Страница:
– Там, где я была, нам едва удавалось выращивать самые простые овощи даже на горизонтальной поверхности, а тут вся стена ими покрыта… И сказать-то нечего…
– Перестань строить несчастное лицо. Пойдем.
Жанна потащила Кейру в музей. Наверху просторной спиральной лестницы, напоминавшей гигантскую ленту, посетитель осматривал большой макет; на нем были представлены те географические зоны, откуда в музей поступили три с половиной тысячи его экспонатов. Этот музей, где смешались цивилизации, верования, обычаи, мировоззрения, позволял, пройдя всего несколько шагов, попасть из Океании в Азию, из Америки в Африку. Кейра застыла перед собранием африканских тканей.
– Если тебе здесь нравится, ты всегда найдешь время зайти сюда и заодно повидаться с сестрой – как только захочешь. Я тебе постоянный пропуск закажу. А теперь хоть на пару минут забудь свою Эфиопию и иди за мной, – приказала Жанна, подхватив Кейру под руку.
Устроившись за столиком ресторана, откуда открывался широкий вид, она заказала два чая с мятой и восточные сладости.
– Что ты думаешь делать? – спросила она. – Ты хоть немного побудешь в Париже?
– Моя первая серьезная поездка закончилась полным крахом. У нас погибло все оборудование, моя команда оказалась на грани истощения. Вот такой у меня послужной список. Мне почему-то кажется, что в следующую командировку я отправлюсь нескоро.
– Насколько я знаю, в том, что там случилось, твоей вины нет.
– У меня такая профессия, где важны только результаты. Прошло целых три года, а мне нечего предъявить. У меня больше хулителей, чем союзников. А самое обидное то, что мы уже вплотную приблизились к цели, я в этом уверена. Еще немного времени – и мы совершили бы открытие.
Кейра замолкла. За соседний столик села женщина, вероятно сомалийка, подумала Кейра, разглядев рисунок и расцветку ее платья. С ней был маленький мальчик, которого она вела за руку. Заметив, что Кейра на него смотрит, малыш подмигнул ей.
– И сколько времени тебе потребуется, чтобы окончательно вернуться из этих просторов и этих песков? Пять лет, десять, а может, целая жизнь?
– Перестань, Жанна, я очень по тебе скучала, но не до такой степени, чтобы безропотно выслушивать поучения старшей сестры, – проворчала Кейра, не в силах оторвать взгляда от малыша, который с аппетитом уплетал мороженое.
– А тебе не хотелось бы когда-нибудь завести ребенка? – продолжала Жанна.
– Вот только не надо опять заводить разговор о биологических часах, которые неумолимо тикают. Оставь в покое мои яичники! – вскричала Кейра.
– Сделай милость, не исполняй свой любимый номер. Между прочим, я здесь работаю, – прошипела Жанна. – Ты всерьез считаешь, что это тебя не касается и время над тобой не властно?
– Да плевать я хотела на этот чертов маятник, что отсчитывает мои дни, Жанна. Я не могу иметь ребенка.
Сестра Кейры опустила стакан с чаем на стол.
– Мне так жаль, – пробормотала она. – Почему ты мне раньше не говорила? Что с тобой такое?
– Успокойся, никаких наследственных болезней.
– Почему же тогда ты не можешь иметь детей? – не унималась Жанна.
– Потому что в моей жизни нет мужчины! Это достаточно веская причина? Ну все, закончим. И дело даже не в том, что этот разговор мне наскучил, хотя… В общем, мне нужно сделать кучу покупок. Мой холодильник совершенно пуст, так что внутри даже раздается эхо.
– А тебе ничего и не понадобится, сегодня ты ужинаешь и ночуешь дома, – отрезала Жанна.
– С какой это стати?
– А я теперь тоже живу одна, и мне хочется побыть с тобой.
Остаток дня они провели вместе. Жанна устроила для сестры экскурсию по музею. Зная, что Кейра питает особую любовь к Африканскому континенту, она заставила ее познакомиться с одним из ее друзей, работавшим в Обществе ученых-африканистов. Айвори на вид было лет семьдесят, хотя на самом деле – больше восьмидесяти, но никто точно не знал его возраста, эту тайну он охранял, как сокровище. Вероятно, потому, что боялся, как бы его не отправили на пенсию, а об этом он даже слышать не хотел.
Этнолог принял гостей в своем маленьком кабинете в дальнем конце коридора. Он подробно расспросил Кейру о поездке в Эфиопию. Внезапно взгляд старика остановился на треугольном камне, висевшем на шее Кейры.
– Где вы купили такой красивый камень? – спросил он.
– Я не купила, мне его подарили.
– А вам сказали, откуда он?
– Точно нет, это просто камешек, который нашел на земле один мальчик, а потом подарил мне. А почему вы спрашиваете?
– Вы позволите рассмотреть его поближе, а то зрение у меня уже не то, что прежде.
Кейра сняла с шеи шнурок с камешком и протянула украшение Айвори.
– Какое оно странное, я никогда не видел ничего подобного. Я даже затрудняюсь определить, какое племя могло изготовить вещицу столь удивительной формы. Работа просто безупречна.
– Я знаю, сама уже пыталась узнать. Думаю, это обыкновенный кусочек дерева, отполированный ветром и водами реки.
– Вполне вероятно, – пробормотал ученый, но в голосе его явно слышалось сомнение. – А может, все-таки попробуем разузнать о нем побольше?
– Конечно, если вам угодно, – поколебавшись, согласилась Кейра. – Однако вряд ли это будет что-то любопытное.
– Может, да, – произнес старик, – а может, и нет. Приходите ко мне завтра, – сказал он, возвращая подвеску владелице, – попробуем вместе найти ответ на наши вопросы. Я очень рад с вами познакомиться. Теперь наконец я знаю, какова она, сестра Жанны, о которой я так много слышал. Итак, до завтра? – уточнил он, провожая их до двери.
5
6
– Перестань строить несчастное лицо. Пойдем.
Жанна потащила Кейру в музей. Наверху просторной спиральной лестницы, напоминавшей гигантскую ленту, посетитель осматривал большой макет; на нем были представлены те географические зоны, откуда в музей поступили три с половиной тысячи его экспонатов. Этот музей, где смешались цивилизации, верования, обычаи, мировоззрения, позволял, пройдя всего несколько шагов, попасть из Океании в Азию, из Америки в Африку. Кейра застыла перед собранием африканских тканей.
– Если тебе здесь нравится, ты всегда найдешь время зайти сюда и заодно повидаться с сестрой – как только захочешь. Я тебе постоянный пропуск закажу. А теперь хоть на пару минут забудь свою Эфиопию и иди за мной, – приказала Жанна, подхватив Кейру под руку.
Устроившись за столиком ресторана, откуда открывался широкий вид, она заказала два чая с мятой и восточные сладости.
– Что ты думаешь делать? – спросила она. – Ты хоть немного побудешь в Париже?
– Моя первая серьезная поездка закончилась полным крахом. У нас погибло все оборудование, моя команда оказалась на грани истощения. Вот такой у меня послужной список. Мне почему-то кажется, что в следующую командировку я отправлюсь нескоро.
– Насколько я знаю, в том, что там случилось, твоей вины нет.
– У меня такая профессия, где важны только результаты. Прошло целых три года, а мне нечего предъявить. У меня больше хулителей, чем союзников. А самое обидное то, что мы уже вплотную приблизились к цели, я в этом уверена. Еще немного времени – и мы совершили бы открытие.
Кейра замолкла. За соседний столик села женщина, вероятно сомалийка, подумала Кейра, разглядев рисунок и расцветку ее платья. С ней был маленький мальчик, которого она вела за руку. Заметив, что Кейра на него смотрит, малыш подмигнул ей.
– И сколько времени тебе потребуется, чтобы окончательно вернуться из этих просторов и этих песков? Пять лет, десять, а может, целая жизнь?
– Перестань, Жанна, я очень по тебе скучала, но не до такой степени, чтобы безропотно выслушивать поучения старшей сестры, – проворчала Кейра, не в силах оторвать взгляда от малыша, который с аппетитом уплетал мороженое.
– А тебе не хотелось бы когда-нибудь завести ребенка? – продолжала Жанна.
– Вот только не надо опять заводить разговор о биологических часах, которые неумолимо тикают. Оставь в покое мои яичники! – вскричала Кейра.
– Сделай милость, не исполняй свой любимый номер. Между прочим, я здесь работаю, – прошипела Жанна. – Ты всерьез считаешь, что это тебя не касается и время над тобой не властно?
– Да плевать я хотела на этот чертов маятник, что отсчитывает мои дни, Жанна. Я не могу иметь ребенка.
Сестра Кейры опустила стакан с чаем на стол.
– Мне так жаль, – пробормотала она. – Почему ты мне раньше не говорила? Что с тобой такое?
– Успокойся, никаких наследственных болезней.
– Почему же тогда ты не можешь иметь детей? – не унималась Жанна.
– Потому что в моей жизни нет мужчины! Это достаточно веская причина? Ну все, закончим. И дело даже не в том, что этот разговор мне наскучил, хотя… В общем, мне нужно сделать кучу покупок. Мой холодильник совершенно пуст, так что внутри даже раздается эхо.
– А тебе ничего и не понадобится, сегодня ты ужинаешь и ночуешь дома, – отрезала Жанна.
– С какой это стати?
– А я теперь тоже живу одна, и мне хочется побыть с тобой.
Остаток дня они провели вместе. Жанна устроила для сестры экскурсию по музею. Зная, что Кейра питает особую любовь к Африканскому континенту, она заставила ее познакомиться с одним из ее друзей, работавшим в Обществе ученых-африканистов. Айвори на вид было лет семьдесят, хотя на самом деле – больше восьмидесяти, но никто точно не знал его возраста, эту тайну он охранял, как сокровище. Вероятно, потому, что боялся, как бы его не отправили на пенсию, а об этом он даже слышать не хотел.
Этнолог принял гостей в своем маленьком кабинете в дальнем конце коридора. Он подробно расспросил Кейру о поездке в Эфиопию. Внезапно взгляд старика остановился на треугольном камне, висевшем на шее Кейры.
– Где вы купили такой красивый камень? – спросил он.
– Я не купила, мне его подарили.
– А вам сказали, откуда он?
– Точно нет, это просто камешек, который нашел на земле один мальчик, а потом подарил мне. А почему вы спрашиваете?
– Вы позволите рассмотреть его поближе, а то зрение у меня уже не то, что прежде.
Кейра сняла с шеи шнурок с камешком и протянула украшение Айвори.
– Какое оно странное, я никогда не видел ничего подобного. Я даже затрудняюсь определить, какое племя могло изготовить вещицу столь удивительной формы. Работа просто безупречна.
– Я знаю, сама уже пыталась узнать. Думаю, это обыкновенный кусочек дерева, отполированный ветром и водами реки.
– Вполне вероятно, – пробормотал ученый, но в голосе его явно слышалось сомнение. – А может, все-таки попробуем разузнать о нем побольше?
– Конечно, если вам угодно, – поколебавшись, согласилась Кейра. – Однако вряд ли это будет что-то любопытное.
– Может, да, – произнес старик, – а может, и нет. Приходите ко мне завтра, – сказал он, возвращая подвеску владелице, – попробуем вместе найти ответ на наши вопросы. Я очень рад с вами познакомиться. Теперь наконец я знаю, какова она, сестра Жанны, о которой я так много слышал. Итак, до завтра? – уточнил он, провожая их до двери.
5
Лондон
В Лондоне я живу на узкой улочке, некогда застроенной каретными сараями и конюшнями, которые потом переделали в крохотные жилые домики. Ходить, спотыкаясь и оскальзываясь, по старой неровной мостовой, конечно, не очень приятно, однако в этом районе сохранилось дивное ощущение остановившегося времени. Например, в соседнем домике когда-то жила Агата Кристи. Только подойдя к своей входной двери, я вспомнил, что у меня нет ключей. Небо потемнело, и начался ливень, грозя промочить меня до костей. На мое счастье, соседка, закрывая окна, заметила меня и поздоровалась. Воспользовавшись этим, я попросил ее позволения – увы, это случалось не впервые – пройти к себе через ее садик. Она любезно открыла мне и, перемахнув через низенькую живую изгородь, я оказался у задней двери своего дома. Достаточно будет стукнуть по ней как следует кулаком, и я окажусь внутри – если только кто-нибудь случайно ее не починил, а такое чудо вряд ли возможно.
Я еле держался на ногах от усталости и все еще злился оттого, что пришлось вернуться в Англию, однако с удовольствием предвкушал встречу с домом, с безделушками, купленными за бесценок на лондонских блошиных рынках, и возможность провести этот вечер в тишине и покое.
Радость моя оказалась недолгой: в дверь позвонили. Поскольку я так и не сумел ее открыть, даже изнутри, мне пришлось подняться на второй этаж, и в окно я увидел, что возле дома топчется Уолтер, изрядно промокший и растрепанный.
– Эдриен, вы не имеете права вот так взять и бросить меня!
– Но я вас никуда и не уносил, насколько я помню!
– Сейчас не время для глупых шуточек, моя карьера в ваших руках, понимаете?! – заорал он во всю мочь.
Соседка открыла окно и предложила впустить моего гостя, как она впустила меня, через садик. Ей это совсем не трудно, наоборот, даже приятно, поскольку в противном случае мы перебудим всю улицу.
– Весьма сожалею, что пришлось вторгаться к вам, но у меня не было выбора, – заявил он, ввалившись в мою гостиную и оглядевшись. – Кстати, ваша конура, как вы ее назвали, совсем недурна.
– Одна малюсенькая комнатка внизу и одна наверху!
– Да, но я не так представлял себе скромную квартирку из двух комнат. Надо же, ваша зарплата вам позволяет снимать целый коттедж, хоть и небольшой?
– Надеюсь, Уолтер, вы пришли в такой час не для того, чтобы оценивать мое наследство?
– Нет, еще раз прошу прощения. Эдриен, мне действительно требуется ваша помощь.
– Если вы намерены снова обсуждать этот нелепый проект с Фондом Уолша, то это пустая трата времени.
– Хоти те знать, почем у ваши исследования никогда не получали поддержку Академии? Да потому что вы волк-одиночка, потому что вы работаете всегда один и только на себя, потому что вы не можете работать в команде.
– Я в восторге от того, как точно вы меня описали, надо сказать, портрет даже лучше оригинала! Перестаньте наконец лазить по всем шкафам, виски должно быть вон там, рядом с камином, – ведь вы его ищете.
Уолтер неспешно вытащил бутылку, взял с полки два стакана и растянулся на диване.
– Надо же, у вас очень уютно!
– Можно подумать, я вас приглашал!
– Не надо издеваться, Эдриен. Думаете, пришел бы я унижаться перед вами, если бы у меня был иной выход?
– Какое же это унижение? Вы сидите здесь и пьете виски – между прочим, пятнадцатилетней выдержки.
– Эдриен, вы моя последняя надежда. Может, мне упасть перед вами на колени и умолять? – продолжал мой незваный гость.
– А вот этого не надо! Уолтер, ведь у меня нет ни малейшего шанса получить премию. Зачем же вы так стараетесь?
– Разумеется, вам дадут премию, потому что ваш проект – самый увлекательный, самый амбициозный из тех, с которыми я ознакомился за годы работы в Академии.
– Если вы хотите обольстить меня сладкими речами, то лучше отправляйтесь домой, и бутылку можете забрать с собой. Уолтер, мне очень хочется спать.
– Я не собираюсь вам льстить, я действительно внимательно прочел вашу диссертацию. Эдриен, это прекрасная работа, в ней каждое положение документально подтверждено.
Состояние моего коллеги внушало жалость. Таким я его никогда не видел: обычно он держался отстраненно, даже высокомерно. Самое ужасное, что он, похоже, говорил искренне. Последние десять лет я искал в далеких галактиках планету, похожую на нашу, но в Академии мало кто одобрял мою работу. И вдруг такой резкий поворот, такое неприкрытое соглашательство – даже забавно.
– Предположим, я получил и передал Академии эту премию…
Едва я произнес эти слова, как Уолтер сложил руки, словно собирался молиться.
– Уолтер, не пугайте меня. Вы что, пьяны?
– Угу, но это ничего, Эдриен, продолжайте.
– Но вы хоть что-нибудь соображаете? Вы способны отвечать на простые вопросы?
– Ну конечно, только не тяните, задавайте их поскорее.
– Допустим – хоть шансы и ничтожны, – что я получу эту премию и как истинный джентльмен тут же передам ее Академии. Какую часть этой суммы совет выделит на мои исследования?
Уолтер кашлянул.
– Четверть – это будет разумно, как вы полагаете? Кроме того, вам предоставят новый кабинет, у вас будет ассистентка на полный рабочий день, а если пожелаете, то и несколько сотрудников, которых освободят от текущей работы и передадут в ваше полное распоряжение.
– Только не это!
– Хорошо, сотрудников не надо… а как насчет ассистентки?
Я подлил гостю еще виски. Дождь усилился, и никто, достойный называться человеком, не выставил бы Уолтера за порог в такую погоду, а тем более в таком состоянии.
– Эх, пропал так пропал! Принесу вам одеяло, и ночуйте здесь, на диване.
– Я не хочу вас обременять…
– Но вы ведь уже это сделали.
– А что с Фондом?
– Когда конкурс?
– Через два месяца.
– А последний срок подачи заявок?
– Осталось три недели.
– Про ассистентку я подумаю. Но первое, что вам надо сделать, – это открыть дверь моего кабинета. Я потерял ключ.
– Не страшно, зато мой кабинет прямо с утра в вашем полном распоряжении.
– Уолтер, вы втягиваете меня в очень странную историю.
– Это не так. Фонд Уолша всегда давал премии за самые оригинальные проекты. Члены комитета выбирают те работы, которые, как бы это сказать… идут в авангарде.
Последняя фраза в устах Уолтера прозвучала как-то неодобрительно. Но его прижали к стенке, так что я не стал читать ему мораль. Мне следовало принять решение, и как можно скорее. Конечно, вероятность получить премию бесконечно мала, но я был готов на что угодно, лишь бы вернуться на плато Атакама. В таком случае что я теряю?
– Я согласен. Конечно, я рискую выставить себя на посмешище, поэтому у меня есть одно условие: вы пообещаете мне, если мы выиграем, посадить меня на самолет до Сантьяго в течение месяца после великого события.
– Я сам провожу вас в аэропорт, Эдриен, обещаю.
– Ладно, тогда считайте, что сделка состоялась!
Уолтер рывком поднялся с дивана, пошатнулся и рухнул обратно.
– Пожалуй, на сегодня вам хватит. Берите плед, под ним вы ночью не замерзнете. А я пойду спать.
Когда я поднимался наверх, Уолтер окликнул меня:
– Эдриен! Я хотел бы вас спросить: что вы имели в виду, когда сказали: «Пропал так пропал!»
– Вечер пропал, Уолтер, только и всего.
В Лондоне я живу на узкой улочке, некогда застроенной каретными сараями и конюшнями, которые потом переделали в крохотные жилые домики. Ходить, спотыкаясь и оскальзываясь, по старой неровной мостовой, конечно, не очень приятно, однако в этом районе сохранилось дивное ощущение остановившегося времени. Например, в соседнем домике когда-то жила Агата Кристи. Только подойдя к своей входной двери, я вспомнил, что у меня нет ключей. Небо потемнело, и начался ливень, грозя промочить меня до костей. На мое счастье, соседка, закрывая окна, заметила меня и поздоровалась. Воспользовавшись этим, я попросил ее позволения – увы, это случалось не впервые – пройти к себе через ее садик. Она любезно открыла мне и, перемахнув через низенькую живую изгородь, я оказался у задней двери своего дома. Достаточно будет стукнуть по ней как следует кулаком, и я окажусь внутри – если только кто-нибудь случайно ее не починил, а такое чудо вряд ли возможно.
Я еле держался на ногах от усталости и все еще злился оттого, что пришлось вернуться в Англию, однако с удовольствием предвкушал встречу с домом, с безделушками, купленными за бесценок на лондонских блошиных рынках, и возможность провести этот вечер в тишине и покое.
Радость моя оказалась недолгой: в дверь позвонили. Поскольку я так и не сумел ее открыть, даже изнутри, мне пришлось подняться на второй этаж, и в окно я увидел, что возле дома топчется Уолтер, изрядно промокший и растрепанный.
– Эдриен, вы не имеете права вот так взять и бросить меня!
– Но я вас никуда и не уносил, насколько я помню!
– Сейчас не время для глупых шуточек, моя карьера в ваших руках, понимаете?! – заорал он во всю мочь.
Соседка открыла окно и предложила впустить моего гостя, как она впустила меня, через садик. Ей это совсем не трудно, наоборот, даже приятно, поскольку в противном случае мы перебудим всю улицу.
– Весьма сожалею, что пришлось вторгаться к вам, но у меня не было выбора, – заявил он, ввалившись в мою гостиную и оглядевшись. – Кстати, ваша конура, как вы ее назвали, совсем недурна.
– Одна малюсенькая комнатка внизу и одна наверху!
– Да, но я не так представлял себе скромную квартирку из двух комнат. Надо же, ваша зарплата вам позволяет снимать целый коттедж, хоть и небольшой?
– Надеюсь, Уолтер, вы пришли в такой час не для того, чтобы оценивать мое наследство?
– Нет, еще раз прошу прощения. Эдриен, мне действительно требуется ваша помощь.
– Если вы намерены снова обсуждать этот нелепый проект с Фондом Уолша, то это пустая трата времени.
– Хоти те знать, почем у ваши исследования никогда не получали поддержку Академии? Да потому что вы волк-одиночка, потому что вы работаете всегда один и только на себя, потому что вы не можете работать в команде.
– Я в восторге от того, как точно вы меня описали, надо сказать, портрет даже лучше оригинала! Перестаньте наконец лазить по всем шкафам, виски должно быть вон там, рядом с камином, – ведь вы его ищете.
Уолтер неспешно вытащил бутылку, взял с полки два стакана и растянулся на диване.
– Надо же, у вас очень уютно!
– Можно подумать, я вас приглашал!
– Не надо издеваться, Эдриен. Думаете, пришел бы я унижаться перед вами, если бы у меня был иной выход?
– Какое же это унижение? Вы сидите здесь и пьете виски – между прочим, пятнадцатилетней выдержки.
– Эдриен, вы моя последняя надежда. Может, мне упасть перед вами на колени и умолять? – продолжал мой незваный гость.
– А вот этого не надо! Уолтер, ведь у меня нет ни малейшего шанса получить премию. Зачем же вы так стараетесь?
– Разумеется, вам дадут премию, потому что ваш проект – самый увлекательный, самый амбициозный из тех, с которыми я ознакомился за годы работы в Академии.
– Если вы хотите обольстить меня сладкими речами, то лучше отправляйтесь домой, и бутылку можете забрать с собой. Уолтер, мне очень хочется спать.
– Я не собираюсь вам льстить, я действительно внимательно прочел вашу диссертацию. Эдриен, это прекрасная работа, в ней каждое положение документально подтверждено.
Состояние моего коллеги внушало жалость. Таким я его никогда не видел: обычно он держался отстраненно, даже высокомерно. Самое ужасное, что он, похоже, говорил искренне. Последние десять лет я искал в далеких галактиках планету, похожую на нашу, но в Академии мало кто одобрял мою работу. И вдруг такой резкий поворот, такое неприкрытое соглашательство – даже забавно.
– Предположим, я получил и передал Академии эту премию…
Едва я произнес эти слова, как Уолтер сложил руки, словно собирался молиться.
– Уолтер, не пугайте меня. Вы что, пьяны?
– Угу, но это ничего, Эдриен, продолжайте.
– Но вы хоть что-нибудь соображаете? Вы способны отвечать на простые вопросы?
– Ну конечно, только не тяните, задавайте их поскорее.
– Допустим – хоть шансы и ничтожны, – что я получу эту премию и как истинный джентльмен тут же передам ее Академии. Какую часть этой суммы совет выделит на мои исследования?
Уолтер кашлянул.
– Четверть – это будет разумно, как вы полагаете? Кроме того, вам предоставят новый кабинет, у вас будет ассистентка на полный рабочий день, а если пожелаете, то и несколько сотрудников, которых освободят от текущей работы и передадут в ваше полное распоряжение.
– Только не это!
– Хорошо, сотрудников не надо… а как насчет ассистентки?
Я подлил гостю еще виски. Дождь усилился, и никто, достойный называться человеком, не выставил бы Уолтера за порог в такую погоду, а тем более в таком состоянии.
– Эх, пропал так пропал! Принесу вам одеяло, и ночуйте здесь, на диване.
– Я не хочу вас обременять…
– Но вы ведь уже это сделали.
– А что с Фондом?
– Когда конкурс?
– Через два месяца.
– А последний срок подачи заявок?
– Осталось три недели.
– Про ассистентку я подумаю. Но первое, что вам надо сделать, – это открыть дверь моего кабинета. Я потерял ключ.
– Не страшно, зато мой кабинет прямо с утра в вашем полном распоряжении.
– Уолтер, вы втягиваете меня в очень странную историю.
– Это не так. Фонд Уолша всегда давал премии за самые оригинальные проекты. Члены комитета выбирают те работы, которые, как бы это сказать… идут в авангарде.
Последняя фраза в устах Уолтера прозвучала как-то неодобрительно. Но его прижали к стенке, так что я не стал читать ему мораль. Мне следовало принять решение, и как можно скорее. Конечно, вероятность получить премию бесконечно мала, но я был готов на что угодно, лишь бы вернуться на плато Атакама. В таком случае что я теряю?
– Я согласен. Конечно, я рискую выставить себя на посмешище, поэтому у меня есть одно условие: вы пообещаете мне, если мы выиграем, посадить меня на самолет до Сантьяго в течение месяца после великого события.
– Я сам провожу вас в аэропорт, Эдриен, обещаю.
– Ладно, тогда считайте, что сделка состоялась!
Уолтер рывком поднялся с дивана, пошатнулся и рухнул обратно.
– Пожалуй, на сегодня вам хватит. Берите плед, под ним вы ночью не замерзнете. А я пойду спать.
Когда я поднимался наверх, Уолтер окликнул меня:
– Эдриен! Я хотел бы вас спросить: что вы имели в виду, когда сказали: «Пропал так пропал!»
– Вечер пропал, Уолтер, только и всего.
6
Париж
Кейра уснула в кровати своей сестры. Бутылка хорошего вина, большой поднос с едой, разговоры по душам весь вечер, старый черно-белый фильм по кабельному каналу и наконец последнее вчерашнее воспоминание – чечетка Джина Келли. Разбудил ее яркий дневной свет, и в висках застучало выпитое накануне вино – оно действительно было хорошим или им это только показалось?
– Мы вчера крепко выпили? – спросила Кейра, войдя на кухню.
– Да! – кивнула Жанна, поморщившись. – Я тебе сварила кофе.
Жанна села за стол и уставилась в зеркало на стене: в нем отражались они обе.
– Что ты на меня так смотришь? – спросила Кейра.
– Ничего.
– Ты рассматриваешь меня в зеркало, хотя я сижу напротив тебя. Ты считаешь, это ничего?
– Так ты будто опять на другом конце света. Я уже отвыкла, что ты можешь сидеть рядом. В этом доме повсюду твои фотографии, а одна лежит в ящике стола у меня на работе. Я каждый день на нее смотрю и здороваюсь с тобой. А когда приходится особенно трудно, подолгу с тобой разговариваю, пока до меня наконец не доходит, что это не беседа, а монолог. Почему ты мне никогда не звонишь? Если бы ты звонила, мне бы казалось, что ты не так уж далеко. Черт, ведь я же твоя сестра!
– Слушай, Жанна, я вынуждена тебя прервать. Одно из немногих преимуществ холостяцкой жизни состоит в том, что не приходится принимать участие в семейных сценах. Давай ты не будешь мне их устраивать! В долине Омо нет ни одной телефонной кабины, там не ловят мобильники, только иногда есть спутниковая связь, да и то она работает, когда ей вздумается. Всякий раз, как мне удавалось добраться до Джиммы, я тебе звонила.
– Раз в два месяца?! И какие задушевные разговоры мы вели! «У тебя все в порядке? Тебя хорошо слышно. Когда возвращаешься? – Не знаю, возможно, нескоро, раскопки идут полным ходом, а как ты? Как твой Жюль? – Моего Жюля вот уже три года зовут Жеромом, могла бы и запомнить!» С ним я уже рассталась, только не стала тебе говорить, да и зачем? Чтобы услышать еще два-три слова, а потом ты все равно повесила бы трубку?
– Да, Жанна, сестра у тебя дурно воспитанная мерзкая эгоистка, ведь так? Но в этом есть и твоя вина, ведь ты старшая, а она всегда брала с тебя пример.
– Ладно, проехали.
– Конечно, проехали. Я больше не стану участвовать в твоей игре.
– Какой игре?
– Кто сумеет быстрее вызвать у другого чувство вины. Я тут, напротив тебя, не на фото в ящике стола и не в зеркале, так что посмотри на меня и говори со мной.
Жанна поднялась было со стула, но Кейра схватила ее за руку и заставила снова сесть.
– Дура, мне же больно!
– Я палеоантрополог, я не работаю в музее, у меня многие годы не было времени познакомиться с каким-нибудь Пьером, или Антуаном, или Жеромом; у меня нет детей; на меня свалилась редкая удача – заниматься трудным делом, которое я очень люблю, испытывать страсть, в которой нет ничего порочного. Если у тебя жизнь не складывается, не надо бросать мне упреки в лицо, а если тебе правда меня не хватает, найди более приятный способ поставить меня об этом в известность.
– Мне тебя ужасно не хватает, Кейра, – чуть слышно сказала Жанна и вышла из кухни.
Кейра внимательно осмотрела свое отражение в зеркале.
– Я действительно дура, причем таких еще поискать, – пробормотала она.
За тонкой перегородкой, отделявшей кухню от ванной, Жанна, стоя с зубной щеткой в руке, ласково улыбнулась.
Днем Кейра, перейдя набережную Бранли, направилась к сестре в музей. И для начала решила доставить себе удовольствие – осмотреть постоянную экспозицию. Она любовалась одной маской, соображая, откуда ее сюда привезли, и вдруг чей-то голос прошептал ей в самое ухо:
– Это маска малинке. Ее доставили из Мали. Она не очень древняя, зато необычайно красивая.
Кейра вздрогнула от неожиданности и поняла, что это Айвори, тот самый ученый, с которым она познакомилась накануне.
– Боюсь, ваша сестра еще не вернулась с заседания. Я искал ее несколько минут назад, но мне сказали, что она освободится не раньше чем через час.
– Вам «сказали»? То есть вы не знаете этого сотрудника?
– Музей – это целая вселенная, где все отделы подчинены строгой иерархии и у всех свой круг обязанностей. Человек – странный зверь, ему необходимо жить в обществе, и его все время тянет поделить это общество на части. Возможно, в нас говорят пережитки стадного чувства. Создавать пространство для сообщества – хороший способ бороться со страхами. Но я, должно быть, утомил вас своей болтовней. Вы же, наверное, знаете все это не хуже меня, правда?
– А вы забавный тип, – нахально заявила Кейра.
– Весьма вероятно, – расхохотавшись, ответил Айвори. – А не обсудить ли нам все это в саду, за стаканом чего-нибудь прохладительного? Сегодня очень тепло, надо этим воспользоваться.
– И что вы собираетесь обсудить?
– Например, что такое забавный тип. Я бы хотел прояснить это с вашей помощью.
Айвори повел Кейру в кафе, расположенное во внутреннем дворике музея. Днем здесь почти все столики были свободны. Кейра выбрала тот, что стоял подальше от большой каменной головы моаи.
– Вы нашли на берегах Омо что-нибудь заслуживающее внимания? – вновь заговорил Айвори.
– Я нашла там десятилетнего мальчика, который потерял родителей. А что касается археологии, то находок оказалось не так много.
– А что касается ребенка, полагаю, эта находка представляется куда более существенной, нежели ископаемые человеческие останки. Как мне известно, некое скверное природное явление уничтожило результаты вашей работы и заставило покинуть место раскопок.
– Да, буря, и настолько сильная, что она перенесла меня прямо сюда.
– В тех краях такое случается нечасто. Никогда еще шамаль не направлялся к западу.
– Откуда вы все это знаете? Вряд ли газеты посвятили этой буре первую страницу.
– Нет, признаюсь, о ваших злоключениях мне поведала ваша сестра. А потом я просто добрался до своего компьютера и, набив пару слов на клавиатуре, зашел в Интернет, ведь по натуре я очень любопытен, иногда даже слишком.
– И что же мне еще вам рассказать, чтобы удовлетворить ваше любопытство?
– Что на самом деле вы искали в долине Омо?
– Месье Айвори, если бы я вам об этом рассказала, то, исходя из законов статистики, вы скорее подняли бы меня на смех, чем проявили интерес к моей работе.
– Мадемуазель Кейра, если бы я придавал значение законам статистики, то занимался бы математикой, а не антропологией. Так что рассказывайте.
Кейра внимательно посмотрела на собеседника. Его взгляд притягивал и завораживал.
– Я искала предков Тумай и Ardipithecus kadabba[1]. Бывали дни, когда мне казалось, что я нашла их очень-очень далеких предков.
– И только-то? Вы хотели отыскать самый древний скелет, который можно отнести к роду человеческому? Так сказать, человека нулевого?
– А разве не его мы все ищем? Так зачем мне отказываться от этой мечты?
– А почему именно в долине Омо?
– Возможно, туда привела меня женская интуиция.
– Для охотницы за скелетами – веский аргумент.
– Туше! – улыбнулась Кейра. – В конце двадцатого века мы почти не сомневались, что прародительницей человечества была Люси[2], женщина, умершая более трех миллионов лет назад. Не мне вам напоминать, что в последнее десятилетие палеонтологи нашли останки гоминид, которым восемь миллионов лет. В научном сообществе различные школы бьются – порой в прямом смысле – за то, чтобы признать тот или иной род предками человека. Для меня не важно, были ли наши предки двуногими или четвероногими. Я не думаю, что сегодня споры о происхождении человеческого рода идут в правильном направлении. Ведь все внимание сосредоточено на механике скелета, на образе жизни и на пище.
Подошла официантка, но Айвори махнул ей, чтобы она их не беспокоила.
– То, что вы говорите, довольно самонадеянно. А что же, по-вашему, определяет происхождение человека?
– Мысль, чувства, разум! От других живых тварей нас отличают не ходьба как способ передвижения и не наши пищевые предпочтения. Мы стараемся узнать, откуда мы взялись, но совершенно не интересуемся тем, какими мы стали: сложноорганизованными хищниками, способными любить, убивать, созидать и разрушать, а также сопротивляться инстинкту самосохранения, управляющему поведением всех остальных животных. Мы одарены высоким интеллектом, постоянно развивающимся знанием, и при этом мы так невежественны. Похоже, нам пора сделать заказ, официантка подходит уже во второй раз.
Айвори попросил принести два чая и наклонился к Кейре:
– Вы мне так и не сказали, почему отправились в долину Омо и что вы на самом деле там искали.
– Кем бы мы ни были – европейцами, азиатами, африканцами, – какого бы цвета ни была наша кожа, мы носим в себе общий ген, одинаковый у всех; нас миллиарды, один не похож на другого, и тем не менее мы происходим от одного существа. Как это существо появилось на Земле? Почему оно здесь появилось? Вот кого я ищу – первого человека! И уже готова поверить, что ему не десять или двадцать миллионов лет, а гораздо больше!
– Вы говорите почти о палеогене[3]. Это похоже на помешательство!
– Вот видите, я оказалась права, когда ссылалась на законы статистики. Теперь уже я утомляю вас своими нелепыми выдумками.
– Я же не говорил, что вы потеряли разум, просто в голове у вас кое-что смешалось.
– Очень деликатно с вашей стороны. А вы сами, Айвори, какие исследования ведете?
– Я уже в таком возрасте, что только делаю вид, будто над чем-то работаю, а остальные делают вид, что ничего не замечают. Я больше не веду никаких исследований. В мои годы обычно приводят в порядок старые папки и не заводят новых. И не делайте такое лицо. Если вам известен мой истинный возраст, то вы, должно быть, заметили, что я неплохо с ним справляюсь. Не спрашивайте, сколько мне лет, это тайна, которую я унесу с собой в могилу.
Теперь уже Кейра склонилась к Айвори, и стал виден треугольный камешек у нее на шее.
– Вы выглядите гораздо моложе!
– Вы очень любезны, но мне это известно. Так вы хотели бы побольше разузнать об этом странном предмете, что висит у вас на шее?
– Я же вам говорила, это подарок маленького мальчика.
– Но вчера вы упоминали о том, что вам самой любопытно узнать о его происхождении.
– И вправду, почему бы нет?
– Пожалуй, начнем с того, что определим его возраст. Если речь идет о кусочке дерева, то достаточно сделать радиоуглеродный анализ, и все станет ясно.
– Конечно, если предмету не более пятидесяти тысяч лет.
– Думаете, он может оказаться таким древним?
– С тех пор как я познакомилась с вами, я стала очень подозрительной в вопросах возраста.
– Наверное, мне следует воспринимать ваши слова как комплимент, – ответил старый ученый, вставая со стула. – Пойдемте.
– Уж не намекаете ли вы на то, что в подвале музея тайно установили ускоритель частиц?
– Нет, конечно, – рассмеявшись, ответил Айвори.
– Или у вас старый друг работает в Сакле и он готов поставить под удар программу исследований Комиссариата по атомной энергии ради того, чтобы изучить мой кулон?
– Нет, и я об этом весьма сожалею.
– В таком случае куда же вы меня ведете?
Кейра и Айвори подошли к лифтам. Она открыла рот, намереваясь его еще о чем-то спросить, но он не дал ей говорить.
– Если вы подождете, пока мы устроимся поудобнее, – произнес он строго, не позволив ей вымолвить ни слова, – обещаю, вам не придется задавать бесполезные вопросы.
Кейра уснула в кровати своей сестры. Бутылка хорошего вина, большой поднос с едой, разговоры по душам весь вечер, старый черно-белый фильм по кабельному каналу и наконец последнее вчерашнее воспоминание – чечетка Джина Келли. Разбудил ее яркий дневной свет, и в висках застучало выпитое накануне вино – оно действительно было хорошим или им это только показалось?
– Мы вчера крепко выпили? – спросила Кейра, войдя на кухню.
– Да! – кивнула Жанна, поморщившись. – Я тебе сварила кофе.
Жанна села за стол и уставилась в зеркало на стене: в нем отражались они обе.
– Что ты на меня так смотришь? – спросила Кейра.
– Ничего.
– Ты рассматриваешь меня в зеркало, хотя я сижу напротив тебя. Ты считаешь, это ничего?
– Так ты будто опять на другом конце света. Я уже отвыкла, что ты можешь сидеть рядом. В этом доме повсюду твои фотографии, а одна лежит в ящике стола у меня на работе. Я каждый день на нее смотрю и здороваюсь с тобой. А когда приходится особенно трудно, подолгу с тобой разговариваю, пока до меня наконец не доходит, что это не беседа, а монолог. Почему ты мне никогда не звонишь? Если бы ты звонила, мне бы казалось, что ты не так уж далеко. Черт, ведь я же твоя сестра!
– Слушай, Жанна, я вынуждена тебя прервать. Одно из немногих преимуществ холостяцкой жизни состоит в том, что не приходится принимать участие в семейных сценах. Давай ты не будешь мне их устраивать! В долине Омо нет ни одной телефонной кабины, там не ловят мобильники, только иногда есть спутниковая связь, да и то она работает, когда ей вздумается. Всякий раз, как мне удавалось добраться до Джиммы, я тебе звонила.
– Раз в два месяца?! И какие задушевные разговоры мы вели! «У тебя все в порядке? Тебя хорошо слышно. Когда возвращаешься? – Не знаю, возможно, нескоро, раскопки идут полным ходом, а как ты? Как твой Жюль? – Моего Жюля вот уже три года зовут Жеромом, могла бы и запомнить!» С ним я уже рассталась, только не стала тебе говорить, да и зачем? Чтобы услышать еще два-три слова, а потом ты все равно повесила бы трубку?
– Да, Жанна, сестра у тебя дурно воспитанная мерзкая эгоистка, ведь так? Но в этом есть и твоя вина, ведь ты старшая, а она всегда брала с тебя пример.
– Ладно, проехали.
– Конечно, проехали. Я больше не стану участвовать в твоей игре.
– Какой игре?
– Кто сумеет быстрее вызвать у другого чувство вины. Я тут, напротив тебя, не на фото в ящике стола и не в зеркале, так что посмотри на меня и говори со мной.
Жанна поднялась было со стула, но Кейра схватила ее за руку и заставила снова сесть.
– Дура, мне же больно!
– Я палеоантрополог, я не работаю в музее, у меня многие годы не было времени познакомиться с каким-нибудь Пьером, или Антуаном, или Жеромом; у меня нет детей; на меня свалилась редкая удача – заниматься трудным делом, которое я очень люблю, испытывать страсть, в которой нет ничего порочного. Если у тебя жизнь не складывается, не надо бросать мне упреки в лицо, а если тебе правда меня не хватает, найди более приятный способ поставить меня об этом в известность.
– Мне тебя ужасно не хватает, Кейра, – чуть слышно сказала Жанна и вышла из кухни.
Кейра внимательно осмотрела свое отражение в зеркале.
– Я действительно дура, причем таких еще поискать, – пробормотала она.
За тонкой перегородкой, отделявшей кухню от ванной, Жанна, стоя с зубной щеткой в руке, ласково улыбнулась.
Днем Кейра, перейдя набережную Бранли, направилась к сестре в музей. И для начала решила доставить себе удовольствие – осмотреть постоянную экспозицию. Она любовалась одной маской, соображая, откуда ее сюда привезли, и вдруг чей-то голос прошептал ей в самое ухо:
– Это маска малинке. Ее доставили из Мали. Она не очень древняя, зато необычайно красивая.
Кейра вздрогнула от неожиданности и поняла, что это Айвори, тот самый ученый, с которым она познакомилась накануне.
– Боюсь, ваша сестра еще не вернулась с заседания. Я искал ее несколько минут назад, но мне сказали, что она освободится не раньше чем через час.
– Вам «сказали»? То есть вы не знаете этого сотрудника?
– Музей – это целая вселенная, где все отделы подчинены строгой иерархии и у всех свой круг обязанностей. Человек – странный зверь, ему необходимо жить в обществе, и его все время тянет поделить это общество на части. Возможно, в нас говорят пережитки стадного чувства. Создавать пространство для сообщества – хороший способ бороться со страхами. Но я, должно быть, утомил вас своей болтовней. Вы же, наверное, знаете все это не хуже меня, правда?
– А вы забавный тип, – нахально заявила Кейра.
– Весьма вероятно, – расхохотавшись, ответил Айвори. – А не обсудить ли нам все это в саду, за стаканом чего-нибудь прохладительного? Сегодня очень тепло, надо этим воспользоваться.
– И что вы собираетесь обсудить?
– Например, что такое забавный тип. Я бы хотел прояснить это с вашей помощью.
Айвори повел Кейру в кафе, расположенное во внутреннем дворике музея. Днем здесь почти все столики были свободны. Кейра выбрала тот, что стоял подальше от большой каменной головы моаи.
– Вы нашли на берегах Омо что-нибудь заслуживающее внимания? – вновь заговорил Айвори.
– Я нашла там десятилетнего мальчика, который потерял родителей. А что касается археологии, то находок оказалось не так много.
– А что касается ребенка, полагаю, эта находка представляется куда более существенной, нежели ископаемые человеческие останки. Как мне известно, некое скверное природное явление уничтожило результаты вашей работы и заставило покинуть место раскопок.
– Да, буря, и настолько сильная, что она перенесла меня прямо сюда.
– В тех краях такое случается нечасто. Никогда еще шамаль не направлялся к западу.
– Откуда вы все это знаете? Вряд ли газеты посвятили этой буре первую страницу.
– Нет, признаюсь, о ваших злоключениях мне поведала ваша сестра. А потом я просто добрался до своего компьютера и, набив пару слов на клавиатуре, зашел в Интернет, ведь по натуре я очень любопытен, иногда даже слишком.
– И что же мне еще вам рассказать, чтобы удовлетворить ваше любопытство?
– Что на самом деле вы искали в долине Омо?
– Месье Айвори, если бы я вам об этом рассказала, то, исходя из законов статистики, вы скорее подняли бы меня на смех, чем проявили интерес к моей работе.
– Мадемуазель Кейра, если бы я придавал значение законам статистики, то занимался бы математикой, а не антропологией. Так что рассказывайте.
Кейра внимательно посмотрела на собеседника. Его взгляд притягивал и завораживал.
– Я искала предков Тумай и Ardipithecus kadabba[1]. Бывали дни, когда мне казалось, что я нашла их очень-очень далеких предков.
– И только-то? Вы хотели отыскать самый древний скелет, который можно отнести к роду человеческому? Так сказать, человека нулевого?
– А разве не его мы все ищем? Так зачем мне отказываться от этой мечты?
– А почему именно в долине Омо?
– Возможно, туда привела меня женская интуиция.
– Для охотницы за скелетами – веский аргумент.
– Туше! – улыбнулась Кейра. – В конце двадцатого века мы почти не сомневались, что прародительницей человечества была Люси[2], женщина, умершая более трех миллионов лет назад. Не мне вам напоминать, что в последнее десятилетие палеонтологи нашли останки гоминид, которым восемь миллионов лет. В научном сообществе различные школы бьются – порой в прямом смысле – за то, чтобы признать тот или иной род предками человека. Для меня не важно, были ли наши предки двуногими или четвероногими. Я не думаю, что сегодня споры о происхождении человеческого рода идут в правильном направлении. Ведь все внимание сосредоточено на механике скелета, на образе жизни и на пище.
Подошла официантка, но Айвори махнул ей, чтобы она их не беспокоила.
– То, что вы говорите, довольно самонадеянно. А что же, по-вашему, определяет происхождение человека?
– Мысль, чувства, разум! От других живых тварей нас отличают не ходьба как способ передвижения и не наши пищевые предпочтения. Мы стараемся узнать, откуда мы взялись, но совершенно не интересуемся тем, какими мы стали: сложноорганизованными хищниками, способными любить, убивать, созидать и разрушать, а также сопротивляться инстинкту самосохранения, управляющему поведением всех остальных животных. Мы одарены высоким интеллектом, постоянно развивающимся знанием, и при этом мы так невежественны. Похоже, нам пора сделать заказ, официантка подходит уже во второй раз.
Айвори попросил принести два чая и наклонился к Кейре:
– Вы мне так и не сказали, почему отправились в долину Омо и что вы на самом деле там искали.
– Кем бы мы ни были – европейцами, азиатами, африканцами, – какого бы цвета ни была наша кожа, мы носим в себе общий ген, одинаковый у всех; нас миллиарды, один не похож на другого, и тем не менее мы происходим от одного существа. Как это существо появилось на Земле? Почему оно здесь появилось? Вот кого я ищу – первого человека! И уже готова поверить, что ему не десять или двадцать миллионов лет, а гораздо больше!
– Вы говорите почти о палеогене[3]. Это похоже на помешательство!
– Вот видите, я оказалась права, когда ссылалась на законы статистики. Теперь уже я утомляю вас своими нелепыми выдумками.
– Я же не говорил, что вы потеряли разум, просто в голове у вас кое-что смешалось.
– Очень деликатно с вашей стороны. А вы сами, Айвори, какие исследования ведете?
– Я уже в таком возрасте, что только делаю вид, будто над чем-то работаю, а остальные делают вид, что ничего не замечают. Я больше не веду никаких исследований. В мои годы обычно приводят в порядок старые папки и не заводят новых. И не делайте такое лицо. Если вам известен мой истинный возраст, то вы, должно быть, заметили, что я неплохо с ним справляюсь. Не спрашивайте, сколько мне лет, это тайна, которую я унесу с собой в могилу.
Теперь уже Кейра склонилась к Айвори, и стал виден треугольный камешек у нее на шее.
– Вы выглядите гораздо моложе!
– Вы очень любезны, но мне это известно. Так вы хотели бы побольше разузнать об этом странном предмете, что висит у вас на шее?
– Я же вам говорила, это подарок маленького мальчика.
– Но вчера вы упоминали о том, что вам самой любопытно узнать о его происхождении.
– И вправду, почему бы нет?
– Пожалуй, начнем с того, что определим его возраст. Если речь идет о кусочке дерева, то достаточно сделать радиоуглеродный анализ, и все станет ясно.
– Конечно, если предмету не более пятидесяти тысяч лет.
– Думаете, он может оказаться таким древним?
– С тех пор как я познакомилась с вами, я стала очень подозрительной в вопросах возраста.
– Наверное, мне следует воспринимать ваши слова как комплимент, – ответил старый ученый, вставая со стула. – Пойдемте.
– Уж не намекаете ли вы на то, что в подвале музея тайно установили ускоритель частиц?
– Нет, конечно, – рассмеявшись, ответил Айвори.
– Или у вас старый друг работает в Сакле и он готов поставить под удар программу исследований Комиссариата по атомной энергии ради того, чтобы изучить мой кулон?
– Нет, и я об этом весьма сожалею.
– В таком случае куда же вы меня ведете?
Кейра и Айвори подошли к лифтам. Она открыла рот, намереваясь его еще о чем-то спросить, но он не дал ей говорить.
– Если вы подождете, пока мы устроимся поудобнее, – произнес он строго, не позволив ей вымолвить ни слова, – обещаю, вам не придется задавать бесполезные вопросы.