Страница:
исходах. И что же вы хотите - чтобы я бросил все другие дела и послал взвод
людей играть в прятки с этим грузовиком?
- Я скажу вам, чего я хочу, сержант. Я хочу получить рапорт
патологоанатомической экспертизы о происхождении ран, обнаруженных на лице
погибшего. Ясно?
- Что вы такое говорите? - презрительно отозвался полицейский сержант.
- Каких ран?
- Я хочу знать, отчего его разорвало в клочья!
Глава 23
Поезд из Салоник востребовал свою последнюю жертву, думал Виктор, лежа
в постели у себя дома в Норт-Шоре и глядя на пробивающиеся сквозь
зашторенные окна лучи утреннего солнца. На свете не существует больше
причин, по которым во имя его может быть загублена еще хоть одна жизнь.
Энричи Гаэтамо стал последним мертвецом, но Виктор не сожалел о его смерти.
Ему самому уже не долго осталось. Он прочел это в глазах Джейн, в
глазах врачей. Этого следовало ожидать. Ему было даровано слишком много
отсрочек.
Он надиктовывал все, что мог вспомнить о том давнем июльском дне.
Господи, как же давно это было - почти вся жизнь прошла с тех пор! Он
пытался проникнуть в самые потаенные уголки памяти и отказался от
болеутоляющих наркотиков, боясь, что они притупят воспоминания.
Константинский ларец надо найти во что бы то ни стало и передать его
содержимое ответственным людям, способным оценить это должным образом. И
необходимо предотвратить, сколько бы ни была мала такая возможность,
бездумное раскрытие его тайны. Он возложит эту миссию на сыновей. Теперь
тайна Салоник принадлежит им. Близнецам. Они сделают то, чего не сумел
сделать он: найдут константинский ларец.
Но в цепи по-прежнему недостает звена. Он должен найти его прежде, чем
состоится разговор с сыновьями. Что знают в Риме? Что удалось Ватикану
узнать о Салониках? Вот почему он позвал сегодня этого человека. Священника
по имени Лэнд, монсеньора из Нью-Йоркского архиепископства, который навещал
его в больнице несколько месяцев назад.
За дверью спальни раздались шаги, потом послышались тихие голоса Джейн
и посетителя. Священник!
Тяжелая дверь бесшумно отворилась. Джейн впустила гостя и вышла.
Священник держал в руках книгу в кожаном переплете.
- Спасибо, что пришли, - сказал Виктор.
Лэнд улыбнулся и тронул кожаный переплет книги.
- Это "Милосердное завоевание. Во имя Господня". История клана
Фонтини-Кристи. Мне подумалось, вам это может быть интересно, мистер Фонтин.
Я обнаружил эту книгу очень давно в одной книжной лавке в Риме.
Монсеньор положил фолиант на тумбочку рядом с кроватью. Они пожали друг
другу руки: каждый из них, подумал Виктор, оценивает собеседника.
Лэнду было не более пятидесяти. Среднего роста, широкоплечий, с могучей
грудью. Лицо резко очерченное, типичное лицо англиканского священника, карие
глаза под густыми бровями - более темными, чем его коротко стриженные и
тронутые сединой волосы. Приятное лицо, умные глаза.
- Боюсь, что издание было предпринято из тщеславных побуждений.
Сомнительного достоинства привычка, типичная для начала века. Наверняка эта
книга никогда не переиздавалась и написана по-итальянски.
- И к тому же старомодным североитальянским стилем, - добавил Лэнд. -
Полагаю, что-то вроде придворного викторианского стиля, если подумать об
английском эквиваленте. Со множеством архаизмов.
- Тут у вас преимущество! Мое знание языков не столь глубоко, как ваше.
- Но для Лох-Торридона оказалось достаточно, - сказал священник.
- Да, вероятно. Садитесь, пожалуйста, монсеньор Лэнд. - Виктор указал
на стул рядом с кроватью. Священник сел. Они смотрели друг на друга. Виктор
заговорил: - Несколько месяцев назад вы посетили меня в больнице. Зачем?
- Мне хотелось увидеть человека, чью жизнь я столь тщательно изучал.
Позвольте быть с вами откровенным?
- Вы бы не пришли ко мне, если бы решили избрать иную линию поведения.
- Мне сказали тогда, что вам осталось жить недолго. И я самонадеянно
вообразил, что вы позволите мне причастить вас.
- Что ж, это откровенно. И в самом деле, самонадеянно.
- Я это понимал. Вот почему я больше не приходил. Вы тактичный человек,
мистер Фонтин, но вам не удалось скрыть свои чувства.
Виктор внимательно посмотрел в лицо священника. Та же печаль, что
запомнилась ему в больнице.
- Зачем вы изучали мою жизнь? Неужели Ватикан до сих пор занимается
розысками? Неужели Донатти и его поступки не получили должной оценки?
- Ватикан постоянно что-то изучает. Исследует. Эти исследования не
прекращаются. А Донатти не просто получил должную оценку. Он был отлучен от
церкви, и его останки не были преданы земле по католическому обряду.
- Вы ответили на два моих последних вопроса, но не на первый. Почему -
вы?
Монсеньор положил ногу на ногу, сцепив руки на колене.
- Меня интересует социальная и политическая история. Иными словами, я
ищу признаки конфликтных отношений между церковью и обществом в разные
исторические периоды. - Лэнд улыбнулся. - Побудительным мотивом для этих
исследований послужило стремление доказать превосходство церкви и
ошибочность попыток тех, кто с ней боролся. Но невозможно отыскать благо во
всех случаях. И, разумеется, его не найти в тех бесчисленных прегрешениях
против здравого смысла и морали, которые я обнаружил. - Лэнд больше не
улыбался. Его намек был вполне ясен.
- То есть казнь Фонтини-Кристи была прегрешением? Против чего? Здравого
смысла? Морали?
- Пожалуйста, - быстро сказал священник. Он заговорил тихо, но
настойчиво. - Мы оба знаем, что это было. Убийство. Которое невозможно ни
одобрить, ни простить.
Виктор вновь увидел печаль во взгляде священника.
- Я принимаю ваши слова. Я их не совсем понимаю, но я их принимаю.
Итак, я стал предметом ваших социально-политических штудий?
- Вкупе с прочими проблемами того времени. Я уверен, вам они известны.
Хотя в то время творилось немало добрых дел, было совершено многое, чему нет
прощения. То, что случилось с вами, с вашей семьей, безусловно, относится к
такого рода вещам.
- Я стал предметом вашего интереса?
- Вы стали моей навязчивой идеей! - Лэнд снова улыбнулся, несколько
смущенно на этот раз. - Не забывайте, я ведь американец. Я учился в Риме, и
имя Виктора Фонтина было мне хорошо известно. Я читал о вашей деятельности в
послевоенной Европе - об этом писали все газеты. Я знал о вашем влиянии ив
государственных и в общественных кругах. Можете себе представить мое
изумление, когда, изучая тот период, я вдруг обнаружил, что Виктор Фонтин и
Витторио Фонтини-Кристи - одно и то же лицо.
- Вы смогли многое почерпнуть из ватиканских архивов обо мне?
- О семье Фонтини-Кристи - да. - Лэнд кивнул на фолиант в кожаном
переплете. - Но, как и эта книга, найденные мною материалы были, боюсь,
несколько необъективны. Хотя, конечно, не столь лестны. Но лично о вас -
почти ничего. Признавался, разумеется, факт вашего существования. Вы первый
ребенок Савароне мужского пола, который в настоящее время является
американским гражданином и носит имя Виктор Фонтин. И более ничего. Досье
обрывалось информацией, что остальные члены семьи Фонтини-Кристи были
уничтожены фашистами. Такой конец показался мне неполным. Даже даты никакой
не было указано.
- Чем меньше остается на бумаге, тем лучше!
- Да. И вот я стал изучать документы репарационного суда. Там я
обнаружил куда более подробные сведения. Но то, что поначалу было простым
любопытством, обернулось подлинным потрясением. Вы представили военному
трибуналу обвинения. Эти обвинения я счел ужасными, нетерпимыми, ибо вы не
обошли и церковь. И вы назвали имя священника курии - Гульямо Донатти. Это
было недостающее звено моих поисков. Все, что требовалось.
- Вы хотите сказать, что в материалах, относящихся к семейству
Фонтини-Кристи, не было упоминания имени Донатти?
- Теперь - есть. Тогда - не было. Создавалось впечатление, что
архивисты просто не захотели увидеть здесь некую связь. Все бумаги Донатти
опечатаны - как обычно и поступают с бумагами отлученных. А после его смерти
ими завладел его секретарь...
- Отец Энричи Гаэтамо. Лишенный сана, - прервал его Фонтин.
Лэнд ответил не сразу.
- Да, Гаэтамо. Я получил разрешение ознакомиться с опечатанными
документами. Я читал параноидальные бредни безумца, фанатика, самолично
причислившего себя к лику святых. - Монсеньор замолчал. Он не смотрел на
Виктора. - То, что я там обнаружил, заставило меня отправиться в Англию. К
человеку по фамилии Тиг. Я встречался с ним лишь однажды в его загородном
доме. В тот день шел дождь, и он поминутно подходил к камину и ворошил
дрова. Мне не приходилось встречать другого человека, который бы так
пристально следил за часами. Хотя он уже был на пенсии и спешить ему было
некуда. Виктор улыбнулся:
- Ох уж эти часы! Эта его дурацкая привычка меня всегда раздражала.
Сколько раз я ему об этом говорил!
- Да-да, вы были добрыми друзьями, я это сразу понял. Знаете, он вами
просто восхищался.
- Восхищался? Алек? Не могу поверить!
- Он признался, что никогда не говорил вам об этом, но это правда. Он
сказал, что рядом с вами чувствовал свою неполноценность.
- Но он никогда не подавал виду!
- Он сказал даже больше. Он все рассказал! И о казни в Кампо-ди-Фьори,
и о вашем бегстве из Челле-Лигуре, и о Лох-Торридоне, и о бомбежке в
Оксфордшире, о вашей жене, о сыновьях. И о Донатти. И как он скрывал от вас
это имя.
- У него не было другого выбора. Если бы я узнал, лох-торридонская
операция провалилась бы.
Лэнд снял руки с колена. Казалось, он с трудом подыскивает нужные
слова.
- Тогда-то я в первый раз услышал о поезде из Салоник..
Виктор быстро поднял глаза - до этого он смотрел на пальцы священника.
- Это странно. Вы же читали бумаги Донатти.
- И вдруг все прояснилось. Безумные словесные излияния, отрывочные
фразы, на первый взгляд ничего не значащие ссылки на какие-то населенные
пункты, даты... Вдруг все стало осмысленным. Даже в личных записях Донатти
ни разу не писал об этом прямо - слишком велик был его страх... Все
вращалось вокруг того поезда. И груза, который он вез.
- А вы знаете?
- Я узнал. Мне удалось бы это узнать намного раньше, но Бревурт
отказался встретиться со мной. Он умер спустя несколько месяцев после моей
первой попытки добиться с ним встречи. Я отправился в тюрьму, где отбывал
наказание Гаэтамо. Он плюнул мне в лицо сквозь решетку, он колотил в нее
кулаками, пока не сбил кожу в кровь. И тем не менее у меня был источник
информации. В Константине. В патриархии. Я добился аудиенции у одного из
старцев. Он был очень стар и все мне рассказал. Поезд из Салоник вез ларец с
документами, опровергающими догмат филиокве.
- И все? Монсеньор Лэнд улыбнулся:
- С теологической точки зрения, и этого достаточно. Для этого старца и
для его противников в Риме документы подобного рода означают, с одной
стороны, триумф, с другой - полный крах.
- А вы их воспринимаете иначе? - Виктор внимательно смотрел на
священника, вглядываясь в его немигающие карие глаза.
- Да. Церковь ныне не имеет ничего общего с церковью прошлых веков или
даже недавнего прошлого. Проще говоря, если бы она была таковой, она бы
просто не выжила. Есть старики, которые цепляются за то, что, как они верят,
неопровержимо... В большинстве случаев это единственное, что у них остается.
И нет нужды разубеждать их, лишать этой веры. Время великодушно дарует
изменения. Ничто не остается таким, каким было прежде. С каждым годом -
когда нас покидает старая гвардия - церковь все быстрее и неотвратимее
движется к социальной ответственности. Она обладает властью, чтобы творить
безграничное благо, обладает возможностью - и в прагматическом, и в духовном
смысле - смягчать тягчайшие страдания. Я говорю со знанием дела, ибо
принадлежу к этому движению. Мы - в каждом епископстве, по всему миру. Это
наше будущее. Мы сегодня - в мире и с миром.
Фонтин отвернулся. Священник замолчал. Он поведал о силе, стремящейся
творить добро в мире, который, увы, этим добром обделен. Виктор снова
посмотрел на Лэнда.
- Значит, вам не известно точно, что содержится в тех документах?
- А какая разница? В худшем случае - повод для теологических дебатов.
Доктринальные уловки. Этот человек существовал. И звали его Иисус из
Назарета... или ессейский Архангел света... и он вещал от чистого сердца.
Его слова дошли до нас, и их историческая аутентичность доказана
исследователями арамейских и библейских текстов - как христианами, так и
нехристианами. Какая в таком случае разница, как его называть - плотником,
или пророком, или Сыном Божьим? Главное - что он говорил истину, как он ее
понимал и как она ему раскрылась в откровении. Его искренность, если угодно,
- вот то единственное, что имеет значение, а это не подлежит обсуждению.
Фонтин вздрогнул. Мысленно он вернулся к Кампо-ди-Фьори, к старику,
ксенопскому монаху, который рассказал ему о пергаменте, вынесенном из
римской темницы.
"...То, что содержится в этом пергаменте, превосходит самое смелое
воображение. Его необходимо найти-уничтожить... ибо ничто не изменится, хотя
все будет иным".
Уничтожить!
"...Важно лишь то, что он изрекал истину так, как он ее понимал и как
она ему раскрылась в откровении... Его искренность, если угодно, - вот то
единственное, что имеет значение... это не подлежит обсуждению".
Или подлежит?
Готов ли этот священник-ученый, этот добрый человек столкнуться с тем,
с чем должны рано или поздно столкнуться люди? Честно ли попросить его об
этом?
"Ибо ничто не изменится, хотя все будет иным".
Что бы ни означали эти странные слова, как поступить - будут знать лишь
исключительные люди.
Он приготовит сыновьям список таких людей.
Священник по имени Лэнд будет одним из кандидатов.
Тяжелый четырехлопастный винт постепенно замирал, металлический лязг
отдавался по всему телу вертолета. Пилот открыл дверцу и дернул за рычаг,
который выбросил за борт короткую лесенку под брюхом фюзеляжа. Майор Эндрю
Фонтин спустился по металлическим ступенькам на вертолетную площадку
военно-воздушной базы "Кобра" в Фантхьете.
Его документы обеспечивали ему приоритетное транспортное обслуживание и
доступ к секретным складам на побережье. Сейчас ему надо получить джип в
офицерском гараже и отправиться прямо к побережью. И найти нужный сейф на
складе номер четыре. Там спрятаны материалы, собранные "Корпусом
наблюдения". Там, в самом безопасном тайнике во всей Юго-Восточной Азии, они
и останутся - надо только удостовериться в их целости и сохранности. После
поездки на склад ему предстоят еще два путешествия - сначала к северу от
Дананга, потом южнее - минуя Сайгон, в район дельты Меконга. В Канто.
В Канто находится капитан Джером Барстоу. Мартин Грин прав: Барстоу
провалил "Корпус наблюдения". Остальные тоже сошлись на этом: его поведение
выдавало в нем человека, которого раскололи. Его видели в Сайгоне с военным
юристом Таркингтоном. И было нетрудно понять, что произошло: Барстоу
подготавливает себе защиту, а раз так, значит, он собирается давать
показания. Барстоу не знал о местонахождении документов "Корпуса
наблюдения", но он их как-то видел. Видел, черт! Он и сам готовил бумаги -
двадцать или тридцать копий. Показания Барстоу будут означать крах "Корпуса
наблюдения". Этого нельзя допустить!
Военный юрист Таркингтон сейчас в Дананге. Он не знает, что ему
предстоит встретиться еще кое с кем из "Корпуса наблюдения". Это будет его
последняя в жизни встреча. Его найдут в парке, с ножом в животе, со следами
виски на рубахе и во рту.
Потом Эндрю вылетит в район дельты. К предателю по имени Барстоу.
Барстоу пристрелит проститутка - там с этим делом просто.
Он шагал по горячему бетонному покрытию к управлению транзита. Его ждал
подполковник. Сначала Эндрю всполошился: не случилось ли чего? Пять дней еще
ведь не истекли. Но потом он увидел улыбку на лице подполковника -
снисходительная, но все же дружеская улыбка.
- Майор Фонтин? - Офицер протянул руку: значит, не хочет здороваться
официально.
- Да, сэр. - Эндрю пожал протянутую руку.
- Из Вашингтона пришла телеграмма, подписанная министром сухопутных
войск. Вам надлежит вернуться домой, майор. И как можно скорее. Мне
неприятно вам это говорить, но речь идет о вашем отце.
- Отец? Он умер?
- Он при смерти. Я обеспечил вам преимущественное право на получение
предписания на ближайший рейс из Тансоннута. - И подполковник вручил ему
конверт с красной каймой, на котором стояла печать штаба войск в Сайгоне. В
таких конвертах перевозится почта курьерами из Белого дома и курьерами
Объединенного комитета начальников штабов.
- Мой отец уже давно болеет, - задумчиво сказал Фонтин. - Этого
известия можно было ждать. У меня здесь на день работы. Я буду в Тансоннуте
завтра вечером.
- Как хотите. Главное, что мы вас нашли. И вы получили сообщение.
- Я получил сообщение, - сказал Эндрю.
Стоя в будке телефона-автомата, Адриан слушал усталый голос сержанта.
Сержант лгал, но теперь более правдоподобно, кто-то, видимо, солгал ему
самому. Результаты вскрытия: Невинс, Джеймс, мужчина, черный, жертва наезда,
грузовик с места происшествия скрылся, не обнаружено никаких признаков
повреждений черепа, шеи и глотки, не связанных с механическими травмами,
полученными при столкновении с грузовиком.
- Перешлите мне копию отчета и рентгенограмму, - попросил Адриан. - Мой
адрес у вас есть.
- К отчету не приложены рентгеновские снимки, - машинально ответил
сержант.
- Запросите их! - отрезал Адриан и повесил трубку. Ложь! Повсюду ложь и
уклончивые ответы. И он - самый большой лгун! Он солгал себе, согласился с
этой ложью и заставил других принять ее. Он встретился с группой не на шутку
перепуганных молодых юристов, сотрудников министерства юстиции, и убедил их,
что в данных обстоятельствах необходимо отсрочить оформление судебных
повесток. Надо продумать логику обвинения, сопоставить улики, получить хотя
бы второе признание - идти в военную коллегию, имея на руках список имен,
бессмысленно.
Нет, не бессмысленно! Момент был очень удачный, чтобы прижать военных и
потребовать немедленного расследования. Человека убили, улики, которые он
держал при себе, были украдены с места преступления. В уликах содержался
приговор "Корпусу наблюдения"! Вот вам имена! Это же важнейший пункт
признания.
Давай действуй!
Но он не смог. Список открывался именем его брата. Выписать судебную
повестку - означало обвинить брата в соучастии в убийстве.
Иной вывод сделать невозможно. Эндрю был его братом-близнецом, и он не
был готов назвать его убийцей.
Адриан вышел из телефонной будки и зашагал по направлению к своему
отелю. Эндрю должен вернуться из Сайгона. Он улетел в прошлый понедельник.
Не надо было обладать слишком богатым воображением, чтобы догадаться, с чем
был связан этот отъезд. Его брат не глуп: Эндрю пытался выстроить себе
защиту на месте своих преступлений, которые включали в себя тайный заговор,
сокрытие улик, попытку помешать деятельности органов правосудия. Мотивы:
сложные, небезосновательные, но тем не менее преступные.
Но не убийство же поздно вечером на вашингтонской улице!
О Боже! Даже сейчас он себе лжет! Или из милосердия просто отказывается
взглянуть возможной правде в глаза. Да не хватит ли? Скажи, скажи! Ведь так
оно и есть!
Возможная правда.
В Вашингтоне - восьмой участник "Корпуса наблюдения". Кто бы он ни был,
это убийца Невинса. И убийца Невинса не мог действовать, не зная о разговоре
двух братьев на Лонг-Айленде.
Когда самолет Эндрю приземлится, он узнает, что повестка еще не
выписана. У "Корпуса наблюдения" на какое-то время будут развязаны руки. У
них еще есть возможность для маневра...
Впрочем, теперь их можно обезвредить. Обезвредить молниеносно - и тем
самым вселить надежду на успех тем перепуганным молодым юристам, которые
опасаются, что судьба Невинса, может быть, уготована каждому из них. Они же
юристы, а не коммандос...
Адриан взглянет брату в глаза и, если увидит в них тень смерти Невинса,
отомстит. Если майор отдал приказ об убийстве, он должен быть уничтожен.
Или он опять лжет себе? Может ли он назвать собственного брата убийцей?
Неужели да?
Но что же нужно отцу? Возможно, эта встреча что-нибудь изменит?
Глава 24
По обе стороны кровати поставили два стула. Так будет удобнее. Он
сможет попеременно смотреть на обоих сыновей: они совершенно разные и
реагировать будут по-разному. Джейн предпочла стоять. Он попросил ее
выполнить тяжкую задачу: рассказать сыновьям о поезде из Салоник. Все, не
упуская ни одной детали. Они должны осознавать, что очень влиятельные люди,
организации и даже правительства многих стран могут вступить в борьбу за
константинский ларец. Как это уже было три десятилетия назад.
Сам он не в силах рассказывать об этом. Он умирает. При полном
сознании. Необходимо сохранить силы, чтобы ответить на вопросы сыновей и
передать им тайну. Ибо теперь на их плечи ляжет ответственность
Фонтини-Кристи.
Они вошли к нему в сопровождении матери. Высокие, похожие и - такие
разные! Один в военной форме, другой - в неизменном твидовом пиджаке и
джинсах. Светловолосый Эндрю был взбешен. Ярость читалась на его лице:
выдавали плотно сжатые губы и суровый затуманенный взгляд.
Адриан, похоже, был не в своей тарелке. В его голубых глазах застыл
вопрос, рот был слегка приоткрыт, губы безвольны. Он провел рукой по темной
шевелюре, уставившись в пол с выражением удивления и сострадания.
Виктор указал на стулья. Братья переглянулись: этот обмен взглядами был
весьма красноречивым. Что бы ни произошло между ними в прошлом, какова бы ни
была их размолвка, теперь надо все забыть. Того требует возлагаемая на них
миссия. Они сели, держа в руках ксерокопии воспоминаний Фонтина о дне 14
июля 1920 года. Он попросил Джейн дать каждому по экземпляру, чтобы они
прочли текст до встречи с ним. Виктору не хотелось терять драгоценное время
на предварительные объяснения. У него уже не было на это сил.
- Не будем тратить слова впустую. Мать все вам рассказала, и вы прочли
то, что я написал. У вас, видимо, есть вопросы.
Заговорил Эндрю.
- Предположим, что этот ларец будет найден - об этом мы еще поговорим,
- что тогда?
- Я подготовлю список людей. Пять-шесть - не больше. Найти их будет
непросто. Вы отдадите ларец им.
- Как они с ним поступят? - не унимался Эндрю.
- В зависимости от того, что именно содержится в ларце. Они обнародуют
документы, или уничтожат их, или снова спрячут.
Вмешался Адриан: юрист внезапно забеспокоился.
- Разве у нас есть выбор? Думаю, что нет. Это ведь принадлежит не нам.
Следует обнародовать содержимое тайника.
- Чтобы ввергнуть мир в хаос? Надо думать о последствиях.
- У кого-нибудь еще есть ключ? - поинтересовался майор. - Маршрут того
путешествия четырнадцатого июля тысяча девятьсот двадцатого года?
- Нет. Для всех прочих это полная бессмыслица. Осталось очень немного
людей, кто знает об этом поезде и о том, что именно он вез. Старцы из
патриархии. Один из них жив и находится в Кампо-ди-Фьори, но его дни
сочтены.
- И нам не следует никому рассказывать, - продолжал майор. - Никто,
кроме нас, не должен ничего знать.
- Никто. Есть немало людей, кто готов пожертвовать всем чем угодно,
лишь бы получить информацию об этом ларце.
- Ну, я думаю, ты преувеличиваешь!
- Ты очень ошибаешься. Надеюсь, мать рассказала вам все. Помимо
опровержения догмата филиокве и арамейского свитка в том ларце находится
пергамент, на котором написана исповедь, способная изменить всю церковную
историю. Если ты полагаешь, что правительства многих стран и многие народы в
данном случае останутся всего лишь равнодушными наблюдателями, ты глубоко
ошибаешься.
Эндрю примолк. Адриан посмотрел на него, потом на Виктора.
- Как ты считаешь, сколько времени это может занять? Поиски... ларца? -
спросил он.
- По моим расчетам - месяц. Вам понадобятся снаряжение, альпийские
проводники, неделя на инструктаж, но не более, я полагаю.
Адриан потряс в воздухе ксерокопиями.
- А какова, по твоим подсчетам, возможная территория поисков?
- Трудно сказать. Это будет зависеть от того, как успешно будет
продвигаться поиск, насколько изменилась за прошедшие годы местность. Но
если память мне не изменяет, от пяти до восьми квадратных миль. - От пяти до
восьми! - воскликнул майор. - Да это же нереально! Извините меня, но это
безумие. Поиски могут затянуться на годы и годы. Речь же идет об Альпах, где
нужно обнаружить ямку в грунте, а в ямке ящик размером не больше гроба. Да
придется облазить с десяток вершин!
- Число наиболее вероятных мест тайника ограничено. Речь идет об одном
из трех-четырех перевалов высоко в горах - думаю, туда мы с отцом никогда не
лазили.
- Мне раз пятьдесят приходилось делать съемку местности в
труднодоступных районах, - произнес майор медленно и так подчеркнуто
вежливо, что его слова прозвучали снисходительно. - Ты очень упрощаешь эту
чрезвычайно сложную проблему.
- Не думаю. Я же только что сказал Адриану, что все будет зависеть от
того, что там сейчас делается. Ваш дед всегда был очень скрупулезен в
серьезных делах. Он наверняка предусмотрел все возможности, все случайности.
- Виктор замолчал и сел поудобнее. - Савароне был стар. За этот ларец шла
людей играть в прятки с этим грузовиком?
- Я скажу вам, чего я хочу, сержант. Я хочу получить рапорт
патологоанатомической экспертизы о происхождении ран, обнаруженных на лице
погибшего. Ясно?
- Что вы такое говорите? - презрительно отозвался полицейский сержант.
- Каких ран?
- Я хочу знать, отчего его разорвало в клочья!
Глава 23
Поезд из Салоник востребовал свою последнюю жертву, думал Виктор, лежа
в постели у себя дома в Норт-Шоре и глядя на пробивающиеся сквозь
зашторенные окна лучи утреннего солнца. На свете не существует больше
причин, по которым во имя его может быть загублена еще хоть одна жизнь.
Энричи Гаэтамо стал последним мертвецом, но Виктор не сожалел о его смерти.
Ему самому уже не долго осталось. Он прочел это в глазах Джейн, в
глазах врачей. Этого следовало ожидать. Ему было даровано слишком много
отсрочек.
Он надиктовывал все, что мог вспомнить о том давнем июльском дне.
Господи, как же давно это было - почти вся жизнь прошла с тех пор! Он
пытался проникнуть в самые потаенные уголки памяти и отказался от
болеутоляющих наркотиков, боясь, что они притупят воспоминания.
Константинский ларец надо найти во что бы то ни стало и передать его
содержимое ответственным людям, способным оценить это должным образом. И
необходимо предотвратить, сколько бы ни была мала такая возможность,
бездумное раскрытие его тайны. Он возложит эту миссию на сыновей. Теперь
тайна Салоник принадлежит им. Близнецам. Они сделают то, чего не сумел
сделать он: найдут константинский ларец.
Но в цепи по-прежнему недостает звена. Он должен найти его прежде, чем
состоится разговор с сыновьями. Что знают в Риме? Что удалось Ватикану
узнать о Салониках? Вот почему он позвал сегодня этого человека. Священника
по имени Лэнд, монсеньора из Нью-Йоркского архиепископства, который навещал
его в больнице несколько месяцев назад.
За дверью спальни раздались шаги, потом послышались тихие голоса Джейн
и посетителя. Священник!
Тяжелая дверь бесшумно отворилась. Джейн впустила гостя и вышла.
Священник держал в руках книгу в кожаном переплете.
- Спасибо, что пришли, - сказал Виктор.
Лэнд улыбнулся и тронул кожаный переплет книги.
- Это "Милосердное завоевание. Во имя Господня". История клана
Фонтини-Кристи. Мне подумалось, вам это может быть интересно, мистер Фонтин.
Я обнаружил эту книгу очень давно в одной книжной лавке в Риме.
Монсеньор положил фолиант на тумбочку рядом с кроватью. Они пожали друг
другу руки: каждый из них, подумал Виктор, оценивает собеседника.
Лэнду было не более пятидесяти. Среднего роста, широкоплечий, с могучей
грудью. Лицо резко очерченное, типичное лицо англиканского священника, карие
глаза под густыми бровями - более темными, чем его коротко стриженные и
тронутые сединой волосы. Приятное лицо, умные глаза.
- Боюсь, что издание было предпринято из тщеславных побуждений.
Сомнительного достоинства привычка, типичная для начала века. Наверняка эта
книга никогда не переиздавалась и написана по-итальянски.
- И к тому же старомодным североитальянским стилем, - добавил Лэнд. -
Полагаю, что-то вроде придворного викторианского стиля, если подумать об
английском эквиваленте. Со множеством архаизмов.
- Тут у вас преимущество! Мое знание языков не столь глубоко, как ваше.
- Но для Лох-Торридона оказалось достаточно, - сказал священник.
- Да, вероятно. Садитесь, пожалуйста, монсеньор Лэнд. - Виктор указал
на стул рядом с кроватью. Священник сел. Они смотрели друг на друга. Виктор
заговорил: - Несколько месяцев назад вы посетили меня в больнице. Зачем?
- Мне хотелось увидеть человека, чью жизнь я столь тщательно изучал.
Позвольте быть с вами откровенным?
- Вы бы не пришли ко мне, если бы решили избрать иную линию поведения.
- Мне сказали тогда, что вам осталось жить недолго. И я самонадеянно
вообразил, что вы позволите мне причастить вас.
- Что ж, это откровенно. И в самом деле, самонадеянно.
- Я это понимал. Вот почему я больше не приходил. Вы тактичный человек,
мистер Фонтин, но вам не удалось скрыть свои чувства.
Виктор внимательно посмотрел в лицо священника. Та же печаль, что
запомнилась ему в больнице.
- Зачем вы изучали мою жизнь? Неужели Ватикан до сих пор занимается
розысками? Неужели Донатти и его поступки не получили должной оценки?
- Ватикан постоянно что-то изучает. Исследует. Эти исследования не
прекращаются. А Донатти не просто получил должную оценку. Он был отлучен от
церкви, и его останки не были преданы земле по католическому обряду.
- Вы ответили на два моих последних вопроса, но не на первый. Почему -
вы?
Монсеньор положил ногу на ногу, сцепив руки на колене.
- Меня интересует социальная и политическая история. Иными словами, я
ищу признаки конфликтных отношений между церковью и обществом в разные
исторические периоды. - Лэнд улыбнулся. - Побудительным мотивом для этих
исследований послужило стремление доказать превосходство церкви и
ошибочность попыток тех, кто с ней боролся. Но невозможно отыскать благо во
всех случаях. И, разумеется, его не найти в тех бесчисленных прегрешениях
против здравого смысла и морали, которые я обнаружил. - Лэнд больше не
улыбался. Его намек был вполне ясен.
- То есть казнь Фонтини-Кристи была прегрешением? Против чего? Здравого
смысла? Морали?
- Пожалуйста, - быстро сказал священник. Он заговорил тихо, но
настойчиво. - Мы оба знаем, что это было. Убийство. Которое невозможно ни
одобрить, ни простить.
Виктор вновь увидел печаль во взгляде священника.
- Я принимаю ваши слова. Я их не совсем понимаю, но я их принимаю.
Итак, я стал предметом ваших социально-политических штудий?
- Вкупе с прочими проблемами того времени. Я уверен, вам они известны.
Хотя в то время творилось немало добрых дел, было совершено многое, чему нет
прощения. То, что случилось с вами, с вашей семьей, безусловно, относится к
такого рода вещам.
- Я стал предметом вашего интереса?
- Вы стали моей навязчивой идеей! - Лэнд снова улыбнулся, несколько
смущенно на этот раз. - Не забывайте, я ведь американец. Я учился в Риме, и
имя Виктора Фонтина было мне хорошо известно. Я читал о вашей деятельности в
послевоенной Европе - об этом писали все газеты. Я знал о вашем влиянии ив
государственных и в общественных кругах. Можете себе представить мое
изумление, когда, изучая тот период, я вдруг обнаружил, что Виктор Фонтин и
Витторио Фонтини-Кристи - одно и то же лицо.
- Вы смогли многое почерпнуть из ватиканских архивов обо мне?
- О семье Фонтини-Кристи - да. - Лэнд кивнул на фолиант в кожаном
переплете. - Но, как и эта книга, найденные мною материалы были, боюсь,
несколько необъективны. Хотя, конечно, не столь лестны. Но лично о вас -
почти ничего. Признавался, разумеется, факт вашего существования. Вы первый
ребенок Савароне мужского пола, который в настоящее время является
американским гражданином и носит имя Виктор Фонтин. И более ничего. Досье
обрывалось информацией, что остальные члены семьи Фонтини-Кристи были
уничтожены фашистами. Такой конец показался мне неполным. Даже даты никакой
не было указано.
- Чем меньше остается на бумаге, тем лучше!
- Да. И вот я стал изучать документы репарационного суда. Там я
обнаружил куда более подробные сведения. Но то, что поначалу было простым
любопытством, обернулось подлинным потрясением. Вы представили военному
трибуналу обвинения. Эти обвинения я счел ужасными, нетерпимыми, ибо вы не
обошли и церковь. И вы назвали имя священника курии - Гульямо Донатти. Это
было недостающее звено моих поисков. Все, что требовалось.
- Вы хотите сказать, что в материалах, относящихся к семейству
Фонтини-Кристи, не было упоминания имени Донатти?
- Теперь - есть. Тогда - не было. Создавалось впечатление, что
архивисты просто не захотели увидеть здесь некую связь. Все бумаги Донатти
опечатаны - как обычно и поступают с бумагами отлученных. А после его смерти
ими завладел его секретарь...
- Отец Энричи Гаэтамо. Лишенный сана, - прервал его Фонтин.
Лэнд ответил не сразу.
- Да, Гаэтамо. Я получил разрешение ознакомиться с опечатанными
документами. Я читал параноидальные бредни безумца, фанатика, самолично
причислившего себя к лику святых. - Монсеньор замолчал. Он не смотрел на
Виктора. - То, что я там обнаружил, заставило меня отправиться в Англию. К
человеку по фамилии Тиг. Я встречался с ним лишь однажды в его загородном
доме. В тот день шел дождь, и он поминутно подходил к камину и ворошил
дрова. Мне не приходилось встречать другого человека, который бы так
пристально следил за часами. Хотя он уже был на пенсии и спешить ему было
некуда. Виктор улыбнулся:
- Ох уж эти часы! Эта его дурацкая привычка меня всегда раздражала.
Сколько раз я ему об этом говорил!
- Да-да, вы были добрыми друзьями, я это сразу понял. Знаете, он вами
просто восхищался.
- Восхищался? Алек? Не могу поверить!
- Он признался, что никогда не говорил вам об этом, но это правда. Он
сказал, что рядом с вами чувствовал свою неполноценность.
- Но он никогда не подавал виду!
- Он сказал даже больше. Он все рассказал! И о казни в Кампо-ди-Фьори,
и о вашем бегстве из Челле-Лигуре, и о Лох-Торридоне, и о бомбежке в
Оксфордшире, о вашей жене, о сыновьях. И о Донатти. И как он скрывал от вас
это имя.
- У него не было другого выбора. Если бы я узнал, лох-торридонская
операция провалилась бы.
Лэнд снял руки с колена. Казалось, он с трудом подыскивает нужные
слова.
- Тогда-то я в первый раз услышал о поезде из Салоник..
Виктор быстро поднял глаза - до этого он смотрел на пальцы священника.
- Это странно. Вы же читали бумаги Донатти.
- И вдруг все прояснилось. Безумные словесные излияния, отрывочные
фразы, на первый взгляд ничего не значащие ссылки на какие-то населенные
пункты, даты... Вдруг все стало осмысленным. Даже в личных записях Донатти
ни разу не писал об этом прямо - слишком велик был его страх... Все
вращалось вокруг того поезда. И груза, который он вез.
- А вы знаете?
- Я узнал. Мне удалось бы это узнать намного раньше, но Бревурт
отказался встретиться со мной. Он умер спустя несколько месяцев после моей
первой попытки добиться с ним встречи. Я отправился в тюрьму, где отбывал
наказание Гаэтамо. Он плюнул мне в лицо сквозь решетку, он колотил в нее
кулаками, пока не сбил кожу в кровь. И тем не менее у меня был источник
информации. В Константине. В патриархии. Я добился аудиенции у одного из
старцев. Он был очень стар и все мне рассказал. Поезд из Салоник вез ларец с
документами, опровергающими догмат филиокве.
- И все? Монсеньор Лэнд улыбнулся:
- С теологической точки зрения, и этого достаточно. Для этого старца и
для его противников в Риме документы подобного рода означают, с одной
стороны, триумф, с другой - полный крах.
- А вы их воспринимаете иначе? - Виктор внимательно смотрел на
священника, вглядываясь в его немигающие карие глаза.
- Да. Церковь ныне не имеет ничего общего с церковью прошлых веков или
даже недавнего прошлого. Проще говоря, если бы она была таковой, она бы
просто не выжила. Есть старики, которые цепляются за то, что, как они верят,
неопровержимо... В большинстве случаев это единственное, что у них остается.
И нет нужды разубеждать их, лишать этой веры. Время великодушно дарует
изменения. Ничто не остается таким, каким было прежде. С каждым годом -
когда нас покидает старая гвардия - церковь все быстрее и неотвратимее
движется к социальной ответственности. Она обладает властью, чтобы творить
безграничное благо, обладает возможностью - и в прагматическом, и в духовном
смысле - смягчать тягчайшие страдания. Я говорю со знанием дела, ибо
принадлежу к этому движению. Мы - в каждом епископстве, по всему миру. Это
наше будущее. Мы сегодня - в мире и с миром.
Фонтин отвернулся. Священник замолчал. Он поведал о силе, стремящейся
творить добро в мире, который, увы, этим добром обделен. Виктор снова
посмотрел на Лэнда.
- Значит, вам не известно точно, что содержится в тех документах?
- А какая разница? В худшем случае - повод для теологических дебатов.
Доктринальные уловки. Этот человек существовал. И звали его Иисус из
Назарета... или ессейский Архангел света... и он вещал от чистого сердца.
Его слова дошли до нас, и их историческая аутентичность доказана
исследователями арамейских и библейских текстов - как христианами, так и
нехристианами. Какая в таком случае разница, как его называть - плотником,
или пророком, или Сыном Божьим? Главное - что он говорил истину, как он ее
понимал и как она ему раскрылась в откровении. Его искренность, если угодно,
- вот то единственное, что имеет значение, а это не подлежит обсуждению.
Фонтин вздрогнул. Мысленно он вернулся к Кампо-ди-Фьори, к старику,
ксенопскому монаху, который рассказал ему о пергаменте, вынесенном из
римской темницы.
"...То, что содержится в этом пергаменте, превосходит самое смелое
воображение. Его необходимо найти-уничтожить... ибо ничто не изменится, хотя
все будет иным".
Уничтожить!
"...Важно лишь то, что он изрекал истину так, как он ее понимал и как
она ему раскрылась в откровении... Его искренность, если угодно, - вот то
единственное, что имеет значение... это не подлежит обсуждению".
Или подлежит?
Готов ли этот священник-ученый, этот добрый человек столкнуться с тем,
с чем должны рано или поздно столкнуться люди? Честно ли попросить его об
этом?
"Ибо ничто не изменится, хотя все будет иным".
Что бы ни означали эти странные слова, как поступить - будут знать лишь
исключительные люди.
Он приготовит сыновьям список таких людей.
Священник по имени Лэнд будет одним из кандидатов.
Тяжелый четырехлопастный винт постепенно замирал, металлический лязг
отдавался по всему телу вертолета. Пилот открыл дверцу и дернул за рычаг,
который выбросил за борт короткую лесенку под брюхом фюзеляжа. Майор Эндрю
Фонтин спустился по металлическим ступенькам на вертолетную площадку
военно-воздушной базы "Кобра" в Фантхьете.
Его документы обеспечивали ему приоритетное транспортное обслуживание и
доступ к секретным складам на побережье. Сейчас ему надо получить джип в
офицерском гараже и отправиться прямо к побережью. И найти нужный сейф на
складе номер четыре. Там спрятаны материалы, собранные "Корпусом
наблюдения". Там, в самом безопасном тайнике во всей Юго-Восточной Азии, они
и останутся - надо только удостовериться в их целости и сохранности. После
поездки на склад ему предстоят еще два путешествия - сначала к северу от
Дананга, потом южнее - минуя Сайгон, в район дельты Меконга. В Канто.
В Канто находится капитан Джером Барстоу. Мартин Грин прав: Барстоу
провалил "Корпус наблюдения". Остальные тоже сошлись на этом: его поведение
выдавало в нем человека, которого раскололи. Его видели в Сайгоне с военным
юристом Таркингтоном. И было нетрудно понять, что произошло: Барстоу
подготавливает себе защиту, а раз так, значит, он собирается давать
показания. Барстоу не знал о местонахождении документов "Корпуса
наблюдения", но он их как-то видел. Видел, черт! Он и сам готовил бумаги -
двадцать или тридцать копий. Показания Барстоу будут означать крах "Корпуса
наблюдения". Этого нельзя допустить!
Военный юрист Таркингтон сейчас в Дананге. Он не знает, что ему
предстоит встретиться еще кое с кем из "Корпуса наблюдения". Это будет его
последняя в жизни встреча. Его найдут в парке, с ножом в животе, со следами
виски на рубахе и во рту.
Потом Эндрю вылетит в район дельты. К предателю по имени Барстоу.
Барстоу пристрелит проститутка - там с этим делом просто.
Он шагал по горячему бетонному покрытию к управлению транзита. Его ждал
подполковник. Сначала Эндрю всполошился: не случилось ли чего? Пять дней еще
ведь не истекли. Но потом он увидел улыбку на лице подполковника -
снисходительная, но все же дружеская улыбка.
- Майор Фонтин? - Офицер протянул руку: значит, не хочет здороваться
официально.
- Да, сэр. - Эндрю пожал протянутую руку.
- Из Вашингтона пришла телеграмма, подписанная министром сухопутных
войск. Вам надлежит вернуться домой, майор. И как можно скорее. Мне
неприятно вам это говорить, но речь идет о вашем отце.
- Отец? Он умер?
- Он при смерти. Я обеспечил вам преимущественное право на получение
предписания на ближайший рейс из Тансоннута. - И подполковник вручил ему
конверт с красной каймой, на котором стояла печать штаба войск в Сайгоне. В
таких конвертах перевозится почта курьерами из Белого дома и курьерами
Объединенного комитета начальников штабов.
- Мой отец уже давно болеет, - задумчиво сказал Фонтин. - Этого
известия можно было ждать. У меня здесь на день работы. Я буду в Тансоннуте
завтра вечером.
- Как хотите. Главное, что мы вас нашли. И вы получили сообщение.
- Я получил сообщение, - сказал Эндрю.
Стоя в будке телефона-автомата, Адриан слушал усталый голос сержанта.
Сержант лгал, но теперь более правдоподобно, кто-то, видимо, солгал ему
самому. Результаты вскрытия: Невинс, Джеймс, мужчина, черный, жертва наезда,
грузовик с места происшествия скрылся, не обнаружено никаких признаков
повреждений черепа, шеи и глотки, не связанных с механическими травмами,
полученными при столкновении с грузовиком.
- Перешлите мне копию отчета и рентгенограмму, - попросил Адриан. - Мой
адрес у вас есть.
- К отчету не приложены рентгеновские снимки, - машинально ответил
сержант.
- Запросите их! - отрезал Адриан и повесил трубку. Ложь! Повсюду ложь и
уклончивые ответы. И он - самый большой лгун! Он солгал себе, согласился с
этой ложью и заставил других принять ее. Он встретился с группой не на шутку
перепуганных молодых юристов, сотрудников министерства юстиции, и убедил их,
что в данных обстоятельствах необходимо отсрочить оформление судебных
повесток. Надо продумать логику обвинения, сопоставить улики, получить хотя
бы второе признание - идти в военную коллегию, имея на руках список имен,
бессмысленно.
Нет, не бессмысленно! Момент был очень удачный, чтобы прижать военных и
потребовать немедленного расследования. Человека убили, улики, которые он
держал при себе, были украдены с места преступления. В уликах содержался
приговор "Корпусу наблюдения"! Вот вам имена! Это же важнейший пункт
признания.
Давай действуй!
Но он не смог. Список открывался именем его брата. Выписать судебную
повестку - означало обвинить брата в соучастии в убийстве.
Иной вывод сделать невозможно. Эндрю был его братом-близнецом, и он не
был готов назвать его убийцей.
Адриан вышел из телефонной будки и зашагал по направлению к своему
отелю. Эндрю должен вернуться из Сайгона. Он улетел в прошлый понедельник.
Не надо было обладать слишком богатым воображением, чтобы догадаться, с чем
был связан этот отъезд. Его брат не глуп: Эндрю пытался выстроить себе
защиту на месте своих преступлений, которые включали в себя тайный заговор,
сокрытие улик, попытку помешать деятельности органов правосудия. Мотивы:
сложные, небезосновательные, но тем не менее преступные.
Но не убийство же поздно вечером на вашингтонской улице!
О Боже! Даже сейчас он себе лжет! Или из милосердия просто отказывается
взглянуть возможной правде в глаза. Да не хватит ли? Скажи, скажи! Ведь так
оно и есть!
Возможная правда.
В Вашингтоне - восьмой участник "Корпуса наблюдения". Кто бы он ни был,
это убийца Невинса. И убийца Невинса не мог действовать, не зная о разговоре
двух братьев на Лонг-Айленде.
Когда самолет Эндрю приземлится, он узнает, что повестка еще не
выписана. У "Корпуса наблюдения" на какое-то время будут развязаны руки. У
них еще есть возможность для маневра...
Впрочем, теперь их можно обезвредить. Обезвредить молниеносно - и тем
самым вселить надежду на успех тем перепуганным молодым юристам, которые
опасаются, что судьба Невинса, может быть, уготована каждому из них. Они же
юристы, а не коммандос...
Адриан взглянет брату в глаза и, если увидит в них тень смерти Невинса,
отомстит. Если майор отдал приказ об убийстве, он должен быть уничтожен.
Или он опять лжет себе? Может ли он назвать собственного брата убийцей?
Неужели да?
Но что же нужно отцу? Возможно, эта встреча что-нибудь изменит?
Глава 24
По обе стороны кровати поставили два стула. Так будет удобнее. Он
сможет попеременно смотреть на обоих сыновей: они совершенно разные и
реагировать будут по-разному. Джейн предпочла стоять. Он попросил ее
выполнить тяжкую задачу: рассказать сыновьям о поезде из Салоник. Все, не
упуская ни одной детали. Они должны осознавать, что очень влиятельные люди,
организации и даже правительства многих стран могут вступить в борьбу за
константинский ларец. Как это уже было три десятилетия назад.
Сам он не в силах рассказывать об этом. Он умирает. При полном
сознании. Необходимо сохранить силы, чтобы ответить на вопросы сыновей и
передать им тайну. Ибо теперь на их плечи ляжет ответственность
Фонтини-Кристи.
Они вошли к нему в сопровождении матери. Высокие, похожие и - такие
разные! Один в военной форме, другой - в неизменном твидовом пиджаке и
джинсах. Светловолосый Эндрю был взбешен. Ярость читалась на его лице:
выдавали плотно сжатые губы и суровый затуманенный взгляд.
Адриан, похоже, был не в своей тарелке. В его голубых глазах застыл
вопрос, рот был слегка приоткрыт, губы безвольны. Он провел рукой по темной
шевелюре, уставившись в пол с выражением удивления и сострадания.
Виктор указал на стулья. Братья переглянулись: этот обмен взглядами был
весьма красноречивым. Что бы ни произошло между ними в прошлом, какова бы ни
была их размолвка, теперь надо все забыть. Того требует возлагаемая на них
миссия. Они сели, держа в руках ксерокопии воспоминаний Фонтина о дне 14
июля 1920 года. Он попросил Джейн дать каждому по экземпляру, чтобы они
прочли текст до встречи с ним. Виктору не хотелось терять драгоценное время
на предварительные объяснения. У него уже не было на это сил.
- Не будем тратить слова впустую. Мать все вам рассказала, и вы прочли
то, что я написал. У вас, видимо, есть вопросы.
Заговорил Эндрю.
- Предположим, что этот ларец будет найден - об этом мы еще поговорим,
- что тогда?
- Я подготовлю список людей. Пять-шесть - не больше. Найти их будет
непросто. Вы отдадите ларец им.
- Как они с ним поступят? - не унимался Эндрю.
- В зависимости от того, что именно содержится в ларце. Они обнародуют
документы, или уничтожат их, или снова спрячут.
Вмешался Адриан: юрист внезапно забеспокоился.
- Разве у нас есть выбор? Думаю, что нет. Это ведь принадлежит не нам.
Следует обнародовать содержимое тайника.
- Чтобы ввергнуть мир в хаос? Надо думать о последствиях.
- У кого-нибудь еще есть ключ? - поинтересовался майор. - Маршрут того
путешествия четырнадцатого июля тысяча девятьсот двадцатого года?
- Нет. Для всех прочих это полная бессмыслица. Осталось очень немного
людей, кто знает об этом поезде и о том, что именно он вез. Старцы из
патриархии. Один из них жив и находится в Кампо-ди-Фьори, но его дни
сочтены.
- И нам не следует никому рассказывать, - продолжал майор. - Никто,
кроме нас, не должен ничего знать.
- Никто. Есть немало людей, кто готов пожертвовать всем чем угодно,
лишь бы получить информацию об этом ларце.
- Ну, я думаю, ты преувеличиваешь!
- Ты очень ошибаешься. Надеюсь, мать рассказала вам все. Помимо
опровержения догмата филиокве и арамейского свитка в том ларце находится
пергамент, на котором написана исповедь, способная изменить всю церковную
историю. Если ты полагаешь, что правительства многих стран и многие народы в
данном случае останутся всего лишь равнодушными наблюдателями, ты глубоко
ошибаешься.
Эндрю примолк. Адриан посмотрел на него, потом на Виктора.
- Как ты считаешь, сколько времени это может занять? Поиски... ларца? -
спросил он.
- По моим расчетам - месяц. Вам понадобятся снаряжение, альпийские
проводники, неделя на инструктаж, но не более, я полагаю.
Адриан потряс в воздухе ксерокопиями.
- А какова, по твоим подсчетам, возможная территория поисков?
- Трудно сказать. Это будет зависеть от того, как успешно будет
продвигаться поиск, насколько изменилась за прошедшие годы местность. Но
если память мне не изменяет, от пяти до восьми квадратных миль. - От пяти до
восьми! - воскликнул майор. - Да это же нереально! Извините меня, но это
безумие. Поиски могут затянуться на годы и годы. Речь же идет об Альпах, где
нужно обнаружить ямку в грунте, а в ямке ящик размером не больше гроба. Да
придется облазить с десяток вершин!
- Число наиболее вероятных мест тайника ограничено. Речь идет об одном
из трех-четырех перевалов высоко в горах - думаю, туда мы с отцом никогда не
лазили.
- Мне раз пятьдесят приходилось делать съемку местности в
труднодоступных районах, - произнес майор медленно и так подчеркнуто
вежливо, что его слова прозвучали снисходительно. - Ты очень упрощаешь эту
чрезвычайно сложную проблему.
- Не думаю. Я же только что сказал Адриану, что все будет зависеть от
того, что там сейчас делается. Ваш дед всегда был очень скрупулезен в
серьезных делах. Он наверняка предусмотрел все возможности, все случайности.
- Виктор замолчал и сел поудобнее. - Савароне был стар. За этот ларец шла