Латынина Юлия Леонидовна. Здравствуйте, я ваша "крыша" или Новый Аладдин

   И тут меня обжигает мысль. Книги! Горбун взял книги! Положим, он догадается, что это книги Князя. Положим, Князь и Горбун помирятся. За чей счет? За мой счет. Я поссорил двух воров.Что со мной будет, догадаться нетрудно. Хуже бывает только с чиновником, который поссорил два банка.
   Я вновь открываю глаза. Моему взору предстает маленькая, гнусная гостиничная ванна с сантехникой «made in Тьмутаракань». Стены выложены кафелем. На черном шнуре качается выключенная лампочка. Наверху, в стене, форточка размером с книжку-покетбук. Стекло закрашено масляной краской, но форточка раскрыта, и в комнате довольно светло-Внезапно я слышу шум крыльев, и в форточку просовывается голова черной вороны.
   — Привет, ясновельможный пан, — говорит ворона, — ты жив?
   — Асмодей! Сукин сын! Это ты?
   — Я, ясновельможный пан.
   — Живо! Вытащи меня отсюда!
   Ворона вспархивает в комнату и цепляется когтями за водопроводный кран.
   Фррр! Он стремительно увеличивается в размерах. Черт! Он превращается в змею! Анаконду!
   Но в ту секунду, как я это понимаю, змея пропадает, и на ее месте сидит кролик.
   — Асмодей! Ты что?!
   — Простите, ясновельможный пан! Я перепутал заклинания!
   Кролик стремительно начинает раздуваться в размерах!
   О боже мой! Он превращается в слона! Он меня раздавит!
   — .! — ору я.
   На месте недовыпеченного слона стоит Асмодей, в этой своей поганой хламиде. Двоечник нашелся на мою голову! Домашние задания надо было учить! Что он делал, когда в школе изучали заклинания? Молодым бесовкам под юбки лазил?
   — Сними с меня браслеты, — командую я.
   — Как?
   — Как хочешь! Что, не умеешь снимать браслетов?
   Асмодей тупит глазки.
   — Когда мы проходили в школе цепи и колодки, — шепчет он, — я болел гриппом… Я не помню заклинаний…
   — Тогда принеси ключи! Воровать ты умеешь! Асмодей начинает таять.
   — Стой! Поздно!
   В дальнем конце коридора слышны шаги. Это по мою душу. То есть по мою душу пришел Асмодей. Те придут по мое тело. Черт! Если они меня прикончат, то и бес будет рядом, чтобы доставить меня по назначению!
   — Асмодей! Помоги мне! Что-нибудь ты, сволочь, можешь сделать?
   — Превратить вас в ворону, — советует Асмодей.
   Гм. Если я стану вороной, то моя лапка сама собой выскользнет из наручников… Однако этот двоечник…
   Снаружи скрипит замок.
   — Превращай! — кричу. — Е… твою мать! Бах! Трах! Мне показалось, что пол летит ко мне навстречу и сейчас как по мне вмажет! Не вмазало! Я открыл глаза — пол в десяти сантиметрах подо мной, и шея моя такая гибкая-гибкая. Я гляжу вниз — под шеей лапки, такие зелено-серые, поворачиваю голову влево — мама! Там панцирь!
   Этот прогульщик превратил меня в черепаху! Дверь в номер распахивается. На пороге стоят Лешка Горбун, красный амбал и еще кое-какое бандитское ассорти.
   — Бля! Убежал, скотина, — орет красный амбал.
   — Обыщите ванну, — командует Лешка Горбун. Вот псих! Ну спрашивается, зачем ему обыскивать ванну? Куда в этой ванне может спрятаться мужик ростом метр восемьдесят пять? Амбал, оттопырив задницу, лезет под ванну и, конечно, выволакивает меня. То есть он не знает, что это я. Он думает, что выволакивает черепашку. Я от страха — вдруг признает — скрючился и голову сунул под панцирь.
   — Гля, — говорит амбал, — зверюшка. Откуда она тут?
   И с досады хочет швырнуть об стенку. И в этот момент внизу раздаются шум и торжествующие выкрики:
   — Словили голубчика!
   Дверь ванной распахивается, и вводят — мать честная! — вводят меня.
   Я вытаращил свою черепашью голову из кармана амбала и стал смотреть.
   Я — то есть не я, то есть это было одето точно так же, как я, и рожу имело такую же.
   Тут я сообразил, что это должен быть Асмодей. Больше некому. Похоже, что им, бесам, так же легко переодеть тело, как людям надеть другой пиджак. Караул! Принял, сволочь, мое обличье, документы прикарманил, меня в черепахи определил, и будет эта гнусь теперь жить в России и подыматься вверх по лестнице чинов и званий. Может, министром станет, а может — президентом. И тут я представил себя — то есть его — в роли президента, и мне показалось так сладко-сладко… Но потом я подумал, что с моей творческой биографией ему президентство не светит. Эта гнида, скорее, какого-нибудь Чубайса в черепаху превратит и на себя его личину напялит. И я буду, таким образом, совсем ни при чем, и рожа не моя, и душа чужая. И тут мне так горько-горько сделалось, что я этакую гниду в мир пустил, что я чуть не крикнул на всю комнату: «Я здесь — а это самозванец!»
   А беса — то есть меня — тем временем шварк на пузо перед Горбуном.
   — Ты чей такой крутой? — спрашивает Горбун, — тебя кто послал мне праздник портить?
   Я-не я — молчу. А чего ему, фраеру позорному, говорить? У него ж последняя информация о нашем мире датирована 1395 годом.
   — Простите, — говорит мой бес, — ясновельможный пан, это случайно вышло.
   — Случайно только гуси трахаются. Кто тебя послал?
   Бес мнется. Он не знает, что отвечать. Вероятно, в 1395-м крутые ребята вели себя иначе.
   Горбун вынимает из кармана здоровенный «люгер» и бьет беса рукояткой «люгера» по зубам. Кусочки перламутра с рукоятки и зубы отскакивают в разные стороны.
   — Кто тебя послал мне праздник поганить?
   — Он сказал — Князь, — подает голос красный амбал.
   Я не сказал — Князь! Я сказал, что я из бригады Князя!
   — А остальные что говорят? Бандиты прячут глазки.
   — Да нежные они больно, — подает голос один. — Передохли, как пион при заморозке. Е..! Они завалили моих ребят!
   — Откуда Князь знал о бабках?
   Бес молчит и хлопает ресницами. Черт. Я и не знал, что у меня такие красивые ресницы.
   Красный амбал заходит сзади и надевает на голову бесу полиэтиленовый пакет. Пакет крепко скручивают, так, чтобы пациент не мог дышать. Вот сейчас он начнет дергаться и задыхаться…
   Бес не дергается и не задыхается. Он сидит и спокойно посматривает на народ сквозь плотный, полупрозрачный пакет.
   Проходит минута, другая, третья.
   — Сорви пленку, — орет Горбун, — а то он сейчас копыта откинет!
   Пакет срывают, и бес сидит под пакетом свежий, как персик из рефрижератора.
   У черепашьего зрения, оказывается, есть свои особенности. Во-первых, я вижу мир в черно-белых тонах. Наверное, когда господь творил черепах, инженеры еще не подкинули ему идею цветного кинескопа. Во-вторых, периферическое зрение у черепахи шикарное. Оно классом выше, чем у шестнадцатикамерной системы наблюдения, которую Князь недавно завел на своей дачке. Я вижу все, что происходит впереди меня, все, что сбоку, и немножечко из того, что происходит сзади.
   Этим-то своим шестнадцатикамерным зрением я вижу, как один из помощничков Горбуна приносит паяльник и удлинитель.
   — Ну что, детка, — ласково спрашивает Горбун, — Князь тебя послал по мою душу или за чемоданчиком?
   — Да ничего такого не было, — говорит бес, — а просто один человек попросил меня принести этих бумажек, я поглядел, где их можно достать, и принес.
   — Какой-такой человек?
   Бес глупо хихикает и изрекает, падла;
   — Да вон он, в твоем кармане, — и кивает на мою черепашью физиономию.
   — А парень-то уже того, тронулся, — комментирует амбал.
   — И думать нечего, — заявляет Горбун, — это работа Князя. — Вечно у него такие придурки в банде. Обиделся, значит, на меня за Полесск. Ладно. Я ему такой Полесск устрою. Я его урою. Я его…
   И Горбун в кратком, но исчерпывающем выступлении разъясняет любопытным слушателям, что именно он сделает с Князем. Некоторые его обещания явно не правдоподобны с физиологической точки зрения.
   — Бывайте, ребятки, — говорит Горбун и делает ручкой.
   — А этого?
   Горбун проводит рукой у себя под подбородком.
   — В Москву! — кричит Горбун, как три чеховских сестры. — Мне нужен Князь, а не его «шестерка». Слышь, Лось? Кончишь с этим — ив Москву.
   Дверь за Горбуном захлопывается.
   Лось — то есть амбал — переводит свой «люгер» на автоматический огонь и начинает стрелять. «Люгер» без глушака. Шум стоит обалденный. Отработанные гильзы сыплются на пол, как пшеница из элеватора. Я (то есть бес) становлюсь похожим на дуршлаг. Это очень неприятно, когда тебя расстреливают на твоих же глазах. Если этот бес просто прикинулся мной, это его дело. Но если это и вправду мое тело, то моя душа просто на глазах лишается жилплощади.
   Лось опустошает магазин и перестает стрелять.
   Бес стоит у стенки и кротко моргает. Из него хлещет, как из простреленного нефтепровода. Затем он встряхивается, шепчет чего-то и стоит целый и невредимый.
   — Е… — говорит Лось, — и пуля его не берет! Ну ладно, я пока раздумал стрелять.
   Бес берет своей правой рукой левую руку, и левая вдруг отнимается от плеча. У беса, впрочем, тут же отрастает новая, а левая рука превращается в обломок водопроводной трубы.
   — Мама! — говорит Лось, от изумления забыв более ядреные выражения. И тут же экс-конечность обрушивается ему на голову. Лось вырубается.
   Любитель стирки и глажения бросается к дверям. Правая рука беса растет с непостижимой скоростью, обгоняя бегущего бандита. Пальцы беса смыкаются на его макушке в тот момент, когда он уже возится с дверью, удлиняются, чтобы было удобней держать, и — бац — голова бандита с приличным даже для СУ-27 ускорением сталкивается с дверной фанерой. Обе пришедшие в столкновение стороны несут тяжелые и невосполнимые потери. Дверь раскалывается. Бандит падает затылком о пол. Он вот-вот отдаст душу… гм, я теперь сомневаюсь, что он отдаст душу Богу.
   Бес шепчет заклинание, и я опять превращаюсь в человека.
   — Ну что, пошли, — говорит Асмодей.
   — Где мои ребята?
   — Померли, — разъясняет бес, — ты один живой остался.
   Я нагибаюсь над поверженным Лосем и вынимаю из его руки «люгер». «Люгер» слишком легок — видно. Лось расстрелял всю обойму. Я шарю в кармане Лося, нахожу запасную обойму и вставляю ее. Лось открывает глаза и, видимо, начинает приходить в себя. Ему, наверное, кажется, что у него в глазах двоится, потому что перед ним стоят два совершенно одинаковых Шарифа Ходжаева. Лось чего-то шепчет.
   — Сдача за ребят, — говорю я и спускаю курок. На лбу Лося расцветает красный первомайский пион. Я поворачиваюсь и стреляю в затылок второму боевику — мертв он там или не мертв, а выстрелом покойника не испортишь.
   — Вот теперь пошли, — говорю я бесу. Бес довольно улыбается. Его сегодняшнее появление пополнило топливные запасы ада по крайней мере пятью грешниками. А до полуночи еще далеко.
 
   Мы выбегаем на крыльцо. Нашей тачки нигде нет — видимо, «шестерки» Горбуна уже устроили ей ремонт с пристрастием. В пяти метрах от меня стройный юноша в камуфляже любовно моет серебристый бок шестисотого «мерседеса». Юноша улыбается несколько ошеломленно, но тут моя пятка въезжает поперек его улыбки. Юноша влетает задом в урну для мусора, установленную у крыльца лет десять назад и с тех пор не опорожненную. Он все так же ошеломленно улыбается, однако теперь в его улыбке не хватает двух зубов.
   — Рвем когти, — командую я, зашвыривая Асмодея на переднее сиденье и сам плюхаясь за руль.
   «Мерседес» срывается с места, поддав бампером ведро с водой, из которого омывал его юноша.
   Вслед за нами на крыльцо гостиницы выскакивают подручные Горбуна и начинают деловито палить вслед удаляющемуся «мерсу». Шум стоит изрядный. Свинца вокруг выпадает больше, чем над предприятиями «Дальполиметалла». Когда выясняется, что проку от этого немного, бандиты запрыгивают в синий «джип чероки» и ломят вслед.
   Наша тачка подпрыгивает на поворотах, как воробей перед воробьихой, и желтые фары «чероки» лыбятся на меня из зеркала заднего вида. Мы, кажется, отрываемся…
   — Нам направо, — вдруг говорит бес.
   — Куда направо! Там тупик!
   — Там не тупик. Там дом Горбуна. Там книга.
   Я вдруг понимаю, зачем он меня вытаскивал из ванны и что ему нужно. Ему нужна книжка с заклинаниями, которая осталась у Горбуна и без которой он не может вернуться в родные пенаты. Ему нужен я, чтобы прочитать заклинания. Без этих двух ингредиентов бедный бес обречен скитаться в нашем мире до конца вечности, который вряд ли наступит в обозримый исторический период.
   Я — ценный кадр. Я незаменим. Впервые в жизни.
   Мы наконец вылетаем на шоссе, под носом у важного белобокого автобуса, который испускает негодующий вопль, и я гляжу на приборный щиток и начинаю ругаться. — Что такое? — встревоженно спрашивает бес.
   — У нас кончается бензин.
   — А что такое бензин?
   — Та штука, которую подают в мотор, чтобы он работал, — пояснил я.
   Асмодей с интересом воззрился перед собой.
   — Ты хочешь сказать, что бензин — это та водичка, которая поступает в стальную банку, а оттуда — в четыре колбы, которые ходят вверх и вниз?
   — Ты что, видишь сквозь капот?
   — А как же?
   — В общем, ты прав.
   Бес задумался. — А в машинах преследователей — тоже бензин? — поинтересовался он.
   — Да!!!
   — А что, если я перелью бензин из их баков в наш — это нам как-то поможет?
   — Мужик, — с чувством произнес я, — это было бы в кайф!
   И тут же указатель бензина пошел вправо.
   — Стой, — заорал я, когда стрелка подошла к отметке сорока литров, — стой, перельешь!
   — Но я взял бензин только у одной машины, — запротестовал бес, — а что делать с остальными?
   — Вылей его на дорогу, — говорю я, — или нет, погоди!
   Я радостно щерюсь.
   — Слушай, Асмодей, — говорю я бесу (да ну его с его иудейским именем), — ты видишь, как устроен двигатель? Ты видишь, что после того, как в цилиндр впрыснут бензин, сверху подается искра, от которой загораются бензиновые пары?
   — Ну да.
   — А теперь сделай так, чтобы на автомобилях преследователей эта искра была подана не на цилиндр, а в бензобак…
   Я не договорил. Руль вышибло у меня из рук. Я взмыл в небо задницей кверху и увидел далеко под собой разлетающийся в разные стороны «мерседес». А сам бес стоял среди всего этого бедлама как ни в чем не бывало и оглядывался с видом шестилетней девицы, разбившей любимую чашку дедушки. Ему-то было нипочем! Подумаешь, взорванный бензобак! Если подумать, так у них там в аду именно такой климат. Он, можно сказать, грелся на солнышке и чувствовал себя как дома.
   Тут траектория моего полета изменилась, я пошел на снижение, спланировал головой в кусты и вырубился.
   Проклятый двоечник пустил искру в бензобак. Но, естественно, перепутал. Он пустил ее в наш бензобак.
   Через двадцать минут я и Асмодей въехали в широкий двор виллы Горбуна. Меня выволокли из джипа, где я сидел, зажатый, как котлета в гамбургере, провели в дом и дали изрядного леща. Я пролетел короткое расстояние по воздуху и с шумом обрушился к двум маленьким ножкам, одетым в кроссовки «адидас» тридцать восьмого размера. Я трепыхался довольно вяло, как таракан, у которого отрезали голову. Потом я попробовал было приподняться, но тут одна из кроссовок не по размеру больно врезала мне по шее, я ойкнул и уставился глазами вверх. Надо мной, как Останкинская телебашня над муравьем, высился Горбун. В руках он держал злополучную колдовскую книжку.
   Меня вздернули на ноги, я повернул голову и увидел, что в комнату вводят Асмодея, так и не удосужившегося переменить личину.
   — Ого, какие мы похожие, — откомментировал наше появление Горбун. — Это чего же в нас похожего? — огрызнулся я, — у него синяк слева, а у меня справа.
   — Тачку мою угрохал, — задумчиво протянул Горбун.
   — Бес попутал, — сказал я.
   — Это вот кто бес? Он?
   И Горбун кивнул на моего спутника.
   — Он и угрохал, — злобно говорю я, — двоечник!
   — Мне книжка нужна, — виновато объяснил бес, — а Шариф не хотел за книжкой к вам заезжать. Вот я и решил сделать так, чтобы мы непременно забрали книжку.
   У Горбуна от такой наглости глаза стали величиной с два арбуза.
   — Ах за книжкой заехать? — усмехнулся Горбун. — А браслеты тебе не мешают?
   — Ну, это дело наживное, — спокойно сказал бес. В следующую секунду я почувствовал, что руки мои свободны, а наручники растворились в воздухе, словно эффералган-УПСА в стакане воды.
   Асмодей заливисто свистнул и вскричал:
   — Лети!
   И тут же книжка вспорхула страницами и спикировала прямо на меня.
   — Держи!
   Я подхватил черный том под мышку.
   — Вали гадов! — отчаянно закричал Горбун.
   Братва повыхватывала волыны…
   И ту же все стоящие вокруг превратились в Шарифов Ходжаевых. Парни растерялись и не знали, в кого стрелять. Даже сам Горбун превратился в Шарифа Ходжаева, и это был первый раз, когда Горбун оказался без горба.
   — Е-мое! Да они не близнецы, — потрясенно сказал кто-то. — Их тут десять одинаковых!
   Асмодей, усмехнувшись, начертил в воздухе какую-то замысловатую огненную фигуру, и в следующую секунду нас вынесло из дома и опустило рядом с развороченной машиной на ночное шоссе.
   Я почесал в затылке и поглядел туда, где за поворотом осталась Горбунова вилла.
   — У тебя что, только пригородные кассы работают? — спросил я. — Куда-нибудь подальше нас не мог отнести? В Москву хотя бы.
   — А где эта Москва?
   Я почувствовал беспокойство. У этого Асмодея возьмешь билет до Москвы, а приедешь в Гонолулу.
   — Географию в школе надо было учить, — пробормотал я, — а не грешниц в котле щипать. Ладно. Надо поймать тачку.
   Мы вышли к шоссе и довольно долго голосовали: но все машины проносились мимо.
   — Черт, — сказал я, — чего им останавливаться? Вот если бы с нами была телка… Погоди! Ты можешь в телку превратиться?
   — В телку?
   — Ну да! То есть в девку!
   — Я и тебя могу превратить, — ответил бес.
   — Нет уж, спасибо! Напревращал! Через пятнадцать минут декабрьский холод пробрал меня до костей.
   — Черт с тобой! Превращай!
   Через секунду я обнаружил, что стою на обочине дороги не только без одежды, но и, извините, без члена. Зато с грудями. Пролетевшая мимо машина безумно подмигнула мне фарами.
   А бес движеньем руки опять набрал полную пригоршню лунного света и габаритных огней, обсыпал ими нас обоих с ног до головы и чего-то зашептал. В ту же секунду блики превратились в довольно-таки сверкающие тряпки, я сделал шаг и ткнулся носом в землю. Еще бы! У меня на ногах отросли во-от такие каблуки! Это мне не очень-то понравилось. Вот интересно: если парня превратить в бабу да и переспать с ним: это будет считаться, что его опустили, или нет?
   — Ты как допер до такой одежды? — зашептал я.
   — Так были одеты девицы в гостинице, — пояснил бес.
   Гм! Догадлив, фраер!
   Первый же пролетевший было мимо нас «жигуленок» врубил по тормозам.
   Дверца распахнулась, и пожилой, интеллигентного вида мужик в каракулевой шапке сказал:
   — Вам куда, девушки? Могу подвезти только до Подушкина.
   Мужик мне понравился. Воспитанный такой, благоразумный. Я бы с удовольствием поехал с ним до Подушкина. Но, к сожалению, нам было, не до Полушкина. Нам до Москвы.
   Через мгновение зубы изумленного водителя стукнули о ствол позаимствованного мною у горбунова боевика «ТТ». Ствол во рту обыкновенно действует на людей самым положительным образом.