— О! Минуты три, не больше. Через три минуты я вернусь к вам.
Я вышел из комнаты. Внизу достал часы. Прошла минута. Две минуты… Но что же гнетет меня так? Почему эти мгновения кажутся мне такими торжественными?
Две минуты с половиной… Две минуты три четверти… И вдруг раздался выстрел.
Перескакивая через ступеньки, я в несколько прыжков взбежал наверх и вошел. Крик ужаса вырвался у меня из груди.
Посреди зала неподвижно, на левом боку лежал человек. Из его головы лилась кровь, смешанная с кусочками мозга. Около ладони лежал еще дымившийся револьвер.
Тело передернулось в конвульсии, и все было кончено.
Но еще сильнее, чем эта ужасная картина, меня поразило другое, то, из-за чего я не стал тут же звать на помощь, не упал на колени, чтобы проверить, дышит ли этот человек. В двух шагах от него на полу лежала семерка червей!
Я поднял карту. Семь острых концов у семи красных знаков были с дырочками…
Полчаса спустя прибыл комиссар полиции Нейи, затем судебно-медицинский эксперт, а вслед за ними — начальник полицейского управления господин Дюдуи. Я, разумеется, постарался не дотрагиваться до трупа. Ничто не могло помешать должному обследованию.
Осмотр длился недолго, тем более что вначале ничего не нашли, или почти ничего. В карманах мертвеца — никаких документов, на одежде — никакого имени, на белье — никаких инициалов. Короче говоря, ни одного показателя, по которому можно было бы установить его личность. И в зале все оставалось в прежнем порядке. Мебель не сдвинута, все предметы на обычных местах. Однако не пришел же сюда этот человек с единственной целью убить себя, сочтя мой дом более подходящим для самоубийства, чем любой другой! Наверняка какая-то причина толкнула его на этот отчаянный шаг, и этой причиной стал некий новый факт, обнаруженный им за те три минуты, что он оставался один.
Какой факт? Что он увидел? Чем был потрясен? Что за ужасная тайна открылась ему? Угадать было невозможно.
Но в последний момент произошло то, что показалось нам чрезвычайно важным. Когда двое полицейских нагнулись для того, чтобы поднять труп и положить его на носилки, они заметили, что левая ладонь, до тех пор скрытая от глаз и сжатая в кулак, разжалась и из нее выпала сильно помятая визитная карточка.
На ней было написано: Жорж Андерматт, 37, улица де Берри.
Что бы это значило? Жорж Андерматт был известным парижским банкиром, основателем и президентом Металлургического банка, придавшего заметный импульс развитию металлообрабатывающей промышленности Франции. Он жил на широкую ногу, имел почтовый вагон, автомобиль, скаковых лошадей. Приемы в его доме пользовались большой популярностью, а мадам Андерматт славилась изяществом и красотой.
— Может быть, так звали умершего? — прошептал я.
Начальник полиции наклонился к нему.
— Это не он. У месье Андерматта бледная кожа и проседь.
— Но тогда при чем здесь эта карточка?
— В доме есть телефон, месье?
— Да, в передней. Пойдемте, я провожу вас.
Полицейский полистал справочник и попросил соединить его с номером 415-21.
— Господин Андерматт дома? Будьте любезны, передайте ему, что господин Дюдуи просит его как можно скорее прибыть по адресу: бульвар Майо, 102. Срочно.
Через двадцать минут месье Андерматт выходил из своего автомобиля. Ему изложили причины, потребовавшие его присутствия, затем подвели к трупу.
Лицо его на секунду исказилось от волнения, затем тихим голосом, как будто нехотя, он произнес:
— Этьен Варен.
— Вы были с ним знакомы?
— Нет… точнее я его знал… но только в лицо. Его брат…
— У него есть брат?
— Да, Альфред Варен… Он приходил ко мне когда-то просить… я уже не помню о чем…
— Где он живет?
— Братья жили вместе… на улице Прованс, кажется.
— И вы не догадываетесь о причине, толкнувшей его на самоубийство?
— Никоим образом.
— Но почему ваша карточка оказалась у него в руке?.. Карточка с вашим адресом.
— Тут я ничего не понимаю. Очевидно, это случайность, которую объяснит следствие.
Любопытная случайность, ничего не скажешь, подумал я и почувствовал, что у всех присутствующих сложилось то же мнение.
На следующий день эта мысль промелькнула в газетах, ее же высказывали и те из моих друзей, с которыми я обсуждал происшествие. Среди загадок, усложнивших дело, — после того как были найдены две так поразившие всех семерки червей с семью проколами, а в моем доме произошли два одинаково таинственных события, — эта визитная карточка казалась открытием, обещающим пролить хоть немного света на случившееся. Через нее можно было докопаться до истины.
Но вопреки ожиданиям месье Андерматт никаких разъяснений не дал.
— Я рассказал все, что мне известно, — повторял он. — Чего же еще? Я больше других удивлен, что здесь нашли эту карточку, и так же, как все остальные, жду, когда прояснится данное обстоятельство.
Но этого не произошло. Следствие установило, что братья Варен, швейцарцы по происхождению, под разными именами вели довольно бурную жизнь, посещали притоны, поддерживали контакты с целой бандой иностранцев, состоявших под полицейским надзором и исчезнувших после серии ограблений, — их причастность к этим преступлениям была установлена позднее. В доме № 24 по улице Прованс, где братья Варен действительно жили шесть лет назад, об их дальнейшей судьбе ничего не было известно.
Признаться, дело казалось мне таким запутанным, что я абсолютно не верил в успех расследования и старался совсем не думать о нем. Но Жан Даспри, с которым я тогда часто встречался, напротив, с каждым днем увлекался все больше.
И именно он показал мне в одной иностранной газете заметку, которую перепечатывала и комментировала вся пресса:
— Откуда вам знать? — возражал мне Даспри. — Самые несопоставимые факты часто объясняются одной и той же причиной.
Через день до нас дошел другой отклик:
Привожу статью за подписью Сальватора в том виде, в каком она появилась:
Туча репортеров набросилась на банкира, но в ответ на ультиматум в десяти интервью было выражено полное презрение к угрозе. На что корреспондент «Эко де Франс» отреагировал такими тремя строчками:
И вдруг, хотя слуга не докладывал и звонок не звонил, дверь открылась и вошла укрытая густой вуалью дама.
Я тут же встал и подошел к ней.
— Это ваш дом, месье? — спросила она.
— Да, мадам, но признаться…
— Калитка, что выходит на бульвар, оказалась незапертой, — объяснила она.
— А дверь в передней?
Она не ответила, и я подумал, что ей пришлось обойти дом и подняться по черной лестнице. Значит, она знала, как пройти?
Воцарилось неловкое молчание. Она посмотрела на Даспри. По инерции, как сделал бы это в любой гостиной, я представил его. Затем попросил даму сесть и изложить цель ее визита.
Незнакомка сняла вуаль, и я увидел, что она брюнетка с правильными чертами лица, быть может, не красавица, но во всяком случае бесконечно очаровательная женщина, что исходило в основном от ее глаз, серьезных и печальных.
— Я мадам Андерматт, — сказала она просто.
— Мадам Андерматт! — повторил я, не переставая удивляться.
И снова — молчание, но вот она заговорила тихим голосом, все больше обретая спокойствие:
— Я пришла по поводу известного вам дела. Подумала, что, может быть, смогу получить от вас какие-нибудь сведения…
— Боже мой, мадам, я знаю обо всем этом не больше того, что пишут в газетах. Будьте любезны, скажите точнее, чем я могу быть вам полезен.
— Я не знаю… Не знаю…
Только тогда я заметил, что ее спокойствие было наигранным, а самообладание — только видимость, за которой скрывается огромная растерянность. И мы замолчали, почувствовав себя одинаково неловко.
Но Даспри, все это время наблюдавший за гостьей, подошел к ней и сказал:
— Вы позволите, мадам, задать вам несколько вопросов?
— О да! — воскликнула она. — Так я смогу все рассказать.
— Вы будете говорить… какие бы вопросы вам ни задавали?
— Да, какие угодно.
Он подумал и произнес:
— Вы знали Луи Лакомба?
— Да, через мужа.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Когда он ужинал с нами.
— В тот вечер ничто не могло навести вас на мысль, что вы его больше не увидите?
— Нет. Он действительно упомянул о путешествии в Россию, но просто так, мимоходом!
— Значит, вы полагали, что увидите его снова?
— Через день за обедом.
— И как вы объясняете исчезновение Лакомба?
— Я никак не могу его объяснить.
— А месье Андерматт?
— Не знаю.
— Однако…
— Не спрашивайте меня об этом.
— Статья в «Эко де Франс», кажется, намекает…
— Она намекает на то, что браться Варен имеют какое-то отношение к этому исчезновению.
— Вы тоже так думаете?
— Да.
— На чем основано ваше убеждение?
— Когда Луи Лакомб уходил от нас, в руках он держал портфель со всеми бумагами, относящимися к его проекту. Через два дня мой муж встречался с одним из братьев Варен, с тем, что жив, и во время этой встречи муж получил доказательство того, что бумаги находятся в руках братьев.
— И он их не выдал полиции?
— Нет.
— Почему?
— Потому что в портфеле, помимо бумаг Луи Лакомба, находилось кое-что другое.
— Что?
Она смутилась, собралась было ответить, но в конце концов предпочла молчать. Даспри продолжал.
— Вот, значит, какова причина, заставившая вашего мужа не обращаться в полицию и установить слежку за братьями. Он надеялся вернуть бумаги и вместе с ними то, другое… нечто компрометирующее, чем воспользовались братья, чтобы воздействовать на него, шантажировать…
— Его… и меня.
— О! Вас тоже?
— В основном меня.
Она произнесла эти слова сдавленным голосом. Даспри посмотрел на мадам Андерматт, прошелся по комнате и опять вернулся к ней:
— Вы писали Луи Лакомбу?
— Конечно… мой муж был связан…
— Вы не писали Луи Лакомбу… других писем, помимо официальных? Простите мою назойливость, но мне необходимо знать всю правду. Писали вы другие письма?
Заливаясь краской, она прошептала:
— Да.
— И эти письма попали к братьям Варен?
— Да.
— Значит, месье Андерматт знает об этом?
— Писем он не видел, но Альфред Варен сообщил ему об их существовании, пригрозив, что опубликует, если муж предпримет что-либо против него или его брата. Мой муж испугался… отступил, не желая скандала.
— Однако пустил в ход все средства, чтобы вырвать у них эти письма.
— Все средства пущены в ход… по крайней мере я так думаю, ибо с той последней встречи с Альфредом Вареном после нескольких очень грубых слов, в которых он изложил суть их разговора, между мужем и мной больше не существует никакой близости, никакого доверия. Мы живем как чужие.
— В таком случае, если вам нечего терять, чего вы боитесь?
— Какой бы безразличной я не стала для него, я все же та, которую он любил и мог бы еще любить. О, в этом я уверена, — прошептала она с жаром, — он и любил бы меня до сих пор, не подвернись ему эти проклятые письма…
— Как! Ему удалось… Но ведь братья были очень осторожны!
— Да, хвастались даже, что у них есть надежный тайник.
— И что из этого?..
— У меня есть все основания думать, что мой муж нашел этот тайник!
— Надо же! Но где он находится?
— Здесь.
Я подскочил.
— Здесь?
— Да, я это всегда подозревала. Ауи Лакомб, человек очень изобретательный, обожал механику и в свободное время для развлечения мастерил потайные ящики с замками. Братья Варен, видимо, заметили это, и впоследствии использовали один из его тайников для хранения писем… и, конечно, других вещей тоже.
— Но они же не жили здесь, — воскликнул я.
— Вы приехали четыре месяца назад, а до этого павильон пустовал. Вполне возможно, они приходили сюда и, наверное, решили, что ваше присутствие не помешает им в тот день, когда понадобится забрать бумаги. Но они не приняли в расчет моего мужа, который в ночь с 22 на 23 июня взломал тайник, взял… то, что искал, и оставил свою карточку, хотел показать братьям, что ему больше незачем их бояться и что роли поменялись. Через два дня, предупрежденный статьей в «Жиль Блаз», Этьен Варен спешно явился в ваш дом, остался один в этой гостиной, обнаружил, что тайник пуст, и покончил с собой.
Через секунду Даспри спросил:
— Это просто предположение, не так ли? Месье Андерматт ведь ничего вам не сказал?
— Нет.
— Его поведение по отношению к вам не изменилось? Не показался ли он вам помрачневшим, более озабоченным?
— Нет.
— И вы полагаете, что он мог бы вести себя так, если бы нашел письма! Я же думаю, что у него их нет. Мне кажется, сюда приходил не он.
— Но тогда кто же?
— Таинственный человек, который управляет этим делом, держит все нити в руках и преследует цель, которую мы только начинаем угадывать сквозь тьму непроницаемых загадок; непонятная личность, чье очевидное могущество и влияние на происходящее ощущается с самого начала. Это он и его друзья вошли в этот дом 22 июня, это он обнаружил тайник, это он оставил карточку месье Андерматта, и у него находятся письма и улики, подтверждающие предательство братьев Варен.
— Кто он? — перебил я, не сдержавшись.
— Корреспондент «Эко де Франс», черт возьми, этот Сальватор! Когда все так очевидно, разве мы не становимся слепы? Ведь он упоминает в своей статье детали, которые могут быть известны только тому, кто проник в тайны братьев.
— В таком случае, — пробормотала мадам Андерматт с ужасом, — мои письма тоже у него, и теперь его очередь угрожать моему мужу! Что делать, Боже мой!
— Написать ему, — решительно заявил Даспри, — довериться ему безоговорочно, рассказать все, что вы знаете и что можете узнать.
— Что вы говорите?
— Ваши интересы совпадают. Вне всякого сомнения, его действия направлены против брата, оставшегося в живых. Он ищет оружие, но не для борьбы с месье Андерматтом, а для того, чтобы уничтожить им Альфреда Варена. Помогите же ему.
— Как?
— У вашего мужа есть документ, который дополняет и позволяет использовать чертежи Луи Лакомба?
— Да.
— Сообщите об этом Сальватору. Если надо, постарайтесь раздобыть для него документ. Короче, вступите с ним в переписку. Чем вы рискуете?
Совет был дерзкий и на первый взгляд даже опасный, но у мадам Андерматт не было иного выхода. К тому же, как говорил Даспри, чем она рисковала? Если неизвестный был врагом, такой шаг не усугублял ситуации. Если же это был человек посторонний, преследовавший какую-то особую цель, он не должен был придавать этим письмам большого значения.
Как бы то ни было, появилась хоть какая-то надежда, и мадам Андерматт, не представлявшая себе, что делать, с большой радостью ухватилась за нее. Она горячо поблагодарила нас, пообещав держать в курсе событий.
И в самом деле, через день она прислала записку, полученную в ответ на ее послание:
Значит, Даспри был прав, именно Сальватор оказался главным организатором этого дела.
Наконец-то забрезжили слабые лучи света в окружавших нас потемках, а отдельные детали предстали в неожиданном ракурсе. Но сколько еще оставалось темных пятен, таких, например, как находка двух семерок червей! Что до меня, то эти две карты не выходили у меня из головы, быть может, я был заинтригован ими даже больше, чем надо, так как семь дырочек в семи маленьких знаках бросились мне в глаза при таких волнующих обстоятельствах! Какую роль играли они в этой драме? Какое значение следует им придавать? Какой вывод надо сделать из того факта, что подводная лодка, построенная по чертежам Луи Лакомба, была названа «Семеркой червей»?
Даспри же мало занимали эти две карты, он целиком погрузился в изучение другой загадки, решение которой ему казалось более неотложным делом: мой приятель без устали разыскивал пресловутый тайник.
— И кто знает, — говорил он, — не найду ли я в нем письма, которые не обнаружил там Сальватор!.. скорее всего по недосмотру. Очень уж не верится, что братья Варен убрали из недоступного, как они полагали, тайника бесценное оружие, значение которого понимали.
И он искал. Вскоре в большом зале для него не осталось никаких секретов, и поиски переместились в другие комнаты особняка: он обследовал их снаружи и изнутри, осмотрел каменную и кирпичную кладку стен, приподнял шифер на крыше.
Однажды Даспри явился с киркой и лопатой; вручив мне лопату, оставил себе кирку и сказал, указав на пустырь:
— Туда.
Я пошел за ним без особого восторга. Он разделил площадку на несколько участков и один за другим осмотрел их. Но в одном месте, у угла, образованного стенами двух соседних домов, его внимание привлекла куча бутовых камней и булыжников, прикрытая кустарником и травой. Даспри стал разгребать ее.
Мне пришлось помогать. Битый час под палящим солнцем мы потели над этой кучей — безрезультатно. Но когда, раскидав камни, мы добрались до земли и начали выворачивать ее, кирка Даспри обнажила кости, останки человека, на которых еще болтались лохмотья одежды.
И вдруг я почувствовал, что бледнею. Я заметил вдавленную в землю маленькую железную пластину, вырезанную по форме прямоугольника и, как мне показалось, на ней были различимы пятна крови. Я нагнулся. Так оно и оказалось: пластина была по размеру с игральную карту, а красных, местами проржавевших пятен цвета сурика было семь и расположены они были, как семь знаков в семерке червей, продырявленных так же на кончиках.
— Послушайте, Даспри, мне надоели все эти истории. Если вам так интересно, оставайтесь. А я ухожу.
Может быть, от волнения или оттого, что устал, поработав на палящем солнце, но, как бы то ни было, на обратном пути меня зашатало, пришлось лечь в постель, где я провалялся двое суток в горячке и бреду, отбиваясь от скелетов, танцевавших вокруг меня и бросавших друг другу в головы свои окровавленные сердца.
Даспри вел себя как преданный друг. Каждый день он посвящал мне три-четыре часа, которые, правда, проводил в большом зале: обшаривал все углы, простукивал стены, словом, барабанил вовсю.
— Письма здесь, в этой комнате, — сообщал он мне время от времени, — они здесь. Руку даю на отсечение.
— Оставьте меня в покое, — отвечал я, доведенный до белого каления.
На третий день утром я встал, и хотя был еще довольно слаб, чувствовал себя здоровым. Плотный завтрак подкрепил меня. Но небольшое послание, полученное мною около пяти часов, больше всего другого способствовало моему полному выздоровлению, поскольку мое любопытство, несмотря ни на что, опять разыгралось.
Телеграмма была следующего содержания:
Я вышел из комнаты. Внизу достал часы. Прошла минута. Две минуты… Но что же гнетет меня так? Почему эти мгновения кажутся мне такими торжественными?
Две минуты с половиной… Две минуты три четверти… И вдруг раздался выстрел.
Перескакивая через ступеньки, я в несколько прыжков взбежал наверх и вошел. Крик ужаса вырвался у меня из груди.
Посреди зала неподвижно, на левом боку лежал человек. Из его головы лилась кровь, смешанная с кусочками мозга. Около ладони лежал еще дымившийся револьвер.
Тело передернулось в конвульсии, и все было кончено.
Но еще сильнее, чем эта ужасная картина, меня поразило другое, то, из-за чего я не стал тут же звать на помощь, не упал на колени, чтобы проверить, дышит ли этот человек. В двух шагах от него на полу лежала семерка червей!
Я поднял карту. Семь острых концов у семи красных знаков были с дырочками…
Полчаса спустя прибыл комиссар полиции Нейи, затем судебно-медицинский эксперт, а вслед за ними — начальник полицейского управления господин Дюдуи. Я, разумеется, постарался не дотрагиваться до трупа. Ничто не могло помешать должному обследованию.
Осмотр длился недолго, тем более что вначале ничего не нашли, или почти ничего. В карманах мертвеца — никаких документов, на одежде — никакого имени, на белье — никаких инициалов. Короче говоря, ни одного показателя, по которому можно было бы установить его личность. И в зале все оставалось в прежнем порядке. Мебель не сдвинута, все предметы на обычных местах. Однако не пришел же сюда этот человек с единственной целью убить себя, сочтя мой дом более подходящим для самоубийства, чем любой другой! Наверняка какая-то причина толкнула его на этот отчаянный шаг, и этой причиной стал некий новый факт, обнаруженный им за те три минуты, что он оставался один.
Какой факт? Что он увидел? Чем был потрясен? Что за ужасная тайна открылась ему? Угадать было невозможно.
Но в последний момент произошло то, что показалось нам чрезвычайно важным. Когда двое полицейских нагнулись для того, чтобы поднять труп и положить его на носилки, они заметили, что левая ладонь, до тех пор скрытая от глаз и сжатая в кулак, разжалась и из нее выпала сильно помятая визитная карточка.
На ней было написано: Жорж Андерматт, 37, улица де Берри.
Что бы это значило? Жорж Андерматт был известным парижским банкиром, основателем и президентом Металлургического банка, придавшего заметный импульс развитию металлообрабатывающей промышленности Франции. Он жил на широкую ногу, имел почтовый вагон, автомобиль, скаковых лошадей. Приемы в его доме пользовались большой популярностью, а мадам Андерматт славилась изяществом и красотой.
— Может быть, так звали умершего? — прошептал я.
Начальник полиции наклонился к нему.
— Это не он. У месье Андерматта бледная кожа и проседь.
— Но тогда при чем здесь эта карточка?
— В доме есть телефон, месье?
— Да, в передней. Пойдемте, я провожу вас.
Полицейский полистал справочник и попросил соединить его с номером 415-21.
— Господин Андерматт дома? Будьте любезны, передайте ему, что господин Дюдуи просит его как можно скорее прибыть по адресу: бульвар Майо, 102. Срочно.
Через двадцать минут месье Андерматт выходил из своего автомобиля. Ему изложили причины, потребовавшие его присутствия, затем подвели к трупу.
Лицо его на секунду исказилось от волнения, затем тихим голосом, как будто нехотя, он произнес:
— Этьен Варен.
— Вы были с ним знакомы?
— Нет… точнее я его знал… но только в лицо. Его брат…
— У него есть брат?
— Да, Альфред Варен… Он приходил ко мне когда-то просить… я уже не помню о чем…
— Где он живет?
— Братья жили вместе… на улице Прованс, кажется.
— И вы не догадываетесь о причине, толкнувшей его на самоубийство?
— Никоим образом.
— Но почему ваша карточка оказалась у него в руке?.. Карточка с вашим адресом.
— Тут я ничего не понимаю. Очевидно, это случайность, которую объяснит следствие.
Любопытная случайность, ничего не скажешь, подумал я и почувствовал, что у всех присутствующих сложилось то же мнение.
На следующий день эта мысль промелькнула в газетах, ее же высказывали и те из моих друзей, с которыми я обсуждал происшествие. Среди загадок, усложнивших дело, — после того как были найдены две так поразившие всех семерки червей с семью проколами, а в моем доме произошли два одинаково таинственных события, — эта визитная карточка казалась открытием, обещающим пролить хоть немного света на случившееся. Через нее можно было докопаться до истины.
Но вопреки ожиданиям месье Андерматт никаких разъяснений не дал.
— Я рассказал все, что мне известно, — повторял он. — Чего же еще? Я больше других удивлен, что здесь нашли эту карточку, и так же, как все остальные, жду, когда прояснится данное обстоятельство.
Но этого не произошло. Следствие установило, что братья Варен, швейцарцы по происхождению, под разными именами вели довольно бурную жизнь, посещали притоны, поддерживали контакты с целой бандой иностранцев, состоявших под полицейским надзором и исчезнувших после серии ограблений, — их причастность к этим преступлениям была установлена позднее. В доме № 24 по улице Прованс, где братья Варен действительно жили шесть лет назад, об их дальнейшей судьбе ничего не было известно.
Признаться, дело казалось мне таким запутанным, что я абсолютно не верил в успех расследования и старался совсем не думать о нем. Но Жан Даспри, с которым я тогда часто встречался, напротив, с каждым днем увлекался все больше.
И именно он показал мне в одной иностранной газете заметку, которую перепечатывала и комментировала вся пресса:
«В скором времени в присутствии Императора состоятся первые испытания подводной лодки, которая произведет революцию в характере ведения будущих морских боев. Место испытаний будет храниться в тайне до последней минуты. Утечка информации позволила нам установить название лодки: “Семерка червей”».Семерка червей? Случайно ли такое совпадение? Нет ли какой связи между названием подводной лодки и упомянутыми событиями? Но какого рода связи? То, что случилось здесь, не могло иметь никакого отношения к происходящему там.
— Откуда вам знать? — возражал мне Даспри. — Самые несопоставимые факты часто объясняются одной и той же причиной.
Через день до нас дошел другой отклик:
«Предполагают, что конструкция подводной лодки „Семерка червей“, испытания которой пройдут в ближайшее время, разработана французскими инженерами. Эти инженеры, понапрасну искавшие поддержки у своих соотечественников, вероятно, обратились затем, — но также безуспешно, — к английскому адмиралтейству. Мы сообщаем эти новости, не ручаясь за их достоверность».Я не считаю возможным долго останавливаться на фактах чрезвычайно деликатного свойства, вызвавших, помнится, большое волнение. Однако теперь, когда всякая опасность усложнить ситуацию устранена, мне все же необходимо рассказать о статье в «Эко де Франс», наделавшей в свое время много шума и внесшей в дело о Семерке червей, как его называли, некоторую ясность… и новую путаницу.
Привожу статью за подписью Сальватора в том виде, в каком она появилась:
«Дело о Семерке червей. Завеса тайны чуть приоткрылась.К этому тексту был подверстан постскриптум:
Мы будем кратки. Десять лет назад горный инженер Луи Лакомб, желая посвятить свое время и состояние исследованиям, которыми занимался, ушел в отставку и снял на бульваре Майо, № 102, небольшой особняк, незадолго до этого построенный и отделанный одним итальянским графом. Благодаря посредничеству двух людей, братьев Варен из Лозанны, один из которых ассистировал ему при проведении опытов, подготавливая их, а другой искал для него кредиторов, Луи Лакомб познакомился с господином Жоржем Андерматтом, только что основавшим Металлургический банк.
После нескольких встреч ему удалось заинтересовать последнего проектом подводной лодки, над которым он работал, и было решено, что, как только изобретение будет полностью отработано, господин Андерматт употребит свое влияние и попытается добиться от Министерства морского флота разрешения на серию испытаний.
В течение двух лет Луи Лакомб регулярно посещал особняк Андерматта, представляя на суд банкира усовершенствования, которые вносил в конструкцию; так продолжалось до того дня, когда, удовлетворенный собственной работой, ибо наконец-то был найден искомый вариант, инженер попросил месье Андерматта предпринять обещанные шаги.
В тот день Луи Лакомб обедал в доме Андерматта. Вечером, примерно в половине двенадцатого, он ушел. С тех пор его больше не видели.
Если перелистать газеты того времени, то можно встретить сообщение о том, что семья молодого инженера обратилась за помощью к правосудию и что прокуратура проявила озабоченность. Но ни к чему определенному это не привело, и в итоге сошлись на том, что Луи Лакомб, слывший оригиналом и фантазером, никого не предупредив, отправился в путешествие.
Примем на веру это предположение… хоть оно и неправдоподобно. Но возникает вопрос, имеющий первостепенное значение для нашей страны: что стало с чертежами подводной лодки? Не увез ли их Луи Лакомб с собой? Не уничтожены ли они?
Очень серьезное расследование, предпринятое нами, показало, что эти чертежи существуют. И они оказались у братьев Варен. Почему? Установить это окончательно нам пока не удалось, точно так же нам неизвестно, почему они не пытались поскорее сбыть их с рук. Боялись, что возникнет вопрос: как они к ним попали? Во всяком случае такое опасение удерживало их недолго, и мы с полной уверенностью можем утверждать следующее: чертежи Луи Лакомба стали собственностью иностранной державы, и мы имеем возможность опубликовать переписку, которой обменивались по этому поводу братья Варен и представитель упомянутой державы. В настоящее время «Семерка червей», изобретенная Луи Лакомбом, построена нашими соседями.
Удовлетворит ли действительность оптимистические ожидания тех, кто был причастен к этому предательству? У нас есть основания надеяться на обратное, и хотелось бы верить, что предстоящее событие не разочарует нас».
«Последнее сообщение. Мы справедливо надеялись. Наши особые информаторы разрешают сообщить, что испытания „Семерки червей“ оказались неудовлетворительными. Вполне возможно, что в чертежах, переданных братьями Варен, не хватало последнего материала, принесенного Луи Лакомбом господину Андерматту в тот вечер, когда он исчез, материала, необходимого для понимания проекта в целом, своего рода резюме, в котором содержатся окончательные выводы, расчеты и измерения, заложенные в других бумагах. Без этого документа чертежи как бы полузакончены; так же как без чертежей сам этот документ бесполезен.Угроза была грубой. Но в чем она состояла? Какое средство для устрашения Андерматта имелось в распоряжении Сальватора, автора статьи… с вымышленной фамилией?
Таким образом, еще есть время действовать и вернуть то, что нам принадлежит. В этом довольно щекотливом деле мы очень полагаемся на помощь господина Андерматта. Он наверняка посчитает своим долгом объяснить необъяснимое поведение, которого он придерживался с самого начала. Он не только расскажет, почему скрыл то, что ему было известно, в момент самоубийства Этьена Варена, но и не станет замалчивать причину, побудившую его никогда никому не рассказывать об исчезновении бумаг, хотя он знал об этом. Он разъяснит, почему в течение шести лет нанятые им агенты следили за братьями Варен.
Мы ждем от него не слов, а дела. Иначе…»
Туча репортеров набросилась на банкира, но в ответ на ультиматум в десяти интервью было выражено полное презрение к угрозе. На что корреспондент «Эко де Франс» отреагировал такими тремя строчками:
«Хочет того господин Андерматт или нет, но с настоящего момента он является нашим помощником в затеянном нами предприятии».В тот день, когда появилась эта реплика, мы с Даспри обедали вместе. Вечером, разложив газеты на столе, обсуждали дело, анализировали его со всех сторон и были раздражены до предела, словно путники, которые бредут неизвестно куда в темноте и все время натыкаются на одни и те же препятствия.
И вдруг, хотя слуга не докладывал и звонок не звонил, дверь открылась и вошла укрытая густой вуалью дама.
Я тут же встал и подошел к ней.
— Это ваш дом, месье? — спросила она.
— Да, мадам, но признаться…
— Калитка, что выходит на бульвар, оказалась незапертой, — объяснила она.
— А дверь в передней?
Она не ответила, и я подумал, что ей пришлось обойти дом и подняться по черной лестнице. Значит, она знала, как пройти?
Воцарилось неловкое молчание. Она посмотрела на Даспри. По инерции, как сделал бы это в любой гостиной, я представил его. Затем попросил даму сесть и изложить цель ее визита.
Незнакомка сняла вуаль, и я увидел, что она брюнетка с правильными чертами лица, быть может, не красавица, но во всяком случае бесконечно очаровательная женщина, что исходило в основном от ее глаз, серьезных и печальных.
— Я мадам Андерматт, — сказала она просто.
— Мадам Андерматт! — повторил я, не переставая удивляться.
И снова — молчание, но вот она заговорила тихим голосом, все больше обретая спокойствие:
— Я пришла по поводу известного вам дела. Подумала, что, может быть, смогу получить от вас какие-нибудь сведения…
— Боже мой, мадам, я знаю обо всем этом не больше того, что пишут в газетах. Будьте любезны, скажите точнее, чем я могу быть вам полезен.
— Я не знаю… Не знаю…
Только тогда я заметил, что ее спокойствие было наигранным, а самообладание — только видимость, за которой скрывается огромная растерянность. И мы замолчали, почувствовав себя одинаково неловко.
Но Даспри, все это время наблюдавший за гостьей, подошел к ней и сказал:
— Вы позволите, мадам, задать вам несколько вопросов?
— О да! — воскликнула она. — Так я смогу все рассказать.
— Вы будете говорить… какие бы вопросы вам ни задавали?
— Да, какие угодно.
Он подумал и произнес:
— Вы знали Луи Лакомба?
— Да, через мужа.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Когда он ужинал с нами.
— В тот вечер ничто не могло навести вас на мысль, что вы его больше не увидите?
— Нет. Он действительно упомянул о путешествии в Россию, но просто так, мимоходом!
— Значит, вы полагали, что увидите его снова?
— Через день за обедом.
— И как вы объясняете исчезновение Лакомба?
— Я никак не могу его объяснить.
— А месье Андерматт?
— Не знаю.
— Однако…
— Не спрашивайте меня об этом.
— Статья в «Эко де Франс», кажется, намекает…
— Она намекает на то, что браться Варен имеют какое-то отношение к этому исчезновению.
— Вы тоже так думаете?
— Да.
— На чем основано ваше убеждение?
— Когда Луи Лакомб уходил от нас, в руках он держал портфель со всеми бумагами, относящимися к его проекту. Через два дня мой муж встречался с одним из братьев Варен, с тем, что жив, и во время этой встречи муж получил доказательство того, что бумаги находятся в руках братьев.
— И он их не выдал полиции?
— Нет.
— Почему?
— Потому что в портфеле, помимо бумаг Луи Лакомба, находилось кое-что другое.
— Что?
Она смутилась, собралась было ответить, но в конце концов предпочла молчать. Даспри продолжал.
— Вот, значит, какова причина, заставившая вашего мужа не обращаться в полицию и установить слежку за братьями. Он надеялся вернуть бумаги и вместе с ними то, другое… нечто компрометирующее, чем воспользовались братья, чтобы воздействовать на него, шантажировать…
— Его… и меня.
— О! Вас тоже?
— В основном меня.
Она произнесла эти слова сдавленным голосом. Даспри посмотрел на мадам Андерматт, прошелся по комнате и опять вернулся к ней:
— Вы писали Луи Лакомбу?
— Конечно… мой муж был связан…
— Вы не писали Луи Лакомбу… других писем, помимо официальных? Простите мою назойливость, но мне необходимо знать всю правду. Писали вы другие письма?
Заливаясь краской, она прошептала:
— Да.
— И эти письма попали к братьям Варен?
— Да.
— Значит, месье Андерматт знает об этом?
— Писем он не видел, но Альфред Варен сообщил ему об их существовании, пригрозив, что опубликует, если муж предпримет что-либо против него или его брата. Мой муж испугался… отступил, не желая скандала.
— Однако пустил в ход все средства, чтобы вырвать у них эти письма.
— Все средства пущены в ход… по крайней мере я так думаю, ибо с той последней встречи с Альфредом Вареном после нескольких очень грубых слов, в которых он изложил суть их разговора, между мужем и мной больше не существует никакой близости, никакого доверия. Мы живем как чужие.
— В таком случае, если вам нечего терять, чего вы боитесь?
— Какой бы безразличной я не стала для него, я все же та, которую он любил и мог бы еще любить. О, в этом я уверена, — прошептала она с жаром, — он и любил бы меня до сих пор, не подвернись ему эти проклятые письма…
— Как! Ему удалось… Но ведь братья были очень осторожны!
— Да, хвастались даже, что у них есть надежный тайник.
— И что из этого?..
— У меня есть все основания думать, что мой муж нашел этот тайник!
— Надо же! Но где он находится?
— Здесь.
Я подскочил.
— Здесь?
— Да, я это всегда подозревала. Ауи Лакомб, человек очень изобретательный, обожал механику и в свободное время для развлечения мастерил потайные ящики с замками. Братья Варен, видимо, заметили это, и впоследствии использовали один из его тайников для хранения писем… и, конечно, других вещей тоже.
— Но они же не жили здесь, — воскликнул я.
— Вы приехали четыре месяца назад, а до этого павильон пустовал. Вполне возможно, они приходили сюда и, наверное, решили, что ваше присутствие не помешает им в тот день, когда понадобится забрать бумаги. Но они не приняли в расчет моего мужа, который в ночь с 22 на 23 июня взломал тайник, взял… то, что искал, и оставил свою карточку, хотел показать братьям, что ему больше незачем их бояться и что роли поменялись. Через два дня, предупрежденный статьей в «Жиль Блаз», Этьен Варен спешно явился в ваш дом, остался один в этой гостиной, обнаружил, что тайник пуст, и покончил с собой.
Через секунду Даспри спросил:
— Это просто предположение, не так ли? Месье Андерматт ведь ничего вам не сказал?
— Нет.
— Его поведение по отношению к вам не изменилось? Не показался ли он вам помрачневшим, более озабоченным?
— Нет.
— И вы полагаете, что он мог бы вести себя так, если бы нашел письма! Я же думаю, что у него их нет. Мне кажется, сюда приходил не он.
— Но тогда кто же?
— Таинственный человек, который управляет этим делом, держит все нити в руках и преследует цель, которую мы только начинаем угадывать сквозь тьму непроницаемых загадок; непонятная личность, чье очевидное могущество и влияние на происходящее ощущается с самого начала. Это он и его друзья вошли в этот дом 22 июня, это он обнаружил тайник, это он оставил карточку месье Андерматта, и у него находятся письма и улики, подтверждающие предательство братьев Варен.
— Кто он? — перебил я, не сдержавшись.
— Корреспондент «Эко де Франс», черт возьми, этот Сальватор! Когда все так очевидно, разве мы не становимся слепы? Ведь он упоминает в своей статье детали, которые могут быть известны только тому, кто проник в тайны братьев.
— В таком случае, — пробормотала мадам Андерматт с ужасом, — мои письма тоже у него, и теперь его очередь угрожать моему мужу! Что делать, Боже мой!
— Написать ему, — решительно заявил Даспри, — довериться ему безоговорочно, рассказать все, что вы знаете и что можете узнать.
— Что вы говорите?
— Ваши интересы совпадают. Вне всякого сомнения, его действия направлены против брата, оставшегося в живых. Он ищет оружие, но не для борьбы с месье Андерматтом, а для того, чтобы уничтожить им Альфреда Варена. Помогите же ему.
— Как?
— У вашего мужа есть документ, который дополняет и позволяет использовать чертежи Луи Лакомба?
— Да.
— Сообщите об этом Сальватору. Если надо, постарайтесь раздобыть для него документ. Короче, вступите с ним в переписку. Чем вы рискуете?
Совет был дерзкий и на первый взгляд даже опасный, но у мадам Андерматт не было иного выхода. К тому же, как говорил Даспри, чем она рисковала? Если неизвестный был врагом, такой шаг не усугублял ситуации. Если же это был человек посторонний, преследовавший какую-то особую цель, он не должен был придавать этим письмам большого значения.
Как бы то ни было, появилась хоть какая-то надежда, и мадам Андерматт, не представлявшая себе, что делать, с большой радостью ухватилась за нее. Она горячо поблагодарила нас, пообещав держать в курсе событий.
И в самом деле, через день она прислала записку, полученную в ответ на ее послание:
«Писем там не было. Но я их достану, будьте уверены. Я за всем слежу. С».Я взял бумагу в руки. Это был тот же почерк, что и в записке, подложенной мне в настольную книгу вечером 22 июня.
Значит, Даспри был прав, именно Сальватор оказался главным организатором этого дела.
Наконец-то забрезжили слабые лучи света в окружавших нас потемках, а отдельные детали предстали в неожиданном ракурсе. Но сколько еще оставалось темных пятен, таких, например, как находка двух семерок червей! Что до меня, то эти две карты не выходили у меня из головы, быть может, я был заинтригован ими даже больше, чем надо, так как семь дырочек в семи маленьких знаках бросились мне в глаза при таких волнующих обстоятельствах! Какую роль играли они в этой драме? Какое значение следует им придавать? Какой вывод надо сделать из того факта, что подводная лодка, построенная по чертежам Луи Лакомба, была названа «Семеркой червей»?
Даспри же мало занимали эти две карты, он целиком погрузился в изучение другой загадки, решение которой ему казалось более неотложным делом: мой приятель без устали разыскивал пресловутый тайник.
— И кто знает, — говорил он, — не найду ли я в нем письма, которые не обнаружил там Сальватор!.. скорее всего по недосмотру. Очень уж не верится, что братья Варен убрали из недоступного, как они полагали, тайника бесценное оружие, значение которого понимали.
И он искал. Вскоре в большом зале для него не осталось никаких секретов, и поиски переместились в другие комнаты особняка: он обследовал их снаружи и изнутри, осмотрел каменную и кирпичную кладку стен, приподнял шифер на крыше.
Однажды Даспри явился с киркой и лопатой; вручив мне лопату, оставил себе кирку и сказал, указав на пустырь:
— Туда.
Я пошел за ним без особого восторга. Он разделил площадку на несколько участков и один за другим осмотрел их. Но в одном месте, у угла, образованного стенами двух соседних домов, его внимание привлекла куча бутовых камней и булыжников, прикрытая кустарником и травой. Даспри стал разгребать ее.
Мне пришлось помогать. Битый час под палящим солнцем мы потели над этой кучей — безрезультатно. Но когда, раскидав камни, мы добрались до земли и начали выворачивать ее, кирка Даспри обнажила кости, останки человека, на которых еще болтались лохмотья одежды.
И вдруг я почувствовал, что бледнею. Я заметил вдавленную в землю маленькую железную пластину, вырезанную по форме прямоугольника и, как мне показалось, на ней были различимы пятна крови. Я нагнулся. Так оно и оказалось: пластина была по размеру с игральную карту, а красных, местами проржавевших пятен цвета сурика было семь и расположены они были, как семь знаков в семерке червей, продырявленных так же на кончиках.
— Послушайте, Даспри, мне надоели все эти истории. Если вам так интересно, оставайтесь. А я ухожу.
Может быть, от волнения или оттого, что устал, поработав на палящем солнце, но, как бы то ни было, на обратном пути меня зашатало, пришлось лечь в постель, где я провалялся двое суток в горячке и бреду, отбиваясь от скелетов, танцевавших вокруг меня и бросавших друг другу в головы свои окровавленные сердца.
Даспри вел себя как преданный друг. Каждый день он посвящал мне три-четыре часа, которые, правда, проводил в большом зале: обшаривал все углы, простукивал стены, словом, барабанил вовсю.
— Письма здесь, в этой комнате, — сообщал он мне время от времени, — они здесь. Руку даю на отсечение.
— Оставьте меня в покое, — отвечал я, доведенный до белого каления.
На третий день утром я встал, и хотя был еще довольно слаб, чувствовал себя здоровым. Плотный завтрак подкрепил меня. Но небольшое послание, полученное мною около пяти часов, больше всего другого способствовало моему полному выздоровлению, поскольку мое любопытство, несмотря ни на что, опять разыгралось.
Телеграмма была следующего содержания:
«Месье!
Драма, первый акт которой разыгрался в ночь с 22 на 23 июня, близится к развязке.
Обстоятельства сложились так, что мне необходимо устроить встречу двух основных ее героев, и это свидание должно произойти в вашем доме, поэтому я был бы вам бесконечно признателен, если бы на сегодняшний вечер вы предоставили мне ваше жилище. Было бы неплохо, если бы ваш слуга отсутствовал с девяти до одиннадцати, желательно также, чтобы вы оказали мне огромную любезность и согласились предоставить противникам свободу действий. В ночь с 22 на 23 июня вы смогли убедиться, что я с чрезвычайной щепетильностью оберегаю все, что вам принадлежит. Со своей стороны, я счел бы оскорбительным для вас малейшее подозрение в том, что вы можете обмануть доверие нижеподписавшегося, преданного вам Сальватора».