Левандовский Борис. Обладатель великой нелепости

   Облегченно вздохнув, он продолжил смотреть в пол медленно стекленеющими глазами.
   И только испуганный скрип форточки нарушал тишину…

Глава 4
За порогом

   Герман воспринял наступающую смерть, как нечто, дарующее освобождение.
   Страха не было.
   Все пережитое в последние дни уносилось куда-то в туманную пелену прошлого, не оставляя ни чувства утраты, ни сожаления… ничего. Картина собственной смерти, множество вариаций которой Герман нарисовал в своем воображении раньше, нисколько не походила на то, что происходило с ним теперь.
   Он просто закрыл глаза, ожидая развязки.
   ТЫ НА ПОРОГЕ
   Он слышал, как лопаются, словно пузыри в кипящей смоле, набрякшие сосуды и вены; все тело нестерпимо пекло. Очаги пульсирующей боли перемещались от конечностей к груди, спине и лицу, а затем возвращались назад, захватывая все новые участки. Это продолжалось до тех пор, пока все тело не стало напоминать кусок агонизирующего трепещущего мяса, погруженного в кислоту.
   Боль казалась невероятной, шокирующей – вынести такую пытку в обычном состоянии было бы не возможно, но Герман воспринимал происходящее отстраненно, словно наблюдатель, следящий через подзорную трубу, как средневековая инквизиция развлекается на площади, поджаривая на костре извивающегося как червь мученика.
   Затем в его ощущениях что-то изменилось.
   Конец?
   ТЫ ПЕРЕСТУПИЛ ПОРОГ, ГЕРМАН
   ТЫ ЗА НИМ
   Герман внезапно обнаружил, что боль куда-то исчезает. Неопределенное время он провел в таком состоянии, когда, наконец, осознал, что продолжает… жить.
   Боль сменилась повсеместным онемением, создававшим чувство подвешенности в НИГДЕ.
   Наконец Герман решился открыть глаза и увидел, что, как и прежде, лежит на полу гостиной. Сквозь шторы в комнату уже проникали первые нерешительные лучи восходящего солнца.
   Из кухни доносился звук льющейся в раковину воды; видимо, кран остался с вечера незакрытым. В гостиной продолжала гореть люстра. Все выглядело до странности обыденно и буднично: хозяева очень торопились на вечерний поезд и впопыхах забыли о паре мелочей – закрыть краны и погасить свет.
   Герман пошевелился, затем сжал ладонь в кулак. Это, к его удивлению, легко получилось. Насколько он мог судить, мышцы сокращались нормально. Одновременно Герман отметил, что полностью лишен чувства осязания.
   Он поднес руку к лицу, пытаясь ее рассмотреть в еще несильном утреннем свете. Рука имела странный, почти гротескный вид: она напоминала надутую резиновую перчатку, отчего выглядела раза в два больше. Кожа натянулась как барабан и покрылась расплывчатым узором красно-сине-лиловых пятен, наползавших друг на друга, как разводы краски.
   Герман подумал о сосудах, капиллярах…
   Невероятно, но он ЖИВ!
   Пытаясь убедиться в реальности происходящего, он внимательно осмотрел другую руку. Затем, сделав некоторое усилие, сел. Боли по-прежнему не было, вернее, не было абсолютно никаких ощущений, словно все его тело было накачано новокаином.
   Он опустил голову, осматривая себя полностью…
   Но в этот момент чудовищные тиски сдавили его череп. Герман захрипел, к горлу подкатил огромный ком мучительной тошноты, которая, казалось, поднимается из бездонных глубин его собственного тела.
   Приступ был подобен тому, что застиг его в машине, памятной ночью Погребального Турне.
   Несколькими секундами позднее, сдавшись, Герман сорвался в черную пропасть…

* * *

   Что-то назойливо жужжало у самого уха.
   Герман открыл глаза. Одиноко горящая лампочка в четырехрожковой люстре, за окном темнота…
   Сколько он пробыл без сознания?
   Пятнадцать-двадцать больших мух с зелеными блестящими брюшками как крошечные бомбардировщики кружили над его головой. Герман неуклюже отмахнулся, чтобы их отогнать. Однако мухи проявляли странную настойчивость, словно не желали признавать, что он не является объектом, достойным их пристального внимания.
   Поднимаясь на ноги, Герман машинально отметил, что, не смотря на явный интерес к нему, мухи не решаются садиться, словно что-то в нем и притягивало их, и пугало одновременно.
   Оказаться на ногах удалось легче, чем он ожидал. Впрочем, Герман едва сразу же не растянулся на полу, как человек, впервые вставший на коньки. Он совершенно не чувствовал своего тела. Однако, закрыв глаза, мог точно определить положение своего тела. Повсеместное онемение избавило его только от чувства осязания – тело будто превратилось в человекоподобного робота-андроида, потерявшего управление. В остальном Герман чувствовал себя на удивление сносно. По крайней мере, физически.
   Он сделал два неуверенных шага, словно заново учился ходить, и оказался рядом с тумбочкой. Взгляд упал на электронные часы с зелеными светящимися цифрами. Выяснилось, что скоро пять утра – он пролежал без сознания около двадцати часов!
   Затем его взгляд медленно заскользил по собственному телу…
   Зрелище вынудило его отвести глаза.
   Господи…
   Но после секундного колебания Герман посмотрел на свою обнаженную плоть. Потом направился в ванную, где висело большое зеркало.
   По дороге он отмахнулся от особо наглой слоноподобной мухи – летающий насос едва не спикировал ему прямо в глаз, но за тысячную долю секунды до столкновения муха резко свиражировала в сторону. От резкого движения рукой Герман вновь едва не потерял равновесие.
   Подгибающиеся непослушные ноги принесли его наконец в ванную.
   Увидев себя в зеркале, Герман издал громкий Ох!
   А затем его губы, как у надувного клоуна, расползлись в широченной ухмылке.

Глава 5
Гера (II)

   Занятия в школе начинались в половине девятого, поэтому, когда Гера ровно в восемь стоял у порога квартиры Алекса, в запасе оставались еще целых полчаса – ровно столько, чтобы средним шагом поспеть к звонку на первый урок.
   Дверь открыл отец Алекса.
   – А, это ты, Гера.
   Тот поздоровался.
   – Заходи, – мужчина пропустил его в прихожую; всегда бодрый, рано начавший седеть, он работал главным бухгалтером на каком-то городском предприятии. – Саша уже почти собрался.
   – Угу! – донеслось из туалета. – Уже… п-почти!..
   – Привет, – усмехнулся Гера. – Смотри, не прилипни там!
   Отец и мать Алекса, которая вынесла в коридор рабочий портфель мужа, рассмеялись. В ответ донеслось кряхтение труженика.
   – Вот-вот, – улыбаясь, подтвердила она. – А то оба опоздаете в школу.
   – Скажи-ка мне, Гера, – произнес отец Алекса, поправляя галстук перед коридорным зеркалом и через него же пристально глядя на друга своего сына. – Скажи, только честно – вы часто с ним балуетесь сигаретами?
   Гера, совершенно не ожидавший столь прямого вопроса, растерялся.
   – А-а… – начал он и запнулся, чувствуя, как предательская краска заливает лицо. – Ну-у… как мы… Нет!
   – Серьезно? – улыбнулся мужчина, продолжая смотреть на него через зеркало. На красивом и еще молодом лице матери Алекса моментально появилось такое выражение, словно ей сообщили, что ее сын принимал активное участие в насилии над маленькой девочкой, а не собственным здоровьем. Она обеспокоено повернулась к мужу:
   – Толя, ну что ты такое говоришь?
   Тот пожал плечами, затягивая узел галстука туже:
   – Ну, видишь ли, сегодня трудно встретить пятнадцатилетнего парня, который бы ни разу не попробовал…
   – Да! Да, конечно, папа! – выкрикнул Алекс, из туалета. – По три пачки в день! Иногда, даже и по четыре! Герыч, подпишись!
   Отец неопределенно хмыкнул, а мать облегченно вздохнула и поправила упавшую на глаза челку прямых русых волос, как у сына. Затем подошла к мужу и легонько шлепнула его по ягодицам.
   – Не пугай меня.
   Тот мягко обнял ее за талию одной рукой и, улыбаясь, подмигнул Гере: «Но мы-то с тобой отлично знаем, как на самом деле, правда, сынок? Женщины ни фига в этом не смыслят – а мне ведь тоже когда-то было пятнадцать… да и мой нос, как ты заметил, пока на месте».
   Гера улыбнулся в ответ, но покраснел еще больше.
   – Папа! – заявил Алекс, выходя из туалета. – А ты знаешь, что средний курильщик за год выпускает на ветер велосипед, а за двадцать – легковой автомобиль?
   – Мать! – воскликнул мужчина, с наигранным ужасом округляя глаза и театрально отстраняясь от жены на полшага, при этом едва не наступив на пару летних туфель, стоявших под вешалкой. – Только послушай его, ты родила мне еврея!
   – Не может быть! – подыгрывая мужу, та сделала вид, будто падает в обморок. А супруг подозрительно ощупал ладонью макушку головы.
   Затем они рассмеялись, глядя на стоящих посреди коридора со скептическим видом мальчишек, которые поняли разыгранную сценку лишь поверхностно, не уловив ее главной сути.
   – Ладно, нам пора, – наконец сказал отец Алекса, поцеловал жену и подтолкнул мальчишек к дверям, – а то опоздаем и нам всем влетит от начальства. Кстати, я сегодня решил пройтись пешком, так что нам будет по пути.
   Мальчишки переглянулись с кислыми минами. Потому что ни в какую школу идти сегодня не собирались.

* * *

   Отец Алекса, говоря, что сегодня трудно встретить парня-подростка, который бы ни разу не попробовал вкус сигареты, был абсолютно прав и знал об этом.
   Однако существовала еще одна элементарная истина, что так и осталась не высказанной вслух этим утром. Еще труднее встретить двух пятнадцатилетних друзей, которые бы не собирались прогулять школьные занятия в самом начале учебного года, когда осень еще полностью не вступила в свои права, улицы по-августовски залиты ярким солнцем, а в воздухе еще витает притягательный аромат едва успевших закончиться летних каникул. Именно это отец Алекса и прочитал в глазах мальчишек – собственного сына и его давнего друга.
   Идея проконвоировать их до самой школы пришла ему этим утром в голову совсем не случайно.
   Впрочем, на полпути ему показалось, что тот особенный блеск в их глазах поутих и сменился выражением смиреной готовности глотать пресные пилюли знаний, должно быть, как верный признак близившийся зрелости. Он сел в автобус, предоставив двум балбесам (которые незаметно обменялись победными улыбочками) добираться до школы самостоятельно.
   Но, как известно, коктейль из таких ингредиентов, как хорошая солнечная погода плюс только что начавшийся учебный год вызывают стойкое отвращение к школьным классам не только у мальчишек-подростков, а также и у их ровесниц. У большинства и тех, и других эйфория по поводу первого сентября раз и навсегда улетучивается уже к завершению лета следующего года, когда приходит пора отправляться во второй класс начальной школы. Теперь-то и начинается капитальная переоценка взглядов, они уже знают, что реально стоит за такими понятиями, как «первый звонок» или «вводный урок», и что ожидает их за приветливой вывеской «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!» над дверями школы. Рабская кабала в виде длинного перечня домашних заданий, бесконечной гонки за баллами успеваемости, контрольных, просиживанием за партой, где каждая выемка и процарапанная буква на поверхности до тошноты знакома… И с каждым годом вытерпеть это становится все труднее. За исключением, может быть, тех, кто, выйдя во взрослую жизнь, станет инспектором налоговой полиции или очень плохим писателем.
   Взрыв происходит лет в четырнадцать, когда жизнь внезапно распахивает свои ранее невидимые двери, когда просмотр очередного мультсериала превращается в глупую детскую забаву, а помощь родителям в пустую трату драгоценного времени.
   И все это именуется таким неожиданно сухим формулярным определением, как половое созревание.
   Когда Гера и Алекс пришли в условленное место, которым служил главный вход в центральный городской парк, называемый Стрийским, их уже кое-кто ожидал – две девчонки-одногодки из соседней школы. Мальчишки познакомились с ними в минувшие выходные, в этом же парке. Сходили в кафетерий, побродили, болтая о том о сем, по длинным тенистым аллеям, а когда стало пора расходиться, кто-то (теперь уже трудно было вспомнить, кто именно) подал идею вместе прогулять школьные занятия; даже определили конкретный день – в среду. Идея, конечно, была принята на «ура».
   – Вы опоздали на целых десять минут, – упрекнула их Марина, симпатичная кареглазая девчонка, показывая на свои часики – девочка Геры.
   – Да, – кивнула вторая, высокая и худая, в очках с тонкой изящной оправой. – Мы уже думали, что вы не придете, – по идее, девочка Алекса. Ее звали Анжела.
   – Его старик чуть все не завалил, – Гера кивнул в сторону Алекса. – Правда, Ал?
   Тот слегка покраснел и буркнул:
   – Ну так не сорвалось же…

* * *

   – Смотрите, – сказал Алекс, показывая на афишу в разделе СЕГОДНЯ, когда четверка проходила мимо кинотеатра «Львов», расположенного в глубине парка.
   На плакате изображался некто лохматый, в ком только благодаря богатому воображению угадывался человек, переодетый в костюм гориллы. Одной рукой он размахивал над головой (при этом на его лице застыла перекошенная гримаса не то ужаса, не то нечеловеческой ярости, которая по замыслу художника, наверное, должна была означать радостную улыбку), другой – держал за волосы (или длинную шерсть) такую же «улыбающуюся» голову от обезьяньего костюма. Внизу афиши большими буквами значилось: АНДРИАНО ЧЕЛЕНТАНО В ФИЛЬМЕ «ЧУДОВИЩЕ»!
   – Следующий сеанс через час, – констатировал Алекс.
   – И денег хватит на четыре билета, – добавил Гера. Девчонки переглянулись и согласно кивнули.
   – Ребята, а почему вы не в школе? – неожиданно раздалось за их спинами.
   Все четверо вздрогнули и оглянулись назад. Вопрос задал мужчина лет сорока, невысокого роста, похожий на мелкого чиновника из государственной конторы. Невзрачный дешевый галстук, поношенный пиджак, подмышкой кожаная папка, в каких обычно носят документы. Он с неодобрением рассматривал их школьные сумки.
   – М-мы… – открыл было рот Алекс.
   Но Анжела нашлась быстрее:
   – Нам отменили спаренный урок, учитель заболел, – сказала она, не мигнув глазом.
   – Да? – с сомнением произнес мужчина. – Вот как?
   – Да, вот как! – неожиданно взвинтился Гера. – И еще я думаю, что кое-кого это вообще не касается. Мы ведь не спрашиваем, почему этот кое-кто не на работе?
   Все удивленно таращились на него. Любознательный прохожий озадаченно мигнул, будто спрашивая себя: «А действительно, какого черта я здесь делаю?» И уже менее уверенно произнес:
   – Со своим отцом ты тоже так разговариваешь?
   – Мне, слава богу, достался нормальный отец, а не какой-то задрипанный урод! Катись отсюда, козел плешивый! – опасно ухмыляясь, с расстановкой проговорил Гера.
   Обе девчонки залились краской, а побледневший Алекс закрыл глаза, представляя, как мужчина сейчас накинется на его друга с кулаками. И ведь ему может перепасть…
   Но тот лишь окинул четверку тоскливым взглядом, потоптался на месте и ретировался, не сказав ни слова.
   – Вали, придурок! – громко бросил ему в спину расхрабрившийся Алекс, вдруг ощутивший себя Голиафом среди саранчи в потертых пиджаках с папками подмышками.
   – Ты всегда такой… крутой? – спросила Марина, с восхищением глядя на Геру.
   – Ну… – замялся тот, неожиданно смутившись. – Просто что-то нашло… – почему-то в этот момент ему вспомнился зрачок диафрагмы. Три года назад, делая фотографию для портрета… что-то шевелилось в его черной бездонной глубине. Затем видение исчезло.

* * *

   После того как были куплены билеты, у них оставалось еще около часа свободного времени. Они снова прошли мимо афиши с человеком-обезьяной и свернули на боковую аллею, выходившую перпендикулярно кинотеатру.
   – Кстати, в афише ошибка. В том фильме играет другой актер, – сказала Анжела.
   – Правда? – медленно произнесла Марина, настороженно следя за пьяным мужчиной, который сначала проковылял мимо них, затем развернулся, обогнал компанию и теперь петлял по замысловатому курсу в десяти шагах впереди.
   – Да, я только не помню, как его зовут, – добавила Анжела.
   – А-а… – Марина, не отрываясь, смотрела на пьяного.
   Наконец тот плюхнулся на подвернувшуюся скамейку. На нем были джинсы и светлая рубашка, выпачканные землей – наглядная карта пройденного маршрута. Откинувшись на спинку скамьи, он пьяно улыбался каким-то своим мыслям, карикатурно напоминая довольного жизнью миллионера на отдыхе под пальмой. Между ног на джинсах расплылось темное мокрое пятно.
   – Штормит! – хохотнул он, заметив проходящую мимо компанию.
   – Да он… обдулся! – хихикнула Анжела.
   – Тихо… И не смотри на него! – шикнула Марина. – Я их ужасно боюсь.
   – Кого – их? – спросил Алекс.
   – Пьяных, – ответил за Марину Гера. – Разве не ясно?
   – Представляешь, он ведь может прямо сейчас броситься на тебя, – зловеще ухмыльнулся Алекс, и сделал вид, что хватает Марину за плечо. Но ей было не до шуток.
   – Отстань, – сказал ему Гера с улыбкой, но в его глазах не было и капли веселья.
   – Я только пошутил.
   Они направились вдоль аллеи, оставив пьяного позади.
   – Эй, молодые люди! – вдруг долетело со стороны скамейки.
   Они остановились и повернули головы. Марина крепко сжала руку Геры (тот вздрогнул от еще не испытанного чувства).
   У пьяного в уголке рта торчала не зажженная сигарета, но он никак не мог совладать со спичками.
   – Не поможете? – он протянул в их сторону коробок. Четверка секунду-другую молчала, наконец, Гера, которым в тот момент полностью находился во власти эйфории от ощущения руки Марины в своей ладони, подался вперед.
   – Конечно, что может быть проще.
   – Постой, – Марина попыталась его удержать. – Не надо, посмотри, какой он здоровый. Как буйвол. Идем, пожалуйста.
   – Да ничего не случится, он просто не может запалить спичку, – беспечно возразил Гера, в ту минуту готовый делать добро всему свету. Марина даже не подозревала, что сама является причиной его упрямства.
   – Тогда пойдем все, – предложила она.
   – Зачем? – удивился Гера.
   – Пойдем, правда? – Марина посмотрела на Алекса с Анжелой. Те нехотя кивнули.
   – Ладно, если ты так этого хочешь, то Ал пойдет со мной, а вы подождете нас здесь, – сказал Гера.
   Марина пожала плечами, но согласилась.
   – О'кей, – кивнул Алекс, и они направились к скамейке.
   – Зачем все это? – вздохнула Марина и посмотрела на подругу. – Иногда, я просто не могу понять парней, почему они всегда куда-то лезут?
   Анжела покачала головой:
   – Наверное, мы их никогда не поймем.
   Они напряженно следили, как Гера и Алекс подходят к скамейке.
   – Прогуливаете, пока другие квасятся в классах? – усмехнулся «моряк» и, не дожидаясь ответа, мотнул головой: – Ясное дело… Ну-ка, подсоби, я слегка не в форме, – он протянул коробок Гере.
   Их глаза ненадолго встретились, но что-то во взгляде пьяного мужчины успело измениться. Он быстро перевел взгляд на Алекса, снова улыбаясь, но как-то уже напряженно.
   Гера чиркал спичкой о коричневую полоску на коробке. Но либо полоска стерлась, либо спички отсырели, – он очень долго не мог добиться от своих действий ничего толкового. И даже начал заметно нервничать.
   В конце концов – слава огню и сере! – одна из спичек вспыхнула, и Гера, прикрывая ее ладонью от ветра, поднес спичку к лицу мужчины. Подкуривая, тот наклонился, и их глаза снова встретились. Мужчина замер, а затем внезапно резко выпрямился с необъяснимо сложным выражением на лице. Сигарета во рту так и осталась не зажженной.
   – Перестань смотреть на меня.
   – Что?
   – Мне не нравятся твои глаза, парень, – Гере показалось, что сейчас тот не более пьян, чем любой из них. – Как будто я в них что-то вижу, но не понимаю… Да прекрати смотреть, мать твою!
   Горящая спичка обожгла Гере пальцы; он резко отряхнул ее на землю и глянул на Алекса:
   – Чего он хочет? Ты что-нибудь понял, Ал?
   ЩЕЛК!
   Алекс скептически скосил глаза:
   – А ты разве еще не заметил, что он вдрызг… Ладно, раз ты ему не нравишься… – он протянул руку за коробком. Гера отдал ему спички.
   В памяти уже второй раз за этот день всплыл старый фотообъектив с бездонной пропастью диафрагмы. Которая все расширяется, расширяется…
   ЩЕЛК!
   Алекс ловко зажег спичку с первой попытки:
   – Не пойму, что вы имели против моего друга.
   – Тебе и не нужно понимать, – беззлобно ответил «моряк», подкуривая. – Спасибо, парень, – он затянулся сигаретой и снова откинулся на спинку скамейки.
   Теперь Гера был просто уверен, что мужчина абсолютно трезв. И почему-то его это совсем не удивило.
   – Ну и хер с тобой, – сказал Алекс. Правда, еле слышно, разворачиваясь вслед за другом.
   ЩЕЛК!

* * *

   Их билеты указывали на места в середине зала, но они заняли кресла в последнем ряду: на утренний сеанс народу собралось немного, в основном, такие же школьники, несколько пенсионеров и те, у кого еще не успели закончиться отпуска – всего человек тридцать. От этого зал большого кинотеатра на тысячу мест выглядел совершенно пустым. Когда перед киножурналом погас свет, у всей четверки было одинаковое чувство, что они остались совсем одни в огромном темном зале, и только для них загорелся широкий экран по другую сторону тихой пропасти рядов.
   Во время фильма Алекс увидел, как Гера осторожно кладет руку Марине на плечо, а затем так же осторожно целует ее – сначала в щеку, а когда она, не поворачивая головы, начинает улыбаться – в губы. Алекс впервые в жизни ощутил укол ревности. Возможно, потому, что Марина ему тоже нравилась. В то время как его девчонка казалась ему длинной и тощей, как глиста. И обнять ее, даже ради эксперимента, у него не возникло никакого желания. Почему подруга Марины оказалась совсем не похожей на нее, – мысленно сожалел Алекс. С другой стороны, именно Гера инициировал знакомство, и первенство выбирать справедливо принадлежало ему. Возможно, если бы у Алекса хватило духу в тот день не прятаться за спиной друга, а подойти первым, то Марина сейчас…
   Вообще как-то странно получалось: в их с Герой тандеме лидерство чаще всего доставалось именно ему – за исключением, может быть, редких моментов, как сегодня с тем блюдителем школьной дисциплины у кинотеатра (впрочем, с Герой иногда такое случалось, когда на него вдруг находило что-то). Но что касалось отношений с девчонками…
   Он бросил еще один взгляд на целующуюся парочку и один – совсем мимолетный (не дай Бог, подумает, что он собирается ее обнять) – на свою очкастую красавицу. Ему вдруг показалось, что Анжела очень близко наклонилась к нему, а ее колени вот-вот соприкоснутся с его.
   После сеанса Алекс в этом уже не сомневался, когда Анжела наградила его красноречивым взглядом, в котором явно читалось и разочарование, и презрение – взглядом, которым женщины одаривают только очень нерешительных или трусливых мужчин.
   Но главное было не в этом: Алекс наконец признался себе, что Анжела, в определенном смысле, ни чуть не хуже своей подруги, она просто другая, а он – сопливый олух. Этот взгляд он будет помнить еще много лет, как и Анжелу, потому что именно в тот самый миг поклянется в душе, что ни одна женщина в жизни больше не получит права так на него смотреть.
   Уже скоро он узнает, что на Долгом Пути мужчины и женщины именно без слов открывают друг другу самые важные вещи. И однажды это еще произойдет между ним и Анжелой, когда через десять лет он случайно встретит ее на вечеринке у друзей, а через двенадцать они станут супружеской четой. И только на четвертом году совместной жизни, вспоминая школьные годы, вдруг выяснят, что когда-то они уже были знакомы; вспомнят этот день в начале сентября и воскресят в памяти подробности своих отношений, даже специально приобретут кассету с видеозаписью того фильма. И каждый раз будут смеяться, и выдумывать все новые подробности.
   А пока что они шли на некотором отдалении, отставая на несколько шагов от обнявшихся Геры с Мариной. Просто шли, стараясь не смотреть друг на друга.
   «Почему так? – думал Алекс, глядя на своего лучшего друга. – Почему из нас двоих он всегда первый – в этом первый?»
   В тот день он даже не мог допустить, что такое положение вещей будет сохраняться еще недолго. Пока через год шестнадцатилетний Гера не возвратится из своего первого в жизни самостоятельного путешествия, проведя короткие осенние каникулы в Риге у родственников отца.

Глава 6
Топ-топ…
3а порогом все возможно

   В тот день, когда Герман возвращался из тест-пункта с результатом отрицательный, и до момента, когда он переступит Порог, оставалось примерно двенадцать часов – на полдороги домой его настигло внезапное озарение. Он не умрет.
   В действительности Герман был очень далек от настоящей веры в свое бессмертие. Скорее, это напоминало вспышку бессознательной интуиции, когда нечто, спрятанное глубоко внутри, вдруг начинает вещать безапелляционным тоном. Такое случается, может быть, всего несколько раз за всю жизнь – и тот, кто слышит этот голос, не задумываясь, готов верить каждому слову.
   Он не умрет – вот и все.
   Уверенность исчезла так же мгновенно, как и возникла. Но Герман успел предпринять один шаг – побывал в больнице, чтобы выяснить имя и адрес врача, носившего очки генерала Пиночета.
   Пара стандартных хитростей – и осуществить затею оказалось совсем не сложно.