Страница:
Потом, когда установка света закончилась, Аверкиев пригласил меня к себе и сказал, наверное, самую главную фразу в моей жизни:
– Мы возьмем тебя… столяром!
Возможно, так проще было пройти кадровый барьер: ведь у меня в трудовой была запись «культработник», или, как тогда писали в газетах об этой профессии, – «мастер хорошего настроения».
– Но работать будешь осветителем, – успокоил меня Аверкиев.
А времена были такие, что даже кандидатуру столяра на мощном средстве массовой пропаганды и агитации должен был утверждать идеологический отдел обкома партии.
И вот трое кандидатов на зачисление в штат студии предстали перед пронзительным взором заведующей отделом пропаганды обкома партии. Наверное, я не совсем соответствовал представлению партийной дамы о типичном столяре. Потому что, когда мы вышли из кабинета, Малахов почувствовал возможные проблемы и говорит:
– Послушай, Пивер, усы надо сбрить…
А надо сказать, в то время у меня были усы, которые, в общем-то, девушкам нравились. А сбривать свое достояние только потому, что это не понравилось лишь одной, – нелепо. Так я и сказал Малахову.
– Пивер, выбирай: усы или студия! – посуровел Владимир Николаевич.
Как вы думаете, дорогой читатель, что я выбрал?
С тех пор хожу безусым. А значит, готовым к зачислению в штат телевизионной студии!
Вскоре наступил июль 1958 года…
Знаешь ли ты…
В кадре и за кадром
– Мы возьмем тебя… столяром!
Возможно, так проще было пройти кадровый барьер: ведь у меня в трудовой была запись «культработник», или, как тогда писали в газетах об этой профессии, – «мастер хорошего настроения».
– Но работать будешь осветителем, – успокоил меня Аверкиев.
А времена были такие, что даже кандидатуру столяра на мощном средстве массовой пропаганды и агитации должен был утверждать идеологический отдел обкома партии.
Лазаревское, 1956
И вот трое кандидатов на зачисление в штат студии предстали перед пронзительным взором заведующей отделом пропаганды обкома партии. Наверное, я не совсем соответствовал представлению партийной дамы о типичном столяре. Потому что, когда мы вышли из кабинета, Малахов почувствовал возможные проблемы и говорит:
– Послушай, Пивер, усы надо сбрить…
А надо сказать, в то время у меня были усы, которые, в общем-то, девушкам нравились. А сбривать свое достояние только потому, что это не понравилось лишь одной, – нелепо. Так я и сказал Малахову.
– Пивер, выбирай: усы или студия! – посуровел Владимир Николаевич.
Как вы думаете, дорогой читатель, что я выбрал?
С тех пор хожу безусым. А значит, готовым к зачислению в штат телевизионной студии!
Вскоре наступил июль 1958 года…
Знаешь ли ты…
Я долго думал, с чего же начать. Всю жизнь. Возможно, этим и отличаюсь от многих, идущих с годами к финалу. Я всегда шел к началу. К началу воспоминаний. А в мемуарах очень важно именно правильно начать. Мемуарист – словно прыгун с трамплина: ошибся в разгоне – в полете уже не исправить. Но если у спортсмена есть еще попытки, то «простому смертному» «жизнь дается один раз», как сказал классик, и прожить ее – надо. Поэтому начну о пережитом.
Мы тогда еще работали в малой студии. Собственно, это она позднее стала малой. А на тот момент была просто единственной. И однажды небольшое студийное пространство заполнила атмосфера революционной пьесы – одной из наших постановок. В спектакле была занята прекрасная актриса Челябинского драматического театра Людмила Аринина. Теперь-то ее знает вся страна по фильмам «Любимая женщина механика Гаврилова», «На всю оставшуюся жизнь», «Учитель пения» и еще по доброй полусотне ролей в отечественном кинематографе. А тогда Людмила Михайловна играла санитарку – возможно, репетировала своих будущих киномедиков.
Впрочем, это лирика. А передать хотелось бы романтику гражданской войны. В кадре – заставка, на которой тяжелые, тревожные облака. И надпись рубленым шрифтом: «Шел 1919 год…» А мы-то уже в кино насмотрелись, что такое революционная стихия. Музыку подобрали соответствующую, благо звукорежиссеры были опытные. Но действия-то в кадре нет. А действия хочется! Из нас уже тогда экшн так и пер… Но какой экшн при тогдашних технических возможностях!.. И тут меня озарила первая режиссерская находка.
– Вот тебе сигарета, – сказал я помощнику режиссера, – пускай в кадр дым. А музыка все передаст. Шостакович все-таки…
И вот включили камеры, пошла музыка… Помощник пускает дым… Сплошной экшн! И тут наш курильщик закашлял – это была его первая сигарета в жизни. Кашель устремился в эфир.
А трансляция-то прямая!
Мне кричат:
– Скажи, чтобы не кашляли!
А как сказать? Микрофон включен, я – оператор, стою за камерой… Показал кулак – помощник реагирует, как нормальный курильщик на предупреждение Минздрава. И тогда настает звездный час Людмилы Михайловны. Она, пытаясь мне помочь, делает такой жест рукой, который в сочетании с ее сумкой, напоминавшей больше нищенскую, а не санитарную, можно было трактовать вполне однозначно:
– Подайте на пропитание…
И тут в студии раздался смех, заглушивший кашель. Но пьеса-то – революционная! А смех на революционную тему был чреват последствиями. Так что надо отдать должное нашим зрителям, – они проявили полную идеологическую несознательность: ни одного письма, ни одной жалобы на нашу трансляцию ни в высокие, ни в низкие инстанции не поступило! Зрители любили свое телевидение, прощая ему всё.
Я не знаю, помнит ли этот эпизод Людмила Михайловна, но я помню, как спустя много лет, уже став известной актрисой, она сказала:
– Лёнечка, у вас я научилась работать так, чтобы камера меня любила.
И да простят мне нескромность, но я горжусь, что эта камера была телевизионной!
Еще вспоминается самое начало работы в большой студии. Тогда в Челябинск приехал замечательный театр музыкальной комедии из Свердловска. Блистательные актеры, интереснейший репертуар. Решено было выдать в эфир один из гастрольных спектаклей – оперетту И. Кальмана «Сильва». Соорудили декорацию. И вот трансляция. Прямой эфир. Никакой записи. Никаких дублей. Все набело. Работают аж два оператора! Между прочим, их работа была намного трудней, чем у нынешних. Сравнивать тогдашнюю камеру и современную – все равно, что поставить рядом рацию и мобильный телефон. Профессионалы поймут: сейчас один варио-объектив заменяет четыре. А у прежних телекамер нужно было поворачивать барабан, как в револьвере, по мере необходимости меняя объектив. Но разве тогда думалось о технических сложностях?! Душа так и пела:
– Мы молоды, горим желанием творчества! Черно-белое телевидение кажется цветным! Какие актеры снимаются у нас! И среди всей этой художественной эйфории существую я, несказанно гордый тем, что, будучи новичком, все знаю и понимаю в телевизионной кухне!
И вот, ко мне подходит известнейший комик:
– Молодой человек, вы хорошо знаете телевидение? Я пробую смутиться:
– Не очень…
А сам демонстрирую эрудицию:
– Это у нас первый этаж, здесь – студия, а наверху – пульт, там сидит режиссер, там – стойки с аппаратурой.
Артист понимающе кивает:
– Умница! Но я не это имел в виду. Где тут у вас туалет?
Мы тогда еще работали в малой студии. Собственно, это она позднее стала малой. А на тот момент была просто единственной. И однажды небольшое студийное пространство заполнила атмосфера революционной пьесы – одной из наших постановок. В спектакле была занята прекрасная актриса Челябинского драматического театра Людмила Аринина. Теперь-то ее знает вся страна по фильмам «Любимая женщина механика Гаврилова», «На всю оставшуюся жизнь», «Учитель пения» и еще по доброй полусотне ролей в отечественном кинематографе. А тогда Людмила Михайловна играла санитарку – возможно, репетировала своих будущих киномедиков.
Людмила Аринина
Впрочем, это лирика. А передать хотелось бы романтику гражданской войны. В кадре – заставка, на которой тяжелые, тревожные облака. И надпись рубленым шрифтом: «Шел 1919 год…» А мы-то уже в кино насмотрелись, что такое революционная стихия. Музыку подобрали соответствующую, благо звукорежиссеры были опытные. Но действия-то в кадре нет. А действия хочется! Из нас уже тогда экшн так и пер… Но какой экшн при тогдашних технических возможностях!.. И тут меня озарила первая режиссерская находка.
– Вот тебе сигарета, – сказал я помощнику режиссера, – пускай в кадр дым. А музыка все передаст. Шостакович все-таки…
И вот включили камеры, пошла музыка… Помощник пускает дым… Сплошной экшн! И тут наш курильщик закашлял – это была его первая сигарета в жизни. Кашель устремился в эфир.
А трансляция-то прямая!
Мне кричат:
– Скажи, чтобы не кашляли!
А как сказать? Микрофон включен, я – оператор, стою за камерой… Показал кулак – помощник реагирует, как нормальный курильщик на предупреждение Минздрава. И тогда настает звездный час Людмилы Михайловны. Она, пытаясь мне помочь, делает такой жест рукой, который в сочетании с ее сумкой, напоминавшей больше нищенскую, а не санитарную, можно было трактовать вполне однозначно:
– Подайте на пропитание…
И тут в студии раздался смех, заглушивший кашель. Но пьеса-то – революционная! А смех на революционную тему был чреват последствиями. Так что надо отдать должное нашим зрителям, – они проявили полную идеологическую несознательность: ни одного письма, ни одной жалобы на нашу трансляцию ни в высокие, ни в низкие инстанции не поступило! Зрители любили свое телевидение, прощая ему всё.
Я не знаю, помнит ли этот эпизод Людмила Михайловна, но я помню, как спустя много лет, уже став известной актрисой, она сказала:
– Лёнечка, у вас я научилась работать так, чтобы камера меня любила.
И да простят мне нескромность, но я горжусь, что эта камера была телевизионной!
Еще вспоминается самое начало работы в большой студии. Тогда в Челябинск приехал замечательный театр музыкальной комедии из Свердловска. Блистательные актеры, интереснейший репертуар. Решено было выдать в эфир один из гастрольных спектаклей – оперетту И. Кальмана «Сильва». Соорудили декорацию. И вот трансляция. Прямой эфир. Никакой записи. Никаких дублей. Все набело. Работают аж два оператора! Между прочим, их работа была намного трудней, чем у нынешних. Сравнивать тогдашнюю камеру и современную – все равно, что поставить рядом рацию и мобильный телефон. Профессионалы поймут: сейчас один варио-объектив заменяет четыре. А у прежних телекамер нужно было поворачивать барабан, как в револьвере, по мере необходимости меняя объектив. Но разве тогда думалось о технических сложностях?! Душа так и пела:
– Мы молоды, горим желанием творчества! Черно-белое телевидение кажется цветным! Какие актеры снимаются у нас! И среди всей этой художественной эйфории существую я, несказанно гордый тем, что, будучи новичком, все знаю и понимаю в телевизионной кухне!
И вот, ко мне подходит известнейший комик:
– Молодой человек, вы хорошо знаете телевидение? Я пробую смутиться:
– Не очень…
А сам демонстрирую эрудицию:
– Это у нас первый этаж, здесь – студия, а наверху – пульт, там сидит режиссер, там – стойки с аппаратурой.
Артист понимающе кивает:
– Умница! Но я не это имел в виду. Где тут у вас туалет?
Ирина Пешкова
Наталья Гордиенко
Александр Громов
Василий Платонов
Борис Чичиланов
На стадионе. Слева направо Леонид Пивер, Влад Кузьмин, Игорь Бузуев. Магнитогорск, август 1978. Фото В. Маранджана
Леонид Оболенский, Людмила Лисицкая и Изольда Троссман
В кадре и за кадром
К счастью для телезрителей, специфику работы на телевидении знают только те, кто в нее окунулся. Для «неокунувшихся» можно привести пример. Вот, отечественные спортсмены после очередной провальной гонки оправдываются:
– Мы выложились на сто процентов, но лыжи не катили! Мол, господа болельщики, делайте вывод: сервис-команда подвела! Так и на телевидении: достойный результат возможен только при полной творческой, эмоциональной, профессиональной, физической отдаче всех, занятых в подготовке и выпуске программы. Вот представьте, заканчиваются, допустим, вечерние новости и диктор объявляет:
– В том, что вы ничего не поняли, я не виновата: корреспондент прислал отвратительный текст, редактор исправил его корявым почерком прямо на суфлере, а оператор меня терпеть не может и потому не наводил на резкость…
За свою продолжительную творческую карьеру я неоднократно убеждался: каждый член телевизионной команды важен для результата. Популярный на заре социализма лозунг «Кадры решают всё!» в нашем случае должен звучать так: «Кадры и закадры решают всё!» Именно поэтому в титрах многих передач указаны имена студийных водителей.
Вновь вспоминаю времена создания студии. Королями вещания были техники: именно они открывали нам возможности аппаратуры, технологию специальных эффектов. Они объясняли нам, что полупроводник – не один проводник на два железнодорожных вагона, как думали мы. Вспоминаю молодую красивую Ирину Пешкову, ее мужа, двухметрового гиганта Юру Татаринова. Под стать Юре был и его друг – Виталий Заикин. Кроме отличных инженерных познаний ребят отличала – а со мной объединяла! – любовь к джазу. Вообразите трио: в центре – я, по бокам – парни баскетбольного роста… И в таком составе шагая по студийным коридорам, мы напеваем популярный джазовый стандарт.
Менялось техническое оснащение студии, менялись и представители творческих профессий. Вместо поколения «неудавшихся» педагогов, театральных режиссеров стали приходить образованные, грамотные люди. Одной из первых когорту студийных интеллектуалов пополнила Изольда Троссман, спокойная, уравновешенная, веселая. Изольда рассказывала, что, когда она училась в Ленинграде, слушала, как молодой Иосиф Бродский читает стихи, – будущий Нобелевский лауреат имел привычку наведываться в студенческое общежитие. Потом появилась подруга Изольды – Эмма Даммер. Пришел очень хороший оператор Гена Кононов. Он оказался человеком киношным, тонко чувствовавшим природу. Поработал у нас и Володя Дьяконов, позже ставший известным оператором «Ленфильма».
А кратковременное пребывание на студии Николая Александровича Медведева, лауреата Сталинской премии, бывшего главного режиссера Челябинского драматического театра имени Цвиллинга, придавало нашему коллективу солидность. Рожденный в девятнадцатом веке, Николай Александрович вообще был человеком-энциклопедией. Однажды он спрашивает:
– Леон, как ваша фамилия?
– Пѝвер! – отвечаю.
А он:
– Нет, Пивéр! Вы не там ставите ударение, молодой человек, поскольку фамилия французского происхождения!
Я нервно оглядываюсь по сторонам, опасаясь, что кто-то мог и услышать. А в те времена это было небезопасно. Но мне повезло: вокруг было чисто.
Много позже довелось побывать во Франции. Спрашиваю у гида:
– Пивéр?
Она говорит:
– Посмотрите направо – это магазин. Обратите внимание на вывеску «Piver&Co». Пивéр – распространенная французская фамилия. В переводе на русский – «зеленый дятел».
И хорошо, что тогда, в пятидесятых, никто не знал, как моя фамилия переводится, а то было бы у меня прозвище «дятел»! А так все считали, будто я имею отношение к пиву.
А это у нас в стране уважалось.
В первые дни появился на студии кинооператор Рафаил Эйленкриг. В нашем ремесле он не растворился, снимал свое кино. Впоследствии стал кинорежиссером, и многие его работы были показаны по Всесоюзному телевидению.
После окончания МГУ приехали в Челябинск супруги-филологи Инна и Василий Павловы. Они не были профессиональными режиссерами, редакторами, но с ними студия интеллектуально приподнялась. Василий Васильевич был «рублевским» типажом, с редкой рыжей бородкой, своеобразной речью. Кому-то его манера строить фразы казалась вычурной. Но он-то был в ней органичен. Режиссером большинства программ, которые вел Василий, была Инна. Павловы приглашали в программу людей, с которыми им было интересно общаться. А если было интересно им, то становилось интересно и зрителям. На студии уже знали: если вызывают Павлова, значит, приехал интеллигентный, умный человек.
Среди студийной «элиты» нельзя не отметить Владимира Попова. Участник войны, прекрасный журналист был спокойным, уравновешенным человеком – настоящим русским интеллигентом.
Сотрудничали с нами и прекрасные музыковеды из Челябинского музыкального училища. И тут мы снова понимали: внешность на телевидении – не главное. Юдифь Звоницкая не была теледивой. Но она прекрасно владела русским языком, и каждая ее программа – это синтез слова и музыки. Была профессионалом своего дела и музыковед Тамара Белицкая!
«Лицом» нашего телевидения долгое время были дикторы Аза Прокопьева и Светлана Павлюк. Я их работу называл «сплошным воспалением седалищного нерва». Потому что электронных суфлеров тогда еще не придумали, и бедные дикторы были вынуждены просиживать стулья, выучивая тексты наизусть.
– Мы выложились на сто процентов, но лыжи не катили! Мол, господа болельщики, делайте вывод: сервис-команда подвела! Так и на телевидении: достойный результат возможен только при полной творческой, эмоциональной, профессиональной, физической отдаче всех, занятых в подготовке и выпуске программы. Вот представьте, заканчиваются, допустим, вечерние новости и диктор объявляет:
– В том, что вы ничего не поняли, я не виновата: корреспондент прислал отвратительный текст, редактор исправил его корявым почерком прямо на суфлере, а оператор меня терпеть не может и потому не наводил на резкость…
Н. А. Медведев
За свою продолжительную творческую карьеру я неоднократно убеждался: каждый член телевизионной команды важен для результата. Популярный на заре социализма лозунг «Кадры решают всё!» в нашем случае должен звучать так: «Кадры и закадры решают всё!» Именно поэтому в титрах многих передач указаны имена студийных водителей.
И. Кислицына, Р. Эйленкриг и Л. Пивер
Вновь вспоминаю времена создания студии. Королями вещания были техники: именно они открывали нам возможности аппаратуры, технологию специальных эффектов. Они объясняли нам, что полупроводник – не один проводник на два железнодорожных вагона, как думали мы. Вспоминаю молодую красивую Ирину Пешкову, ее мужа, двухметрового гиганта Юру Татаринова. Под стать Юре был и его друг – Виталий Заикин. Кроме отличных инженерных познаний ребят отличала – а со мной объединяла! – любовь к джазу. Вообразите трио: в центре – я, по бокам – парни баскетбольного роста… И в таком составе шагая по студийным коридорам, мы напеваем популярный джазовый стандарт.
Владимир Кобылин
Менялось техническое оснащение студии, менялись и представители творческих профессий. Вместо поколения «неудавшихся» педагогов, театральных режиссеров стали приходить образованные, грамотные люди. Одной из первых когорту студийных интеллектуалов пополнила Изольда Троссман, спокойная, уравновешенная, веселая. Изольда рассказывала, что, когда она училась в Ленинграде, слушала, как молодой Иосиф Бродский читает стихи, – будущий Нобелевский лауреат имел привычку наведываться в студенческое общежитие. Потом появилась подруга Изольды – Эмма Даммер. Пришел очень хороший оператор Гена Кононов. Он оказался человеком киношным, тонко чувствовавшим природу. Поработал у нас и Володя Дьяконов, позже ставший известным оператором «Ленфильма».
А кратковременное пребывание на студии Николая Александровича Медведева, лауреата Сталинской премии, бывшего главного режиссера Челябинского драматического театра имени Цвиллинга, придавало нашему коллективу солидность. Рожденный в девятнадцатом веке, Николай Александрович вообще был человеком-энциклопедией. Однажды он спрашивает:
– Леон, как ваша фамилия?
– Пѝвер! – отвечаю.
А он:
– Нет, Пивéр! Вы не там ставите ударение, молодой человек, поскольку фамилия французского происхождения!
Я нервно оглядываюсь по сторонам, опасаясь, что кто-то мог и услышать. А в те времена это было небезопасно. Но мне повезло: вокруг было чисто.
Юрий Татаринов
Много позже довелось побывать во Франции. Спрашиваю у гида:
– Пивéр?
Она говорит:
– Посмотрите направо – это магазин. Обратите внимание на вывеску «Piver&Co». Пивéр – распространенная французская фамилия. В переводе на русский – «зеленый дятел».
И хорошо, что тогда, в пятидесятых, никто не знал, как моя фамилия переводится, а то было бы у меня прозвище «дятел»! А так все считали, будто я имею отношение к пиву.
А это у нас в стране уважалось.
Нина Вахрушева
В первые дни появился на студии кинооператор Рафаил Эйленкриг. В нашем ремесле он не растворился, снимал свое кино. Впоследствии стал кинорежиссером, и многие его работы были показаны по Всесоюзному телевидению.
Инна Павлова
После окончания МГУ приехали в Челябинск супруги-филологи Инна и Василий Павловы. Они не были профессиональными режиссерами, редакторами, но с ними студия интеллектуально приподнялась. Василий Васильевич был «рублевским» типажом, с редкой рыжей бородкой, своеобразной речью. Кому-то его манера строить фразы казалась вычурной. Но он-то был в ней органичен. Режиссером большинства программ, которые вел Василий, была Инна. Павловы приглашали в программу людей, с которыми им было интересно общаться. А если было интересно им, то становилось интересно и зрителям. На студии уже знали: если вызывают Павлова, значит, приехал интеллигентный, умный человек.
Среди студийной «элиты» нельзя не отметить Владимира Попова. Участник войны, прекрасный журналист был спокойным, уравновешенным человеком – настоящим русским интеллигентом.
Сотрудничали с нами и прекрасные музыковеды из Челябинского музыкального училища. И тут мы снова понимали: внешность на телевидении – не главное. Юдифь Звоницкая не была теледивой. Но она прекрасно владела русским языком, и каждая ее программа – это синтез слова и музыки. Была профессионалом своего дела и музыковед Тамара Белицкая!
«Лицом» нашего телевидения долгое время были дикторы Аза Прокопьева и Светлана Павлюк. Я их работу называл «сплошным воспалением седалищного нерва». Потому что электронных суфлеров тогда еще не придумали, и бедные дикторы были вынуждены просиживать стулья, выучивая тексты наизусть.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента