– Ваш мистер Роупер становится патриотом, – сообщил Стрельски Берру по надежному телефону. – Он покупает у американцев.
   Сердце Берра екнуло, но он постарался скрыть волнение:
   – Какой же это патриотизм, Джо! Британец должен покупать у британцев.
   – Он толкает картелям новую идею, – продолжал непробиваемый Стрельски. – Если их явный враг – Дядя Сэм, то им лучше всего научиться играть в его игрушки. Они завладеют оружием своего противника, освоят его, получат непосредственный доступ к запчастям. Британские игрушки, конечно, тоже не помешают. Но прежде всего им нужно зеркальное отражение вооружений их явного врага. Немножко британских, остальные американские.
   – И что же говорят картели? – спрашивает Берр.
   – Они в восторге. В восторге от американской техники. И от английской тоже. В восторге от Роупера. Они хотят самое лучшее.
   – А кто-нибудь объясняет такую резкую перемену вкусов?
   В голосе Стрельски Берр угадывает такое же волнение, какое охватило и его:
   – Нет, Леонард, эту чертову перемену никто не объясняет. Намне объясняют. По крайней мере, в Майами. Я думаю, и в Лондоне не объяснят.
   На следующий день это сообщение подтвердил знакомый делец Берра из Белграда. Сэр Энтони Джойстон Брэдшоу, известный в качестве представителя Роупера на сомнительных рынках, заменил накануне трехмиллионный заказ на чешский «Калашников» равноценным заказом на американские «армалиты», теоретически предназначенные для Туниса. Оружие должно было потеряться по дороге, затем под видом сельскохозяйственной техники его предполагалось переправить в Гданьск, где уже существовала договоренность о хранении и транспортировке на грузовом судне в Панаму. Джойстон Брэдшоу проявил также интерес к британским ракетам «воздух – земля», но якобы затребовал для себя чрезмерных комиссионных.
   Пока Берр угрюмо принимал информацию к сведению, Гудхью, казалось, не мог взять в толк, что происходит:
   – Мне все равно, Леонард, что они покупают – американское оружие или китайские духовушки. Меня не волнует, если они оставляют британских производителей с носом. Так и так наркотики обмениваются на оружие, и ни один суд на земле не оправдает подобной сделки.
   Берр заметил, что Гудхью вспыхнул и с трудом сдерживает гнев.
* * *
   Но информация продолжала поступать.
   Место обмена товаром пока не определено. Последние детали будут известны заранее только двум главным участникам сделки...
   Картели выбрали порт Буэнавентуры на западном побережье Колумбии для отправки своего товара, и, исходя из прошлого опыта, можно предположить, что пунктом приема военной техники будет этот же порт...
   Хорошо вооруженные, хоть и плохо обученные, части колумбийской армии, оплачиваемые картелями, переправлены в район Буэнавентуры для прикрытия операции...
   Сто порожних армейских грузовиков ждут на портовых складах. Но когда Стрельски требует показать ему сделанные со спутника фотографии для подтверждения или опровержения этой информации, говорит он Берру, то натыкается на глухую стену. Боссы из Лэнгли заявляют, что у него нет необходимого допуска к секретным материалам.
   – Леонард, объясни мне, пожалуйста, что это еще там за чертов «Флагман» вмешался?
   У Берра голова шла кругом. По его представлениям, кодовое название «Флагманский корабль» было в Уайт-холле под двойным запретом. Все с ним связанное не только считалось внутренним делом «команды», но и квалифицировалось как «запретная зона», к которой не следовало подпускать американцев. Так что же, черт возьми, происходит, если Стрельски, американцу, отказывают в доступе к материалам «Флагманского корабля» магнаты «чистой разведки» из Лэнгли, что в американском штате Виргиния?
   – «Флагманский корабль» – всего лишь ограда, за которую нас не велено пускать, – через минуту объяснял Берр Гудхью, страшно кипятясь. – Если в Лэнгли могут об этом знать, почему же мы не можем? Да потому, что «Флагманский корабль» – это сам Даркер и его заокеанские дружки.
   Но Гудхью не заражался негодованием Берра. Он задумчиво рассматривал карты, чертил цветными карандашами маршруты, выверял их по компасу, выяснял время стоянок а формальности в порту. Обложившись трудами по морскому праву, он насел на крупного юриста, с которым учился в школе:
   – Брайан, слушай, ты знаешь хоть что-нибудь о запретах на море? – доносится до Берра его голос, гулко отдающийся в пустом коридоре. – Разумеется, я не собираюсь платить ваши дурацкие взносы. Я собираюсь пригласить тебя в клуб на скверный обед и украсть два часа твоего крайне заполненного времени во имя твоей страны. Как твоя жена уживается с тобой теперь, когда ты стал лордом? Ну, передавай ей мой привет, и встретимся в четверг ровно в час.
   «Широко шагаешь, Рекс, – думает он. – Потише. Мы еще далеко от цели».
* * *
   Имена, сказал Рук, имена и цифры. Джонатан приводил их в изобилии. Для несведущих его информация могла показаться тривиальной: имена и клички, списанные с карточек на обеденном столе, подслушанные отрывочные разговоры, увиденное мельком письмо на столе Роупера, короткие памятки шефа: кто, сколько, когда и как. По отдельности эти обрывочные данные сильно уступали сделанным скрытой камерой фотографиям Флинна, запечатлевшим спецназовских наемников, прибывающих в аэропорт Боготы, или отчетам Амато о тайных безобразиях Коркорана в притонах Нассау, от которых волосы вставали дыбом, или перехваченным финансовым документам, свидетельствующим о том, что десятки миллионов долларов вложены весьма респектабельными банками в связанные с Роупером компании в Кюрасао.
   Но в целом сообщения Джонатана складывались в такую разоблачающую картину, которая была почище всякого триллера. Берр, посидев над ними ночь, объявил, что у него морская болезнь. Гудхью, посидев две, заметил, что не удивился бы, если бы прочел, что его собственный банкир появился на Кристалле с чемоданом, набитым деньгами клиентов.
   Впечатляли не столько щупальца осьминога, сколько его способность проникать в чтимые всеми святилища. Замешанными оказались такие структуры, которые даже Берр считал до сих пор вне подозрений, самые, казалось бы, безупречные люди.
   Гудхью казалось, что блеск и слава Англии меркнут у него на глазах. По дороге домой он останавливался и смотрел на полицейскую машину, задаваясь вопросом, насколько правдоподобны байки газетчиков о коррупции и насилии в полиции. В клубе он, заметив знакомого банкира или биржевого маклера, вместо того чтобы приветливо махнуть ему рукой, как три месяца назад, наблюдал за ним исподлобья, мысленно спрашивая: «И ты такой же? Ты тоже? Один из них?»
   – Я сделаю ход конем, – объявил он, изменив своей обычной сдержанности, на одном из ночных заседаний триумвирата. – Я решил. Созову комитет. Мобилизую для начала Министерство иностранных дел. Они всегда готовы сразиться с силами Даркера. Мерридью поддержит, и к нему прислушаются. Я уверен.
   – Почему это он поддержит? – с сомнением спросил Берр.
   – А почему нет?
   – Брат Мерридью – большой человек в «Джейсон-Уорхоул», насколько я припоминаю, Рекс, – возразил Берр. – А «Джейсон» на прошлой неделе приобрела пятьсот облигаций компании с Кюрасао, каждая по полмиллиона.
* * *
   – Прости меня, старина, – прошептал Гарри как бы из глубины того мрака, который, казалось, окружал его со всех сторон.
   – За что, Гарри? – ласково спросил Гудхью.
   Затравленные глаза Пэлфрея смотрели мимо Гудхью на дверь. Они сидели в пивнушке, выбранной Пэлфреем в северной части Лондона, неподалеку от домика Гудхью в Кентиш-Таун.
   – За то, что запаниковал. Позвонил тебе в офис. Всполошил. Как ты так быстро добрался?
   – На велосипеде, конечно. Что случилось, Гарри? Ты выглядишь так, словно встретил привидение. Надеюсь, они не угрожали твоей жизни?
   – На велосипеде, – прошептал Пэлфрей, глотнув виски и тут же вытерев рот платком, как бы уничтожая следы преступления. – На велосипеде – это лучшее, что можно придумать. Пешим не догонишь, а на машине нужно объезжать квартал кругом. Пойдем в другую комнату? Где больше шума.
   Они устроились в биллиардной, где музыкальный автомат заглушал их разговор. Два мускулистых, стриженных ежиком мальчика играли на биллиарде. Пэлфрей и Гудхью сидели рядом на деревянной скамье.
   Пэлфрей чиркнул спичкой и не без труда прикурил.
   – Ситуация накаляется, – пробормотал он чуть слышно. – Берр подошел слишком близко. Я предупреждал их, но они не слушали. Пришла пора играть без перчаток.
   – Ты предупреждалих, Гарри? – переспросил Гудхью, как всегда потрясенный сложностью системы предательства Пэлфрея. – Кого ты предупреждал? Не Даркера ли? Не хочешь ли ты сказать, что предупреждал Даркера, а?
   – Приходится, старина, действовать на два фронта. – Пэлфрей наморщил нос, нервно озираясь по сторонам. – Единственный способ выжить. Приходится, чтобы тебе продолжали доверять. И здесь и там. – Он улыбнулся как безумный. – Прослушивают мой телефон, – объяснил Пэлфрей, показывая на ухо.
   – Кто?
   – Джеффри. Люди Джеффри. «Морячки». «Флагманцы».
   – Откуда ты знаешь?
   – Узнать это невозможно. Никто не может. В наше время. Если только устройство допотопное. Или если это делает полиция со своими медвежьими манерами. Иначе никак невозможно. – Он выпил, покачав головой. – Это уж чересчур, Рекс. Переходит границы. – Он опять выпил маленькими глотками. Пробормотал «твое здоровье», хотя уже говорил это. – Мне намекают. Секретарши. Старые приятели из юридического отдела. Видишь ли, они не говорят. Говорить не нужно. Нет. «Извини, Гарри, мой босс прослушивает твой телефон». Только намеки. – У стола двое мотоциклистов в кожаных куртках молча начали партию. – Давай пойдем куда-нибудь отсюда?
   Траттория напротив кинотеатра была пуста. Время шесть тридцать. Официант-итальянец поглядел на них с презрением.
   – Они еще и квартиру мою обыскали, – хихикнул Гарри, словно рассказывая непристойный анекдот. – Ничего не свистнули. Мой хозяин сказал мне. Два моих кореша. Сказали, я им дал ключ.
   – А ты давал?
   – Нет.
   – А кому-нибудь другому?
   – Сам знаешь. Девочки, и прочее. Большинство возвращает.
   – Значит, я был прав. Они угрожали тебе. – Гудхью заказал пару порций спагетти и бутылочку «Кьянти». Официант скорчил рожу и крикнул тем, кто был на кухне. Пэлфреем владел невыразимый страх, подобный ледяному ветру, от которого подгибаются колени и спирает дыхание.
   – Тяжело вот так открываться, Рекс, – сказал Пэлфрей извиняющимся голосом. – Привычка – вторая натура. Зубную пасту не затолкаешь снова в тюбик. Проблема. – Он нагнулся к стакану и потянул в себя вино, чтобы оно не перелилось через край. – Нужна помощь. Извини.
   Как это часто бывало в разговорах с Пэлфреем, Гудхью казалось, что он слышит испорченную запись, в которой понятны лишь отдельные слова.
   – Не могу ничего обещать тебе, Гарри. Ты это знаешь. В жизни подачек не бывает. Все нужно заработать. Я так считаю. Думаю, ты тоже.
   – Да, но у тебя характер, – возразил Гарри.
   – А у тебя осведомленность, – отрезал Гудхью.
   Глаза Пэлфрея широко распахнулись.
   – И Даркер так же сказал! Ух! Слишком большая осведомленность. Опасная осведомленность. Это мое несчастье! Ты сразил меня, Рекс. Черт ясновидящий.
   – Итак, ты говорил с Джеффри Даркером. О чем?
   – Ну, скорее, он говорил со мной. Я только слушал.
   – Когда?
   – Вчера. Нет, в пятницу. Пришел ко мне в кабинет. Без десяти час. Я как раз надевал плащ. «Где ты обедаешь?» Я подумал, что он собирается пригласить меня, и говорю: «Меня вроде бы ждут в клубе, но я могу и отменить». А он: «Хорошо. Отмени». И я отменил. Потом мы говорили. В обеденный перерыв. В моем кабинете. Никого не было. Не было даже стаканчика «Перье» или печенья всухомятку. Зато хорошая торговля. Джеффри всегда хорошо торгуется. – Он опять ухмыльнулся.
   – И он сказал? – настаивал Гудхью.
   – Он сказал, – Пэлфрей глубоко вздохнул, как будто собирался нырнуть, – он сказал, что пора хорошим людям прийти на помощь партии. Сказал, что братишки хотят явного участия в «Пиявке». Они могут взять на себя американскую уголовную полицию, но рассчитывают, что нашу мы попридержим сами. Хотел убедиться, что я на корабле.
   – А ты сказал?
   – Да. На сто процентов. Да, я на корабле. Разве нет? – Он внезапно завелся. – А ты хотел бы, чтобы я послал его подальше? Боже!
   – Конечно, нет, Гарри. Ты должен поступать, как для тебя лучше. Я понимаю это. Итак, ты сказал, что ты на корабле, и что он на это?
   Пэлфрей снова впал в агрессивную угрюмость.
   – Ему нужна юридическая оценка соглашения Ривер-Хауз с агентством Берра по разграничению сфер влияния до среды, до 5 часов дня. Соглашение, которое я для тебя готовил. Я взялся сделать это.
   – И?
   – И все. В пятницу в пять часов – последний срок. Команда «Флагманского корабля» устроит встречу на следующее утро. Ему нужно будет время, чтобы вначале изучить мой отчет. Я сказал, нет проблем.
   Он резко оборвал на высокой ноте, подняв брови. Гудхью выдержал паузу. Когда так делал его сын, это значило, что он что-то скрывает. Гудхью заподозрил Пэлфрея в том же.
   – Это все?
   – А почему бы и нет?
   – Даркер остался доволен тобой?
   – Если честно, то очень.
   – Почему? Гарри, ты же согласился только выполнить распоряжения. С чего бы ему быть довольным? Может быть, ты еще что-нибудь обещал ему сделать? – У Гудхью было странное чувство, что его собеседник ждет, когда на него посильнее надавят. – Тогда, может быть, ты что-то ему сказал? – предположил он с улыбкой, чтобы облегчить признание.
   Пэлфрей страдальчески ухмыльнулся.
   – Но, Гарри, что ты мог сообщить Даркеру, о чем тот не знал?
   Пэлфрей отчаянно боролся с собой. Казалось, он снова и снова разбегается для прыжка, решив во что бы то ни стало взять наконец барьер.
   – Ты сказал ему обо мне!– предположил Гудхью. – Ты не мог этого сделать. Это было бы самоубийство. Сказал или нет?
   Пэлфрей неистово замотал головой.
   – Никогда, – прошептал он. – Слово друга, Рекс. Мне бы это и в голову не пришло.
   – Тогда что же?
   – Просто теория, Рекс. Предположение – вот и все. Гипотеза. Теория вероятности. Никаких тайн, ничего плохого. Просто теории. Бесполезные теории. Легкая болтовня. Для времяпрепровождения. Он в моем кабинете, в обеденное время. Уставился на меня. Должен же я был что-тоему говорить.
   – Теории, основанные на чем?
   – На представлении, которое я готовил для тебя. О том, как притянуть Роупера к уголовной ответственности, опираясь на английские законы. Я работал над ним в твоем кабинете, помнишь?
   – Конечно, помню. В чем же состоит твоя теория?
   – Идею мне подало секретное приложение, подготовленное американскими полицейскими в Майами. Перечень собранных улик. Там этот Стрельски, да? Первая партия товара, отправленная Роупером картелям. Детали сделки. Все сверхтайно, сверхсекретно. Только для твоих глаз и глаз Берра.
   – И конечно же твоих, Гарри, – подсказал Гудхью и отпрянул от него в предчувствии недоброго признания.
   – Понимаешь, я сыграл в игру, в которую невозможно не сыграть, когда читаешь подобный отчет. Все мы так поступаем, так ведь? По-другому нельзя. Естественное любопытство. Мозги сами собой работают... вычисляя стукача. Все эти записи длинных бесед, когда три парня в комнате. Иногда два. Где бы они ни находились, всегда среди них этот надежный наушник, который их закладывает. Я понимаю, конечно, что современная техника – что кошачьи усы, но не до такой же степени.
   – И ты вычислил этого стукача?
   У Пэлфрея был очень гордый вид, как у человека, набравшегося наконец мужества и выполнившего свою задачу на этот день.
   – И ты сказал Даркеру, кого ты вычислил, – продолжил Гудхью.
   – Грека. С картелями запанибрата, но стоит им отвернуться, как он тут же выдает их американской полиции. Апостол. Адвокат – ну прямо как я.
* * *
   Узнав в ту же ночь от Гудхью о допущенной Пэлфреем неосторожности, Берр оказался перед дилеммой, которой больше всего боится всякий, на ком лежит ответственность за агента.
   Первые его действия были, как всегда, импульсивны. Он составил срочное персональное донесение Стрельски в Майами, в котором сообщил, что у него есть все основания полагать, что «враждебные силы в „чистой разведке“ знают теперь о твоем брате Майкле». Из уважения к лексикону американских собратьев он заменил «знают» на «осведомлены» и послал донесение. Берр не написал, что утечка идет от англичан: Стрельски мог догадаться об этом сам. Выполнив свой долг перед Стрельски, потомок йоркширских ткачей уселся в своей мансарде и сквозь застекленную крышу принялся созерцать оранжевое небо над Уайт-холлом. Миновали те времена, когда Берр изводился в ожидании известия, любого известия от своего агента. Теперь он должен был решить, вытаскивать агента или, наплевав на риск, продолжать операцию. В глубокой задумчивости он прошел через длинный коридор и сел, держа руки в карманах, на батарею отопления в комнате Гудхью под воркотню голубей на парапете.
   – Предположим наихудшее? – предложил Гудхью.
   – Самое худшее – они просветят Апо, и тот расскажет, что мы велели ему дискредитировать Коркорана как подписчика документов, – сказал Берр. – Тогда они будут метить в моего мальчика, который подписывает теперь.
   – По этому сценарию кто такие «они», Леонард?
   Берр пожал плечами.
   – Клиенты Апо. Или ребята из «чистой разведки».
   – Но, Господи Боже, Леонард, «чистая разведка» на нашей стороне. Между нами есть разногласия, но они не будут подвергать опасности нашего информатора только из-за торфяной войны между...
   – Будут, Рекс, – мягко сказал Берр. – Видишь ли, они такие. Именно этим они и занимаются.
* * *
   Берр опять сидел в одиночестве в своей комнате, обдумывая свое решение. У настольной зеленой лампы картежника. Под застекленной крышей йоркширского ткача с обзором звездного неба.
   "Роупер. Еще недели две, и я достану тебя. Я буду знать, какой корабль, я буду знать имена, и числа, и маршруты. У меня будут такие компроматы, что никакие твои привилегии, ни твои умные друзья, ни хитрая юридическая запутанность дела – ничто тебя не спасет.
   Джонатан. Мой лучший «солдатик». Единственный, кого я так и не сумел понять до конца. Я видел твое бесстрастное лицо, теперь слышу твой бесстрастный голос: «Да, большое спасибо, Леонард, – да, Коркоран подозревает меня, но, бедняга, не может определить, в чем именно... Джед? Ну она все еще в фаворе, насколько можно судить со стороны, но вообще они с Роупером такие бихевиористы, что очень трудно сказать, что там происходит внутри...»
   Бихевиористы, мрачно подумал Берр. Господи. Сам ты бихевиорист. Вспомни свое поведение у Мама Лоу, например.
   Братишки ничего делать не будут, – решил он в приливе оптимизма. – Опознанный агент – приобретенный агент. Даже если им удастся выйти на Джонатана, они будут сидеть и выжидать, что он предпримет.
   Братишки непременно начнут действовать, – подумал он, когда маятник качнулся в другую сторону. – Апостол – их жертвенный агнец. Если братишки захотят подлизаться к картелям, они подарят им Апостола. Если забеспокоятся, что мы подобрались слишком близко, то уберут Апостола и лишат нас осведомителя..."
   Сжимая подбородок, Берр глазел на стеклянную крышу, на осенний рассвет, розовеющий между рваными облаками.
   "Прекратить, – решил он. – Обеспечить безопасность Джонатану, изменить его внешность, дать другое имя, закрыть лавочку и идти домой.
   И всю жизнь потом мучиться вопросом, какой же из шести кораблей, зафрахтованных компанией «Айронбрэнд», перевозил оружие?
   И где происходит обмен товаром?
   И каким образом сотни, может быть, тысячи миллионов фунтов стерлингов бесследно исчезли в идеально отутюженных карманах анонимных владельцев?
   И как десятки тонн очищенного кокаина высшего качества приобретенных оптом по бросовой цене, затерялись где-то между западным побережьем Колумбии и свободной зоной Колон, чтобы появляться в разумно определенных количествах на печальных улицах Центральной Европы?
   А Джо Стрельски, а Пэт Флинн, а Амато и их команда? А все эти мили в седле? Все зазря? Отдать на блюдечке «чистой разведке»? Даже не всей разведке, а какому-нибудь зловещему братству внутри нее?"
   Зазвонил телефон, и Берр благодарно схватил трубку. Рук докладывал прямо из Кюрасао.
   – Самолет этого человека приземлился здесь час назад, – объявил он, следуя укоренившейся привычке не называть имен. – Среди прочих там был и наш друг.
   – Как он выглядит? – взволнованно спросил Берр.
   – Нормально. Шрамов я не заметил. Хороший костюм. Модные ботинки. Возле него были топтуны, но его стиль от этого не изменился. Я бы сказал, в прекрасном состоянии. Ты просил позвонить, Леонард.
   Берр обвел взглядом карты и схемы морских путей. Аэрофотографии дорог в джунглях с красными кружочками. Стопки папок на старом столе. Он вспомнил долгие месяцы работы, повисшей теперь на волоске.
   – Продолжаем операцию, – сказал он в трубку.
   На следующий день он вылетел в Майами.

21

   Дружба между Джонатаном и Роупером, которая, как теперь понял Джонатан, несколько недель пускала ростки на Кристалле, расцвела пышным цветом, едва самолет Роупера оставил за собой международный аэропорт Нассау. Можно было подумать, что они только и ждали этого момента совместного освобождения, чтобы излить друг другу теплые чувства.
   – Господи, – закричал Роупер, радостно отстегивая ремень. – Женщины! Бесконечные вопросы! Дети! Томас, как хорошо, что ты здесь. Мэгс, дорогая, принеси нам по чашечке кофе. Для шампанского слишком рано. Кофе, Томас?
   – Неплохо бы, – вежливо отозвался бывший гостиничный служащий. И с обаятельной улыбкой добавил: – После вчерашнего представления Корки я могу выпить много.
   – Что за чушь он нес, якобы у тебя есть «роллер»?
   – Понятия не имею. Может быть, решил, что я собираюсь украсть твой.
   – Какой осел. Садись сюда. Не болтайся в проходе. Рогалики, Мэгс? Красное желе?
   Мэг – стюардесса из Теннесси.
   – Мистер Роупер, когда это я забывала рогалики?
   – Кофе, горячие рогалики, булочки, желе, все что можно. Бывает у тебя иногда такое чувство, Томас? Свободы?Нет ни детей, ни животных, ни слуг, ни инвесторов, ни гостей, ни любопытных женщин. Возвращение в свой мир. Свобода передвижения.Женщины, если им позволить, это просто ярмо у тебя на шее. Ты счастлива, Мэгс, зайчик?
   – Конечно, мистер Роупер.
   – Где сок? Ты забыла сок. Как обычно. Отставка, Мэгс. Ты уволена. Уходи прямо сейчас. Прыгай.
   Мэг невозмутимо протянула два подноса с завтраком потом принесла свежий апельсиновый сок, и кофе, и горячие рогалики, и красное желе. Мэг – сорокалетняя женщина с волосками над губой, несколько потрепанная, но и сейчас привлекательная.
   – Знаете что, Томас, – сказала она. – Он всегдатак себя ведет со мной. Как будто ему сперва надо распсиховаться, прежде чем заработать очередной миллион. А я должна готовить красное желе. Я сижу дома и делаю ему желе. Это все, чем я занимаюсь, покуда мы никуда не летим. Мистер Роупер не признает никакого другого желе, только моего приготовления.
   Роупер расхохотался.
   – Очередной миллион?Что ты мелешь, женщина? Миллиона не хватит на смазку этого самолета. Лучшее в мире красное желе. Единственная причина, почему ты еще здесь. – Он смял булочку в кулаке. – Красиво жить – наша обязанность. Главная. Красивая жизнь – лучший реванш. Кто это сказал?
   – Кто бы ни сказал, сказал удивительно верно, – мягко заметил Джонатан.
   – Подними планку, пусть каждый старается перепрыгнуть. Только так. Оберни деньги – перевернешь мир. Ты работал в хороших отелях, Томас, и знаешь, что к чему. Желе перестояло, Мэгс. Уже бродит. Правда, Томас?
   – Напротив, за такое желе можно и умереть, – твердо ответил Джонатан, подмигнув Мэг.
   Все засмеялись. Шеф в хорошем настроении. Джонатан тоже. Вдруг оказалось, что у них все общее, включая Джед. Громады облаков обведены золотой каймой, солнечный свет течет в самолет. Они могли бы вместе лететь в рай. Тэбби сидит на хвосте. Фриски расположился впереди, у кабины пилотов. Двое Макдэнби в середине салона постукивают по клавишам компьютеров.
   – Женщины задают слишком много вопросов, правда, Мэгс?
   – Только не я, мистер Роупер. Никогда.
   – Помнишь, какая у меня была наставница? Мне шестнадцать, а этой шлюхе тридцать, помнишь?
   – Конечно, помню, мистер Роупер. Она преподала вам первый жизненный урок.
   – Нервы, видишь ли. Девственность. – Они сидели бок о бок и могли исповедоваться, не глядя друг другу в глаза. – Не у нее, у меня. – Опять смех. – Я не знал, как к ней подступиться и прикинулся этаким серьезным студентиком. Решил, что у нее обязательно должны быть проблемы. «Бедняжка, как же вы дошли до жизни такой?» Думал, что она расскажет мне, что у ее старого отца было только сто долларов, ее мамаша удрала с водопроводчиком, а ей, малышке, было тогда всего двенадцать. Смотрит на меня. Взгляд отнюдь не приветливый. «Как тебя зовут?» – спрашивает. Маленький стаффордширский терьер. Вислозадый. От силы пять футов. «Я Дикки», – сказал я. «Теперь слушай меня, Дикки, – это она мне, – ты можешь трахнуть мое тело, и это будет стоить тебе пятерку. Но ты не можешь трахнуть мою душу, потому что она принадлежит только мне!» Я никогда не забывал этого, а, Мэгс? Чудесная женщина! Надо было жениться на ней. Не на Мэгс. На шлюхе. – И опять подтолкнул Джонатана плечом. – Хочешь знать, в чем суть?