Ли Линда Фрэнсис. Белый лебедь

   Глаза у Грейсона сузились. Он обдумывал ее слова.
   — Какое это имеет отношение к Найлзу Прескотту?
   Плечи ее поникли, когда она вспомнила те дни, когда пыталась увидеться с отцом, пыталась пробиться сквозь его горе, а Патриция не пускала ее к нему.
   — Он тут ни при чем, — прошептала она, поворачиваясь к окну. — И в то же время при всем.
   Как объяснить Грейсону, что она была страшно одинока? Что она получила записку и решила, что это от него, — когда он больше всего был ей нужен. С какой надеждой бросилась она к нему — и обнаружила там Меган, нагло ласкавшую его.
   Убежав из мансарды, она пошла в музыкальную школу, чтобы забыться за виолончелью. Там оказался Найлз Прескотт, очень добрый, друг ее матери, он обнимал ее, пока она плакала. Но утешения Найлза скоро перешли в нечто иное.
   Софи почувствовала, как в ней нарастает раздражение. Стыд. Недоверие. Потребность забыть все как дурной сон, пусть даже спустя столько лет.
   Сколько раз она спрашивала себя: как это могло случиться? Но ответа найти не могла. Или это случилось потому, что она была так неопытна? Глупа? Отчаянно хотела быть любимой?
   Но объяснение ничего не значит. Произошло только то что она сошлась с мужчиной. А потом он нанес ей смертельный удар — отдал сольный дебют Меган. За один-единственный месяц она потеряла все. Мать, свои мечты и возможность выйти замуж за любимого человека.
   И эта череда неправильных поступков и ошибок полностью перевернула ее жизнь.
   — Ни при чем и при всем? — переспросил Грейсон. — Вы считаете, что этого объяснения достаточно? Она встретилась с ним глазами.
   — Я ничего не могу сказать такого, что изменило бы реальное положение вещей. Вам нужно то же, что и любому викторианцу. Безупречную, девственную невесту. Вы будете это отрицать?
   Он смотрел на нее, не говоря ни слова.
   Резко втянув воздух, чтобы сдержать слезы, она размеренным шагом подошла к письменному столу и, достав перо и бумагу, дрожащими руками нацарапала несколько слов.
   Грейсон смотрел в окно и удивился, когда Софи вдруг предстала перед ним. Возмущение его улеглось, и он теперь казался шестнадцатилетним юношей, которого незаслуженно обидели. И сбили с толку. Ей страшно хотелось притянуть к себе его голову. Но он уже не мальчик, он мужчина — и она ему не нужна.
   — Подпишите это, Грейсон, — попросила Софи, держа перед ним листок бумаги.
   Он машинально прочел написанное. Глаза его сузились, и он удивленно взглянул на нее.
   — Вы понимаете, что этим вы разрываете помолвку? — проговорил он растерянно, не понимая, чему верить и как вообще верить чему бы то ни было в этом мире, который восстал против него.
   — Так будет лучше, — небрежно бросила она, хотя сердце ее разрывалось на части.
   Он смотрел на лист бумаги и не знал, что с ним делать. Испугавшись, что он сейчас просто разорвет его, она поспешно добавила:
   — И я хочу получить обратно «Белого лебедя», здесь об этом тоже написано.
   Он поднял голову и рассеянно посмотрел на нее.
   — О чем вы говорите? — Он никак не мог взять в толк, что она от него требует.
   — Дом принадлежит мне, Грейсон, — отчеканила она. — Моему отцу не следовало продавать его.
   И вот тут его смятение и мучительная боль сменились такой яростью, что Софи отшатнулась. Она посмотрела ему в глаза — лучше бы она этого не делала! — его глаза полыхали ненавистью. Неужели можно вот так сразу разлюбить? Так быстро. Или сильные чувства всегда так быстро меняются? Быстро и бесповоротно?
   — Черт бы вас побрал! — выругался он. — Так вот о чем вы беспокоились все это время! О «Белом лебеде».
   Он вырвал у нее из рук перо и бумагу и яростным движением что-то написал внизу. Потом поставил свое имя, отшвырнул ручку, она звякнула, и чернила брызнули на стол, как черно-синие слезы.
   — Вот, получайте, что хотели! Ваш дом и вашу свободу.
   Свободу. Она не могла говорить, потому что отчаяние сжало ей горло. Она была так поглощена борьбой, что уже и забыла, из-за чего, собственно, борется. Свобода. Но свобода от единственного человека, которого она любит и без которого не может жить.
   Эта истина ударила ее как молния — а ведь она столько лет гнала ее от себя! Она всю жизнь любила того, кто не отвечал ей любовью. Потому что он всю жизнь искал совершенства. Требовал его от своего отца, от семьи Хоторн и больше всего от самого себя, благодаря чему и стал тем человеком, которого она смогла полюбить.
   Его молчание и подпись на документе кричали об этой истине.
   Наконец Грейсон встал, молча оделся и так же молча направился к двери. Дойдя до порога, остановился и обернулся. Его темные глаза были неподвижны и пусты, словно он потерял самое дорогое, что у него было в жизни.
   — Что бы вы там ни думали, у меня никогда не было намерений посадить вас в клетку. Я хотел только, чтобы вы стали моей женой.
   Он ушел, дверь за ним закрылась навсегда, и Софи осталась одна, прижав руку к своему разбитому на мелкие осколки сердцу.
 
   Грейсон открыл дверь «Найтингейлз гейт». В мгновение ока перед ним вырос Брут, в глазах его было написано твердое решение не пускать на порог незваного гостя. Но, увидев брата своего хозяина, он отступил в сторону.
   Грейсон знал, что его младший брат занимается разными темными делишками. Но именно это привело его сюда в эту ночь.
   — Я хочу, чтобы ты разузнал все, что можно, о Софи, — заявил он без всяких вступлений, входя в обитый плюшем кабинет Лукаса на втором этаже. Брут бежал следом за ним, похожий на грустного мастифа.
   — Простите, хозяин. Он не дал мне доложить о нем. Лукас, усмехаясь, переводил взгляд с одного на другого. Потом взмахом руки отослал своего помощника.
   — Тебе и впрямь не стоило так поступать с ним, — начал Лукас с насмешливой суровостью. — Брут никак не может привыкнуть к твоей манере врываться без доклада. Ты не даешь ему возможности выполнять свои обязанности так, как он их понимает.
   — Я пришел не для того, чтобы обмениваться с ним любезностями.
   Лукас усмехнулся:
   — Это я вижу. Ты хочешь, чтобы я покопался в прошлом твоей нареченной?
   Грейсон все еще был настолько ошеломлен, разъярен, разочарован, что на вопрос брата смог лишь ответить одним словом:
   — Да.
   — Значите бракосочетание на мази?
   — Проклятие! — Грейсон провел рукой по волосам, все еще испытывая удивление перед абсурдностью открывшейся ему истины. — Бракосочетания не будет.
   Он прижал пальцы к вискам. Она спала с другим — вот истина, в которую он не мог — и не хотел — верить, несмотря на то что она сама весьма откровенно сообщила ему об этом. Винить оставалось лишь самого себя.
   — Только не говори, что благопристойнейший Грейсон Хоторн узнал, что его будущая жена малость неполноценна.
   — Полегче, братишка. Я не настроен шутить.
   — Да, — со спокойной задумчивостью протянул Лукас. — Похоже, что так. Ну что ж, говори, что именно тебе хотелось бы узнать.
   — Все, что сумеешь найти. А заодно поинтересуйся и Найлзом Прескоттом. Лукас выгнул бровь.
   — Не спрашивай, — остановил его Грейсон. — Просто узнай, что сможешь, об этом человеке. Я хочу знать, откуда он, как получил свое место. — Он посмотрел брату в глаза. — Я хочу знать все, вплоть до того, какие напитки он предпочитает пить по утрам.
   — А ты не хочешь сказать мне, из-за чего весь этот сыр-бор?
   — Скажем так — я в конце концов прислушался к тому, о чем Софи говорила мне неоднократно. Что-то изменилось в последнее время, и мне хочется узнать, что происходит, не дожидаясь, когда она выйдет на сцену концертного зала.
   — Считай, что все сделано. Что-нибудь еще?
   — Это все.
   Преодолев отчаяние, он обрадовался охватившей его примитивной ярости, внезапно вспыхнувшей и запульсировавшей в жилах. Ярость — чувство, которое ему хорошо знакомо.

Глава 19

   Чтобы не думать о последних событиях, Софи решила заняться оборудованием музыкальной комнаты. Она набросала план и стала обдумывать его детали. Но мысли о случившемся не оставляли ее в покое.
   Целых пять лет она строила свою новую жизнь. Четыре года она занималась в престижной музыкальной школе в Германии, а следующие шесть месяцев привыкала к самостоятельности. Она обзавелась свитой, отбирая для этой цели людей с большой тщательностью, потом продумала наряды для концертов и манеру выступления, в результате чего у нее появились сотни поклонников. И вот теперь ее с трудом налаженная жизнь разлетелась вдребезги.
   Грейсон узнал ее тайну.
   Пять лет ей отчаянно хотелось вернуться к тому моменту, который разделил ее жизнь на «до» и «после». Она хотела вернуться в тот день, чтобы прожить его по-другому. И тогда бы Грейсон — это воплощенное совершенство! — не отбросил ее в сторону как ненужную вещь.
   До конца своих дней она не забудет, какое было у него лицо, когда он понял, что она не девушка. Лицо человека, которого предали.
   Постепенно чувство вины в ее душе начало сменяться возмущением. И это новорожденное чувство удивляло ее, ведь столько лет она испытывала только вину и желание забыть о прошлом.
   Она посмотрела в залитое дождем окно и увидела Найлза Прескотта в сдвинутой набок шляпе. Из-под его элегантного пальто выглядывала узкая полоска шерстяного кашне, трость была щеголевато засунута под мышку. И впервые за эти пять лет Софи почувствовала, как в ней поднимается ненависть.
   Она не стала ждать, пока он постучит. Она вышла в холл и распахнула дверь. Увидев ее, он удивленно поднял бровь.
   — Означает ли это, что вы намерены впустить меня в дом? — спросил он с добродушной улыбкой, не замечая кипящей в ней ярости.
   — Да, — напряженным голосом произнесла она. — Вы не могли выбрать лучшего времени для визита.
   Он вошел в дом с самодовольным видом. Потом сунул руку в карман и вытащил оттуда конверт. Но рука его замерла при звуке захлопнувшейся двери.
   — Что это такое? — спросила она.
   — Аванс, который причитается вам за концерт. — Улыбка его стала неуверенной, когда он вгляделся в ее лицо. — Пожалуй, я лучше зайду в другой раз.
   Она выхватила у него конверт.
   — Не стоит.
   Она заглянула внутрь с гулко бьющимся сердцем. Деньги. Господи, сделай так, чтобы их хватило на дорогу до Европы!
   Но цифра, написанная на банковском чеке, составляла лишь половину того, что ей было нужно.
   Она ощутила дурноту, злость, возмущение. На Найлза. На себя. На Грейсона.
   Дыхание с шипением вырвалось из ее груди.
   — Я пойду, — заторопился Найлз. Она взглядом пригвоздила его к месту.
   — Не спешите! Пришло время нам поговорить.
   — У меня назначена встреча.
   — Подождет. Я убегаю от этого разговора вот уже пять лет. Я устала убегать. Скажите: почему?
   — Что — почему? — Он неловко переступил с ноги на ногу.
   — Почему вы не дали мне тогда сольного дебюта? — Плечи Найлза поднялись в праведном возмущении.
   — Вы не очень-то годились для него!
   — Ложь.
   Его удивление вспыхнуло, как пламя свечи, и губы вытянулись в узкую линию, словно он тоже готовился к этому моменту.
   — Вы были необузданной и недисциплинированной девчонкой. Какая леди станет ходить по городу в позднее время без сопровождения? Леди, не имеющая понятия о морали, разумеется, не заслуживает престижного сольного выступления в концертном зале.
   — А каким нужно быть мужчиной, чтобы соблазнить такую леди?
   На щеках его вспыхнул румянец.
   — Пусть я была необузданной и недисциплинированной, — продолжала она, — но я была невинна. Он угрожающе сдвинул брови.
   — Я слышал, что теперь вы не так невинны. Возможно, американская публика не многое знает о вас, но я-то знаю. Я слышал о ваших концертах. Вы ведете себя так же возмутительно, как и в детстве. Но я хранил этот секретик про себя. Бостон достаточно скоро узнает о том, какого рода концерты вы даете. Мне интересно посмотреть, что подумают люди, когда увидят своими глазами то, о чем пока узнают лишь из газет и сплетен.
   Она напряглась, как будто получила удар в солнечное сплетение.
   — Вы предложили мне выступить только для того, чтобы меня освистали?
   Он резко и коротко засмеялся.
   — Может быть, тогда Бостон забудет, как ужасно было выступление Меган. — С каждым словом его голос звучал все увереннее. — Может быть, тогда они забудут, что вы должны были получить сольный дебют. Может быть, тогда они поймут, что вы его не заслуживали. Вы ничуть не лучше множества девушек, которые полагают, что можно проложить себе дорогу дешевым кокетством. Я разгадал вас!
   Сознание, что он использовал ее, а потом отшвырнул, ударило Софи прямо в сердце.
   Взгляды их скрестились, и он усмехнулся.
   — И теперь вы покажете Бостону, что понятия не имеете о хорошей музыке, а уж тем более о Бахе.
 
   Выйдя из здания суда, Грейсон направился в свою контору в «Белом лебеде». Нужно было наверстать потерянное время. Уже не раз его давнишние клиенты выражали озабоченность тем, что он не занимается делами. Никогда еще он не был так выбит из колеи. Но, увидев на обочине тротуара грузовую повозку, он замер на месте.
   «Перевозка мебели. Лучшие в своем деле». Он бросился в дом, но там ему пришлось отскочить в сторону, потому что два коренастых человека тащили куда-то книжные полки.
   Его книжные полки.
   — Что за черт! — пробормотал он. Он остановил носильщиков.
   — Что это вы делаете?
   Тот, кто шел впереди, ухмыльнулся:
   — Да вот, передвигаем.
   — Зачем?
   Тот пожал плечами:
   — Не знаю. Спросите об этом хозяйку.
   И они, поставив полки в его контору, вернулись в библиотеку, чтобы взять оттуда шкаф из орехового дерева.
   Грейсон отправился искать хозяйку.
   Он нашел ее в библиотеке. Услышав его голос, она повернулась к нему. Они сверлили друг друга взглядами, и все их невысказанные мысли повисли, мерцая в воздухе.
   Он увидел в ее глазах ненависть, их золотисто-коричневый цвет потемнел, и зеленых крапинок не было видно. Она стояла и смотрела на него, и ему показалось, что она хочет что-то сказать. Но она равнодушно повернулась к окну.
   — Что вы делаете? — сердито спросил он. Она пожала плечами.
   — Выношу мебель из библиотеки. — Он сжал кулаки.
   — Это я вижу. Я спрашиваю — зачем?
   — Я хочу превратить ее в музыкальную комнату, — как это и предполагалось раньше, — ответила она бодро и деловито. — Я не знала, куда вы захотите, чтобы вам доставили мебель. Поэтому я велела поставить ее в вашу контору, пока вы что-то не решите. Вы или помогите, или уйдите.
   — Я уйду, разумеется, — сдерживая бешенство, прошипел он, — как только найду новое помещение под контору. Пока же мне нужно где-то принимать клиентов, и до того времени я буду работать в «Белом лебеде». Я был бы вам весьма признателен, если бы вы создавали хотя бы видимость приличий и не разогнали бы всех моих клиентов. Вряд ли они преисполнятся ко мне доверия, если я буду их консультировать в помещении, забитом книжными полками.
   Он пошел искать носильщиков, но те уже загрузились в, свой фургон и укатили. Сердито сверкая глазами, Грейсон ворвался в контору, но из-за полок не смог сделать там и двух шагов.
   — Черт бы вас побрал, Софи! — рявкнул он. Но, оглянувшись и увидев, что она стоит посреди конторы скрестив на груди руки, он перелез через кипу книг по юриспруденции и добрался до своего кожаного кресла. Он намерен снова стать хозяином своей жизни, даже если это желание его вконец доконает.
 
   На следующий, день, снова явившись в «Белого лебедя», он обнаружил там Маргарет, Диндру и Генри. Они только что вернулись из поездки и теперь толпились в холле, а вокруг беспорядочно сгрудились их чемоданы.
   — Что здесь происходит? — спросил он без обиняков. Все трое круто повернулись к нему, и он увидел на их лицах тревогу.
   — Мы и сами не знаем, — ответила за всех Диндра. — Мы только что вернулись, и Софи нам и двух слов еще не сказала. Не успели мы войти в дом, как она спустилась вниз — тихо-тихо — и направилась в библиотеку, о чем-то упорно размышляя.
   — Ты бы поговорила с ней, Ди, — предложил Генри.
   — Нет, с ней говорить будешь ты. Она такая… решительная и сосредоточенная. Хотя я понятия не имею на чем.
   — Это верно, — пробормотали Диндра и Маргарет.
   — Я сам поговорю с ней, — заявил Грейсон, снимая пальто. Войдя в библиотеку, он замер, изумленный.
   Софи стояла на невысокой стремянке и смачивала водой разрисованные красной краской обои.
   Сзади неслышно подошел Генри, и мужчины уставились на Софи.
   Она не обратила на них внимания.
   Наконец Генри откашлялся и окликнул ее. Она, обернулась, чуть не упав с лестницы, и, наверное, упала бы, если бы Грейсон не бросился к ней и вовремя не подхватил ее. Оказавшись в его объятиях, Софи какое — то время внимательно смотрела на него, а потом начала вырываться.
   — Пустите меня, — сердито потребовала она. Грейсон разжал руки. Воздух в комнате был холодный и промозглый, в точности такой, как на улице в этот короткий зимний день.
   — Что произошло за то время, что мы были в отъезде? — поинтересовался Генри.
   Софи посмотрела на него, не выпуская из рук мокрую кисть. Затем покосилась на Грейсона и сухо улыбнулась:
   — Мы наконец пришли к соглашению о том, в каком направлении будут двигаться дальше наши жизни.
   Она бросила кисть в ведерко, расплескав воду, натянула какие — то странные перчатки и, наклонившись, потянула обои за край. Потом потянула сильнее, дернула, и обои отошли от стены.
   — Смотрите-ка, получилось?
   Грейсон повернулся и выбежал из библиотеки. Дальше все продолжалось в том же духе. День за днем она отдирала обои и новые стенные панели орехового дерева. Вскоре остались только четыре обшарпанные стены и пол из твердого дерева. А когда она не трудилась над библиотекой, она играла на виолончели.
   Несмотря на свою ярость, всякий раз, когда начинала звучать музыка, Грейсон откидывался на спинку кресла и слушал, окруженный высокими полками с книгами. Софи поразила его в тот момент, когда он впервые услышал, как она играет. Но теперь ее талант действовал на него завораживающе, и он не мог себя заставить не слушать ее. Сколько раз он перелезал через горы книг и стоял в холле, испытывая мучительное желание посмотреть на нее!
   Большинство музыкантов, играющих на струнных инструментах, — люди аккуратные и дисциплинированные, старающиеся держаться незаметно, чтобы не заслонять собой музыку. Они являются как бы посредниками между композитором и инструментом, и их задача — донести до слушателя замысел создателя того или иного произведения. Но в данном случае люди замечали именно Софи. Ее тело двигалось рядом с инструментом, и казалось, она подчиняет ноты своей воле, словно хочет кому-то что-то доказать.
   Ее музыка ошеломляла, затягивала, увлекала его за собой, заставляла снова и снова задавать себе один и тот же вопрос — сможет ли он прожить без нее.
   Он прожил всю жизнь с убеждением, что ему не по средствам быть слабым. Что же он скажет о себе теперь, когда оказалось, что он так сильно нуждается в ком-то?
 
   Через неделю после того, как Софи рассказала Грейсону о своем прошлом, ей принесли из суда пакет. В нем она нашла документ, подтверждающий ее права на «Белого лебедя». Грейсон сдержал слово и переписал дом на ее имя. Но ничего касающегося расторжения их помолвки в пакете не было.
   Что бы это значило? Что он передумал или что времени на этот процесс требуется больше, чем она предполагала?
   Хотела бы она знать, какая из этих двух причин ее привлекает больше.
   День клонился к вечеру, Грейсон уже ушел из конторы, и она сидела за его письменным столом и рассматривала пачку счетов, которые необходимо было оплатить.
   Когда она потребовала вернуть ей «Белого лебедя», она не подумала о необходимости платить по счетам. Жизнь с огромной скоростью мчалась по неверному пути. Посмотрев счета раз сто, она уже перестала что-либо соображать. Она знала лишь то, что денег на оплату этих счетов у нее нет.
   — Тук-тук.
   Софи не услышала этих слов. Она уставилась на написанные от руки извещения от газовой и угольной компаний. Не говоря уже о счете от бакалейщика, который Грейсон открыл по соседству.
   Она ругательски ругала себя за то, что не подумала о таких важнейших мелочах, как плата по счетам.
   — Софи.
   С трудом оторвавшись от ненавистных бумажек, она вскинула голову и увидела Диндру, стоявшую рядом с ней. Генри расположился в одном из шикарных кожаных кресел.
   Софи постаралась улыбнуться.
   — Добрый день.
   — У тебя такой вид, будто ты увидела привидение, — задумчиво проговорил Генри.
   Диндра рассматривала ее, постукивая длинными ногтями по своей щеке.
   — Софи, что случилось? Расскажи нам. — Софи через силу рассмеялась.
   — Это очень глупо, право же. Просто дела здесь идут не так хорошо, как я ожидала. — Она пожала плечами с беспечностью, которой вовсе не ощущала. — Но все уладится, я уверена.
   — Это не смешно, — заявила Диндра. — Этот город не принес тебе ничего, кроме неприятностей. Ты разорвала помолвку и вернула себе дом. Ты можешь отправиться в Европу в любой момент. Я не вижу причин, почему нам нужно и дальше оставаться здесь.
   — Я не мог бы высказаться лучше, — вмешался в разговор Генри и взмахнул рукой. Он задел стопку книг, и они разлетелись по полу. Генри удовлетворенно потер руки. — Верни деньги этому Найлзу Прескотту и поехали в Монако.
   — Если мы начнем собираться прямо сейчас, — обрадовалась Диндра, — мы уже завтра утром сможем сесть на первый пароход, который уходит с отливом.
   У Софи застучало в висках, пульс бешено забился. Что ей сказать? Как может она сказать им правду?
   — Генри, — продолжала Диндра, — иди к Маргарет. Она хорошо умеет устраивать переезды. — Потом она повернулась к Софи. — Маргарет может узнать цены в пароходной конторе. Чтобы сэкономить время, ты просто дай ей банковский чек, и она его там заполнит.
   Тут-то плотина и прорвалась наконец.
   — Я не могу дать ей банковский чек! — Генри застыл на полпути из кресла. Диндра скрестила руки и сузила глаза.
   — Что ты хочешь сказать? Почему ты не можешь дать Маргарет чек? — спросила Ди слишком спокойным голосом.
   Софи зачем — то сжала кулаки. Но она зашла слишком далеко, чтобы отступать. Вздернув подбородок, она посмотрела на этих двух людей, которые составляли часть ее жизни, и поняла, что сейчас ее свита расстанется с ней навсегда.
   — Я не могу выдать Маргарет банковский чек, потому что… потому что в банке у меня нет денег.
   — Тогда дай наличными, — пожал плечами Генри, как будто все было так просто.
   Но Диндра не произнесла ни слова, и по ее глазам Софи увидела, что она поняла правду,
   — Наличных тоже не осталось, не так ли? — спросила она.
   — Очень мало. Но скоро они будут, — поспешно заговорила Софи. — Вы не хуже меня знаете, какие нас ожидают суммы.
   — Почему ты ничего нам не говорила? — спросила Диндра до жути безразличным голосом. Плечи у Софи поникли.
   — Я не знала, как это сделать.
   Диндра покачала головой и повернулась к двери. Тогда-то Софи и увидела Грейсона.
   Он стоял в дверях и смотрел на нее. Он был таким красивым, и у нее, как всегда, перехватило дыхание.
   Она покраснела от смущения. Сколько же еще унижений ей предстоит вынести?
   — У вас нет денег? — спросил он заинтересованно. Эти слова прорвали плотину ее страданий.
   — Нет! — закричала она. — У меня нет денег, и я не могу оплатить эти счета. А пока я не выступлю в концертном зале, у меня не будет денег, чтобы вернуться в Европу. Да, я совсем запуталась. Вы это хотели услышать?
   Он грустно посмотрел на нее.
   — Ваши трудности меня вовсе не радуют.
   Он вошел в комнату, искусно лавируя между полками и стопками книг.
   — Извините нас, — обратился он к Генри и Диндре, — мы с Софи должны обсудить кое-какие вопросы. Ее друзья вышли, и в голове у Софи мелькнула мысль, что сейчас они взбегают вверх по лестнице, чтобы побыстрее сложить вещи. Но она не стала задумываться над этим, потому что Грейсон подошел к письменному столу и занялся счетами, целая пачка которых лежала на раскрытой бухгалтерской книге.
   — Что вы делаете? — осведомилась она.
   — Хочу определить сумму долга.
   — Это мои счета, так же как и «Белый лебедь».
   — Он не долго будет вашим, если вы не сможете оплачивать эти счета.
   — Я их оплачу!
   — Когда?
   — Как только мне заплатят за концерт.
   Он посмотрел на накладные.
   — Вы не успеете. — Он взял бухгалтерскую книгу и захлопнул ее, так что счета оказались внутри. — Утром я этим займусь.
   У нее точно гора с плеч свалилась — и это ощущение было унизительно.
   — Я отдам вам деньги. Все до единого пенни. За оплату счетов. За этот дом. — Она нашла ручку и бумагу и написала несколько слов. — Вот. Контракт, по которому я обещаю вернуть вам каждый цент.
   Он медленно взял контракт, глядя на Софи, а потом посмотрел на написанное.
   — Вам не кажется, что у вас хватает уже контрактов на настоящее время?
   Ее щеки вспыхнули. А Грейсон скомкал листочек и швырнул его в корзину для бумаг.
   — Считайте, что это выплата той суммы, которую я вам задолжал.
   Она склонила голову набок, охваченная смущением и болью, в чем ей совсем не хотелось признаваться.
   — Что это за долг?