Лазутин Иван. Сержант милиции (Часть 1)

   От тоски и стыда, которые уже целую неделю точили и мучили Толика, ему захотелось завыть на всю камеру, биться головой о стену и хоть этим облегчить свою тяжесть.
   А Катя? Как она ждала того дня, когда он устроится на работу! Ведь на заявлении уже стояла резолюция директора завода: "Оформить слесарем пятого разряда с 26 июня". После первого дня работы Катюша обещала досыта угостить мороженым. Досыта... Мороженым... Милая... Обещала даже на стипендию купить билеты в театр. Двадцать шестое она ждала с волнением. Но не дождалась. Двадцать пятого был ресторан, была березовая роща. А потом, потом загул, потом тюремный надзиратель показал место на нарах...
   Бросив догоревшую папиросу, Толик на ощупь, не поднимая головы, вытащил из пачки новую. Но не успел размять ее, как Ротшильд услужливо поднес ему зажженную спичку. Толик поблагодарил еле заметным кивком головы и прикурил. Так, выкуривая папиросу за папиросой, он лежал до тех пор, пока не пришел надзиратель и не крикнул на всю камеру своим зычным баритоном:
   - Максаков, к следователю!
   В комнате следователя все было прибито: стол прибит к полу, чернильница привинчена к столу, единственная табуретка, которая стояла в полутора метрах от стола (она предназначена для заключенного) была также прочно прибита к полу. Даже стул следователя, и тот, как приковал его к полу несколько лет назад тюремный мастер, так и стоит он по сей день на одном месте.
   Толик вошел, как и полагается по тюремной инструкции входить к следователю, с сомкнутыми за спиной руками. Захаров предложил сесть, показав глазами на табуретку. Толик сел, продолжая держать руки на пояснице.
   Этот пункт тюремного распорядка Захарову не нравился: неприятно видеть перед собой человека, который в течение всего допроса должен сидеть с руками за спиной. Создается впечатление, что в спрятанных руках зажат камень или нож.
   - Держите руки свободно, - сказал Захаров и достал из папки чистый бланк протокола допроса.
   К допросу он приступил после тщательной подготовки. Все было продумано до тонкости, учтены даже мелочи и, как это рекомендует студенческая практика юридических факультетов, составлены вопросы, на которые уже заранее предполагались возможные варианты ответов.
   Не предполагал Захаров только одного: что в ответ на все его вопросы Толик будет лениво зевать и сонно смотреть в окно.
   Что-то оскорбительное для молодого следователя было в этом равнодушии подследственного. Но чем больше путался Толик в своих показаниях, тем больше был уверен Захаров, что непременно распутает клубок.
   О своих сообщниках Толик упорно не хотел говорить. Он придумывал разные небылицы, брал всю вину ограбления на себя; а когда его спрашивали о соучастниках, как и на первом допросе, он флегматично пожимал плечами и спокойно отвечал:
   - Ростовчане. Знаете, хорошие ребята.
   - Где они сейчас?
   - Наверное, в Ростове.
   Захаров нервничал, хотя внешне этого старался не показывать. Трое суток он бьется над Максаковым, но не подвинулся ни на шаг. За какие-то полчаса он закуривал уже третью папиросу.
   - Гражданин следователь, вы так много курите, - спокойно заметил Толик, наблюдая, как Захаров разминал пальцами папиросу. Он тоже хотел курить, но был горд и крепился, чтоб не унизиться до попрошайничества. Свои папиросы он оставил на нарах в камере.
   Николай видел, как жадно смотрел Толик на папироску, и просто, как всякий курящий человек, который понимает, что значит хотеть курить, протянул ему раскрытый портсигар.
   - Закуривайте.
   Папироску Толик взял. Но этот жест великодушия он расценил по-своему.
   - Совсем как в кино. Там тоже при допросах следователь всегда угощает папиросой, - Толик усмехнулся, пуская кольцо дыма.
   Протягивая Толику папиросу, Захаров совсем забыл, что он повторяет избитый ход, который практикуется, как по шаблону, при допросах. Мысленно он даже устыдился за этот свой невольный дешевый прием, но решил, что оставить без ответа выходку Толика нельзя.
   - Есть вещи, в которых невозможно отказать даже врагу. А мы с вами граждане одной страны.
   Толик был не глуп и мысль Захарова понял хорошо.
   - Это правда. Курево - вещь особая, - согласился он.
   Вид Толика был типичный для арестанта. Отказавшись от парикмахера, он оброс щетиной, которая еще не дошла до настоящей бороды, но уже давно перевалила тот "рубеж", который еще терпим в семье и на работе. Выглядел он лет на десять старше.
   Глядя на Толика, Захаров пытался хоть на секунду проникнуть в его душу, почувствовать то же, что чувствует в эту минуту преступник. Но этого у него не получалось. Многое в логике мыслей и чувств Толика для него было непостижимо. Непонятным было и это циничное спокойствие.
   - Значит, вы не знаете Князя? - уже в третий раз задал один и тот же вопрос Захаров.
   - Первый раз слышу это имя.
   Захаров с минуту помолчал и решил, что пора, наконец, пустить в ход то главное, что он припас заранее.
   - Тогда знайте, что есть такой гражданин, по кличке Князь. Позавчера вечером он пьяный зашел к вам домой, и когда узнал, что вы арестованы, взломал гардероб и забрал лучшие вещи. Он искал золотую медаль, которую вы сбыли, но с ним не успели поделиться.
   - Милицейская сказка! - процедил Толик сквозь кривую улыбку.
   - Это только начало сказки. Теперь послушайте середину: ваша мать и сестра стояли перед Князем на коленях. Они просили его оставить хоть кое-что. Он ничего не оставил. Мать он ударил в грудь. Сестре нанес тяжелые телесные повреждения.
   Лицо Толика оставалось по-прежнему сонливым. Захаров удивился его выдержке.
   - Гражданин следователь, эти милицейские трюки так же стары, как моя покойная бабушка. Повторяю еще раз: никакого Князя я никогда не знал. А сказку можете продолжать. С детства люблю сказки.
   - Самое интересное в сказках бывает в конце.
   Захаров нажал кнопку. В сопровождении сержанта вошла мать Толика. Голова ее была забинтована, глаза заплаканы. При виде ее Толик встал, попятился назад.
   - Что ты наделал?.. Хоть бы мать пожалел, - сквозь глухие рыдания проговорила вошедшая.
   - Садитесь - показал ей Захаров на табуретку, с которой встал Толик. Гражданка Максакова, расскажите о том вечере, когда к вам приходил в гости друг вашего сына.
   - Господи, - не переставала всхлипывать мать, - за что ты меня только наказал?
   - Прошу вас, не расстраивайтесь и расскажите все по порядку.
   Несколько успокоясь, мать начала:
   - В воскресенье это было, под вечер. Пришел он выпивши...
   - Кто "он"? - вставил Захаров.
   - Ну всё тот же, друг его, Князем они его зовут. Спрашивает: "Где Толик?" А мне и ни к чему. Кто его знал, что у него на уме. Я к нему со слезами. Говорю, забрали в милицию.
   - А он?
   - Он посидел-посидел, вперед все молчал, потом встал и полез в гардероб. Я вначале думала, что он так, шутейно, или оттого, что выпивши...
   - Так, так, дальше? - поддерживал Захаров рассказ Максаковой.
   - Когда он стал вытаскивать Толиков костюм, я подошла к нему и принялась стыдить его. Тут он оттолкнул меня и говорит, что это его костюм. Я было кинулась к соседям. Тогда он меня догнал в дверях и сшиб с ног. Я стала просить, а он заладил одно и то же: "Где золотая медаль?" Я сказала, что не видела у Толика никакой золотой медали. Он ударил меня ногой в грудь, а потом чем-то тяжелым по голове. Мать замолкла.
   - А потом?
   - Дальше я ничего не помню. А когда пришла в себя, увидела, что в больнице. Поворачиваю голову, смотрю - рядом на койке Валя. Вся в бинтах, лицо распухло.
   - Какая Валя?
   - Дочь моя. Всю ее изуродовал...
   В продолжение рассказа матери Толик кусал губы, сжимал кулаки, наконец, не выдержал:
   - Мама, хватит! Не нужно больше. Скажи, что с Валей. Где она?
   - В больнице.
   - Вот заключение медицинских экспертов. Ее положение тяжелое. Сотрясение мозга, лицо обезображено. Читайте. - Захаров протянул письменное заключение экспертов.
   - Ах, подлюга!.. Ах, подлюга! - простонал Толик. Он стоял, опустив голову и закрыв глаза ладонями. Потом дрожащим от подступивших слез голосом обратился к матери:
   - Мама... Прости меня. Иди, домой, прошу тебя, иди. Я виноват во всем. Меня будут судить.
   Большего Захаров от этой встречи и не ожидал. Он решил, что дальнейшее пребывание матери только помешает допросу.
   - Гражданка Максакова, вы свободны. Сержант, проводите, - сказал он вошедшему с карабином часовому.
   Когда мать вышла, Толик твердо сказал:
   - Гражданин следователь, я все расскажу. Все. Только пообещайте мне одно.
   - Что именно?
   - Свидание.
   - С кем?
   - С Князем.
   - Зачем?
   - Я хочу видеть его.
   - А если это свидание не состоится?
   - А если я задушу его в "черном вороне", когда нас повезут с суда?..
   Толик дрожал.
   - Ну, это еще как сказать! Князь гуляет на свободе. А в "черном вороне" пока будут возить вас одного. - Захаров сочувственно улыбнулся.
   От этой улыбки Толика точно передернуло.
   - Пишите адрес! - не выдержал он. - Клязьма, Садовая, дом девять, маленькая дача с зеленой крышей, у колодца.
   Захаров спокойно записывал.
   - Московский адрес? - спросил он тоном, в котором старался не выдать волнения.
   - Ременный переулок, дом четыре, квартира семнадцать. Летом он обычно живет на даче.
   Две тревожные ночи, проведенные в засаде у дачи Князя, легли под глазами Захарова темными кругами. "Неужели и сегодня он не приедет?" - подумал он и поднял глаза на Толика.
   - Когда обычно Князь возвращается в Клязьму?
   - Как правило, с последним поездом. Иногда ночует в Москве. Сегодня он будет обязательно на даче.
   - Почему?
   - Сегодня суббота. Неделю он "честно" трудился. Сегодня с вечера даст большой загул до понедельника. Это его твердый режим.
   - С кем он живет?
   - Сейчас один. Отец в длительной командировке, мать - на курорте.
   - Он не женат?
   - Нет. Есть у него любовница.
   - Оружие?
   - Пистолет ТТ и нож. Бойтесь ножа.
   44
   Клязьма. Небольшая подмосковная дачка с заросшим и глухим садом обнесена дощатым покосившимся забором. Рядом с большими соседними дачами она выглядела сиротливо даже ночью. Занавешенные тюлевыми шторами маленькие окна, в которых горел свет, защищались от любопытных глаз прохожих зеленой изгородью акации. Стояла тихая лунная ночь. Лишь то нарастающий, то замирающий гул проходящих мимо электропоездов изредка будоражил тишину дачного поселка.
   Захаров и Карпенко, одетые в штатское, неслышно закрыли за собой ветхую калитку и, прижимаясь к густому кустарнику, прошли к невысокому крыльцу. Захаров мягко нажал плечом на дверь. Она оказалась закрытой изнутри.
   - Стой там, - сказал он шепотом и кивнул на зеленую беседку из плюща, куда не проникал лунный свет. - Я пойду к окнам. На свет не выходи. Здесь кто-то есть.
   Оглянувшись, Захаров, как кошка, прошмыгнул мимо затемненных окон за угол дома и остановился под густой рябиной против освещенного окна. Окно было открыто. Сквозь тюлевую штору можно было рассмотреть двух людей. За столом сидели женщина и мужчина. Захаров прислушался.
   - Я предлагаю выпить за вашу большую покупку, - сказал женский голос. Если не выпьете, то ваш "ЗИМ" развалится на втором километре или, чего доброго, полетите в пропасть с этого, как его там?..
   - Чуйского тракта, - подсказал мужской голос. Такой голос мог принадлежать только физически сильному человеку.
   - Да, с Чуйского тракта.
   - Пьем, - согласно прозвучал мужской голос, и на занавеске появился силуэт руки, поднявшей стакан.
   - Вот это я понимаю, это по-мужски! А у нас в Москве пошли такие мужчины, что пьянеют от рюмки кагора.
   - А вы? Почему вы не пьете?
   - Дамам можно сделать скидку. Особенно таким хрупким, как я. Да, кстати, сколько вы заплатили за свой "ЗИМ"?
   - Платить буду завтра. Сорок тысяч.
   - Кто же та счастливая особа, которая вместе с вами будет ездить на этой машине?
   - Моя жена.
   Женщина расхохоталась.
   - Вы это сказали таким тоном, точно в свою жену влюблены так же, как до женитьбы.
   - Вы правы. У меня очаровательная жена. В нее я влюблен все так же, как двенадцать лет назад, когда она была еще невеста.
   Со стороны железной дороги послышался гул приближающегося электропоезда. В какие-то минуты этот гул затопил весь поселок.
   Дальнейший разговор в комнате теперь Захаров слышал плохо. Оглядевшись, он заметил, что у второго освещенного окна - оно было ближе к столу - штора подходила к косякам неплотно, а со стороны соседнего дворика окно прикрывалось шапкой густого и высокого кустарника. Николай пригнулся и неслышно нырнул в заросль перед вторым окном.
   Теперь он отчетливо видел молодую, в цветном халате, женщину, ту самую, с которой он разговаривал три дня назад. Она сидела в кресле и курила, пуская дым кольцами.
   - Вы, кажется, все-таки захмелели? - спросила женщина с улыбкой, которая означала: "А я-то думала!"
   - Да, я очень устал. Десять суток в дороге... А потом здесь суета. Вот уже два дня, как не могу найти свободного места ни в одной гостинице. Хорошо, что мир не без добрых людей.
   - Где б вы были сейчас, если б не наша случайная встреча?
   - Не знаю.
   - Неужели эти двое суток вы мучались на вокзале?
   - Нет. Одну ночь я провел у старого приятеля. Но если бы вы видели его тещу!.. Вы согласились бы еще полмесяца проваляться на вокзале, лишь бы не причинять неприятностей несчастному зятю. Мегера, а не теща. Как мне жалко Нестерова. А ведь какой был парень! Огонь... А умница? Мы с ним вместе институт кончали. В общежитии в одной комнате жили.
   - Он тоже инженер-строитель?
   - Да. Только он работает в министерстве.
   Когда женщина потянулась к горшку с цветком, чтобы стряхнуть с папиросы пепел, полы ее длинного халата разъехались так, что даже Захаров заметил ее стройную, обнаженную выше колена, ногу. Эта небрежность женщиной осталась сознательно незамеченной.
   - Скажите, вам часто приходилось изменять своей жене? - внезапно спросила она, затянувшись папиросой.
   - Изменять?
   - Да, да! Что вы удивляетесь? Ведь вы так часто бываете в командировках, в разъездах.
   - В разъездах - часто, а изменять - никогда, - твердо ответил мужчина.
   - Значит, сегодня ваше первое грехопадение?
   Гость удивленно посмотрел на собеседницу. Только теперь ему бросилась в глаза ее почти оголенная нога, и он опустил голову. Несколько секунд они оба молчали. Потом мужчина поднял голову и стыдливо ответил:
   - Мы просто друг друга не поняли... В самом начале.
   В глазах женщины вспыхнул злой огонек. Порывисто привстав, она быстро подошла к гостю и положила руки ему на плечи. Верхние пуговицы ее халата были расстегнуты, отчего полы его разошлись еще больше.
   - Разве я вам не нравлюсь? - Быстро отскочив назад, женщина широко распахнула полы халата. В ее окаменевшей с запрокинутой головой фигуре был вызов.
   Сибиряк растерянно молчал.
   - У вашей жены такая фигурка?
   Халат восточной расцветки прикрывал одни только руки. Уже полнеющее, но еще стройное тело, обтянутое голубым купальным костюмом, напоминало породистую голубую птицу с цветными крыльями, приготовившуюся к полету.
   - Нет, - покачал головой мужчина. - Мы только что говорили о моей жене... Иначе я поступить не могу.
   Губы женщины были плотно сжаты, в глазах искрились озлобление и досада. Она на минуту задумалась, словно что-то припоминая, потом, запахнувшись халатом, стремительно подошла к сибиряку и обвила его шею руками.
   - Думаешь, я так и поверила?
   С ловкостью кошки она забралась к нему на колени и принялась исступленно целовать его.
   Сибиряк бережно отстранил женщину и встал. Он был высокого роста и крепкого сложения.
   - Этого не надо. Разрешите мне отдохнуть. Трое суток я почти не спал.
   Лицо женщины стало хмурым.
   Она посмотрела на часы и, опять что-то прикидывая в уме, сказала с расстановкой:
   - Хо-ро-шо. Я вам постелю в соседней комнате.
   Женщина вышла, а сибиряк снова сел за стол и, положив голову на скрещенные руки, засыпал.
   Захаров хотел было перейти к другому окну, чтобы понаблюдать за поведением женщины в комнате, куда она вышла, но вдруг услышал за спиной скрип калитки. От неожиданности он вздрогнул. Пригнулся.
   Двое мужчин, о чем-то тихо разговаривая, подходили к крыльцу. Один из них, тот, что был пониже ростом, отделился, свернул с дорожки и направился к освещенным окнам.
   Правая рука Захарова сжала рукоятку пистолета. Схватка в саду ему не нравилась. Темнота и плохое знакомство с расположением сада ничего хорошего не сулили. Спрятавшись за густой куст смородины, он видел, как неизвестный, подойдя к окну, чуть отдернул шторку и заглянул в комнату. В пряный аромат смородины волной хлынул водочный перегар.
   "Пьяны", - подумал Захаров и стал рассматривать лицо подошедшего. Отчетливо было видно, что это не Князь. Лицо у этого моложавое, без шрама и наполовину закрывалось свисающей челкой. "Наверное, Серый, - подумал Захаров, - маленький, с челкой, худой..."
   Когда неизвестный отошел от окна и скрылся за кустами акации, Захаров решил, что оставаться на этом месте бессмысленно. Неслышно ступая и пригнувшись, он прошмыгнул поближе к крыльцу. Остановился. Было слышно, как стучало собственное сердце. На фоне темной стены он увидел силуэт другого человека, но кто это, разобрать было трудно. Решил ждать.
   Вдруг дверь с крыльца отворилась и в сад сошла женщина в халате.
   - Где вы пропадаете? Я извелась. Это не человек, а камень.
   - Солидный фраер? - спросил хрипловатым голосом тот, что не подходил к окну.
   - Сибиряк. Завтра покупает "ЗИМ". Только осторожней, он здоров, как черт. Будете грубо работать, раздавит, как щенят. Топор под подушкой, в полотенце... Только без царапин. В этом буйволе цистерна крови. Ну, я пошла. Минут через пять стучитесь. На всякий случай - ты мой брат, Серый - племянник. А где Серый?
   - Здесь.
   - Только не волыньте.
   Перед тем, как войти в сени, женщина остановилась и, словно что-то забыв, озабоченно спросила:
   - Что случилось с Нанной? Где она пропадает?
   - С Нанной ты увидишься через три года.
   - Что-о-о?
   - Суд был вчера. Ладно, ступай, расскажу все завтра.
   Женщина в халате вернулась в дом. Мужчина зажег спичку и стал прикуривать. Теперь Захаров отчетливо видел, что по щеке его, от уха до подбородка, тянулся розовый шрам. Сжимая пистолет, Захаров вышел из-за кустов и негромко скомандовал:
   - Руки вверх!
   Папироса выпала из рук Князя. Он инстинктивно сделал шаг в сторону, чтобы бежать, но выстрел в воздух остановил его. Он поднял руки.
   - Старшина, сюда! - крикнул Захаров, и Карпенко в одну секунду был рядом с Князем.
   - Будь здесь. Я пойду за другим! - распорядился Захаров. Пригнувшись, он побежал по лунной дорожке в сторону маленького сарайчика, куда с минуту назад направился Серый.
   Не сводя пистолета с Князя, Карпенко видел, как из-за темных кустов, мимо которых бежал пригнувшийся Захаров, мелькнула тень и с диким визгом бросилась ему на спину. Лунный отблеск от лезвия ножа, занесенного над Захаровым, чуть не заставил старшину нажать спусковой крючок, чтобы вовремя помочь товарищу и не дать уйти Князю.
   - Старшина, держи Князя. Этого я возьму один, - донесся из глубины сада голос Захарова.
   Первый раз в жизни из рук сержанта Захарова был выбит пистолет. И кем? От одной мысли, что какая-то шпана выбила из рук солдата оружие, в нем вспыхнула звериная злоба.
   Поединок был неравным. Николай действовал одной левой рукой, так как правая была тяжело ранена и болталась плетью. Барахтаясь на траве, оба они тянулись к пистолету, лежавшему на дорожке. Когда тонкая рука Серого судорожно сжала дуло оружия, Захаров, напрягая все силы, вцепился в нее зубами. Серый жалобно крикнул и выпустил пистолет. А в следующую секунду левая рука Захарова замкнулась на шее Серого, который после особого болевого приема уже лежал без сознания.
   Схватка продолжалась несколько секунд. Быстро вскочив на ноги, Захаров поднял пистолет и подбежал к Карпенко.
   - Я побуду здесь, а ты свяжи того, пока он еще не очухался, и волоки сюда. Нужно успеть взять еще женщину.
   Захаров заметил, что огонь в комнате погас.
   Князь, как в лихорадке, стучал зубами. Его лицо было искажено страхом.
   - Не бойся, Князь, ты жив. Мы бережем тебя для свидания с Толиком, сказал Захаров.
   От этих слов Князь затрясся еще больше.
   Скрученный веревкой, Серый уже лежал у ног Князя. Теперь он приходил в себя и слабо стонал.
   На выстрел прибежали два местных милиционера. Первым явился маленький старшина, но к даче подходить боялся. Не вытаскивая изо рта свистка, он, пригнувшись, бегал взад и вперед под электрическим фонарем на углу улицы. Он ожидал подмоги. На его свистки прибежал другой милиционер. Этот был громадного роста, но тоже не отличался храбростью. Вдвоем они подняли еще более оглушительный свист, такой, от которого почти во всех дачах зажгли свет, залаяли собаки, где-то даже раздался ружейный выстрел.
   Дачный поселок взбудоражился.
   Но помощь местной милиции уже не требовалась. Все трое бандитов: Князь, Серый и женщина в халате, были связаны по рукам. Сибиряк, вначале удивленный, а потом потрясенный всем тем, что случилось и что могло случиться, подавленно молчал и моргал глазами.
   Только теперь Захаров почувствовал, что он серьезно ранен. Правый рукав его пиджака набух липкой и горячей кровью. "Неужели перерезан нерв?" - с тревогой подумал он и посмотрел на Серого. Тот не выдержал взгляда и втянул голову в плечи.
   - Бинт с собой? - спросил Захаров маленького старшину, который только и ждал, чтоб ему дали какое-нибудь приказание.
   - С собой, - услужливо и с готовностью выкрикнул он и стал раскрывать трясущимися руками свою сумку.
   Ночью на темном пиджаке кровь была не видна. Карпенко сгоряча даже не понял, что его товарищ ранен.
   - Перевяжите мне руку, - почти приказал Захаров маленькому старшине. - А вы, - обратился он к другому милиционеру, - скажите шоферу, чтоб немедленно подгонял машину к калитке. Она в переулке, у колодца.
   - Есть, - рявкнул сержант и, громыхая сапогами, скрылся за углом.
   Одет Захаров был в штатское, и местные милиционеры никак не предполагали, что он равного с ними звания. Они считали, что имеют дело с большим оперативным начальником из Москвы.
   К калитке подошла служебная машина. По команде Карпенко в ее черном зеве молча один за другим скрылись Князь, Серый и женщина.
   Когда Карпенко закрыл дверцу на ключ, Захаров распорядился, чтоб один из милиционеров остался у дачи, пока не прибудет смена, а другой - немедленно сообщил о случившемся начальнику своего отделения. После этого он сел с шофером в кабину. Карпенко и сибиряк, стоя, примостились на крыльях.
   - Давай, Костя, побыстрей. С рукой у меня что-то неладно, - сказал Захаров шоферу, когда они выбрались на дорогу.
   Шофер перевел рычаг на предельную скорость. Машина со свистом, раскалывая лучами фар черноту ночи, понеслась к Москве.
   45
   Урал... Горная тайга на фоне чистого, без единого облачка, неба казалась такой сочно-зеленой, что вряд ли найдутся краски, которыми можно передать световые контрасты этой дикой и могучей красоты.
   У подножья одного из отрогов хребта раскинулся своими корпусами крупный завод. В садике перед началом дневной смены было людно. По старой привычке рабочие пришли за полчаса до гудка.
   - Что, Илья Филиппыч, сегодня первый день? - спросил молодой рабочий у Барышева - потомственного уральского рабочего.
   - Как видишь.
   - Как провел отпуск?
   - По-всякому. Отчасти хорошо, отчасти так себе.
   - Как поживает Москва?
   - Ничего, поживает красавица. Только вот шпана еще водится.
   - Да что ты?
   - Э, брат. Ты вот съезди - посмотришь. Не успеешь оглянуться, как к тебе подсядет хлюст, заговорит зубы, а другой из-под тебя мешок цоп - и ищи свищи.
   - Да ну?
   - Вот тебе и ну! Ку-уда там, - махнул рукой Илья Филиппович. - Даже не почуешь. Видишь - не успел глазом моргнуть, как отрезали. Это я уже дома пришил, - показал он рубец на ремне полевой сумки.
   - Ну, а ты что?
   - Что я? За шиворот и в милицию.
   - А потом?
   - Известное дело, из милиции - в тюрьму! Не тронь чужое, не тобою положено, не на того нарвался.
   - Вот это да!
   - Это еще что! - разошелся Илья Филиппович. - Вот в вагоне ко мне один субчик сватался, вот это да! Я вроде бы притворился, что сплю, а сам себе в щелку одним глазом смотрю. Вижу, тихонько подкрадывается. Да не просто, а с бритовкой подкрадывается. Молодой такой, в твоих годах с виду. То-о-лько поднес он руку к моей сумке - я его цоп!
   - Да ну?
   - Вот тебе и ну. Ты попробуй съезди - без порток вернешься.
   - Ну и что ты с ним, Илья Филиппыч?
   - Что, что, известно что: за решетку, в первый вагон, рядом с паровозом. А вначале тоже за инженера себя выдавал. Да. Не скажи. Куда там!.. Мастера зубы заговаривать. Ох, мастера!
   Илья Филиппович достал табакерку и насыпал на ладонь нюхательного табаку.