Он старался причинить мне боль, наносил короткие, очень ощутимые прямые удары по корпусу, ставил подножки. Но надо отдать ему должное, Кэфри был настоящий боец и умел драться. Его мужество заслуживало уважения. За несколько минут он восстановил силы и подошел к отметке свежий, каким бывает мастер, который знает, как заставить соперника выкладываться, а самому сохранять силы. Теперь Кэфри приготовился задать мне трепку.
Хотя я и новичок в боксе, но меня тренировал Тинкер и научил разным хитростям, которые мне удавалось с успехом применять. Длинный и жестокий поединок, как ни странно, не вымотал меня окончательно.
Напротив, я почувствовал ни с чем не сравнимую свободу. Скованность исчезла, разогретое тело стало легким, пластичным, я вошел в ритм борьбы и действовал хладнокровно и четко.
Кэфри стукнул меня левой по лицу, на секунду открывшись, и тут же получил правой в сердце. Левой я нанес ему удар под ребра, потом хук правой в левую часть головы. От сильного потрясения Дун моргнул. А я, не давая ему опомниться, тузил его правой и левой. Долгую минуту мы сыпали удары друг на друга. От его железных тумаков у меня шумело в голове, кровоточила рана на губе. В какой-то момент мне удалось оттолкнуть его разящий кулак и провести удар правой в подбородок. Он отшатнулся и затряс головой. Увы, он был кем угодно, только не думающим боксером. Медленно ворочая мозгами, он покачнулся, а я со всей силой рубанул двумя руками.
Зрители ахнули. Потом начался такой немыслимый гвалт, что все от него оглохли. Накал страстей был так велик, что кое-кто плакал от ярости и драматичности ситуации.
Но Дун все же собрался и ударил меня слева, и я почувствовал, что это совсем не тот удар. Проведя разведку боем, стал следить за тем, когда он сделает нужное мне движение, и Кэфри не заставил меня долго ждать, он снова слишком открылся, и теперь я его поймал. Мой кулак, как топор по бревну, влепился в его подбородок, и он полетел лицом на ринг.
Одно мгновение я стоял и смотрел на него, пытаясь возбудить в себе чувство ненависти. Но его не было. Исчезли злость и обиды, так долго терзавшие меня. Я уходил с тропы войны.
Наклонившись, я помог ему встать и дойти до угла, где почему-то никого не оказалось, чтобы принять его. Он открыл глаза и огляделся. А я протянул ему руку в перчатке.
— Спасибо, Дун. Отличный поединок. Ты прекрасно боксируешь.
Он моргнул и опять посмотрел на меня в сомнении, но все же протянул руку. Так мы и стояли, окруженные ревущей толпой, удивленно глядя друг на друга.
Со мной явно было не все в порядке. Я оказался очень слабым ненавистником. От победы я испытывал удовлетворение, но чувствовал бы себя еще лучше, если бы не было потерпевшего поражение. Вот так со мной всегда. Мне кажется, я принадлежу к тому типу людей, которые в трудной ситуации восстают, посылают противника в нокаут, выбивают ему зубы, а потом помогают подобрать их, и даже готовы заплатить по счету, чтобы их вставить. Хотя это уж слишком.
А потом я покинул ринг и обнял свою чалую, которую кто-то привел для меня. Тинкер протянул мне свитер и поторопил:
— Одевайся, тебе надо приложить лед.
— Потом, — возразил я. — Мне нужно увидеть одного человека.
— Того, кто собрался тебя убить? Он ускакал.
— Нет.
Мы с Тинкером двинулись по пыльной улице, позади ехали Док Халоран, капитан Мак-Нелли и шериф Вальтон.
Впереди на дороге появилось растущее облако пыли.
Марша сидела в коляске рядом со своим отцом, который правил лошадьми. Ни слуг, ни друзей. Мне пришла мысль, что они всегда были одиноки.
Лицо Декроу как обычно ничего не выражало. Притормозив коляску, он смотрел на меня холодно и изучающе.
— Вы убили вашего родственника Джонаса Локлира, — произнес я, — и сообщили Херраре о цели нашей поездки в Мексику.
— Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, — пожал плечами Декроу, глядя мне в глаза. — Меня последним можно обвинять в смерти моего родственника.
— Я видел, как вы его застрелили, — продолжал я настаивать, — и Мигель тоже видел, за что и поплатился. Поэтому вы пытались убить и меня сегодня.
— Вам должно быть стыдно говорить всякие небылицы о моем отце, — вступилась Марша.
— Учтите, вся собственность, ранчо и дом Джонаса, — продолжал я, — принадлежат Джин и вашей жене, хотя в завещании говорится по-другому. У вас нет ни юридического, ни морального права претендовать на наследство, — я нарочно говорил громко, чтобы не дать ему перебить меня. — Вам пора серьезно подумать над своим положением, а вы пытаетесь кого-то убить. Я дам клятву здесь, сейчас, и в суде, что вы предали и убили вашего родственника. Более того, — пришлось солгать мне, — я могу привести мексиканцев, которые подтвердят, что они видели вас в том бою. Для вас будет лучше, если согласитесь с претензиями Джин и вашей жены…
— Жена оставила меня, — пробормотал он.
— Повторяю, вы откажетесь от всех притязаний в пользу Джин и вашей жены, или я привлеку вас к суду за убийство. И не пытайтесь скрыться — найду!
Он молча сидел в коляске и исходил ненавистью ко мне. И мне, как последнему идиоту, стало жаль его. Он был мелким, ничтожным человеком, способным строить несостоятельные планы и проекты. Всю жизнь Декроу страстно жаждал денег, хотя Джонас, который все делал неправильно, всегда их имел. Как и кучу друзей. Марша скоро во всем разберется, и тогда до конца дней он обречен на одиночество. Но этот путь он выбрал сам.
Неправильно полагать, что такие люди страдают в душе, что их мучают угрызения совести. Они сожалеют только о том, что пойманы с поличным и никогда не признают своей вины. Сотни причин, тысячи обстоятельств, фатальное невезение… Преступник сожалеет не о содеянном преступлении, а о том, что его козни потерпели крах. Горечь поражения способна уничтожить человека с такой язвой в душе.
Дома меня ждали отец и Джин. Отец выглядел замечательно. Они были очень красивой парой. Но я никогда не смогу называть ее матерью, пришло мне в голову.
— Кто же задал тебе такую трепку? — обнимая меня, спросил отец.
— Ты ошибся. Я участвовал в поединке чести.
— Поедешь с нами теперь? Я храню твою долю золота. Оно ждет твоего возвращения.
— Купи что-нибудь на мое имя. В один прекрасный день я приду, чтобы забрать подарок или пришлю своего сына.
— Ты собираешься обратно?
— Когда я уезжал из Теннесси на Запад, у меня была мечта разбогатеть торговлей, а не ныряя за золотом мертвеца. Я отправлюсь на Запад.
— Не возражаешь, если я пойду с тобой? — спросил Тинкер.
— Мы ушли из Теннесси вместе. Ты, я и старая кобыла. Вполне подходящая компания. Будем придерживаться взятого курса. Тинкер, давай заключим пари на один из твоих ножей…
— Отойди в сторону, Джин, — перебил меня отец. — К нам гости.
Я повернулся и встал рядом с отцом. Вместе с нами встал и Тинкер.
К нам приближались три брата Курбишоу, трое высоких усачей, похожих друг на друга как монеты одного достоинства — Элам, Гидеон, Илай.
Отец заговорил первым:
— Вы проделали долгий путь из Чарльстона, Элам… Слишком долгий.
— Мы пришли за тобой.
— Большая часть золота — в трюме корабля. Сможете — доставайте, — холодно произнес отец. — Мы свое получили.
— Золото тут ни при чем, — сказал Гидеон. — Есть нечто большее.
— Полагаю, да, — ответил отец. — Вы не давали покоя своей сестре, довели ее до смерти. Вы охотились за моим сыном.
— Вот мы и добрались до него, — зло процедил Элам, — и до тебя тоже!
Отец не хотел стычки, я видел. Он пытался выпутаться, остановить их, но они ничего не хотели слышать. Странные люди! Но мне часто встречались такие в толпах, чинящих самосуд. Они умели то, чего не давалось мне, они знали, как ненавидеть.
— Что ж, защищайтесь! — Отец выхватил револьвер: — Нас теперь двое.
— Трое, — поправил Тинкер.
Гидеон смотрел на меня, стараясь поудобнее взять винтовку, когда отец подвел черту разговору. Я не стал дожидаться пули и, не глядя на винчестер, выстрелил. Пуля вошла в Гидеона сквозь ремень, и я снова нажал на спусковой крючок. Гидеон высоко вскинул руку с винчестером, сделал шаг в сторону как в каком-то необычайном танце и попытался прицелиться. Я чуть-чуть изменил позицию и опять поразил его. Мне показалось, что пуля разворотила Гидеону ключицу и повредила горло.
Перестрелка длилась пару минут, и вдруг внезапно наступила тишина, резкий запах пороха смешался с запахом пыли. Мы втроем стояли, глядя на них, лежащих на земле. Элай был еще жив. Он пытался дотянуться до ножа Тинкера, который глубоко вонзился ему в грудь.
— Если это единственный способ получить один из твоих замечательных ножей, — съязвил я, — то лучше я подожду.
Глядя на наших старых противников, я думал о превратностях судьбы. Странный путь выбрали в жизни эти трое, ослепленные ненавистью. И вот печальный финал — смерть в пыли на улице. Никто о них не пожалеет, никто не вспомнит, разве что посплетничают равнодушно завсегдатаи салуна.
Мне всегда казалось, что на Диком Западе меня ждет что-то очень хорошее. Богатство, земля, а, может быть, женщина. Я верил, что найду ее и сразу узнаю. Ведь она обязательно будет похожа на Джин. Моложе, конечно, но такая, как она. Женщина, которой хватит ума влюбиться в парня из Теннесси, не имеющего ничего, кроме пары рук и скакового мула.
OCR. Library Г.Любавина: gurongl@rambler.ru
Хотя я и новичок в боксе, но меня тренировал Тинкер и научил разным хитростям, которые мне удавалось с успехом применять. Длинный и жестокий поединок, как ни странно, не вымотал меня окончательно.
Напротив, я почувствовал ни с чем не сравнимую свободу. Скованность исчезла, разогретое тело стало легким, пластичным, я вошел в ритм борьбы и действовал хладнокровно и четко.
Кэфри стукнул меня левой по лицу, на секунду открывшись, и тут же получил правой в сердце. Левой я нанес ему удар под ребра, потом хук правой в левую часть головы. От сильного потрясения Дун моргнул. А я, не давая ему опомниться, тузил его правой и левой. Долгую минуту мы сыпали удары друг на друга. От его железных тумаков у меня шумело в голове, кровоточила рана на губе. В какой-то момент мне удалось оттолкнуть его разящий кулак и провести удар правой в подбородок. Он отшатнулся и затряс головой. Увы, он был кем угодно, только не думающим боксером. Медленно ворочая мозгами, он покачнулся, а я со всей силой рубанул двумя руками.
Зрители ахнули. Потом начался такой немыслимый гвалт, что все от него оглохли. Накал страстей был так велик, что кое-кто плакал от ярости и драматичности ситуации.
Но Дун все же собрался и ударил меня слева, и я почувствовал, что это совсем не тот удар. Проведя разведку боем, стал следить за тем, когда он сделает нужное мне движение, и Кэфри не заставил меня долго ждать, он снова слишком открылся, и теперь я его поймал. Мой кулак, как топор по бревну, влепился в его подбородок, и он полетел лицом на ринг.
Одно мгновение я стоял и смотрел на него, пытаясь возбудить в себе чувство ненависти. Но его не было. Исчезли злость и обиды, так долго терзавшие меня. Я уходил с тропы войны.
Наклонившись, я помог ему встать и дойти до угла, где почему-то никого не оказалось, чтобы принять его. Он открыл глаза и огляделся. А я протянул ему руку в перчатке.
— Спасибо, Дун. Отличный поединок. Ты прекрасно боксируешь.
Он моргнул и опять посмотрел на меня в сомнении, но все же протянул руку. Так мы и стояли, окруженные ревущей толпой, удивленно глядя друг на друга.
Со мной явно было не все в порядке. Я оказался очень слабым ненавистником. От победы я испытывал удовлетворение, но чувствовал бы себя еще лучше, если бы не было потерпевшего поражение. Вот так со мной всегда. Мне кажется, я принадлежу к тому типу людей, которые в трудной ситуации восстают, посылают противника в нокаут, выбивают ему зубы, а потом помогают подобрать их, и даже готовы заплатить по счету, чтобы их вставить. Хотя это уж слишком.
А потом я покинул ринг и обнял свою чалую, которую кто-то привел для меня. Тинкер протянул мне свитер и поторопил:
— Одевайся, тебе надо приложить лед.
— Потом, — возразил я. — Мне нужно увидеть одного человека.
— Того, кто собрался тебя убить? Он ускакал.
— Нет.
Мы с Тинкером двинулись по пыльной улице, позади ехали Док Халоран, капитан Мак-Нелли и шериф Вальтон.
Впереди на дороге появилось растущее облако пыли.
Марша сидела в коляске рядом со своим отцом, который правил лошадьми. Ни слуг, ни друзей. Мне пришла мысль, что они всегда были одиноки.
Лицо Декроу как обычно ничего не выражало. Притормозив коляску, он смотрел на меня холодно и изучающе.
— Вы убили вашего родственника Джонаса Локлира, — произнес я, — и сообщили Херраре о цели нашей поездки в Мексику.
— Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, — пожал плечами Декроу, глядя мне в глаза. — Меня последним можно обвинять в смерти моего родственника.
— Я видел, как вы его застрелили, — продолжал я настаивать, — и Мигель тоже видел, за что и поплатился. Поэтому вы пытались убить и меня сегодня.
— Вам должно быть стыдно говорить всякие небылицы о моем отце, — вступилась Марша.
— Учтите, вся собственность, ранчо и дом Джонаса, — продолжал я, — принадлежат Джин и вашей жене, хотя в завещании говорится по-другому. У вас нет ни юридического, ни морального права претендовать на наследство, — я нарочно говорил громко, чтобы не дать ему перебить меня. — Вам пора серьезно подумать над своим положением, а вы пытаетесь кого-то убить. Я дам клятву здесь, сейчас, и в суде, что вы предали и убили вашего родственника. Более того, — пришлось солгать мне, — я могу привести мексиканцев, которые подтвердят, что они видели вас в том бою. Для вас будет лучше, если согласитесь с претензиями Джин и вашей жены…
— Жена оставила меня, — пробормотал он.
— Повторяю, вы откажетесь от всех притязаний в пользу Джин и вашей жены, или я привлеку вас к суду за убийство. И не пытайтесь скрыться — найду!
Он молча сидел в коляске и исходил ненавистью ко мне. И мне, как последнему идиоту, стало жаль его. Он был мелким, ничтожным человеком, способным строить несостоятельные планы и проекты. Всю жизнь Декроу страстно жаждал денег, хотя Джонас, который все делал неправильно, всегда их имел. Как и кучу друзей. Марша скоро во всем разберется, и тогда до конца дней он обречен на одиночество. Но этот путь он выбрал сам.
Неправильно полагать, что такие люди страдают в душе, что их мучают угрызения совести. Они сожалеют только о том, что пойманы с поличным и никогда не признают своей вины. Сотни причин, тысячи обстоятельств, фатальное невезение… Преступник сожалеет не о содеянном преступлении, а о том, что его козни потерпели крах. Горечь поражения способна уничтожить человека с такой язвой в душе.
Дома меня ждали отец и Джин. Отец выглядел замечательно. Они были очень красивой парой. Но я никогда не смогу называть ее матерью, пришло мне в голову.
— Кто же задал тебе такую трепку? — обнимая меня, спросил отец.
— Ты ошибся. Я участвовал в поединке чести.
— Поедешь с нами теперь? Я храню твою долю золота. Оно ждет твоего возвращения.
— Купи что-нибудь на мое имя. В один прекрасный день я приду, чтобы забрать подарок или пришлю своего сына.
— Ты собираешься обратно?
— Когда я уезжал из Теннесси на Запад, у меня была мечта разбогатеть торговлей, а не ныряя за золотом мертвеца. Я отправлюсь на Запад.
— Не возражаешь, если я пойду с тобой? — спросил Тинкер.
— Мы ушли из Теннесси вместе. Ты, я и старая кобыла. Вполне подходящая компания. Будем придерживаться взятого курса. Тинкер, давай заключим пари на один из твоих ножей…
— Отойди в сторону, Джин, — перебил меня отец. — К нам гости.
Я повернулся и встал рядом с отцом. Вместе с нами встал и Тинкер.
К нам приближались три брата Курбишоу, трое высоких усачей, похожих друг на друга как монеты одного достоинства — Элам, Гидеон, Илай.
Отец заговорил первым:
— Вы проделали долгий путь из Чарльстона, Элам… Слишком долгий.
— Мы пришли за тобой.
— Большая часть золота — в трюме корабля. Сможете — доставайте, — холодно произнес отец. — Мы свое получили.
— Золото тут ни при чем, — сказал Гидеон. — Есть нечто большее.
— Полагаю, да, — ответил отец. — Вы не давали покоя своей сестре, довели ее до смерти. Вы охотились за моим сыном.
— Вот мы и добрались до него, — зло процедил Элам, — и до тебя тоже!
Отец не хотел стычки, я видел. Он пытался выпутаться, остановить их, но они ничего не хотели слышать. Странные люди! Но мне часто встречались такие в толпах, чинящих самосуд. Они умели то, чего не давалось мне, они знали, как ненавидеть.
— Что ж, защищайтесь! — Отец выхватил револьвер: — Нас теперь двое.
— Трое, — поправил Тинкер.
Гидеон смотрел на меня, стараясь поудобнее взять винтовку, когда отец подвел черту разговору. Я не стал дожидаться пули и, не глядя на винчестер, выстрелил. Пуля вошла в Гидеона сквозь ремень, и я снова нажал на спусковой крючок. Гидеон высоко вскинул руку с винчестером, сделал шаг в сторону как в каком-то необычайном танце и попытался прицелиться. Я чуть-чуть изменил позицию и опять поразил его. Мне показалось, что пуля разворотила Гидеону ключицу и повредила горло.
Перестрелка длилась пару минут, и вдруг внезапно наступила тишина, резкий запах пороха смешался с запахом пыли. Мы втроем стояли, глядя на них, лежащих на земле. Элай был еще жив. Он пытался дотянуться до ножа Тинкера, который глубоко вонзился ему в грудь.
— Если это единственный способ получить один из твоих замечательных ножей, — съязвил я, — то лучше я подожду.
Глядя на наших старых противников, я думал о превратностях судьбы. Странный путь выбрали в жизни эти трое, ослепленные ненавистью. И вот печальный финал — смерть в пыли на улице. Никто о них не пожалеет, никто не вспомнит, разве что посплетничают равнодушно завсегдатаи салуна.
Мне всегда казалось, что на Диком Западе меня ждет что-то очень хорошее. Богатство, земля, а, может быть, женщина. Я верил, что найду ее и сразу узнаю. Ведь она обязательно будет похожа на Джин. Моложе, конечно, но такая, как она. Женщина, которой хватит ума влюбиться в парня из Теннесси, не имеющего ничего, кроме пары рук и скакового мула.
OCR. Library Г.Любавина: gurongl@rambler.ru