Взяв в руки усы, я сообразила, что у меня нет специального клея, чтобы приклеить их над верхней губой. У Рейски в гардеробе было несколько футболок. Ту, что с надписью «Спасибо 1939–1945», я решила не надевать, чтобы не шокировать бабушку Вуотилайнен, которая во время войны была еще ребенком и совершенно не понимала, почему спустя семьдесят лет войной надо восхищаться. Вместо этого я выбрала футболку, купленную на блошином рынке, с надписью «Born in Savo»[2]. С чувством юмора у Рейски было все в порядке.
Утром я отвезла Юлию в парикмахерскую. Сюрьянен отдал в ее распоряжение небольшую спортивную «ауди» с регистрационным номером USK 05. Салон находился всего в нескольких кварталах от дома, и туда вполне можно было добраться на трамвае, но Юлия наотрез отказывалась пользоваться общественным транспортом.
– Не собираюсь толкаться в одном вагоне с бомжами, – поморщила она нос.
Мастер сказала, что будет заниматься с клиенткой не менее четырех часов, и Юлия велела ее не ждать. Я зашла в магазин, купила обещанные Лайтио сигары и прыгнула в автобус, идущий в Кяпюля. Вышла с чувством, что приехала домой. В подъезде пахло свежеиспеченными булочками. Бабушка Вуотилайнен обожала печь и кормить гостей сдобными плюшками. Она была рада меня видеть, напоила кофе и отвела в комнату, где я начала не торопясь переодеваться в Рейску. Я сказала ей, что такое перевоплощение является частью моей работы. Она согласно кивнула, но по ее глазам я видела, что она мне совсем не верит.
На виду у посторонних сложно менять образ, поэтому я заперлась в тесной ванной комнате. Сначала перевязала грудь и прикрепила в штаны муляж. Рейска иногда носил парик, но сейчас у меня была такая короткая стрижка, что можно было без него обойтись. Приклеила усы, постояла. Обычно мне требовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к новому ощущению на лице. На улице ярко светило апрельское солнце, так что темные очки будут очень кстати. В гостиную я вошла еще походкой Хильи, остановилась, перевела дух и присела, по-мужски разведя колени.
– Здрасьте, Рясянен Рейска, приятно познакомиться. Ух, как классно у вас булочками пахнет!
Бабушка Вуотилайнен залилась смехом. Рейска говорил на диалекте области Саво, другим финнам этот акцент казался смешным, и мало кто понимал его как следует. Но Рейске было только на руку то, что его считают деревенским простачком и не воспринимают всерьез.
Шел первый час, а я все еще стояла в гостиной бабушки Вуотилайнен и входила в образ, тренируя голос и походку. Это было не так-то просто: я старалась говорить басом Рейски, ходить вразвалку, но результат меня не удовлетворял. Даже выйдя из подъезда на улицу, я еще не чувствовала должной уверенности в себе. Успокоилась лишь в такси, заметив, как водитель характерно втянул воздух, пытаясь понять, не пахнет ли от пассажира алкоголем. Я велела ехать на улицу Урхейлукату и попросила остановить за пару кварталов от дома Лайтио. Рабочий кабинет, где мой старый друг мог беспрепятственно дымить сигарой, располагался рядом с квартирой. Я позвонила в домофон, но ответа не дождалась. Открылась дверь, из подъезда вышла молодая женщина. Я вошла.
– Вы куда? – поинтересовалась она.
Первой реакцией Рейски было ответить «не твое дело», но потом он все же решил быть вежливым.
– На верхний этаж к Лайтио.
Женщина молча кивнула и прошла мимо. Я поднялась на верхний этаж и позвонила в дверь. Внутри было тихо. Я снова нажала на кнопку звонка. Может, Лайтио забыл о встрече?
В этот момент дверь открылась, и Рейска вздрогнул. Неужели человек может так сильно измениться всего за пару месяцев? Лайтио похудел килограммов на десять, усы побелели и обвисли, щеки ввалились, под глазами образовались огромные мешки. Он был одет во фланелевую пижаму, на ногах разношенные тапочки.
– Заходи. – Голос остался прежним, но постоянно прерывался приступами кашля.
– Куда?
– Сюда, здесь хоть пообщаться можно. В кабинете разговаривать не стоит.
– Наконец-то ты поверил, что квартиру могут прослушивать. – Рейска инстинктивно перешел на шепот.
– Я сто раз все проверил. Но жена сказала, вчера опять приходил какой-то тип, якобы провести замеры влажности в помещении. Я спал, и она его впустила. Они мне не верят, не понимают, какой у меня был мотив. Хотя я же говорил, что самооборона.
Я была почти уверена в том, что квартира и в самом деле прослушивается, поэтому решила не продолжать тему. Глядя на Лайтио, который с трудом переставлял ноги, я поняла, почему его выпустили под подписку о невыезде. Он тяжело дышал, в углу комнаты стоял аппарат искусственного дыхания и пара кислородных подушек. Видимо, иногда приходилось им пользоваться.
– У вас в подъезде есть сауна или клубная комната?
– Пару лет назад на первом этаже оборудовали сауну.
– У тебя есть от нее ключи?
– У жены на связке. Я редко туда хожу, мне не нравится пар от электропечки. К тому же там нет окошка на улицу, сидишь, как в бункере.
– А где еще можно взять ключи? У дворника?
– Ну да. За то, чтобы открыть дверь, он берет пятьдесят марок и просит подписать квитанцию.
Черт. Сауна была бы идеальным местом, ведь полиция имеет право поставить прослушку только в квартиру подозреваемого. Лайтио не помнил, какой там замок, и Рейска решил спуститься и посмотреть сам. Жаль, не захватил отмычку. Дом был построен в послевоенные годы, и изначально подвальное помещение использовалось как погреб. Но теперь ведущая туда дверь закрывалась на замок.
У Лайтио была кошка по имени Кокки, эту хвостатую разбойницу знал весь подъезд. Однажды, когда я заходила к Лайтио, она выскочила на лестницу, и потребовалось немало времени и усилий, чтобы водворить ее обратно. У меня возник план, я поднялась обсудить его с Лайтио. Пока я ходила вниз, он успел сменить пижаму на спортивные брюки и флисовую толстовку.
– Ну да, скажем, что Кокки сбежала в подвал. Вообще-то, она сейчас дрыхнет у жены в постели, главное, чтобы не проснулась не вовремя.
– Не забудь взять ключи от дома! – крикнула я, глядя, как Лайтио закрывает за собой дверь квартиры.
– Деточка, не учи старого полицейского, – проворчал он, подкинув на ладони связку ключей. – Сейчас позвоню соседке. Она на пенсии, так что должна быть дома. Постой пока в сторонке, как бы она не испугалась, увидев тебя.
На месте соседки я не открыла бы ни Лайтио, ни Рейске, но та распахнула дверь. Выслушав рассказ о сбежавшей кошке, принялась сочувственно охать и бросилась было сама отпирать сауну. Ушла она лишь тогда, когда Лайтио сказал, что кошка с перепугу может укусить незнакомого человека.
– Забавно, черт возьми! – расхохотался Лайтио, когда мы наконец вошли в сауну. – Всю жизнь боролся против бандитов и взломщиков, а теперь вот сам пользуюсь их методами. Да еще из-за внебрачного сына Паскевича!
– Никто тебя не заставляет защищать его, – ответила я собственным голосом.
– Знаешь, если бы я рассказал тебе правду, ты была бы в шоке. То есть, вернее, Рейска. Принесла сигары?
Я вытащила коробку из кармана пуховика. Лайтио жадно схватил ее, открыл дрожащими руками и сунул незажженную сигару в рот.
– И почему только они запрещают мне курить? Ладно, что у тебя, говори первая.
– Хорошо. В Швейцарии я встретила Ивана Гезолиана и Давида Сталя. И выяснилось, что Гезолиан – отец невесты Сюрьянена.
Послышалось лязганье зубов – это Лайтио перекусил сигару. Затем он резко вздохнул, закашлялся, выплюнул огрызок и бросился к крану пить воду. Кашель бил не переставая, Лайтио согнулся пополам. Я испугалась, что он задохнется, и стала мучительно соображать, что делать – постучать его по спине или потрясти за плечи.
Наконец приступ закончился. Лайтио без сил присел на скамейку, вытирая дрожащими руками мокрые от слез глаза.
– Ах вот оно что. Круг замкнулся. Сюрьянен и дочь Гезолиана. Ты и Сталь. Как у него дела?
– Сталь рассказал, что у Гезолиана белорусский дипломатический паспорт, по которому он беспрепятственно путешествует по Европе. Свадьба Сюрьянена и Юлии состоится в июне, в выходные накануне Иванова дня. Гезолиан собирается приехать.
– А, в июне, – пробормотал Лайтио и снова сунул сигару в рот.
Я отвела взгляд. Сказать было нечего. Я сняла кепку и задумчиво провела рукой по волосам.
– Сейчас же надень обратно! С этими усами и прической Хильи ты выглядишь просто ужасно! Что Сталь делал в Швейцарии?
– Преследовал Гезолиана. И меня.
– Как у Сталя дела?
– Ничего пока. У него нашелся сын, он должен о нем заботиться.
Я рассказала Лайтио историю Дейвидаса и где он сейчас находится. Он лишь покачал головой в ответ.
– Надо же, оказывается, Сталь все еще доверяет Яану Ранду. Хотя, с другой стороны, выбор у него сейчас небольшой. Ну и что же ты собираешься делать? Надеюсь, не планируешь увольняться?
Я ответила, что собираюсь поступать так, как мы договорились со Сталем, а именно не терять связи с Яаном Рандом. Адрес его электронной почты есть на веб-страничке монастыря Сан-Антимо. Он должен догадаться, кто интересуется Дейвидасом.
Затем я рассказала, что мне удалось узнать про своего отца.
– Не знаю, откуда у Давида эта информация, но обычно у него сведения верные. Едва ли отец будет искать меня, но вот Саару Хуттунен полиции следовало бы предупредить.
– Официально это не положено. Но надо подумать, может, в отделении Туусниеми есть кто-нибудь из знакомых, кого можно неофициально попросить об этом. Я уже поступал так пару раз.
– Он находится на принудительном лечении. Неужели оттуда тоже выпускают на свободу?
– Да. В правовом государстве запрещено бессрочное принудительное лечение.
– То есть по закону даже дьявол когда-нибудь вновь окажется на свободе, да? – Я вспомнила слова дяди Яри.
– По медицинским показаниям его, конечно, могут долго держать взаперти. Но, знаешь, тридцать лет – это очень большой срок. Вон Яан Ранд отделался от обвинения в педофилии гораздо скорее. Не знаю, я ведь обычный полицейский. Парламентарии выпускают законы, дело полиции – следить за их исполнением. Знаешь, на время расследования, а другими словами, навсегда, меня отстранили от дел, отняли служебное оружие, права и телефон. Но у меня остались старые друзья, которые всегда расскажут, что происходит. Поэтому не волнуйся. Я смогу точно узнать, собираются ли давать Куркимяки условное освобождение или нет. И лучше действовать незамедлительно.
Флисовая толстовка Лайтио была покрыта слоем кошачьей шерсти. Я вспомнила, как мы встретились в первый раз и как я боялась тогда, ведь он пытался обвинить меня в убийстве, которого я не совершала. Мне было сложно собраться с духом и задать ему следующий вопрос, но Рейска сделал это быстро, по-мужски:
– Сколько они дают тебе времени?
– Если в больнице, то полгода. Но я не хочу. Думаю, что Пасху встречу, хотя она в этом году поздняя. А вот Иванов день вряд ли. Поэтому и хотел встретиться с тобой. Ты же знаешь, Транков передо мной в долгу. Сможет он раздобыть мне оружие? Нелегально. Я не собираюсь сдаваться на милость этих докторов, черт побери. Я уйду тогда, когда захочу сам, в своих штанах и с сигарой в зубах, а не в больничной пижаме и памперсе. Ты единственный человек в мире, кого я могу об этом попросить. Передай Транкову, пусть достанет мне револьвер.
8
Утром я отвезла Юлию в парикмахерскую. Сюрьянен отдал в ее распоряжение небольшую спортивную «ауди» с регистрационным номером USK 05. Салон находился всего в нескольких кварталах от дома, и туда вполне можно было добраться на трамвае, но Юлия наотрез отказывалась пользоваться общественным транспортом.
– Не собираюсь толкаться в одном вагоне с бомжами, – поморщила она нос.
Мастер сказала, что будет заниматься с клиенткой не менее четырех часов, и Юлия велела ее не ждать. Я зашла в магазин, купила обещанные Лайтио сигары и прыгнула в автобус, идущий в Кяпюля. Вышла с чувством, что приехала домой. В подъезде пахло свежеиспеченными булочками. Бабушка Вуотилайнен обожала печь и кормить гостей сдобными плюшками. Она была рада меня видеть, напоила кофе и отвела в комнату, где я начала не торопясь переодеваться в Рейску. Я сказала ей, что такое перевоплощение является частью моей работы. Она согласно кивнула, но по ее глазам я видела, что она мне совсем не верит.
На виду у посторонних сложно менять образ, поэтому я заперлась в тесной ванной комнате. Сначала перевязала грудь и прикрепила в штаны муляж. Рейска иногда носил парик, но сейчас у меня была такая короткая стрижка, что можно было без него обойтись. Приклеила усы, постояла. Обычно мне требовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к новому ощущению на лице. На улице ярко светило апрельское солнце, так что темные очки будут очень кстати. В гостиную я вошла еще походкой Хильи, остановилась, перевела дух и присела, по-мужски разведя колени.
– Здрасьте, Рясянен Рейска, приятно познакомиться. Ух, как классно у вас булочками пахнет!
Бабушка Вуотилайнен залилась смехом. Рейска говорил на диалекте области Саво, другим финнам этот акцент казался смешным, и мало кто понимал его как следует. Но Рейске было только на руку то, что его считают деревенским простачком и не воспринимают всерьез.
Шел первый час, а я все еще стояла в гостиной бабушки Вуотилайнен и входила в образ, тренируя голос и походку. Это было не так-то просто: я старалась говорить басом Рейски, ходить вразвалку, но результат меня не удовлетворял. Даже выйдя из подъезда на улицу, я еще не чувствовала должной уверенности в себе. Успокоилась лишь в такси, заметив, как водитель характерно втянул воздух, пытаясь понять, не пахнет ли от пассажира алкоголем. Я велела ехать на улицу Урхейлукату и попросила остановить за пару кварталов от дома Лайтио. Рабочий кабинет, где мой старый друг мог беспрепятственно дымить сигарой, располагался рядом с квартирой. Я позвонила в домофон, но ответа не дождалась. Открылась дверь, из подъезда вышла молодая женщина. Я вошла.
– Вы куда? – поинтересовалась она.
Первой реакцией Рейски было ответить «не твое дело», но потом он все же решил быть вежливым.
– На верхний этаж к Лайтио.
Женщина молча кивнула и прошла мимо. Я поднялась на верхний этаж и позвонила в дверь. Внутри было тихо. Я снова нажала на кнопку звонка. Может, Лайтио забыл о встрече?
В этот момент дверь открылась, и Рейска вздрогнул. Неужели человек может так сильно измениться всего за пару месяцев? Лайтио похудел килограммов на десять, усы побелели и обвисли, щеки ввалились, под глазами образовались огромные мешки. Он был одет во фланелевую пижаму, на ногах разношенные тапочки.
– Заходи. – Голос остался прежним, но постоянно прерывался приступами кашля.
– Куда?
– Сюда, здесь хоть пообщаться можно. В кабинете разговаривать не стоит.
– Наконец-то ты поверил, что квартиру могут прослушивать. – Рейска инстинктивно перешел на шепот.
– Я сто раз все проверил. Но жена сказала, вчера опять приходил какой-то тип, якобы провести замеры влажности в помещении. Я спал, и она его впустила. Они мне не верят, не понимают, какой у меня был мотив. Хотя я же говорил, что самооборона.
Я была почти уверена в том, что квартира и в самом деле прослушивается, поэтому решила не продолжать тему. Глядя на Лайтио, который с трудом переставлял ноги, я поняла, почему его выпустили под подписку о невыезде. Он тяжело дышал, в углу комнаты стоял аппарат искусственного дыхания и пара кислородных подушек. Видимо, иногда приходилось им пользоваться.
– У вас в подъезде есть сауна или клубная комната?
– Пару лет назад на первом этаже оборудовали сауну.
– У тебя есть от нее ключи?
– У жены на связке. Я редко туда хожу, мне не нравится пар от электропечки. К тому же там нет окошка на улицу, сидишь, как в бункере.
– А где еще можно взять ключи? У дворника?
– Ну да. За то, чтобы открыть дверь, он берет пятьдесят марок и просит подписать квитанцию.
Черт. Сауна была бы идеальным местом, ведь полиция имеет право поставить прослушку только в квартиру подозреваемого. Лайтио не помнил, какой там замок, и Рейска решил спуститься и посмотреть сам. Жаль, не захватил отмычку. Дом был построен в послевоенные годы, и изначально подвальное помещение использовалось как погреб. Но теперь ведущая туда дверь закрывалась на замок.
У Лайтио была кошка по имени Кокки, эту хвостатую разбойницу знал весь подъезд. Однажды, когда я заходила к Лайтио, она выскочила на лестницу, и потребовалось немало времени и усилий, чтобы водворить ее обратно. У меня возник план, я поднялась обсудить его с Лайтио. Пока я ходила вниз, он успел сменить пижаму на спортивные брюки и флисовую толстовку.
– Ну да, скажем, что Кокки сбежала в подвал. Вообще-то, она сейчас дрыхнет у жены в постели, главное, чтобы не проснулась не вовремя.
– Не забудь взять ключи от дома! – крикнула я, глядя, как Лайтио закрывает за собой дверь квартиры.
– Деточка, не учи старого полицейского, – проворчал он, подкинув на ладони связку ключей. – Сейчас позвоню соседке. Она на пенсии, так что должна быть дома. Постой пока в сторонке, как бы она не испугалась, увидев тебя.
На месте соседки я не открыла бы ни Лайтио, ни Рейске, но та распахнула дверь. Выслушав рассказ о сбежавшей кошке, принялась сочувственно охать и бросилась было сама отпирать сауну. Ушла она лишь тогда, когда Лайтио сказал, что кошка с перепугу может укусить незнакомого человека.
– Забавно, черт возьми! – расхохотался Лайтио, когда мы наконец вошли в сауну. – Всю жизнь боролся против бандитов и взломщиков, а теперь вот сам пользуюсь их методами. Да еще из-за внебрачного сына Паскевича!
– Никто тебя не заставляет защищать его, – ответила я собственным голосом.
– Знаешь, если бы я рассказал тебе правду, ты была бы в шоке. То есть, вернее, Рейска. Принесла сигары?
Я вытащила коробку из кармана пуховика. Лайтио жадно схватил ее, открыл дрожащими руками и сунул незажженную сигару в рот.
– И почему только они запрещают мне курить? Ладно, что у тебя, говори первая.
– Хорошо. В Швейцарии я встретила Ивана Гезолиана и Давида Сталя. И выяснилось, что Гезолиан – отец невесты Сюрьянена.
Послышалось лязганье зубов – это Лайтио перекусил сигару. Затем он резко вздохнул, закашлялся, выплюнул огрызок и бросился к крану пить воду. Кашель бил не переставая, Лайтио согнулся пополам. Я испугалась, что он задохнется, и стала мучительно соображать, что делать – постучать его по спине или потрясти за плечи.
Наконец приступ закончился. Лайтио без сил присел на скамейку, вытирая дрожащими руками мокрые от слез глаза.
– Ах вот оно что. Круг замкнулся. Сюрьянен и дочь Гезолиана. Ты и Сталь. Как у него дела?
– Сталь рассказал, что у Гезолиана белорусский дипломатический паспорт, по которому он беспрепятственно путешествует по Европе. Свадьба Сюрьянена и Юлии состоится в июне, в выходные накануне Иванова дня. Гезолиан собирается приехать.
– А, в июне, – пробормотал Лайтио и снова сунул сигару в рот.
Я отвела взгляд. Сказать было нечего. Я сняла кепку и задумчиво провела рукой по волосам.
– Сейчас же надень обратно! С этими усами и прической Хильи ты выглядишь просто ужасно! Что Сталь делал в Швейцарии?
– Преследовал Гезолиана. И меня.
– Как у Сталя дела?
– Ничего пока. У него нашелся сын, он должен о нем заботиться.
Я рассказала Лайтио историю Дейвидаса и где он сейчас находится. Он лишь покачал головой в ответ.
– Надо же, оказывается, Сталь все еще доверяет Яану Ранду. Хотя, с другой стороны, выбор у него сейчас небольшой. Ну и что же ты собираешься делать? Надеюсь, не планируешь увольняться?
Я ответила, что собираюсь поступать так, как мы договорились со Сталем, а именно не терять связи с Яаном Рандом. Адрес его электронной почты есть на веб-страничке монастыря Сан-Антимо. Он должен догадаться, кто интересуется Дейвидасом.
Затем я рассказала, что мне удалось узнать про своего отца.
– Не знаю, откуда у Давида эта информация, но обычно у него сведения верные. Едва ли отец будет искать меня, но вот Саару Хуттунен полиции следовало бы предупредить.
– Официально это не положено. Но надо подумать, может, в отделении Туусниеми есть кто-нибудь из знакомых, кого можно неофициально попросить об этом. Я уже поступал так пару раз.
– Он находится на принудительном лечении. Неужели оттуда тоже выпускают на свободу?
– Да. В правовом государстве запрещено бессрочное принудительное лечение.
– То есть по закону даже дьявол когда-нибудь вновь окажется на свободе, да? – Я вспомнила слова дяди Яри.
– По медицинским показаниям его, конечно, могут долго держать взаперти. Но, знаешь, тридцать лет – это очень большой срок. Вон Яан Ранд отделался от обвинения в педофилии гораздо скорее. Не знаю, я ведь обычный полицейский. Парламентарии выпускают законы, дело полиции – следить за их исполнением. Знаешь, на время расследования, а другими словами, навсегда, меня отстранили от дел, отняли служебное оружие, права и телефон. Но у меня остались старые друзья, которые всегда расскажут, что происходит. Поэтому не волнуйся. Я смогу точно узнать, собираются ли давать Куркимяки условное освобождение или нет. И лучше действовать незамедлительно.
Флисовая толстовка Лайтио была покрыта слоем кошачьей шерсти. Я вспомнила, как мы встретились в первый раз и как я боялась тогда, ведь он пытался обвинить меня в убийстве, которого я не совершала. Мне было сложно собраться с духом и задать ему следующий вопрос, но Рейска сделал это быстро, по-мужски:
– Сколько они дают тебе времени?
– Если в больнице, то полгода. Но я не хочу. Думаю, что Пасху встречу, хотя она в этом году поздняя. А вот Иванов день вряд ли. Поэтому и хотел встретиться с тобой. Ты же знаешь, Транков передо мной в долгу. Сможет он раздобыть мне оружие? Нелегально. Я не собираюсь сдаваться на милость этих докторов, черт побери. Я уйду тогда, когда захочу сам, в своих штанах и с сигарой в зубах, а не в больничной пижаме и памперсе. Ты единственный человек в мире, кого я могу об этом попросить. Передай Транкову, пусть достанет мне револьвер.
8
Рейска обещал передать просьбу Транкову, Хилья промолчала. Я тоже была перед ним в долгу: без него я никогда бы не узнала, что у меня есть сестра, и массу других вещей. А я-то еще считала себя умной и хитрой, когда выяснила служебный пароль Лайтио для работы в полицейской базе данных! Позже выяснилось, что он нарочно оставил его мне.
– Ты очень похудел. Давай как-нибудь сходим пообедать в хороший ресторан. В следующий раз, когда смогу выкроить свободное время, приглашу тебя в «Санс Ном».
Это произнес Рейска. Хилья так и не смогла вымолвить ни слова.
– Ну, это только если договоришься, чтобы повар приготовил настоящую запеканку с беконом. Моя баба все время ворчит, что я ем слишком много жирной пищи, и теперь не позволяет ни одной калории пробраться в мою еду. – Лайтио и раньше не слишком обаятельно улыбался, а сейчас его ухмылка и вовсе напоминала гримасу.
– Я пришлю сообщение, когда у меня будет время, и приеду за тобой на такси.
– И кто же из вас приедет?
– Хилья.
– Я, знаешь ли, так до сих пор и не знаю, что в конце концов обнаружилось в бумагах Рютконена. Он преследовал Сталя по закону, ведь тот морочил голову Европолу. Та наша встреча была, конечно, не вполне легальна, но ведь о ней известно лишь нам с тобой да Транкову.
С Давидом Сталем меня связывали нежные чувства, с Транковым – общая тайна. Я начинала его бояться. Полиции, разумеется, он меня не выдаст, но вот насчет Ивана Гезолиана я не была уверена. Перед глазами встал собственный образ в виде бритоголового монаха в длинном одеянии. В монастыре мне было бы гораздо спокойнее, но меня туда не примут – ведь на самом деле я женщина.
– Самое время выкурить сигару, – прохрипел Лайтио. – Вот черт, спички забыл. А в сауне их наверняка нет.
Он осторожно поднялся, я чуть было не бросилась помочь ему. Рейска одернул меня – такой жест мог бы уязвить гордость Лайтио.
Мы вышли. На прощание Рейска по-мужски пожал Лайтио руку, обниматься он не привык.
– Ну, пока. – Он тихонько похлопал старого друга по плечу и пошел прочь.
Сидя в трамвае, Хилья отправила Транкову сообщение: надо обсудить важное дело. Он мгновенно ответил, что возвращается послезавтра, и предлагал вместе прогуляться. Ну и ладно, пусть думает что угодно. Лайтио дал трудное поручение, однако Рейска прекрасно понимал, что выполнить его – дело чести. А Хилья так и не могла решить для себя, правильно ли поступит, если передаст Лайтио оружие для самоубийства.
Бабушка Вуотилайнен снова напекла пирожков.
– Возьми с собой и передай тому милому молодому человеку, что так замечательно нарисовал рысь. Посмотри, она же совсем как живая. Надеюсь, ты уже забыла того, другого мужчину.
«Как бы не так», – вздохнула я про себя, смывая в ванной грим.
Я пообещала зайти в другой раз, когда у меня будет больше времени, и побежала в парикмахерскую. Успела как раз в тот момент, когда Юлия уже расплачивалась. Ей закрасили отросшие корни волос, покрасили ресницы и брови, и она стояла свежая и красивая, сверкая золотой головкой. Рейска наверняка смутился бы рядом с такой красоткой, но, к счастью, они с Юлией никогда не встретятся – уж я позабочусь об этом.
В машине я принялась расспрашивать Юлию об отце: мол, он произвел на меня необыкновенное впечатление. Вероятно, ей было велено молчать, но она не смогла сдержаться.
– Папа знаком со многими президентами и премьер-министрами. Он, например, хорошо знает Путина.
– А мама?
– В последние годы жизни из-за болезни она превратилась в растение. – Юлия снова характерным жестом пожала плечами. – Даже меня не узнавала. К счастью, я уродилась в отца и бабушку, его мать. Она обещала приехать ко мне на свадьбу, хоть ей уже восемьдесят.
Сюрьянен много думал, как обеспечить безопасность на свадьбе: боялся, что туда заявится Сату и приведет толпу папарацци. Церемонию планировали провести в «Санс Ном», и Моника уже вовсю готовилась к организации финско-русской свадьбы. Помимо меня, Сюрьянен нанял еще несколько охранников, а Гезолиана, разумеется, будет сопровождать Леша. Впереди было еще два месяца, но Юлия уже суетилась вовсю. Подходящего платья она не смогла найти ни в Хельсинки, ни в Петербурге, ни в Женеве, и, судя по всему, нам еще предстояло ехать за ним в Париж или Нью-Йорк.
– Тебе пришло письмо, я положила его в твоей комнате на столе, – сообщила мне Ханна, когда мы вернулись домой.
Мне совершенно не понравилось, что она заходила ко мне в комнату. Револьвер и другие важные вещи я держала под замком, но не хотелось, чтобы она трогала даже мое белье. Одежду Рейски я хранила на самом дне шкафа, его усы и кепку – в сейфе вместе с револьвером. Там же я прятала альбом с фотографиями дяди Яри, найденное у Давида кольцо и бумаги Сюрьянена, касающиеся мыса Коппарняси. Я сама не очень понимала, к чему они мне. В свое время Коппарняси принадлежал некоему индустриальному объединению, но затем его приватизировали. Разумеется, уж коли в проекте Сюрьянена принимала участие такая сомнительная личность, как Гезолиан, ему имело прямой смысл держать язык за зубами. К тому же в таком масштабном деле легко отмывать деньги через контракты с субподрядчиками. Неужели Сюрьянен и в самом деле готов рисковать? Хотя, возможно, за его простоватой внешностью скрывается душа крупного авантюриста и игрока.
Я отнесла пакет с булочками Транкову в комнату. Там сильно пахло его туалетной водой. На стене висела картина, на которой темноволосая большеглазая женщина сидела, протягивая руки к камину. Юрий никогда не рассказывал, кто изображен на картине, но я подозревала, что это портрет его матери. Я так и не могла понять, действительно ли он талантливый художник. Однажды он подарил мне холст, на котором нарисовал меня в виде принцессы-рыси, но я еще не повесила его у себя в комнате.
– Ты очень похудел. Давай как-нибудь сходим пообедать в хороший ресторан. В следующий раз, когда смогу выкроить свободное время, приглашу тебя в «Санс Ном».
Это произнес Рейска. Хилья так и не смогла вымолвить ни слова.
– Ну, это только если договоришься, чтобы повар приготовил настоящую запеканку с беконом. Моя баба все время ворчит, что я ем слишком много жирной пищи, и теперь не позволяет ни одной калории пробраться в мою еду. – Лайтио и раньше не слишком обаятельно улыбался, а сейчас его ухмылка и вовсе напоминала гримасу.
– Я пришлю сообщение, когда у меня будет время, и приеду за тобой на такси.
– И кто же из вас приедет?
– Хилья.
– Я, знаешь ли, так до сих пор и не знаю, что в конце концов обнаружилось в бумагах Рютконена. Он преследовал Сталя по закону, ведь тот морочил голову Европолу. Та наша встреча была, конечно, не вполне легальна, но ведь о ней известно лишь нам с тобой да Транкову.
С Давидом Сталем меня связывали нежные чувства, с Транковым – общая тайна. Я начинала его бояться. Полиции, разумеется, он меня не выдаст, но вот насчет Ивана Гезолиана я не была уверена. Перед глазами встал собственный образ в виде бритоголового монаха в длинном одеянии. В монастыре мне было бы гораздо спокойнее, но меня туда не примут – ведь на самом деле я женщина.
– Самое время выкурить сигару, – прохрипел Лайтио. – Вот черт, спички забыл. А в сауне их наверняка нет.
Он осторожно поднялся, я чуть было не бросилась помочь ему. Рейска одернул меня – такой жест мог бы уязвить гордость Лайтио.
Мы вышли. На прощание Рейска по-мужски пожал Лайтио руку, обниматься он не привык.
– Ну, пока. – Он тихонько похлопал старого друга по плечу и пошел прочь.
Сидя в трамвае, Хилья отправила Транкову сообщение: надо обсудить важное дело. Он мгновенно ответил, что возвращается послезавтра, и предлагал вместе прогуляться. Ну и ладно, пусть думает что угодно. Лайтио дал трудное поручение, однако Рейска прекрасно понимал, что выполнить его – дело чести. А Хилья так и не могла решить для себя, правильно ли поступит, если передаст Лайтио оружие для самоубийства.
Бабушка Вуотилайнен снова напекла пирожков.
– Возьми с собой и передай тому милому молодому человеку, что так замечательно нарисовал рысь. Посмотри, она же совсем как живая. Надеюсь, ты уже забыла того, другого мужчину.
«Как бы не так», – вздохнула я про себя, смывая в ванной грим.
Я пообещала зайти в другой раз, когда у меня будет больше времени, и побежала в парикмахерскую. Успела как раз в тот момент, когда Юлия уже расплачивалась. Ей закрасили отросшие корни волос, покрасили ресницы и брови, и она стояла свежая и красивая, сверкая золотой головкой. Рейска наверняка смутился бы рядом с такой красоткой, но, к счастью, они с Юлией никогда не встретятся – уж я позабочусь об этом.
В машине я принялась расспрашивать Юлию об отце: мол, он произвел на меня необыкновенное впечатление. Вероятно, ей было велено молчать, но она не смогла сдержаться.
– Папа знаком со многими президентами и премьер-министрами. Он, например, хорошо знает Путина.
– А мама?
– В последние годы жизни из-за болезни она превратилась в растение. – Юлия снова характерным жестом пожала плечами. – Даже меня не узнавала. К счастью, я уродилась в отца и бабушку, его мать. Она обещала приехать ко мне на свадьбу, хоть ей уже восемьдесят.
Сюрьянен много думал, как обеспечить безопасность на свадьбе: боялся, что туда заявится Сату и приведет толпу папарацци. Церемонию планировали провести в «Санс Ном», и Моника уже вовсю готовилась к организации финско-русской свадьбы. Помимо меня, Сюрьянен нанял еще несколько охранников, а Гезолиана, разумеется, будет сопровождать Леша. Впереди было еще два месяца, но Юлия уже суетилась вовсю. Подходящего платья она не смогла найти ни в Хельсинки, ни в Петербурге, ни в Женеве, и, судя по всему, нам еще предстояло ехать за ним в Париж или Нью-Йорк.
– Тебе пришло письмо, я положила его в твоей комнате на столе, – сообщила мне Ханна, когда мы вернулись домой.
Мне совершенно не понравилось, что она заходила ко мне в комнату. Револьвер и другие важные вещи я держала под замком, но не хотелось, чтобы она трогала даже мое белье. Одежду Рейски я хранила на самом дне шкафа, его усы и кепку – в сейфе вместе с револьвером. Там же я прятала альбом с фотографиями дяди Яри, найденное у Давида кольцо и бумаги Сюрьянена, касающиеся мыса Коппарняси. Я сама не очень понимала, к чему они мне. В свое время Коппарняси принадлежал некоему индустриальному объединению, но затем его приватизировали. Разумеется, уж коли в проекте Сюрьянена принимала участие такая сомнительная личность, как Гезолиан, ему имело прямой смысл держать язык за зубами. К тому же в таком масштабном деле легко отмывать деньги через контракты с субподрядчиками. Неужели Сюрьянен и в самом деле готов рисковать? Хотя, возможно, за его простоватой внешностью скрывается душа крупного авантюриста и игрока.
Я отнесла пакет с булочками Транкову в комнату. Там сильно пахло его туалетной водой. На стене висела картина, на которой темноволосая большеглазая женщина сидела, протягивая руки к камину. Юрий никогда не рассказывал, кто изображен на картине, но я подозревала, что это портрет его матери. Я так и не могла понять, действительно ли он талантливый художник. Однажды он подарил мне холст, на котором нарисовал меня в виде принцессы-рыси, но я еще не повесила его у себя в комнате.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента