Страница:
И вот, еще в самом начале Освобождения, когда все еще только начиналось, в нашем городе был устроен спонтанный праздник. И мы танцевали прямо на улицах. И на одной из улиц я встретила прекрасную девушку. Она тоже танцевала и всех вовлекала в свой танец. И я влюбилась в нее...
Сати умолкла.
Пока что рассказывать ей было довольно легко. Но за тот предел она никогда не переступала в разговоре с кем бы то ни было. Об этом она могла говорить только сама с собой, только в полной тишине, перед сном. И в этом месте своей биографии всегда ставила точку. У нее до боли стиснуло горло.
— Я знаю, у вас это считается не правильным, невозможным, — с трудом выговорила она. Несколько неуверенно он ответил:
— Только потому, что подобные союзы не приводят к рождению детей... И Комитет моральной гигиены считает, что...
— Да, я знаю, — перебила его Сати. — Отцы-основатели юнизма тоже так считали. И утверждали, что бог создал женщин, дабы они служили сосудом для мужского семени. Но после Освобождения мы уже не обязаны были скрываться из страха быть сосланными в исправительные колонии.
У нас ведь тоже существовали лагеря, подобные тем, куда вы ссылаете своих мазов. — Она смотрела на него с вызовом.
Однако он вызова не принял. Он согласно кивнул и стал ждать продолжения рассказа.
И Сати не смогла, рассказывая ему о себе, ни обойти эту тему, ни отказаться от честного разговора о ней. Нет, она решила говорить обо всем прямо; в том числе и об этом. Она непременно должна была рассказать это ему.
— Мы прожили вместе два года, — сказала она так тихо, что Яра даже чуть повернулся к ней, чтобы лучше слышать. — Она была очень красивая, гораздо красивее меня и гораздо умнее. И добрее. И она так замечательно смеялась! Иногда она смеялась даже во сне. Ее звали Пао.
Стоило Сати произнести это имя, и к глазам подступили слезы, но она их сдержала.
— Я была на два года старше, и она не сумела меня догнать, хотя и очень старалась. Чтобы не расставаться с нею, я специально осталась еще на год в Ванкувере. А потом мне пришлось уехать на подготовку в Экуменический центр в Чили. Это очень далеко от Ванкувера, на другом континенте, в Южном полушарии. Пао собиралась присоединиться ко мне через год, как только закончит университет. Мы хотели дальше учиться вместе, а потом составить настоящую команду Наблюдателей и отправиться на другие планеты. Мы обе много плакали, когда мне пришлось уехать в Чили, но разлука оказалось совсем не такой уж страшной, как нам обеим казалось. И время, если честно, пролетело достаточно быстро, потому что мы постоянно разговаривали друг с другом по телефону и с помощью Интернета и знали, что зимой непременно увидимся, а потом наступит весна, и она приедет ко мне, и мы будем вместе всегда. Мы действительно были неразлучны. Как мазы. Двое, которые на самом деле одно целое. Это было такое счастье – скучать по ней, потому что она у меня была! Да, она у меня была, и по ней можно было скучать, и можно было радоваться встречам с нею... И она говорила мне, что чувствует то же самое. Она говорила даже, что, когда я приезжаю, ей не хватает этого ощущения – возможности скучать по мне...
Сати давно уже плакала, но это не мешало ей говорить; слезы лились легко и обильно. Она лишь машинально сморкалась и вытирала глаза.
— На каникулы я прилетела в Ванкувер. В Чили стояло лето, а там была зима. И мы... мы обнимались, целовались, вместе готовили обед, потом отправились к моим родителям, затем к родителям Пао... И подолгу гуляли в парке, где росли большие, старые деревья. И все время шел дождь. Там вообще часто идут дожди. Я очень люблю дождь.
Слезы у нее высохли.
— Как-то раз Пао отправилась в библиотеку, которая находилась в центре города, чтобы что-то там посмотреть для экзамена, который предстоял ей сразу после каникул. Я собиралась пойти с нею вместе, но простудилась, и она сказала: "Оставайся-ка ты дома в такой дождь, иначе вся вымокнешь, и что я с тобой тогда буду делать?" Честно говоря, я действительно чувствовала себя неважно, и мне самой хотелось просто поваляться, ничего не делая. Так что я осталась дома и уснула.
А в это время, как назло, случилась очередная вспышка Священной Войны. Внутри той секты существовала одна группировка – они называли себя "Очистителями Земли", – члены которой считали, что Далзул и Экумена – это слуги дьявола и должны быть уничтожены. Многие из этих людей служили прежде в вооруженных силах юнистов. И у них в распоряжении было довольно много оружия, которое они в свое время успели припрятать. Так что они довольно часто совершали вооруженные налеты на экуменические подготовительные центры.
Сати слышала, как звучит ее голос: он был таким же ровным и бесцветным, каким только что был у Яры.
— Они использовали даже беспилотные самолеты-бомбардировщики, которыми можно управлять на расстоянии. И посылали их издалека, например из Дакоты. Эти самолеты они прятали в особых шахтах под землей, а потом всего лишь нажимали на кнопку, и эти самолеты сбрасывали бомбы на мирные города. В тот раз они разбомбили наш колледж, городскую библиотеку, многие жилые дома в центре... Погибли тысячи людей. Подобные вещи постоянно случались в период Священных Войн. Пао просто оказалась одной из многих. Многих погибших. Просто еще одна девушка, еще один невинный человек, попавший под бомбы. И меня рядом с нею не было! Я только слышала рев бомбардировщиков...
Горло опять стиснула болезненная судорога, но так было всегда, стоило ей вспомнить тот день. И так будет всегда. И никуда ей от этого не деться. Некоторое время она не могла произнести больше ни слова.
— Ваши родители погибли? — тихо спросил Яра. Сати была тронута этим вопросом. Благодаря ему она вновь оказалась в той временной точке, где уже способна была отвечать.
— Нет, — сказала она. — У них все обошлось. Я потом к ним и переехала. А потом снова улетела в Чили.
Они еще немного посидели в молчании. В глубокой тиши этой Горы, в этих пещерах, полных жизни. Сати чувствовала себя смертельно усталой, выпотрошенной. По землистому цвету лица Яры и по его судорожно стиснутым рукам было заметно, что он тоже очень устал и измучен болью в позвоночнике, непрерывно терзавшей его. На сей раз молчание, которое хранили оба, казалось Сати после всего сказанного вполне заслуженной благодатью.
Прошло немало времени, прежде чем снаружи послышались голоса людей и Сати вынырнула наконец из своих раздумий.
Она различила среди прочих голосов голос Одиедина, и он действительно вскоре окликнул раненого, не заходя в палатку:
— Яра, ты как там?
— Входи, входи, — сказал Яра, и Сати откинула полог.
— Ax! — Одиедин, казалось, был немного удивлен. В слабом свете фонаря его темное лицо с высокими скулами и внимательно глядящими из-под густых бровей глазами казалось маской довольно симпатичного гоблина.
— Мы с Ярой беседовали, — пояснила Сати, выныривая из палатки и с наслаждением распрямляя спину.
— Вы уже закончили? А то нам нужно гимнастикой позаниматься. — И Одиедин опустился на колени, собираясь уже заползти в палатку.
— Он скоро сможет встать? — поспешно спросила у него Сати.
— Пользоваться костылями ему пока вредно... Да и трудно из-за поврежденного позвоночника, — как-то неопределенно ответил Одиедин. — И некоторые порванные мышцы и сухожилия тоже не успели восстановиться. Но мы над этим работаем.
И он исчез в палатке.
Сати уже пошла было прочь, однако вернулась и снова заглянула в палатку. Было бы ошибкой уйти, не сказав на прощанье ни слова после такого разговора!
— Завтра я опять приду, Яра, — сказала она. Он что-то тихо ответил, и она, опустив полог, немного постояла, оглядывая пещеру. В слабом отблеске света, сочившегося из-под соседних палаток, она лишь с огромным трудом различала на темной задней стене очертания Древа, лишь слабо поблескивали два-три маленьких самоцвета в его Листве.
В этой пещере был выход наружу; он находился недалеко от палатки Яры. Нужно было лишь пройти через небольшую пещерку и по короткому коридору выбраться наружу; к сожалению, выход представлял собой такую низкую арку, что приходилось ползти на четвереньках.
Но Сати все же направилась именно туда; выползла из пещеры и решила немного постоять на каменном выступе, сразу надев темные очки и ожидая, что в глаза ей ударит слепящее солнце. Но солнце, которое уже с середины дня скрывалось за плечом Силонг, теперь, видимо, почти село, и свет вокруг был мягкий, рассеянный с легким фиолетовым оттенком. За эти несколько часов успел выпасть пушистый снежок. Широкий полукруг горного амфитеатра казался сценой, когда на нее смотришь от задних кулис; белый снег был абсолютно девственным, ни одного следа до самых внешних границ амфитеатра. Здесь, под прикрытием Силонг, ветер совсем не чувствовался, но за пределами амфитеатра, метрах в ста от того места, где стояла Сати, порывы ветра то и дело вздымали снежную пелену, и она, не зная покоя и свиваясь в легкие белые вихри, парила над землей.
Сати только раз ходила туда, к дальней границе амфитеатра, кончавшейся отвесным утесом, чуть нависавшим над пропастью глубиной по крайней мере в милю. У Сати даже голова закружилась, когда она стояла на краю этого утеса, а ветер предательски подталкивал ее к краю.
А сейчас она бездумно любовалась непрерывной пляской снежинок, вздымаемых ветром, над той сумрачной пропастью, что отделяла Силонг от грозной Зубуам. Склоны Зубуам были видны неясно и казались бледными далекими тенями. Сати довольно долго простояла там, у входа в пещеры, глядя, как умирает свет дня.
***
Теперь она навещала Яру почти каждый день, завершив обследование очередной секции Библиотеки и поработав с теми мазами, которые составляли каталог. Оба, точно по уговору, никогда больше впрямую не касались того, о чем тогда рассказали друг другу, но чувствовалось, что именно это служит основой любой их беседы, темным прочным ее фундаментом.
Однажды Сати спросила, знает ли он, почему Корпорация решила вдруг удовлетворить просьбу экуменического Мобиля и позволила одному из его Наблюдателей выбраться за пределы территории, строго ограниченной в плане информации и столь же строго контролируемой в плане передвижения. "Это было испытание? — спросила она. — Или ловушка?"
Ему было нелегко преодолеть свойственную всем государственным чиновникам привычку защищать и приумножать свою власть благодаря доступу к некой "секретной" информации, хотя зачастую никакой секретности в этой информации и не было. Будучи Советником, он наверняка раньше неукоснительно соблюдал это правило и вряд ли смог бы нарушить его и теперь, если бы в детстве не имел столь тесного контакта с Толкователями, которые воспитали его буквально с пеленок. И теперь на лице Яры явственно отражалась мучительная внутренняя борьба, и Сати, видя это, уже начинала жалеть о заданном вопросе. Вынужденный лежать без движения, будучи пленником собственных увечий, пребывая в полной зависимости от своих извечных "врагов", Советник не имел здесь вообще никакой власти, сохраняя ее крохи разве что благодаря упрямому молчанию. Отказаться от этого, выпустить из рук последние – пусть иллюзорные – рычаги воздействия, набраться смелости и заговорить... Это означало бы для него полный отказ от той жизни, которую он вел прежде.
— Мой департамент не был поставлен в известность, — начал было он и умолк; потом начал снова. — Я полагаю, что была... — и опять умолк, но упрямо начал еще раз, с самого начала, прибегнув к привычному бюрократическому жаргону, как к спасительному средству:
— В правительственных учреждениях не раз имели место дискуссии, в том числе и на высшем уровне, относительно нашей внешней политики на ближайшие несколько лет. Поскольку аканский космический корабль в настоящее время направляется к планете Хейн и поскольку имеется информация о том, что, в соответствии с графиком, корабль из Экумены прибудет на Аку на будущий год, кое-кто в Совете предложил внести некоторое разнообразие в систему наших отношений с Экуменой, сделать их более свободными. Возможно, сказал тот докладчик, было бы даже выгодно приоткрыть для Наблюдателей некоторые двери в целях увеличения взаимного обмена информацией. Впрочем, очень многие участники дискуссии стояли на прежних позициях, утверждая, что контроль Корпорации над диссидентами все еще далек от идеального, так что вряд ли можно позволить себе несколько отпустить вожжи. Однако.., вскоре между обеими сторонами был достигнут некий компромисс...
Яра явно исчерпал весь запас обтекаемых и безличных конструкций, и Сати, быстро сделав в уме довольно грубый перевод сказанного им, спросила:
— Значит, этим компромиссом и явилось разрешение на мою поездку в горы? Значит, это все-таки проверка! А вам было предписано наблюдать за мной и сообщать куда следует, так?
— Нет, не так! — неожиданно пылко возразил Яра. — Я действительно попросил об этом. И мне было дано такое разрешение. Ведь сперва все считали, что когда вы увидите, в какой нищете и отсталости существуют эти рангма, то быстренько вернетесь в Довза-сити. Когда же вы решили надолго поселиться в Окзат-Озкате, члены Центрального Комитета просто растерялись, не зная, как теперь осуществлять контроль над вашей деятельностью, не нанося вам оскорбления. Предложения моего департамента были вновь отвергнуты, хотя я советовал просто отозвать вас в столицу. Даже мое непосредственное начальство не обращало внимания на мои донесения из Окзат-Озката. Мало того, это мне было велено вернуться в столицу! И там меня слушать тоже не пожелали. Им не хотелось верить, что мазы в провинции по-прежнему обладают огромным и вполне реальным авторитетом. Ведь в столице давно считают, что с Толкователями покончено!
Он говорил с такой страстью и болью, что Сати было ясно: его явно и давно терзают сложные и мучительные сомнения, и она просто не знала, что и как ему ответить.
Довольно долго оба молчали; и это было некое дружелюбное молчание: они просто слушали ту прозрачную гулкую тишину, что царила в пещерах.
— Вы были правы, когда говорили им это, — тихо сказала Сати, первой нарушая молчание.
Яра только головой замотал, нетерпеливо, исполненный презрения к самому себе и к тем, кто отдавал ему приказы. Но когда Сати уже собралась уходить, пообещав непременно заглянуть к нему завтра, он вдруг смущенно пробормотал:
— Спасибо вам, йоз Сати! — И "рабское" обращение "йоз" в его устах прозвучало, как самое искреннее признание собственного поражения и раскаяния.
После этого им стало гораздо легче говорить друг с другом. Яра просил ее рассказывать о Земле, но многое ему было все-таки очень трудно понять, и часто, хотя ей казалось, что он ее понял, он начинал возмущаться и протестовать, обвиняя ее в том, что она намеренно сгущает краски:
— Почему вы рассказываете мне только о плохом, только о разрушениях и жестокостях? Неужели на Терре действительно все было настолько отвратительно? Вы же ненавидите собственную родину!
— Нет, — спокойно возразила она и вдруг увидела перед собой, прямо за стеной палатки, знакомую излучину дороги на окраине деревни и красную придорожную пыль, в которой они так часто играли: она и Моти. И Моти показывал ей, как строить из земли и камешков домики, целые маленькие деревни, и сажал вокруг них множество цветов. Он был на целый год старше Сати. Воткнутые в землю цветы, конечно же, сразу увядали под жаркими лучами летнего солнца. Они сворачивали свои лепестки и поникали, ссыхаясь и постепенно превращаясь в шелковистую пыль, чтобы вернуться в ту темно-красную землю, из которой недавно появились на свет. — Нет, нет, — повторила Сати. — Моя планета так прекрасна, что не опишешь словами! И я очень люблю ее, Яра. Я просто пытаюсь убедить вас с помощью своих "пропагандистских историй" в том, что любому обществу свойственно ошибаться. Иногда жестоко. А потому вашему правительству, прежде чем во всем брать с нас пример, следовало бы сперва как следует разобраться, кто мы такие, какие мы. Разглядеть, что мы сотворили с собой и со своей планетой!
— Но это же вы прилетели сюда! И дали нам столько замечательных знаний!
— Да, я знаю. Когда-то жители планеты Хейн сделали то же самое для нас самих. И мы тоже старались во всем подражать хейнцам, стремились "догнать и перегнать" Хейн – буквально с самой первой минуты! Возможно, наш юнизм был всего лишь протестом против этого слепого подражания. Юнисты просто желали подтвердить наше "богоданное" право быть самими собой – то есть обладать иррациональным мышлением, порой проявляя и откровенную глупость, и жить, черт побери, своей собственной, а не чьей-то чужой жизнью!
Яра некоторое время обдумывал ее слова.
— Но нам же нужно многому научиться! — не слишком уверенно возразил он. — Вы ведь говорили, что Экумена считает неправильным скрывать от других какие бы то ни было знания.
— Говорила. Но историки специально изучают те способы, которыми следует пользоваться при передаче знаний, чтобы это были действительно ЗНАНИЯ, а не разрозненные сведения о том и о сем, порою даже просто друг с другом не сочетающиеся. Знаете, Яра, есть одна хорошая хейнская притча о зеркале. В ней говорится, что если стекло в зеркале целое, то в нем может отразиться весь мир, но если зеркало разобьется, то любой его осколок, в котором к тому же отражается лишь малая часть окружающего мира, его отдельные фрагменты, может сильно поранить руку, которая его держит. То, что Терра дала Аке, – это всего лишь осколок такого зеркала.
— Возможно, именно поэтому наше правительство и отослало тогда ее послов...
— Каких послов?
— Тех, что прилетели на втором корабле.
— На ВТОРОМ? — Сати была ошеломлена и озадачена. — Но ведь до меня с Терры прилетал только один корабль!
И тут она вдруг вспомнила свой последний долгий разговор с Тонгом Овом. Он тогда спросил ее, не считает ли она, что Отцы-основатели могли самостоятельно, ничего не сообщая Экумене, послать своих миссионеров на Аку.
— Расскажите мне об этом, Яра! Я ничего не знаю о ВТОРОМ корабле с Терры!
Она заметила, что он даже чуть отпрянул, настолько, видимо, ему неприятно было отвечать на этот вопрос. И он явно ей не поверил! Он даже не сумел подавить своей мгновенно возникшей неприязни! К тому же, как догадывалась Сати, эта информация держалась в строжайшей тайне и ею владели лишь высшие эшелоны власти; она явно не являлась частью официальной истории Корпоративного государства. Хотя, продолжала размышлять она, аканское правительство было практически уверено, что посланцам Экумены все это известно.
— Значит, сюда прилетал с Терры второй корабль и был отослан назад? — спросила она уже более спокойным тоном.
— Видимо, да.
Сати, глядя на неподвижно застывший профиль Яры, отчаянно молила про себя: ну, пожалуйста, не надо сейчас играть роль истинного бюрократа, честного служаки, который даже под угрозой смерти не выдаст государственную тайну, а стиснет зубы и будет молчать! Но вслух она ничего этого не сказала. И он, помолчав, заговорил сам:
— Видите ли, существовали подробные записи... Мне их, разумеется, никогда не показывали, но они существуют, это точно.
— А что вам самому известно об этом корабле с Терры? Это вы можете мне сказать? Он немного подумал.
— Первый корабль прилетел в год Редана Тридцатого. Семьдесят два года назад. Он приземлился на восточном побережье недалеко от Абазу. На борту у него было восемнадцать мужчин и женщин. — Он быстро глянул в ее сторону, как бы проверяя, точно ли он называет эти цифры, и она кивнула. — Там, на востоке, все еще были сильны местные власти, и инопланетянам разрешалось ходить куда вздумается. Они сообщили, что хотят как можно больше узнать о нашей планете, и пригласили нас присоединиться к мирам Экумены. Они охотно отвечали на любые вопросы аканцев о Терре и других планетах, но предупредили, что прилетели сюда скорее не как рассказчики, а как слушатели. Как йозы, не как мазы. Они прожили здесь пять лет. А потом за ними прилетел другой корабль, на борту которого имелся ансибль, и с его помощью они послали на Терру пространное толкование всего, что успели здесь узнать. — Яра снова посмотрел на нее.
— Большая часть этого замечательного толкования пропала при пересылке, — сказала Сати.
— А эти люди вернулись на Терру?
— Не знаю. Я улетела оттуда шестьдесят земных лет назад, теперь уже шестьдесят один... Если они вернулись при правлении юнистов или в период Священных Войн, то их, вполне возможно, заставили молчать или упрятали в тюрьму, а может, расстреляли... Но ведь вы сказали, что был и второй корабль?
— Да.
— Дело в том, — Сати очень хотелось, чтобы он ее понял и поверил ей, — что тот первый корабль был послан на средства Экумены. Но больше Экумена средств на такие экспедиции Терре не выделяла, потому что как раз в этот период к власти пришли юнисты, которые свели контакты с Экуменой до предельного минимума. Они один за другим закрывали космопорты и экуменические учебные центры, угрожали инопланетянам высылкой, позволяли террористам уродовать их технику и средства связи – и даже подстрекали их на это! – делая представителей Экумены зачастую совершенно беспомощными. Так что, если на Аку прилетал с Терры какой-то второй корабль, значит, его послали юнисты. Но я никогда ничего об этом даже не слышала. Хотя, конечно, от простых людей юнисты постарались это скрыть.
Он кивнул с явным пониманием и сказал:
— Второй корабль прилетел через два года после отлета первого. У него на борту было пятьдесят человек во главе с каким-то начальником, а может, их верховным мазом, имя которого было Фоддердон. Этот корабль приземлился в стране довза, к югу от столицы. Прилетевшие на нем люди сразу же вышли на связь с представителями Корпорации и сообщили, что Терра готова передать Аке любые свои знания. И они действительно передали нам самую разнообразную информацию, главным образом технологическую. Они научили нас новым способам производства, научили преодолевать косность и невежество масс, полностью изменили наше мышление – словом, научили нас всему, чему мы могли у них научиться! И они привезли с собой множество всяких схем, чертежей и проектов, множество всяких полезных книг, а также несколько великих теоретиков и экспериментаторов, которые показали бы нам, как наладить производство различной техники. У них на корабле тоже имелся ансибль, так что в случае необходимости можно было сразу же получить нужную информацию с Терры...
— Дети возле огромного ящика с игрушками! — прошептала Сати.
— Тогда все вокруг сразу переменилось. И невероятно укрепилась власть Корпорации. Мы сделали свой первый шаг в Марше к звездам. А потом... Я не знаю, что произошло. Нам сказали только, что этот Фоддердон и другие сперва давали нам информацию совершенно бесплатно, но потом вдруг стали ее придерживать и требовать за нее непомерно высокую цену.
— Могу себе представить, какова была эта цена! — сказала Сати.
Он вопросительно посмотрел на нее.
— Они хотели получить бессмертную часть вашего "я", — сказала она. В аканских языках не было слова "душа". Яра ждал, пока она объяснит подробнее. — Я думаю, Фоддердон сказал примерно следующее: "Вы должны уверовать. Уверовать в Единого бога. Уверовать, что только я, отец Джон, являюсь здесь Его единственным представителем, Его гонцом. Его гласом. Истинно только то, что говорит вам Он моими устами. Повинуясь богу и мне, вы сумеете раскрыть любые тайны, отворить любые двери в чудесную страну знаний. Но цена за такое Толкование будет высока. Ибо эти знания за деньги не купишь!"
Яра, на лице которого были написаны мучительные сомнения, неуверенно кивнул и задумался. После долгого молчания он сказал:
— Фоддердон действительно заявил тогда, что Исполнительному Совету так или иначе придется следовать его указаниям. Вот почему я и назвал его верховным мазом.
— Правильно. Им он и был.
— Я не знаю насчет остальных... Нам сказали, что среди них возникли разногласия, некоторые высказывались против намерений Фоддердона, и в результате правительство Аки решило отослать корабль назад, на Терру. Однако.., я не уверен, что все случилось именно так. — Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и подолгу обдумывал каждое слово. — Я знал одного инженера в Новой Альюне, который работал на "Аке Один". — Яра имел в виду межпланетный корабль, гордость Корпорации, который в данный момент находился в пути от Аки к Хейну. — Он говорил, что в качестве образца был использован корабль с Терры... Может быть, правда, он имел в виду всякие планы, чертежи и тому подобное, но было похоже, что он сам не раз бывал на том корабле. Мы тогда с ним здорово выпили... И я не уверен...
Те пятьдесят космических конкистадоров, пятьдесят миссионеров-юнистов, по всей видимости, сгинули в трудовых лагерях Корпорации. Сати понимала теперь, кто предал народ довза и как затем довза вынуждены были предать все население Аки!
Эта история горькой печалью легла ей на сердце. Все старые ошибки без конца повторяются снова и снова! Она тяжко вздохнула.
— Итак, не имея возможности отличить легатов юнизма от посланцев Экумены, вы с тех пор питаете к инопланетянам недоверие... Видите ли, Яра, я считаю, что ваше правительство поступило правильно, отказавшись от той сделки, которую предлагал отец Джон. Впрочем, я не исключаю и того, что для них это была просто форма борьбы за власть. Гораздо труднее понять, что для вас даже знания должны иметь и до сих пор имеют вполне определенную цену.
Сати умолкла.
Пока что рассказывать ей было довольно легко. Но за тот предел она никогда не переступала в разговоре с кем бы то ни было. Об этом она могла говорить только сама с собой, только в полной тишине, перед сном. И в этом месте своей биографии всегда ставила точку. У нее до боли стиснуло горло.
— Я знаю, у вас это считается не правильным, невозможным, — с трудом выговорила она. Несколько неуверенно он ответил:
— Только потому, что подобные союзы не приводят к рождению детей... И Комитет моральной гигиены считает, что...
— Да, я знаю, — перебила его Сати. — Отцы-основатели юнизма тоже так считали. И утверждали, что бог создал женщин, дабы они служили сосудом для мужского семени. Но после Освобождения мы уже не обязаны были скрываться из страха быть сосланными в исправительные колонии.
У нас ведь тоже существовали лагеря, подобные тем, куда вы ссылаете своих мазов. — Она смотрела на него с вызовом.
Однако он вызова не принял. Он согласно кивнул и стал ждать продолжения рассказа.
И Сати не смогла, рассказывая ему о себе, ни обойти эту тему, ни отказаться от честного разговора о ней. Нет, она решила говорить обо всем прямо; в том числе и об этом. Она непременно должна была рассказать это ему.
— Мы прожили вместе два года, — сказала она так тихо, что Яра даже чуть повернулся к ней, чтобы лучше слышать. — Она была очень красивая, гораздо красивее меня и гораздо умнее. И добрее. И она так замечательно смеялась! Иногда она смеялась даже во сне. Ее звали Пао.
Стоило Сати произнести это имя, и к глазам подступили слезы, но она их сдержала.
— Я была на два года старше, и она не сумела меня догнать, хотя и очень старалась. Чтобы не расставаться с нею, я специально осталась еще на год в Ванкувере. А потом мне пришлось уехать на подготовку в Экуменический центр в Чили. Это очень далеко от Ванкувера, на другом континенте, в Южном полушарии. Пао собиралась присоединиться ко мне через год, как только закончит университет. Мы хотели дальше учиться вместе, а потом составить настоящую команду Наблюдателей и отправиться на другие планеты. Мы обе много плакали, когда мне пришлось уехать в Чили, но разлука оказалось совсем не такой уж страшной, как нам обеим казалось. И время, если честно, пролетело достаточно быстро, потому что мы постоянно разговаривали друг с другом по телефону и с помощью Интернета и знали, что зимой непременно увидимся, а потом наступит весна, и она приедет ко мне, и мы будем вместе всегда. Мы действительно были неразлучны. Как мазы. Двое, которые на самом деле одно целое. Это было такое счастье – скучать по ней, потому что она у меня была! Да, она у меня была, и по ней можно было скучать, и можно было радоваться встречам с нею... И она говорила мне, что чувствует то же самое. Она говорила даже, что, когда я приезжаю, ей не хватает этого ощущения – возможности скучать по мне...
Сати давно уже плакала, но это не мешало ей говорить; слезы лились легко и обильно. Она лишь машинально сморкалась и вытирала глаза.
— На каникулы я прилетела в Ванкувер. В Чили стояло лето, а там была зима. И мы... мы обнимались, целовались, вместе готовили обед, потом отправились к моим родителям, затем к родителям Пао... И подолгу гуляли в парке, где росли большие, старые деревья. И все время шел дождь. Там вообще часто идут дожди. Я очень люблю дождь.
Слезы у нее высохли.
— Как-то раз Пао отправилась в библиотеку, которая находилась в центре города, чтобы что-то там посмотреть для экзамена, который предстоял ей сразу после каникул. Я собиралась пойти с нею вместе, но простудилась, и она сказала: "Оставайся-ка ты дома в такой дождь, иначе вся вымокнешь, и что я с тобой тогда буду делать?" Честно говоря, я действительно чувствовала себя неважно, и мне самой хотелось просто поваляться, ничего не делая. Так что я осталась дома и уснула.
А в это время, как назло, случилась очередная вспышка Священной Войны. Внутри той секты существовала одна группировка – они называли себя "Очистителями Земли", – члены которой считали, что Далзул и Экумена – это слуги дьявола и должны быть уничтожены. Многие из этих людей служили прежде в вооруженных силах юнистов. И у них в распоряжении было довольно много оружия, которое они в свое время успели припрятать. Так что они довольно часто совершали вооруженные налеты на экуменические подготовительные центры.
Сати слышала, как звучит ее голос: он был таким же ровным и бесцветным, каким только что был у Яры.
— Они использовали даже беспилотные самолеты-бомбардировщики, которыми можно управлять на расстоянии. И посылали их издалека, например из Дакоты. Эти самолеты они прятали в особых шахтах под землей, а потом всего лишь нажимали на кнопку, и эти самолеты сбрасывали бомбы на мирные города. В тот раз они разбомбили наш колледж, городскую библиотеку, многие жилые дома в центре... Погибли тысячи людей. Подобные вещи постоянно случались в период Священных Войн. Пао просто оказалась одной из многих. Многих погибших. Просто еще одна девушка, еще один невинный человек, попавший под бомбы. И меня рядом с нею не было! Я только слышала рев бомбардировщиков...
Горло опять стиснула болезненная судорога, но так было всегда, стоило ей вспомнить тот день. И так будет всегда. И никуда ей от этого не деться. Некоторое время она не могла произнести больше ни слова.
— Ваши родители погибли? — тихо спросил Яра. Сати была тронута этим вопросом. Благодаря ему она вновь оказалась в той временной точке, где уже способна была отвечать.
— Нет, — сказала она. — У них все обошлось. Я потом к ним и переехала. А потом снова улетела в Чили.
Они еще немного посидели в молчании. В глубокой тиши этой Горы, в этих пещерах, полных жизни. Сати чувствовала себя смертельно усталой, выпотрошенной. По землистому цвету лица Яры и по его судорожно стиснутым рукам было заметно, что он тоже очень устал и измучен болью в позвоночнике, непрерывно терзавшей его. На сей раз молчание, которое хранили оба, казалось Сати после всего сказанного вполне заслуженной благодатью.
Прошло немало времени, прежде чем снаружи послышались голоса людей и Сати вынырнула наконец из своих раздумий.
Она различила среди прочих голосов голос Одиедина, и он действительно вскоре окликнул раненого, не заходя в палатку:
— Яра, ты как там?
— Входи, входи, — сказал Яра, и Сати откинула полог.
— Ax! — Одиедин, казалось, был немного удивлен. В слабом свете фонаря его темное лицо с высокими скулами и внимательно глядящими из-под густых бровей глазами казалось маской довольно симпатичного гоблина.
— Мы с Ярой беседовали, — пояснила Сати, выныривая из палатки и с наслаждением распрямляя спину.
— Вы уже закончили? А то нам нужно гимнастикой позаниматься. — И Одиедин опустился на колени, собираясь уже заползти в палатку.
— Он скоро сможет встать? — поспешно спросила у него Сати.
— Пользоваться костылями ему пока вредно... Да и трудно из-за поврежденного позвоночника, — как-то неопределенно ответил Одиедин. — И некоторые порванные мышцы и сухожилия тоже не успели восстановиться. Но мы над этим работаем.
И он исчез в палатке.
Сати уже пошла было прочь, однако вернулась и снова заглянула в палатку. Было бы ошибкой уйти, не сказав на прощанье ни слова после такого разговора!
— Завтра я опять приду, Яра, — сказала она. Он что-то тихо ответил, и она, опустив полог, немного постояла, оглядывая пещеру. В слабом отблеске света, сочившегося из-под соседних палаток, она лишь с огромным трудом различала на темной задней стене очертания Древа, лишь слабо поблескивали два-три маленьких самоцвета в его Листве.
В этой пещере был выход наружу; он находился недалеко от палатки Яры. Нужно было лишь пройти через небольшую пещерку и по короткому коридору выбраться наружу; к сожалению, выход представлял собой такую низкую арку, что приходилось ползти на четвереньках.
Но Сати все же направилась именно туда; выползла из пещеры и решила немного постоять на каменном выступе, сразу надев темные очки и ожидая, что в глаза ей ударит слепящее солнце. Но солнце, которое уже с середины дня скрывалось за плечом Силонг, теперь, видимо, почти село, и свет вокруг был мягкий, рассеянный с легким фиолетовым оттенком. За эти несколько часов успел выпасть пушистый снежок. Широкий полукруг горного амфитеатра казался сценой, когда на нее смотришь от задних кулис; белый снег был абсолютно девственным, ни одного следа до самых внешних границ амфитеатра. Здесь, под прикрытием Силонг, ветер совсем не чувствовался, но за пределами амфитеатра, метрах в ста от того места, где стояла Сати, порывы ветра то и дело вздымали снежную пелену, и она, не зная покоя и свиваясь в легкие белые вихри, парила над землей.
Сати только раз ходила туда, к дальней границе амфитеатра, кончавшейся отвесным утесом, чуть нависавшим над пропастью глубиной по крайней мере в милю. У Сати даже голова закружилась, когда она стояла на краю этого утеса, а ветер предательски подталкивал ее к краю.
А сейчас она бездумно любовалась непрерывной пляской снежинок, вздымаемых ветром, над той сумрачной пропастью, что отделяла Силонг от грозной Зубуам. Склоны Зубуам были видны неясно и казались бледными далекими тенями. Сати довольно долго простояла там, у входа в пещеры, глядя, как умирает свет дня.
***
Теперь она навещала Яру почти каждый день, завершив обследование очередной секции Библиотеки и поработав с теми мазами, которые составляли каталог. Оба, точно по уговору, никогда больше впрямую не касались того, о чем тогда рассказали друг другу, но чувствовалось, что именно это служит основой любой их беседы, темным прочным ее фундаментом.
Однажды Сати спросила, знает ли он, почему Корпорация решила вдруг удовлетворить просьбу экуменического Мобиля и позволила одному из его Наблюдателей выбраться за пределы территории, строго ограниченной в плане информации и столь же строго контролируемой в плане передвижения. "Это было испытание? — спросила она. — Или ловушка?"
Ему было нелегко преодолеть свойственную всем государственным чиновникам привычку защищать и приумножать свою власть благодаря доступу к некой "секретной" информации, хотя зачастую никакой секретности в этой информации и не было. Будучи Советником, он наверняка раньше неукоснительно соблюдал это правило и вряд ли смог бы нарушить его и теперь, если бы в детстве не имел столь тесного контакта с Толкователями, которые воспитали его буквально с пеленок. И теперь на лице Яры явственно отражалась мучительная внутренняя борьба, и Сати, видя это, уже начинала жалеть о заданном вопросе. Вынужденный лежать без движения, будучи пленником собственных увечий, пребывая в полной зависимости от своих извечных "врагов", Советник не имел здесь вообще никакой власти, сохраняя ее крохи разве что благодаря упрямому молчанию. Отказаться от этого, выпустить из рук последние – пусть иллюзорные – рычаги воздействия, набраться смелости и заговорить... Это означало бы для него полный отказ от той жизни, которую он вел прежде.
— Мой департамент не был поставлен в известность, — начал было он и умолк; потом начал снова. — Я полагаю, что была... — и опять умолк, но упрямо начал еще раз, с самого начала, прибегнув к привычному бюрократическому жаргону, как к спасительному средству:
— В правительственных учреждениях не раз имели место дискуссии, в том числе и на высшем уровне, относительно нашей внешней политики на ближайшие несколько лет. Поскольку аканский космический корабль в настоящее время направляется к планете Хейн и поскольку имеется информация о том, что, в соответствии с графиком, корабль из Экумены прибудет на Аку на будущий год, кое-кто в Совете предложил внести некоторое разнообразие в систему наших отношений с Экуменой, сделать их более свободными. Возможно, сказал тот докладчик, было бы даже выгодно приоткрыть для Наблюдателей некоторые двери в целях увеличения взаимного обмена информацией. Впрочем, очень многие участники дискуссии стояли на прежних позициях, утверждая, что контроль Корпорации над диссидентами все еще далек от идеального, так что вряд ли можно позволить себе несколько отпустить вожжи. Однако.., вскоре между обеими сторонами был достигнут некий компромисс...
Яра явно исчерпал весь запас обтекаемых и безличных конструкций, и Сати, быстро сделав в уме довольно грубый перевод сказанного им, спросила:
— Значит, этим компромиссом и явилось разрешение на мою поездку в горы? Значит, это все-таки проверка! А вам было предписано наблюдать за мной и сообщать куда следует, так?
— Нет, не так! — неожиданно пылко возразил Яра. — Я действительно попросил об этом. И мне было дано такое разрешение. Ведь сперва все считали, что когда вы увидите, в какой нищете и отсталости существуют эти рангма, то быстренько вернетесь в Довза-сити. Когда же вы решили надолго поселиться в Окзат-Озкате, члены Центрального Комитета просто растерялись, не зная, как теперь осуществлять контроль над вашей деятельностью, не нанося вам оскорбления. Предложения моего департамента были вновь отвергнуты, хотя я советовал просто отозвать вас в столицу. Даже мое непосредственное начальство не обращало внимания на мои донесения из Окзат-Озката. Мало того, это мне было велено вернуться в столицу! И там меня слушать тоже не пожелали. Им не хотелось верить, что мазы в провинции по-прежнему обладают огромным и вполне реальным авторитетом. Ведь в столице давно считают, что с Толкователями покончено!
Он говорил с такой страстью и болью, что Сати было ясно: его явно и давно терзают сложные и мучительные сомнения, и она просто не знала, что и как ему ответить.
Довольно долго оба молчали; и это было некое дружелюбное молчание: они просто слушали ту прозрачную гулкую тишину, что царила в пещерах.
— Вы были правы, когда говорили им это, — тихо сказала Сати, первой нарушая молчание.
Яра только головой замотал, нетерпеливо, исполненный презрения к самому себе и к тем, кто отдавал ему приказы. Но когда Сати уже собралась уходить, пообещав непременно заглянуть к нему завтра, он вдруг смущенно пробормотал:
— Спасибо вам, йоз Сати! — И "рабское" обращение "йоз" в его устах прозвучало, как самое искреннее признание собственного поражения и раскаяния.
После этого им стало гораздо легче говорить друг с другом. Яра просил ее рассказывать о Земле, но многое ему было все-таки очень трудно понять, и часто, хотя ей казалось, что он ее понял, он начинал возмущаться и протестовать, обвиняя ее в том, что она намеренно сгущает краски:
— Почему вы рассказываете мне только о плохом, только о разрушениях и жестокостях? Неужели на Терре действительно все было настолько отвратительно? Вы же ненавидите собственную родину!
— Нет, — спокойно возразила она и вдруг увидела перед собой, прямо за стеной палатки, знакомую излучину дороги на окраине деревни и красную придорожную пыль, в которой они так часто играли: она и Моти. И Моти показывал ей, как строить из земли и камешков домики, целые маленькие деревни, и сажал вокруг них множество цветов. Он был на целый год старше Сати. Воткнутые в землю цветы, конечно же, сразу увядали под жаркими лучами летнего солнца. Они сворачивали свои лепестки и поникали, ссыхаясь и постепенно превращаясь в шелковистую пыль, чтобы вернуться в ту темно-красную землю, из которой недавно появились на свет. — Нет, нет, — повторила Сати. — Моя планета так прекрасна, что не опишешь словами! И я очень люблю ее, Яра. Я просто пытаюсь убедить вас с помощью своих "пропагандистских историй" в том, что любому обществу свойственно ошибаться. Иногда жестоко. А потому вашему правительству, прежде чем во всем брать с нас пример, следовало бы сперва как следует разобраться, кто мы такие, какие мы. Разглядеть, что мы сотворили с собой и со своей планетой!
— Но это же вы прилетели сюда! И дали нам столько замечательных знаний!
— Да, я знаю. Когда-то жители планеты Хейн сделали то же самое для нас самих. И мы тоже старались во всем подражать хейнцам, стремились "догнать и перегнать" Хейн – буквально с самой первой минуты! Возможно, наш юнизм был всего лишь протестом против этого слепого подражания. Юнисты просто желали подтвердить наше "богоданное" право быть самими собой – то есть обладать иррациональным мышлением, порой проявляя и откровенную глупость, и жить, черт побери, своей собственной, а не чьей-то чужой жизнью!
Яра некоторое время обдумывал ее слова.
— Но нам же нужно многому научиться! — не слишком уверенно возразил он. — Вы ведь говорили, что Экумена считает неправильным скрывать от других какие бы то ни было знания.
— Говорила. Но историки специально изучают те способы, которыми следует пользоваться при передаче знаний, чтобы это были действительно ЗНАНИЯ, а не разрозненные сведения о том и о сем, порою даже просто друг с другом не сочетающиеся. Знаете, Яра, есть одна хорошая хейнская притча о зеркале. В ней говорится, что если стекло в зеркале целое, то в нем может отразиться весь мир, но если зеркало разобьется, то любой его осколок, в котором к тому же отражается лишь малая часть окружающего мира, его отдельные фрагменты, может сильно поранить руку, которая его держит. То, что Терра дала Аке, – это всего лишь осколок такого зеркала.
— Возможно, именно поэтому наше правительство и отослало тогда ее послов...
— Каких послов?
— Тех, что прилетели на втором корабле.
— На ВТОРОМ? — Сати была ошеломлена и озадачена. — Но ведь до меня с Терры прилетал только один корабль!
И тут она вдруг вспомнила свой последний долгий разговор с Тонгом Овом. Он тогда спросил ее, не считает ли она, что Отцы-основатели могли самостоятельно, ничего не сообщая Экумене, послать своих миссионеров на Аку.
— Расскажите мне об этом, Яра! Я ничего не знаю о ВТОРОМ корабле с Терры!
Она заметила, что он даже чуть отпрянул, настолько, видимо, ему неприятно было отвечать на этот вопрос. И он явно ей не поверил! Он даже не сумел подавить своей мгновенно возникшей неприязни! К тому же, как догадывалась Сати, эта информация держалась в строжайшей тайне и ею владели лишь высшие эшелоны власти; она явно не являлась частью официальной истории Корпоративного государства. Хотя, продолжала размышлять она, аканское правительство было практически уверено, что посланцам Экумены все это известно.
— Значит, сюда прилетал с Терры второй корабль и был отослан назад? — спросила она уже более спокойным тоном.
— Видимо, да.
Сати, глядя на неподвижно застывший профиль Яры, отчаянно молила про себя: ну, пожалуйста, не надо сейчас играть роль истинного бюрократа, честного служаки, который даже под угрозой смерти не выдаст государственную тайну, а стиснет зубы и будет молчать! Но вслух она ничего этого не сказала. И он, помолчав, заговорил сам:
— Видите ли, существовали подробные записи... Мне их, разумеется, никогда не показывали, но они существуют, это точно.
— А что вам самому известно об этом корабле с Терры? Это вы можете мне сказать? Он немного подумал.
— Первый корабль прилетел в год Редана Тридцатого. Семьдесят два года назад. Он приземлился на восточном побережье недалеко от Абазу. На борту у него было восемнадцать мужчин и женщин. — Он быстро глянул в ее сторону, как бы проверяя, точно ли он называет эти цифры, и она кивнула. — Там, на востоке, все еще были сильны местные власти, и инопланетянам разрешалось ходить куда вздумается. Они сообщили, что хотят как можно больше узнать о нашей планете, и пригласили нас присоединиться к мирам Экумены. Они охотно отвечали на любые вопросы аканцев о Терре и других планетах, но предупредили, что прилетели сюда скорее не как рассказчики, а как слушатели. Как йозы, не как мазы. Они прожили здесь пять лет. А потом за ними прилетел другой корабль, на борту которого имелся ансибль, и с его помощью они послали на Терру пространное толкование всего, что успели здесь узнать. — Яра снова посмотрел на нее.
— Большая часть этого замечательного толкования пропала при пересылке, — сказала Сати.
— А эти люди вернулись на Терру?
— Не знаю. Я улетела оттуда шестьдесят земных лет назад, теперь уже шестьдесят один... Если они вернулись при правлении юнистов или в период Священных Войн, то их, вполне возможно, заставили молчать или упрятали в тюрьму, а может, расстреляли... Но ведь вы сказали, что был и второй корабль?
— Да.
— Дело в том, — Сати очень хотелось, чтобы он ее понял и поверил ей, — что тот первый корабль был послан на средства Экумены. Но больше Экумена средств на такие экспедиции Терре не выделяла, потому что как раз в этот период к власти пришли юнисты, которые свели контакты с Экуменой до предельного минимума. Они один за другим закрывали космопорты и экуменические учебные центры, угрожали инопланетянам высылкой, позволяли террористам уродовать их технику и средства связи – и даже подстрекали их на это! – делая представителей Экумены зачастую совершенно беспомощными. Так что, если на Аку прилетал с Терры какой-то второй корабль, значит, его послали юнисты. Но я никогда ничего об этом даже не слышала. Хотя, конечно, от простых людей юнисты постарались это скрыть.
Он кивнул с явным пониманием и сказал:
— Второй корабль прилетел через два года после отлета первого. У него на борту было пятьдесят человек во главе с каким-то начальником, а может, их верховным мазом, имя которого было Фоддердон. Этот корабль приземлился в стране довза, к югу от столицы. Прилетевшие на нем люди сразу же вышли на связь с представителями Корпорации и сообщили, что Терра готова передать Аке любые свои знания. И они действительно передали нам самую разнообразную информацию, главным образом технологическую. Они научили нас новым способам производства, научили преодолевать косность и невежество масс, полностью изменили наше мышление – словом, научили нас всему, чему мы могли у них научиться! И они привезли с собой множество всяких схем, чертежей и проектов, множество всяких полезных книг, а также несколько великих теоретиков и экспериментаторов, которые показали бы нам, как наладить производство различной техники. У них на корабле тоже имелся ансибль, так что в случае необходимости можно было сразу же получить нужную информацию с Терры...
— Дети возле огромного ящика с игрушками! — прошептала Сати.
— Тогда все вокруг сразу переменилось. И невероятно укрепилась власть Корпорации. Мы сделали свой первый шаг в Марше к звездам. А потом... Я не знаю, что произошло. Нам сказали только, что этот Фоддердон и другие сперва давали нам информацию совершенно бесплатно, но потом вдруг стали ее придерживать и требовать за нее непомерно высокую цену.
— Могу себе представить, какова была эта цена! — сказала Сати.
Он вопросительно посмотрел на нее.
— Они хотели получить бессмертную часть вашего "я", — сказала она. В аканских языках не было слова "душа". Яра ждал, пока она объяснит подробнее. — Я думаю, Фоддердон сказал примерно следующее: "Вы должны уверовать. Уверовать в Единого бога. Уверовать, что только я, отец Джон, являюсь здесь Его единственным представителем, Его гонцом. Его гласом. Истинно только то, что говорит вам Он моими устами. Повинуясь богу и мне, вы сумеете раскрыть любые тайны, отворить любые двери в чудесную страну знаний. Но цена за такое Толкование будет высока. Ибо эти знания за деньги не купишь!"
Яра, на лице которого были написаны мучительные сомнения, неуверенно кивнул и задумался. После долгого молчания он сказал:
— Фоддердон действительно заявил тогда, что Исполнительному Совету так или иначе придется следовать его указаниям. Вот почему я и назвал его верховным мазом.
— Правильно. Им он и был.
— Я не знаю насчет остальных... Нам сказали, что среди них возникли разногласия, некоторые высказывались против намерений Фоддердона, и в результате правительство Аки решило отослать корабль назад, на Терру. Однако.., я не уверен, что все случилось именно так. — Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и подолгу обдумывал каждое слово. — Я знал одного инженера в Новой Альюне, который работал на "Аке Один". — Яра имел в виду межпланетный корабль, гордость Корпорации, который в данный момент находился в пути от Аки к Хейну. — Он говорил, что в качестве образца был использован корабль с Терры... Может быть, правда, он имел в виду всякие планы, чертежи и тому подобное, но было похоже, что он сам не раз бывал на том корабле. Мы тогда с ним здорово выпили... И я не уверен...
Те пятьдесят космических конкистадоров, пятьдесят миссионеров-юнистов, по всей видимости, сгинули в трудовых лагерях Корпорации. Сати понимала теперь, кто предал народ довза и как затем довза вынуждены были предать все население Аки!
Эта история горькой печалью легла ей на сердце. Все старые ошибки без конца повторяются снова и снова! Она тяжко вздохнула.
— Итак, не имея возможности отличить легатов юнизма от посланцев Экумены, вы с тех пор питаете к инопланетянам недоверие... Видите ли, Яра, я считаю, что ваше правительство поступило правильно, отказавшись от той сделки, которую предлагал отец Джон. Впрочем, я не исключаю и того, что для них это была просто форма борьбы за власть. Гораздо труднее понять, что для вас даже знания должны иметь и до сих пор имеют вполне определенную цену.