Ласко Жанна. Первое свидание

   – Жертвоприношение. Решительное слово идеальной матери. Я думала, в наши дни это уже вышло из моды. Выходит, нет! Ты живое подтверждение, тому!
   – Ты смеешься надо мной…
   – Да нет, не сказала бы. Ты знаешь, я видывала сорокалетних женщин, которые в одиночку растят своих малышей, бегом мчатся с работы, чтобы забрать младенца из яслей, проверить уроки у старших, приготовить обед, выслушать рассказ о футболе или о сплетнице подружке, а вечером, без сил, на десять минут прилечь возле своей ребятни. В субботу – рынок и уборка, в воскресенье они отправляются куда-нибудь со своими дорогими чадами, заглаживая свою вину, что слишком мало уделяют им внимания на неделе. А что у них на душе? Заведи любовника, советуют им приятельницы. Но когда, но как? Где его найти, как его удержать? Кто придумает способ наслаждаться жизнью, не ущемляя интересы детей? И у них опускаются руки.
   – Как можно их упрекать в этом, Женевьева? Как, по-твоему, они должны жить иначе?
   – Никто их не упрекает, но почему не сожалеть об этом, не искать выхода?
   – Потому что не существует никакого чудо-выхода. Просто маленькие сделки с жизнью.
   – Ты вгоняешь в депрессию, дорогая Брижитт.
   – Действительность не всегда приятна.
   – А почему твоя действительность может быть только такой?
   – Потому что я ее вижу.
   – Право, тебе не хватает умения посмотреть со стороны.
   – А тебе – опыта.
   – Мы сердимся?
   – Дуреха! Конечно, нет. Но ты действуешь мне на нервы.
   – Почему же только замужние женщины, по-твоему, способны понять человеческую душу?
   – Я этого не сказала.
   – Но почти. С вашими беременностями, с вашими скорбями, с вашими уставшими ворчащими мужьями вы даже мысли допустить не можете, что мы тоже, возможно, в состоянии понимать, что такое ребенок, супружеская жизнь, мужчина.
   – Как вы не можете допустить, что мы иногда страдаем от одиночества, одиночества в кругу семьи. Каждая говорит, опираясь на собственный опыт, которым она в конечном счете достаточно гордится, чтобы советовать другим, даже если сама горько сетовала па судьбу всего две недели назад. Когда ненавидишь свою жизнь, нет ничего лучше, как встретить кого-то, кто прошел другой дорогой, и пожалеть его. Но вдруг приходишь к убеждению, что одиноким ты был бы гораздо счастливее.
   – Ты преувеличиваешь, Брижитт.
   – Ты никогда не думала, что, может быть, и мне надо было остаться одинокой?
   – Вот как! Но ты тысячу раз толкала меня к замужеству!
   – Я допускаю, что есть люди, которые привыкают ко всему, есть такие, кто не привыкает ни к чему, и есть такие, кто превозмогает невзгоды, принимая в расчет все.
   – Если я правильно понимаю, ты жертвуешь Альбером ради Летисии. И это ты называешь «принимать в расчет»?
   – Право, ничего ты не понимаешь.
   – Так оно и есть. Мне жаль.

ШАМПАНСКОЕ

   – Что за фильм, Летисия?
   – Кассета.
   – Наша запись?
   – Нет, это папа записал для нас в видеоклубе на улице Леригё. Класс, да?
   – О да! Скажи, а ты не могла бы вынуть посуду из посудомойки?
   – Не беспокойся, все уже сделано.
   – О, спасибо, дорогая!
   – Это не я, а папа.
   – Твой отец! А где он, не знаешь?
 
    Брижитт: Он достал посуду из машины! Я сплю! Какую дурную новость он еще преподнесет мне? За двадцать лет совместной жизни он ни разу не проявил подобной инициативы!
 
   – Он скоро должен вернуться. Там для тебя записка, на холодильнике.
 
    Брижитт: Только посмотрите на эту записку: «Мои цыпочки, ужином занимаюсь я, ничего не трогайте. До встречи!» Да, можно сказать, он изменил стиль… Что он там стряпает?
 
   – Добрый вечер!
   – Ах, ты меня испугал!
   – Я выходил купить хлеба. Ты выглядишь усталой. Слушала автоответчик? Там сообщение от Нану.
   – Теперь ты уже слушаешь мой автоответчик?
 
    Ерижитт: Но что он делает, сидя целый день дома?
 
   – Ты забыла его отключить, и когда я услышал голос Нану, снял трубку. Я не знал, как он у тебя отключается, и он записал начало нашего разговора.
 
    Ерижитт: Подозреваю, что Анн позвонила днем домой именно потому, что хотела поговорить с ним. Иначе она позвонила бы мне в бутик.
 
   – Так расскажи вкратце.
   – Восьмого марта, Руасси, восемнадцать тридцать семь.
   – Ты доволен?
   – А ты нет?
   – Конечно, да.
   – Тогда отпразднуем это! Шампанское для моих женщин!
   – Папа, да ты просто душка!
   – Как, я думал, ты у телика. Добрый вечер, дочка! Бутылка на холодке. Как, будем ждать Кароль или откроем?
   – Она должна прийти?
   – Я позвонил ей и пригласил.
   – Вы мне дадите минутку навести красоту?
   – Ждем.
 
    Брижитт: Ах, как неприятно! Чем он любезнее, тем хуже! Когда он был болен, то был таким несносным, что казалось, это долго не продлится. Но вот он поправился, и стало совсем отвратительно! Как я могу указать на дверь такому «душке»? А когда приедет Нану, все ополчатся против меня. Да и к чему бы им отказываться от дорогого папочки? Только потому, что их лгать возжелала жить с милым Альбером, на которого ее дочерям наплевать? Черт возьми! Апьбер! Я же пообещала ему сегодня вечером встретиться у Перрин. Вот тут-то мне и крышка! Что за мерзость! Пять лет бьюсь, как дура, чтобы как-то держаться, уже почти добилась этого, и тут вдруг – бац! Мсье падает с небес с мнимой простатой и пустым кошельком. А я, как я выгляжу со своими делами, своим распорядком в семье, своей экономной жизнью? Как мне заставить дочерей понять, что все это блеф, наигранное очарование ради того, чтобы вернуться домой?
 
   – Я тебе не мешаю?
   – Я хотела переодеться.
 
    Брижитт: Как мне удрать отсюда?
 
   – Право, в этом костюме у тебя немного строгий вид, надень лучше сегодня платье повеселее.
   – Тебе по-прежнему нравятся платья в цветочек?
   – По-прежнему, но я боюсь в этом признаваться. Кажется, они вышли из моды.
 
    Ерижитт: Как я вижу, эта Хлоя приучила его пользоваться духами, дурной вкус. Браво!
 
   – Во всяком случае, их у меня уже давным-давно нет.
   – Ты позволишь мне подарить тебе такое?
 
    Брижитт: Ну нет, решительно! Он и правда не изменился. Ну-ну, напрасно строишь мне глазки, мой друг, я тебя знаю. Это уж точно, решил поухаживать за мной.
 
   – Тебе не кажется, что я уже переросла платья в цветочек?
   – Для меня – нет. Но может быть, твой друг…
 
    Брижитт: Вот и добрались!
 
   – Тебе неприятно, что мы говорим об этом?
   – Может, сейчас не очень подходящий момент?
   – Я так не считаю… О, только не черное, прошу тебя. Вот голубое, оно хорошо смотрится.
   – В нем, пожалуй, будет холодно.
   – Я прибавлю тепла в батареи.
 
    Брижитт: А по счету плачу я.
 
    Пьер: Она уже не раздевается при мне больше. Бедняжка, как она изменилась с тех пор, когда мы в последний раз…
 
   – Тебе помочь?
 
    Брижитт: Не мог бы он на две минуты оставить меня, чтобы я могла позвонить Альберу!
 
   – Нет, спасибо, ты очень любезен, но я отлично справляюсь сама.
 
    Пьер: Вот так, прямо в зубы! О, мы еще узнаем, какие они, эмансипированные женщины! Какое прекрасное было время, когда они звали нас застегнуть молнию на спинке платья. Я еще помню, перед уходом куда-нибудь поужинать она напудрится, надушится, а я целовал ее в затылок, как раз над последним маленьким крючочком. А ее чесучовое платье с крохотными пуговками-шариками сверху донизу! Сон!
 
   – Он преподаватель истории, да?
   – Скажи-ка, ты хорошо осведомлен.
   – Я думал пригласить на неделе Летисию в ресторан. Вы могли бы воспользоваться этим. Ты каждый вечер уходишь… Вы не должны видеться так часто. Конечно, я не имею никакого права лишать вас…
   – Что есть, то есть, Пьер. Я не нуждаюсь в твоем разрешении.
   – В общем, я тебе в тягость.
   – Я научилась подчинять свою жизнь жизни других, главным образом, моих дочерей. Твой приезд ничего не изменил.
 
    Брижитт: Лгунья! Насколько все же стало хуже с тех пор, как он здесь!
 
   – Между прочим, я слышал разговор о путешествии, от которого ты вроде бы отказалась. Я хотел поблагодарить тебя.
   – Могу сразу тебя заверить: ты тут ни при чем. Летисия и бутик – этого достаточно, чтобы удержать меня.
   – Но это глупо! Ведь ты поехала бы не на полгода. Хотя бы Летисию ты могла доверить мне.
   – Что ты хочешь? Некоторые не так легко срываются с места, как другие.
 
    Брижитт: Мне пора уйти отсюда, или я совсем разозлюсь.
 
    Пьер: Она меня так и не простила. А ведь я думал, что со временем…
 
   – Но вы не хотите воспользоваться тем, что я еще побуду здесь немного, и вернуться к вашему плану?
 
    Брижитт: Как он умеет себя подать! А сколько времени уйдет, чтобы снова купить билет, сделать прививки, все организовать, да еще само путешествие – и вот тебе горячка на несколько недель. Об этом он подумал?
 
   – Ты очень любезен. Но я не думаю, что этот вопрос еще на повестке дня.
 
    Пьер: Мне кажется, у них пахнет ссорой. Летисии тоже, и она радуется. Он ей не очень-то нравится, этот Альбер.
 
   – Ты великолепна. И правда умеешь одеться!
 
    Пьер: Если я скажу, что ей идет небольшая полнота, она обидится, но что правда, то правда, она еще очень аппетитная.
 
   – Спасибо.
 
    Брижитт: Ты не помнишь, как обзывал меня дамой-патронессой? Бедный мой старичок, твои попытки обольстить меня шиты белыми нитками. Если бы ты знал, как мне наплевать на твою болтовню. Слишком поздно, Пьер!
 
   – Почему такой печальный взгляд? Что-нибудь не так? Ты недовольна, что я затеял этот маленький праздник?
   – Нет, что ты, конечно, довольна. Но время не совсем удачное.
 
    Брижитт: Похоже, я уже совсем выдохлась. Мне не Таиланд нужен, о котором я мечтаю, а только одиночество. Три дня в гостинице, одной, и я приду в себя.
 
   – Тебе нужен отпуск.
   – Возможно.
 
    Брижитт: Прежде всего мне надо знать, когда ты уберешься. Ты меня пугаешь. Я сама себя пугаю. Я не в силах прогнать тебя, и я уже не могу больше тебя выносить.
 
   – Пьер, я не решалась тебе сказать, но я собиралась сегодняшний вечер провести с Альбером, после ужина. Этот семейный сбор некстати.
   – Пригласи и его!
 
    Брижитт: Вот как! Прекрасная мысль! Продемонстрируем ему радость возродившейся маленькой семьи, выставим на обозрение наше счастье, великодушно примем его в свой круг: он один, это так грустно!
 
   – Я не думаю, что это был бы выход.
   – Но ты не можешь бросить нас. Летисия очень огорчится!
 
    Брижитт: Однако огорчение дочери не остановило его, когда он удрал со своей девчонкой.
 
   – Нет, я пойду завтра.
   – Я вижу, ты очень расстроена. Извини меня. Я вторгся к тебе, порчу тебе жизнь. Но ты же видишь, мне лучше. Скоро я уеду.
 
    Брижитт: Очень убедительно. Заметь, когда ты нас бросил ради своей блондинистой куколки, ты пообещал мне очень скоро вернуться. Ты умолял меня позволить тебе эту мимолетную прихоть. Ты клялся вернуться. Ты сдержал слово. Через пять лет. Так вот теперь один Бог знает, сколько времени тебе потребуется, чтобы уехать.

ВАЖНЫЕ ПУСТЯКИ

   – У мамы утомленный вид. Ты правильно поступил, отправив ее спать.
   – Она слишком много работает, к тому же эти дни у нее болит спина.
 
    Король: По чьей вине?
 
   – Ты поможешь мне убрать со стола? Заверяю тебя, я делаю все, что в моих силах, чтобы помогать ей, но мне приходится настаивать. Я бы сказал, что она просто выходит из себя, когда видит меня на кухне.
   – Папа, ты вправду вернулся к нам?
   – Тебе это неприятно? Нет, не ставь ничего на микроволновку, твоя мать не разрешает.
   – Ты вернулся после пяти лет отсутствия и хотел, чтобы тебя встретили с литаврами! Но жизнь не такова…
   – Дочка, дорогая, я знаю, насколько ты совершенна, но тебе ни разу в жизни не пришлось совершить глупость?
   – До такой степени – наверняка нет!
   – Ты в этом уверена? Ты больше не имела вестей от Эрика?
   – При чем тут Эрик? Прежде всего у нас не было детей. Мы даже не были женаты. Нечего сравнивать!
   – Да вы и не могли пожениться, потому что как раз тогда, когда он сделал тебе предложение, ты его выгнала. Кто тебе сказал, что в тот день ты не совершила величайшую глупость?
   – Во всяком случае, это касается только меня!
   – А его?
   – Он утешился!
   – Женившись на идиотке… Сполосни приборы, прежде чем класть их в машину. Из нас она состарилась больше всех. Надо будет подарить твоей матери новую.
   – Эрик женат? Кто тебе это сказал?
   – Я видел их обоих у друзей Хлои.
   – Он говорил с тобой?
   – Два слова. Скорее, был смущен. Как и я.
   – А что она?
   – Замечательная! Блондинка с бедрами богини и телячьими глазами. Если я правильно понял, она поет в какой-то группе. Или танцует. Не знаю точно. Во всяком случае, на нее приятнее смотреть, чем слушать. Неудачный выбор!
   – Какие дураки эти мужчины. Вас привлекает только одно: ляжки!
   – Да, правда, они толкают нас на глупости. Если бы ты знала, как я сожалею, что ушел от вас.
   – О, прошу тебя, без приступов раскаяния!
   – Ты не веришь мне?
   – Не слишком.
   – У тебя ложное мнение о мужчинах. Впрочем, это наверняка моя вина! Конечно, мы не ангелы, но и не все совсем пропащие.
   – То, как ты поступил с мамой, омерзительно.
   – Да, это было нехорошо. Но я больше не мог. Не надо рубить сплеча: мы никогда не знаем, что происходит между супругами. Я. поступил нехорошо, признаю, но и твоя мать не была совсем уж не виновата. Вспомни ее угрюмость. И потом, мы немного устали друг от друга. И близость была уже не та…
   – Папа, умоляю тебя, без подробностей…
   – Это произошло после смерти моих мамы и папы. Тяжело потерять обоих родителей за пять месяцев. Следующим в списке оказывался я. Это нанесло мне страшный удар. Я уже видел себя старым, приговоренным. И я почувствовал неодолимую потребность урвать от жизни все, что только можно, доказать себе, что я еще па что-то гожусь. Я ненавидел свое толстое пузо, свой лысый череп. Как женщина в менопаузе. Увидишь, в свое время ты тоже спросишь себя: «Никогда больше?» Ты отказываешься в это верить, ставишь перед собой цели: бегом подняться по лестнице, провести бессонную ночь, закадрить хорошенькую девчонку. Не смотри на меня такими глазами, это естественно. Кароль!.. Еще двадцать лет, и ты поймешь своего старого отца. Я был в таком состоянии, когда ты привела к нам в дом Селин. И тут я почувствовал, что, несмотря на свое брюхо и седые волосы, я ей понравился. И я не смог устоять. Это тоже идиотизм. Мне захотелось чего-то свеженького, а оно вот, передо мною, кожа как персик, глаза – чернички, и две чудесные дыньки на груди…
   – Пощади, не расписывай мне прелести Селин. Тем более что с тех пор они здорово перезрели. Главное, что меня поражало в ней, это предельная глупость ее суждений.
   – Невероятно! Даже меня это очень быстро обескуражило. Но я умолил твою мать позволить мне это маленькое увлечение. Ведь оно не представляло для нее угрозы. Увы, Селин познакомила меня с Хлоей и вот тут-то я и попался на крючок.
   – Это правда, что Хлоя очень темпераментная?
   – Да, но разве это стоило того?! Летисия была совсем малышка, когда я ушел из дома. А сейчас, как накрасится, ну просто взрослая женщина. Я пропустил это перевоплощение. Да если бы только это! Я пренебрег ею, говорю это искренне. Я пренебрег своим отцовским долгом, я предоставил твоей матери самой выкручиваться, чтобы помочь девочке пережить эти нелегкие годы. Я не выполнил свою работу. Из эгоизма.
 
    Король: Пострадала не только Летисия. А Анн со своим скоропалительным замужеством?!
 
   – …Мне было трудно разговаривать с Летисией, мне казалось, она говорит со мной, как с дедом, а ведь я тогда еще чувствовал себя достаточно молодым, чтобы снова стать отцом. Теперь могу сказать тебе, что я жестоко наказан. Потому что в конце концов я услышал о своей немощности истинную правду, в которой я ни разу не осмелился признаться самому себе. Хлоя отложила конец на пять лет, и вот недавно я одним махом постарел на двадцать.
   – Печальная статистика. И теперь ты чувствуешь себя готовым к старости?
   – Я чувствую себя готовым жить, не обманывая себя.
 
    Король: Я не верю ему. Он переходит от одной роли к другой с такой озадачивающей легкостью, но в роли мудрого отца он убедительным не выглядит. Он только обманывает самого себя. И еще…
 
   – …Но куда идти? Для кого жить? Мое место здесь, оно свободно, а я, однако, не имею права занять его. Брижитт больше не желает меня.
 
    Пьер: И Хлоя тоже. Какое идиотство, эта жизнь!
 
   – Ты не знаешь, Эрик по-прежнему работает в музее комиксов?

ПОСЛЕДНЯЯ БУЛОЧКА С ВИШНЕЙ И РЕВЕНЕМ?

   – Как всегда, мсье Пеншо?
   – Мне – да. А тебе, Брижитт?
   – Как всегда, Перрин.
   – Сейчас все принесу.
   – Ты сердишься на меня за вчерашний вечер?
   – За то время, что мы сидим за столиком, ты уже третий раз спрашиваешь меня об этом!
   – Извини. Это получилось некстати.
 
    Брижитт: Как у меня болит спина! Я измотана. Я устала от такой жизни.
 
   – Ты какой-то мрачный, Альбер. Ничего мне не рассказываешь…
   – Скажи уж сразу, мол, я на тебя безумно сердит!
 
    Брижитт: Я совсем без сил, у меня единственное желание – пойти и лечь спать. Мне такого труда стоило выбраться, чтобы встретиться с ним, и вот – черт возьми! – да, он на меня сердится!
 
   – Да нет, конечно. Но я же прекрасно вижу, что ты раздосадован. Та жизнь, что я могу предложить тебе, не легкая, я знаю. Для меня это тоже испытание. Пьер для меня словно какой-нибудь случайный назойливый знакомый, но как его выдворить, я не знаю, потому что у него есть в семье поклонницы.
   – «Случайный знакомый»! Хорошо сказано! Интересно, как ты скажешь обо мне лет через десять? «Альбер Пеншо? Ах да, случайное знакомство. Мы как-то встретились, зимой. Что-то припоминаю…»
   – Ты невыносим!
 
    Альбер: Более точно было бы сказать, что я в бешенстве. Удивляюсь, неужели она этого не замечает? Сегодня она очень странная. Вчера отменила встречу, а сегодня, еще хуже, она просто отсутствует.
 
   – Брижитт, послушай меня, может быть, лучше мы остановимся на этом?
 
    Брижитт: Значит, вот что! Я должна была бы догадаться об этом. Но он прав, я зашла слишком далеко. Я хотела услужить всем, и я проиграла.
 
   – Ты думаешь?
 
    Альбер: Нет, я так не думаю. Я тебя провоцировал, дурашка. А ты, все, что ты нашла в ответ, это: «Ты думаешь?» Ты меня пугаешь.
 
   – Спасибо, Перрин. Погодите, мы еще немного посидим.
 
    Брижитт: Это невозможно! Неужели сегодня последняя булочка за этим столиком с Альбером? И почему мысль об этом больше не причиняет мне боли?
 
    Альбер: Что она ищет в своей сумке? Хочет хлестнуть меня по физиономии платком? По крайней мере я, скорее, предпочел бы это, чем ее явное спокойствие.
 
    Брижитт: И куда я засунула таблетки долипрана? Я хорошо помню, что сегодня днем положила их в сумочку. А-а, вот…
 
   – Ты уже глотаешь лекарства?
   – У меня побаливает спина.
   – И давно? Почему ты мне не сказала об этом? Тебе больно так сидеть. Хочешь, я попрошу у Перрин подушку?
   – Ты внимателен… Но не стоит.
   – Хочешь поскорее лечь?
   – Пожалуй, да.
   – Пойдем домой, я там тобою займусь.
   – Я думала, что мы должны остановиться на этом?
 
    Брижитт: Чем более он мил, тем я хуже чувствую себя. Я не хочу, чтобы он видел меня такой. Мне нужно только, чтобы он оставил меня в покое и я смогла бы одна, в своей постели, спокойно морщиться от боли.
 
   – Может, обсудим это немного позже? Я провожу тебя.
   – Просто найди мне такси, пожалуйста.
   – Перрин, вы можете вызвать такси?
   – Я хочу извиниться перед тобой, Альбер, за вчерашний вечер, за сегодняшний… И за то, что я подала тебе надежду, которую не сумела оправдать.
 
    Альбер: Да она бросает меня! Она правда меня бросает! И все из-за своего дурака мужа. Конечно, у нее есть свои резоны, как у Даниель были ее обездоленные. Летисия снова улыбается! Это стоит больше, чем улыбка «знакомого Алъбера».
 
   – Через три минуты будет, мсье Пеншо. «Рено», синяя.
 
    Альбер: Я смешон… но я ее понимаю. Господь знает, я был бы готов на все, чтобы снова завоевать доверие дочери. Только мне никогда не дают права выбора: женщины всегда покидают меня, не спросив моего мнения.
 
   – Я подожду такси на улице. Оно не задержится.
 
    Альбер: Это молчание… Я больше не могу. Все к черту! Я не могу в это поверить.
 
   – Эту машину клиентка ждет в зале. Я схожу за ней.
 
    Альбер: Бедняжка. Она вся скривилась. От горя или от боли? И эта печальная улыбка, с которой она смотрит на меня…
 
   – Такси ждет тебя.
   – Спасибо, Альбер. Ты очень милый. Я позвоню тебе на днях…
 
    Альбер: Чтобы что сказать мне? Она со мной расстается или нет? Она в полной растерянности.
 
   – Отдыхай, дорогая. Ты в этом очень нуждаешься.
   – Добрый вечер, мсье. Улица Тургарнье, пожалуйста.
   – До свидания, моя Брижитт.

ИШИАС

   – Ну ладно, хватит! Отправляйся в свое путешествие, если тебе хочется. Ты бесишься, что вынуждена сидеть взаперти дома. Я не умру оттого, что ты показываешь мне от ворот поворот.
 
    Брижитт: О, вот они, мужчины! Пять лет назад я валялась у него в ногах, умоляя остаться, а сейчас хочу только, чтобы он поскорее убрался.
 
   – Ты не можешь даже сама повернуться в постели.
   – Нет, могу. К тому же теперь, когда ты так удобно меня усадил, у меня нет нужды поворачиваться. Послушай, передай мне мой блокнот, я хочу поискать рисунок вышивки для моей будущей коллекции столового белья. Как видишь, я не собираюсь изнывать от скуки.
    Брижитт: Уходи скорее. Я ужасно хочу пипи и не желаю, чтобы ты видел, как я потащусь туда чуть ли не ползком.
 
   – Я схожу за газетой. Тебе что-нибудь купить?
   – Свежей земляники.
   – В такое время года?
   – Да нет, я пошутила, дурачок.
   – Пока.
 
    Пьер: И все-таки все довольны, что я здесь и ухаживаю за ней. Особенно Анн, которая испытывает священный ужас, когда ее мать болеет, но все же, наверное, не осмелилась бы отменить поездку из-за этого. Она остается в Монреале под предлогом, что в такой момент лишние люди в квартире в тягость. Славная малышка: даже твой дорогой отец, который тебя так любит, не обманулся! Я часто замечал это: нет нужды слишком высоко ценить своих детей, чтобы их обожать. Король завалена работой, Анн напугана, Летисия ведет себя, как и положено избалованному подростку в четырнадцать лет. Кто остается? Старый муж! Даже при отсутствии обаяния он наконец стал нужен, и никто больше не говорит ему о свободной комнате у свекрови какой-то приятельницы или об однокомнатной квартирке, которую с удовольствием сдал бы какой-то журналист, надолго уезжающий собирать материал для репортажа. Ничего в подобном духе. Пьер узаконен ишиасом и готов платить за то, что его снова приняли в семью.

С ИСТОРИЧКОЙ

   – Добрый день!
   – Добрый день, мсье! О, извините, я вас не узнала!
 
    Историчка: Черт побери, опять этот зануда в дождевике!
 
   – Как идут ваши изыскания, успешно?
   – Говорите потише. Видите, за моим столом сосед. Он, как услышит хоть слово, мечет глазами молнии.
   – Не поговоришь. Спустимся в кафетерий?
   – Если хотите, но ненадолго. Я напала на такой материал…
 
    Историчка: И зачем я согласилась? Опять прожужжит мне уши своими любовными делами!
 
   – Вы не хотели бы провести три недели в Таиланде? У меня есть лишний билет.
 
    Историчка: Я чувствовала, что у него что-то не ладится.
 
   – Я предпочла бы Венецию… Вы расстались с ней?
   – Даже не знаю…
   – Она не сказала мне об этом прямо. Это ужасно – расстаться вот так. Ее слова прозвучали иначе: «Я прошу у тебя прощения, я не сумела взять на себя бремя…» Так говорят, когда не хотят сказать: «Я тебя не люблю», не правда ли?
   – Это может означать и другое: «Сейчас в моей жизни для тебя нет места». Или еще что-то в этом духе. Я не знаю. Почему вы спрашиваете об этом меня? Я же ее не знаю, вашу подругу.
   – Ситуация изменилась в последний месяц, возможно, через месяц она снова переменится, но я слишком нетерпелив. У меня такое чувство, будто в жизни мне уже нечего ждать…
 
    Историчка: Мне тоже, папаша, в таком случае закругляйся, меня ждет работа.
 
   –…я хочу все, все сейчас…
 
    Историчка: Так и есть, он меня доводит. Зачем, зачем я согласилась пойти с ним?
 
   – Что значит – «все»?
   – Ну хотя бы эта история с путешествием: чего я жду? Я должен был бы отправиться туда без нее, как и было задумано вначале. Да вот только мне больше туда не хочется. Идиотизм! Я не хочу больше ничего, если она не делит этого со мной, а вот она-то не хочет, во всяком случае, сейчас.
   – Сейчас. Вы убеждаете себя в этом. Но спокойно. Я уверена, что это вы довели ее до стресса своей нетерпеливостью.