот человек, совершенно не думая о тебе, – при этих словах он ничуть не смутился; ему вообще было незнакомо чувство неловкости. – Честно говоря, я был убежден, что ты погиб вместе с Михалычем, а речь идет о ком-то из молодых. Но он назвал тебя.
– По имени?
– Не совсем. Он сказал: один дурак, оказавшийся не в нужное время не в нужном месте. И я сразу понял, что это ты.
– Спасибо, шеф.
– Обращайтесь. Но это не все. Он добавил примерно следующее: сделайте все, чтобы этот человек оказался у вас. Он поможет разрулить несколько важных проблем... В том числе в отношении семьи.
– Вашей? А что насчет вашей семьи?
– Не знаю!!! – заорал Сотников, вскинул руки, но тут же охнул, посерел лицом и стал медленно, с болезненными гримасами, опускать их на стол. Перевел дух и хрипло сказал: – Я ничего не знаю... Мои – в Испании, жена работает, дети учатся. Приехать должны в конце мая. Мама живет в Питере, отец умер давно. Я хотел позвонить своим в Мадрид, но связи нет – ни стационарной, ни мобильной. Всех сотрудников Службы, кого мог, я вчера к ночи стянул в банк – видел, сколько народу на первом этаже? На других не меньше – как чувствовал, что в ночь начнется... Но ни один из троих, кого я отправлял к себе домой, не вернулись. Словом, я впервые в жизни принял решение не сам, а послушал черт знает кого, какого-то урода, которого не знаю и никогда в жизни не видел... Ты можешь поверить в эту хрень?!
– Теперь могу, – сказал я.
– А я до сих пор не могу... Я остался, объявил людям, что не еду, вместо меня выяснять ситуацию и разыскивать тебя отправляется Стас Павленко. Он настоял, что поедет один. Сейчас думаю: к лучшему. Иначе вместе с ним мы бы лишились нескольких защитников. Я, например, планировал отправить тех троих, кто сегодня работает со снайперской техникой.
– Вы знаете, чего хотят нападающие?
– Ничего нового. Захват и разграбление. Взять всё, что смогут – всю скопившуюся в банке наличность, ценные бумаги, документы по крупным клиентам и акционерам. Улов был бы знатный.
– А вы уверены, – спросил я осторожно, – что Стас Павленко погиб?
Сотников посуровел лицом.
– Предпочитаю не думать плохо о своих людях. Но если он... свинтил... Я не держу на него зла. В общем, не дождавшись тебя вчера, сегодня утром я предпринял новую попытку и дал поручение Каламацкому найти тебя и доставить... понимая, что по сравнению со вчерашним днем сделать это гораздо труднее. Но ты, как выяснилось, сам... пришел на работу.
– Я никак не могу постичь логику событий, – сказал я, отчаянно желая в этот момент услышать от шефа то, что сразу бы расставило не сочетаемые элементы последних суток по своим местам, перевело минусы в плюсы. – Пытаюсь, но не могу. Каждый, с кем разговариваю, заново перелицовывает происходящее. И вроде получается логично, но одна версия не сочетается, а порой опровергает другую... А моя собственная опрокидывает их все. Я точно знаю, что не отправлял жену и сына в Москву! И до вчерашнего дня, точнее, до того момента, когда меня двинули по башке, все в моей жизни и окружающем мире было тихо, гладко и спокойно. Никаких терактов, беспорядков, сотрудников ФСБ из Москвы, которых валят наши менты... Никаких чрезвычайных положений! Я спокойно отработал сутки, нормально отстрелялся в тире, потом поехал закупать на ваш день рождения... А вечером собирался пить чай с семьей, которая никуда не уезжала!!!
Он ничего не скажет, понял я. Он в том же лабиринте, просто в другом зале. И ему еще предстоит встретить монстров, которых я бил или от которых бегал. А может, и не предстоит... Но в любом случае никакого логического обоснования я не услышу.
– В моем любимом фильме «Иван Васильевич меняет профессию», – сказал я с нервным смешком, – есть фраза: «Когда вы говорите, Иван Васильевич, такое впечатление, что вы бредите». Очень ко мне подходит, разве не так?
– Так, – кивнул шеф, глядя на меня в упор. – Поэтому очень нужно, чтобы ты разобрался. Именно ты. Дошел до Равновесия, до ручки, до чего угодно... но разобрался! А заодно и домой бы ко мне заглянул, вдруг мои явились из Испании, а я и знать не знаю...
У меня внутри все оборвалось, но на всякий случай я спросил:
– А вдруг я не захочу?
Он хитро, по-ленински прищурился:
– Есть варианты?..
Дверь чуть приоткрылась, показалась голова одного из эскулапов:
– Виктор Владимирович, нужно сменить повя...
Тут дверь рванули, оттолкнув врача, ворвался Каламацкий. Шеф вскочил:
– Что?!
– Они сжимают кольцо. Со стороны фасада группируются. Думаю, будут штурмовать.
– Второй раз, – пробормотал шеф, легко нагибаясь и подхватывая автомат, – железные ребята... Игорь, на место... Ты ведь в оранжерее?
– Как вы сказали, шеф!
– Возвращайся на позицию. Артем, со мной, в Башню. А-а, черт, одеться...
Он быстро и без видимых усилий натянул и кое-как застегнул рубашку, сверху набросил пиджак, кинулся вон из переговорной. Я – за ним. Вслед нам прозвучал неуверенный голос медика:
– Господин Сотников, повязку-то!..
– Не время сейчас, – рыкнул ВВС на ходу, не оборачиваясь, голосом Глеба Жеглова, – после переговорим!..
По боковой лестнице, минуя третий и четвертый этажи, мы вбежали на Закрытый этаж. Тут располагались кухня и столовая для руководства банка, Изумрудная переговорная с огромным встроенным в стену аквариумом, полным экзотических дорогущих рыб, несколько комнат отдыха. Здесь же была и Башня – уютная круглая переговорная, построенная таким образом, чтобы из окон открывался вид на всю территорию банка и прилегающие кварталы. В ясные летние дни она всегда была полна солнца, но прохладна.
На столе лежали две рации, «Кедр» и несколько запасных обойм, помповое ружье с коробкой патронов, два мощных бинокля. Рядом – схема территории банка с крестиками и номерами: места расположений стрелков.
Шеф схватил рацию, мне кивнул на вторую, щелкнул кнопкой; она тут же зашуршала.
– Все на связь.
Подождал, пока отзовутся, быстро заговорил:
– Контроль рубежей юг-восток за мной, север-запад – за Армеевым. Как поняли? – послушал отзывы. – Готовность – три минуты. Всем непрерывно быть на связи, – обернулся ко мне. – Изучай схему. У тебя три... нет, уже две минуты пятьдесят.
И встал к южным окнам.
Зрительная память у меня хорошая, но времени явно недостаточно... Разберемся по обстановке. Скинув рюкзачок, сняв куртку и свитер, с биноклем и рацией я встал на позицию.
Дождь лил сплошной стеной, на небе – ни единого просвета. Позиция давала прекрасный обзор, а оптика приближала вооруженные фигуры: я видел лица, одежду, оружие; освоился и начал наводить бойцов по рации, только приходилось бегать к схеме, а это затормаживало работу, но тут Сотников раздраженно, через мат, сказал:
– Возьми ее в руки и держи перед собой, заяц е... !
Дело сразу пошло быстрее.
Оба гранатометчика с АГС-17 в руках были в моем секторе обзора, я безуспешно наводил на них стрелков и автоматчиков – двигались они и впрямь молниеносно, чувствуя опасность за мгновение до выстрела.
Крики и мат шефа в рацию поначалу мешали, но я попытался абстрагироваться, и через какое-то время это удалось: иногда даже казалось, что я в нашем наблюдательном пункте один.
Только наблюдать и наводить стрелков быстро надоело, и я время от времени брал в руки автомат, но Папа сказал, что стрелки есть и внизу, а вот хорошая оптика – только у нас, так что «делай, что велено, не вые... ».
На штурм пошли спустя полчаса, с моей стороны, вяло, короткими перебежками, залегая. Произвели два выстрела из АГСов – оба неудачно, и тут же наш снайпер (Каламацкий с третьего этажа из оранжереи) положил одного стрелка, а бандита, метнувшегося к гранатомету, ранил и некоторое время не давал высунуться. Тот так и отполз.
Я решил перевести дух, и тут начался ад.
Две пулеметные огневые точки они как-то сумели оборудовать именно в квартирах того жилого дома, под балконом которого мы встретились с Игорем. На втором и третьем этажах, в окнах, выходящих на банк, под защитой хорошей брони – толстых стальных листов, – которую нашим не было никакой возможности пробить.
Обе точки заговорили сразу, вызвав замешательство в наших рядах и не давая возможности высунуться – нападения с этой стороны мы не ждали; оно означало, что кольцо окружения замкнулось. Одновременно начали бить гранатометы, и мы поняли, что их прибавилось на пять единиц, а стрелки теперь со всех сторон. Здания и машины на территории банка взрывались одно за другим; с юго-востока за ограждение прорвались пять человек, но Папа заорал в рацию и начал стрелять сам... Пятерка откатилась, оставив одного убитого и одного раненого.
Я вспотел, голова горела, руки дрожали; было ощущение, что я на этой войне несколько месяцев, а не час.
Быстро разобравшись, кто наводит стрелков, нападающие обрушили на Башню шквальный огонь, превращая стены в решето. Я ждал смерти каждый миг.
Большая группа штурмующих преодолела какое-то расстояние и закрепилась; заставить их отступить пока, как я понимал, возможности не было.
Пулеметы били длинными периодами; ни один из троих снайперов, переведенных в работу по этим точкам, ничего не мог сделать.
Защитники банка почти перестали огрызаться везде, кроме фасада: берегли жизни и боеприпасы, слишком мало оставалось и тех, и других...
– Еще немного... И они нас сделают! – закричал Сотников, пригибаясь под длинной очередью. Кровь проступила на пиджаке огромным уродливым пятном, лицо и руки посечены осколками стекол и стен, короткие волосы в грязи. Я, наверное, выглядел не лучше. – Как думаешь?!
– Нужно не дать, – сказал я, дав короткую очередь из своего «узи». Один из нападавших закончил свое земное существование.
– Как?
– Для начала уничтожить огневые точки в доме, а лучше – развернуть пулеметы по своим. Что-то мне подсказывает, что у них нет недостатка в боеприпасах.
Мы с Сотниковым посмотрели друг на друга, и шеф включил рацию:
– «Восьмой», на связь! Игорь, отвечай!
Рация что-то зашелестела.
По нам били с нескольких позиций; я сидел на корточках, прислонившись к изуродованной стене некогда стильной переговорной, смотрел на упавший пробитый в трех местах кондиционер, плоский, как кейс, и тяжело дышал.
Папа сидел у стены ровно напротив.
– Живой?! Ах ты, потаскун, молодец! Слушай задачу. Бери двоих бойцов покрепче, гранаты, оружие – сколько унесете, – и переходом в дом. Обнулить огневые точки! Пулеметы по возможности сохранить... Слушай, мудила, не перебивай! С пулеметов начать работать по бандитам! Как понял?! Давай, сынок. Уцелей и сделай. Конец связи.
Я приподнялся и выглянул в окно. Бандиты со стороны фасада медленно двигались вперед. Я отдал в рацию несколько команд.
– Артем...
Шеф все так же сидел у стены. Казалось, последние распоряжения отняли у него остаток сил; я видел, что ему совсем плохо, но он прилагал неимоверные усилия, чтобы не отключиться. Правда, двигаться и стрелять уже не мог.
– У вас большая потеря крови, – сказал я почти безразлично. – Вам нужно спуститься вниз. Хотите, я вызову врачей, они помогут добраться до переговорной на втором.
– Артем...
– Вам стоит сделать перерыв в войне, шеф. Небольшой. А я останусь. Я справлюсь.
– Артем, сейчас Игорь с парнями... выполнит задачу... И ты уйдешь... – Он говорил с трудом, с большими паузами, хрипло дыша. – Так же, как пришел сюда. Ты мне здесь не нужен... при любом раскладе. Должен... дойти до Равновесия. Этот хмырек... он сказал, что ты должен.
– А если он обманул?
– Мы никак... не можем проверить. Только если ты... попытаешься дойти.
В этот момент одна из гранат, выпущенная из АГСа, попала точно в оранжерею. Здание содрогнулось. Сотников завалился на бок и затих.
Только бы у Кулемы получилось, молился я, боже, помоги нам. Это не должно занять много времени, надо всего лишь чуть-чуть подождать.
У него получилось. Я услышал, как, бьющие короткими очередями, захлебнулись оба пулемета, один за другим. Я ждал, что они заговорят снова – уже по своим, ждал, считая секунды... Но с той стороны почти одновременно грохнули два взрыва. Развернуть по своим не вышло.
Сотников очнулся и приподнялся:
– Удалось? – одними губами спросил он.
– Наполовину, – сказал я.
Он приподнялся еще и сел.
– Все, Артем. Готовься уходить.
Я помотал головой. Он поморщился.
– Я твой командир. Это приказ.
И тут раздался еще один взрыв – снизу, из-под земли, почти у самого банка; приглушенно, но очень объемно и страшно.
Я выглянул, уже примерно представляя, что могло произойти. Стрельба с обеих сторон почти прекратилась; люди устали, а главное, и те и другие ждали результатов проведенной акции. И хотя маятник качнулся в нашу сторону, было ясно, что он очень быстро может изменить свое положение.
Прошло еще несколько минут. Дверь в Башню, или то, что от нее осталось, приоткрылась, и вполз Каламацкий – еле живой, весь в крови, подтягивая себя на руках и волоча раздробленные ноги.
– Владимыч, мы облажались...
Сотников сидел у стены, вполне осмысленно глядя на лежащего на боку Каламацкого. Я схватился за рацию:
– Срочно врачей в Башню! Двоих, троих – всех свободных!
– Да не суетись, – сказал Кулема. – Чего они сделают... врачи-то? Я жив только на честном слове...
– Доложить, – сказал Сотников.
– Нас засекли... Поняли, что мы собираемся... У нас почти не было времени... Точки обнулили грамотно, но они уже ломились... Машины пришлось взрывать... Толян погиб, мы с Димычем вырвались чудом, но они валили по пятам... Вошли за нами в переход, стало ясно, что не уйти, иначе проникнут в банк... Биться без шансов – их много...
– Сколько?
– Около двадцати, может, больше... Димыча зацепило, он остался прикрывать, но они нагнали слишком быстро... Он активировал одну из ловушек, а я не успел далеко отойти... Но переход завален, и огневые точки уничтожены... Все, что смогли...
Стрельба возобновилась: по Башне били от души, осколки кирпича летели со всех сторон, нам пришлось лечь на пол.
Заглянул один из врачей, я указал на неподвижно лежащего Каламацкого. Медик мимо меня посмотрел на шефа:
– Господин Сотников, а вы?!
Тот лишь махнул рукой. Я проорал:
– Забирайте пока этого, сделайте, что возможно! Потом вернетесь за Сотниковым!
Кулему осторожно потащили из комнаты за раздробленные ноги.
– Артем! – позвал шеф. Я подполз к нему, пригибаясь и уворачиваясь от пуль, пыли и осколков; дышать становилось все труднее. – План Б...
– А у нас есть такой?!
– Сейчас будет... Ты ведь знаешь, как попасть из банка в подземный гараж?..
– До цокольного этажа, а там...
– А там еще по лестнице вниз, три пролета. Вот ключи от дверей. – Он с трудом извлек из кармана брюк маленькую связку и отдал мне. – В гараже только одна машина – бронированный «мерс» председателя. Петрович за рулем. Он... человек старой закалки, сказал, что не уедет, пока не получит на это приказа от меня. Приказ – это то, что ты туда попадешь, ключи остались только у меня. Пусть отвезет тебя ко мне домой, нужно проверить, не вернулась ли семья... Дальше действуй по обстоятельствам... Остановить происходящее уже невозможно, но попытаться известить людей, в чьей власти нам помочь... В общем, ты понимаешь. – Я кивнул. – Постарайтесь осторожно открыть ворота, чтобы не засекли... Это все. Уходи сейчас. Только подкинь обойму...
– Шеф, я...
– Быстро!
Выползая из комнаты под огнем, с грязными курткой, свитером и рюкзаком, я услышал характерный щелчок: шеф поменял обойму у «Кедра». Оборачиваться я не стал.
Петрович и правда был в гараже, расхаживал вокруг машины и нервно курил. Увидев меня, выщелкнул окурок и распахнул дверцу:
– Куда едем, сынок?
– Домой к Сотникову, – сказал я.
– Ну, тогда открывай ворота.
– Довезешь, отец? – Я торопливо натягивал свитер и камуфляжную куртку.
– Странный вы народ. – Петрович кряхтя сел за руль. Ему было неслабо за шестьдесят, но выглядел он на замечательный «полтинник» и каждое утро (даже в выходные) в любое время года, насколько я знал, бегал в парк на спортплощадку и там отжимался и подтягивался. – Твоя мама еще только начала давать твоему папе, не помышляя ни о чем, кроме удовольствия, когда я уже вовсю возил партейных во-от с такими мозолями на животе и кожаными портфелями. Ну, чего замер, как сурок перед самочкой? Ворота!
Вышли с территории хорошо, а когда погнали переулком к проспекту, наперерез выметнулась поржавленная «копейка», в окно которой уже высовывался чурка с «трубой».
– Ах ты, барабашка козлиная... – проворчал Петрович, лихо сбивая ее с пути капотом; «копейка» пошла юзом. – Да у них тут все оцеплено...
– Надо уйти, отец!
– Не тринди, сам знаю!
В зеркало я увидел, что человек с «трубой» уже на улице, ловит нас в прицел. Мы начали вилять, то плавно, то резко уходя по неширокой улочке справа налево и обратно. Еще я успел заметить, что переулок абсолютно пуст: ни автобусов, ни машин, ни людей...
Стрелок все рассчитал правильно и сделал это за доли секунды; мы даже не успели выйти из зоны обстрела. Снаряд попал в багажник, и огромный тяжелый «мерс», пролетев еще немного вперед на передних колесах, упруго воспарил под дождем над асфальтом, нехотя переворачиваясь в воздухе. Петрович что-то проорал, но в этот момент окружающий меня мир сжался до размеров детского мячика, и его поглотила темнота.
Где-то не завернули кран, и я отчетливо слышал, как капает вода: крупными каплями, с большой высоты, на бетонный пол.
Очень не хотелось открывать глаза, потому что я знал, что будет: ничего хорошего. Второй раз за два дня я в ауте, но стоит прийти в себя, и все мгновенно вспоминается.
Холодно. Не откроешь глаз, не начнешь двигаться – замерзнешь.
О черт, где это я? На асфальте, головой на камне (неудобно и жестко), над головой – широкий каменный свод, уходящий вдаль... Вокруг – темнота и дождь, но сюда пробивается тусклый свет фонарей с набережной. Лежу ногами к чугунному бордюру, за которым – черные воды реки... Серебрянка? Интересно, как я здесь оказался? Нашу машину подорвали довольно далеко отсюда. И где Петрович, жив ли? А я сам... насколько жив?
Попробовал приподняться. Тело болело, шея и спина затекли, кололо в боку, но, кажется, ничего не сломано... Что же меня спасло? У меня было три варианта: сломать шею при падении машины, сгореть в ней, или сгореть после того, как сломал шею. Все три варианта одинаково оптимистичные. Но ничего подобного не произошло. Пациент попал под лошадь – лошадь отделалась легким испугом... Что ж, если шутим – значит, живы.
Ни часов на руке, ни оружия (даже в наплечной кобуре), ни рюкзака рядом нет; кроссовки, правда, не тронули. Справа, метрах в десяти – огромная куча тряпья, шевелится и стонет. Так, понятно... Меня зачем-то притащили под мост Серебрянки и оставили в компании бомжей.
Не с первого раза поднявшись и держась за покатую стену моста, я двинулся к куче.
Какая вонь!.. Я осторожно пнул кучу ногой:
– Эй, дружок!
– М-м! – сказала куча и сделала движение, будто отбивалась.
– Нет уж, ты вылезай! – Я пнул снова.
– А ты водки принес?! – хрипло гаркнули оттуда.
– Да какая водка, – вдруг послышался другой голос, похожий на женский, – это оклемался тот придурок в камуфляже...
Да их там двое! Я пнул сильнее.
– Эй, босота! Буду метелить вас до тех пор, пока не вернете мой рюкзак и оружие!
– Лесик, он по мне ударил... – не вполне связно сказал голос, похожий на женский.
Из кучи вонючего тряпья появилось лицо, на котором сверкали одни глаза, остальное было в бороде и грязи.
– Ну что ты привязался?! – возмущенно сказало лицо. – Оклемался – и вали, не мешай добрым людям вкушать ночные сновидения...
– Так ты интеллигент! – сказал я. – Вот что, интеллигент из помойки! Вылезай, поговорим, иначе вкушать сновидения будешь на дне Серебрянки!
– Иди, Лесик, он злой, – сказала женщина.
– Дама права, – подтвердил я. – Злой и жестокий. Выходи, Лесик.
Десять минут спустя мы стояли у бордюра на приличном расстоянии друг от друга и глядели на воду. Дождь все шел. По воде метались блики фонарей.
Лесик был невысоким крепким мужичком, мне почему-то сразу захотелось назвать его Нафаней, наверное, за его схожесть с мультяшным персонажем. Одет в потерявшие естественный синий цвет джинсы, древние рваные «казаки» и нелепую, бывшую бежевой, куртку неопределенного фасона. Ему могло быть как сорок лет, так и шестьдесят; думаю, он сам уже не помнил, сколько точно. Он безропотно вернул мне автомат, наплечную кобуру с «Макаровым» и рюкзак, в котором остались медикаменты и две гранаты (еще один феномен – почему они не сдетонировали в машине?!) – все продукты они подчистили. «А часы?» – спросил я. Лесик с тоской плюскнул губами: вас притащили сюда уже без часов, честное благородное, это не он. Часы было жаль. Настоящие SEIKO, пусть даже они и не шли, но была надежда их починить.
– Как, ты говоришь, зовут тебя? – спросил я.
– Лесик.
– А по-нормальному?
– Леонид.
– Замечательно... Слушай, Леонид, как мне найти одного паренька, может, ты слышал краем уха... Имя у него странное – Человек Равновесия.
Он не удивился, не рассмеялся, не стал уточнять и не назвал меня двинутым. Он спросил – но опять же совсем не то, что я ожидал услышать:
– А тебе зачем?
– Поговорить.
Лесик повернул голову:
– Пожрать не хочешь? – не дожидаясь ответа, он пошел в глубь убежища, поближе к покатой спине моста, завозился у небольшого костровища. – Банка тушенки есть, – громко сказал он оттуда, – и голубцы... Водку, правда, допили еще вечером, не взыщи. Но хлеб остался. Сейчас разогрею.