Очень может быть, что — по редкостному совпадению — логово было найдено как раз в тот день, когда щенята впервые выглянули на свет. Во всяком случае, мне уже никогда не приходилось видеть, чтобы взрослые приветствовали щенков с таким восторгом. Да и Ведьма больше никогда не мешала Юноне кормить свою детвору, хотя, вполне возможно, это происходило оттого, что на следующей неделе мать всегда располагалась у входа в нору, когда они сосали. Получалось, что снаружи были видны только ее голова и плечи, а щенят во время еды было не видно и не слышно, так что Ведьма, наверно, и не догадывалась, что происходит под землей. Во всех других случаях, особенно когда Юнона пыталась перенести щенка, Ведьма молнией налетала на нее.
Меня всегда забавлял своеобразный «ритуал», когда Ведьма метила мочой траву вокруг норы. Отметки такого рода обычно обозначают право собственности на территорию, и мне очень хотелось знать, не предъявляет ли она таким образом свои права и на щенят. Но, с другой стороны, она могла просто пользоваться привилегией доминирующей самки, поскольку я никогда не видел, чтобы окрестности норы отмечали другие самки. Ее послание могло гласить:
«Здесь логово стаи Чингиз-хана. Я, Ведьма, первая сука в стае. Ни шагу дальше!»
Черная Фея — вторая за Ведьмой в «порядке клевания» самок — была совершенно очарована щенками, хотя, помня о своем месте, и подходила к ним с некоторой осторожностью. Например, присоединяясь к другой собаке, вылизывающей щенка, она, как бы совершенно случайно, оказывалась между ней и щенком и — совсем нечаянно! — потихоньку-полегоньку оттирала бочком взрослую собаку. Это повторялось так часто, что было совершенно очевидно — она все это проделывает вполне сознательно. Если другая взрослая собака собиралась пристроиться рядом с Черной Феей, облизывавшей малыша, она тут же ложилась прямо на свое сокровище, так что щенок почти скрывался из глаз — наполовину спрятанный и, сдавалось мне, полузадушенный. И другой собаке ничего не оставалось, как отправиться на поиски более доступного для вылизывания щенка.
Удивительно интересно было наблюдать отношение Черной Феи с остальными самками. Она постоянно подлизывалась к Ведьме. Если доминирующая самка шла в ее сторону, она спешила навстречу, виляя хвостом и повизгивая, при этом уши у нее были плотно прижаты к голове, а задние ноги полусогнуты в знак покорности. Когда они сходились, Черная Фея лизала и покусывала губы доминирующей самки и то и дело терлась подбородком о ее морду. Иногда Ведьме достаточно было просто перейти с одного места на другое — всего на несколько метров, — чтобы Черная Фея бросилась к ней с изъявлениями преданности.
Однажды, вскоре после того как мы нашли логово, я видел, как Черная Фея сделала несколько шагов в сторону Юноны, которая вылизывала одного из своих щенят, а потом подскочила к Ведьме, стоявшей неподалеку, и быстро потерлась подбородком о голову доминирующей самки. После этого она побежала обратно и стала кусать Юнону за шею. К моему удивлению, Ведьма догнала Черную Фею и в свою очередь принялась ее кусать. Поначалу я ничего не понял, но в следующие дни вся сцена повторялась в неизменном порядке, так что я скоро сообразил, в чем дело. Должно быть, Черная Фея, собираясь напасть на Юнону, то ли пыталась получить разрешение на нападение, то ли старалась убедиться, что Ведьма по меньшей мере готова ограничиться позицией невмешательства. Если она и вправду хотела этого добиться, то по большей части ей не везло: стоило Черной Фее укусить другую самку — Юнону или Лилию, — как Ведьма, очевидно для поддержания порядка, тотчас кусала Черную Фею. Но делала она это не больно, почти ласково: порой, цапнув разок, тут же начинала нежно, игриво покусывать ее — можно было подумать, что доминирующая собака, поставив Черную Фею на подобающее место, тем не менее выказывала ей свое неизменное благоволение и приязнь.
Мне всегда казалось, что Черная Фея чувствует, что ее собственное высокое положение зависит от поддержания дружеских отношений с Ведьмой, и следит, как бы Ведьма не сблизилась с другими самками. Я часто видел, как Черная Фея, не жалея сил, мешает другим самкам подходить к Ведьме. Если, к примеру, Лилия оказывалась рядом с Ведьмой, Черная Фея уже была тут как тут и то втиралась между ними, то отталкивала Лилию боком. В том и другом случае она иногда быстро цапала Лилию зубами, хотя за подобное нарушение этикета, как я уже рассказывал, ей обычно влетало от Ведьмы.
Порой казалось, что Черную Фею в предчувствии трепки обуревают сомнения: она делала рывок к Лилии, словно собираясь куснуть ее в шею, потом бросалась к Ведьме, чтобы потереться о нее подбородком, но не притрагивалась ни к той, ни к другой. После того как она повторяла эти незаконченные метания несколько раз, Лилия обычно отходила подальше, и Черная Фея избегала укуса Ведьмы.
Лилия, будучи рангом выше Юноны, тем не менее проводила с щенками не так много времени, как остальные самки, и держалась в стороне от семейных склок. В тех редких случаях, когда она все же подходила к щенкам, Черная Фея почти всегда успевала загородить их собой, а если Ведьмы не было поблизости, то и куснуть Лилию за шею.
Мы с Джеффом обычно наблюдали за логовом целый день, и вскоре собаки так привыкли к нашим машинам, что едва приподнимали головы при их приближении, а некоторые даже ухом не вели.
Взрослые выходили на охоту по вечерам, в лунные ночи или рано на рассвете. Днем они отлеживались возле щенков. Вот один типичный день, когда щенятам было всего несколько недель.
Почти все утро взрослые лежали вокруг логова небольшими группками — кто спал, кто просто отдыхал. Щенята возились около норы, и к ним то и дело подходил кто-нибудь из взрослых — немного потыкать их носом и полизать. Около половины одиннадцатого щенята спрятались в прохладную темноту норы, а взрослые разбрелись, поодиночке и парами, и улеглись в ямках неподалеку. Юнона ненадолго спустилась в нору к щенкам, но вскоре вылезла, отряхнулась и пошла отдыхать в соседнюю нору. Чуть погодя — довольно неожиданно — взрослый самец Стриж встал со своей лежки и спустился в нору. Он пробыл с щенками больше часа, а когда вылез, туда забралась Черная Фея.
Примерно в половине пятого солнце скрылось за плотными облаками, и вскоре из своих нор вылезли сразу три взрослые собаки. Они побежали к норе, где были щенята, держась бок о бок, покусывая и полизывая морды друг другу. Они совали морды в нору и «щебетали», насторожив уши и махая хвостами. Внезапно Ведьма растолкала их и бросилась в нору. Из глубины до меня донеслось щебетание и повизгивание, и Ведьма, пятясь, вылезла из норы, а за ней почти сразу выскочили восемь щенят.
Несколько минут царила полная неразбериха — взрослые поочередно здоровались с малышами и друг с другом, а остальные члены стаи окружали их и усиливали суматоху. Но вскоре все поутихли и взрослые улеглись на открытом месте под облачным небом.
Щенята снова принялись играть. Они все еще не очень справлялись с собственными лапами и ковыляли как попало, кусали и тянули друг друга за свернутые ушки, и каждый раз все это кончалось общей свалкой. Черная Фея лежала совсем рядом, время от времени какой-нибудь щенок пытался переползти через ее лапы или хвост — и, конечно, тут же подвергался процедуре опрокидывания и неистового вылизывания.
В тот момент, когда солнце уходило за горизонт, старик Чингиз встал, потянулся и зевнул. Он рысцой подбежал к тому месту, где отдыхали Ведьма, Стриж и Баскервилль. При его приближении они вскочили, и все четверо принялись тереться носами, лизать друг друга в губы, виляя поднятыми хвостами, а их повизгивание постепенно перерастало в восторженное щебетание. Остальные взрослые собаки тут же присоединились к ним, и вот уже вся стая топчется и кружится, совершая обряд приветствия. В этом мелькании лап, хвостов, гибких тонких тел взгляд выхватывал то Ведьму и Стрижа, широко раскрывших пасти с загнутыми назад языками, то старика Желтого Дьявола, от радости напрудившего на собственные лапы; вот Юнона припала на передние лапы, извернулась и лизнула Чингиз-хана прямо в губы. Но вдруг, так же внезапно, как началась, дикая пляска утихла, и стая побежала рысью на вечернюю охоту. Подобная церемония почти всегда происходит перед тем, как стая отправляется на охоту, и больше всего похожа на наш обычай говорить «Доброе утро» — так муж и жена здороваются утром, целуя друг друга, даже если и проспали всю ночь бок о бок (у немцев все члены семьи по утрам и на ночь обмениваются рукопожатиями). Большинство жестов, из которых состоит обряд приветствия, ведет свое происхождение от «выпрашивания», когда собаки точно так же тычут друг друга носами и лижут в губы. В такие моменты между поведением вышестоящего члена стаи и его подчиненного собрата не наблюдается почти никакой видимой разницы. По-моему, это прекрасный способ подчеркнуть единство стаи на охоте — так и кажется, что щебечущие звуки говорят: «Я сливаюсь воедино со всеми. Я приму участие в охоте и получу свою долю добычи. Бежим! Бежим!»
Юнона пробежала вместе со стаей метров двести, а потом вернулась охранять щенят. Малыши и не пытались следовать за стаей, а продолжали играть у входа в нору. Я наблюдал еще за тремя стаями, в которых были щенки, и всегда мать оставалась возле норы, когда остальные взрослые уходили на розыски добычи. В каждой из этих стай было по восемь взрослых, а то и больше, так что временная потеря одного из охотников никак не отражалась на успехе охоты. А стая Чингиза, где было двенадцать взрослых собак, и подавно могла обойтись без Юноны.
Старый самец Чингиз-хан обычно был непререкаемым властителем в походе — именно он решал, когда и куда двигаться всей стае. Однажды, когда стая тронулась в путь, Чингиз оказался на четвертом месте. Собаки протрусили примерно полтора километра, и тут Чингиз круто свернул вправо, а передовые собаки продолжали бежать вперед. Но не прошло и полминуты, как эти горе-предводители тоже свернули вправо, так что Чингиз, даже оставаясь на четвертом месте, заставил стаю следовать за собой.
На этот раз Чингиз бежал, как обычно, примерно метрах в десяти впереди остальных. Стая вытянулась следом за ним почти гуськом. Я потихоньку ехал параллельно курсу стаи, отмечая, как отдельные собаки меняют свои места в цепочке, и прикидывая скорость, с которой они бежали, — примерно десять километров в час. Собаки часто задерживались, поодиночке или группами, обследуя какую-нибудь яму в земле или обнюхивая отдельные куртинки высокой травы. Вот Лилия остановилась и съела маленькие коричневые куколки, торчавшие на давно брошенных рогах гну. Эти короткие трубочки так и остаются прикрепленными к рогу, когда ночная бабочка покидает куколку. Встречаются они на каждом шагу, но я впервые видел, чтобы гиеновая собака их ела, — собственно говоря, мне вообще не приходилось видеть, чтобы собаки ели насекомых.
Пока мы двигались по сухой и бесплодной земле, нам почти не встречались животные, и собаки смогли начать свою охоту только километрах в восьми от логова. Уже в сумерках показались три газели Гранта и собаки погнались за одной из них. На ровной земле мне было нетрудно держаться рядом с ними. Чингиз первым бросился в погоню, но вскоре его обогнали Стриж, Ведьма и Баскервилль. Через пять минут второй оказалась Черная Фея, и я старался держаться с ней наравне. Она бежала так же быстро, как и Стриж, но я намеренно не догонял его, чтобы не перепугать газель и не повлиять на исход охоты.
Пять с половиной километров подряд стрелка моего спидометра указывала скорость пятьдесят километров в час: собаки сохраняли эту скорость по всей дистанции. Иногда кто-нибудь из них делал короткий рывок — возможно, достигая скорости пятьдесят пять километров в час, а то и больше.
Через пять километров погоню по-прежнему возглавлял Стриж, а Черная Фея бежала второй, но когда газель начала кружить, Баскервилль круто свернул и срезал дугу по прямой, так что вскоре стаю вел уже он. И вот еще через километр, когда Баскервилль и Стриж неслись по пятам за жертвой, постепенно подбираясь к ней все ближе и ближе, они вдруг стали отставать, словно отказываясь от погони. Собаки одна за другой останавливались и постепенно вся стая, растянувшаяся во время погони далеко по равнине, собралась вместе. Газель убегала все дальше, и вскоре быстро наступившие сумерки скрыли ее из глаз.
Эта погоня была едва ли не самой длительной из всех, какие мне довелось наблюдать: обычно, если стае не удается загнать добычу на расстоянии от четырех до пяти километров, она прекращает погоню и, немного передохнув, ищет себе другую жертву. Все это решительно отметает старинные небылицы о том, что намеченная стаей гиеновых собак жертва обречена — ее, мол, безжалостно гонят до полного изнеможения и приканчивают.
За несколько лет мне и моим помощникам пришлось много раз видеть, как охотятся гиеновые собаки, — мы наблюдали девяносто одну погоню, и только тридцать девять из них увенчались успехом. Вопреки широко распространенному мнению стая собак, рысью бегущая по равнине, вовсе не сеет панику среди пасущихся животных. Даже когда равнины от горизонта до горизонта черны от мигрирующих стад гну и зебр, животные, мимо которых пробегают собаки, обычно уступают им дорогу, уходя неторопливой рысцой или галопом, а потом останавливаются и смотрят, как охотники трусят дальше. И только после того, как стая несколько раз подряд неудачно гонялась за животным или если собаки уже давно охотятся в этой местности, их приближение нагоняет панику на антилоп. Но стоит собакам прибавить ходу — перейти с шага или рыси на галоп, — как все травоядные в радиусе нескольких сотен метров спешат убраться подальше.
Быть может, именно поэтому собаки приближаются к отдельному животному или стаду обычно очень медленно, вытянув опущенные головы почти параллельно земле и слегка приседая на ходу. Таким манером охотники иногда ухитряются подкрасться к стаду гну или зебр метров на пятьдесят, прежде чем намеченная жертва бросается бежать. Стадо газелей обычно удирает, не подпуская собак ближе чем на сотню метров.
Стоит животному побежать, как гиеновые собаки начинают погоню всерьез. С этого момента схема охоты может развиваться по-разному. Иногда, особенно в тех случаях, когда собаки подбираются к маленькому стаду, кажется, что жертва намечена заранее, предводитель стаи выбирает ее еще до начала погони. Как только он бросается к ней, остальные собаки бегут за ним, и все преследуют одно и то же животное, пока оно не убежит или не попадет им в зубы. Когда собаки встречают большое стадо, бывает и так: стая делает короткий рывок в сторону группы животных, а потом, остановившись или двигаясь шагом, внимательно наблюдает за бросающимися врассыпную антилопами. Затем собаки могут погнаться за каким-нибудь животным или пробежать рысью мимо и повторить тот же прием с другим стадом. Бывает, что, когда стадо начинает убегать, стая собак разбивается на группы и одновременно преследует нескольких животных. Две погони сразу довольно редко приносят удачу, особенно во время отела гну, когда собаки охотятся на телят. Чаще все погони сливаются в одну. Похоже на то, что каждая собака следит за ходом охоты в другой группе и бросает свою жертву, если видит, что у другой собаки (или группы собак) дела идут лучше.
Последние два из описанных тактических приемов особенно интересны. Что высматривают собаки, следя за стадом, убегающим у них из-под носа? И почему порой члены такой сплоченной стаи вдруг рассыпаются якобы в беспорядке? Я думаю, что на эти вопросы можно дать один ответ: оба приема позволяют собакам выбрать из целого стада животное, которое слабее или медлительнее остальных. Издавна полагали, что у гиеновых собак нет необходимости выбирать слабых животных, потому что их быстрота и выносливость позволяют им загонять резвейших, но как же тогда быть с тем, что определенная часть намеченных жертв все же ускользает? Я уверен — хотя доказать это не так-то просто, — что собаки спугивают стадо, чтобы легче было выбрать на бегу менее здоровое животное. Должен подчеркнуть, что животное совсем не обязательно должно быть больным или хромым: без сомнения, гиеновые собаки гораздо лучше нас подмечают, что животное не в форме, а значит, его можно будет загнать. А если, проследив за бегущим стадом, они не в состоянии остановить выбор на определенном животном, параллельная погоня за несколькими животными легче выявит в разбегающемся стаде «слабака», чем погоня всей стаей.
В процессе погони собаки, бегущие за передовыми, всегда срезают углы при поворотах жертвы и оказываются ближе к ней или перехватывают лидерство. Особенно это заметно, когда собаки преследуют газель Томсона, потому что она, удирая, обычно носится по равнине зигзагами или бежит по очень большому кругу, так что к концу охоты во главе стаи, срезая углы, успевают побывать несколько собак. Должно быть, это и дало повод укорениться мнению, что гиеновые собаки охотятся с «подставами» — собаки, бежавшие не торопясь позади, со свежими силами бросаются вперед и сменяют ведущих. На самом деле во всех погонях, которые мне пришлось наблюдать, передовые собаки бегут приблизительно с одной и той же скоростью, пока задние срезают углы, и зачастую еще и прибавляют ходу и снова выходят на первое место. Правда, некоторые собаки постоянно бегут позади — так, Желтый Дьявол частенько оказывался в километре от передовых, когда те настигали добычу. И я ни разу не видел, чтобы он вырывался вперед и возглавлял погоню.
Гиеновые собаки охотятся на самых разнообразных животных — на бородавочников, газелей Томсона и Гранта, на гну и зебр, — я сам видел, как они загоняют и убивают этих животных. До недавнего времени считалось, что гиеновые собаки не решаются подступиться к зебрам: во-первых, зебра — крупное, мощное животное; во-вторых, жеребцы всегда бросаются на защиту табуна; в-третьих, зебры обращаются в бегство только тогда, когда стая собак подходит совсем близко. И, тем не менее, в некоторых районах гиеновые собаки постоянно охотятся на зебр — я много раз видел, как стая Чингиз-хана расправляется с ними. Это было еще до появления щенят у Юноны.
Одна из таких охот была особенно интересной. Чингиз — как всегда, впереди — стал потихоньку подкрадываться к табунку примерно из двадцати зебр, в котором была кобыла с маленьким жеребенком. По мере приближения к стаду собаки двигались все медленнее, как будто они и думать не думали об охоте. Таким образом они подобрались к зебрам метров на двадцать, и только тогда табун стал уходить от них рысью. Это послужило сигналом к открытой погоне, и собаки бросились за табуном. Зебры перешли в галоп, сбиваясь поближе друг к другу, так что табун скакал одной тесной группой. По дороге к ним приставали небольшие группы зебр, и вскоре табун насчитывал свыше пятидесяти животных. Но они не мчались сломя голову — казалось, что животные приноравливают свой ровный галоп к самому слабому в группе, на этот раз, видимо, к жеребенку.
В начале погони Чингиз оставался во главе стаи, а чуть позади бежали Стриж и Баскервилль. Внезапно старый вожак сделал рывок вперед, но когда он приблизился к кобыле с жеребенком, бежавшей позади, один из жеребцов повернулся и бросился к нему, прижав уши и оскалив зубы. Чингиз метнулся в сторону, так что впереди оказался Стриж. Через несколько секунд Стриж поравнялся с кобылой и жеребенком, но жеребец вновь бросился защищать свое семейство. Так повторялось снова и снова, и каждый раз передовая собака уворачивалась от жеребца, а следующая за ней делала рывок вперед.
Наконец в общей неразберихе кобыла с жеребенком и годовичком — по узору его полос я определил, что это прошлогодний жеребенок той же кобылы, — были отбиты от табуна. Стая собак немедленно окружила всех троих, а табун вскоре скрылся за невысоким холмом.
Оказавшись в одиночестве, кобыла остановилась, а жеребенок и годовик жались к ней поближе. Стриж, Баскервилль и две другие собаки стали подбираться к зебрам, но тут мать шагнула вперед и щелкнула зубами почти у самой морды Стрижа. Три остальные собаки подскочили к жеребенку сзади, но их отогнал годовичок, бросившийся на защиту малыша. Собаки все время пытались схватить жеребенка, и каждый раз мать или годовичок отгоняли их — всего на несколько шагов вперед. Поэтому жеребенок все время оставался под боком у матери, и разделить всех троих собакам пока не удавалось.
Положение было очень напряженное, и я уже с некоторым отчаянием ждал конца. С каждой минутой собаки становились все нахальнее, они напирали со всех сторон и завывали, чтобы подбодрить или подначить друг друга. Вдруг Стриж взвился вверх перед самой мордой кобылы, щелкнул зубами, но вцепиться ей в верхнюю губу ему не удалось.
Эта тактику гиеновые собаки часто применяют в охоте на взрослых зебр — одна собака вцепляется в верхнюю губу и тянет изо всех сил, а остальные тем временем выпускают добыче кишки. К тому же приему прибегают и домашние охотничьи собаки, загнав добычу и остановив ее. Должно быть такой прием действует подобно закрутке — куску веревки, который накрепко закручивают, захватив верхнюю губу лошади, когда нужно показать ее врачу или подковать. Гиеновая собака, ухватившая зебру за губу, обычно не разжимает зубов, пока жертва не расстанется с жизнью, и только тогда присоединяется к другим собакам, рвущим добычу.
На сей раз зебра вскинула голову, и Стриж только щелкнул зубами в воздухе. Но он уже вошел в раж и прыгал вперед снова и снова. Конец казался неизбежным — а следить за развязкой всегда тяжелее, когда животное мужественно защищает свою жизнь или детеныша. Внезапно я почувствовал, что земля дрожит, и, оглянувшись, к своему несказанному удивлению, увидел десяток зебр, скачущих во весь опор. Секунду спустя они окружили мать с жеребятами и, круто развернувшись, тесно сомкнутым табунком помчались в ту сторону, откуда прискакали. Собаки гнались за улизнувшей добычей метров пятьдесят, но не смогли пробиться сквозь табун и вскоре отстали. Это был единственный раз, когда на моих глазах зебры вернулись к сородичам, окруженным гиеновыми собаками, и помогли им спастись.
Несомненно, гиеновые собаки заслужили всеобщую ненависть из-за способа, которым убивают добычу — выпуская ей внутренности; именно из-за этого их почти поголовно истребили во многих районах, в том числе в национальных парках и резерватах. И правда, когда гиеновые собаки всей стаей вгрызаются в пах своей жертвы, это зрелище не из приятных. Но испытывает ли животное ту страшную боль, которую мы себе воображаем? Судя по рассказам людей, которым случалось побывать в когтях у льва, например знаменитого доктора Ливингстона, и по воспоминаниям тех, кто был тяжело ранен на войне, глубокие рваные раны начинают болеть только некоторое время спустя, а в самый момент ранения боль совершенно неощутима из-за нервного шока. В тот момент, когда стая гиеновых собак расправляется со своей жертвой, кажется, что проходит целая вечность, а между тем из тридцати девяти случаев, засеченных нами по секундомеру, только раз жертва погибала больше пяти минут — чаще всего это занимает менее двух минут. Единственное исключение — годовалый гну, на которого напали четыре собаки: он сопротивлялся семнадцать минут. Есть сведения, что расправа больших стай собак затягивалась на двадцать пять минут, прежде чем смерть избавляла жертву от мучений. Но в тех случаях, о которых знаю я лично, вся вина лежит на людях — они подъезжали слишком близко, и некоторые собаки из стаи не решались подойти и принять участие в завершении охоты. В этом нетрудно убедиться, рассматривая многие фотографии.
Так что, если судить беспристрастно, гиеновые собаки, подобно домашним охотничьим собакам, волкам и гиенам, убивают быстро и умело. Они находят места, где кожа тоньше всего, поэтому быстро добираются до внутренних органов и приканчивают жертву. Способ, которым кошачьи хищники чаще всего расправляются с жертвой, — удушение — не столь кровавый и поэтому считается более «милосердным». А ведь порой животное погибает не раньше чем через десять минут и, насколько мы можем судить, гораздо более мучительной смертью. Следует упомянуть и о том, что, когда жертва достаточно мала или уже не может защищаться, например из-за перелома позвоночника, львы, леопарды и гепарды тоже едят ее живьем; в этих случаях мучения животного затягиваются надолго, и зрелище это наводит ужас, потому что кошки в отличие от собак любят посмаковать каждый кусочек.
Как-то утром, направляясь к логову Юноны, я нагнал Чингиз-хана, бегущего в сопровождении своей свиты из взрослых собак. Животы у собак были туго набиты, а головы и шеи темнели от засохшей крови. Сразу было видно, что они возвращаются с удачной охоты. Я тихо поехал рядом с ними и вскоре оказался как бы членом стаи, потому что Черная Фея и Желтый Дьявол отстали и бежали позади лендровера. Когда вдали показалось логово, Юнона со всем выводком сидела возле входа в нору. С тех пор как я впервые увидел щенят, прошла неделя, и теперь они увереннее держались на ногах, а часть морщин и складок на ушах и на мордочке разгладилась. Когда мы были уже близко от норы, Черная Фея и Ведьма выбежали вперед. Юнона по привычке поспешила навстречу, приседая и выпрашивая еду, но обе самки пронеслись мимо, прямиком к норе. К моему удивлению, остальные собаки тоже увернулись от Юноны, хотя прежде многие в ответ на ее визг и подлизывание отрыгивали ей мясо. И тут я увидел, что все собаки одна за другой отрыгивают мясо перед щенками.
Меня всегда забавлял своеобразный «ритуал», когда Ведьма метила мочой траву вокруг норы. Отметки такого рода обычно обозначают право собственности на территорию, и мне очень хотелось знать, не предъявляет ли она таким образом свои права и на щенят. Но, с другой стороны, она могла просто пользоваться привилегией доминирующей самки, поскольку я никогда не видел, чтобы окрестности норы отмечали другие самки. Ее послание могло гласить:
«Здесь логово стаи Чингиз-хана. Я, Ведьма, первая сука в стае. Ни шагу дальше!»
Черная Фея — вторая за Ведьмой в «порядке клевания» самок — была совершенно очарована щенками, хотя, помня о своем месте, и подходила к ним с некоторой осторожностью. Например, присоединяясь к другой собаке, вылизывающей щенка, она, как бы совершенно случайно, оказывалась между ней и щенком и — совсем нечаянно! — потихоньку-полегоньку оттирала бочком взрослую собаку. Это повторялось так часто, что было совершенно очевидно — она все это проделывает вполне сознательно. Если другая взрослая собака собиралась пристроиться рядом с Черной Феей, облизывавшей малыша, она тут же ложилась прямо на свое сокровище, так что щенок почти скрывался из глаз — наполовину спрятанный и, сдавалось мне, полузадушенный. И другой собаке ничего не оставалось, как отправиться на поиски более доступного для вылизывания щенка.
Удивительно интересно было наблюдать отношение Черной Феи с остальными самками. Она постоянно подлизывалась к Ведьме. Если доминирующая самка шла в ее сторону, она спешила навстречу, виляя хвостом и повизгивая, при этом уши у нее были плотно прижаты к голове, а задние ноги полусогнуты в знак покорности. Когда они сходились, Черная Фея лизала и покусывала губы доминирующей самки и то и дело терлась подбородком о ее морду. Иногда Ведьме достаточно было просто перейти с одного места на другое — всего на несколько метров, — чтобы Черная Фея бросилась к ней с изъявлениями преданности.
Однажды, вскоре после того как мы нашли логово, я видел, как Черная Фея сделала несколько шагов в сторону Юноны, которая вылизывала одного из своих щенят, а потом подскочила к Ведьме, стоявшей неподалеку, и быстро потерлась подбородком о голову доминирующей самки. После этого она побежала обратно и стала кусать Юнону за шею. К моему удивлению, Ведьма догнала Черную Фею и в свою очередь принялась ее кусать. Поначалу я ничего не понял, но в следующие дни вся сцена повторялась в неизменном порядке, так что я скоро сообразил, в чем дело. Должно быть, Черная Фея, собираясь напасть на Юнону, то ли пыталась получить разрешение на нападение, то ли старалась убедиться, что Ведьма по меньшей мере готова ограничиться позицией невмешательства. Если она и вправду хотела этого добиться, то по большей части ей не везло: стоило Черной Фее укусить другую самку — Юнону или Лилию, — как Ведьма, очевидно для поддержания порядка, тотчас кусала Черную Фею. Но делала она это не больно, почти ласково: порой, цапнув разок, тут же начинала нежно, игриво покусывать ее — можно было подумать, что доминирующая собака, поставив Черную Фею на подобающее место, тем не менее выказывала ей свое неизменное благоволение и приязнь.
Мне всегда казалось, что Черная Фея чувствует, что ее собственное высокое положение зависит от поддержания дружеских отношений с Ведьмой, и следит, как бы Ведьма не сблизилась с другими самками. Я часто видел, как Черная Фея, не жалея сил, мешает другим самкам подходить к Ведьме. Если, к примеру, Лилия оказывалась рядом с Ведьмой, Черная Фея уже была тут как тут и то втиралась между ними, то отталкивала Лилию боком. В том и другом случае она иногда быстро цапала Лилию зубами, хотя за подобное нарушение этикета, как я уже рассказывал, ей обычно влетало от Ведьмы.
Порой казалось, что Черную Фею в предчувствии трепки обуревают сомнения: она делала рывок к Лилии, словно собираясь куснуть ее в шею, потом бросалась к Ведьме, чтобы потереться о нее подбородком, но не притрагивалась ни к той, ни к другой. После того как она повторяла эти незаконченные метания несколько раз, Лилия обычно отходила подальше, и Черная Фея избегала укуса Ведьмы.
Лилия, будучи рангом выше Юноны, тем не менее проводила с щенками не так много времени, как остальные самки, и держалась в стороне от семейных склок. В тех редких случаях, когда она все же подходила к щенкам, Черная Фея почти всегда успевала загородить их собой, а если Ведьмы не было поблизости, то и куснуть Лилию за шею.
Мы с Джеффом обычно наблюдали за логовом целый день, и вскоре собаки так привыкли к нашим машинам, что едва приподнимали головы при их приближении, а некоторые даже ухом не вели.
Взрослые выходили на охоту по вечерам, в лунные ночи или рано на рассвете. Днем они отлеживались возле щенков. Вот один типичный день, когда щенятам было всего несколько недель.
Почти все утро взрослые лежали вокруг логова небольшими группками — кто спал, кто просто отдыхал. Щенята возились около норы, и к ним то и дело подходил кто-нибудь из взрослых — немного потыкать их носом и полизать. Около половины одиннадцатого щенята спрятались в прохладную темноту норы, а взрослые разбрелись, поодиночке и парами, и улеглись в ямках неподалеку. Юнона ненадолго спустилась в нору к щенкам, но вскоре вылезла, отряхнулась и пошла отдыхать в соседнюю нору. Чуть погодя — довольно неожиданно — взрослый самец Стриж встал со своей лежки и спустился в нору. Он пробыл с щенками больше часа, а когда вылез, туда забралась Черная Фея.
Примерно в половине пятого солнце скрылось за плотными облаками, и вскоре из своих нор вылезли сразу три взрослые собаки. Они побежали к норе, где были щенята, держась бок о бок, покусывая и полизывая морды друг другу. Они совали морды в нору и «щебетали», насторожив уши и махая хвостами. Внезапно Ведьма растолкала их и бросилась в нору. Из глубины до меня донеслось щебетание и повизгивание, и Ведьма, пятясь, вылезла из норы, а за ней почти сразу выскочили восемь щенят.
Несколько минут царила полная неразбериха — взрослые поочередно здоровались с малышами и друг с другом, а остальные члены стаи окружали их и усиливали суматоху. Но вскоре все поутихли и взрослые улеглись на открытом месте под облачным небом.
Щенята снова принялись играть. Они все еще не очень справлялись с собственными лапами и ковыляли как попало, кусали и тянули друг друга за свернутые ушки, и каждый раз все это кончалось общей свалкой. Черная Фея лежала совсем рядом, время от времени какой-нибудь щенок пытался переползти через ее лапы или хвост — и, конечно, тут же подвергался процедуре опрокидывания и неистового вылизывания.
В тот момент, когда солнце уходило за горизонт, старик Чингиз встал, потянулся и зевнул. Он рысцой подбежал к тому месту, где отдыхали Ведьма, Стриж и Баскервилль. При его приближении они вскочили, и все четверо принялись тереться носами, лизать друг друга в губы, виляя поднятыми хвостами, а их повизгивание постепенно перерастало в восторженное щебетание. Остальные взрослые собаки тут же присоединились к ним, и вот уже вся стая топчется и кружится, совершая обряд приветствия. В этом мелькании лап, хвостов, гибких тонких тел взгляд выхватывал то Ведьму и Стрижа, широко раскрывших пасти с загнутыми назад языками, то старика Желтого Дьявола, от радости напрудившего на собственные лапы; вот Юнона припала на передние лапы, извернулась и лизнула Чингиз-хана прямо в губы. Но вдруг, так же внезапно, как началась, дикая пляска утихла, и стая побежала рысью на вечернюю охоту. Подобная церемония почти всегда происходит перед тем, как стая отправляется на охоту, и больше всего похожа на наш обычай говорить «Доброе утро» — так муж и жена здороваются утром, целуя друг друга, даже если и проспали всю ночь бок о бок (у немцев все члены семьи по утрам и на ночь обмениваются рукопожатиями). Большинство жестов, из которых состоит обряд приветствия, ведет свое происхождение от «выпрашивания», когда собаки точно так же тычут друг друга носами и лижут в губы. В такие моменты между поведением вышестоящего члена стаи и его подчиненного собрата не наблюдается почти никакой видимой разницы. По-моему, это прекрасный способ подчеркнуть единство стаи на охоте — так и кажется, что щебечущие звуки говорят: «Я сливаюсь воедино со всеми. Я приму участие в охоте и получу свою долю добычи. Бежим! Бежим!»
Юнона пробежала вместе со стаей метров двести, а потом вернулась охранять щенят. Малыши и не пытались следовать за стаей, а продолжали играть у входа в нору. Я наблюдал еще за тремя стаями, в которых были щенки, и всегда мать оставалась возле норы, когда остальные взрослые уходили на розыски добычи. В каждой из этих стай было по восемь взрослых, а то и больше, так что временная потеря одного из охотников никак не отражалась на успехе охоты. А стая Чингиза, где было двенадцать взрослых собак, и подавно могла обойтись без Юноны.
Старый самец Чингиз-хан обычно был непререкаемым властителем в походе — именно он решал, когда и куда двигаться всей стае. Однажды, когда стая тронулась в путь, Чингиз оказался на четвертом месте. Собаки протрусили примерно полтора километра, и тут Чингиз круто свернул вправо, а передовые собаки продолжали бежать вперед. Но не прошло и полминуты, как эти горе-предводители тоже свернули вправо, так что Чингиз, даже оставаясь на четвертом месте, заставил стаю следовать за собой.
На этот раз Чингиз бежал, как обычно, примерно метрах в десяти впереди остальных. Стая вытянулась следом за ним почти гуськом. Я потихоньку ехал параллельно курсу стаи, отмечая, как отдельные собаки меняют свои места в цепочке, и прикидывая скорость, с которой они бежали, — примерно десять километров в час. Собаки часто задерживались, поодиночке или группами, обследуя какую-нибудь яму в земле или обнюхивая отдельные куртинки высокой травы. Вот Лилия остановилась и съела маленькие коричневые куколки, торчавшие на давно брошенных рогах гну. Эти короткие трубочки так и остаются прикрепленными к рогу, когда ночная бабочка покидает куколку. Встречаются они на каждом шагу, но я впервые видел, чтобы гиеновая собака их ела, — собственно говоря, мне вообще не приходилось видеть, чтобы собаки ели насекомых.
Пока мы двигались по сухой и бесплодной земле, нам почти не встречались животные, и собаки смогли начать свою охоту только километрах в восьми от логова. Уже в сумерках показались три газели Гранта и собаки погнались за одной из них. На ровной земле мне было нетрудно держаться рядом с ними. Чингиз первым бросился в погоню, но вскоре его обогнали Стриж, Ведьма и Баскервилль. Через пять минут второй оказалась Черная Фея, и я старался держаться с ней наравне. Она бежала так же быстро, как и Стриж, но я намеренно не догонял его, чтобы не перепугать газель и не повлиять на исход охоты.
Пять с половиной километров подряд стрелка моего спидометра указывала скорость пятьдесят километров в час: собаки сохраняли эту скорость по всей дистанции. Иногда кто-нибудь из них делал короткий рывок — возможно, достигая скорости пятьдесят пять километров в час, а то и больше.
Через пять километров погоню по-прежнему возглавлял Стриж, а Черная Фея бежала второй, но когда газель начала кружить, Баскервилль круто свернул и срезал дугу по прямой, так что вскоре стаю вел уже он. И вот еще через километр, когда Баскервилль и Стриж неслись по пятам за жертвой, постепенно подбираясь к ней все ближе и ближе, они вдруг стали отставать, словно отказываясь от погони. Собаки одна за другой останавливались и постепенно вся стая, растянувшаяся во время погони далеко по равнине, собралась вместе. Газель убегала все дальше, и вскоре быстро наступившие сумерки скрыли ее из глаз.
Эта погоня была едва ли не самой длительной из всех, какие мне довелось наблюдать: обычно, если стае не удается загнать добычу на расстоянии от четырех до пяти километров, она прекращает погоню и, немного передохнув, ищет себе другую жертву. Все это решительно отметает старинные небылицы о том, что намеченная стаей гиеновых собак жертва обречена — ее, мол, безжалостно гонят до полного изнеможения и приканчивают.
За несколько лет мне и моим помощникам пришлось много раз видеть, как охотятся гиеновые собаки, — мы наблюдали девяносто одну погоню, и только тридцать девять из них увенчались успехом. Вопреки широко распространенному мнению стая собак, рысью бегущая по равнине, вовсе не сеет панику среди пасущихся животных. Даже когда равнины от горизонта до горизонта черны от мигрирующих стад гну и зебр, животные, мимо которых пробегают собаки, обычно уступают им дорогу, уходя неторопливой рысцой или галопом, а потом останавливаются и смотрят, как охотники трусят дальше. И только после того, как стая несколько раз подряд неудачно гонялась за животным или если собаки уже давно охотятся в этой местности, их приближение нагоняет панику на антилоп. Но стоит собакам прибавить ходу — перейти с шага или рыси на галоп, — как все травоядные в радиусе нескольких сотен метров спешат убраться подальше.
Быть может, именно поэтому собаки приближаются к отдельному животному или стаду обычно очень медленно, вытянув опущенные головы почти параллельно земле и слегка приседая на ходу. Таким манером охотники иногда ухитряются подкрасться к стаду гну или зебр метров на пятьдесят, прежде чем намеченная жертва бросается бежать. Стадо газелей обычно удирает, не подпуская собак ближе чем на сотню метров.
Стоит животному побежать, как гиеновые собаки начинают погоню всерьез. С этого момента схема охоты может развиваться по-разному. Иногда, особенно в тех случаях, когда собаки подбираются к маленькому стаду, кажется, что жертва намечена заранее, предводитель стаи выбирает ее еще до начала погони. Как только он бросается к ней, остальные собаки бегут за ним, и все преследуют одно и то же животное, пока оно не убежит или не попадет им в зубы. Когда собаки встречают большое стадо, бывает и так: стая делает короткий рывок в сторону группы животных, а потом, остановившись или двигаясь шагом, внимательно наблюдает за бросающимися врассыпную антилопами. Затем собаки могут погнаться за каким-нибудь животным или пробежать рысью мимо и повторить тот же прием с другим стадом. Бывает, что, когда стадо начинает убегать, стая собак разбивается на группы и одновременно преследует нескольких животных. Две погони сразу довольно редко приносят удачу, особенно во время отела гну, когда собаки охотятся на телят. Чаще все погони сливаются в одну. Похоже на то, что каждая собака следит за ходом охоты в другой группе и бросает свою жертву, если видит, что у другой собаки (или группы собак) дела идут лучше.
Последние два из описанных тактических приемов особенно интересны. Что высматривают собаки, следя за стадом, убегающим у них из-под носа? И почему порой члены такой сплоченной стаи вдруг рассыпаются якобы в беспорядке? Я думаю, что на эти вопросы можно дать один ответ: оба приема позволяют собакам выбрать из целого стада животное, которое слабее или медлительнее остальных. Издавна полагали, что у гиеновых собак нет необходимости выбирать слабых животных, потому что их быстрота и выносливость позволяют им загонять резвейших, но как же тогда быть с тем, что определенная часть намеченных жертв все же ускользает? Я уверен — хотя доказать это не так-то просто, — что собаки спугивают стадо, чтобы легче было выбрать на бегу менее здоровое животное. Должен подчеркнуть, что животное совсем не обязательно должно быть больным или хромым: без сомнения, гиеновые собаки гораздо лучше нас подмечают, что животное не в форме, а значит, его можно будет загнать. А если, проследив за бегущим стадом, они не в состоянии остановить выбор на определенном животном, параллельная погоня за несколькими животными легче выявит в разбегающемся стаде «слабака», чем погоня всей стаей.
В процессе погони собаки, бегущие за передовыми, всегда срезают углы при поворотах жертвы и оказываются ближе к ней или перехватывают лидерство. Особенно это заметно, когда собаки преследуют газель Томсона, потому что она, удирая, обычно носится по равнине зигзагами или бежит по очень большому кругу, так что к концу охоты во главе стаи, срезая углы, успевают побывать несколько собак. Должно быть, это и дало повод укорениться мнению, что гиеновые собаки охотятся с «подставами» — собаки, бежавшие не торопясь позади, со свежими силами бросаются вперед и сменяют ведущих. На самом деле во всех погонях, которые мне пришлось наблюдать, передовые собаки бегут приблизительно с одной и той же скоростью, пока задние срезают углы, и зачастую еще и прибавляют ходу и снова выходят на первое место. Правда, некоторые собаки постоянно бегут позади — так, Желтый Дьявол частенько оказывался в километре от передовых, когда те настигали добычу. И я ни разу не видел, чтобы он вырывался вперед и возглавлял погоню.
Гиеновые собаки охотятся на самых разнообразных животных — на бородавочников, газелей Томсона и Гранта, на гну и зебр, — я сам видел, как они загоняют и убивают этих животных. До недавнего времени считалось, что гиеновые собаки не решаются подступиться к зебрам: во-первых, зебра — крупное, мощное животное; во-вторых, жеребцы всегда бросаются на защиту табуна; в-третьих, зебры обращаются в бегство только тогда, когда стая собак подходит совсем близко. И, тем не менее, в некоторых районах гиеновые собаки постоянно охотятся на зебр — я много раз видел, как стая Чингиз-хана расправляется с ними. Это было еще до появления щенят у Юноны.
Одна из таких охот была особенно интересной. Чингиз — как всегда, впереди — стал потихоньку подкрадываться к табунку примерно из двадцати зебр, в котором была кобыла с маленьким жеребенком. По мере приближения к стаду собаки двигались все медленнее, как будто они и думать не думали об охоте. Таким образом они подобрались к зебрам метров на двадцать, и только тогда табун стал уходить от них рысью. Это послужило сигналом к открытой погоне, и собаки бросились за табуном. Зебры перешли в галоп, сбиваясь поближе друг к другу, так что табун скакал одной тесной группой. По дороге к ним приставали небольшие группы зебр, и вскоре табун насчитывал свыше пятидесяти животных. Но они не мчались сломя голову — казалось, что животные приноравливают свой ровный галоп к самому слабому в группе, на этот раз, видимо, к жеребенку.
В начале погони Чингиз оставался во главе стаи, а чуть позади бежали Стриж и Баскервилль. Внезапно старый вожак сделал рывок вперед, но когда он приблизился к кобыле с жеребенком, бежавшей позади, один из жеребцов повернулся и бросился к нему, прижав уши и оскалив зубы. Чингиз метнулся в сторону, так что впереди оказался Стриж. Через несколько секунд Стриж поравнялся с кобылой и жеребенком, но жеребец вновь бросился защищать свое семейство. Так повторялось снова и снова, и каждый раз передовая собака уворачивалась от жеребца, а следующая за ней делала рывок вперед.
Наконец в общей неразберихе кобыла с жеребенком и годовичком — по узору его полос я определил, что это прошлогодний жеребенок той же кобылы, — были отбиты от табуна. Стая собак немедленно окружила всех троих, а табун вскоре скрылся за невысоким холмом.
Оказавшись в одиночестве, кобыла остановилась, а жеребенок и годовик жались к ней поближе. Стриж, Баскервилль и две другие собаки стали подбираться к зебрам, но тут мать шагнула вперед и щелкнула зубами почти у самой морды Стрижа. Три остальные собаки подскочили к жеребенку сзади, но их отогнал годовичок, бросившийся на защиту малыша. Собаки все время пытались схватить жеребенка, и каждый раз мать или годовичок отгоняли их — всего на несколько шагов вперед. Поэтому жеребенок все время оставался под боком у матери, и разделить всех троих собакам пока не удавалось.
Положение было очень напряженное, и я уже с некоторым отчаянием ждал конца. С каждой минутой собаки становились все нахальнее, они напирали со всех сторон и завывали, чтобы подбодрить или подначить друг друга. Вдруг Стриж взвился вверх перед самой мордой кобылы, щелкнул зубами, но вцепиться ей в верхнюю губу ему не удалось.
Эта тактику гиеновые собаки часто применяют в охоте на взрослых зебр — одна собака вцепляется в верхнюю губу и тянет изо всех сил, а остальные тем временем выпускают добыче кишки. К тому же приему прибегают и домашние охотничьи собаки, загнав добычу и остановив ее. Должно быть такой прием действует подобно закрутке — куску веревки, который накрепко закручивают, захватив верхнюю губу лошади, когда нужно показать ее врачу или подковать. Гиеновая собака, ухватившая зебру за губу, обычно не разжимает зубов, пока жертва не расстанется с жизнью, и только тогда присоединяется к другим собакам, рвущим добычу.
На сей раз зебра вскинула голову, и Стриж только щелкнул зубами в воздухе. Но он уже вошел в раж и прыгал вперед снова и снова. Конец казался неизбежным — а следить за развязкой всегда тяжелее, когда животное мужественно защищает свою жизнь или детеныша. Внезапно я почувствовал, что земля дрожит, и, оглянувшись, к своему несказанному удивлению, увидел десяток зебр, скачущих во весь опор. Секунду спустя они окружили мать с жеребятами и, круто развернувшись, тесно сомкнутым табунком помчались в ту сторону, откуда прискакали. Собаки гнались за улизнувшей добычей метров пятьдесят, но не смогли пробиться сквозь табун и вскоре отстали. Это был единственный раз, когда на моих глазах зебры вернулись к сородичам, окруженным гиеновыми собаками, и помогли им спастись.
Несомненно, гиеновые собаки заслужили всеобщую ненависть из-за способа, которым убивают добычу — выпуская ей внутренности; именно из-за этого их почти поголовно истребили во многих районах, в том числе в национальных парках и резерватах. И правда, когда гиеновые собаки всей стаей вгрызаются в пах своей жертвы, это зрелище не из приятных. Но испытывает ли животное ту страшную боль, которую мы себе воображаем? Судя по рассказам людей, которым случалось побывать в когтях у льва, например знаменитого доктора Ливингстона, и по воспоминаниям тех, кто был тяжело ранен на войне, глубокие рваные раны начинают болеть только некоторое время спустя, а в самый момент ранения боль совершенно неощутима из-за нервного шока. В тот момент, когда стая гиеновых собак расправляется со своей жертвой, кажется, что проходит целая вечность, а между тем из тридцати девяти случаев, засеченных нами по секундомеру, только раз жертва погибала больше пяти минут — чаще всего это занимает менее двух минут. Единственное исключение — годовалый гну, на которого напали четыре собаки: он сопротивлялся семнадцать минут. Есть сведения, что расправа больших стай собак затягивалась на двадцать пять минут, прежде чем смерть избавляла жертву от мучений. Но в тех случаях, о которых знаю я лично, вся вина лежит на людях — они подъезжали слишком близко, и некоторые собаки из стаи не решались подойти и принять участие в завершении охоты. В этом нетрудно убедиться, рассматривая многие фотографии.
Так что, если судить беспристрастно, гиеновые собаки, подобно домашним охотничьим собакам, волкам и гиенам, убивают быстро и умело. Они находят места, где кожа тоньше всего, поэтому быстро добираются до внутренних органов и приканчивают жертву. Способ, которым кошачьи хищники чаще всего расправляются с жертвой, — удушение — не столь кровавый и поэтому считается более «милосердным». А ведь порой животное погибает не раньше чем через десять минут и, насколько мы можем судить, гораздо более мучительной смертью. Следует упомянуть и о том, что, когда жертва достаточно мала или уже не может защищаться, например из-за перелома позвоночника, львы, леопарды и гепарды тоже едят ее живьем; в этих случаях мучения животного затягиваются надолго, и зрелище это наводит ужас, потому что кошки в отличие от собак любят посмаковать каждый кусочек.
Как-то утром, направляясь к логову Юноны, я нагнал Чингиз-хана, бегущего в сопровождении своей свиты из взрослых собак. Животы у собак были туго набиты, а головы и шеи темнели от засохшей крови. Сразу было видно, что они возвращаются с удачной охоты. Я тихо поехал рядом с ними и вскоре оказался как бы членом стаи, потому что Черная Фея и Желтый Дьявол отстали и бежали позади лендровера. Когда вдали показалось логово, Юнона со всем выводком сидела возле входа в нору. С тех пор как я впервые увидел щенят, прошла неделя, и теперь они увереннее держались на ногах, а часть морщин и складок на ушах и на мордочке разгладилась. Когда мы были уже близко от норы, Черная Фея и Ведьма выбежали вперед. Юнона по привычке поспешила навстречу, приседая и выпрашивая еду, но обе самки пронеслись мимо, прямиком к норе. К моему удивлению, остальные собаки тоже увернулись от Юноны, хотя прежде многие в ответ на ее визг и подлизывание отрыгивали ей мясо. И тут я увидел, что все собаки одна за другой отрыгивают мясо перед щенками.