— Холлистер ничего не докажет, — возразил Гиб. — Он даже не приехал.
— Да, но есть еще и другие, — кисло заметил Стоув. — А если лошадь взмахнет хвостом, никогда не скажешь, что за репейник к нему прицепится.
Джентри внезапно почувствовал себя неуютно. Ему никогда не забыть, какое презрение было в глазах Джека, когда его сбили с ног. Этот взгляд пронзил его до глубины души, и, вспоминая эти глаза, он несколько месяцев просыпался, трясясь от страха и обливаясь холодным потом.
У старика не было шансов. Удар нанесли ему сзади. Пояса с револьверами он никогда не носил — не хотел стрелять или пользоваться ножом. Отношения между рудокопами и скотоводами оставались натянутыми, а в тот день давали получку. Они решили обставить все так, словно расправа с безоружным Джеком — дело рук пьяных шахтеров.
— Если ты столь высоко ценишь Шевлина, постарайся убрать его отсюда, — предложил Стоув. — Его приезд может создать проблемы.
Когда за Джентри захлопнулась дверь, Бен сел в кресло, которое тот оставил, и тоже положил ноги на стол. Нет больше надобности посвящать Джентри в то, что Шевлина здесь уже нет. Нет надобности вообще о чем-либо говорить Джентри. После того как они вывезут золото, придется с Гибом что-нибудь делать. Его срок годности уже истек.
Джентри остановился внизу под навесом, разглядывая улицу, потом откусил кончик новой сигары и задумался. Пошел этот Бен к черту! Открывающиеся перспективы не сулили ему ничего хорошего.
Гиб всегда был не дурак выпить, а теперь его возможности по этой части стали практически неограниченными. Но он перестал получать от этого удовольствие. Стоув здорово изменился. Высокомерен, лишним словом не обмолвится и, когда бы Джентри ни зашел к нему, норовит выставить его подонком.
Гиб стоял на улице, мрачно устремив взор в будущее. Пора принимать радикальные решения. Хватит ребячиться, надо прекращать так часто прикладываться к бутылке. В глубине души он давно все понимал, но никогда не пытался выразить словами. Мысли его неохотно вернулись к Бену. Стоув крутой парень. Вон каким большим человеком стал, все его слушаются.
И тут его охватила злость. Большой человек? Да какого черта Бен так возомнил о себе? Какого черта он, Гиб, должен подчиняться Бену или кому-то еще?
Бен посоветовал ему убрать Майка Шевлина из города. Вот только как это сделать? Много лет миновало с тех пор, как Майк ушел отсюда. И хотя о нем не доходило никаких вестей, Гибу с первого взгляда стало ясно, что бывший друг, без сомнений, прошел огонь и воду… Трудно представить, как можно безнаказанно убить такого человека. Он сам при этом ухлопает кучу народа. Стоув иногда слишком туп. Неужели не видит, что лучше всего оставить Майка в покое?
Гиб Джентри считал себя опасным противником и нисколько не преувеличивал, но еще он любил за бутылкой виски вспомнить старое доброе время, поговорить о минувших днях. Правда заключалась в том, что Гиб, как и многие другие, так окончательно и не повзрослел. Воспевая веселую, бесшабашную юность и воскрешая старые забавные байки, он старательно избегал открыто смотреть в лицо будущему.
Вновь намечался дождь, облака грозно клубились над горными вершинами. Сигара Джентри потухла. Он посмотрел на нее с неприязнью, потом повернулся и пошел по улице. Да, Бен изменился. Он теперь ни в грош не ставит старых друзей. Где-то в глубине сознания крошечный колокольчик бил тревогу, но Гиб не хотел слышать предупреждения. Он думал о выпивке.
Майк Шевлин следовал за Бертом Перри вверх по узкому каньону, пробираясь среди редких деревьев, зарослей кустарника, скатившихся откуда-то сверху валунов и щебневых оползней. Когда они достигли участка, Перри сказал:
— В шестидесяти ярдах вверх по каньону есть источник с питьевой водой, и, если ты не мнишь себя поваром, я мог бы приготовить еду.
— Мне хватило двух раз попробовать свою стряпню, чтобы убедиться в полной бесталантности по этой части.
Он расседлал лошадь и оглянулся вокруг. Смотреть было особенно не на что. Хижина Перри, простая двухкомнатная лачуга, собранная наскоро, но надежно, стояла на насыпи, образованной пустой породой. В тридцати футах от нее располагался загон, к которому примыкал односкатный сарай, используемый как подсобка. За ним начинался горизонтальный тоннель штольни.
Выше по каньону виднелся еще один отвал пустой породы, побольше, чем их. Возле него Майк не заметил никаких строений.
— Чей это участок? — спросил Шевлин.
— Он заброшен. Разведывательная разработка для Солнечных Россыпей. Золото нашли на столовой горе прямо над этим местом. Решили отсюда углубляться в гору, но, обнаружив жилу на другом склоне, разработку здесь прекратили.
Когда они принялись за еду, темнота уже заполняла каньон, сглаживая резкие очертания голых холмов. Шевлин пил вторую чашку кофе, прислушиваясь к пению птиц. Неожиданно все звуки стихли. Перри продолжал говорить. Если он и заметил изменения, то не подал виду.
— Много здесь бывает людей? — спросил Шевлин.
— Жила, кажется, расширяется, и я уверен, что примерно в шестидесяти футах… Что ты сказал?
— Я спросил, много ли здесь бывает народу?
— 3десь? Да кто сюда пойдет? Они все думают, что я сумасшедший, раз работаю на этом участке. За прошедшие четыре месяца не появилось и двух человек.
— Как далеко вверх тянется каньон?
Перри пожал плечами.
— Откуда мне знать? Я никогда туда не ходил. Через милю он сужается так, что становится просто расщелиной между горами. Говорят, что, расставив руки, можно коснуться обоих склонов. Там огромное скопление скал.
Майк Шевлин поднялся и подошел к двери. Некоторое время он стоял, прислонившись к косяку. Это мог быть ягуар, но у него появилось предчувствие, что птицы смолкли, заслышав человека.
— Встанешь утром, — предложил Перри, — расчисть штольню от пустой породы, которую я отбил в последний раз. Мне надо в город.
— Рафтер стал весьма процветающим городом, — задумчиво произнес Шевлин.
— Чем меньше ты будешь об этом говорить, тем лучше. Я стараюсь реже бывать там и ни с кем ничего не обсуждаю, ну, разве что дела на участке или события, происходящие далеко отсюда.
На заре, когда Перри уехал, Майк отправился в штольню. Он всегда предпочитал работать лопатой. Такой труд оставляет возможность думать, а ему как раз было о чем.
Выходило так, что Рэй Холлистер использовал скотоводов как рычаг, чтобы вернуться во власть, из которой его турнули… И кому-то придется за это жестоко расплатиться.
Бен Стоув не такой безрассудный, самодовольный дурак, как Рэй. Он холоден, жесток и тверд, как Холлистеру и не снилось. Если Холлистер сам себе выбрал смерть, то это его личное дело, но тот путь, по которому он направляется, приведет и других людей к гибели.
Ева верит ему и, вероятно, влюблена в него. Бэбкок, как всегда, неистово ему предан. Но имеет ли он представление о том, что задумал его предводитель?
Город богат, подозрителен и напуган. Каждый боится потерять свое состояние, опасается разоблачений, и притом все, наверное, знают, что их вот-вот выведут на чистую воду.
Убрав Элая Паттерсона и Джека Мурмэна, кто-то взял в свои руки бразды правления. Очевидно, что все посылаемые из города сообщения исходят из конторы Бена Стоува. Тщательно подобранные начальники смен — его сторонники. Каждый в городе так или иначе заинтересован в сохранении существующего порядка вещей.
Конечно, есть еще и Вилсон Хойт.
Если Шевлин кого и надеялся привлечь на свою сторону, так это Хойта. Тот слыл неподкупным. Логика его поведения проста: сохранить мир в городе. Именно этим он и занимался. Шевлин не сомневался, что Хойт не имеет отношения к золоту, хотя, вероятно, в курсе событий. Хойт не выступит против ловких хапуг, пока их деятельность как-то не коснется круга обязанностей, которые он взял на себя.
Майк откатил тележку туда, где кончался дощатый настил, опрокинул ее и уже собрался идти назад, как увидел Еву Бэнкрофт, въезжающую на насыпь.
— Зря теряешь время, — крикнула она. — Здесь нет никакого золота.
— Я тоже начинаю так думать. — Он почувствовал ее неприязнь и еще больше удивился ее приезду.
Глаза девушки сузились.
— Майк, мы хотим, чтобы ты встал на нашу сторону.
Он опустил тележку и выпрямился.
— Вы решили разделиться на стороны? Для чего? — Сдвинув на затылок шляпу, он вытер пот тыльной стороной руки. — Неужели вы думаете, что убийство нескольких рудокопов остановит других?
Ей с трудом удавалось преодолевать враждебность.
— Когда война кончится, здесь снова будет страна скотоводов, и никакая больше.
— Хворостиной свиней от кормушки не отгонишь.
— Рэй думает иначе.
— Холлистер всегда пытался занять слишком много места, но даже он не такой дурак.
Она вспыхнула от ярости.
— Рэй Холлистер был здесь влиятельным человеком, и он станет им снова! Теперь, когда он вернулся, все пойдет по-другому!
— Ева, — попытался спокойно образумить ее Шевлин, — Холлистер принесет вам немало бед. Он никогда и нигде не был влиятельным человеком и никогда им не будет. У него на это просто не хватит пороху. Много лет назад, когда ты еще ходила пешком под стол, Рэй имел хорошее ранчо, которое могло обеспечить спокойную жизнь до конца его дней, но ему оказалось этого мало, захотелось поиграть во власть. Он околачивался возле Джека Мурмэна, и, когда Джек сплевывал, Рэй плевал в два раза сильнее; когда Джек ворчал, Рэй заливался лаем. Он старался быть больше, чем ему суждено быть, и за это его отсюда выгнали. На сей раз его похоронят.
— Ты просто завидуешь! Ты всегда его боялся!
— Порасспроси его о взбучке, которую я устроил ему в Рок-Спрингсе. Истина заключается в том, Ева, что никто никогда не боялся Рэя, его не принимали всерьез.
Ее лицо исказилось от гнева, она развернула лошадь.
— Это последняя попытка! Уезжай отсюда, Майк Шевлин, и как можно быстрее! Ты упустил свой шанс.
Он с сожалением смотрел, как она гонит лошадь вниз по каньону. Приятная женщина, но Рэй заморочил ей голову, а она оказалась одной из тех, кто никогда не видит обратной стороны медали… Рэй не так уж стар, если на то пошло. Ему, должно быть, где-то тридцать восемь, а Еве Бэнкрофт двадцать или около того. Большая разница в возрасте — не редкость на Западе… да и в других местах.
Беда в том, что этот незадачливый политикан, обуреваемый слепым желанием удовлетворить свои амбиции, обязательно кого-нибудь подставит. На протяжении всей своей жизни он постоянно садился в лужу, что для человека с таким самомнением, конечно, невыносимо. Теперь он ввергнут в пучину горечи и отчаяния. Если прежде он и думал о ком-то еще, кроме себя и тех преуспевающих личностей, которых боготворил, то теперь определенно не брал в расчет больше никого. Даже Еву.
Пока Шевлин разгребал кучу пустой породы в самом конце штольни, вытирая текущий ручьями пот, до него неожиданно дошло, как положить конец этой возне. Если богатство прииска вдруг раскроется, станет достоянием гласности, то Бену Стоуву и его шайке нечего будет терять, а Рэю Холлистеру не за что будет бороться.
Известие о том, что месторождение богато, мгновенно разрушит все шансы Стоува и его шайки на приобретение прииска. Эта новость приведет к такому наплыву приезжих, что дальнейшей скупке краденого придет конец. И скотоводы поймут, невзирая на все увещевания Холлистера, что прииск никогда не заглохнет.
Но как ему, Майку Шевлину, добиться такого? Никто не поверит бездомному ковбою с плохой репутацией. Он должен получить доказательства, реальные доказательства в виде высокосортной руды. Более того, необходимо найти тайник, где хранится похищенное. Если этого не сделать, воры заберут золото и исчезнут, как только будут изобличены. И в таком случае Лайна Теннисон останется в убытке.
К полудню Майк расчистил штольню.
Ближе к поверхности работать стало легче. Берт раздобыл у кого-то кусок обшивки парового котла, положил его на дно штольни, перед тем как начать бурение, и свалил породу на него. Это был старый метод, применяемый на больших рудниках, но в таких разведочных скважинах, как у Перри, его редко использовали.
Разложив возле входа пробойники, Майк выбрался из штольни и принес из источника воду. Пока он мылся, на плите закипел кофейник. Приведя себя в порядок, он взялся за кофе и сандвичи. Конечно, можно было бы поесть в городе чего-нибудь горяченького, но он давно убедился на собственном опыте, как легко угодить впросак, отправившись в путь на голодный желудок… слишком многое может случиться.
А добравшись до города, он собирался, в первую очередь, встретиться с Вилсоном Хойтом.
Глава 5
— Да, но есть еще и другие, — кисло заметил Стоув. — А если лошадь взмахнет хвостом, никогда не скажешь, что за репейник к нему прицепится.
Джентри внезапно почувствовал себя неуютно. Ему никогда не забыть, какое презрение было в глазах Джека, когда его сбили с ног. Этот взгляд пронзил его до глубины души, и, вспоминая эти глаза, он несколько месяцев просыпался, трясясь от страха и обливаясь холодным потом.
У старика не было шансов. Удар нанесли ему сзади. Пояса с револьверами он никогда не носил — не хотел стрелять или пользоваться ножом. Отношения между рудокопами и скотоводами оставались натянутыми, а в тот день давали получку. Они решили обставить все так, словно расправа с безоружным Джеком — дело рук пьяных шахтеров.
— Если ты столь высоко ценишь Шевлина, постарайся убрать его отсюда, — предложил Стоув. — Его приезд может создать проблемы.
Когда за Джентри захлопнулась дверь, Бен сел в кресло, которое тот оставил, и тоже положил ноги на стол. Нет больше надобности посвящать Джентри в то, что Шевлина здесь уже нет. Нет надобности вообще о чем-либо говорить Джентри. После того как они вывезут золото, придется с Гибом что-нибудь делать. Его срок годности уже истек.
Джентри остановился внизу под навесом, разглядывая улицу, потом откусил кончик новой сигары и задумался. Пошел этот Бен к черту! Открывающиеся перспективы не сулили ему ничего хорошего.
Гиб всегда был не дурак выпить, а теперь его возможности по этой части стали практически неограниченными. Но он перестал получать от этого удовольствие. Стоув здорово изменился. Высокомерен, лишним словом не обмолвится и, когда бы Джентри ни зашел к нему, норовит выставить его подонком.
Гиб стоял на улице, мрачно устремив взор в будущее. Пора принимать радикальные решения. Хватит ребячиться, надо прекращать так часто прикладываться к бутылке. В глубине души он давно все понимал, но никогда не пытался выразить словами. Мысли его неохотно вернулись к Бену. Стоув крутой парень. Вон каким большим человеком стал, все его слушаются.
И тут его охватила злость. Большой человек? Да какого черта Бен так возомнил о себе? Какого черта он, Гиб, должен подчиняться Бену или кому-то еще?
Бен посоветовал ему убрать Майка Шевлина из города. Вот только как это сделать? Много лет миновало с тех пор, как Майк ушел отсюда. И хотя о нем не доходило никаких вестей, Гибу с первого взгляда стало ясно, что бывший друг, без сомнений, прошел огонь и воду… Трудно представить, как можно безнаказанно убить такого человека. Он сам при этом ухлопает кучу народа. Стоув иногда слишком туп. Неужели не видит, что лучше всего оставить Майка в покое?
Гиб Джентри считал себя опасным противником и нисколько не преувеличивал, но еще он любил за бутылкой виски вспомнить старое доброе время, поговорить о минувших днях. Правда заключалась в том, что Гиб, как и многие другие, так окончательно и не повзрослел. Воспевая веселую, бесшабашную юность и воскрешая старые забавные байки, он старательно избегал открыто смотреть в лицо будущему.
Вновь намечался дождь, облака грозно клубились над горными вершинами. Сигара Джентри потухла. Он посмотрел на нее с неприязнью, потом повернулся и пошел по улице. Да, Бен изменился. Он теперь ни в грош не ставит старых друзей. Где-то в глубине сознания крошечный колокольчик бил тревогу, но Гиб не хотел слышать предупреждения. Он думал о выпивке.
Майк Шевлин следовал за Бертом Перри вверх по узкому каньону, пробираясь среди редких деревьев, зарослей кустарника, скатившихся откуда-то сверху валунов и щебневых оползней. Когда они достигли участка, Перри сказал:
— В шестидесяти ярдах вверх по каньону есть источник с питьевой водой, и, если ты не мнишь себя поваром, я мог бы приготовить еду.
— Мне хватило двух раз попробовать свою стряпню, чтобы убедиться в полной бесталантности по этой части.
Он расседлал лошадь и оглянулся вокруг. Смотреть было особенно не на что. Хижина Перри, простая двухкомнатная лачуга, собранная наскоро, но надежно, стояла на насыпи, образованной пустой породой. В тридцати футах от нее располагался загон, к которому примыкал односкатный сарай, используемый как подсобка. За ним начинался горизонтальный тоннель штольни.
Выше по каньону виднелся еще один отвал пустой породы, побольше, чем их. Возле него Майк не заметил никаких строений.
— Чей это участок? — спросил Шевлин.
— Он заброшен. Разведывательная разработка для Солнечных Россыпей. Золото нашли на столовой горе прямо над этим местом. Решили отсюда углубляться в гору, но, обнаружив жилу на другом склоне, разработку здесь прекратили.
Когда они принялись за еду, темнота уже заполняла каньон, сглаживая резкие очертания голых холмов. Шевлин пил вторую чашку кофе, прислушиваясь к пению птиц. Неожиданно все звуки стихли. Перри продолжал говорить. Если он и заметил изменения, то не подал виду.
— Много здесь бывает людей? — спросил Шевлин.
— Жила, кажется, расширяется, и я уверен, что примерно в шестидесяти футах… Что ты сказал?
— Я спросил, много ли здесь бывает народу?
— 3десь? Да кто сюда пойдет? Они все думают, что я сумасшедший, раз работаю на этом участке. За прошедшие четыре месяца не появилось и двух человек.
— Как далеко вверх тянется каньон?
Перри пожал плечами.
— Откуда мне знать? Я никогда туда не ходил. Через милю он сужается так, что становится просто расщелиной между горами. Говорят, что, расставив руки, можно коснуться обоих склонов. Там огромное скопление скал.
Майк Шевлин поднялся и подошел к двери. Некоторое время он стоял, прислонившись к косяку. Это мог быть ягуар, но у него появилось предчувствие, что птицы смолкли, заслышав человека.
— Встанешь утром, — предложил Перри, — расчисть штольню от пустой породы, которую я отбил в последний раз. Мне надо в город.
— Рафтер стал весьма процветающим городом, — задумчиво произнес Шевлин.
— Чем меньше ты будешь об этом говорить, тем лучше. Я стараюсь реже бывать там и ни с кем ничего не обсуждаю, ну, разве что дела на участке или события, происходящие далеко отсюда.
На заре, когда Перри уехал, Майк отправился в штольню. Он всегда предпочитал работать лопатой. Такой труд оставляет возможность думать, а ему как раз было о чем.
Выходило так, что Рэй Холлистер использовал скотоводов как рычаг, чтобы вернуться во власть, из которой его турнули… И кому-то придется за это жестоко расплатиться.
Бен Стоув не такой безрассудный, самодовольный дурак, как Рэй. Он холоден, жесток и тверд, как Холлистеру и не снилось. Если Холлистер сам себе выбрал смерть, то это его личное дело, но тот путь, по которому он направляется, приведет и других людей к гибели.
Ева верит ему и, вероятно, влюблена в него. Бэбкок, как всегда, неистово ему предан. Но имеет ли он представление о том, что задумал его предводитель?
Город богат, подозрителен и напуган. Каждый боится потерять свое состояние, опасается разоблачений, и притом все, наверное, знают, что их вот-вот выведут на чистую воду.
Убрав Элая Паттерсона и Джека Мурмэна, кто-то взял в свои руки бразды правления. Очевидно, что все посылаемые из города сообщения исходят из конторы Бена Стоува. Тщательно подобранные начальники смен — его сторонники. Каждый в городе так или иначе заинтересован в сохранении существующего порядка вещей.
Конечно, есть еще и Вилсон Хойт.
Если Шевлин кого и надеялся привлечь на свою сторону, так это Хойта. Тот слыл неподкупным. Логика его поведения проста: сохранить мир в городе. Именно этим он и занимался. Шевлин не сомневался, что Хойт не имеет отношения к золоту, хотя, вероятно, в курсе событий. Хойт не выступит против ловких хапуг, пока их деятельность как-то не коснется круга обязанностей, которые он взял на себя.
Майк откатил тележку туда, где кончался дощатый настил, опрокинул ее и уже собрался идти назад, как увидел Еву Бэнкрофт, въезжающую на насыпь.
— Зря теряешь время, — крикнула она. — Здесь нет никакого золота.
— Я тоже начинаю так думать. — Он почувствовал ее неприязнь и еще больше удивился ее приезду.
Глаза девушки сузились.
— Майк, мы хотим, чтобы ты встал на нашу сторону.
Он опустил тележку и выпрямился.
— Вы решили разделиться на стороны? Для чего? — Сдвинув на затылок шляпу, он вытер пот тыльной стороной руки. — Неужели вы думаете, что убийство нескольких рудокопов остановит других?
Ей с трудом удавалось преодолевать враждебность.
— Когда война кончится, здесь снова будет страна скотоводов, и никакая больше.
— Хворостиной свиней от кормушки не отгонишь.
— Рэй думает иначе.
— Холлистер всегда пытался занять слишком много места, но даже он не такой дурак.
Она вспыхнула от ярости.
— Рэй Холлистер был здесь влиятельным человеком, и он станет им снова! Теперь, когда он вернулся, все пойдет по-другому!
— Ева, — попытался спокойно образумить ее Шевлин, — Холлистер принесет вам немало бед. Он никогда и нигде не был влиятельным человеком и никогда им не будет. У него на это просто не хватит пороху. Много лет назад, когда ты еще ходила пешком под стол, Рэй имел хорошее ранчо, которое могло обеспечить спокойную жизнь до конца его дней, но ему оказалось этого мало, захотелось поиграть во власть. Он околачивался возле Джека Мурмэна, и, когда Джек сплевывал, Рэй плевал в два раза сильнее; когда Джек ворчал, Рэй заливался лаем. Он старался быть больше, чем ему суждено быть, и за это его отсюда выгнали. На сей раз его похоронят.
— Ты просто завидуешь! Ты всегда его боялся!
— Порасспроси его о взбучке, которую я устроил ему в Рок-Спрингсе. Истина заключается в том, Ева, что никто никогда не боялся Рэя, его не принимали всерьез.
Ее лицо исказилось от гнева, она развернула лошадь.
— Это последняя попытка! Уезжай отсюда, Майк Шевлин, и как можно быстрее! Ты упустил свой шанс.
Он с сожалением смотрел, как она гонит лошадь вниз по каньону. Приятная женщина, но Рэй заморочил ей голову, а она оказалась одной из тех, кто никогда не видит обратной стороны медали… Рэй не так уж стар, если на то пошло. Ему, должно быть, где-то тридцать восемь, а Еве Бэнкрофт двадцать или около того. Большая разница в возрасте — не редкость на Западе… да и в других местах.
Беда в том, что этот незадачливый политикан, обуреваемый слепым желанием удовлетворить свои амбиции, обязательно кого-нибудь подставит. На протяжении всей своей жизни он постоянно садился в лужу, что для человека с таким самомнением, конечно, невыносимо. Теперь он ввергнут в пучину горечи и отчаяния. Если прежде он и думал о ком-то еще, кроме себя и тех преуспевающих личностей, которых боготворил, то теперь определенно не брал в расчет больше никого. Даже Еву.
Пока Шевлин разгребал кучу пустой породы в самом конце штольни, вытирая текущий ручьями пот, до него неожиданно дошло, как положить конец этой возне. Если богатство прииска вдруг раскроется, станет достоянием гласности, то Бену Стоуву и его шайке нечего будет терять, а Рэю Холлистеру не за что будет бороться.
Известие о том, что месторождение богато, мгновенно разрушит все шансы Стоува и его шайки на приобретение прииска. Эта новость приведет к такому наплыву приезжих, что дальнейшей скупке краденого придет конец. И скотоводы поймут, невзирая на все увещевания Холлистера, что прииск никогда не заглохнет.
Но как ему, Майку Шевлину, добиться такого? Никто не поверит бездомному ковбою с плохой репутацией. Он должен получить доказательства, реальные доказательства в виде высокосортной руды. Более того, необходимо найти тайник, где хранится похищенное. Если этого не сделать, воры заберут золото и исчезнут, как только будут изобличены. И в таком случае Лайна Теннисон останется в убытке.
К полудню Майк расчистил штольню.
Ближе к поверхности работать стало легче. Берт раздобыл у кого-то кусок обшивки парового котла, положил его на дно штольни, перед тем как начать бурение, и свалил породу на него. Это был старый метод, применяемый на больших рудниках, но в таких разведочных скважинах, как у Перри, его редко использовали.
Разложив возле входа пробойники, Майк выбрался из штольни и принес из источника воду. Пока он мылся, на плите закипел кофейник. Приведя себя в порядок, он взялся за кофе и сандвичи. Конечно, можно было бы поесть в городе чего-нибудь горяченького, но он давно убедился на собственном опыте, как легко угодить впросак, отправившись в путь на голодный желудок… слишком многое может случиться.
А добравшись до города, он собирался, в первую очередь, встретиться с Вилсоном Хойтом.
Глава 5
Вилсон Хойт сидел за обшарпанным бюро, положив ноги на откидывающуюся столешницу и уткнувшись в газету. Без всякого удовольствия он поднял взгляд на вошедшего Майка Шевлина, обозначив кивком, что заметил его появление.
— Ты пришел сюда неспроста, — напрямик заявил он. — Что тебе надо?
— Собираюсь вывести кое-кого на чистую воду и хочу, чтобы ты был на моей стороне.
Хойт подобрал окурок сигары и тщательно затушил его, перед тем как бросить в плевательницу. Уж кому, как не ему, знать: если все спокойно, жди беды.
Не спеша и во всех подробностях Майк описал ситуацию так, как она ему представлялась. Рэй Холлистер объявился в этих краях и пользуется безоговорочной поддержкой скотоводов. Вода в ручьях отравлена, а без воды скотоводам не обойтись. С таким положением дел они ни за что не смирятся и непременно начнут военные действия, что означает поджоги и убийства.
Бен Стоув даст отпор, но кто бы ни выиграл, все равно проиграет город.
К тому же, добавил он, Бен Стоув грабит владельцев прииска.
— Они не живут в Рафтере, — цинично заметил Хойт. — Меня это не касается. — Он откусил кончик новой сигары. — И как, по-твоему, можно погасить разгорающийся пожар?
— Арестовать Стоува. Арестовать Мэйсона и Джентри. Засадить их сторонников в тюрьму, потом отправиться на прииск и взять побольше высокосортной руды в качестве доказательства.
— Что делать с Холлистером?
— Забудь о нем. Выбери пятерых самых влиятельных скотоводов и возьми с них обязательство не нарушать мир. А Холлистер пусть варится в собственном соку.
— Они вне моей юрисдикции.
— Это не помешает тебе, если ты захочешь действовать. Никто не жаждет неприятностей, кроме Холлистера. Он по характеру склочник.
Хойт задумчиво пожевал сигару, потом убрал со стола ноги.
— А теперь послушай меня. Никто не просил меня остановить расхищение. Я здесь для того, чтобы сохранять мир, и я его сохраняю. А тут приходишь ты и начинаешь объяснять мне, как надо работать. Если Рэй Холлистер заварит кашу, я его убью. То же самое относится и к тебе. Бен Стоув ничего затевать не станет, потому что ему нужны мир и спокойствие. Если ты попытаешься вывести город на чистую воду, тебе не жить. И даже если тебе удастся что-то начать, ты никогда ничего не докажешь, — продолжал Хойт. — Вся высокосортная руда, которую здесь обнаружили, добывается в одном месте между двумя шахтами. При первых же признаках беспокойства штреки, ведущие к этим забоям, будут взорваны, и туда никто не сможет добраться. Ты останешься в дураках и только выставишь себя на посмешище. — Хойт поднялся. — Так что сворачивай свое бесполезное расследование и убирайся из города. Если пробудешь здесь дольше сорока восьми часов начиная с этого момента или посмеешь хоть пикнуть, я тобой займусь.
Шевлин испытывал смешанное чувство злости, разочарования и беспомощности. Он так рассчитывал на поддержку шерифа. Если Хойт останется в стороне, ничто не предотвратит убийства. Чем он может пронять его?
— Ты слышал, что я сказал тебе? — настаивал Хойт. — Садись в седло и дуй отсюда.
— Если бы ты знал меня, Хойт, не говорил бы так.
— Брось! — Хойт сделал жест, словно отмахиваясь от замечания. — Мне все о тебе известно. Участвовал в войне скотоводов на Нуэсесе, два года был техасским рейнджером и прославился на Симарроне и в Дюранго. Так что, видишь, ничего не пропустил, но это меня не впечатляет.
Шевлин заложил кисти рук за пояс и спокойно произнес:
— Я хочу тебе напомнить одну ночь в Таскосе. — Вилсон замер. Его львиноподобная голова чуть наклонилась вперед, мышцы шеи напряглись. — Ярко светила луна, — продолжал Майк, — ты спрятался под тополями и ждал. Когда со стороны реки Канейдиан появился всадник, ты решил, что это как раз тот, кто тебе нужен. — Хойт помрачнел. — Ты вышел из укрытия, окликнул путника и схватился за револьвер. Помнишь?
— Помню.
— Но ты не успел, Вилсон. Не думаю, что ты был не форме, и все же всадник взял тебя на прицел до того, как твой револьвер покинул кобуру. А когда он заговорил, ты понял, что обознался. Пока все правильно?
— Да.
— И вот ты стоял и смотрел в дуло револьвера, который держал незнакомый тебе человек. Он имел все права и возможности пристрелить тебя прямо на месте. Потом путник двинулся шагом, оставив тебя там, где ты скрывался. Спорим, тебе так и не удалось узнать, кто превзошел тебя в скорости.
— Ты, должно быть, слышал эту историю.
— Я о ней никому не рассказывал.
— Ладно, ты превзошел меня один раз, но едва ли у тебя получится снова.
В течение стольких лет воспоминания о безликом незнакомце, выигравшем у него несостоявшуюся перестрелку, преследовали Хойта. Черты его лица скрывала надвинутая на глаза шляпа. Теперь он знал его.
— Но чего ты добиваешься? Не стану отрицать, я обязан тебе жизнью. Ты мог застрелить меня тогда…
— Во-первых, Элай Паттерсон был моим другом… Во-вторых, меня наняли, чтобы прекратить расхищение и вернуть украденное золото.
Хойт выругался.
— Наняли? Почему они выбрали человека со стороны?
Шевлин улыбнулся.
— Ты же сохраняешь мир, забыл, что ли? Поддерживаешь сложившийся порядок вещей, бережешь покой, так сказать!
Хойт стиснул сигару зубами.
— Не знаю, что и ответить. Мне нужно подумать. Подожди чуть-чуть, идет?
— Думай, только побыстрее, — согласился Шевлин. — Я не такой хитроумный, как ты, Хойт, знаю только один путь — прямо к цели. С завтрашнего полудня я за себя не ручаюсь, и если ты не со мной, то тебе лучше позаботиться об укрытии.
Ужинали в уютном доме из красного кирпича с белыми ставнями, который принадлежал доктору Руперту Клэггу, уроженцу Бостона. Само здание, опрятный зеленый газон и выкрашенный в белую краску забор соответствовали характеру доктора. Он был аккуратным, организованным и трудолюбивым.
Один из лучших выпускников медицинской школы, он легко получил бы прекрасную практику в любом городе на Востоке, но война между штатами перевернула его планы. После всего лишь годовой практики в Филадельфийской клинике самого знаменитого врача города он пошел служить в армию. Простая, суровая жизнь, полная неожиданностей, и люди, которых ему довелось повстречать, оказали на него такое влияние, что Клэгг отказался от мысли вернуться в Филадельфию и решил отправиться на Запад.
Дотти Клэгг принадлежала к одной из самых богатых и старых семей Филадельфии, но и ей не был чужд дух приключений, и, несмотря на все протесты родственников с обеих сторон, молодая пара переехала на Запад.
Некоторое время доктор, оставаясь военным хирургом, проходил службу в различных гарнизонах Нью-Мексико и Аризоны. Когда он вышел в отставку, его дальний родственник Мерриэм Клэгг, занимавшийся предпринимательством в Рафтере, уговорил супругов приехать туда, и почти два года назад они так и сделали, решив тут поселиться.
В свои тридцать четыре года доктор Руперт был весьма импозантным мужчиной, высоким, стройным, с бронзовым загаром ковбоя и шрамом на скуле, оставленным индейской стрелой. В его клинике царила пограничная обстановка первых поселений, но дом оставался уголком его родной Новой Англии.
Он любил общество и обрадовался, когда Лайна Теннисон решила остановиться у них. В Филадельфии Лайна и Дотти вместе учились в школе, и Дотти никак не могла успокоиться из-за того, что Лайна якобы по советам медиков собралась на Запад.
— Уж не знаю, чем привлек ее наш «курорт», — доверительно сообщила Дотти мужу, получив письмо, — но моя подружка всегда слыла образцом здоровья.
— Может, ей просто нужно уехать?
— Ой, роман! — сразу же решила Дотти и пришла в восхищение. — У нее несчастная любовь!
— У Лайны? — Муж отнесся к ее догадке скептически.
— Даже такую привлекательную девушку, как она, может постигнуть разочарование, — запротестовала Дотти.
Убедившись, что жену одинаково возбуждает как разделенная, так и неразделенная любовь, Руперт не стал спорить.
— Приглашу ее к нам, — сообщила Дотти. — Ты не возражаешь?
— Лайну? Обязательно пригласи.
И вот спустя две недели прибыла Лайна и оказалась благодарной слушательницей бесконечных Доттиных сплетен о жителях Рафтера и происходящих вокруг событиях. Девушку, казалось, интересовали все мелочи жизни западного шахтерского городка, и милая болтовня хозяйки ей нисколько не надоедала.
Доктор Клэгг, со своей стороны, пытался дать некоторые советы, но Лайна твердила одно: верховая езда по окрестным просторам, чистый воздух, напоенный ароматами трав и сосновой смолы, — что может быть полезнее для ее здоровья. Руперт сдался.
— Да, да, конечно, — согласился он и с улыбкой добавил: — Только не перестарайся.
В тот вечер, когда Мерриэм Клэгг ужинал вместе с ними, доктор Руперт, взглянув на сидевшую напротив Лайну, сообщил:
— У тебя улучшился цвет лица. Ты каталась сегодня верхом?
— Ездила в повозке. Я наняла ее у симпатичного старика на конюшне. Прогулялась за скважину Славы.
— Этот симпатичный старик, — с иронией заметил доктор, — бандит с весьма дурной репутацией.
— В самом деле? А он кажется таким милым.
— Сегодня в городе я видела приезжего, — сообщила Дотти, — тоже довольно бандитского вида. Наверное, один из тех бродяг, «джентльменов удачи», кого называют ганфайтерами. Он выходил из конторы шерифа.
— Раз уж речь зашла о мужчинах, — невзначай вспомнил доктор Клэгг, — Бен Стоув спрашивал о тебе, Лайна. Он видел, как ты ездишь в одиночестве, и захотел узнать, кто ты. Сначала он был очень заинтересован.
— Бена нельзя за это порицать, — вставил Мерриэм, — ведь мисс Теннисон очень красивая девушка.
— О, благодарю вас, мистер Клэгг. — Лайна одарила его улыбкой. — Но я уверена, что причина его любопытства другая.
— Он спросил, не из Сан-Франциско ли ты, — продолжал Руперт. — Но как только я сообщил ему, что ты из Филадельфии, он сразу же потерял интерес.
— Да? Так ему не нравятся девушки из Филадельфии! — воскликнула Дотти. — Тебе следовало сказать ему, что у Лайны в Сан-Франциско есть дядя… и весьма богатый дядя, раз уж на то пошло.
Мерриэм внимательно посмотрел на Лайну, но промолчал.
Доктор Руперт как человек наблюдательный уловил перемену в выражении лица Лайны. Заявление Дотти привело ее в замешательство. Мерриэм поймал быстрый, протестующий взгляд, который гостья послала хозяйке.
Позже, когда мужчины сидели вдвоем за бренди и курили сигары, Мерриэм заметил:
— Мисс Теннисон кажется образцом здоровья. Я думаю, — добавил он со знанием дела, — за ее болезнь взялись вовремя. Но, понимаете, для девушки небезопасно ездить одной по таким местам. На приисках хватает разного сорта подонков.
— Она может за себя постоять. И люди здесь достаточно сдержанны. На редкость сдержанны. Кроме того, большинство из них знает, что она моя гостья.
Мерриэм покинул дом спустя час или чуть больше, пытаясь понять, является ли последнее замечание доктора своеобразным предупреждением.
После его ухода Руперт опять уселся в кресло и закурил трубку. Лайна не консультировалась с ним по поводу здоровья, но, насколько он мог судить, не прибегая к медицинскому осмотру, у нее все было в полном порядке.
Тогда возникал вопрос: что она делает именно в Рафтере? Сердечная рана? Не похоже. Он часто видел Лайну задумчивой, но никогда грустной. А чем вызвано любопытство до неприличия Бена Стоува? И замечание Дотти насчет дяди из Сан-Франциско мгновенно пробудило интерес у Мерриэма. Только глупец стал бы спрашивать почему. Рафтер трясет золотая лихорадка, все чего-то ждут. А кто владеет прииском? Некие лица из Сан-Франциско.
Каждый день Лайна ездит верхом или катается в повозке и при этом почти всегда возвращается одной и той же дорогой. Что заставляет ее выбирать такой маршрут? Простая привычка или есть более весомая причина?
Бен Стоув, казалось, что-то заподозрил, и если, как думал Руперт, Лайна действительно связана с владельцами прииска, то легко может попасть в беду.
Доктор хорошо знал старого Бразоса с конюшни. Когда этот закоренелый бандит первый раз попал в Рафтер, именно он залечил его сильно воспаленную рану на ноге и никому не сказал ни слова. Клэгг симпатизировал закаленному невзгодами старику и сам, в свою очередь, пользовался его расположением.
Набивая трубку табаком, он пришел к выводу, что стоит поговорить с Бразосом, поскольку мало что могло произойти в городе такого, о чем не знал бы конюх. Лайна Теннисон — его гостья, и он обязан ее защитить.
— Ты пришел сюда неспроста, — напрямик заявил он. — Что тебе надо?
— Собираюсь вывести кое-кого на чистую воду и хочу, чтобы ты был на моей стороне.
Хойт подобрал окурок сигары и тщательно затушил его, перед тем как бросить в плевательницу. Уж кому, как не ему, знать: если все спокойно, жди беды.
Не спеша и во всех подробностях Майк описал ситуацию так, как она ему представлялась. Рэй Холлистер объявился в этих краях и пользуется безоговорочной поддержкой скотоводов. Вода в ручьях отравлена, а без воды скотоводам не обойтись. С таким положением дел они ни за что не смирятся и непременно начнут военные действия, что означает поджоги и убийства.
Бен Стоув даст отпор, но кто бы ни выиграл, все равно проиграет город.
К тому же, добавил он, Бен Стоув грабит владельцев прииска.
— Они не живут в Рафтере, — цинично заметил Хойт. — Меня это не касается. — Он откусил кончик новой сигары. — И как, по-твоему, можно погасить разгорающийся пожар?
— Арестовать Стоува. Арестовать Мэйсона и Джентри. Засадить их сторонников в тюрьму, потом отправиться на прииск и взять побольше высокосортной руды в качестве доказательства.
— Что делать с Холлистером?
— Забудь о нем. Выбери пятерых самых влиятельных скотоводов и возьми с них обязательство не нарушать мир. А Холлистер пусть варится в собственном соку.
— Они вне моей юрисдикции.
— Это не помешает тебе, если ты захочешь действовать. Никто не жаждет неприятностей, кроме Холлистера. Он по характеру склочник.
Хойт задумчиво пожевал сигару, потом убрал со стола ноги.
— А теперь послушай меня. Никто не просил меня остановить расхищение. Я здесь для того, чтобы сохранять мир, и я его сохраняю. А тут приходишь ты и начинаешь объяснять мне, как надо работать. Если Рэй Холлистер заварит кашу, я его убью. То же самое относится и к тебе. Бен Стоув ничего затевать не станет, потому что ему нужны мир и спокойствие. Если ты попытаешься вывести город на чистую воду, тебе не жить. И даже если тебе удастся что-то начать, ты никогда ничего не докажешь, — продолжал Хойт. — Вся высокосортная руда, которую здесь обнаружили, добывается в одном месте между двумя шахтами. При первых же признаках беспокойства штреки, ведущие к этим забоям, будут взорваны, и туда никто не сможет добраться. Ты останешься в дураках и только выставишь себя на посмешище. — Хойт поднялся. — Так что сворачивай свое бесполезное расследование и убирайся из города. Если пробудешь здесь дольше сорока восьми часов начиная с этого момента или посмеешь хоть пикнуть, я тобой займусь.
Шевлин испытывал смешанное чувство злости, разочарования и беспомощности. Он так рассчитывал на поддержку шерифа. Если Хойт останется в стороне, ничто не предотвратит убийства. Чем он может пронять его?
— Ты слышал, что я сказал тебе? — настаивал Хойт. — Садись в седло и дуй отсюда.
— Если бы ты знал меня, Хойт, не говорил бы так.
— Брось! — Хойт сделал жест, словно отмахиваясь от замечания. — Мне все о тебе известно. Участвовал в войне скотоводов на Нуэсесе, два года был техасским рейнджером и прославился на Симарроне и в Дюранго. Так что, видишь, ничего не пропустил, но это меня не впечатляет.
Шевлин заложил кисти рук за пояс и спокойно произнес:
— Я хочу тебе напомнить одну ночь в Таскосе. — Вилсон замер. Его львиноподобная голова чуть наклонилась вперед, мышцы шеи напряглись. — Ярко светила луна, — продолжал Майк, — ты спрятался под тополями и ждал. Когда со стороны реки Канейдиан появился всадник, ты решил, что это как раз тот, кто тебе нужен. — Хойт помрачнел. — Ты вышел из укрытия, окликнул путника и схватился за револьвер. Помнишь?
— Помню.
— Но ты не успел, Вилсон. Не думаю, что ты был не форме, и все же всадник взял тебя на прицел до того, как твой револьвер покинул кобуру. А когда он заговорил, ты понял, что обознался. Пока все правильно?
— Да.
— И вот ты стоял и смотрел в дуло револьвера, который держал незнакомый тебе человек. Он имел все права и возможности пристрелить тебя прямо на месте. Потом путник двинулся шагом, оставив тебя там, где ты скрывался. Спорим, тебе так и не удалось узнать, кто превзошел тебя в скорости.
— Ты, должно быть, слышал эту историю.
— Я о ней никому не рассказывал.
— Ладно, ты превзошел меня один раз, но едва ли у тебя получится снова.
В течение стольких лет воспоминания о безликом незнакомце, выигравшем у него несостоявшуюся перестрелку, преследовали Хойта. Черты его лица скрывала надвинутая на глаза шляпа. Теперь он знал его.
— Но чего ты добиваешься? Не стану отрицать, я обязан тебе жизнью. Ты мог застрелить меня тогда…
— Во-первых, Элай Паттерсон был моим другом… Во-вторых, меня наняли, чтобы прекратить расхищение и вернуть украденное золото.
Хойт выругался.
— Наняли? Почему они выбрали человека со стороны?
Шевлин улыбнулся.
— Ты же сохраняешь мир, забыл, что ли? Поддерживаешь сложившийся порядок вещей, бережешь покой, так сказать!
Хойт стиснул сигару зубами.
— Не знаю, что и ответить. Мне нужно подумать. Подожди чуть-чуть, идет?
— Думай, только побыстрее, — согласился Шевлин. — Я не такой хитроумный, как ты, Хойт, знаю только один путь — прямо к цели. С завтрашнего полудня я за себя не ручаюсь, и если ты не со мной, то тебе лучше позаботиться об укрытии.
Ужинали в уютном доме из красного кирпича с белыми ставнями, который принадлежал доктору Руперту Клэггу, уроженцу Бостона. Само здание, опрятный зеленый газон и выкрашенный в белую краску забор соответствовали характеру доктора. Он был аккуратным, организованным и трудолюбивым.
Один из лучших выпускников медицинской школы, он легко получил бы прекрасную практику в любом городе на Востоке, но война между штатами перевернула его планы. После всего лишь годовой практики в Филадельфийской клинике самого знаменитого врача города он пошел служить в армию. Простая, суровая жизнь, полная неожиданностей, и люди, которых ему довелось повстречать, оказали на него такое влияние, что Клэгг отказался от мысли вернуться в Филадельфию и решил отправиться на Запад.
Дотти Клэгг принадлежала к одной из самых богатых и старых семей Филадельфии, но и ей не был чужд дух приключений, и, несмотря на все протесты родственников с обеих сторон, молодая пара переехала на Запад.
Некоторое время доктор, оставаясь военным хирургом, проходил службу в различных гарнизонах Нью-Мексико и Аризоны. Когда он вышел в отставку, его дальний родственник Мерриэм Клэгг, занимавшийся предпринимательством в Рафтере, уговорил супругов приехать туда, и почти два года назад они так и сделали, решив тут поселиться.
В свои тридцать четыре года доктор Руперт был весьма импозантным мужчиной, высоким, стройным, с бронзовым загаром ковбоя и шрамом на скуле, оставленным индейской стрелой. В его клинике царила пограничная обстановка первых поселений, но дом оставался уголком его родной Новой Англии.
Он любил общество и обрадовался, когда Лайна Теннисон решила остановиться у них. В Филадельфии Лайна и Дотти вместе учились в школе, и Дотти никак не могла успокоиться из-за того, что Лайна якобы по советам медиков собралась на Запад.
— Уж не знаю, чем привлек ее наш «курорт», — доверительно сообщила Дотти мужу, получив письмо, — но моя подружка всегда слыла образцом здоровья.
— Может, ей просто нужно уехать?
— Ой, роман! — сразу же решила Дотти и пришла в восхищение. — У нее несчастная любовь!
— У Лайны? — Муж отнесся к ее догадке скептически.
— Даже такую привлекательную девушку, как она, может постигнуть разочарование, — запротестовала Дотти.
Убедившись, что жену одинаково возбуждает как разделенная, так и неразделенная любовь, Руперт не стал спорить.
— Приглашу ее к нам, — сообщила Дотти. — Ты не возражаешь?
— Лайну? Обязательно пригласи.
И вот спустя две недели прибыла Лайна и оказалась благодарной слушательницей бесконечных Доттиных сплетен о жителях Рафтера и происходящих вокруг событиях. Девушку, казалось, интересовали все мелочи жизни западного шахтерского городка, и милая болтовня хозяйки ей нисколько не надоедала.
Доктор Клэгг, со своей стороны, пытался дать некоторые советы, но Лайна твердила одно: верховая езда по окрестным просторам, чистый воздух, напоенный ароматами трав и сосновой смолы, — что может быть полезнее для ее здоровья. Руперт сдался.
— Да, да, конечно, — согласился он и с улыбкой добавил: — Только не перестарайся.
В тот вечер, когда Мерриэм Клэгг ужинал вместе с ними, доктор Руперт, взглянув на сидевшую напротив Лайну, сообщил:
— У тебя улучшился цвет лица. Ты каталась сегодня верхом?
— Ездила в повозке. Я наняла ее у симпатичного старика на конюшне. Прогулялась за скважину Славы.
— Этот симпатичный старик, — с иронией заметил доктор, — бандит с весьма дурной репутацией.
— В самом деле? А он кажется таким милым.
— Сегодня в городе я видела приезжего, — сообщила Дотти, — тоже довольно бандитского вида. Наверное, один из тех бродяг, «джентльменов удачи», кого называют ганфайтерами. Он выходил из конторы шерифа.
— Раз уж речь зашла о мужчинах, — невзначай вспомнил доктор Клэгг, — Бен Стоув спрашивал о тебе, Лайна. Он видел, как ты ездишь в одиночестве, и захотел узнать, кто ты. Сначала он был очень заинтересован.
— Бена нельзя за это порицать, — вставил Мерриэм, — ведь мисс Теннисон очень красивая девушка.
— О, благодарю вас, мистер Клэгг. — Лайна одарила его улыбкой. — Но я уверена, что причина его любопытства другая.
— Он спросил, не из Сан-Франциско ли ты, — продолжал Руперт. — Но как только я сообщил ему, что ты из Филадельфии, он сразу же потерял интерес.
— Да? Так ему не нравятся девушки из Филадельфии! — воскликнула Дотти. — Тебе следовало сказать ему, что у Лайны в Сан-Франциско есть дядя… и весьма богатый дядя, раз уж на то пошло.
Мерриэм внимательно посмотрел на Лайну, но промолчал.
Доктор Руперт как человек наблюдательный уловил перемену в выражении лица Лайны. Заявление Дотти привело ее в замешательство. Мерриэм поймал быстрый, протестующий взгляд, который гостья послала хозяйке.
Позже, когда мужчины сидели вдвоем за бренди и курили сигары, Мерриэм заметил:
— Мисс Теннисон кажется образцом здоровья. Я думаю, — добавил он со знанием дела, — за ее болезнь взялись вовремя. Но, понимаете, для девушки небезопасно ездить одной по таким местам. На приисках хватает разного сорта подонков.
— Она может за себя постоять. И люди здесь достаточно сдержанны. На редкость сдержанны. Кроме того, большинство из них знает, что она моя гостья.
Мерриэм покинул дом спустя час или чуть больше, пытаясь понять, является ли последнее замечание доктора своеобразным предупреждением.
После его ухода Руперт опять уселся в кресло и закурил трубку. Лайна не консультировалась с ним по поводу здоровья, но, насколько он мог судить, не прибегая к медицинскому осмотру, у нее все было в полном порядке.
Тогда возникал вопрос: что она делает именно в Рафтере? Сердечная рана? Не похоже. Он часто видел Лайну задумчивой, но никогда грустной. А чем вызвано любопытство до неприличия Бена Стоува? И замечание Дотти насчет дяди из Сан-Франциско мгновенно пробудило интерес у Мерриэма. Только глупец стал бы спрашивать почему. Рафтер трясет золотая лихорадка, все чего-то ждут. А кто владеет прииском? Некие лица из Сан-Франциско.
Каждый день Лайна ездит верхом или катается в повозке и при этом почти всегда возвращается одной и той же дорогой. Что заставляет ее выбирать такой маршрут? Простая привычка или есть более весомая причина?
Бен Стоув, казалось, что-то заподозрил, и если, как думал Руперт, Лайна действительно связана с владельцами прииска, то легко может попасть в беду.
Доктор хорошо знал старого Бразоса с конюшни. Когда этот закоренелый бандит первый раз попал в Рафтер, именно он залечил его сильно воспаленную рану на ноге и никому не сказал ни слова. Клэгг симпатизировал закаленному невзгодами старику и сам, в свою очередь, пользовался его расположением.
Набивая трубку табаком, он пришел к выводу, что стоит поговорить с Бразосом, поскольку мало что могло произойти в городе такого, о чем не знал бы конюх. Лайна Теннисон — его гостья, и он обязан ее защитить.