Страница:
Мэтр Жерар Машэ выразительно посмотрел на остальных. Это восклицание бедной невежды не следует принимать в расчет. Она слишком наивна и горяча. Братья его понимают?.. Итак, можно продолжать…
Допрашивал брат Сегэн. Это был доминиканец, доктор богословия, человек весьма ученый и набивший руку на разоблачении еретиков. Внешне брат Сегэн не производил благоприятного впечатления. Он был чрезмерно толст и неуклюж. Его дряблые щеки болтались, как мешки. Его маленькие глазка зло и упрямо блестели из-под нависших бровей.
Жанне этот монах показался особенно противным. Прежде чем начать спрашивать, он долго причмокивал оттопыренными губами и что-то глухо бубнил себе под нос. Когда он заговорил, Жанна едва его поняла. Доминиканец изъяснялся на южнофранцузском диалекте и употреблял выражения, которые были совершенно незнакомы пастушке из Домреми.
Брат Сегэн любил поиграть со своей жертвой, как кошка с мышью.
Он начал с вопроса, которым думал сразу смутить бедную крестьянку.
— На каком языке говорили твои голоса? Жанна чуть не рассмеялась. Этот жирный поп, который и слова правильно произнести не умеет, спрашивает о языке ее голосов!..
— На французском, мессир, и притом, гораздо лучшем, чем ваш!
Брат Сегэн слегка опешил. Его коллеги прятали улыбки. Дерзкая мужичка! Она совершенно забылась, она не видит, с кем говорит! Ну ладно, он ей пропишет!..
— Веришь ли ты в бога?
Жанну взяло за живое. На, чертов поп, получай!
— Верю, мессир, и получше, чем вы!
Браг Сегэн чуть не задохся от ярости. Эх, и дал бы он ей сейчас, да только боязно потерять свое достоинство в глазах остальных. Хорошо же, он посадит ее в лужу, из которой мерзавка не выберется.
— Ты, кажется, просишь поставить тебя во главе войска? Ты называешь себя посланницей божьей и хочешь, чтобы тебе поверили? Но если бог действительно тебя послал, покажи нам знамение, сотвори чудо! Мы не можем советовать королю доверить тебе целую армию лишь на основании твоих слов!
Жанна ответила быстро и решительно.
— Я пришла в Пуатье не для того, чтобы показывать знамения и совершать чудеса. Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана.
И сколько к ней ни приставали, она вновь и вновь повторяла эти же слова:
— Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана!
По истечении трех недель утомленные богословы решили прекратить допрос. Ничего нового они больше узнать не могли. Их посыльные, вернувшиеся с родины Жанны, представили самые благоприятные отзывы. Девушке оставалось пройти еще одну проверку, на этот раз действительно последнюю…
На квартире у мэтра Рабато с раннего утра опять собралось много народу. Теперь, однако, это были не профессора богословия. Это были женщины разных званий и возрастов, знатные дамы и простые горожанки. Все они шумели и галдели, как на базаре. Когда Жанна явилась к ним, они с величайшим любопытством принялись ее разглядывать.
Оказалось, эти женщины отобраны комиссией богословов для того, чтобы осмотреть Жанну на предмет точного установления се девственности…
«Святые отцы» ставили свой окончательный приговор в зависимость от этого осмотра. Девственность Жанны должна была подтвердить отзывы о ее нравственной непорочности и чистоте. Кроме того, положительный результат экспертизы явился бы одним из доказательств отсутствия плотской связи с дьяволом.
И вот были посланы почтенные матроны и опытные акушерки, чтобы сообща разобраться в этом вопросе…
Жанна не сопротивлялась. После того, что она вытерпела от попов, все остальное не казалось ей страшным.
…Проверка закончилась успешно. Матроны и повитухи были готовы засвидетельствовать под присягой девственность своей пациентки.
Комиссия подводила общий итог.
У отцов, по правде говоря, набралось достаточно материалов, исходя из которых девчонку можно было бы уличить в ереси и заключить под стражу. Некоторые из богословов, раздраженные упрямством и дерзостью Жанны, в особенности почтенный брат Сегэн, не стали бы оспаривать полезность этой меры.
Однако ученые мужи были прежде всего трезвыми политиками. Они с самого начала прекрасно знали, к какому выводу придут. В последние дни были получены дополнительные сведения. Выяснилось, что за девушку хлопочет двоюродный брат короля, герцог Алансонский, что за нее ратует граф Дюпуа, командующий войсками в осажденном Орлеане. Только круглые идиоты не посчитались бы со всем этим.
«Святые отцы» не были идиотами. Даже брат Сегэн не стал возражать против окончательных выводов комиссии. Заключение, отосланное в Шинон, начиналось словами:
«Считаясь с необходимостью короля и королевства, а также с постоянными молитвами несчастного народа, жаждущего мира и справедливости, мы не находим нужным оттолкнуть и отвергнуть Деву…»
Дальше, правда, следовали всевозможные «но» и «однако», различные оговорки и предупреждения, которыми члены комиссии хотели застраховать себя на всякий случай. В общем от послания «святых отцов» сильно отдавало зубовным скрежетом.
И все же это было именно то желанное и долгожданное разрешение, без которого смелый план девушки никогда бы не претворился в жизнь.
Она могла торжествовать, если бы у нее хватило сил для торжества.
Стояли ясные солнечные дни. Шел месяц апрель.
Жанна чувствовала себя, как человек, только что поднявшийся после тяжелой болезни. Физически сильная и закаленная, она с легкостью переносила любые жизненные трудности. Она не уставала от многодневного пути, не раскисала от жары и не простужалась от холода.
Но это чистилище…
Эта смесь лицемерия, злобы и ханжества…
Чуткая душа девушки, ее совесть, ее здравый, неискушенный ум почти ие в состоянии были справиться с пережитым. Такое испытание оказалось слишком трудным для нее, простой неграмотной крестьянки большим сердцем и малым жизненным опытом.
Когда Жанна после долгого затворничества в первый раз вышла на улицу, она была ослеплена. Ее охватило чувство, знакомое по воспоминаниям детства: как будто из смрадного подземелья вдруг поднимаешься па сказочную лучезарную высоту.
Но что это? Здесь можно не только ослепнуть, но и оглохнуть! Сколько людей кругом! И все кричат, громко кричат:
— Дева! Да здравствует наша Дева!
Это простые люди Пуатье, бедные горожане, ремесленники и подмастерья, оборванные матери с детьми, крестьяне из пригородов. Они окружают ее. Они хотят коснуться ее одежды, волос. На глазах у многих слезы…
Жанна узнает, что они давно ждут ее. Они целыми днями дежурили у дома Рабато, но их не пускали внутрь. И вот, наконец, они увидели свою избранницу, ту, на которую весь народ Франции возлагает ныне надежды.
Народ! И снова, как в Домреми и Вокулёре, своей глубокой интуицией девушка постигает простую и мудрую истину, не попы, не знатные господа, не король, а народ, простой народ искренне верит ей и пойдет за нею на все! Да, только эти несчастные, угнетенные, но крепкие духом люди могут спасти страну. И пусть господа ведут интриги — они бессильны перед народом. Пусть попы плетут сети — народ разорвет их. Пока она, Жанна, с народом и народ с ней, ей ничего не страшно. Ее великая жалость, подхваченная и понятая тысячами простых людей, рождает силу, сила сотворит подвиг, подвиг приведет к победе!
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Допрашивал брат Сегэн. Это был доминиканец, доктор богословия, человек весьма ученый и набивший руку на разоблачении еретиков. Внешне брат Сегэн не производил благоприятного впечатления. Он был чрезмерно толст и неуклюж. Его дряблые щеки болтались, как мешки. Его маленькие глазка зло и упрямо блестели из-под нависших бровей.
Жанне этот монах показался особенно противным. Прежде чем начать спрашивать, он долго причмокивал оттопыренными губами и что-то глухо бубнил себе под нос. Когда он заговорил, Жанна едва его поняла. Доминиканец изъяснялся на южнофранцузском диалекте и употреблял выражения, которые были совершенно незнакомы пастушке из Домреми.
Брат Сегэн любил поиграть со своей жертвой, как кошка с мышью.
Он начал с вопроса, которым думал сразу смутить бедную крестьянку.
— На каком языке говорили твои голоса? Жанна чуть не рассмеялась. Этот жирный поп, который и слова правильно произнести не умеет, спрашивает о языке ее голосов!..
— На французском, мессир, и притом, гораздо лучшем, чем ваш!
Брат Сегэн слегка опешил. Его коллеги прятали улыбки. Дерзкая мужичка! Она совершенно забылась, она не видит, с кем говорит! Ну ладно, он ей пропишет!..
— Веришь ли ты в бога?
Жанну взяло за живое. На, чертов поп, получай!
— Верю, мессир, и получше, чем вы!
Браг Сегэн чуть не задохся от ярости. Эх, и дал бы он ей сейчас, да только боязно потерять свое достоинство в глазах остальных. Хорошо же, он посадит ее в лужу, из которой мерзавка не выберется.
— Ты, кажется, просишь поставить тебя во главе войска? Ты называешь себя посланницей божьей и хочешь, чтобы тебе поверили? Но если бог действительно тебя послал, покажи нам знамение, сотвори чудо! Мы не можем советовать королю доверить тебе целую армию лишь на основании твоих слов!
Жанна ответила быстро и решительно.
— Я пришла в Пуатье не для того, чтобы показывать знамения и совершать чудеса. Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана.
И сколько к ней ни приставали, она вновь и вновь повторяла эти же слова:
— Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана!
По истечении трех недель утомленные богословы решили прекратить допрос. Ничего нового они больше узнать не могли. Их посыльные, вернувшиеся с родины Жанны, представили самые благоприятные отзывы. Девушке оставалось пройти еще одну проверку, на этот раз действительно последнюю…
На квартире у мэтра Рабато с раннего утра опять собралось много народу. Теперь, однако, это были не профессора богословия. Это были женщины разных званий и возрастов, знатные дамы и простые горожанки. Все они шумели и галдели, как на базаре. Когда Жанна явилась к ним, они с величайшим любопытством принялись ее разглядывать.
Оказалось, эти женщины отобраны комиссией богословов для того, чтобы осмотреть Жанну на предмет точного установления се девственности…
«Святые отцы» ставили свой окончательный приговор в зависимость от этого осмотра. Девственность Жанны должна была подтвердить отзывы о ее нравственной непорочности и чистоте. Кроме того, положительный результат экспертизы явился бы одним из доказательств отсутствия плотской связи с дьяволом.
И вот были посланы почтенные матроны и опытные акушерки, чтобы сообща разобраться в этом вопросе…
Жанна не сопротивлялась. После того, что она вытерпела от попов, все остальное не казалось ей страшным.
…Проверка закончилась успешно. Матроны и повитухи были готовы засвидетельствовать под присягой девственность своей пациентки.
Комиссия подводила общий итог.
У отцов, по правде говоря, набралось достаточно материалов, исходя из которых девчонку можно было бы уличить в ереси и заключить под стражу. Некоторые из богословов, раздраженные упрямством и дерзостью Жанны, в особенности почтенный брат Сегэн, не стали бы оспаривать полезность этой меры.
Однако ученые мужи были прежде всего трезвыми политиками. Они с самого начала прекрасно знали, к какому выводу придут. В последние дни были получены дополнительные сведения. Выяснилось, что за девушку хлопочет двоюродный брат короля, герцог Алансонский, что за нее ратует граф Дюпуа, командующий войсками в осажденном Орлеане. Только круглые идиоты не посчитались бы со всем этим.
«Святые отцы» не были идиотами. Даже брат Сегэн не стал возражать против окончательных выводов комиссии. Заключение, отосланное в Шинон, начиналось словами:
«Считаясь с необходимостью короля и королевства, а также с постоянными молитвами несчастного народа, жаждущего мира и справедливости, мы не находим нужным оттолкнуть и отвергнуть Деву…»
Дальше, правда, следовали всевозможные «но» и «однако», различные оговорки и предупреждения, которыми члены комиссии хотели застраховать себя на всякий случай. В общем от послания «святых отцов» сильно отдавало зубовным скрежетом.
И все же это было именно то желанное и долгожданное разрешение, без которого смелый план девушки никогда бы не претворился в жизнь.
Она могла торжествовать, если бы у нее хватило сил для торжества.
Стояли ясные солнечные дни. Шел месяц апрель.
Жанна чувствовала себя, как человек, только что поднявшийся после тяжелой болезни. Физически сильная и закаленная, она с легкостью переносила любые жизненные трудности. Она не уставала от многодневного пути, не раскисала от жары и не простужалась от холода.
Но это чистилище…
Эта смесь лицемерия, злобы и ханжества…
Чуткая душа девушки, ее совесть, ее здравый, неискушенный ум почти ие в состоянии были справиться с пережитым. Такое испытание оказалось слишком трудным для нее, простой неграмотной крестьянки большим сердцем и малым жизненным опытом.
Когда Жанна после долгого затворничества в первый раз вышла на улицу, она была ослеплена. Ее охватило чувство, знакомое по воспоминаниям детства: как будто из смрадного подземелья вдруг поднимаешься па сказочную лучезарную высоту.
Но что это? Здесь можно не только ослепнуть, но и оглохнуть! Сколько людей кругом! И все кричат, громко кричат:
— Дева! Да здравствует наша Дева!
Это простые люди Пуатье, бедные горожане, ремесленники и подмастерья, оборванные матери с детьми, крестьяне из пригородов. Они окружают ее. Они хотят коснуться ее одежды, волос. На глазах у многих слезы…
Жанна узнает, что они давно ждут ее. Они целыми днями дежурили у дома Рабато, но их не пускали внутрь. И вот, наконец, они увидели свою избранницу, ту, на которую весь народ Франции возлагает ныне надежды.
Народ! И снова, как в Домреми и Вокулёре, своей глубокой интуицией девушка постигает простую и мудрую истину, не попы, не знатные господа, не король, а народ, простой народ искренне верит ей и пойдет за нею на все! Да, только эти несчастные, угнетенные, но крепкие духом люди могут спасти страну. И пусть господа ведут интриги — они бессильны перед народом. Пусть попы плетут сети — народ разорвет их. Пока она, Жанна, с народом и народ с ней, ей ничего не страшно. Ее великая жалость, подхваченная и понятая тысячами простых людей, рождает силу, сила сотворит подвиг, подвиг приведет к победе!
КНИГА ВТОРАЯ
СВЕРШЕНИЕ
…Она делала все лучше других не потому, что обладала знаниями; она знала еще меньше своих солдат. Но у нее было большое сердце. Если каждый помышлял только о себе, то она одна думала обо всех. Если каждый охранял в первую очередь себя, то она не береглась вовсе, так как заранее обрекла себя на все…
Анатоль Франс
ГЛАВА 1
В кольце осады
Тихо скользит Луара между Босом и Солонью.
Приветливо манят зеленые берега. Иву и березу сменяют виноградники. Сколько их тут! Не сочтешь. Благодатный климат, плодородная земля. Недаром так горделиво сверкают своими кровлями веселые замки Луары. Недаром короли так любят устраивать здесь летние резиденции. Здесь и замки и города совсем особенные — таких не встретишь больше ни на окраинах, ни в центре. Здесь все выражает довольство и покой, покой и горделивое сознание своей избранности. Жьеи и Сюлли, Жаржо и Шатонеф, Менг и Божанси хороши каждый по-своему.
Но краше всех, без сомнения, древний город Орлеан.
Великолепны памятники Орлеана, прекрасны его дворцы и церкви, прославлен университет, богаты мастерские и склады товаров. Путник, бредущий по дорогам Солоньи, издалека узнает шпиль его собора. А с высот Оливе славный город виден как на ладони. Более чем па три тысячи футов простирается его южная стена вдоль правого берега Луары; глубокие рвы окружают остальные стены. Тридцать четыре башни оберегают его покой. Пять ворот с тяжелыми металлическими решетками и два подземных хода связывают его с внешним миром.
Широка Луара у Орлеана. Но город имеет мост, соединяющий его с левым берегом, где тянется предместье Портеро. Этот мост — гордость орлеанцев. Сложенный из камня, он насчитывает девятнадцать пролетов. Первый и последний пролеты связаны с сушей подъемными настилами. На всем протяжении моста воздвигнуты два многобашенных форта. Один из них — Сент-Антуан — расположен сразу же за шестым пролетом, у острова Рыбачьего; другой — Турель — завершает мост у Портеро. Третье укрепление — форт Огюстен — отстроено на суше.
Да, всякому видно, что Орлеан превосходная крепость.
Попробуй возьми такую, попробуй пренебреги ей.
Как зоркий часовой, сторожит город-крепость всю среднюю Луару вдоль Боса и Солоиьи.
Кто владеет Орлеаном, тот хозяин кратчайших дорог и господин реки, тому обеспечен беспрепятственный путь на юг и на север, на запад и восток.
Враг же, имеющий Орлеан в тылу, никогда не может быть застрахован от неожиданного удара.
Все это должны были очень и очень взвесить англичане, когда, покорив север Франции, стали строить планы вторжения в «Буржское королевство».
В начале июля 1428 года в порту Кале высадилось большое войско. Говорили, что оно состоит из трех тысяч бойцов; одних благородных рыцарей насчитывали до четырехсот пятидесяти человек. Войско возглавлял победитель французов при Азенкуре граф Солсбери, кузен английского короля. Под знаменем Солсбери собрались многие капитаны, представители наиболее знатных английских родов. Эта армия еще пополнилась за счет набора в Нормандии, давшего четыреста конных и тысячу двести пеших воинов.
Вскоре она растянулась на большой дороге между Руаном и Парижем. В Париже состоялось тайное совещание, после которого Солсбери объявил, что намерен взять город Анжер, центр графства Анжу.
Но, как вскоре выяснилось, это не отвечало истине.
В начале августа Солсбери вышел к Луаре много восточнее Анжера и приступил к осаде городов и замков, лежавших по обе стороны от Орлеана.
5 сентября годоны были в Жанвиле, всего в полутора переходах от города-крепости. Главнокомандующий отправил герольдов в ратушу Орлеана с предложением сдать город. Горожане ответили отказом.
В сентябре англичане взяли Менг и Божанси, в начале октября — Жаржо и Сюлли; в то же время их передовые отряды оказались на левом берегу реки, в Солоньи и подошли к Портеро.
12 октября зазвучал городской набат. Дозорные со стен увидели приближавшееся войско врага.
Английские капитаны недооценили сметливость орлеанских граждан. Те оказались гораздо более дальновидными, чем полагал Солсбери. Они не поверили заявлению о походе на Анжер.
Когда англичане еще только разворачивали свои силы к югу от Парижа, орлеанцы уже начали подготовку к длительной обороне. Во все соседние области и города были направлены гонцы с просьбой о помощи. На средства, собранные внутри и вне города, закупались зерно, скот, рыба. Эти продукты приготовляли к многомесячному хранению: коптили мясные туши, засаливали сотни бочонков рыбы, сушили и консервировали овощи.
Поджидая страшного врага, город ощетинился, как еж. Все степы были проверены и укреплены. Строили новые брустверы, заменяли настилы, углубляли рвы. В бойницах башен и на гребнях стен появилось семьдесят одно орудие — бомбарды и легкие пушки. Не жалея денег, наняли опытных пушкареп, подлинных мастеров этого нового и опасного дела. Наладили собственное изготовление пороха и каменных ядер. Оставался последний и наиболее сложный вопрос — подготовка людей.
Глазное в городе — степы. Их нужно не только укрепить, но и умело защищать. Для обороны стен орлеанцы составили ополчение, в которое вошло до трех тысяч человек.
Но, кроме того, воина в открытом поле, вылазки и сражения требуют большой и хорошо обученной армии.
Между тем в городе был лишь маленький королевский гарнизон, возглавляемый наместником, графом Дюнуа. Перед лицом грядущих событий Дюнуа и королевский уполномоченный де Гокур отправились в Шинон и Пуатье раздобывать солдат. Город ской совет со своей стороны обратился с призывом ко всем желающим принять участие в борьбе против англичан.
В те годы по стране бродили вооруженные шайки людей, торговавших своими услугами. Эти наемники за подходящее вознаграждение были готовы сражаться на любой стороне. Но договор с ними таил серьезную опасность. Грабители и мародеры, они становились часто страшным бедствием для тех, кому служили. Все это было хорошо известно жителям Орлеана. Однако им не приходилось раздумывать и выбирать: англичане приближались. Кроме того, пока у них было вдосталь продовольствия, пока они держали в своих руках стены и башни, их не страшило мародерство наемников.
И вот в город стали входить искатели приключений во главе со своими удалыми капитанами. Имена некоторых из них, как, например, имя Потона Сентрайля, были хорошо известны и овеяны ореолом непобедимости. Однако воинов-профессионалов все же не хватало. Оставалось ждать Дюнуа и Гокура.
Последним актом подготовки к обороне, проведенным уже буквально на виду англичан, было уничтожение левобережного пригорода. Защитники знали, что враг постарается использовать его как укрытие. Этого нельзя было допустить. И вот!2 октября Портеро разрушили и подожгли. Сотни людей, оставшихся без крова, со слезами смотрели на пламя, пожиравшее их жилища. Но все понимали, что это необходимая мера.
План Солсбери был предельно прост.
Сначала устрашить осажденных артиллерийским огнем, потом, овладев главными предмостными фортами, взять или разрушить мост. Измотав защитников атаками и обстрелом, нащупав слабые места их укреплений, можно было ударить по одному из этих мест и начать общий штурм.
Не теряя времени, годоны приступили к делу.
Заняв сожженное Портеро, они установили тяжелую артиллерию. Началась пальба. С 17 по 20 октября Орлеан бомбардировали почти непрерывно. Обстрел должен был не только напугать осажденных, но и подготовить операцию по выводу из строя моста.
Действительно, едва утром 21 октября затихли орудия, как несколько отрядов пехоты под барабанную дробь и призывные крики командиров двинулись к форту Турель, прикрывавшему мост со стороны Портеро.
Осажденные, предвидя этот маневр, заранее укрепили Турель высокой насыпью — баррикадой.
Англичане пустили в ход осадные лестницы.
Но отряд орлеанцев, засевший в Турели, не дал им восторжествовать. Ядрами и стрелами, кипятком и горячими угольями защитники поливали и осыпали нападающих, отбивая атаку за атакой.
К концу дня англичане, понеся большие потери, были вынуждены отступить. Однако они не отказались от задуманной операции.
Двое ближайших суток были использованы для того, чтобы подвести подкоп под насыпь.
Защитники, обнаружив это, поняли, что оборонять дальше маленький форт бесполезно: как только рухнет насыпь, Турель, лишенная прикрытия, станет прямой мишенью для английских пушек.
С болью покидали мужественные бойцы свое укрепление. Но иного выхода не было. Они отошли по мосту, разрушили два пролета и соорудили новую баррикаду.
Осаждающие заняли Турель и укрепили ее насыпью со стороны города. Своей первой цели они добились: мост был выведен из строя. Орлеан лишался прямой связи с южным берегом Луары.
Сэр Томас Монтегю, граф Солсбери, был в превосходнейшем настроении.
Пока что все шло как надо.
Шаг за шагом осуществлялся его план. Взятие Турели было крупным успехом. Еще две-три такие победы, и надо готовиться к общему штурму.
Сегодня, 24 октября, воскресный день. Молчат орудия, звенят колокола. Светит неяркое осеннее солнце. Можно забыть, что идет война. Но сэр Монтегю никогда этого не забывает. Даже когда все его капитаны пьют и бездельничают, он не должен предаваться праздности. Сытно пообедав и прочитав молитву, граф, вместо того чтобы соснуть часокдругой, напомнил своим офицерам о решении осмотреть захваченный форт. Особенного энтузиазма это не вызвало. Несколько человек все же поднялись. Среди них любимец Солсбери начальник нормандской кавалерии Вильям Гласдель — самый лихой и жестокий из его подчиненных.
…И вот они на башне Турели. Граф Солсбери, чтобы лучше видеть, снимает шлем и отдает пажу. Затем подходит к амбразуре окна.
Открывшаяся картина захватывает его.
Взгляд графа медленно скользит по стенам, крышам, куполам и башням осажденного города.
Вильям Гласдель почтительно следит за выражением лица начальника. Угадывая его мысли, он хочет ему польстить.
— Смотрите, милорд, на ваш Орлеан. Он расстилается перед вами и ждет вас…
В этот момент вспышка огня отвлекает внимание графа. Вспышка быстрая, почти неуловимая, на башне Святой Девы. Раздается звук выстрела. Огромное ядро со свистом ударяет о край амбразуры. Отколовшийся кусок стены падает на графа и сбивает его с ног. Ни крика, ни стона. Кровь на алой накидке почти не различима. Когда потрясенные англичане поднимают сэра Монтегю, они видят страшную картину: камень пробил череп, раздавил глаз и стесал половину лица…
Никто никогда так и не узнал, кем был сделай этот выстрел, единственный выстрел в течение воскресного дня. Говорили, что стражник оставил всего на момент порученную ему пушку. Когда, услыша выстрел, он вернулся, то успел лишь заметить мальчика, испуганно убегавшего в противоположную сторону…
Смерть Солсбери совпала с другим событием, не менее радостным для осажденных. В понедельник, 25 октября, прибыло долгожданное войско из Шинона. Правда, оно оказалось значительно меньшим, чем предполагали: король посылал всего восемьсот наемников — гасконских кавалеристов и итальянских стрелков. Но все это были лихие молодцы, не боявшиеся ни бога, ни дьявола, а кое-кто из их капитанов успел прославиться на всю страну.
Кто не знал, например, Ла Гира, храбреца Ла Гира, командира гасконцев, покрытого шрамами и поседевшего в боях? Боевой товарищ неустрашимого Потопа Сснтрайля, Ла Гир совершал с ним смелые набеги и отчаянные вылазки, не раз устрашая врага.
Широко были известны если не доблестью, то хоть знатным происхождением такие военачальники, как маршал де Буссак пли сенешал де Бурбоннэ.
Большие надежды жители Орлеана возлагали на самого наместника, графа Дюпуа. Его считали незаурядным стратегом и опытным боевым командиром.
В те дни граф Дюну а еще назывался «монсеньером Батаром». [10]Внебрачный сын Людовика Орлеанского, чье убийство послужило сигналом к борьбе между бургундцами и арманьяками, Жан Батар замещал в Орлеане своего брата, плененного англичанами герцога Карла. Он играл важную роль при дворе, был канцлером Франции и носил титул графа Порсьена и Мортена. Несмотря на молодые годы — ему недавно минуло двадцать шесть, — Дюнуа хорошо знал жизнь. Обладая природным умом, он рано понял, что в смутное время для успеха нужна изворотливость. Он умел лицемерить и сохранять хорошую мину при плохой игре. Его осторожность вошла в поговорку. И, однако, он обладал большой личной храбростью и выдержкой, которые проявлялись каждый раз, как этого требовали обстоятельства.
Сейчас Дюнуа внимательно следил за всем происходившим в лагере противника, сдерживал пыл своих капитанов и терпеливо ждал момента, подходящего для контрудара.
Лишившись главнокомандующего, годоны крепко приуныли. Ни один из их руководителей не рисковал взять на себя инициативу в продолжение боевых действий. Приближалась зима с ее холодами и слякотью. Некогда огромная армия редела с каждым днем: кто был убит, кто дезертировал, стремясь вернуться в родную Англию, а кто, вступив в отряды «вольных стрелков», занялся грабежом окрестных деревень и сел.
Понимая, что без значительных подкреплений Орлеана не взять, английские капитаны отвели большую часть войск на зимние квартиры в близлежащие города. В Турели был оставлен гарнизон численностью в пятьсот бойцов под начальством Вильяма Гласделя.
Многие из французских командиров утверждали, что наступило время, благоприятное для отвоевания моста и укреплений левого берега. Особенно рвался в битву Ла Гир, считавший, что наносить удар всегда следует первому.
Но осторожный Дюнуа в корне пресек все эти порывы.
Немедленное возвращение Турели, полагал он, вряд ли что даст. Пока англичане владеют окрестными городами и замками, одинокий форт у Портеро остается все равно беззащитным. А между тем со дня па день могли прибыть новые силы годонов, и тогда каждый потерянный воин оказался бы невозместимым. Поэтому не следовало рисковать людьми.
Вместо бесполезных атак лучше было бы заняться другим: подготовкой к встрече с ожидаемой армией врага.
Дюнуа был уверен, что на этот раз, имея целью окружить Орлеан, годоны пойдут правым берегом. Следовательно, нужно без промедления уничтожить все пригороды правого берега, подобно тому как раньше уничтожили Портеро.
Этим и занялись орлеанцы в дождливом месяце ноябре.
Чутье не изменило монсеньеру Батару. 30 ноября английские силы под командованием опытного полководца сэра Джона Толбота появились вблизи Турели. Толбот привез артиллерию. Снова начался длительный и жестокий обстрел. А затем войско Толбота, объединившееся с силами графа Сеффолка, вышло на правый берег и начало обходить Орлеан с северо-запада.
Сэр Джон Толбот смотрел на орлеанскую эпопею гораздо более трезво, чем покойный Солсбери.
Он отказался от мысли о штурме.
Он решил действовать иначе.
Надо было взять Орлеан в кольцо крепостей, сжать это кольцо по возможности туже, лишить город всякого подвоза продовольствия и боеприпасов, а затем, обессилив его и подавив, добиться капитуляции.
Конечно, для успеха этого плана нужны были время, средства и резервы. Но время и средства у Толбота имелись, а резервы — полководец наверняка знал это — спешно готовились и в положенное время должны были вступить в строй.
В течение декабря — января англичане создали целую систему осадных укреплений. Они использовали покинутые французами форты, или «бастилии», строили новые крепостцы, возводили насыпи и чинили соединявшие их дороги. К первым числам февраля эта система была наполовину закончена.
Цепь укреплений начиналась насыпью на острове Карла Великого, к западу от Орлеана. Далее на север и северо-восток шли: бастилия Сен-Лоранс, насыпь Круа-Буассе и крепость Лондон. Эти крепости, расположенные на важнейших путях в северную и западную Францию, опоясывали Орлеан дугой, составлявшей почти треть окружности. На левом берегу, кроме Турели, были укреплены насыпь Сен-Приве и форт Огюстен.
Однако на востоке линия охвата разрывалась. Между дорогой на Париж и Луарой к востоку от Орлеана англичане не имели ни одного укрепленного пункта.
Таким образом, окружение не было полным.
Этому много содействовала активность осажденных. Ополченцы и солдаты не желали сидеть в городе сложа руки. Они совершали вылазки и мешали строительным работам англичан, в то время как французская артиллерия поливала огнем недостроенные форты.
Замедленная дуэль тянулась до конца первой недели февраля. А потом произошли события, резко осложнившие положение защитников города.
9 февраля в Орлеан пробрался гонец от графа Клермона, стоявшего во главе овернского дворянства. Когда монсеньер Батар прочел письмо графа, он мысленно возблагодарил небо за свою осмотрительность. Да, как он и предвидел, к городу стягиваются новые силы годонов. По парижской дороге идет отряд в полторы тысячи бойцов, предводительствуемый сэром Джоном Фастольфом, главным камергером английского короля. Фастольф везет огромный обоз с продовольствием, рассчитанным на много месяцев осады. Этот отряд нельзя пропустить. Его нужно уничтожить, а продовольствие забрать.
Как ни был осторожен Дюнуа, он выехал не медля ни минуты на совещание с Клермоном. Вслед за ним под прикрытием темной ночи из города вышло войско в полторы тысячи человек во главе с Ла Гиром, Сентрайлем и Буссаком.
…Это войско через два дня вернулось обратно, уменьшившись почти наполовину.
12 февраля произошло сражение, вписавшее во французскую военную летопись горькие и позорные строки.
Приветливо манят зеленые берега. Иву и березу сменяют виноградники. Сколько их тут! Не сочтешь. Благодатный климат, плодородная земля. Недаром так горделиво сверкают своими кровлями веселые замки Луары. Недаром короли так любят устраивать здесь летние резиденции. Здесь и замки и города совсем особенные — таких не встретишь больше ни на окраинах, ни в центре. Здесь все выражает довольство и покой, покой и горделивое сознание своей избранности. Жьеи и Сюлли, Жаржо и Шатонеф, Менг и Божанси хороши каждый по-своему.
Но краше всех, без сомнения, древний город Орлеан.
Великолепны памятники Орлеана, прекрасны его дворцы и церкви, прославлен университет, богаты мастерские и склады товаров. Путник, бредущий по дорогам Солоньи, издалека узнает шпиль его собора. А с высот Оливе славный город виден как на ладони. Более чем па три тысячи футов простирается его южная стена вдоль правого берега Луары; глубокие рвы окружают остальные стены. Тридцать четыре башни оберегают его покой. Пять ворот с тяжелыми металлическими решетками и два подземных хода связывают его с внешним миром.
Широка Луара у Орлеана. Но город имеет мост, соединяющий его с левым берегом, где тянется предместье Портеро. Этот мост — гордость орлеанцев. Сложенный из камня, он насчитывает девятнадцать пролетов. Первый и последний пролеты связаны с сушей подъемными настилами. На всем протяжении моста воздвигнуты два многобашенных форта. Один из них — Сент-Антуан — расположен сразу же за шестым пролетом, у острова Рыбачьего; другой — Турель — завершает мост у Портеро. Третье укрепление — форт Огюстен — отстроено на суше.
Да, всякому видно, что Орлеан превосходная крепость.
Попробуй возьми такую, попробуй пренебреги ей.
Как зоркий часовой, сторожит город-крепость всю среднюю Луару вдоль Боса и Солоиьи.
Кто владеет Орлеаном, тот хозяин кратчайших дорог и господин реки, тому обеспечен беспрепятственный путь на юг и на север, на запад и восток.
Враг же, имеющий Орлеан в тылу, никогда не может быть застрахован от неожиданного удара.
Все это должны были очень и очень взвесить англичане, когда, покорив север Франции, стали строить планы вторжения в «Буржское королевство».
В начале июля 1428 года в порту Кале высадилось большое войско. Говорили, что оно состоит из трех тысяч бойцов; одних благородных рыцарей насчитывали до четырехсот пятидесяти человек. Войско возглавлял победитель французов при Азенкуре граф Солсбери, кузен английского короля. Под знаменем Солсбери собрались многие капитаны, представители наиболее знатных английских родов. Эта армия еще пополнилась за счет набора в Нормандии, давшего четыреста конных и тысячу двести пеших воинов.
Вскоре она растянулась на большой дороге между Руаном и Парижем. В Париже состоялось тайное совещание, после которого Солсбери объявил, что намерен взять город Анжер, центр графства Анжу.
Но, как вскоре выяснилось, это не отвечало истине.
В начале августа Солсбери вышел к Луаре много восточнее Анжера и приступил к осаде городов и замков, лежавших по обе стороны от Орлеана.
5 сентября годоны были в Жанвиле, всего в полутора переходах от города-крепости. Главнокомандующий отправил герольдов в ратушу Орлеана с предложением сдать город. Горожане ответили отказом.
В сентябре англичане взяли Менг и Божанси, в начале октября — Жаржо и Сюлли; в то же время их передовые отряды оказались на левом берегу реки, в Солоньи и подошли к Портеро.
12 октября зазвучал городской набат. Дозорные со стен увидели приближавшееся войско врага.
Английские капитаны недооценили сметливость орлеанских граждан. Те оказались гораздо более дальновидными, чем полагал Солсбери. Они не поверили заявлению о походе на Анжер.
Когда англичане еще только разворачивали свои силы к югу от Парижа, орлеанцы уже начали подготовку к длительной обороне. Во все соседние области и города были направлены гонцы с просьбой о помощи. На средства, собранные внутри и вне города, закупались зерно, скот, рыба. Эти продукты приготовляли к многомесячному хранению: коптили мясные туши, засаливали сотни бочонков рыбы, сушили и консервировали овощи.
Поджидая страшного врага, город ощетинился, как еж. Все степы были проверены и укреплены. Строили новые брустверы, заменяли настилы, углубляли рвы. В бойницах башен и на гребнях стен появилось семьдесят одно орудие — бомбарды и легкие пушки. Не жалея денег, наняли опытных пушкареп, подлинных мастеров этого нового и опасного дела. Наладили собственное изготовление пороха и каменных ядер. Оставался последний и наиболее сложный вопрос — подготовка людей.
Глазное в городе — степы. Их нужно не только укрепить, но и умело защищать. Для обороны стен орлеанцы составили ополчение, в которое вошло до трех тысяч человек.
Но, кроме того, воина в открытом поле, вылазки и сражения требуют большой и хорошо обученной армии.
Между тем в городе был лишь маленький королевский гарнизон, возглавляемый наместником, графом Дюнуа. Перед лицом грядущих событий Дюнуа и королевский уполномоченный де Гокур отправились в Шинон и Пуатье раздобывать солдат. Город ской совет со своей стороны обратился с призывом ко всем желающим принять участие в борьбе против англичан.
В те годы по стране бродили вооруженные шайки людей, торговавших своими услугами. Эти наемники за подходящее вознаграждение были готовы сражаться на любой стороне. Но договор с ними таил серьезную опасность. Грабители и мародеры, они становились часто страшным бедствием для тех, кому служили. Все это было хорошо известно жителям Орлеана. Однако им не приходилось раздумывать и выбирать: англичане приближались. Кроме того, пока у них было вдосталь продовольствия, пока они держали в своих руках стены и башни, их не страшило мародерство наемников.
И вот в город стали входить искатели приключений во главе со своими удалыми капитанами. Имена некоторых из них, как, например, имя Потона Сентрайля, были хорошо известны и овеяны ореолом непобедимости. Однако воинов-профессионалов все же не хватало. Оставалось ждать Дюнуа и Гокура.
Последним актом подготовки к обороне, проведенным уже буквально на виду англичан, было уничтожение левобережного пригорода. Защитники знали, что враг постарается использовать его как укрытие. Этого нельзя было допустить. И вот!2 октября Портеро разрушили и подожгли. Сотни людей, оставшихся без крова, со слезами смотрели на пламя, пожиравшее их жилища. Но все понимали, что это необходимая мера.
План Солсбери был предельно прост.
Сначала устрашить осажденных артиллерийским огнем, потом, овладев главными предмостными фортами, взять или разрушить мост. Измотав защитников атаками и обстрелом, нащупав слабые места их укреплений, можно было ударить по одному из этих мест и начать общий штурм.
Не теряя времени, годоны приступили к делу.
Заняв сожженное Портеро, они установили тяжелую артиллерию. Началась пальба. С 17 по 20 октября Орлеан бомбардировали почти непрерывно. Обстрел должен был не только напугать осажденных, но и подготовить операцию по выводу из строя моста.
Действительно, едва утром 21 октября затихли орудия, как несколько отрядов пехоты под барабанную дробь и призывные крики командиров двинулись к форту Турель, прикрывавшему мост со стороны Портеро.
Осажденные, предвидя этот маневр, заранее укрепили Турель высокой насыпью — баррикадой.
Англичане пустили в ход осадные лестницы.
Но отряд орлеанцев, засевший в Турели, не дал им восторжествовать. Ядрами и стрелами, кипятком и горячими угольями защитники поливали и осыпали нападающих, отбивая атаку за атакой.
К концу дня англичане, понеся большие потери, были вынуждены отступить. Однако они не отказались от задуманной операции.
Двое ближайших суток были использованы для того, чтобы подвести подкоп под насыпь.
Защитники, обнаружив это, поняли, что оборонять дальше маленький форт бесполезно: как только рухнет насыпь, Турель, лишенная прикрытия, станет прямой мишенью для английских пушек.
С болью покидали мужественные бойцы свое укрепление. Но иного выхода не было. Они отошли по мосту, разрушили два пролета и соорудили новую баррикаду.
Осаждающие заняли Турель и укрепили ее насыпью со стороны города. Своей первой цели они добились: мост был выведен из строя. Орлеан лишался прямой связи с южным берегом Луары.
Сэр Томас Монтегю, граф Солсбери, был в превосходнейшем настроении.
Пока что все шло как надо.
Шаг за шагом осуществлялся его план. Взятие Турели было крупным успехом. Еще две-три такие победы, и надо готовиться к общему штурму.
Сегодня, 24 октября, воскресный день. Молчат орудия, звенят колокола. Светит неяркое осеннее солнце. Можно забыть, что идет война. Но сэр Монтегю никогда этого не забывает. Даже когда все его капитаны пьют и бездельничают, он не должен предаваться праздности. Сытно пообедав и прочитав молитву, граф, вместо того чтобы соснуть часокдругой, напомнил своим офицерам о решении осмотреть захваченный форт. Особенного энтузиазма это не вызвало. Несколько человек все же поднялись. Среди них любимец Солсбери начальник нормандской кавалерии Вильям Гласдель — самый лихой и жестокий из его подчиненных.
…И вот они на башне Турели. Граф Солсбери, чтобы лучше видеть, снимает шлем и отдает пажу. Затем подходит к амбразуре окна.
Открывшаяся картина захватывает его.
Взгляд графа медленно скользит по стенам, крышам, куполам и башням осажденного города.
Вильям Гласдель почтительно следит за выражением лица начальника. Угадывая его мысли, он хочет ему польстить.
— Смотрите, милорд, на ваш Орлеан. Он расстилается перед вами и ждет вас…
В этот момент вспышка огня отвлекает внимание графа. Вспышка быстрая, почти неуловимая, на башне Святой Девы. Раздается звук выстрела. Огромное ядро со свистом ударяет о край амбразуры. Отколовшийся кусок стены падает на графа и сбивает его с ног. Ни крика, ни стона. Кровь на алой накидке почти не различима. Когда потрясенные англичане поднимают сэра Монтегю, они видят страшную картину: камень пробил череп, раздавил глаз и стесал половину лица…
Никто никогда так и не узнал, кем был сделай этот выстрел, единственный выстрел в течение воскресного дня. Говорили, что стражник оставил всего на момент порученную ему пушку. Когда, услыша выстрел, он вернулся, то успел лишь заметить мальчика, испуганно убегавшего в противоположную сторону…
Смерть Солсбери совпала с другим событием, не менее радостным для осажденных. В понедельник, 25 октября, прибыло долгожданное войско из Шинона. Правда, оно оказалось значительно меньшим, чем предполагали: король посылал всего восемьсот наемников — гасконских кавалеристов и итальянских стрелков. Но все это были лихие молодцы, не боявшиеся ни бога, ни дьявола, а кое-кто из их капитанов успел прославиться на всю страну.
Кто не знал, например, Ла Гира, храбреца Ла Гира, командира гасконцев, покрытого шрамами и поседевшего в боях? Боевой товарищ неустрашимого Потопа Сснтрайля, Ла Гир совершал с ним смелые набеги и отчаянные вылазки, не раз устрашая врага.
Широко были известны если не доблестью, то хоть знатным происхождением такие военачальники, как маршал де Буссак пли сенешал де Бурбоннэ.
Большие надежды жители Орлеана возлагали на самого наместника, графа Дюпуа. Его считали незаурядным стратегом и опытным боевым командиром.
В те дни граф Дюну а еще назывался «монсеньером Батаром». [10]Внебрачный сын Людовика Орлеанского, чье убийство послужило сигналом к борьбе между бургундцами и арманьяками, Жан Батар замещал в Орлеане своего брата, плененного англичанами герцога Карла. Он играл важную роль при дворе, был канцлером Франции и носил титул графа Порсьена и Мортена. Несмотря на молодые годы — ему недавно минуло двадцать шесть, — Дюнуа хорошо знал жизнь. Обладая природным умом, он рано понял, что в смутное время для успеха нужна изворотливость. Он умел лицемерить и сохранять хорошую мину при плохой игре. Его осторожность вошла в поговорку. И, однако, он обладал большой личной храбростью и выдержкой, которые проявлялись каждый раз, как этого требовали обстоятельства.
Сейчас Дюнуа внимательно следил за всем происходившим в лагере противника, сдерживал пыл своих капитанов и терпеливо ждал момента, подходящего для контрудара.
Лишившись главнокомандующего, годоны крепко приуныли. Ни один из их руководителей не рисковал взять на себя инициативу в продолжение боевых действий. Приближалась зима с ее холодами и слякотью. Некогда огромная армия редела с каждым днем: кто был убит, кто дезертировал, стремясь вернуться в родную Англию, а кто, вступив в отряды «вольных стрелков», занялся грабежом окрестных деревень и сел.
Понимая, что без значительных подкреплений Орлеана не взять, английские капитаны отвели большую часть войск на зимние квартиры в близлежащие города. В Турели был оставлен гарнизон численностью в пятьсот бойцов под начальством Вильяма Гласделя.
Многие из французских командиров утверждали, что наступило время, благоприятное для отвоевания моста и укреплений левого берега. Особенно рвался в битву Ла Гир, считавший, что наносить удар всегда следует первому.
Но осторожный Дюнуа в корне пресек все эти порывы.
Немедленное возвращение Турели, полагал он, вряд ли что даст. Пока англичане владеют окрестными городами и замками, одинокий форт у Портеро остается все равно беззащитным. А между тем со дня па день могли прибыть новые силы годонов, и тогда каждый потерянный воин оказался бы невозместимым. Поэтому не следовало рисковать людьми.
Вместо бесполезных атак лучше было бы заняться другим: подготовкой к встрече с ожидаемой армией врага.
Дюнуа был уверен, что на этот раз, имея целью окружить Орлеан, годоны пойдут правым берегом. Следовательно, нужно без промедления уничтожить все пригороды правого берега, подобно тому как раньше уничтожили Портеро.
Этим и занялись орлеанцы в дождливом месяце ноябре.
Чутье не изменило монсеньеру Батару. 30 ноября английские силы под командованием опытного полководца сэра Джона Толбота появились вблизи Турели. Толбот привез артиллерию. Снова начался длительный и жестокий обстрел. А затем войско Толбота, объединившееся с силами графа Сеффолка, вышло на правый берег и начало обходить Орлеан с северо-запада.
Сэр Джон Толбот смотрел на орлеанскую эпопею гораздо более трезво, чем покойный Солсбери.
Он отказался от мысли о штурме.
Он решил действовать иначе.
Надо было взять Орлеан в кольцо крепостей, сжать это кольцо по возможности туже, лишить город всякого подвоза продовольствия и боеприпасов, а затем, обессилив его и подавив, добиться капитуляции.
Конечно, для успеха этого плана нужны были время, средства и резервы. Но время и средства у Толбота имелись, а резервы — полководец наверняка знал это — спешно готовились и в положенное время должны были вступить в строй.
В течение декабря — января англичане создали целую систему осадных укреплений. Они использовали покинутые французами форты, или «бастилии», строили новые крепостцы, возводили насыпи и чинили соединявшие их дороги. К первым числам февраля эта система была наполовину закончена.
Цепь укреплений начиналась насыпью на острове Карла Великого, к западу от Орлеана. Далее на север и северо-восток шли: бастилия Сен-Лоранс, насыпь Круа-Буассе и крепость Лондон. Эти крепости, расположенные на важнейших путях в северную и западную Францию, опоясывали Орлеан дугой, составлявшей почти треть окружности. На левом берегу, кроме Турели, были укреплены насыпь Сен-Приве и форт Огюстен.
Однако на востоке линия охвата разрывалась. Между дорогой на Париж и Луарой к востоку от Орлеана англичане не имели ни одного укрепленного пункта.
Таким образом, окружение не было полным.
Этому много содействовала активность осажденных. Ополченцы и солдаты не желали сидеть в городе сложа руки. Они совершали вылазки и мешали строительным работам англичан, в то время как французская артиллерия поливала огнем недостроенные форты.
Замедленная дуэль тянулась до конца первой недели февраля. А потом произошли события, резко осложнившие положение защитников города.
9 февраля в Орлеан пробрался гонец от графа Клермона, стоявшего во главе овернского дворянства. Когда монсеньер Батар прочел письмо графа, он мысленно возблагодарил небо за свою осмотрительность. Да, как он и предвидел, к городу стягиваются новые силы годонов. По парижской дороге идет отряд в полторы тысячи бойцов, предводительствуемый сэром Джоном Фастольфом, главным камергером английского короля. Фастольф везет огромный обоз с продовольствием, рассчитанным на много месяцев осады. Этот отряд нельзя пропустить. Его нужно уничтожить, а продовольствие забрать.
Как ни был осторожен Дюнуа, он выехал не медля ни минуты на совещание с Клермоном. Вслед за ним под прикрытием темной ночи из города вышло войско в полторы тысячи человек во главе с Ла Гиром, Сентрайлем и Буссаком.
…Это войско через два дня вернулось обратно, уменьшившись почти наполовину.
12 февраля произошло сражение, вписавшее во французскую военную летопись горькие и позорные строки.