Внешность его всегда была настоящим подарком для антисемита: низенький, оплывший нездоровой, пухлой полнотой, с крючковатым носом, в молодости очень темными, почти черными, а сейчас голубовато-седыми длинными волосами. Громадный лоб и нижняя челюсть скошены назад, на подбородке крупная бородавка, из которой торчат три длинные, курчавые волосины. Большие выпуклые карие глаза с характерным масленым блеском. И выговор соответствующий, все прямо как в пошлейшем еврейском анекдоте.
Однако даже в разгар борьбы с «безродными космополитами» его не трогали. Ходили слухи, что еще в сорок третьем был отдан с самого – такого, что и произносить-то, и подумать страшно – верха относительно этого негласный приказ. Тогда, в разгар войны, тридцатилетний старший лейтенант МГБ Семен Липкин спас английских союзников от тяжелейшей экономической катастрофы. Именно он, единственный из более чем сотни экспертов стран коалиции, придумал, как надежно отличать фальшивые фунты, которые нацисты, отпечатав в жутком количестве, запускали в обращение, от настоящих, чем предотвратил крах финансовой системы и денежного обращения в Великобритании, попутно заработав «Бриллиантовый крест», высший военный орден империи. Это была только одна, причем не самая выдающаяся из впечатляющего ряда побед гениального криминалиста.
Так как-то незаметно, с легкой руки «великого и ужасного», отдавшего знаменитый негласный приказ, в НКВД-МГБ-МВД появилась устойчивая, на уровне подсознания хозяев высоких кабинетов, традиция: этого окаянного еврея не трогать, пусть чудит, пусть бесится как угодно, лишь бы работал! Вот он и чудил вплоть до того, что еще до «щелоковской катастрофы» публично обозвал всесильного Чурбанова тупым засранцем, а весь тираж исторической трилогии «дорогого Леонида Ильича» требовал за государственный счет развозить по деревенским сортирам – на предмет хоть какой-то от гениального произведения пользы. Как раз в то самое время ему, тогда еще бодрому семидесятилетнему старику-крепышу, за изменение всего-то двух цифр в экспертном заключении предлагали миллион рублей. Кто помнит восьмидесятые, тот оценит громадность суммы. Семен Семенович отказался, и группа валютчиков пошла под расстрел.
Подсознательная, въевшаяся в кровь привычка фиксировать пусть мелкие, но несообразности не подвела задумавшегося Гурова. Несообразность же наличествовала в виде настырно маячащей в зеркальце заднего вида серой, чем-то похожей на востроносенькую мышку «Ауди».
«Странно, – подумал Лев, – уже больше десяти минут они за мной как приклеенные... Столько поворотов, светофоров, дважды я из ряда в ряд перестраивался, наконец эстакада перед Савеловским, а эта „аудюшка“ все держится на две-три машины сзади. Случайность? Гм-гм! Неужели „хвост“ нарисовался? Да-а, после вчерашнего разговора это совсем интересно становится! А ну-ка проверим!»
На кольце Таганской площади он неожиданно свернул в тоннель, а затем, описав восьмерку со станцией «Таганская-радиальная» в центре, вернулся к месту поворота.
Лев полуудовлетворенно-полуудивленно хмыкнул: «Ауди» по-прежнему красовалась в зеркальце. Теперь ни о какой случайности не могло быть речи – стопроцентный «хвост», знать бы еще, кто его прицепил!
«Ладно, – решил Гуров, набирая на мобильнике номер оперативного дежурного по управлению, – я вас, голубчики, потаскаю за собой, раз уж вы такие неотвязные, а на 16-й Парковой, если до той поры не отвалитесь, вам самим на хвостик присядут. Даст господь, так раньше, за Измайловом, если ребята из СВН почешутся, я предупредил, что там на перекрестке на Электрозаводскую поверну, вот и подхватят на повороте... Кто же вы такие, а? Нет, сами-то вы меня не интересуете ничуть, почти наверняка из какого-нибудь частного охранного или детективного агентства, благо дерьма этого развелось в Первопрестольной, как на помойке кошек. А вот кто вас нанял? Неужели из Светлораднецка щупальца потянулись? Так быстро? Если впрямь оттуда, то мы со Стасиком лезем аккурат к пчелам в улей, впрочем, я эту печальную истину и без того печенкой чую! Ох уж пресловутая печенка – самый необходимый в нашей профессии орган!»
Гуров твердо придерживался нехитрого, но полезного правила: разного рода заморочки расхлебывать в порядке поступления, не суетиться. «Пусть-ка сначала ребята из службы внешнего наблюдения выяснят, кому принадлежит приставучая „аудюшка“, а там посмотрим. Лишь бы она не отцепилась до конечного пункта, уж там ее профессионалы СВН жестко в оборот возьмут, проводят до „порта приписки“, тогда уж начнем разбор полетов. А пока главное – встреча с Липкиным». Тут его мысли вновь вернулись к Семену Семеновичу.
Не только своим редкостным криминалистическим талантом – от бога данным чутьем был ценен старый эксперт. Чуть ли не больше, по крайней мере для Льва сейчас, значило то, что Липкин был одним из почти вымершей породы универсалов. Узкая специализация – в чем-то великое благо, но, по законам никем не отмененной диалектики, тем самым и большое зло. Тут уместно сравнение с медициной, в ней пресловутая специализация зашла так далеко, что врач, способный блестяще вылечить, скажем, левую почку, перед болезнью правой почки уже пасует – на правую свой профессионал имеется, который, увы, в левой – ни уха ни рыла. Если это преувеличение, то небольшое. Днем с фонарем не найдешь в наше время того доктора из легенды, который лечил не болезнь, а больного, того врача, который даже без компьютерной томографии, дополненной УЗИ с прочими наворотами, а вот лишь по пульсу, выстукивая да выслушивая, поставил бы точный диагноз и назначил лечение. А ведь были такие, были!
Так же криминалистика – растеклась на десятки направлений от трассологии до парамагнитного резонансного анализа микрочастиц, вооружилась сверхточными, сверхсложными, сверхдорогими приборами, что, конечно, современно, нужно, эффективно и куда как полезно, но... Но что-то важное потеряла.
Не верит современный эксперт своей интуиции, только приборам, а главное – нет у него этой самой интуиции при всей образованности и практической хватке в своей области, нет широты эрудиции, возможности отстраниться, посмотреть на проблему со стороны, под необычным углом. Ну не поймет баллистик или, скажем, дактилоскопист того же токсиколога, хоть тресни! И что прикажете делать практикам, оперативникам вот в таких очаровательных случаях, как этот, в Светлораднецке, к каким специалистам обращаться, как, кому грамотно поставить вопрос?
Задумавшись, Лев чуть не пропустил нужный поворот на 10-ю Парковую: подъезжать прямо к дому Семена Семеновича он не хотел, лучше пройти пару кварталов ножками. Сразу станет ясно, продолжат ли топтать его след пешим порядком, а если да, то решить, стоит ли познакомиться с топтунами или аккуратно уйти от «хвоста», благо этот район Москвы Гуров знал прекрасно. Он аккуратно затормозил у ресторанчика с элегическим названием «Млечный Путь», видимо, специально для трезвенников. Затем вышел из машины и свернул в хорошо знакомый проходной двор, не особенно, впрочем, торопясь. Краем глаза Лев успел заметить в зеркальном окне ресторанчика отражение мышастого цвета «аудюшки», та припарковалась метрах в двадцати от его «Пежо». А еще в десяти-пятнадцати метрах сзади мелькнула неприметная салатного цвета «девятка». Гуров довольно хмыкнул: парни из СВН не лопухнулись, четко прищемили его неожиданно отросший «хвостик» еще на Электрозаводской, дальнейшее – дело техники.
Он минуты три потоптался в небольшом дворике, созерцая привычный до боли пейзаж – мусорные баки да закаменевшее на морозе, чуть припорошенное свежим снежком собачье дерьмо. Пара хилых рябинок у подъезда стандартной хрущевки, под рябинками столь же хилые лавочки, на одной из которых восседает холодоустойчивая старушка, не сводящая с него пристального, подозрительного взгляда. Но из-под арки, через которую Лев так демонстративно, нарочито медленно проник в этот проходной дворик, так никто и не появился.
Он пожал плечами, пересек дворик наискосок и, пройдя по узкой тропке между гаражами, оказался на соседней улице. Через пять минут Гуров уже звонил в квартиру Липкина на 16-й Парковой.
– Настоящий чай, – кивая, как китайский болванчик – лишь бы не обидеть старика! – слушал Лев через десять минут чуть дребезжащий голос Липкина, – вы, молодежь, заваривать не умеете в принципе! Все лишь бы поскорее. А это ведь тоже целая наука. Вот пускай заварочка попреет у нас, попреет... Под полотенчиком махровым. Специальным таким. Особенным. Мы же тем временем подумаем. Повспоминаем кое-что. Ты меня не стесняйся, это я на лицо ужасный, старость, знаешь ли. А внутри – добрый, как в известной песенке. Выпить хочешь? Настоящий коллекционный бренди, а не те помои, которые под этим названием в богоспасаемом отечестве продаются. Я вот хочу. Пока чаек настаивается. Это мне профессор Ричард Бредфорд презентовал, посылочка аж из Глазго пришла, как ни странно, не сперли на почте. Малышка Дик себя моим учеником считает – вроде мелочь, а приятно. Правда, он хоть и профессором заделался, но все ж туповат. Всегда таким был. Мы с ним с шестидесятого переписываемся, да-да, была у меня такая привилегия, а ты не знал? Что Англия, мне даже из трижды проклятой нашими мудаками ЮАР писали. А я им. Не шокирую тебя, нет? Просто кошку надо называть кошкой, а наших правителей – мудаками. Вне зависимости от социального строя и прочей мути, такова уж судьба этой несчастной, но очень любимой мною страны. Но не будем о грустном. Напиток впрямь хорош. Так что наливай себе. Не стесняйся. Побольше, я хоть и еврей, но не жадный. Во-от, молодец! Подумаешь, за рулем... Знаю я вас, юную поросль, ни черта вы гаишников не боитесь. Ах, они теперь ГИБДД? Надо же, запамятовал. Ну да все едино – лихоимцы, как ты их ни называй. Давай-ка я тоже еще один наперсточек шотландской самогонки опрокину. Хорошо пошла? Можешь повторить. Но перед этим еще раз подробненько расскажи мне про это дело. Нет, бумажки мне твои, которые ты привез, не нужны. Акт тамошней экспертизы? Филькина грамота! По секрету скажу тебе, как родному, – ваши нынешние эксперты... знаешь, они кто? Ладно, не буду тебя в краску вгонять. Досадно, что на иврите материться невозможно, вот нету мата на иврите! Это мои предки чего-то недодумали.
Гуров вдруг понял, что Семен Семенович говорит с ним почти машинально, на автопилоте, а взгляд старого эксперта стал совсем отсутствующим, погрузился куда-то далеко внутрь, в себя. А это означало только одно: под неуклюже вылепленным, почти обезьяньим, с могучими неандертальскими надбровными дугами лбом пошла такой мощи аналитическая работа, что куда там суперкомпьютерам.
Все же, брезгливо прочитав копию акта экспертизы из Светлораднецка, а затем выслушав зачем-то ничего не добавившего к этой хилой информации сыщика в третий раз, Липкин замолчал минут на десять. Он то шумно прихлебывал по особым, простым смертным неведомым правилам заваренный чаек, то коротко хмыкал, потирая смешно скошенный, усыпанный седой щетиной подбородок, то просто смотрел на Льва выпуклыми поблекшими глазами, явно не замечая его. Гуров терпеливо ждал. И дождался.
– Я вижу только одну возможность, – пристукнув суховатым кулачком по кухонному столу, категорично сказал Липкин. – Ее, эту Алину Васильевну, отравили карбонилами. Да! Только так. И никак иначе. Я вспомнил. Приблизительно таким же образом в мир иной отправили лорда Кенсингвилла, второго виконта Тренсборо в Бомбее, еще до войны, в тридцать пятом году. Его внучатый племянник вступил в сговор с дочерью виконта, она была единственной наследницей и развратной стареющей дурой, а он – талантливым молодым химиком и отпетым мерзавцем. Оба остро нуждались в деньгах, а лорд был еще очень крепок. Уличили их, вообще говоря, случайно. Но поймали, шалунов этаких. После чего аккуратно вздернули. Ах, молодцы англичане в этом вопросе. Были. Сейчас уже не те – излиберальничались. Евросоюз их испортил.
– Семен Семенович, – максимально вежливым, чуть ли не подобострастным тоном перебил старика Гуров, – можно подробнее про эти, как их... крабонилы? Я, честно говоря... У меня по химии что в школе, что позже – тройка, увы...
– Это ты зря, исключительно интересная наука, – Липкин издал крякающий смешок. – Крабы, креветки, а также прочие ракообразные тут ни при чем. Слово «карбонилы», Лева, происходит от латинского «карбон», сиречь – «уголь». Своего рода химическая экзотика, оч-чень необычные соединения переходных металлов с той самой окисью углерода. А знаешь, чем необычные? Ага, не знаешь!
Гуров сокрушенно развел руками, мол, где уж нам, серым! Чувствовалось, что разговор доставлял Семену Семеновичу колоссальное удовольствие, надо подыграть ветерану, тем более Лев и вправду впервые в жизни услышал об этих, как их там?..
– Тем, – ответил Липкин, – что они, хоть и содержат тяжелый атом металла, являются жидкостями, причем легколетучими.
Последнее слово Семен Семенович произнес по слогам, как бы жирно подчеркнул его. Посмотрев внимательно на Гурова – дошло ли? – старик продолжил:
– Летят – ф-р-р! – он слегка помахал перед физиономией слушателя кистями рук, видимо, изображая полет, – почище медицинского эфира. Но, в отличие от последнего, смертельно ядовиты. Куда убойней, чем просто угарный газ. Понятненько? Вижу, что понятненько, ну, я всегда верил, что ты не совсем безнадежен.
– А местные эксперты? – Гуров помедлил. – Выходит, лопухнулись, не нашли?
– Чтобы найти, – хитро улыбнулся Семен Семенович, – следует по крайней мере знать, что ищешь. Здесь, если я прав, надо было искать именно металлы. Те самые, переходные, которые удерживают окись углерода в молекуле нашей отравы. Один из трех металлов – кобальт, никель или железо. Но это никому в голову не пришло. Что меня ничуть не удивляет.
– А почему же не пришло?
– Искали следы разобщителей. Ядов, сходных по действию с угаркой. Я тебе, не глядя в их писульку, скажу, какие вещества искали: цианиды, хлорорганику, арбин, может быть, рицин. И не нашли, понятное дело! А эти металлы посмотреть не догадались, потому что они вообще неядовиты, разве кобальт... так, немного. Но убийца, если не дурак, взял карбонил никеля или железа.
– Так что, этот клятый никель с железом, они вообще неядовиты?
– Железо, между прочим, в состав гемоглобина нашей крови входит, – насмешливо ответил Липкин. – Отравиться им можно, отчего же. Если слопать за один присест килограмм стальной стружки, опилками чугунными закусив. Аналогично с никелем. Только вот картина клиническая существенно другая будет, хе-хе-хе! На тот свет жертва отправится от несварения желудка. С последующим запором и внутренним кровотечением. Нет, если пачку бритвенных лезвий заглотить, то можно меньше килограмма! Но если без шуток, то легкие трупа должны быть напичканы атомами какого-то из этих металлов. Под завязку! А посмотреть это – эрудиции ребятишкам не хватило. Они ж про лорда Кенсингвилла слыхом не слыхали. Так что проверяй ткани трупа, Лева. Легкие прежде всего. Что? Похоронили ее, говоришь? Ну не кремировали же, велика беда – эксгумируешь!
Подобная перспектива Гурова ох как не обрадовала, но ничего другого, похоже, не оставалось. Он с тоской подумал, как в Светлораднецке придется уговаривать вдового генерала, начальника местного ГУВД, согласиться на эксгумацию тела покойной супруги, и его заранее передернуло. Основания-то какие? Слова пенсионера Липкина? Хоть бы Беззубов знал, кто такой Семен Семенович! Кстати, еще одна, нет, две неясности...
– Не трудись задавать свои вопросы, – снова не без легкого ехидства хмыкнул старый криминалист, – они у тебя на лбу написаны. Крупными буквами. Отвечаю по порядку. Где можно разжиться подобной гадостью, да? Вообще говоря, эти вещества применяют в промышленном органическом синтезе. Но! Светлораднецкая область – это ж сельское хозяйство. Житница страны, как раньше говаривали. Никогда там подобных производств рядом не было. Мало того. Извлечь карбонилы из реактора... Гм-м! Я и то не справился бы. Так что ищи грамотного, талантливого, эрудированного химика. Такой вполне способен смастерить отраву сам. Из подручных материалов. Список нужного для этого оборудования я тебе составлю, подумаю вот только, как тебя провожу. Получишь завтра по мейлу. Я ж, как сейчас принято выражаться, «продвинутый», вот даже «Пентиумом» разжился. Смешно! Одной ногой в могиле, а все по «паутине» ползаю, интересно – сил нет, особенно порнографические сайты. Хе-хе-хе. Это я шучу так!
– А... – заикнулся было Лев.
– Бе-е! – оборвал его Липкин. – Старших перебивать невежливо, я же сказал – молчи. И слушай. Тебя интересует, как злоумышленник напустил отравы в кабинет. Так ведь? Не знаю. Это надо место преступления видеть. Разберешься сам, ежели у тебя голова, а не задница. Помни главное – очень летучие, очень! При двадцати градусах летят практически мгновенно. Кабинет с трупом был заперт? Хм-м... Если, скажем, жертва сидела рядом с входной дверью, а замочная скважина сквозная, то просто прыснуть из пульверизатора, да хоть из обычного шприца, в эту скважину кубиков пять. Или в щель под дверью. Тогда через минуту – готовьте белые тапочки.
– Заметила бы, услышала, удивилась, переполошилась, – робко возразил Гуров. – Потом... Прыскать? А если застукают с той стороны двери? Ну вот по коридору мимо идет кто-то по своим делам, а тут нате вам – прыскают.
– Я же говорю, – раздраженно пробурчал Липкин, – на мес-те прес-туп-ле-ния! Хотя... Я бы знаешь, как ее травил? А вот как...
Следующие пятнадцать минут Лев внимательно выслушивал план отравления карбонилами уже, увы, покойной завлабши «по Липкину». Невольно ловя себя при этом на мысли: какое все-таки счастье, что Семен Семенович всю жизнь был по эту сторону баррикад. А не по ту. С его умом, знаниями, эрудицией... Какой бы страшный преступник получился, бр-р-р, жуть берет!
– Вот хрен бы вы меня поймали, – торжествующе закончил старик. – Так что, если найдешь осколки стекла – они ж не искали! – особенно пирекса или молибденки, то можешь не сомневаться, все по моему сценарию происходило. Сразу, значит, отдай найденные осколки этим косоруким – прости, Адонай, грешного старого еврея, – с позволения сказать, экспертам. Скажи им – пусть ищут металлы! Разрешаю сослаться на мое мнение. Вот увидишь – найдут! Все понял? Запиши, а то забудешь. Знаю я вас, молодежь!
Когда Лев, от всей души поблагодарив Семена Семеновича за бесценную помощь, уже прощался с ним у входной двери, тот, потеряв свой чуть ернический тон, едва ли не со слезой в голосе сказал:
– Это тебе, Левушка, милый, спасибо, что пришел. Знал бы ты, как мне без работы тяжело. Боюсь, мозги плесенью покроются. Держи меня в курсе этого дела, очень тебя прошу. Я, ей-богу, пригожусь еще. Будь здоров, мой хороший. Петеньке привет от меня и поклон всем в разбойной избе!
– В какой... избе? – несколько оторопев, переспросил Гуров.
– В нашей, в разбойной, в какой же еще? – Взгляд Липкина вновь блеснул молодым задором, в голосе опять прорезались иронически-ехидные нотки. – Знать надо славную историю родного учреждения. Именно так первая сыскная контора на святой Руси называлась: разбойная изба при высокой Боярской думе! А патроном ее стала, как ни странно – по своей инициативе, Елена Глинская, супруга Василия Третьего, маманя Иоанна Грозного. Предложила, знаешь ли, муженьку в Москве порядок навести. Тот согласился. Видать, неплохо свою женушку знал. Редкостной стервозности бабенка была. Но уж зато умна... А ты думал, российский сыск с тебя да со Стасика Крячко пошел? Хе-хе-хе... А лихо звучит – «разбойная изба», правда?
«Разбойная изба, – думал Гуров, выруливая на служебную стоянку перед управлением, – ну все, теперь я только так нашу шарагу называть стану».
Глава 3
Он даже не проснулся – чтобы проснуться, нужно спать, а назвать сном то дикое, выматывающее мозг, душу, тело состояние, из которого он не мог выбраться уже вторые сутки с лишним, не повернулся бы язык у самого злейшего его врага. Но пугающие картины полубреда отступили на время – он знал, что короткое! – и расфокусированный взгляд мутных глаз человека, лежащего на скомканном тюфяке поверх дощатого топчана, прошелся по комнате.
Его усмешка была горькой, как хина: продано все, а значит – спасения не предвидится. Нет никакой еды, как нет и холодильника, ушедшего за смешные деньги полтора месяца назад. Правда, есть не хочется. Думать о еде тошно. Из всей мебели осталась колченогая табуретка рядом с топчаном, кухонный стол да еще вешалка в коридоре. На табуретке – две его последние сигареты. Рядом с трубкой мобильника. Остается продать только его. Все равно оплачивать этот месяц нечем. Но как же он будет жить без связи? А вот так и будет – все равно никто больше в этом проклятом городе не выручит его столь необходимой дозой. Без дозы же он умрет прямо сегодня. Но зачем, скажите на милость, куда-то звонить, если не для того, чтобы выпросить желанную дозу? Не на работу же устраиваться! Он, пожалуй, наработает... Значит, шайтан с ним, с сотовым! Тогда, он вновь криво ухмыльнулся, с трудом поднимаясь на трясущиеся ноги, тогда смерть подождет. Еще два денька. Или недельку, это как повезет... Цены наркодилеров он помнил назубок, может быть, это осталось единственным, что он помнил твердо, как таблицу умножения.