– Ну, самбо я тоже немного знаю.
   – А если и они немного знают? С чем ты против них выйдешь? Чтобы наверняка?
   – Не на жизнь, а на смерть? – усмехается Леша.
   – Вот именно.
   – Не собираюсь.
   – Не зарекайся, Леха. Прицепятся всей кодлой, а тебе характер не позволит хвост поджать, я же вижу.
   – И что вы предлагаете? Есть продажный пулемет? Дымовые шашки?
   – Три-четыре спецприема могу показать с удовольствием, потренируемся. Будут отлетать, как жареные.
   – С какой стати подобная благотворительность?
   – А что особенного? Понравилось, как держался, жаль, если дуриком покалечат.

 
* * *
   Кибрит «принимает» Пал Палыча и Томина в лаборатории.
   – Ну, Шурик, ты не зря ползал под лопухами, а Марина не зря сидела в пулегильзотеке. У пистолета бурное прошлое. Впервые он зарегистрирован как орудие преступления тридцать лет назад.
   Томин присвистывает.
   – Да, в феврале сорок седьмого. При ограблении магазина из него тяжело ранили сторожа. Поймали их… сейчас скажу: – заглядывает в записи: – «Шайка грабителей обезврежена спустя три месяца. По оперативно-розыскным данным, стрелял один из осужденных – И. Бондарь». Но твердо доказать это не удалось, и «ТТ» не нашли.
   – А откуда он первоначально? Неизвестно?
   – Значится как утерянный.
   – Значится… это допускает разнообразную трактовку.
   – Через тридцать лет что гадать, – говорит Пал Палыч. – Дальше, Зиночка?
   – Дальше год пятьдесят девятый. Убийство. Дело не раскрыто. Затем семидесятый год. Убийство. Сводили свои уголовные сче­ты. По подозрению арестовали двоих, в том числе…
   – Снова Бондаря! – догадливо восклицает Томин.
   – Да, он тогда с год как освободился. И опять-таки были сведения, что он – главная фигура. Но соучастник принял вину целиком. Бондаря осудили за недоносительство.
   – Если позже ни на чем не попался, то давненько гуляет на воле, – Пал Палыч оборачивается к Томину: тебе, дескать, карты в руки.
   – Задача ясна, – кивает Томин. – Найти гуляющего Бондаря и проводить в твой кабинет. Ох вы, ноги мои, ноги, почему вас только две?.. А вдруг Бондарь – двоюродный дядя кассирши?
   – Еще бы! – посмеивается Кибрит.
   – Зинаида, пятнадцать секунд в месяц я имею право помеч­тать?
   – Мечтай. Засекаю время, – она следит по часам. – Все, Шурик.
   – Уже? – Томин поднимается. – Точные данные о Бондаре?
   – Отдала справку печатать. Зайди в машбюро.
   Томин весело подмигивает Пал Палычу:
   – Утешаюсь злорадной мыслью, что тебе тоже предстоит пошевелиться. В частности, контакты с отделением…
   – Понял, Саша, на мне.

 
* * *
   – Видите, Ниночка, как мы скоро встретились. И на сугубо криминалистической почве.
   – Скоро? – вырывается у Нины.
   – Конечно. Прошло ведь месяца четыре?
   – Целых пять с половиной! И вы даже не позвонили, – тихонько заканчивает она.
   – Каюсь, замотался. А почему вы – Нина? От Антонины, скорей, Тоня.
   – Девчонкой больше нравилось Нина, ну и прилипло. Но вы как хотите.
   – Тоня… Нина… – пробует Знаменский на язык. – Ладно, решим. Рассказывайте, как вам работается.
   – Ничего пока не выходит, Пал Палыч, замучилась.
   – Не заметно, вид оживленный.
   – Это потому что… просто рада вам. А с работой плохо. Про меня говорят: «Тетя маленьких не обижает, а больших сама боится».
   – А я вам прибавлю забот.
   – Догадываюсь. Конечно, тайком стрелять голубей – это ребята дорвались, не взрослое занятие. Но что пистолет тот же самый… как это возможно, Пал Палыч?
   – Не знаю. По фотографии продавщица предположительно опознала Бондаря…. И голуби застрелены из пистолета Бондаря. А уж откуда он у детей… от «взяли без спросу» и до того, что кто-то дал разок побаловаться… с целью втянуть потом в какое-нибудь… Не знаю. Нужно искать подростков, которые имеют контакты с уголовниками. Семейные, соседские.
   – По нашей картотеке – прямых контактов нет. Что до собст­венных впечатлений, то пока… – девушка виновато улыбается. – Плохая я вам помощница.
   – Ладно, Нина-Тоня, будем знакомиться с вашими подопеч­ными живьем.
   Знаменский подходит к окну, словно обозревая будущее поле деятельности. Нина тоже подходит к окну и зябко запахивает жакет.
   – Страшно подумать: вдруг кто-то и сейчас ходит с пистолетом в кармане. Две пули – в птиц. В кого третья?
   – Надо успеть до третьего выстрела.

 
* * *
   Леша с сестрой сидят буквально под забором, на сухой и жест­кой траве – траве пустырей. Забор отделяет «их» двор от соседне­го.
   – Да не мешай ты себе жить, Натка! Чего ты боишься?
   – Этот пистолет – вы от него ошалели. И вообще, с тех пор, как ты ушел из спорта…
   – Не деликатничай, из спорта я не уходил. Меня ушли.
   – Ну верно, тебя ушли – и ушли несправедливо. Но нельзя же со зла драться непрерывно! Вчера дрался, позавчера дрался, сегодня еще нет, но до ночи далеко.
   – Сами лезут.
   – Тебе последние дни хочется, чтобы лезли! Хочется покрасо­ваться перед этим Виктором. Скажи на милость, что он такое и зачем?
   Как всегда, она первой слышит приближение друзей и еще издали встречает их вопросом:
   – Что вы думаете о Викторе?
   – Староват, правда, но ничего, не зануда, – высказывается Сенька.
   – Местами даже занятен, – вторит Миша. – Есть конкретные претензии?
   – Он слишком от обезьяны.
   – Все-таки ты чистюля, Натка! – вскакивает Леша. – Мы закисаем в собственном соку. Почему не поконтактировать со свежим человеком?
   – По-моему, к Виктору надо подходить потребительски, – рассуждает Миша. – Брать, что можно. Кое-что он знает, кое-что умеет. Леху тренирует, рассказывает довольно любопытные исто­рии…
   – Половину врет.
   Сенька косится лукаво:
   – Просто ты злишься, что он зовет тебя куколкой.
   – Ставлю вопрос на голосование, – гнет свое Наташа.
   – В какой формулировке? – деловито осведомляется «предсе­датель».
   – Мы прекращаем сближение с Виктором.
   – «За»? «Против»?
   Ребята голосуют «против». Наташа передергивает плечами:
   – Легок на помине, рекомендую!
   Приметная спина, которую Виктор видел после выстрелов, была Лешина спина. И Виктор вовсю обхаживает ребят. Он манит их в пустой дом, к ветхой деревянной лестнице, ведущей на второй этаж.
   – А ну, кто пройдет и не скрипнет? – предлагает он.
   Леша, посмеиваясь, поднимается. Лестница отчаянно скрипит.
   – Двойка, – оценивает Виктор.
   – Хорошо еще, не развалилась, – Леша трогает шатучие перила.
   – Сэм, давай.
   Стараясь ступать осторожно, идет Миша.
   – Три с минусом. Ну-ка, Гвоздик.
   Сенька крадется на цыпочках. Лестница упрямо скрипит. Все смеются.
   – Плохо, ребятки. Утиль. Слушайте – не услышите.
   Двигаясь по самому краю ступенек, Виктор бесшумно под­нимается на второй этаж, где ребята встречают его аплодис­ментами.
   – Конечно, если знать секрет… – скептически говорит снизу Наташа.
   – А ты попробуй, – подзадоривает Виктор.
   Наташа повторяет маневр Виктора. Лестница поскрипывает, но тихонько.
   – Молодец, куколка, соображаешь!
   Галдя, ребята спускаются вниз, а Сенька шепчет:
   – Витя, не зови ее куколкой, она злится.
   Во дворе Виктор усаживается на лавочку и закуривает.
   – Зря не употребляете: копченое мясо дольше не портится.
   Леша глядит на соседний дом.
   – – Давно ль мы с Фитильком ставили антенну, а уже покоси­лась.
   – Дома знают, что в них больше не будут жить. Как только уходят люди, они начинают разваливаться сами собой… – задум­чиво говорит Наташа.
   – Это который Фитилек? – выясняет Виктор.
   – Вы его не видели.
   – Натка, что ты все «выкаешь»? – обижается Виктор.
   – Я с вами на брудершафт не пила.
   – Но ведь мы друзья? Я так считаю, что друзья. А, Леха? Отчаянный у тебя братишка. Прет безо всякого, один против троих!
   – Бывало и жарче. Хук справа, хук слева, двое лежат; трое сидят, шестой бежит менять штанишки!
   – А тебя исключают из спортшколы, – по-маминому поджи­мает губы Наташа.
   – По какой же, так сказать, статье? – Виктору все надо знать.
   – Применение профессиональных приемов в драке.
   – Ну и что?
   – Нет, ну, формально говоря, правильно, но там были такие обстоятельства, что если бы разобрались по совести…
   – Да плюнь ты, Леха! Плюнь и разотри, – обнимает его за плечи Виктор.
   – А я и плюю.
   – На словах. А надо набрать полон рот слюней – и на всех… Тогда вместо переживаний будешь иметь удовольствие.
   – Абсолютно на всех? – колко произносит Наташа.
   – Нет, ну… с разбором, конечно. Конечно, на друзей, напри­мер, плевать не стоит, вы же понимаете, о чем речь… Ладно, нате вам еще одну задачку. Нужно до зарезу попасть вон туда, на второй этаж. А ключа нет. Допустим, потеряли. Какие будут мнения?
   – Раздобыть по сходной цене пару крыльев, – говорит Леша.
   Миша более изобретателен:
   – Лечь под асфальтовый каток, стать как блин, и попросить соседей, чтоб сунули под дверь.
   – Не ломайте голову, я звоню в ЖЭК и вызываю слесаря, – обрывает Наташа.
   – А дело вечером, слесарь уже культурно отдыхает. – Виктор скидывает пиджак, подходит к растущему рядом с домом дереву, подпрыгивает, ухватывается за нижний сук и быстро лезет вверх.
   Леша следит недоверчиво. Миша – с интересом, Сенька – завистливо, Наташа – с нарастающим страхом.
   – Виктор, не надо! – не выдерживает она. – Ой, сейчас упадет!..
   А Виктор уже в верхнем окне:
   – Оп-ля, и готово!
   – Надо попробовать! – загорается Сенька.
   – Сеня, не смей!
   – Он сумел, чем мы хуже?
   – Леша, не позволяй ему!
   Леша берет сторону сестры:
   – Гвоздик, вобью.

 
* * *
   Парк – удобное место для встреч.
   Бондарь черпает ложкой раскисшее мороженое, смотрит на Виктора с раздражением.
   – Мою науку на сопляков тратишь. Массовик-затейник!
   – Нет, маэстро, я на правильном пути. Им интересно, и они у меня морально разлагаются.
   – Если интересно, бери круче. Не знаешь, как сделать, что ли? Вечерком, по холодку, гуляючи. «А ну-ка, ребятки, попугаем вон ту дуру. Раз-два, за мной!» И сам на бегу сумочку у нее – хоп. Отдышались немножко: давайте, мол, делить выигрыш. Огля­нуться не успели, как стали участниками преступления. Тут их и прижать, чтобы выложили пушку.
   – Не выйдет, маэстро, – вздыхает Виктор. Не простые ребята, языкатые. Мудреные словечки любят. Не всегда и поймешь.
   – Значит, культуры не хватает! Анекдот получается: нашему брату стала культура нужна! Ты хоть уверен, что «ТТ» у них?
   – Уже прямо при мне помянули.
   – В открытую?!
   – С хитростью. Думают, я не пойму. Девчонка что-то брату сказала, а он говорит: «Тотоша лежит дома». Я дурачком таким спрашиваю: «Заболел?» – А другой отвечает: «Нет, наш Тотоша – железный малый, но ему вреден солнечный свет».
   – «Наш Тотоша»!.. – взъярившийся Бондарь даже тряхнул зонт, под которым они сидят. – Котята паршивые. Всех бы в один мешок. Значит, они с ним не ходят?
   – Каждый раз щупаю.
   – Вот что, помощничек дорогой, брось-ка ты культуру и всякие церемонии. Поставь пацанов в такое положение, чтобы им понадобилось с пистолетом ходить!

 
* * *
   Под вечер Сенька возвращается домой. Входит в комнату, принюхивается. Мать, пригорюнившись, сидит без дела.
   – Отец был?
   – Уже сказали?
   – Нет – накурено. В соответствующем виде?
   – Трезвый. – Она уходит и приносит Сеньке ужин. – Только винегрет, Сеня. Зато чай будет с тортом.
   – С каким?
   – Не смотрела. Наверно, твой любимый. Он помнит.
   – Совсем трезвый?
   – Недавно из больницы. Теперь долго даже в рот брать нельзя. Не пересолила я?
   – Нормально, – Сенька уписывает винегрет. – Сто лет его не видел, с самой зимы. Ничего он?
   – Ничего, Сеня поправился. Помолодел даже.
   – Может, совсем вылечили?
   – Дай, бог…
   – А как он вообще?
   – Работает. На прежней должности. Денег принес.
   – Не взяла?
   – Взяла уж, Сеня. Трезвого неловко обижать.
   – Что он меня не подождал?
   – Да так… Ты сам навести, Сеня. Я обещала, что навестишь.
   – Ма, обратно звал, да?
   – Теперь поздно, Сеня. Зови – не зови…
   – Если он не пьет… Когда не пил, он был ничего, а?.. Ты надрываешься за жилплощадь, а там квартира пустует.
   Гвоздарева пытается отделаться шуткой:
   – Там тоже работы полно: пять окон мыть, да ковры…
   – Сравнила! Рассуждаешь, просто как девчонка!
   – Чайник поставлю… – растерянно говорит Гвоздарева.
   Возвращается она и с большим тортом, опускает его на стол и обнимает сзади сына.
   – Сеня, родненький, прости ты меня… Конечно, отец нужен, надо было терпеть, да … не люблю я его.
   – Ну ладно, ладно. Не любишь, как хочешь… – он легонько отталкивает ее. – Вышла бы замуж за другого, что ли. Пока не очень старая.
   – За кого?
   – Хоть за начальника ЖЭКа. Он, правда, зануда, но пережить можно.
   У Гвоздаревой высыхают ресницы, губы дрожат в улыбке.
   – Сеня, да он женатый! На что это ты родную мать подучаешь?
   – Подумаешь! Я бы на твоем месте отбил у какой-нибудь, да и неженатые есть. Ну чего смеешься?
   – Сенечка, хватит с меня одного раза. Вот так хватит!
   – Ладно, как хочешь… Только противно, что выдумывают…
   – Они не со зла, Сеня. Просто понять не могут, зачем это от мужа уходить, который обеспечивает. Ну их! Давай чай пить!
   Сенька машет рукой и открывает коробку с тортом.
   – Обалдеть!
   И тут – звонок. Гвоздарева отпирает, в дверях стоят Нина и Знаменский в форме.
   – Здравствуйте. Можно?
   – Пожалуйста. Проходите, – как дворника вид милицейской формы Гвоздареву не пугает.
   Все входят в комнату.
   – Мы хотели бы с вами побеседовать, – говорит Нина.
   – Сеня не помешает?
   – Напротив, разговор о нем.
   – О нем?!
   – Нет-нет, ничего не случилось. Я новый инспектор по работе с несовершеннолетними, решила познакомиться с ребятами поближе, в домашней обстановке. Антонина Васильевна. А это Знаменский, Пал Палыч.
   – Александра Владимировна, – представляется Гвоздарева и подает руку Нине, затем с вопросительным выражением – Зна­менскому.
   – Я – следователь и занимаюсь одним происшествие в ваших краях. Вдруг случайно выявятся новые свидетели, – поясняет он.
   – Сенька, по прозванию Гвоздик, – нервно заключает церемо­нию Сенька.
   – Да присаживайтесь, что ж мы стоим.
   Нина достает записную книжку, куда вносит при разговоре короткие пометки. Пал Палыч пристраивается в сторонке.
   – Как ты кончил учебный год? – спрашивает Нина.
   – Нормально.
   – По литературе едва на тройку вытянул, – честно уточняет Гвоздарева.
   – Литература, я думаю, милиции не касается.
   – Отчего же, Сеня, это характеризует твои интересы. Какой кружок ты бы стал посещать?
   – Автомобильный. «Мерседес» на днях покупаю, права нужны. Ой, чайник сбежал! – бормочет он под внимательным взглядом Знаменского и удирает на кухню.
   – Вечно перед чужими ершится, – извиняется Гвоздарева.
   – Большие трудности с его воспитанием?
   – Да как сказать?.. Озорной, конечно. Но у нас не поймешь теперь, кто кого и воспитывает: он тоже меня жить учит. У него тоже трудности.
   Улыбка у Гвоздаревой хорошая, Нина охотно улыбается в от­вет. Возвращается Сенька.
   – Сеня, кто твои друзья? С кем чаще встречаешься?
   – С кем придется.
   – Сейчас его компания – Терентьевы да Миша Мухин. Осталь­ные разъехались.
   – Ма, ведь не тебя спрашивают.
   – Терентьевы – это брат с сестрой?
   И снова отвечает Гвоздарева:
   – Да. Леша и Наташа.
   – Сеня, они хорошие ребята?
   – Друзья должны быть интересные , – подчеркивает Сенька.
   – Хорошие – не обязательно?
   – Обязательно – надежные!
   Сеньку не занимает Нина с ее «детским лепетом»; внимание мальчика приковывает следователь, тем более, что он откровен­но его разглядывает.
   – А вы вопросов не задаете? – идет Сенька в разведку.
   – Присматриваюсь, – отзывается Пал Палыч. – Ты для меня загадочная личность.
   – Почему?
   Знаменский выдерживает тревожную для Сеньки паузу.
   – Потому что про тебя есть загадка: «А посредине – гвоздик». Александра Владимировна, недавно было совершено вооружен­ное ограбление магазина.
   – Да, Миронов – участковый рассказывал.
   – Сверх этого вы ничего не слышали?
   – Нет.
   – А ты, Сеня?
   – Его поймали? .. – жарко выдыхает Сенька.
   Следующий визит – к Мухиным. Самого Миши нет, но зато дома Мухин-отец, бригадир поездных проводников.
   Беседуют об ограблении магазина, Мухин выдвигает ряд неле­пых версий и предлагает практическую помощь.
   – Когда же тебе-то? Дома почти не бываешь! – машет руками жена.
   – Я на линии Москва – Владивосток, – вносит ясность Мухин. – Туда – назад – больше двух недель.
   – Значит, воспитание сына в основном на вас? – оборачивает­ся Нина к Мухиной.
   – Нет, извиняюсь, тут мое влияние главное. Отец – не мать. Парень меня уважает.
   – И-и, никогошеньки он не уважает! – ехидно вставляет дед.
   – Это вы, папаша, бросьте, – хмурится Мухин. – Я и всыпать могу и материальными рычагами владею. Он вон книжки собира­ет, а книжки денег стоят. Как меня не уважать, если я хочу – дам, хочу – не дам?
   – Есть трудности с воспитанием Миши? – Нина принимается за свой вопросник.
   – Кругом трудности. Постричься, и то не допросишься!
   – Тут Ксюша права. Трудности имеются. Но, я бы сказал… – Мухин подыскивает слово, – рядового порядка.
   – А как учится? – осведомляется Знаменский от стеллажей, где пестрит корешками обширная библиотека.
   – Способный парень. Все на свете знает, даже на удивление! – самодовольно говорит Мухин. – Да что же мы разговариваем всухомятку? Соорудить бы чего-нибудь.
   – Извините, мы на работе.
   – Так хоть чайку, а? Пока Мишу дожидаетесь.
   – Как, Антонина Васильевна? – советуется Знаменский.
   У той еще во рту сладость от гвоздаревского торта, но она покорно разводит руками. Мухина обрадованно убегает хлопо­тать. Дед солидно откашливается:
   – В мое время – не в обиду вам, конечно, – приходит, бывало, околоточный либо квартальный, так ему непременно на подносе – стопка и ассигнация. Он и не мыслил, чтобы отказываться. А озорства, между прочим, меньше было!..
   Громко хлопает входная дверь, и появляется Миша. При виде гостей настороженно останавливается.
   – Добрый вечер.
   Мухин делает свирепое лицо.
   – Милиция в доме. Ясно? Думаешь, все шито-крыто? Выплы­ли твои штучки, придется ответ держать!
   Миша зыркает на деда, тот подмигивает, давая понять, что розыгрыш.
   – Минутку, сейчас соберу вещи и сухари.
   Знаменский тотчас улавливает привычный Мише тон.
   – Если кроме сухарей я разрешу взять три книжки, какие возьмешь?
   – «Сумму технологии» Лема, «Алису в стране чудес»… и отрыв­ной календарь для женщин, – полупоклон в сторону Нины.
   – Любимое изречение?
   – Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно. Конец цитаты.
   – Хм… И каковы отношения с преподавателем литературы!
   – Пакт о ненападении.
   – Какое качество ты ценишь больше всего?
   – Не быть как все.
   – Книги в основном твои?
   – У меня большая информационная емкость.
   – Проверим. Кто такой Джо Луис?
   – Довоенный чемпион мира по боксу.
   – Когда пала Бастилия?
   – В 1789 году.
   – Чему равен аршин?
   – Семьдесят один сантиметр.
   – В какую сторону выбрасывается гильза у пистолета?
   – Вправо.
   – Кроме «Вальтера» тридцать восьмого года. У того – влево. Это чтобы ты мог блеснуть при случае эрудицией.
   Насчет «Вальтера» – для отвода глаз, чтобы диалог не закончился на вопросе, к которому Знаменский вел.

 
* * *
   В ранних сумерках Сенька, оглядываясь, пробирается в один из пустых сараев. Осиротелый насест и помет под ногами свидетель­ствует, что тут еще недавно держали кур.
   Из сарая должен быть лаз в подпол. Стараясь не шуметь, Сенька разгребает хлам в поисках люка…
   В подпол ведет полусгнившая лесенка. Сенька достает из кар­мана «ТТ», бережно заворачивает в старую майку. Дома держать это сокровище уже опасно – визит следователя Сеньку насторо­жил…
   Наутро ребята, как всегда, сходятся во дворе, и Леша объявля­ет:
   – Дети, вы обхохочетесь! У нас вчера была милиция!
   – Ладно заливать! – Миша делает вид, что не верит.
   – Да честное слово! Натка?
   – Подтверждаю. Хорошенькая девица и при ней майор.
   Подает голос Сенька:
   – А зачем они к вам?
   – Для оздоровления нашей психики. Поскольку мы вроде творога – скоропортящийся продукт.
   – Хранить в сухом, прохладном месте, – по привычке подхва­тывает Миша.
   – Родители при виде них в обморок попадали, – с усмешкой говорит Наташа. – Решили, что Лешка кого-нибудь зашиб до смерти.
   – Потом мать тяпнула валидолу и принялась врать, какие мы хорошие. Комедь!
   Мише надоело притворяться:
   – А теперь вы обхохочетесь, братцы Терентьевы, у нас с Сенькой тоже была милиция. И через дом в двух подъездах. Так что не один Ледокол удостоен.
   Компания веселится, лишь Сеньке тревожно:
   – Ребята, вам ничего не показалось?… Что они насчет пистоле­та?..
   Ребята переглядываются: а вдруг и впрямь?
   – Это, Сеня, надо тебя спросить: могут они подозревать или нет. – На сей раз Наташа выразила общее мнений, и от Сеньки ждут серьезного ответа. Но он еще не решается на откровенность.
   – Я думаю, нет, потому что… в общем, пока не могут.

 
* * *
   Вечер. По улице идет Виктор, замечает парней, участвовавших в драке с Лешей.
   – Эй! Так и ходите с битой рожей? А еще хвастали: возьмем ножик, возьмем вилку. Передайте Топору, что вы слабаки.
   Он направляется дальше и подходит к нашей компании.
   – Привет подрастающему поколению! Об чем толкуете?
   – Обсуждаем цвет прошлогоднего снега.
   – Хватит, Натка, – останавливает Леша. – Милиция вокруг нас засуетилась, Виктор.
   – На чем застукали? – с показным равнодушием спрашивает Виктор.
   – Да ни на чем. Организуют родительский актив. Наши вчера записались. Интересно, какой кружок способен вести мой папоч­ка?
   – А он кто?
   – Специалист по кожезаменителям, – пожимает плечами Леша.
   – Классный кружок, – осеняет Мишу. – «Кожезаменители в быту молодежи». Будешь поставлять наглядные пособия.
   – Точно. Кому чего на роже заменить, – похохатывает Виктор. – Ну-ка, расскажите про милицию.

 
* * *
   Знаменский и Нина возвращаются между тем в отделение.
   – Пал Палыч, завтра снова с визитами?
   – А что, Нина-Тоня, мне нравится ходить с вами в гости.
   – Мне тоже, – вскидывает глаза Нина. – Но ведь надо спе­шить. Вчера мы посетили восемь семей, сегодня – девять и столько раз пили чай…
   – А толку чуть, да?
   – Наоборот, мне кажется, что мы уже видели их. Или его.
   – Вполне вероятно.
   – Топорков, да? Из него прямо лезут эти словечки, повадки! Вы тоже о нем думаете, да? Нет? Но кого-нибудь вы подозревае­те? – Нина засматривает Знаменскому в лицо.
   – Дайте вашу книжечку. Вот, с первых страничек: Гвоздарев, Мухин, Терентьевы. Терентьевы… Вы бы хотели таких родителей?
   – Нет…
   – Правильно, они на редкость нудные. Две скрипучие деревян­ные пилы.
   – Ой, Пал Палыч, – улыбается Нина.
   – Да чем я виноват, если они такие? А из сына с дочерью жизнь ключом. Вспомните этого Леху-Ледокола. Разве не может он баловаться пистолетом?
   – Может… Хоть бы не он!
   – А Сэм – Мухин?
   – Где дед-старовер и «отец – не мать»? Мне кажется, он больше на словах боек.
   – Но стремление не быть как все… Может, и он. Тем более, что дома опять-таки…
   – Да, общего языка нет. В этой компании, пожалуй, только Гвоздарев с матерью считается, верно?
   – Верно. Сенька, по прозванию Гвоздик. Трудно ему, да еще при тех сплетнях, что ходят.
   – Пал Палыч, она не такая! Злословят потому, что красивая.
   – Разве я говорю, что «такая», Нина-Тоня! Я говоря, что Сеньке трудно. Комплекс неполноценности. Позарез надо чем-то компенсировать. Мальчишка заводной.
   – Гвоздик сильно нервничал при нас, да?.. Ой, Пал Палыч, но ведь не он же! Его слишком жалко. Нет, и остальных жалко.

 
* * *
   Бондарь мрачнее тучи.
   – Стараюсь, маэстро! В три узла готов!.. – клянется Виктор.
   – Старайся, Витек. Старайся, пока я добрый, – зловеще-ласково внушает Бондарь. – Если милиция до пистолета доберет­ся, я тогда в тридцать три завяжу. По крайней мере не продашь, когда заметут.
   Виктор опасливо ежится.
   – Нет, ну… На чем же заметут… Вроде бы не на чем.
   – А ты не зарекайся, такой страховки небось нету. Транзитни­ки мы, ясно? Уже засиделись. Не к добру… Короче, даю тебе три дня сроку. На Таганке у метро есть блинная, знаешь? С завтрева в восемнадцать часов жду там. Только не ори: «Привет, маэстро!» Пятница – крайний срок!

 
* * *
   Угрозы маэстро – не пустой звук. Виктор понимает. Надо спешить…
   – Топору и топоришкам! – провозглашает он, застав парней за вялым разговором.
   Те отвечают вразброд и неуверенно: крутится тут новый тип, а что за тип – неведомо.
   – Отойдем на пару слов, – говорит Виктор Топоркову.
   Отходят в сторону.
   – Считаю, пора для знакомства, – Виктор щелкает себя по шее. – И вообще, для осмысления жизни.
   Топорков польщен:
   – Если ставят – не отказываюсь. – И машет приятелям: – Я пошел!