Страница:
Отплыли мы почти в сумерках и долго махали руками гостеприимным жителям деревни. Едва мы скрылись за поворотом, Тханг достал с самого днища толстые тисовые доски — надо было сделать опорные площадки под пушку и крупнокалиберный пулемет. В одной из корзин под бананами оказались необходимые инструменты. Одну площадку соорудили на носу, а вторую — под навесом на корме. Уже стемнело, когда мы закончили работу. Нго просигналил в сторону берега и тотчас же в ответ мигнул ответ. Джонка вошла в маленькую бухту с деревянной эстакадой и причалила к ней. На эстакаде темнела человеческая фигура. Нго и человек на эстакаде обменялись несколькими фразами, и послышался скрип досок под колесами повозок, нагруженных оружием и боеприпасами. Довольно быстро мы все переправили на борт, а Нго, подсвечивая фонариком, расплачивался с человеком на берегу. Все остались довольными сделкой, и мы так же бесшумно задним ходом вышли из неизвестной бухты. Мне понравилась работа двигателя, выхлоп был под водой и двухцилиндровый дизель работал почти бесшумно, во всяком случае, на малых оборотах. Джонка величаво развернулась и отправилась по извилистому Меконгу, где можно было встретить друзей, а еще больше — врагов.
Понедельник, река Меконг, 4 часа утра.
Почти двое суток плавание напоминало туристский круиз. На реке мы встречали, такие же джонки, напоминающие плавающие птице-овощные рынки. Мы тоже не чурались торговли — закупили горы фруктов и зелени. Торговать ею мы не собирались, но кипы зелени отлично маскировали некоторые предметы, не предназначенные для чужих глаз. В общем-то, нам пока везло, ни одного военного катера или проверки с береговых постов. Пока. Но чем дальше мы продвигались на Север, вероятность встреч с американскими или южновьетнамскими катерами, охотившимися за поставками оружия через Лаос, которые вьетконг успешно использовал этот путь не раз, возрастала.
Ближе к Сайгону оружие тайно переправлялось на берег и тайными тропами бесследно исчезало в джунглях, чтобы вскоре заявить о себе при очередной дерзкой диверсии или засаде. Потому джонки и катера с оружием или наркотиками американцы пытались перехватить на реке, где было весьма трудно удрать от скоростных и отлично вооруженных американских катеров и точно так же трудно скрыться даже ночью — приборы ночного видения любые попытки спрятаться в прибрежных зарослях обрекали на провал. Начинался самый опасный участок плавания. Нас теперь было четверо, и кто был этот четвертый на самом деле, пока было непонятно. Проверить наверняка можно было только в бою, но ведь как раз тогда ошибка могла дорого стоить. После всего, что мы успели натворить в Сайгоне и его окрестностях, вряд ли о нас не знал самый последний матрос на самом захудалом местном катере. Американцы любят назначать награды, и было бы любопытно узнать, во сколько же нас оценили? Но думаю, достаточно, чтобы нашлось немало желающих получить эти денежки…
Береговые посты нас тревожили мало — только раз или два нас заставили подойти к берегу и предъявить какие-то документы (нечто вроде лицензии на право плавать и торговать в этом районе). К моему удивлению Тханг и Нго насовали начальнику поста такое количество бумажек с печатями и подписями, что у меня не укладывалось в голове, где и когда они успели запастись таким количеством «липы». Еще более я удивился, узнав, что бумаги все настоящие. Все было весьма просто — за хорошие деньги любой чиновник в любой стране выдаст любую бумагу. Деньги у Тханга были и пока шли переговоры о покупке джонки, одни чиновники очень оперативно оформляли сделку, а другие стряпали для нас документы на все случаи жизни. Таким образом, мы были самыми, что ни на есть законными владельцами джонки и не менее законными торговцами.
Все это срабатывало неотразимо на постах (мы с Энди в такое время не высовывались наружу), а на борт джонки патрульные не заглядывали — пара бутылок контрабандного виски надежно задерживали их на берегу. Иногда наши «торговцы» возвращались в весьма плачевном состоянии и долго отсыпались… Но это просто издержки профессии и с этим приходилось мириться. Мы же с Энди предпочитали для таких мероприятий тенек под навесом, только вот холодильника у нас не было и все пойло было теплым и противным. Опять же — издержки профессии.
На случай встречи с катерами у нас были разработаны (как в Генштабе каком-нибудь) несколько вариантов — от мирных переговоров, до самого настоящего морского сражения, с абордажем, как при Гангуте каком-нибудь. Пока ни один из вариантов на практике проверен не был, хотя и отрабатывался в деталях.
Но это пока, кажется, закончилось. Из-за очередного поворота, как призрак появился катер. Кораблик был старый, деревянный, с небольшой скоростью и всего с двумя пулеметами на борту. Наверняка и команда была небольшая — командир, механик, пара пулеметчиков и три-четыре патрульных. Мы никак не отреагировали на появление катера — они были здесь привычной частью природы. В бинокль осторожно я осмотрел участок реки позади нас — километра на три чисто. Нго со своим феноменальным зрением доложил Тхангу, что до ближайшего поворота тоже не менее трех километров и там тоже никакого движения не наблюдается. Единственной опасностью мог быть патрульный пост, укрытый зеленью джунглей, но приходилось рисковать.
План на такой случай был разработан детально и, если не случиться ничего экстраординарного, должен сработать. В мегафон командир катера приказал остановиться и ждать. Носовой пулеметчик водил стволом, словно хотел захватить всю джонку в один выстрел. Мы покорно повиновались, Тханг и Нго низко кланялись и командиру катера и двум патрульным, спрыгнувшим к нам для обыска. В кучу бананов, прикрывавшую пушку один из них ткнул штыком и надо же (!) попал на какое-то чертово железо. Глаза у него округлились, и он вопросительно уставился на командира, внимательно наблюдавшим за всем происходящим. Момент был критический — еще через секунду мы Энди будем обнаружены и попадем в прицелы. Не выходя из-под навеса, я дважды нажал спуск «стечкина». Двое патрульных с дырками в головах еще не успели осесть на дно джонки, как Энди прямо через тростник дал всего одну очередь из крупнокалиберного. Двенадцати миллиметровые пули снесли с носа пулеметчика, превратили в кровавые ошметья командира и рулевого в деревянной рубке и дальше на своем пути почти перерубили кормового пулеметчика, который, не видя общей картины, так и умер, ничего не успев понять. Тханг приказал Нго запустить двигатель, и едва джонка отошла на пять метров от катера, отличным баскетбольным крюком вбросил небольшую связку гранат в открытый кормовой люк моторного отсека. Внезапно с катера прогремела автоматная очередь, видно последний из уцелевших патрульных, наконец, решился принять участие в бою, но взрыв гранат с добавками горючего и всяческих боеприпасов на борту прервал эту очередь. Вместо катера теперь на спокойной воде Меконга расползалось горящее пятно, и плавали деревянные останки корпуса бывшего южновьетнамского катера. Эхо взрыва быстро погасилось стеной джунглей и снова все вокруг стало мирным и спокойным. Пятно уже выгорело и оставило лишь радужные красивые узоры на воде.
Мы с Энди хлопнули друг друга по рукам, вымученно улыбнулись Тхангу (он не признавал таких выражений эмоций) и с наслаждением закурили. После столь славной морской битвы мы имели полное право собой гордиться — пока мы побеждали на суше, воде и в воздухе. Пока мы наслаждались сигаретами, не заметили, что джонка идет каким-то странным виляющим курсом прямо на противоположный берег. Нго сидел у штурвала и, закрыв лицо руками, весь дрожал от головы до пяток. Тханг подскочил к нему первым и что-то спросил. Нго поднял лицо, оно было страшным. Лицевые мускулы затвердели в каком-то жутком подобии улыбки, а по щекам текли самые настоящие детские слезы. Тханг что-то тихо и ласково говорил ему быстро и поглаживал по жестким черным волосам. Внезапно Нго вскочил на ноги и, показывая на нас, что-то гневно произнес (плохо не знать языков…). Тханг заговорил резко и повелительно, Нго утихомирился и только искоса бросал на нас нелестные взгляды. Тханг выправил курс, врубил самый малый ход, направил джонку по самой середине реки и подсел к нам. Нго по-прежнему держался в стороне.
Тханг виновато улыбнулся, словно хотел извиниться за шалость малолетнего сына.
— Он совсем ребенок и не успел послужить в армии, как удрал оттуда. Здесь на реке ему приходилось участвовать в нескольких перестрелках, когда одни и другие палят исключительно чтобы попугать друг друга и доказать свою смелость. Сегодня он увидел работу профессионалов… Он увидел лицо войны и назвал вас хладнокровными убийцами, а не солдатами. Солдат должен, он считает, честно сражаться в бою без всяких там уловок и коварства и пусть победит сильнейший. Он еще делит мир на только хороших или плохих парней. В деревнях, где есть дизельные генераторы, многие любят смотреть американские фильмы, вот они и пытаются подогнать жизнь под эти стандарты, а когда что-то делается не по голливудским правилам игры, этого они не понимают. Ему ведь только шестнадцать и такое увидеть…
Мы с Энди слушали, я переводил, и молчали. Проповедники из нас хреновые, а объяснить мальчишке всю мерзость этой войны, всего этого мира, мы бы просто не сумели, будь один из нас Моисеем на горе Синайской…
Нго немного успокоился, слезы просохли, и он стал кричать на нас, размахивал руками, показывая назад, где еще полчаса назад плыл себе кораблик с пятью людьми, что-то пытался объяснить, доказать, поспорить… Мы с Энди с интересом наблюдали за всем этим, но не понимали ни слова, Тханг тоже молчал, ожидая конца этого горячего выступления мальчишки.
Наконец парень выдохся и Тханг невозмутимо, без единой эмоции начал переводить, а я делал то же самое для Энди.
— Нго говорит — это были такие же люди, как мы, и может быть, мы могли с ними договориться, дать взятку или, на худой конец, напасть, связать их и пусть себе плывут, но живые. Он сказал, что один из патрульных был из его деревни, и никто даже не узнает как он погиб. Вы сражаетесь, как машины, для вас все равно кого убить: москита или человека. Он уже жалеет, что пошел с нами и выйдет на берег, как только мы повстречаем подходящую деревушку…
Вы, русские, вообще звери, вы даже своих людей держите в тюрьмах и расстреливаете миллионами, он читал это в газете. А американцам нужен только героин, чтобы зарабатывать миллионы и угнетать негров…
Тханг замолчал, а Нго вопросительно смотрел на нас: поняли мы его или нет. Мы поняли, и я обдумывал, что ответить этому истинному сыну джунглей, где он узнал и услышал обрывки сведений о наших великих странах и судил нас строго, но несправедливо.
Я начал медленно, стараясь не допустить ни малейшей ошибки, могущей оскорбить юношу, что и в СССР и в США не все так просто и примитивно, как показывают в кино и пишут в газетах. В больших странах и жизнь многограннее и сложнее. Больше людей, больше проблем. Вовсе не на всех улицах США бандиты гоняются друг за другом с пулеметами и занимаются только тем, что торгуют героином. У нас тоже не все в порядке, было и такое, что людей без суда и следствия сажали в лагеря и расстреливали тысячами. Было. Не скажу, что мы живем лучше других, но люди так же, как и везде, смеются, плачут, любят, рожают детей…
А в твоей стране разве не идет война между людьми, вся вина заключается в том, что одни думают так, а другие иначе? Разве американцы не жгут напалмом этих самых несогласных или не бомбят северных шариковыми бомбами за то, что у них другой строй? И чем же виноваты мы, которые втроем решили больше не воевать ни на чьей стороне, разве он сам не предпочитает вольную контрабанду, прячась и от одних и от других?
Да мы убили одного из подонков, чье имя со страхом произносили не только во Вьетнаме, но и в Камбодже, которая независима вроде бы, но разве по Меконгу не рыщут американские катера и не летают американские вертолеты? И что здесь особенного, если и мы решили уйти от этой войны через Камбоджу, кстати, в которой красные кхмеры тоже не любят всех, не покорившихся им, и приносят смерть целым деревням?
Война есть война, и мы не могли надеяться, что патрульные отпустят нас с миром. Ты видел того пулеметчика, которому не терпелось надавить на спуск? И он так бы и сделал, если бы офицер обнаружил что-то кроме бананов. Чтобы победить, надо опередить противника, иначе…
Короче, я выбрал для защиты проверенную тактику — задать противной стороне еще больше вопросов, на которые, к стати мы и сами не смогли бы дать вразумительного ответа. Но на неискушенного в спорах мальчишку, моя речь в переводе Тхагнга, кажется, произвела впечатление. Он то и дело посматривал на нас исподлобья, но каждый раз его взгляд становился светлее.
— Кроме того, — решил добавить я, ты теперь прошел боевое крещение и выдержал испытание с честью, а я слышал, в твоем племени не очень уважают трусов и ценят настоящих воинов. Так что из пассажира и торговца ты стал настоящим бойцом группы особого назначения. Настолько особого, что мы и сами не знали в чем его особенность.
Последние мои слова явно произвели на Нго самое благоприятное впечатление, он даже как-то подрос за пару секунд, и на его лице появилась робкая улыбка. Внезапно я понял, что его такая вспышка произошла еще и из-за того, что он, не успел даже принять участие в бою и побоялся, что его сочли трусом… Для его народа такое было несмываемым пятном на всю жизнь. Теперь он почти пришел в себя и снова стал у примитивного штурвала нашего крейсера.
Теперь у нас был все в полном пиратском комплекте, включая бунт на корабле. Мы попробовали, было шутить, но шутки быстро истощились — мы ждали неизбежного. Когда появятся американцы. Может, они уже поджидают нас за ближайшим поворотом и прекрасно знают, что произошло с этим вьетнамским катером. Не исключено, что все это мог наблюдать пост на берегу, а радиоволны вещь довольно быстрая… Но другого пути все равно не было, и мы продолжали плавание, до предела увеличив скорость нашего рейдера.
Ближе к Сайгону оружие тайно переправлялось на берег и тайными тропами бесследно исчезало в джунглях, чтобы вскоре заявить о себе при очередной дерзкой диверсии или засаде. Потому джонки и катера с оружием или наркотиками американцы пытались перехватить на реке, где было весьма трудно удрать от скоростных и отлично вооруженных американских катеров и точно так же трудно скрыться даже ночью — приборы ночного видения любые попытки спрятаться в прибрежных зарослях обрекали на провал. Начинался самый опасный участок плавания. Нас теперь было четверо, и кто был этот четвертый на самом деле, пока было непонятно. Проверить наверняка можно было только в бою, но ведь как раз тогда ошибка могла дорого стоить. После всего, что мы успели натворить в Сайгоне и его окрестностях, вряд ли о нас не знал самый последний матрос на самом захудалом местном катере. Американцы любят назначать награды, и было бы любопытно узнать, во сколько же нас оценили? Но думаю, достаточно, чтобы нашлось немало желающих получить эти денежки…
Береговые посты нас тревожили мало — только раз или два нас заставили подойти к берегу и предъявить какие-то документы (нечто вроде лицензии на право плавать и торговать в этом районе). К моему удивлению Тханг и Нго насовали начальнику поста такое количество бумажек с печатями и подписями, что у меня не укладывалось в голове, где и когда они успели запастись таким количеством «липы». Еще более я удивился, узнав, что бумаги все настоящие. Все было весьма просто — за хорошие деньги любой чиновник в любой стране выдаст любую бумагу. Деньги у Тханга были и пока шли переговоры о покупке джонки, одни чиновники очень оперативно оформляли сделку, а другие стряпали для нас документы на все случаи жизни. Таким образом, мы были самыми, что ни на есть законными владельцами джонки и не менее законными торговцами.
Все это срабатывало неотразимо на постах (мы с Энди в такое время не высовывались наружу), а на борт джонки патрульные не заглядывали — пара бутылок контрабандного виски надежно задерживали их на берегу. Иногда наши «торговцы» возвращались в весьма плачевном состоянии и долго отсыпались… Но это просто издержки профессии и с этим приходилось мириться. Мы же с Энди предпочитали для таких мероприятий тенек под навесом, только вот холодильника у нас не было и все пойло было теплым и противным. Опять же — издержки профессии.
На случай встречи с катерами у нас были разработаны (как в Генштабе каком-нибудь) несколько вариантов — от мирных переговоров, до самого настоящего морского сражения, с абордажем, как при Гангуте каком-нибудь. Пока ни один из вариантов на практике проверен не был, хотя и отрабатывался в деталях.
Но это пока, кажется, закончилось. Из-за очередного поворота, как призрак появился катер. Кораблик был старый, деревянный, с небольшой скоростью и всего с двумя пулеметами на борту. Наверняка и команда была небольшая — командир, механик, пара пулеметчиков и три-четыре патрульных. Мы никак не отреагировали на появление катера — они были здесь привычной частью природы. В бинокль осторожно я осмотрел участок реки позади нас — километра на три чисто. Нго со своим феноменальным зрением доложил Тхангу, что до ближайшего поворота тоже не менее трех километров и там тоже никакого движения не наблюдается. Единственной опасностью мог быть патрульный пост, укрытый зеленью джунглей, но приходилось рисковать.
План на такой случай был разработан детально и, если не случиться ничего экстраординарного, должен сработать. В мегафон командир катера приказал остановиться и ждать. Носовой пулеметчик водил стволом, словно хотел захватить всю джонку в один выстрел. Мы покорно повиновались, Тханг и Нго низко кланялись и командиру катера и двум патрульным, спрыгнувшим к нам для обыска. В кучу бананов, прикрывавшую пушку один из них ткнул штыком и надо же (!) попал на какое-то чертово железо. Глаза у него округлились, и он вопросительно уставился на командира, внимательно наблюдавшим за всем происходящим. Момент был критический — еще через секунду мы Энди будем обнаружены и попадем в прицелы. Не выходя из-под навеса, я дважды нажал спуск «стечкина». Двое патрульных с дырками в головах еще не успели осесть на дно джонки, как Энди прямо через тростник дал всего одну очередь из крупнокалиберного. Двенадцати миллиметровые пули снесли с носа пулеметчика, превратили в кровавые ошметья командира и рулевого в деревянной рубке и дальше на своем пути почти перерубили кормового пулеметчика, который, не видя общей картины, так и умер, ничего не успев понять. Тханг приказал Нго запустить двигатель, и едва джонка отошла на пять метров от катера, отличным баскетбольным крюком вбросил небольшую связку гранат в открытый кормовой люк моторного отсека. Внезапно с катера прогремела автоматная очередь, видно последний из уцелевших патрульных, наконец, решился принять участие в бою, но взрыв гранат с добавками горючего и всяческих боеприпасов на борту прервал эту очередь. Вместо катера теперь на спокойной воде Меконга расползалось горящее пятно, и плавали деревянные останки корпуса бывшего южновьетнамского катера. Эхо взрыва быстро погасилось стеной джунглей и снова все вокруг стало мирным и спокойным. Пятно уже выгорело и оставило лишь радужные красивые узоры на воде.
Мы с Энди хлопнули друг друга по рукам, вымученно улыбнулись Тхангу (он не признавал таких выражений эмоций) и с наслаждением закурили. После столь славной морской битвы мы имели полное право собой гордиться — пока мы побеждали на суше, воде и в воздухе. Пока мы наслаждались сигаретами, не заметили, что джонка идет каким-то странным виляющим курсом прямо на противоположный берег. Нго сидел у штурвала и, закрыв лицо руками, весь дрожал от головы до пяток. Тханг подскочил к нему первым и что-то спросил. Нго поднял лицо, оно было страшным. Лицевые мускулы затвердели в каком-то жутком подобии улыбки, а по щекам текли самые настоящие детские слезы. Тханг что-то тихо и ласково говорил ему быстро и поглаживал по жестким черным волосам. Внезапно Нго вскочил на ноги и, показывая на нас, что-то гневно произнес (плохо не знать языков…). Тханг заговорил резко и повелительно, Нго утихомирился и только искоса бросал на нас нелестные взгляды. Тханг выправил курс, врубил самый малый ход, направил джонку по самой середине реки и подсел к нам. Нго по-прежнему держался в стороне.
Тханг виновато улыбнулся, словно хотел извиниться за шалость малолетнего сына.
— Он совсем ребенок и не успел послужить в армии, как удрал оттуда. Здесь на реке ему приходилось участвовать в нескольких перестрелках, когда одни и другие палят исключительно чтобы попугать друг друга и доказать свою смелость. Сегодня он увидел работу профессионалов… Он увидел лицо войны и назвал вас хладнокровными убийцами, а не солдатами. Солдат должен, он считает, честно сражаться в бою без всяких там уловок и коварства и пусть победит сильнейший. Он еще делит мир на только хороших или плохих парней. В деревнях, где есть дизельные генераторы, многие любят смотреть американские фильмы, вот они и пытаются подогнать жизнь под эти стандарты, а когда что-то делается не по голливудским правилам игры, этого они не понимают. Ему ведь только шестнадцать и такое увидеть…
Мы с Энди слушали, я переводил, и молчали. Проповедники из нас хреновые, а объяснить мальчишке всю мерзость этой войны, всего этого мира, мы бы просто не сумели, будь один из нас Моисеем на горе Синайской…
Нго немного успокоился, слезы просохли, и он стал кричать на нас, размахивал руками, показывая назад, где еще полчаса назад плыл себе кораблик с пятью людьми, что-то пытался объяснить, доказать, поспорить… Мы с Энди с интересом наблюдали за всем этим, но не понимали ни слова, Тханг тоже молчал, ожидая конца этого горячего выступления мальчишки.
Наконец парень выдохся и Тханг невозмутимо, без единой эмоции начал переводить, а я делал то же самое для Энди.
— Нго говорит — это были такие же люди, как мы, и может быть, мы могли с ними договориться, дать взятку или, на худой конец, напасть, связать их и пусть себе плывут, но живые. Он сказал, что один из патрульных был из его деревни, и никто даже не узнает как он погиб. Вы сражаетесь, как машины, для вас все равно кого убить: москита или человека. Он уже жалеет, что пошел с нами и выйдет на берег, как только мы повстречаем подходящую деревушку…
Вы, русские, вообще звери, вы даже своих людей держите в тюрьмах и расстреливаете миллионами, он читал это в газете. А американцам нужен только героин, чтобы зарабатывать миллионы и угнетать негров…
Тханг замолчал, а Нго вопросительно смотрел на нас: поняли мы его или нет. Мы поняли, и я обдумывал, что ответить этому истинному сыну джунглей, где он узнал и услышал обрывки сведений о наших великих странах и судил нас строго, но несправедливо.
Я начал медленно, стараясь не допустить ни малейшей ошибки, могущей оскорбить юношу, что и в СССР и в США не все так просто и примитивно, как показывают в кино и пишут в газетах. В больших странах и жизнь многограннее и сложнее. Больше людей, больше проблем. Вовсе не на всех улицах США бандиты гоняются друг за другом с пулеметами и занимаются только тем, что торгуют героином. У нас тоже не все в порядке, было и такое, что людей без суда и следствия сажали в лагеря и расстреливали тысячами. Было. Не скажу, что мы живем лучше других, но люди так же, как и везде, смеются, плачут, любят, рожают детей…
А в твоей стране разве не идет война между людьми, вся вина заключается в том, что одни думают так, а другие иначе? Разве американцы не жгут напалмом этих самых несогласных или не бомбят северных шариковыми бомбами за то, что у них другой строй? И чем же виноваты мы, которые втроем решили больше не воевать ни на чьей стороне, разве он сам не предпочитает вольную контрабанду, прячась и от одних и от других?
Да мы убили одного из подонков, чье имя со страхом произносили не только во Вьетнаме, но и в Камбодже, которая независима вроде бы, но разве по Меконгу не рыщут американские катера и не летают американские вертолеты? И что здесь особенного, если и мы решили уйти от этой войны через Камбоджу, кстати, в которой красные кхмеры тоже не любят всех, не покорившихся им, и приносят смерть целым деревням?
Война есть война, и мы не могли надеяться, что патрульные отпустят нас с миром. Ты видел того пулеметчика, которому не терпелось надавить на спуск? И он так бы и сделал, если бы офицер обнаружил что-то кроме бананов. Чтобы победить, надо опередить противника, иначе…
Короче, я выбрал для защиты проверенную тактику — задать противной стороне еще больше вопросов, на которые, к стати мы и сами не смогли бы дать вразумительного ответа. Но на неискушенного в спорах мальчишку, моя речь в переводе Тхагнга, кажется, произвела впечатление. Он то и дело посматривал на нас исподлобья, но каждый раз его взгляд становился светлее.
— Кроме того, — решил добавить я, ты теперь прошел боевое крещение и выдержал испытание с честью, а я слышал, в твоем племени не очень уважают трусов и ценят настоящих воинов. Так что из пассажира и торговца ты стал настоящим бойцом группы особого назначения. Настолько особого, что мы и сами не знали в чем его особенность.
Последние мои слова явно произвели на Нго самое благоприятное впечатление, он даже как-то подрос за пару секунд, и на его лице появилась робкая улыбка. Внезапно я понял, что его такая вспышка произошла еще и из-за того, что он, не успел даже принять участие в бою и побоялся, что его сочли трусом… Для его народа такое было несмываемым пятном на всю жизнь. Теперь он почти пришел в себя и снова стал у примитивного штурвала нашего крейсера.
Теперь у нас был все в полном пиратском комплекте, включая бунт на корабле. Мы попробовали, было шутить, но шутки быстро истощились — мы ждали неизбежного. Когда появятся американцы. Может, они уже поджидают нас за ближайшим поворотом и прекрасно знают, что произошло с этим вьетнамским катером. Не исключено, что все это мог наблюдать пост на берегу, а радиоволны вещь довольно быстрая… Но другого пути все равно не было, и мы продолжали плавание, до предела увеличив скорость нашего рейдера.
Река Меконг, понедельник, около полудня.
Они появились неожиданно (точно, они стояли за ближайшим зигзагом реки и ждали), вопрос лишь в том ждали они именно нас или сидели в засаде вообще, по привычке. Катер неторопливо направился наперерез нашему курсу, чтобы сразу показать, что всякая попытка уклониться от встречи будет иметь для нас плохие последствия. Мы оказались парнями понятливыми и резко сбавили ход. Поравнявшись, катер отработал винтами враздрай и бортом пришвартовался к джонке. Носовая пушка была зачехлена, и лишь кормовой пулемет угрожающе посматривал на наше суденышко. В джонку спрыгнули лейтенант и два солдата с М — 16. Кормовой отсек мы завалили кроме тростника еще и пальмовыми листьями (так часто делают для сохранения фруктов, не любящих сильного солнца).
Американцы действовали профессионально: один из них стал почти вплотную к кормовой надстройке, где за хлипким заслоном из тростника и листьев прятался я со «стечкиным»и ножом. Он держал на прицеле Энди и Нго. Второй стоял одной ногой на катере, другой — на джонке и контролировал всю обстановку. Пулеметчик просто держал нас на прицеле и при малейшем необдуманном телодвижении мог смести с нашей джонки все, включая нас. Но ошибку он все-таки допустил — ствол был развернут к носовой части, которая у нас гордо именовалась капитанской каютой, и где хранились все документы. Офицер начал было их просматривать, но, видимо слабое знание языка мешало ему (говорила кошка собаке — учи иностранные языки!) и второй солдат, закинув винтовку за плечо, пошел помогать командиру. Теперь оба (если не было еще одного, спрятавшегося где-нибудь на катере) патрульных с интересом наблюдали за спектаклем, который разыгрывал Тханг — он бил себя в грудь, рвал на груди грязную майку, пытался выдрать жесткие, как проволока волосы на голове, зачем-то снимал сандалии и совал их в нос офицеру, отчего тот брезгливо отворачивался. Потом Тханг внезапно замолчал, широким жестом обвел «каюту»— ищите. Офицер, совсем еще молодой парень лет двадцати пяти, начал обыск ящичков, корзин и прочих закоулков. Нго медленно, сантиметр за сантиметром приближался ко второму полицейскому. Я знал, что у Нго есть нож, а буквально в полуметре под бухтой каната лежал «калаш». «Мой» солдатик с любопытством ожидал результатов обыска (фрукты и зелень их, почему то не интересовали. Может быть только пока?) в каюте. Вдруг лейтенант издал радостный клич и извлек на свет божий плотно запечатанный прозрачный полиэтиленовый мешок с серо-зеленой массой, напоминающей пластилин. Самый неискушенный наблюдатель понял бы, что это опий-сырец для одной из многочисленный подпольных фабрик для производства героина. Стоил такой мешок около 10 тысяч баксов, потом эти деньги увеличатся в десятки раз, но здесь его цена была такая. Судя по реакции Тханга, он слухом не слыхивал и видом не видывал этой гадости. На его джонке! Позор, да и только. Возможно, от старого владельца лодки остался? От всех причитаний Тханга лейтенант отмахнулся, как от москита и продолжил поиски — появились еще два таких же пакета. Бурное веселье охватило американцев — они потешались и издевались над бедным Тхангом, который теперь причитал, что опиум не его, он только перевозчик и хозяин отрежет ему сначала уши, а потом голову.
Смеялся даже «мой» солдат. Пулеметчик даже убрал руку со спуска и облокотился на пулемет, чтобы не упустить ни единого мгновения этой комедии. Лучшего случая могло больше не представиться. Пистолет пускать в ход не решился — даже легкий хлопок могли услышать, и потому я решил не рисковать. Как можно осторожнее я раздвинул тростник и листья, но все-таки их шелест заставил солдата обернуться. Я ударил ножом в единственно необходимое место — ямочку под горлом. Гортань надо резать, при колющем ударе нож может слегка отклониться и человек успеет вскрикнуть. Теперь же нож проткнул все дыхательные пути и перегородил их широким лезвием. Чтобы не заливать кровью дно джонки, я оставил нож, там, куда его и всадил и быстро втянул солдата под навес. Как ни молниеносно я старался провести эту акцию шум потревоженных листьев, куда я втаскивал патрульного, который еще был жив к стати (ненадолго, правда), потревожил и пулеметчика и второго патрульного. Пулеметчик едва успел схватиться за спуск, как выстрел «стечкина» оборвал его дальнейшие хлопоты. Хлопок глушителя послужил сигналом для Нго — он сунул руку под канат и в руках его оказался АК — 47. Короткая очередь отбросила патрульного к борту джонки. Все три пули попали в грудь, и на губах солдата показалась кровавая пена. Этот тоже был не жилец…
Я был прав в предположениях — еще один солдат прикрывал присутствие проверяющей группы, но это заметил и Нго. Патрульный лежал плашмя на палубе, укрывшись за рубкой, и успел сделать только два выстрела, как длинная, на весь магазин, очередь Нго навсегда оставила солдата у стены рубки.
Настала очередь лейтенанта, который оказался не храбрецом и с ужасом наблюдая, как за десять секунд от его группы остались одни воспоминания, медленно поднял руки и сложил их на затылке. Тханг сначала уложил упавшие пакеты с опиумом на место и только после этого достал кольт из кобуры офицера. Во всех его действиях чувствовалось глубокое презрение к людям, которые, как оказалось, не умеют воевать, хотя хвастают об этом на весь мир.
Нго и я перепрыгнули на борт катера — там могли быть еще люди, и один смелый человек за несколько секунд мог превратить нашу временную победу в сокрушительное поражение. С двух сторон мы осторожно обошли рубку — там стоял, предварительно подняв руки, и уложив свою М — 16 на палубу наводчик носового орудия, которому не довелось принять участие в абордаже. Нго нагнулся за винтовкой, как солдат, который прятал в сложенных на затылке руках нож, бросился на него. К счастью он чуть-чуть промахнулся, и нож вонзился вьетнамцу повыше лопатки, почти в плечо. Зато глубоко, силенки у этого парня было с избытком. Они катались по палубе, причем от удара Нго выронил автомат, и потому оба пытались схватить валявшееся оружие. Пистолет я употребил, как молот для быка — добротно сделанной рукояткой я от души врубил американцу по голове, когда она на насколько мгновений оказалась сверху. Нго не смог без моей помощи выбраться из-под туши американца, которого я, кажется, выключил навсегда («стечкин» пистолет тяжелый и очень прочный), и бегло осмотрел рану — пока они валялись по палубе, нож оставался в ране и теперь разворотил плечо Нго весьма неприятно. Я оставил нож в ране, чтобы избежать кровотечения, уложил тайца на живот и приступил к дальнейшей инспекции катера. Кто знает, что еще может произойти. Вход в моторный отсек был закрыт, но жалюзи для охлаждения и вентиляции были приоткрыты как раз настолько, чтобы туда пролезла рука с гранатой. Я подсунул М — 16 под решетку для упора и осторожно подполз к отверстию.
— Эй, парень, ты там один?
В ответ прозвучала короткая очередь. Я достал гранату Ф — 1, во всем мире известную, как «лимонка»и прокричал: «Сейчас я просуну руку вот в эту дырку с гранатой без чеки. Даже если вы мне отстрелите руку, граната все равно свалится к вам, как подарок от Санта Клауса. Выбора у вас нет — хотите помереть, как крысы на утопающем корыте — пожалуйста. Не хотите, открывайте люк и выбрасывайте все оружие, даже перочинные ножички. Даю десять секунд на размышление — у меня рука слабая, я эту гранату долго не удержу, так что со временем у вас туговато… Жизнь гарантирую.»
Чей-то голос глухо донесся из отсека: «Мы согласны, отойдите от люка на три метра. Зачем им три метра, я не понял — я и с трех метров могу попасть гранатой в лунку для гольфа, но послушно отошел. Из люка показалась на долю секунды, как и положено мотористу, измазанная физиономия и скрылась. Потом на палубу полетели М — 16, » калашников «, два кольта и один нож. Потом вылетел и складной туристский нож. Похоже все.
— Выходить спокойно — сначала руки, а потом все остальное. Без рук выходить из отсека было, видимо, трудно, потому механики (их все-таки было двое) вылезали медленно и неуклюже. Энди уже успел стать рядом с надежными кусками веревки и прочно укрепил руки мотористов за спиной. Вроде все были в сборе, и я поспешил к Нго, который находился на грани потери сознания. Я поднял его на руки и перетащил на джонку. Уложив на импровизированный операционный стол, я стал перебирать все медикаменты, что у нас имелось, потом вдруг вспомнил, что и у американцев что-то должно быть и побольше нашего. Энди оставил мирно сидящих мотористов на палубе, заглянул в рубку и вылетел оттуда с большой сумкой с красным крестом.
Да, американцы были оснащены получше: антибиотики, шприцы, обезболивающие, средства от шока и даже транквилизаторы. Я уж не говорю об всяких антисептиках и горах перевязочного материала. Теперь можно было начинать. Энди отошел в сторонку, а Тханг стал медбратом. Сначала вкатил Нго вокруг раны несколько уколов новокаина — достать нож из человеческого тела дело не простое и могло быть очень болезненным. На всякий случай я еще вкатил ему наш тюбик» антишока» из своей личной аптечки и обеими руками взялся за нож. Тханг придерживал тело. Разрезанные острым ножом мышцы и особенно кости, мертвой хваткой зажимают лезвие, и вытащил его я с большим усилием, стараясь еще больше не расширить рану.
Теперь кровь, ранее закупоренная ножом, хлынула ручьем. Я был в растерянности — как остановить эту реку крови, чтобы хоть увидеть серьезность повреждений тканей. Но Тханг опередил меня. Он схватил пару здоровых тампонов из американских запасов, окунул их в широкую банку с антисептиками (из тех же запасов) и просто заткнул ими рану. Свободной рукой он ткнул в моток лейкопластыря, мы приклеили многократно тампоны к телу и после этого плотно забинтовали. Я еще вкатил дозу антибиотиков, а Тханг достал один из пакетов с опиумом, отщипнул кусочек и всунул в рот Нго. Тот, было, попытался вытолкнуть кусочек изо рта, видимо ему трудно было глотать, но Тханг сжал ему челюсти и Нго вынужден был проглотить.
— Теперь он будет спать, и видеть красивых женщин во сне. Ему больше всего нужен покой. Все ваши лекарства хорошие штуки, но сейчас ему нужен только сон.
Какая-то вековая убежденность прозвучала в его словах, и я промолчал, только склонил голову в знак согласия. Уложив Нго в тень на корме, мы приступили к осмотру трофейного корабля.
Вообще мы вели самый настоящий пиратский образ жизни, и где-нибудь в 16 веке нам бы цены не было! Катер был — загляденье: два четырехцилиндровых двигателя «Дэвидсон», автоматическая пушка и 12 — мм пулемет, несколько базук и М — 16 с подствольными гранатометами. До Вьентяна, по настоящему достаточно крупного центра в Лаосе, оставалось не более ста миль…
Американцы действовали профессионально: один из них стал почти вплотную к кормовой надстройке, где за хлипким заслоном из тростника и листьев прятался я со «стечкиным»и ножом. Он держал на прицеле Энди и Нго. Второй стоял одной ногой на катере, другой — на джонке и контролировал всю обстановку. Пулеметчик просто держал нас на прицеле и при малейшем необдуманном телодвижении мог смести с нашей джонки все, включая нас. Но ошибку он все-таки допустил — ствол был развернут к носовой части, которая у нас гордо именовалась капитанской каютой, и где хранились все документы. Офицер начал было их просматривать, но, видимо слабое знание языка мешало ему (говорила кошка собаке — учи иностранные языки!) и второй солдат, закинув винтовку за плечо, пошел помогать командиру. Теперь оба (если не было еще одного, спрятавшегося где-нибудь на катере) патрульных с интересом наблюдали за спектаклем, который разыгрывал Тханг — он бил себя в грудь, рвал на груди грязную майку, пытался выдрать жесткие, как проволока волосы на голове, зачем-то снимал сандалии и совал их в нос офицеру, отчего тот брезгливо отворачивался. Потом Тханг внезапно замолчал, широким жестом обвел «каюту»— ищите. Офицер, совсем еще молодой парень лет двадцати пяти, начал обыск ящичков, корзин и прочих закоулков. Нго медленно, сантиметр за сантиметром приближался ко второму полицейскому. Я знал, что у Нго есть нож, а буквально в полуметре под бухтой каната лежал «калаш». «Мой» солдатик с любопытством ожидал результатов обыска (фрукты и зелень их, почему то не интересовали. Может быть только пока?) в каюте. Вдруг лейтенант издал радостный клич и извлек на свет божий плотно запечатанный прозрачный полиэтиленовый мешок с серо-зеленой массой, напоминающей пластилин. Самый неискушенный наблюдатель понял бы, что это опий-сырец для одной из многочисленный подпольных фабрик для производства героина. Стоил такой мешок около 10 тысяч баксов, потом эти деньги увеличатся в десятки раз, но здесь его цена была такая. Судя по реакции Тханга, он слухом не слыхивал и видом не видывал этой гадости. На его джонке! Позор, да и только. Возможно, от старого владельца лодки остался? От всех причитаний Тханга лейтенант отмахнулся, как от москита и продолжил поиски — появились еще два таких же пакета. Бурное веселье охватило американцев — они потешались и издевались над бедным Тхангом, который теперь причитал, что опиум не его, он только перевозчик и хозяин отрежет ему сначала уши, а потом голову.
Смеялся даже «мой» солдат. Пулеметчик даже убрал руку со спуска и облокотился на пулемет, чтобы не упустить ни единого мгновения этой комедии. Лучшего случая могло больше не представиться. Пистолет пускать в ход не решился — даже легкий хлопок могли услышать, и потому я решил не рисковать. Как можно осторожнее я раздвинул тростник и листья, но все-таки их шелест заставил солдата обернуться. Я ударил ножом в единственно необходимое место — ямочку под горлом. Гортань надо резать, при колющем ударе нож может слегка отклониться и человек успеет вскрикнуть. Теперь же нож проткнул все дыхательные пути и перегородил их широким лезвием. Чтобы не заливать кровью дно джонки, я оставил нож, там, куда его и всадил и быстро втянул солдата под навес. Как ни молниеносно я старался провести эту акцию шум потревоженных листьев, куда я втаскивал патрульного, который еще был жив к стати (ненадолго, правда), потревожил и пулеметчика и второго патрульного. Пулеметчик едва успел схватиться за спуск, как выстрел «стечкина» оборвал его дальнейшие хлопоты. Хлопок глушителя послужил сигналом для Нго — он сунул руку под канат и в руках его оказался АК — 47. Короткая очередь отбросила патрульного к борту джонки. Все три пули попали в грудь, и на губах солдата показалась кровавая пена. Этот тоже был не жилец…
Я был прав в предположениях — еще один солдат прикрывал присутствие проверяющей группы, но это заметил и Нго. Патрульный лежал плашмя на палубе, укрывшись за рубкой, и успел сделать только два выстрела, как длинная, на весь магазин, очередь Нго навсегда оставила солдата у стены рубки.
Настала очередь лейтенанта, который оказался не храбрецом и с ужасом наблюдая, как за десять секунд от его группы остались одни воспоминания, медленно поднял руки и сложил их на затылке. Тханг сначала уложил упавшие пакеты с опиумом на место и только после этого достал кольт из кобуры офицера. Во всех его действиях чувствовалось глубокое презрение к людям, которые, как оказалось, не умеют воевать, хотя хвастают об этом на весь мир.
Нго и я перепрыгнули на борт катера — там могли быть еще люди, и один смелый человек за несколько секунд мог превратить нашу временную победу в сокрушительное поражение. С двух сторон мы осторожно обошли рубку — там стоял, предварительно подняв руки, и уложив свою М — 16 на палубу наводчик носового орудия, которому не довелось принять участие в абордаже. Нго нагнулся за винтовкой, как солдат, который прятал в сложенных на затылке руках нож, бросился на него. К счастью он чуть-чуть промахнулся, и нож вонзился вьетнамцу повыше лопатки, почти в плечо. Зато глубоко, силенки у этого парня было с избытком. Они катались по палубе, причем от удара Нго выронил автомат, и потому оба пытались схватить валявшееся оружие. Пистолет я употребил, как молот для быка — добротно сделанной рукояткой я от души врубил американцу по голове, когда она на насколько мгновений оказалась сверху. Нго не смог без моей помощи выбраться из-под туши американца, которого я, кажется, выключил навсегда («стечкин» пистолет тяжелый и очень прочный), и бегло осмотрел рану — пока они валялись по палубе, нож оставался в ране и теперь разворотил плечо Нго весьма неприятно. Я оставил нож в ране, чтобы избежать кровотечения, уложил тайца на живот и приступил к дальнейшей инспекции катера. Кто знает, что еще может произойти. Вход в моторный отсек был закрыт, но жалюзи для охлаждения и вентиляции были приоткрыты как раз настолько, чтобы туда пролезла рука с гранатой. Я подсунул М — 16 под решетку для упора и осторожно подполз к отверстию.
— Эй, парень, ты там один?
В ответ прозвучала короткая очередь. Я достал гранату Ф — 1, во всем мире известную, как «лимонка»и прокричал: «Сейчас я просуну руку вот в эту дырку с гранатой без чеки. Даже если вы мне отстрелите руку, граната все равно свалится к вам, как подарок от Санта Клауса. Выбора у вас нет — хотите помереть, как крысы на утопающем корыте — пожалуйста. Не хотите, открывайте люк и выбрасывайте все оружие, даже перочинные ножички. Даю десять секунд на размышление — у меня рука слабая, я эту гранату долго не удержу, так что со временем у вас туговато… Жизнь гарантирую.»
Чей-то голос глухо донесся из отсека: «Мы согласны, отойдите от люка на три метра. Зачем им три метра, я не понял — я и с трех метров могу попасть гранатой в лунку для гольфа, но послушно отошел. Из люка показалась на долю секунды, как и положено мотористу, измазанная физиономия и скрылась. Потом на палубу полетели М — 16, » калашников «, два кольта и один нож. Потом вылетел и складной туристский нож. Похоже все.
— Выходить спокойно — сначала руки, а потом все остальное. Без рук выходить из отсека было, видимо, трудно, потому механики (их все-таки было двое) вылезали медленно и неуклюже. Энди уже успел стать рядом с надежными кусками веревки и прочно укрепил руки мотористов за спиной. Вроде все были в сборе, и я поспешил к Нго, который находился на грани потери сознания. Я поднял его на руки и перетащил на джонку. Уложив на импровизированный операционный стол, я стал перебирать все медикаменты, что у нас имелось, потом вдруг вспомнил, что и у американцев что-то должно быть и побольше нашего. Энди оставил мирно сидящих мотористов на палубе, заглянул в рубку и вылетел оттуда с большой сумкой с красным крестом.
Да, американцы были оснащены получше: антибиотики, шприцы, обезболивающие, средства от шока и даже транквилизаторы. Я уж не говорю об всяких антисептиках и горах перевязочного материала. Теперь можно было начинать. Энди отошел в сторонку, а Тханг стал медбратом. Сначала вкатил Нго вокруг раны несколько уколов новокаина — достать нож из человеческого тела дело не простое и могло быть очень болезненным. На всякий случай я еще вкатил ему наш тюбик» антишока» из своей личной аптечки и обеими руками взялся за нож. Тханг придерживал тело. Разрезанные острым ножом мышцы и особенно кости, мертвой хваткой зажимают лезвие, и вытащил его я с большим усилием, стараясь еще больше не расширить рану.
Теперь кровь, ранее закупоренная ножом, хлынула ручьем. Я был в растерянности — как остановить эту реку крови, чтобы хоть увидеть серьезность повреждений тканей. Но Тханг опередил меня. Он схватил пару здоровых тампонов из американских запасов, окунул их в широкую банку с антисептиками (из тех же запасов) и просто заткнул ими рану. Свободной рукой он ткнул в моток лейкопластыря, мы приклеили многократно тампоны к телу и после этого плотно забинтовали. Я еще вкатил дозу антибиотиков, а Тханг достал один из пакетов с опиумом, отщипнул кусочек и всунул в рот Нго. Тот, было, попытался вытолкнуть кусочек изо рта, видимо ему трудно было глотать, но Тханг сжал ему челюсти и Нго вынужден был проглотить.
— Теперь он будет спать, и видеть красивых женщин во сне. Ему больше всего нужен покой. Все ваши лекарства хорошие штуки, но сейчас ему нужен только сон.
Какая-то вековая убежденность прозвучала в его словах, и я промолчал, только склонил голову в знак согласия. Уложив Нго в тень на корме, мы приступили к осмотру трофейного корабля.
Вообще мы вели самый настоящий пиратский образ жизни, и где-нибудь в 16 веке нам бы цены не было! Катер был — загляденье: два четырехцилиндровых двигателя «Дэвидсон», автоматическая пушка и 12 — мм пулемет, несколько базук и М — 16 с подствольными гранатометами. До Вьентяна, по настоящему достаточно крупного центра в Лаосе, оставалось не более ста миль…