Но тут, увы, другое слышится. Вы, говорят, слишком уважаете отражение действительности, а это догматизм. Вы давайте больше мифотворчества и других субъективных показателей! И пусть разные художественные видения произведут в вашем сознании тот самый беспорядок и дисгармонию современности, тогда уж музыка пойдет не та! Овес и вика будут расти прямо на асфальте. Начните с того, что эпоха возрождения есть враг номер один, а глубокое средневековье и вообще все религиозные и суеверные эпохи - эти наши ближайшие родственники в человеческой истории. Признайте, что кубизм в живописи есть величайшая революция, которая изменила восприятие мира человеческим глазом, и мы теперь видим иначе, чем до 1907 года. Вот какие бывают новации, милый дедушка! Неужели это еще не дошло до колхоза "Луч"? И вы до сих пор отражаете действительность? Или уже научились изменять ее, воспринимая вместо одной коровы двух?
   Прочтите, милый дедушка, прочтите все написанное в книге Роже Гароди "О реализме без берегов" и в еженедельнике "Ле леттр франсез" о новых методах видения и скажите председателю Терентьичу, чтобы прочел. Кто знает - может, еще пригодится, в жизни всякое бывает. Счетоводу тоже полезно ознакомиться. Правда, об этом уже давно писали многие обыкновенные, так сказать, немарксистские авторы, которым даже не снилось, что их подержанное новаторство будет объявлено признаком революционной воли, меняющей лицо этого жалкого мира. А все же познакомиться надо.
   Но дело не только в эстетике. Все это, милый дедушка, псевдонимы более широких понятий. Обратите внимание, прошу вас, на тезисы видного представителя нового, младомарксистского направления - Эрнста Фишера, напечатанные в приложении к итальянскому журналу "Ринашита" / № 2 за 1965 год/. Вопрос здесь ставится шире, и проблема видения растет на наших глазах. В тезисах Фишера много верного, но то, что верно, не так уж ново, а то, что автор прибавил от себя - весьма сомнительно. Так, например, он совершенно отделяет научную истину от классовой борьбы, что по меньшей мере расходится с лучшей и совсем не догматической марксистской литературой. Существо этого вопроса я здесь разбирать не буду, потому что нас с вами, дедушка, другое интересует.
   Нас интересуют в данный момент выводы из уроков. Хотите знать, что такое догматизм? По мнению Эрнста Фишера, это превращение марксистских идей в "идеологию" и притом религиозную, для завоевания широких масс. Ну, допустим, хотя такой анализ этого явления все равно что слону дробина. Эрнст Фишер строго судит нашу с вами жизнь, милый дедушка, и я с волнением ждал, что он в конце концов скажет, как мы должны ее строить, чтобы она сияла подобно звезде, ведущей путника. Однако в части выводов автор сугубо темен. Он предлагает создавать "конкретные видения социалистического общества" и чтобы в этих "видениях" светилось больше заманчивой свободы и развития личности. Последнее мне нравится, уважаемый Константин Макарыч, но почему "видение", а не что-нибудь более реальное? Я этого не понял, пока не прочел комментарии самого Эрнста Фишера в австрийском коммунистическом журнале "Вег унд Циль" /1965 г., июль-август/.
   Оказывается, милый дедушка, дело обстоит не так просто. "Марксизм, пишет Эрнст Фишер, - объединяет науку и утопию, откуда некоторые интеллектуальные трудности. Известная формула - "от утопии к науке" - может запутать нас, ибо марксизм не исключает утопию, недосказуемое видение будущего, он означает снятие утопии его собственным делом и в нем самом".
   Итак - поправили Энгельса, заменили приблизительно верную картину будущего "недосказуемым видением". Бывало, конечно, что коммунизм называли утопией, но это уже в ругательном смысле, а Эрнст Фишер говорит о "коммунистической утопии" с полным уважением. И чтобы вы не думали, Константин Макарыч, что он просто неосторожен в выборе слов, я должен вам сообщить удивительное известие. С точки зрения Фишера, марксизм является "научным фундаментом утопии", мало того - он заключает в себе "идеи, выходящие за пределы науки". Полнота жизни, туманность, идеал цельного человека - все это, по мнению Фишера, лежит где-то за пределами ума, в трансцендентном мире и постигается нутром, при помощи "видения", а не мыслящей головой.
   Призывая на помощь все мое доброжелательное отношение к талантливому писателю, я ищу на дне этой фантазии реальную мысль. Если Эрнст Фишер хочет сказать, что мировоззрение марксизма не сводится к деревянным абстракциям наукообразного типа, то нам с вами, дедушка, это давно известно. Ведь мы себе, можно сказать, об эти вульгарные схемы до крови бока ободрали, так что имеем право о них судить. Но Фишер не знает или не хочет знать, что "выходящие за пределы науки", необязательные фразы о человечестве, гуманности, романтике будущего и прочих идеалах прекрасного уживаются с любым догматизмом. Взгляните на опыт жизни, перелистайте старые газеты и книги. И если теперь, во имя борьбы со старым, превратить все это краснобайство в прямую утопию, то есть внести "недоказуемое видение" в основной закон марксизма, то это будет лишь модернистское обнажение приема, а не действительный шаг вперед. По-моему, милый дедушка, что ел, что кушал все едино, а лицемерное или открытое мифотворчество, какая разница?
   Живая марксистская мысль потому и невыносима для догматической лжеортодоксии, что это не добренькая гуманная фраза об идеале, а вполне реальный, критический и научный взгляд на то, что есть, и то, что должно быть, задевающий жизненные интересы людей. Ведь большинству людей утопии не нужны - они могут насытить ими свою потребность в материальном и культурном развитии. Одно из двух: коммунизм не утопия или не надо людям морочить голову.
   Поэтому мне больше нравится старая формула - "от утопии к науке", хотя я понимаю, что даже основанная на понятии исторической необходимости картина будущего может обманывать нас. Здесь еще легче ошибиться, чем при изучении текущих дел уже совершившихся процессов. Желаемое часто принимается за действительное, более отдаленное - за ближайшее. Известно, что люди революционного образа мысли склонны ошибаться в отношении сроков предсказываемых ими событий, а эти события не приходят завтра или послезавтра, как хочется это людям. Когда же они наконец приходят, потому что необходимость, если она верно понята, свое возьмет, то все это уже совершается при новых условиях и по-другому. Короче говоря, любое предвидение будущего, даже самое верное, сначала бывает абстракцией, которая должна наполниться конкретным содержанием истории.
   И люди часто ошибаются, милый дедушка, даже наука не может дать им полной гарантии. Одна из возможных ошибок - готовность переоценивать свои силы, свою историческую среду, своих современников. Значит, чтобы верно предвидеть, нужно предвидеть и эти ошибки. Недаром классики марксизма писали о долгих муках родов нового общества, а Ленин особенно подчеркивал, что это новое общество опять-таки есть абстракция, которая воплотится в жизнь не иначе, как через целый ряд разнообразных, несовершенных конкретных попыток построить то или иное социалистическое государство.
   Жаль, что оно так. И тяжело, и больно, хотелось бы полегче, поудобней, и кажется, семьдесят Марксов не могли бы предвидеть все зигзаги этого пути. Но я замечаю, милый дедушка, что вы усмехаетесь себе в бороду: "У меня нет для вас лучшей истории, если эта не нравится - делайте другую. Ну, покажите, на что вы способны, сделайте хоть шаг. Это трудно? Еще бы. Труднее ничего на свете нет. А чем больше люди привыкли к известной рутине, чем больше они робеют перед ней, тем приятнее им всякие утешительные мифы и недоказуемые видения".
   Эрнст Фишер говорит: "Для народов высокоразвитых капиталистических стран социализм в том осуществлении, которое он до сих пор имел, - не образец". Это звучит гордо, милый дедушка, но пусть автор поставит себя на место тех людей, которые живут, если можно так выразиться, в самых муках родов. Ну помогите им, что ли, разобраться в их собственном опыте, поддерживайте все лучшее, будьте беспощадны к своей критике, уточняйте предсказанную ранее картину будущего - у вас много возможностей. Не делайте только одного - не обращайтесь к этим людям с призывом развивать "коммунистическую утопию". Вы дарите им букет фальшивых цветов.
   Ошибки и дурные дела нужно исправлять земными, реальными средствами, не превращая нашу картину будущего в "недоказуемое видение". Это было бы самым жалким выводом из уроков жизни. Такие выводы всегда считались делом религии - это она утешает людей призрачным счастьем. Однако насчет религии у Эрнста Фишера имеется своя идея.
   "Итак, все-таки - веяние религии в марксизме? - спрашивает он самого себя. - Не надо расширять понятия до неопределенности. Если мы отождествляем религию с "океаническим чувством", с "трансцендентностью", с переходом границы еще-не-существующего, то быть "религиозным" - это сущность человека. Но постараемся держаться разграничительных определений. Человек, существо несовершенное, вечно незаконченное, подобен не кругу, а параболе. Он, это воплощение неразрешимого противоречия между индивидуальностью и всеобщим, нуждается в видении целого, единства, бесконечного воссоединения с самим собой. Религия переносит это состояние в потусторонний мир, марксизм - в посюсторонний, как бы ни было оно далеко от нас или недостижимо. Для религии целое как средоточение всего, есть божество а для марксизма это человечество".
   Ну вот, милый дедушка! Провели необходимое разграничение. Построили новую религию, религию без бога - человекобожие, состоящее в созерцании собственного несовершенства и в бессильной мечте о недостижимом счастье. Эрнст Фишер берет слово "религиозный" в кавычки, это значит, что он не признает старых богов различной масти, а только пегого полубога в лице человечества.
   Не будем, конечно, придираться к словам, не в словах дело. А дело в том, что нельзя реальные в своей исторической конкретности заботы и горести людей заслонять вечным несовершенством человеческого рода. Представьте себе врача, который в графе "диагноз болезни" напишет - человек смертен. Оно, конечно, не лишено основания, но такие сентенции более уместны в устах священника, чем врача.
   Вы скажете, Константин Макарыч, что модные рассуждения о "трансцендентном" - это заигрывание с религией. В переводе с латинского слово "трансцендентный" означает "потусторонний". Эрнст Фишер, конечно, мистики не признает, он хочет верить не в потусторонее, а в посюстороннее решение противоречий жизни, хотя допускает, что такое решение недостижимо. В итоге что же у нас получается? Посюсторонность и научно обоснованное недоказуемое видение.
   Занятно! Отец Никодим из ваших Кузнечиков такое, пожалуй, не выдумает. Но, по секрету скажу вам, милый дедушка, что я скорее пойду к отцу Никодиму в настоящую церковь, чем в этот прогрессивный кафешантан. А впрочем, позвольте мне остаться при нашем старом взгляде на всякое заигрывание с религией и прочее богостроительство.
   Другое дело, конечно, союз с верующими в борьбе за общие демократические цели и отказ от грубой антирелигиозной пропаганды, похожей больше на бакунинскую проповедь запрещения религии. Об этом пишут в коммунистических газетах на Западе, и хорошо, давно пора. Но это самой собой разумеется, и к пегому полубогу никакого отношения не имеет.
   В дискуссии на страницах журнала "Вег унд Циль" Доротея Селлин уточняет Фишера. Дело не в реальных недостатках нового общества - скорее нужно провести более резкую грань между реальностью и видением вообще. Социализм есть только "общественно-экономическая организация государства", что же касается новой этики, гуманистических идей и так далее, тo все это связано с научным социализмом, но не является частью его, а является "частью видения" /1965, июнь, стр. 438/.
   Итак, в лучшем случае "видение" похоже на правду сердца, которую народники и некоторые связанные с народничеством позднейшие политические партии выдвигали против холодной правды-истины. Это наш субъективный идеал, наше чаяние лучшего будущего. Еще раз прошу вас, уважаемый, прочтите статью и речи марксистов из "Ле леттр франсез". Они отдают объективной истине или отражению действительного мира область прошлого и настоящего, а будущее представляет в их глазах царство "мифотворчества". Здесь первое место принадлежит "человеческому присутствию", особенно нашей воле, которая отрицает действительность создавая другой мир, "трансцендентный" по отношению к первому.
   Я, конечно, в чужие внутренние дела вмешиваться не могу, им виднее, и даже в этом частном письме считаю нужным заявить, что все это я говорю от своего только имени, в порядке обсуждения, а не на каком-нибудь уровне высоком или низком. Я говорю просто на уровне восьмого этажа большого дома по улице Строителей, где я прописан и проживаю.
   Но вы позвольте мне все же сказать, что если у нас такие выводы из уроков делать и такую теорию к делу производить, то лучше не надо. По этой теории, старой, как ваш тулуп, купленный еще при господах Живаревых, надо согреваться самовнушением, которое нам рисует воображаемый гуманистический рай, в него же человек войдет, повторяя, как пациенты профессора Куэ: "С каждым днем мне становится все лучше и лучше". Эрнст Фишер слишком легко объявляет идею мировой революции религиозной догмой, зато он дарит нам взамен мифотворчество. Про что я и говорю, милый дедушка, - точно как в лесу: "ходишь-ходишь, да на то же самое место и выйдешь. Опять осина, и мхом поросло".
   В общем, подобно тому, как это было на рубеже двадцатого века, в марксистской литературе растет особое направление или несколько направлений, объединенных общей целью. Речь идет о том, чтобы создать по меньшей мере новую эстетику - она теперь модная наука, добрейший Константин Макарыч! Однако уже намечаются контуры новой теории познания и даже новой философии истории. Вы, может быть, скажете: "Не буду я все это читать, не стану я себя мучить!". И не надо. В двух словах - люди ищут путей, чтобы дополнить сухое царство необходимости и его отражения в науке более утешительным царством свободы воли и не похожего на реальный мир творчества, а иногда и чем-то напоминающим религию. На современном языке все это называется "видением".
   Конечно, уважаемый Константин Макарыч, жажда нового существует. Я понимаю, что Эрнст Фишер не отвлеченную математическую задачу решает. Ему приходится иметь дело с людьми, и этим людям нельзя приказать - думай так или иначе. Их жажду нужно утолить, между тем неясных вопросов много. Однако не по душе мне это духовидение, милый дедушка! Таким зельем жажду не утолишь - еще больше пить хочется. Дайте что-нибудь более реальное, не "трансцендентное"...
   К счастью, в Париже и Вене не все марксисты стоят за мифотворчество, так что можно не соглашаться с этой теорией без малейшего хотя бы желания пересилить ветер с Запада ветром с Востока, а просто не желая быть флюгером, ко всякому дуновению чувствительным. Я никого учить не собираюсь и в этом отношении согласен с мудрым Конфуцием - если хочешь навести порядок во всей поднебесной, наведи сначала порядок в собственном доме, а прежде, чем наводить порядок в собственном доме, наведи сначала порядок в самом себе. Вот этим я и занимаюсь, милый дедушка, поскольку меня, естественно, больше всего интересуют наши с вами дела, а прочее здесь только экран, на который они независимо от моей воли проецируются. И тут я думаю следующее послушайте, хотя это не ново.
   Чем больше гибкости требует обстановка, чем более сложные копромиссы приходится заключать, чтобы не оторваться от массы людей, способных верить в бога, или в летающие блюдца, или в кубизм, тем более важно сохранить ясность революционной теории, развивая ее собственные неисчерпаемые возможности, без дешевых заимствований из посторонних источников, без эклектизма. Остаться самим собой среди меняющегося мира не так плохо, милый дедушка, - об этом можно только мечтать. И пусть меня за такие мечтания А.Дымшиц ругает консерватором, тем лучше. Если я консерватор насчет классической марксистской традиции, мне эту брань приятно слышать.
   Так выглядит, милый дедушка, движение частиц в ансамбле. Впрочем, А.Дымшиц останется у нас на первом плане - он сам вызвался, так пусть летит, как меченый атом, а мы посмотрим, что из этого выйдет.
   Нельзя слишком увлекаться мифотворчеством, пишет движущаяся эстетика в своем директивном стиле, но не следует и отрекаться от мифотворчества, если не хочешь быть догматиком: "Скажем сразу - только догматики /подобно приснопамятным педологам с их угрюмой борьбой против "антропоморфизма" сказки, легенды, мифа/ могут отрицать возможности обращения к мифам, их переработки и переосмысления в искусстве социалистического реализма. Но так же сразу и так же определенно хочется сказать, что не мифотворчество составляет и составит "столбовую дорогу" социалистического искусства /"Вопросы литературы" № 2,1965, стр. 119/.
   Ах, милый дедушка, сделайте божецкую милость, возьмите меня к себе в деревню, потому что нету моей возможности все это читать, просто смерть одна...
   Между прочим, стою я недавно у стенда, изучаю газеты, дышу чистым воздухом. Подходит парень или, допустим, мужчина лет тридцати. Оброс щетиной, не пьян, но водкою разит. Спрашивает меня:
   - Молодой человек, вы здешний?
   - Ну, здешний. А вам что, папаша, надо?
   - Дайте десять копеек.
   - В другой раз обязательно дам. Сегодня у меня нет.
   - А нет, так нет. Гуд бай - и все!
   Вот замечательный образец логики, напоминающий рассуждения А.Дымшица. Вы здешний или нездешний - таков вопрос. А.Дымшиц сразу понял, в чем дело. Он лезет в карман и дает десять копеек. С точки зрения практической верно сообразил, ничего не скажешь - лучше по-хорошему отделаться. Но здесь логика нужна, люди теорией занимаются или по крайней мере делают вид, что она их интересует. При чем тут ваши десять копеек? Разве в международной полемике речь идет о мифологических сюжетах?
   Речь идет об основных понятиях эстетики и теории познания. Вот, например, является ли искусство при всех его прозрениях будущего зеркалом действительности или оно выходит на свет из глубины творческой воли субъекта и образы художника не истина в неповторимом явлении, а мифотворчество, то есть полезная, возбуждающая ложь, нужная для того, чтобы опьянить себя и других во имя лучшей общественной цели. Ибо сторонники мифотворчества всячески подчеркивают значение воли в борьбе, трудовой активности, изменения мира и заранее обвиняют всех, кто не согласен с их теорией, в бездейственном, метафизическом материализме. Надо понимать, что женщина с двумя носами, написанная известным парижским художником, есть образец революционного и трудового видения, а кто сомневается в этом - тот метафизик.
   Я не буду досаждать вам разбором новой эстетики, тем более что новизна ее весьма относительна, - как-нибудь в другой раз поговорим. Но вы понимаете, что вопрос о мифах и сказках здесь ни при чем. Во-первых, где же, в каких отдаленных землях те мохнатые догматики водятся, которым мифология не показана? У нас по крайней мере никто не запрещал пользоваться сказками и даже их заново сочинять. Сказки и мифы не всегда были в почете, а что касается их литературного употребления, то, право, не знаю, чего тебе надобно, старче? Достаточно вспомнить сказку "Девушка и Смерть", которая считалась выше "Фауста" Гете. Были также разные бутафорские легенды и народные сказания - их же сам А.Дымшиц научному исследованию подвергал.
   Если из-за "педологов" сыр-бор загорелся, так это смешно. Во-первых, педологи по мановению волшебной палочки исчезли в середине тридцатых годов. А, во-вторых, педологи сами были крайние новаторы - смесь американской психологии с "пролетарской культурой". Можно, конечно, их догматиками называть, я согласен, но тогда уже все ориентиры на местности будут другие.
   Еще более удивительно, что движущаяся эстетика признает мифотворчество если не столбовой, то все же проезжей дорогой социалистического искусства... Зачем же тогда бутафорскую полемику разводить, лучше прямо руки вверх поднимать!
   Позвольте, милый дедушка, все-таки пояснить, в чем тут дело.
   Я знаю, вы бывали на транспорте. В наше время все на колесах, а вам довелось немало поездить, как говорится, с конца в конец. У вас две внучки, самые младшие, одна в Минеральных Водах живет и от своего мужа имеет себе хорошую биографию, другая директором ресторана в Хабаровске и тоже свою материальность получает. Время от времени вам приходится их навещать - медку своего привезти, крупы гречневой, разобрать, если бывают, ссоры и воспитание детей.
   Значит, вы на железной дороге не новичок, даже в самолетах летали. Вам приходилось видеть ящики, такие аккуратные, со всякой кладью, и на них надпись: "Не кантовать!" А для того, чтобы это было понятно всему человечеству, обычно рисуют еще на ящике рюмку емкостью вверх.
   В нашем мышлении, Константин Макарыч, правило "не кантовать!" тоже большое применение имеет. Некоторые очень важные истины кантовать нельзя, а то выйдет поломка и потом бывают претензии. Можно даже сказать, что в этом правиле все счастье и несчастье человека содержатся. Потому что все проходит - и любовь и зубная боль, а кантовать нельзя. Эх, кабы Волга-матушка вспять побежала! Люди жалеют об этом, хотя сами они спешат всегда в одну сторону, не глядя вокруг. Нельзя дважды пережить одно и то же мгновение, нельзя дважды исчерпать одну и ту же порцию энергии, и это печально. Говорят, умирает наша вселенная, растворяется в полном бессилии, и всякий разумный голос в конце концов тонет в бессмысленном шуме.
   Но, может быть, это не так страшно, милый дедушка. Когда это еще будет, зачем сейчас панику поднимать? И потом - если бы можно было два раза одну и ту же чарку выпить, то все законы сохранения естества пошли бы наперелом, и был бы полный беспорядок повсюду, бессмыслица и сплошной шум. Словом, одно другое поддерживает, и что-то разумное в мире все-таки есть, только человеку неудобно, и потому он все рвется кантовать.
   Однако оставим высокую философию. К чему я это говорю? А вот к чему. Мифы, легенды, сказки первобытных народов содержат в себе глубокие истины, и нам это даже виднее, чем современникам "Илиады" или вороньего эпоса Северной Азии. Хорошо сказал поэт Баратынский:
   Предрассудок! он обломок
   Давней правды...
   Если кто-нибудь относится к этой исторической ограниченности высокомерно, то есть хочет рассудок от предрассудка китайской стеной отделить, его самого можно отнести к цивилизованным дикарям. Однако, милый дедушка, кантовать нельзя! Великие исторические предрассудки - тоже ступени развития человеческого сознания, но это не значит, что между тем и другим можно поставить знак равенства - и гуд бай! Нет, сказка есть истина в фантастической форме, но истина - это не сказка. На всяком подобном уравнении написано: "Не кантовать!".
   В том и заключается сущность современного спора. Теория мифотворчества превращает объективную истину в сказку, продиктованную сильной волей творческой личности, а для того, чтобы этот вывод легче вошел в человеческий ум, существует нейтральная категория "видения", стоящего по ту сторону истины и заблуждения. Каждая эпоха, каждая общественная группа или отдельная личность имеет свою сказку, свое особое видение, которому простое отражение мира несет пассивный материал. Но руководство, так сказать, принадлежит именно видению, оно вне критики и не обязано отвечать перед тем, что есть. Сказана сказка - и можете исполнять!
   Говорят, что отражение реального мира не в силах объяснить художественное творчество, потому что в последнем бывает фантазия, то есть сказочные миры и женщины с двумя носами. Можно понять, что художник тем больше в своей тарелке, чем дальше от реальности. По мнению лучших авторитетов новой школы, реализм, как он развился, начиная с эпохи Возрождения до девятнадцатого века, - только одно из возможных видений мира, и притом далеко не лучшее. Глубокое средневековье, например, гораздо выше. Вот в науке другое дело. Ее пока, до последующих распоряжений, оставили за объективной истиной.
   Однако, милый дедушка, все это смеху подобно. Во-первых, если теория отражения не может объяснить человеческое сознание во вcex его отношениях к действительности, в том числе и эстетических, то долой ее! Потерпев фиаско в области искусства, она уже не в силах восстановить свою репутацию, и надо ее заменить другой теорией. Принцип должен быть один, все остальное множественный разговор в неопределенном наклонении, как говорит одна забавная особа у Лескова. В критике материализма нет ничего нового, но здесь лучше иметь дело с теми, кто рубит напрямик, без дипломатического урегулирования, ибо в теории это ни к чему не ведет.
   Во-вторых, если сказка может иметь реальное содержание, то, с другой стороны, искусство, создающее полную иллюзию реальности, тоже сказка, только без волшебников. Да, все это сказка - вся мировая литература от первобытных легенд о вороне до романов, построенных на документах и материалах. Даже Золя, изучавший статистику и медицину, писал сказки, и его романы, может быть, более сказка, чем волшебные истории в духе Андерсена. Потому что Андерсен вам прямо даст понять, что в действительном мире принцесса не станет целоваться с грязным свинопасом, а это только сказка, в которой выражена общая мысль. Что же касается Золя, то он хочет создать видимость реального мира во всех его внешних признаках - значит, он как бы обманывает вас, рассказывая вам сказки, чего не делает Андерсен.