Левашов Виктор. Рискнуть и победить

инвестиции, а иностранные инвесторы не дадут денег коммунистам. Что нужно
было сделать, чтобы в городе сегодня спокойно победила партия власти?
Назовем их демократами, хотя это не кажется мне правильным. Ладно,
демократы. "Наш дом -- Россия". Вовремя платить людям зарплату и пенсии. Ну,
еще какие-нибудь мелкие социальные пособия малоимущим, многодетным семьям и
пенсионерам. И что? И все. И сегодня не нужно было бы убивать ни в чем не
повинных людей, выстраивать хитроумные и весьма дорогостоящие комбинации и
идти на риск крупнейшего проигрыша. Почему этих жалких денег не дали тогда,
когда они были нужны?
-- В стране нет лишних денег.
-- На пенсии, -- уточнил Столяров. -- А на спецоперации есть. Я задам
еще один вопрос. Он, возможно, покажется вам глупым, потому что я уже
здорово отвык от России. Почему вы, мозговой центр этой операции, не
настояли на том, чтобы задолженность по пенсиям и зарплате была погашена
хотя бы года полтора-два назад? Вы же прекрасно понимаете, что выборы
сегодня прошли бы без сучка и задоринки. Политическая полемика и пистолетная
стрельба с использованием профессионалов высшей квалификации -- есть
разница?
-- Я ставил этот вопрос. И не раз.
-- И что? -- спросил Столяров. Профессор только пожал плечами.
-- Потрясающе, -- помолчав, проговорил Столяров. И повторил: --
Потрясающе. Такое возможно только в России. Если я когда-нибудь вздумаю
написать об этом книгу, мне никто не поверит. Сочтут это глупым авторским
вымыслом. Или злобным очернением моей бывшей родины. Я даже не знаю, как
оценивать ситуацию: сочувствовать вам, что вы живете в такой удивительной
стране, или радоваться, что я в ней не живу.
-- Родину не выбирают, -- буркнул Профессор.
-- Вы не правы, -- возразил Столяров. -- Не выбирают климат и пейзаж.
Но выбирать общественный строй можно. И нужно. Больше того: должно. -- Он
покачал головой и засмеялся: -- Нет, я не могу. Знать за четыре года, что
будут выборы, и пальцем не шевельнуть! Все это было бы очередным российским
анекдотом, но для анекдота эта история слишком пропитана кровью. Столяров
встал.
-- Давайте, Профессор, заканчивать наш разговор. Свое условие я вам уже
высказал. Если со мной что-нибудь случится: автомобильная или авиационная
катастрофа, крушение моторной лодки или яхты, бандитское нападение или
вообще что угодно, даже ранение, пусть даже не смертельное, -- эти дискеты
попадут по назначению. И немедленно. Прощайте, Профессор. Встретимся на
последнем предвыборном митинге Хомутова. Я бы сказал точней: увидимся. Я
издали, может быть, увижу вас. А вы тоже издали, может быть, увидите меня.
Это и будет наша последняя встреча.
И хотя все уже было сказано, оставалась в разговоре какая-то пауза. И
Профессор заполнил ее:
-- Хомутов на выборах проиграет.
Смотритель маяка вызвал из дома молодого человека, бросил ему ключи от
"жигуленка" и приказал:
-- Отвези нашего гостя. Куда скажет. -- И лишь после этого спросил: --
А что такое демократия, Профессор?
IV
Подполковник Егоров вошел в мой номер, как всегда без стука, примерно
через час после того, как на площади Победы закончился последний
предвыборный митинг Антонюка. Как уж там в избиркоме разбирались, не знаю,
не исключаю даже, что бросали жребий, но Антонюку последняя встреча с его
электоратом выпала на четверг 13 ноября, а губернатору Хомутову -- на
пятницу 14 ноября. После чего всякая предвыборная агитация запрещалась
законом. Для того, надо полагать, чтобы избиратели за субботу привели свои
мысли в порядок без постороннего вмешательства и в воскресенье 16 ноября
могли явиться к избирательным урнам с полным и ясным сознанием своего
гражданского долга. И с четким решением.
Митинг удался, было довольно много народу -- пенсионеров, в основном
крепеньких, как боровички, и погода была как на заказ: сухо, чуть ветрено, с
просветами солнца, как очень ранней весной. После митинга я отправил
Антонюка в сопровождении Мини и Гены Козлова на его загородную дачу и
приказал оставаться с ним до самого дня выборов. А сам вернулся в "Вислу",
лег на необъятную кровать прямо в одежде поверх покрывала и стал думать о
том, как мне жить дальше.
А мне было о чем подумать.
Я понятия не имел, чем вся эта завтрашняя затея с последним митингом
Хомутова закончится. Но чего мне категорически не хотелось -- это я знал
совершенно точно: чтобы на меня повесили убийство Комарова. И речь даже была
не о том, насколько это усугубит мою вину. Той вины, которую мне уготовили
-- террористический акт против кандидата демократических сил, -- ее и без
убийства Комарова за глаза хватало. Но мне почему-то неприятно было думать,
что хоть у единого человека в городе К. да и во всей России возникнет мысль
о том, что некий бывший офицер спецназа Сергей Пастухов подло покусился на
жизнь безобидного провинциального историка.
А навесить мне это убийство они могли запросто. Трудно ли подменить
пули, которыми был убит Комаров, на те, какими будет убит губернатор? Это в
операции-то, которой руководил Профессор! И баллистическая экспертиза будет
в порядке, и отпечатки моих пальчиков -- все будет в полном порядке. Уж в
этом-то я не сомневался.
И вот это-то мне и не нравилось.
Мой номер обыскивали люди Кэпа. И ствола не нашли. Не сомневаюсь, что
самый тщательный обыск провели и люди Егорова -- и "пассата", и всех моих
шмоток. И тоже ничего не нашли. На все сто уверен, что они прошмонали все
ячейки в автоматической камере хранения на автовокзале, когда их
телеметристы зафиксировали мое появление там, покуда чинился мой "пассат". И
тоже ничего не нашли. По той простой причине, что "токагипта" там уже не
было. В ту ночь, когда меня навестил Кэп, а я потом проведал своего друга
Артиста, я извлек "тэтэшник" из камеры хранения. Разрешение, выданное
московской милицией, увез с собой в Москву Артист на предмет внимательного
рассмотрения его экспертами УПСМ и негласной проверки ствола, а саму пушку,
по-прежнему завернутую в старый целлофановый пакет с пальчиками Матвея
Салахова, я попросту сунул в землю под гнилые листья куста сирени во дворе
Матвея, куда забрел как бы в поисках съемного жилья. А поскольку хозяина
дома не было (я-то, между нами, знал, что он лежит в морге местной
больницы), то я так ни с чем и ушел. Без этого пакета, само собой.
Его и не найдут, в этом я не сомневался. По той простой причине, что не
станут искать. Так он и сгниет в сыром балтийском суглинке. А если на этот
кусок ржавого железа наткнутся новые хозяева участка, коли вздумают
перекопать и перепланировать огород, -- ну и что? Мало ли старого оружия
осталось в этой земле еще со второй мировой войны! Сдадут в милицию, и дело
с концом.
Так что не это меня беспокоило. Меня беспокоило совсем другое. То, что
этот "токагипт" оказался в моих руках, было случайностью. И случайностью
счастливой. Иначе его девятимиллиметровые пули насквозь прошили бы мою
бренную плоть, и не Матвей лежал бы сейчас в холодильнике морга, а я. А
счастливая случайность -- это штука тонкая и требующая деликатного
обхождения. Она не прощает пренебрежения. Как красивая женщина. Или как
удача. И уж если эта счастливая случайность (в любой форме) выпала тебе на
долю, грех ее не использовать. Если ею пренебречь, в следующий раз она
обернется к тебе другой стороной -- случайностью, но такой, от которой
взвоешь и на стенку полезешь.
Об этом я и думал: как использовать эту выпавшую мне счастливую
случайность. Но ничего в голову не приходило. Полный ноль.
В этот момент и появился подполковник Егоров.
Я его ждал. И знал, о чем он мне хочет сказать и о чем хочет спросить.
И то и другое было для него делом не из легких. Мне даже стало интересно,
как он выкрутится из ситуации, и поэтому я пришел ему на помощь.
-- Там в мини-баре есть еще бутылка то ли виски, то ли джина. Угощайся.
За счет фирмы.
Егоров заглянул в бар, понюхал какую-то из бутылок и поставил на место.
Усевшись в кресло за журнальным столом, закурил свой "Кэмэл" и сказал:
-- Ну?
Не знаю, как в других языках, но русское "ну" имеет такое количество
значений и оттенков, что понять смысл этого междометия можно только в четком
контексте. А поскольку "ну" подполковника Егорова не было привязано ни к
чему определенному, я решил, что нет и смысла вдумываться в его смысл. И
ответил так, как обычно отвечают русские друг другу в подобных ситуациях:
-- Что "ну"?
Егоров не ответил. Возможно, он считал, что я должен быть более
догадливым. Я попытался:
-- Ты не стал пить хорошее виски, от которого, насколько я помню, не
отказывался ни разу. Что из этого следует? Только одно. После разговора со
мной тебе предстоит встреча с очень большим начальством, которое терпеть не
может, когда от подчиненного попахивает спиртным. Даже виски "Джонни Уокер".
Я не очень ошибусь, если скажу, что тебе предстоит встреча с Профессором?
Ну, это была такая изящная форма разговора. Не мог же я ему прямо
сказать, что Профессор с девяти утра находится в городе и провел ряд встреч,
в том числе и со смотрителем маяка. Все их зафиксировал Артист и
проинформировал меня в толпе сразу после митинга Антонюка, при этом сам
остался, хочется верить, незасвеченным. Но для Егорова это было
неожиданностью. И довольно неприятной.
-- Откуда ты знаешь, что Профессор в городе? -- спросил он. Верней,
рявкнул.
-- Ты все же сделай пару глотков, Санек, -- посоветовал я ему. --
Объяснишь оперативной необходимостью. Профессор человек профессиональный,
поймет. А насчет твоего вопроса... На него я тебе, конечно, не отвечу. Но
спасибо за то, что ты не стал утверждать, что ни о каком Профессоре знать не
знаешь. А о том, что он в городе -- тем более.
-- Завтра в 16.00 на площади Свободной России, бывшей имени Ленина,
состоится предвыборный митинг Хомутова.
-- И что? -- спросил я.
-- А то, что тебе и всем моим людям приказано обеспечить охрану
Хомутова. Мы получили информацию, что могут быть инциденты.
Вот, значит, как они решили.
Я равнодушно пожал плечами:
-- Твои люди -- это твои люди. А моя задача -- охрана Антонюка. Я
немедленно еду к нему на дачу и буду с ним до воскресенья, не отходя ни на
шаг.
Егоров резко меня перебил:
-- Наша задача -- обеспечить полный порядок на выборах. Абсолютный. Это
и моя задача, и твоя. Антонюк в безопасности. В опасности Хомутов.
-- Да кому нужно его убивать? -- удивился я. Верней, сделал вид, что
удивился.
-- Тому, кто захочет сорвать выборы.
Хоть на этот вопрос честно ответил. После чего Егоров вытащил из бара
бутылку виски и бокал и угостился приличной дозой. За что я лично его ни на
йоту не осуждал. Ну, трудный разговор у человека. И главные трудности еще
впереди. Но тут он допустил -- я бы так это оценил -- бестактность. Потому
что если собеседник принимает другого человека за дурака -- это и есть
бестактность.
Он сказал:
-- Киллер по-прежнему в городе. Тебе заплатили бешеные бабки, чтобы ты
его вычислил и обезвредил, а ты провалял дурака. Если он объявится на
завтрашнем митинге, я тебе не завидую.
Я знал, какой следующий вопрос вертится у него на языке: покажи пушку
или проверь. Или еще что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, он должен был
убедиться, что "тэтэшник" у меня. Но он поступил умней. Он вытащил пакет, из
него -- "беретту" в американском варианте М9 -- "длинную девятку" и
придвинул ко мне вместе с какой-то бумагой, которая, судя по печатям, была
разрешением на ношение этого замечательного ствола.
-- Держи. Выклянчил для тебя "девятку". Цени. А "тэтэшник" давай сюда,
он тебе больше ни к чему.
Я очень внимательно рассмотрел разрешение. Оно тоже было выдано в
Москве. И все было на месте. Но когда "липу" изготавливают спецслужбы,
обнаружить это могут только опытные эксперты с соответствующей аппаратурой.
Может быть, это разрешение было и не "липой", а ствол вполне чистым. Этого я
не исключал. Потому что твердо знал другое: в Хомутова будут стрелять из
другого ствола (в идеале из "токагипта") и он-то и окажется у меня в руках в
тот момент, когда меня пристрелит Егоров или кто-нибудь из его людей. А
будет при мне эта "девятка" или нет -- без разницы. И законная она или нет
-- тоже без разницы. Даже, скорее всего, законная. Ну, почему бы и нет?
-- Спасибо, Санек, -- с чувством сказал я. -- Ты меня просто растрогал.
Я и не думал, что у меня когда-нибудь в жизни будет такая машинка.
-- А теперь давай "токагипт" и ксиву, -- повторил он.
Я налил ему треть бокала виски, подождал, пока он выпьет и снова
закурит свой "кэмэл", и сказал:
-- Я в раздумье, Санек. Передо мной два варианта. Первый -- грубый, но
простой и надежный. Но только в том случае, если ты на него согласишься. Вот
этот вариант: ты никогда не давал мне пистолета марки ТТ в варианте
"Токагипт-58" и разрешения на его ношение. Я его и в глаза не видел.
Во-первых, потому, что это разрешение -- чистой воды "липа", хотя и
профессионально изготовленная. Во-вторых, из этого ствола был убит историк
Комаров.
Ну, тут уж он выпил пол фужера без всякого моего приглашения. И только
через полминуты, отдышавшись и приведя свои мысли в какое-то подобие
порядка, спросил:
-- Ты понимаешь, что ты несешь?
-- Вполне, -- согласился я. -- У меня было время над этим подумать, а у
тебя не было. Я расписывался за оружие? Нет. За разрешение? Нет. Этого
разрешения на этот ствол никто никому никогда не выдавал. Ни в городе К. Ни
в Москве. Ни во Владивостоке. Нигде. Ствол иллюзорен. Как сейчас говорят,
виртуален. Может, ему стоит таким и остаться?
Но логика логикой, а эмоции эмоциями. Через десять секунд мне в ноздрю
упирался ствол только что врученной мне "длинной девятки", а еще через пяток
секунд этот же ствол упирался уже в ноздрю подполковника Егорова. Потому что
если в тебе сидят граммов триста виски, даже очень хорошего, реакция у тебя
не та, что нужна для быстротечных боевых контактов.
Я извлек из его подмышечной кобуры его табельный ПМ, разрядил его, а
заодно и "беретту", ссыпал патроны в мусорное ведро в ванной и после этого
вернул ПМ Егорову. А поскольку он позволил себе пару телодвижений явно
агрессивного характера, врезал ему от души чуть повыше уха. Чтобы отдохнул
минут десять. Чем он и занялся. А я тем временем созвонился с заместителем
начальника МВД майором Кривошеевым и попросил срочно приехать ко мне в
гостиницу "Висла" вместе с капитаном Смирновым, представлявшим в городе К.,
как я понял, уголовный розыск.
Мое приглашение, как я и ожидал, не вызвало у майора Кривошеева
никакого энтузиазма.
-- Кончай свои штучки, москвич, -- заявил он. -- Давай по телефону. А
нужно -- приезжай сам. У меня дел и без твоих заморочек -- выше головы.
Я постарался ответить как можно вежливее -- в том смысле, что, несмотря
на фингал, который с момента нашего общения стал моей особой приметой и
вызывает у меня проблемы с прекрасной половиной человечества, а также
подозрительные взгляды гаишников, наша беседа в кабинете заместителя
начальника МВД города К. убедила меня в том, что там работают преданные
своему делу профессионалы и они не поленятся отлепить жопу от стула, чтобы
узнать, кто совершил одно из самых громких заказных политических убийств
последнего времени, а именно убийство историка Комарова.
-- А ты знаешь? -- быстро спросил майор Кривошеев.
-- Полагаю, что да, -- ответил я. Все-таки сказалось общение с Мазуром.
Потому что достаточно было просто сказать "да".
-- Едем, -- сказал майор.
Минут через двадцать он появился в моем номере вместе с капитаном
Смирновым и с папкой следственных материалов прокуратуры. На том, чтобы он
привез их, я особенно настаивал, а он особенно сопротивлялся, так как это
было связано с какими-то процессуальными сложностями, до которых мне, честно
сказать, никакого дела не было.
К моменту их появления подполковник Егоров вполне очухался и даже
подбодрился очередной порцией виски. После чего бутылку и бокал я убрал в
бар, так как вести официальный разговор в такой фривольной обстановке
показалось мне неправильным. Майору Кривошееву и капитану Смирнову я
представил Егорова как старшего охранной группы и человека, вполне
заслуживающего доверия. Во всяком случае, при нем можно говорить совершенно
свободно.
Еще до того, как появились эмвэдэшники, я предупредил Егорова:
-- Ты отверг мой первый вариант. И в нетактичной форме. Я вынужден
реализовать вариант номер два. Не думаю, что он тебе очень понравится. Но
выбора у меня нет, Санек. И у тебя тоже. Так что сиди, слушай и не встревай.
Едва закончив с краткой процедурой знакомства, майор Кривошеев сразу
перешел к делу:
-- Ну, кто?
-- Вы сами очень хорошо знаете этого человека, -- ответил я.
-- Кончай свои музыки и балеты! -- попросил майор. -- Давай по-русски,
можешь даже с матом, мы люди свои, поймем.
Тогда я задал вопрос в лоб:
-- Вы как предпочтете: чтобы преступника указал вам какой-то приезжий
москвич или хотите найти его сами?
-- Мне важно поймать преступника, понял? А как -- это пятнадцатое дело!
И если у тебя что-то есть -- выкладывай. Иначе я привлеку тебя за укрытие
информации. Или за недонесение.
-- Олег Сергеевич, -- проникновенно сказал я, -- ну, я могу, конечно,
изложить дело так, как его вижу. Но вы и Иван Николаевич Смирнов тут же
завалите меня вопросами: как, почему, чем докажешь и так далее. Правильно?
-- Ну, правильно, -- согласился майор. -- А как ты хотел?
-- Совсем по-другому. Я хотел бы, чтобы вы сами вычислили преступника.
Вы потратили на это больше месяца и без всякого результата. По одной простой
причине: у вас была неверная начальная установка. И второе -- вам не хватало
кое-какой информации. И то и другое сейчас есть. Попробуете?
Майор вопросительно взглянул на капитана Смирнова.
Тот немного подумал и сказал:
-- Мы действительно убили на это больше месяца. С полным нулем в итоге.
Может, послушаем этого москвича? Ну, еще час потеряем. А вдруг? Парень не
дурак, это мы уже поняли. Мозги у него чуть набекрень, но это не довод. А?
-- Излагай! -- принял волевое решение майор Кривошеев.
Я раскрыл папку со следственными материалами.
-- Один мой друг любит говорить: все просто, когда все знаешь. А когда
чего-то не знаешь, все самое простое становится непроходимо сложным. Так
получилось и с этим делом. Эти материалы вы просматривали не меньше чем по
десять раз. Верно?
-- По пятьдесят, -- поправил майор.
-- Я вам пока только одно скажу: фамилия преступника упоминается в них
не меньше двенадцати раз -- я специально подсчитал. Он фигурирует и как
свидетель.
-- Ты не мог видеть этих материалов, -- решительно заявил майор.
-- И тем не менее видел. Не мучайтесь, Олег Сергеевич. Я не шпион и не
уголовник. Ну, увидел я эти материалы -- и что? У меня есть друг, у него еще
друг, а вот этот друг имеет право ознакомить меня с любыми материалами МВД.
Скажу даже так: формально не имеет, но даже министр МВД не посмеет сделать
ему за это замечание.
-- Интересные у тебя друзья, -- заметил майор.
-- Есть и интересные, -- согласился я. Капитану Смирнову было не до
наших словесных дискуссий. Он раскрыл папку и начал внимательно, будто видит
все это впервые, изучать каждый лист следственного дела, особенно обращая
внимание на показания свидетелей. На отдельном листочке он делал одному ему
понятные пометки. В работу включился и майор. Но он, видно, так до конца и
не поверил серьезности моего заявления, потому что перелистал дело, как
подшивку старого, давно прочитанного еженедельника.
Минут через сорок капитан Смирнов захлопнул папку и сказал:
-- Салахов. Он, точно! Его в тот вечер на Строительной улице видели все
свидетели.
-- Требуются объяснения? -- спросил я.
-- Иди ты... со своими объяснениями! -- отмахнулся капитан. -- Я тебе
сам все сейчас объясню. Было у меня чувство, что работал не чужак, а свой.
Внутри сидело, а выразить не мог. Нутром чуял. Сбивало одно: откуда у него
такая квалификация.
-- Этой информации вам и не хватало, чтобы закончить дело, --
проговорил я и в старых аудиокассетах нашел ту, где были записаны
установочные данные на бывшего афганца Салахова. По моей просьбе их раздобыл
полковник Голубков и передал Артисту, а тот мне. Учеты были только по МВД,
но не было никаких сомнений, что Салахов был связан и с какой-то
спецслужбой. Иначе полную информацию на него дали бы из Зонального
информационного центра по первому же запросу прокуратуры или милиции города
К. Я не мог держать бумажку в кармане или где угодно, в любой момент на нее
могли наткнуться. Поэтому сделал так же, как с разговором с Профессором в
военном госпитале: записал текст на самый конец какой-то задрипанной старой
кассеты. Сейчас этот текст я и прокрутил майору Кривошееву, капитану
Смирнову и безучастно присутствующему при нашем разговоре подполковнику
Егорову.
Текст произвел, прямо скажем, должное впечатление. И капитан, и майор
были людьми опытными и прекрасно понимали, почему эту информацию они
получают от меня, а не обычным способом. А чтобы проверить ее, никаких
особых разрешений высокого начальства не требовалось. Я не сомневался, что
они займутся этим, как только у них выкроится хоть минута свободного
времени. Но сейчас их волновало другое.
-- Где ствол? -- спросил майор.
-- Две пули, извлеченные из тела Комарова, были отправлены на
баллистическую экспертизу? -- спросил я.
-- А как же? -- удивился капитан.
-- Вы уверены, что это те самые пули? -- продолжал я.
-- Ни малейших сомнений, -- подтвердил капитан. -- Они валяются там уже
месяц. Я недавно случайно видел их. Ни в каких картотеках они не
зафиксированы. Как и сам ствол.
-- Где же ствол? -- повторил майор.
Я заметил, как внутренне напрягся подполковник Егоров, но его состояние
меня сейчас меньше всего интересовало.
-- Вызывайте оперативников, -- сказал я майору, -- Или кого еще нужно?
Следователя прокуратуры? Понятых? Кто должен присутствовать при изъятии
ствола? "Токагипт-58", из которого был убит историк Комаров, лежит в
полиэтиленовом пакете под кустом сирени во дворе Матвея Салахова. Это за
пять или шесть домов от особнячка Комаровых.
-- Как он туда попал? -- спросил капитан.
Я только пожал плечами.
-- Это всего один маленький вопрос из тех, на которые вам еще придется
ответить. Думаю, сразу после убийства Салахов завернул ствол в пакет и
бросил в куст, чтобы не заметили случайные прохожие.
-- И не перепрятал надежней, когда шумиха улеглась? -- недоверчиво
спросил майор.
-- Выходит, так, -- согласился я. -- Люди делают гораздо больше
глупостей, чем кажется.
-- А ты его, выходит, нашел? -- вступил в разговор капитан. -- Как? И
когда?
-- Как только понял, что никакого заезжего киллера в городе не было. С
моей стороны было, наверное, не очень этично шарить по чужому палисаднику,
когда хозяина нет дома, но у меня не было выбора. Мне нужно было абсолютно
точно знать, кто убил Комарова.
-- Зачем? -- спросил майор.
-- Олег Сергеевич, у каждого человека есть свои профессиональные тайны.
Это -- одна из них. Она имеет сугубо личный характер и не может представлять
никакого интереса для следствия.
-- Когда ты нашел пакет с пушкой? -- гнул свою линию капитан. Хватка у
него была, прямо скажем, бульдожья.
-- Дней пять назад. Я его даже не разворачивал. Просто засунул поглубже
в землю и присыпал палыми листьями.
-- Неделю назад в здании телецентра Салахов был убит неизвестным
злоумышленником, -- бесстрастно проговорил майор.
-- Да что вы?! -- поразился я. -- То-то все соседи удивлялись, что
Салахова уже несколько дней не видно! А он, оказывается... Кто же его?
Впрочем, извиняюсь. Это ваши профессиональные тайны, и я не собираюсь в них
лезть. Мы как бы заключили джентльменское соглашение, правильно? Вы не
лезете в мои профессиональные секреты, а я в ваши. И я не из тех людей,
которые нарушают такие соглашения. Нет, не из тех.
-- А я из тех, -- заявил капитан Смирнов. -- И меня очень интересует
такой вопрос: ты нашел пакет со стволом пять дней назад?
-- Правильно, -- подтвердил я. -- В минувший четверг.
-- А Салахов был убит в телецентре через два дня, в субботу. При этом
восемь пуль в пол были выпущены из того же ствола, из которого был убит
Комаров. Тут можешь не спорить, эксперты у нас не хуже московских. Так что
же получается? Салахов убивает Комарова, швыряет ствол в куст сирени, потом
делает из него восемь дырок в редакторской телецентра, а потом опять
возвращает его на место. Уже мертвый. Так получается?
Я улыбнулся так обаятельно, как не улыбался даже Ольге:
-- Олег Сергеевич, Иван Николаевич. Я ведь специально предупредил вас,
что предоставляю вам самим делать выводы и отвечать на вопросы, которые по
ходу дела возникнут. Моя специальность -- охрана особо важных персон. А ваша
-- уголовный розыск. Давайте заниматься каждый своим делом. Я вам покажу в
присутствии всех процессуальных лиц, где лежит пакет с этим стволом. А как и
когда он туда попал -- это один из вопросов, которые вам придется решать. И
думаю, что это не самый сложный вопрос.
-- А какой самый сложный? -- поинтересовался майор.
-- В учебных спецкурсах он стоит на первом месте, -- ответил я. --
Мотив убийства.
* * *
Еще через час, когда прибыли оперативники зачем-то со служебной
собакой, пока пригласили понятых, произвели тщательный обыск в доме и во
всех дворовых пристройках, когда с соблюдением всех формальностей извлекли
из-под куста сирени "Токагипт-58", майор Кривошеев вдруг заявил мне: