Кузнецов Владислав. Кембрийский период (Часть 1 - полностью, часть 2 - три первых главы)

   — Луковка, это ты? — едва слышное.
   Нион встрепенулась. Пусть у неё ничего иного нет. Только верность. Сильнее собачьей, нежнее дочерней. Но разве этого мало?
   — Я всегда рядом. Если не прогонишь. Всё сделаю. Скажи, что.
   — А что тут сделаешь?… — слова давались с трудом. Приходилось их ловить как… как капли вина жаждущим ром. — Кровь идёт… Значит… заразы нет. Так всем и передай.
   Неметона болезненно сморщилась. Челюсти напряглись. Губы, как их Нион ни смачивала, всё равно выдавили капельку крови. Но — ни стона.
   — Ведьма говорила, у тебя есть трава, которая может снять боль.
   — Опий? Нет… Расскажи, что снаружи… интересно.
   Слова продирались сквозь горло, как зазубренный наконечник из раны.
   — Хорошо… А почему ты при сёстрах притворилась, что спишь?
   — Эйлет… всех позовёт. Расспрашивать будет.
   Нион захотела себе язык вырвать. Дрянь любопытная! Не лучше смертных сестер богини!
   — Прости, что спрашивала… — вспыхнула виной. И торопливо заговорила, спеша исполнить просьбу больной. — Сначала тебя в храм занесли. Людей всех прогнали, чтобы воздух был. Мэтр Амвросий сказал, что яд виноват. Тогда все ворота закрыли и начали искать. Повара, что пир готовили, до сих пор все под замком. Хуже них пришлось только королю и варварскому послу. Король оказался кругом виноват — его пир, а хозяин за гостя отвечает. А тут не просто на пиру — за его столом отраву подносят! Тут и отец твой взвился. Знаешь, сколько людей твоего клана в городе живёт? Мнооого! И воинов сразу много собралось. Сколько пальцев на руках и ногах вместе. Те, кто в поход с тобой ходили, да местные, да твоя семья. Вот их Дэффид разослал ко всем воротам, да на все стены — не доверял городской страже. А потом другие кланы своих привели. Стало — как в осаде! Но главными всё равно оказались твои родичи — все понимали, что они в своём праве, и раз король не против, так пусть командуют. Так что Кейр взял восточные ворота, Эйлет — западные, северные — лично Дэффид. А на юге ворот нет, там луг заливной… Глэдис внутри осталась, со мной и лекарями. А у дверей храма твои большие встали. А в качестве командира при них — Эйра. Взяла щит, копьё, и ну командовать. Видела бы ты их физиономии! Но ничего, скоро оценили — у Эйры голосок тоненький, почти как у тебя, и когда она кричит — все слышат. Даже кто очень не хочет. Что ещё? Принц Рис тоже нашёл своему войску применение. Приставил как охрану к послам. Он же на них подумал — не знаю почему, но тогда я была тобой и всё-всё понимала. Что Дэффид подумал на короля, принц на саксов, саксы на епископа, епископ на кого-то, кого нет в городе, ученица твоя на бога Мабона. Мне даже смешно стало. И о тебе очень беспокоюсь, и понимать стараюсь — а мне это трудно. Особенно командовать. Я ведь только часть тебя на самом деле. Поэтому я только один раз и распорядилась. Но ведь не подвела?
   Неметона согласно взмахнула ресницами. И снова улыбнулась — до крови. Не удержалась. Уж больно молитвенно задала вопрос Луковка.
   — Вот. Я твоим голосом говорила, кто будет слушать меня саму?
   — Я, — выдавила Неметона. И даже ухом слабенько дёрнула.
   — Спасибо. Ты правда меня слушаешь? То есть чего я хочу, а не когда я рассказы рассказываю, вот как сейчас? — в другое время Нион бы от счастья прыгала. Сейчас сил на это не было. А оттого вдруг приблудилось понимание, такое, что ладошки рот закрыли, — Ой! Ты же меня насквозь слышишь… Ты, пожалуйста, не делай всего, чего я хочу. Я иногда злая бываю. Нажелаю кому-нибудь гадостей, а потом сама жалею. Или по крайней мере делай не сразу.
   — Не буду. Что… ещё?
   — Ещё? А привезли тебя сюда. Люди на Совет Мудрых собираются. Много людей, не то, что у нас внизу. Чудно! Не все даже друг друга знают. А Сиан к тебе редко пускают, а она плачет часто. Говорит, ты ей веселье на Самайн обещала. А вышли слёзы…
   Чуть не прокляла длинный язык — но Неметона улыбалась.
   — Сделай ей на Самайн тыкву, — прошептала, — хорошую, с глазами… Скажи — от меня. И вот что… — налилась красная капля в углу рта. И тут же розовое от растворенной в воде крови полотно, смахнуло ее. — Повтори то, что ты говорила как я.
   Нион покраснела.
   — Я сейчас не смогу, наверное. Тогда-то я была тобой. А теперь — теперь у меня даже и настойки нет.
   — А тогда была? Учись без… Брови нахмурь. Вспомни — ты — это я…
   Нион решилась попробовать. Ну как можно отказать самой себе, да ещё больной в такой малости? Ну, смешно получится. Так пусть развеселится.
   — Я — это ты, — начала Луковка. Получалось несерьёзно, спохватилась, нахмурилась, представила растерянно-обеспокоенные лица там, в церкви. Даже глаза прикрыла, — Я — это она.
   И ещё раз, более уверенно, чувствуя, что тоненькая струйка силы от богини всё-таки просачивается в душу:
   — Я — это она. А вы — ступайте, и берегите моего сына. Как зеницу ока!
   И распахнула веки. Из её глаз снова смотрела Неметона.
   — Как кривой зеницу последнего ока! Ясно вам?!!
   Она ещё несколько мгновений стояла в величии и силе, наслаждаясь единством с богиней. Потом сила ушла, оставляя радость. Получилось. Даже без настойки. Собственным желанием. Такое, говорят, умели пророки в эпоху героев. Это была уже не вторая ступень посвящения.
   Нион чуть в ладоши не захлопала — кончилась власть друидов! Будь хорошей девочкой! Веди себя как говорят! Скромнее! Послушнее! Тише! Ещё тише! А вот теперь! Богиня всё равно главнее, но теперь и Нион на первой ступени. И никто ей не указ!
   Но тут взгляд упал вниз — и восторг как корова слизала. Снова красное. Уже не капля — полоска. Изо рта, из уголка глаза. Но Неметона даже привстать пытается. Рука красит простыню красным… Красный — цвет богов, и кровь у них тоже красная…
   — Можешь… Я… любовалась.
   — Тебе хуже? Ты слишком много сил отдала мне! Не надо! — Нион осторожно помогла больной улечься снова, — Я лучше буду твоей Луковкой. Горем Луковым, неумёхой, только и годной настойку хлебать… Чем тебе мучиться.
   — Я — не страдаю. Но… Позови. Мать, сестёр… Бриану… Кто есть… Пусть сыночка принесут… Заразы нет. Значит можно… Ну!
   Нион ещё не дослушала, а уже голосила в дверях. Звонким и грозным голосом. Очень надеясь, что Эйлет и Глэдис прибегут быстро. Потому что на этот крик явно уходили силы богини.
   Володеньку принесли. Эйлет, и правда, приладившуюся всплакнуть на груди у очнувшейся сестры, Глэдис отослала за епископом. А Бриана сама метнулась за отцом. Чтобы тот расспросил больную о самочувствии.
   В отличие от Пирра, друиды наблюдали процессию лишь до забора заезжего дома. Один, позёвывая, предложил зайти к христианскому епископу — отметиться. Правило было ирландское — если друид выезжает за границы туата, ему необходимо по прибытии в другой туат навестить монастырь, и сообщить аббату о своём прибытии, обещать не вести языческую проповедь и соблюдать закон.
   Здесь монастыря не было, и друиды сунулись к епископу, отложив поселение в трактире на потом. Епископ Дионисий из формальной процедуры учинил форменный допрос — но тут, по счастью, к нему явился прибывший на корабле единоверец, и римлянину стало не до друидов.
   А уж в трактире им и места не нашлось. Широкоплечий парень за стойкой, едва разглядев белые балахоны и серпы на поясах, сделал знак охране.
   — Выметайтесь.
   Один из друидов только посох поудобнее перехватил. По хвату и повадке стало ясно — подраться вовсе не дурак, и в руках сила пока имеется. Другой запустил руку в седую бороду.
   — Не по обычаю из заезжего дома гостей выгонять, которые никому не чинят обиды.
   — А меня метлой и не выметешь, — заметил третий, — тяжеловат.
   И правда был кряжист. Волосы тёмные, руки едва не до колен…
   Чтобы человек за стойкой заезжего дома нарушил все священные правила, безосновательно отказал путникам в гостеприимстве — такого доселе не бывало. Но случилось.
   — Вам здесь не место. Вы поклоняетесь старым богам. Возможно, не Гвину, он наша боль, но уж Мабону — точно. Вы его Энгусом зовёте. Он пытался убить мою сестру.
   Седой пожал плечами.
   — Мы поклоняемся всем старым богам. Немайн тоже.
   — Это её ты зовёшь сестрой? — уточнил темноволосый.
   — Зову. Она говорит — она сида. Крещёная. И она — сестра моей жены, если точно. И ей вы не поклоняетесь. Она выпала из вашей военной триады.
   — Но это не мешает нам почитать её.
   — Как и Мабона. Я не могу рисковать, пустив в дом врага.
   — Зачем же врага? — седой поднял бровь, — Мы несём хорошие известия — твоя сестра останется жива. И полностью оправится.
   — Откуда вам знать.
   Вопроса в этих словах не было.
   — Мы многое знаем о богах. А вот вы, кажется, уже ничего… А ведь даже римляне кое-что помнят, — друид запустил руку в бороду. Главное — разговор начался, теперь пора сделать маленький подарок, — Вот ты на нас гневаешься. А ведь мы принесли добрые вести. Не умрёт ваша сида. Что то же самое, что и богиня, на самом деле. У сидов божественность- скорее положение, чем состояние. сид-бог от сида не бога отличается деяниями и обязанностями, и только. Как король или хозяин заезжего дома — от крестьянина. А Немайн, та, скорее — как кузнец или ведьма от свинопаса. Злая или добрая, в хлопотах или забавах, почитаемая или изгнанная — всегда останется при своей силе…
   Люди начали подходить поближе. Ирландский знали многие. А про сиду было интересно. Кейр — а за стойкой-то был он — заколебался, когда в ту дверь пиршественного зала, что со стороны города, вошёл епископ. За его спиной маячили фигуры викария и ещё одного священника, постарше.
   — Мы явились, дабы соборовать болящую, — Дионисий огляделся, — где она? Семи пресвитеров у нас сейчас нет, но три — тоже число хорошее.
   Камбрийцы дружно закивали. Они втайне подозревали, что число три лучше. По крайней мере, тут, в Британии. Три священника, соборующие богиню — это можно вставить в легенды и байки. А если их будет семь — придётся четверых забывать… Потому что в легендах их всё равно будет трое!
   — Что делать?
   — Лечить. Словом Господним и освящённым елеем, — объяснил епископ.
   — Вот эту помощь мы примем. Эйра! Проводи святых отцов в дом, где устроили Немайн. Это — не пустые слова. Недаром сида в нашу веру перешла.
   Друидам предложить оказалось нечего. Точнее, нечего, что было бы можно упомянуть при христианских священнослужителях. И вообще в людном зале. Кряжистый потоптался, и направился к двери.
   — Раз тут не уважают обычая, то тут и не заезжий дом вовсе, — возгласил по дороге, — а потому и нам тут делать нечего!
   Седой поднял бровь. Ожидал, что парень за стойкой одумается. Не тут-то было. Кейр закусил удила. Позже он получит за это от Дэффида и нагоняй, и благодарность. Первый — за то, что старые обычаи нарушить вздумал. Вторую — за то, что выдержал. Сохранил лицо, не мотался, как щепка в ручье или тряпка в стиральной машине. Воля, она поважнее традиции. Которую спас незнакомый пожилой священник. Шёл последним, не успел выйти вслед за Эйрой. Но успел сказать:
   — Сын мой, эти люди принесли обещание епископу Дионисию не вредить ни христианам, ни вере. Сами, без принуждения. А потому — не отказывай им в приюте. Если же опасаешься чего от тех, кто иудин грех не почитает и за постыдный поступок — вели присматривать хорошенько.
   Кейр вздохнул с облегчением.
   — На сколько дней вам нужно жильё? Больше одной комнаты предложить не могу — много постояльцев. А скоро будет ещё больше.
   Бровь седого друида вернулась на место.
   — Одной комнаты нам и хватит.
   — Мы наверняка найдём другой ночлег! — стукнул посохом об пол тот, что собирался драться, — Я вот, например, кузнец. И в городе найдутся люди моего ремесла.
   — И не только, — раздался голос из-за уставленного пивными кружками столика в углу, — В городе найдется и общинный дом клана Плант-Инир. Который всегда откроется для тех, кого неправедно гонят Кэдманы. В любом случае не рекомендую здесь останавливаться. Наверняка ограбят. Да так, что и заметишь, только когда окажешься на улице с пустым кошелём…
   — А чего тогда ты тут делаешь, Варрел? — ухмыльнулся Кейр, — Или ты пьёшь тут пиво потому, что доверяешь МНЕ?
   — Ты хотя б горец. Я не доверю тебе спину на ночлеге, но яд в пиво или мелочный обсчёт… Для этого ты ещё недостаточно городской!
   Говоривший вылез из-за столика, и в пиршественном зале сразу стало малость тесновато.
   — Совет у нас будет. Большой. Три века не было такого, — объявил он, — и нескоро повторится, видать. Но теперь мы припомним городским да приречным все обиды! Дело идёт к войне. К большой войне! И Гулидиену понадобятся не торгаши, а воины. А настоящие воины растут только в горах. То-то король велит вернуть нам всё, что вы у нас захапали. За четыре-то века. А то мы воевать не пойдём!
   — Прошлый раз Совет Мудрых созывался двести двадцать четыре года назад, — уточнил Кейр. Спроси его кто об этом месяц назад — нипочём бы не сказал. Но как узнал, что придётся помогать тестю в организации такого важного события, поинтересовался историей Совета Мудрых у королевского филида, — Тогда утвердили нынешнюю династию. С тех пор как-то обходились…
   — Я и говорю — четыре века.
   — Как с вами, Инирами, на войну идти прикажете? Разведку всяко не поручишь! Двести двавадцать четыре года — это два века. И ещё двадцать четыре сотые доли века.
   Варрел захохотал. Потом принялся с подозрением расссматривать свою кружку, точно мог сквозь синеватую глазурь и слой спекшейся глины определить, есть ли внутри отрава.
   — Ты окэдманился, Кейр. Пожалуй, я не буду допивать эту пинту. Ты считаешь века столетиями, учитываешь сотые доли… Для воина деньги — куски металла или мычащие четвероногие, а века — человеческие жизни. Ты стал даже не горожанином — римлянином.
   — А я всегда был римлянином, — заявил Кейр, — мы, Плант-Монтови, и произошли от тех солдат, кто некогда остался в прибрежных фортах и на заставах. Потому у нас и клановая крепость не одна большая, а много маленьких. Мы так привыкли. Ну и потому, что лучшие воины в Диведе — это всё-таки мы.
   — Нет, мы!
   Кейр мысленно сощурился. Как сида. Заметил — мелкие пакости выходят много легче, когда представишь на себе её лукавый прищур.
   — Хорошо, Варрел, будь при своём мнении. Могу даже приказать подать тебе долю героя. Бесплатно и без отравы, хочешь?
   — Ты серьёзно?
   — Вполне. Выбирай — тебе говяжий окорок, свиной, молочного поросёнка?
   Горец потёр руки. Доля героя, официально поднесённая не на сельской пирушке — в заезжем доме Дэхейбарта! Получалось, что его только что признали самым что ни на есть героем — самым сильным, храбрым и жестоким воином в западной половине южной Камбрии. Таким можно гордиться…
   Не обратил он внимания — в трактире собрались представители многих кланов. Ещё не всех. Но долинные были все — хотя бы потому, что население Кер-Мирддина из этих трёх кланов и складывалось. Были местные ирландцы, которые считались младшей ветвью Мак-Дэсси. Явились на совет представители трёх кланов из Глиусинга — пришли морем, с ветром повезло, вот и прибыли раньше прочих. А ведь на совет собрались люди непростые. И глава, скажем, кланового ополчения пропустит вперёд какого-то овцепаса? Да если такое случится — прощай, репутация. А в скором времени — и положение.
   Так что едва Варрел выбрал, и провозгласил, что требует себе долю героя, и хорошо бы это был свиной окорок, как на него обрушился возмущенный хор. Пожалуй, ни один мужчина не усидел на месте — пусть Плант-Инир высок да плечист, так гуртом ведь любого героя стоптать можно. Особенно хорошо это знали Монтови. Кейр улыбнулся, вспоминая семейные легенды. В том числе рассказ о римской высадке на остров Мэн. Это было лет пятьсот назад, но прапрадед запретил менять в истории хоть слово. Потому как хотел, чтобы потомки узнали вполне достойную правду. Описание последней, самой отчаянной атаки заканчивалось словами: "Мы, римляне, от страха обосрались. Но они разбились о наш строй, как волна о скалу. И вот тогда мы пошли вперёд, и сполна расквитались за перепачканные штаны." Да, британские легионы уже тогда ходили в штанах. Погоды не те — ляжками светиться.
   Дополнительное веселье вызвал растерянный вид Варрела. Веселье — и заботу. Затопчут его не сразу, будут поломки мебели. Да и ежели гостя изувечат — не дело, а ведь под горячую руку и прибить могут, даром, что оружие на входе сдали. А кулаки? А сапоги? А мебель та же?
   — Благородные воины желают драки? — поинтересовался Кейр громогласно, — Так прошу — во дворе, да на кулачках. И вам забава, и чинно выйдет. За распорядителя будет Тулла. А врача и тем более священника, надеюсь, не понадобится. В крайнем случае неподалёку есть Бриана.
   — А мэтр Амвросий? — спросили.
   — Отсыпается.
   — За лекаря и я могу, — предложил седой друид, — да не смущайтесь, я ничем не страшнее обычной клановой ведьмы…
   Старший из друидов остался наблюдать за поединком — второго не понадобилось. Варрел довольно быстро признал поражение, не ожидая, пока сильный да опытный противник не расквасит ему чего-нибудь в кровь. Втравливать клан в новые распри ему не хотелось, да и честь ушла — победить всех посетителей "Головы Грифона" по очереди он не надеялся. Потому — получил пару-другую тумаков, сам нанёс неплохой удар, да запросил пощады. Драка на пиру — не дуэль, отрезанная голова в финале не требуется. Победитель место "царя горы" занимать не стал, вместо того пощупал кошель и предложил по кружке "угольного пива" каждому зрителю. И даже Варрелу, у которого таки появился в списке небольшой подвиг. "Воин, которому предлагали долю героя четверти Камбрии." Вес поднял — не удержал. Бывает. Но перспектива, выходит, есть.
   Двое же свободных друидов сочли за благо договориться с Кейром о комнате. Предложение Иниров забыли. Темноволосый ещё заметил, что Кэдманам с такими врагами и друзей не нужно.
   — Нужно, — уверенно возразил Кейр, — из-за того, мы дружим со всеми сильными кланами, врагами получились кто похуже.
   — То, что осталось, а?
   — Вот именно.
   Теперь его речь звучала — почти намёком. С учётом предыдущей сцены оставалось заключить — намёк и есть. И потому, не дожидаясь первого среди равных, двое друидов начали тихонько обсуждать — что же такое можно предложить хозяину заезжего дома, чтоб он допустил их посмотреть на болящую богиню. А то и побеседовать с нею…
   Лечение, между прочим, оказалось первейшим вариантом. Исцелить Немайн — если это действительно Немайн, а всё шло к тому, друиды не могли. А вот облегчить страдания — вполне. Что дело серьёзно — было понятно. Но — успех-то гарантирован. Если там богиня. А если нет, и отравленная просто зажилась маленько? Бывают и медленные яды. А ведь, случись что, виноватыми окажутся друиды, и ни один служитель старых богов более не ступит на землю Диведа. А, скорей всего, всей Камбрии.
   Потому первым вспомнили самый надёжный и самый одиозный метод — жертву. И с ужасом поняли, что приходится оценивать не способ проведения запрещённого на христианских землях обряда — но его действенность. Смысл жертвы — замена. Подставить судьбе вместо одного человека другого. Если сила, которую умиротворяют, не дюже разумна или подслеповата, появляется шанс подсунуть ей что-то не совсем равноценное. Петуха за свинью. Корову за человека. Раба — за свободного. Воина — за короля…
   Чем опытнее друид, тем больше выбор, тем мельче жертва. Но если при смерти богиня — что можно предложить мировому равновесию взамен? Человека мало. Даже друида.
   — Бога бы поймать, — заметил кряжистый, — Гвина того же… Нашим, кто ещё остался, было бы не обидно.
   Друид-кузнец поскрёб густое темя. Кряжистый с завистью последил — у самого блестела плешь, не хуже епископской тонзуры. Правда, совершенно естественная. А если учесть, что лоб приходилось подбривать, сущая глупость получалась. И неблагообразие.
   — Где ж его возьмёшь, — сказал, — Да и не хорошо. Как-то же обходились раньше цыплятами и овцами… Ты — вообще коров резал. Может, взять много скотины? Целое стадо?
   Обсудили. Выходило — без толку. Богиню не подделать…
   Вернулся седой. Выслушал. Поочерёдно поднимал то одну бровь, то другую, то обе разом. Временами чуть прижмуривал морщинки вокруг глаз.
   — А зачем? — спросил наконец, — Самозванке, если человек, и корова сойдёт. Управимся. А сида выживет сама. Наше дело только облегчить. А это — травы, отвары. Спину помять, конечности, чтоб не застаивалась кровь. В общем, завтра предлагаем помощь Дэффиду ап Ллиувеллину — так хозяина зовут. А для начала попросимся хоть одним глазком на сиду посмотреть — чтобы установить, какие именно зелья варить придётся.
   — Мне проще, — сообщил кряжистый, — я руками лечу и языком. Только вот от отравлений обычно не помогаю. Ну, а эллилов прострел или одержимость — всегда пожалуйста.
   Родичи собрались, чтоб не отнимать воздуха, в соседних комнатах. При Немайн осталась только мать и целители. К тому времени, когда Дионисий со свитой вошёл к болящей, мэтр Амвросий уже заканчивал допрашивать сиду.
   — Пульс бешеный, — констатировал врач, — Немайн взрывается изнутри, как мех с перебродившим вином. Но это ненадолго. Хотя бы потому, что сердце долго такого не выдержит.
   — Не надо долго, — сида едва говорила, — надо достаточно. Это… испытания. Как новой колесницы… Органы… Как механизмы… По очереди… Сейчас сосуды. Потом другое… Я скоро забудусь опять. Надолго… Не навсегда… Надо только ухаживать. Знаете лучше… чем я.
   Немайн замолчала в чуткой тишине. И епископ, понявший главное, спросил.
   — Сколько у нас времени, мэтр?
   — Не знаю…
   — Хорошо, начнём. Возможно, успеем…
   Пирр до рези в глазах всматривался в багровое от болезни пятно лица. Глаза — серые. Рыжая. Волосы коротко отрезаны — да, про это сообщали… Спокойна. Молчит. Не узнаёт? Не подаёт вида? Или измучена болью? Скорее последнее.
   Начали читать обычную заутреню — самый короткий вариант.
   — Что вы делаете?
   Луковку Пирр видел впервые. Дионисий — нет. Решил — проще и быстрее объяснить.
   — Лечим твою подругу. Соборование есть таинство, исцеляющее тело и душу через молитву и прощение грехов. Не мешай — она едва в сознании, а для покаяния сознание необходимо…
   Нион пошатнулась. Происходившее было странным — и почему-то знакомым. Может быть потому, что происходило обращение к силам, превосходящим человека? Превосходящим и Неметону! К той силе, которую признала богиня, рассорившись со старыми божествами. Но доверить этим людям делать с Неметоной это таинственное страшно…
   — Тогда сделайте это и со мной! — выскочило само собой, как и должно, — Я — она. Не вся. Но — часть. Вот. Я объяснить-то не могу!
   Епископу перевели.
   — Можно, — согласился Дионисий, — а ты крещена, дочь моя?
   — Я это она. Раз Неметона крещена, значит, и я.
   — Нельзя так. Ты это ты, ибо пред Господом каждый станет на месте своем… А ты человек, и душа у тебя своя есть.
   — Раз она крещена, значит, должна и я! — речь странно напомнила Дионисию ту, которая сейчас лежала на болезненном одре, — Такого же быть не может, не положено… Ну или крестите меня отдельно.
   — Ты понимаешь, чего просишь?
   Нион кивнула.
   — Единения.
   Дионисий тяжко вздохнул.
   С постели больной снова раздались слова.
   — Крестите её.
   — Она ведь не понимает, — заметил викарий, — видно же… Так нельзя.
   Больная кашлянула. Перевела дух.
   — Сакс, приходящий в церковь потому, что это делает король, понимает больше?… Даже если вызубрил нужные слова… Она искреннее ребёнка, который не понимает совсем ничего. И мудрее меня… У неё нет земной учёности, зато есть сердце, чувствующее правду…
   Старому священнику, видимо, стало трудно стоять. Но от поддержки викария он отказался.
   — Разве этого мало?… А наставить в вере — найдётся кому. И — она это я. Поверьте. Она была моей жрицей… И если души у нас разные, то грехи… общие… Грех, совершенный двумя, и тому, и другому вменён. И если у меня есть надежда на спасение, прошу не отказывайте в ней и той, что шла по моим стопам.
   У сиды пошла носом кровь. Бриана приложила влажный платок и принялась укоризненно смотреть на священство. Тогда заговорил Пирр — Дионисий успел заметить, как тот отреагировал на речь больной.
   — Юная язычница говорила о единении с человеком, вызывающим восхищение… О единении, а не преклонении! А чувство общности и верность не есть сотворение кумира. Она меня даже немного удивила. Сколько христианок творит себе кумиров — из мужей и любимых, а иной раз из святых людей — а чаще людей, представляющих себя святыми. Полагаю, крестить её можно. Но если прямо сейчас, то больная не может быть восприемницей.
   — Ох, — сказала Глэдис обречённо, представив реакцию мужа на обретение ещё одной родственницы, хоть и не кровной, — я…
   — Её крёстной матерью буду я, — отрезала Анна, — возражения есть?
   Не нашлось.
   — Тогда — сначала соборуем Немайн, пока она в сознании, затем крестим её жрицу, — подвёл итог епископ Дионисий.
   И снова зазвучали стихи покаянной утренней службы…
   Крещение там, не крещение, а звали все Луковкой, никто слово не коверкал. Похожа. До слёз! За эти дни Глэдис попривыкла к нескладной девчушке, что неотлучно сидит при дочери, разве иногда до ветру бегает. Привыкла — молчит, делает всё, что ни скажет мать сиды. Заговариваясь, зовёт её именем Дон. Иногда говорит голосом дочери. Сильным и решительным. Но сейчас — сейчас просит от себя. Запинаясь и глядя в пол.