Однако мы с Мэнни шли меж ними словно невидимки. До самых дверей Терапевтического центра к нам никто не приставал. Больше того: нас, похоже, они сторонились, даже шарахались от нас.
Я взглянул на Мэнни:
— Вы знаете этих ребят?
Он покачал своей тяжелой головой:
— Нет, мистер Дуэн.
— Но они вас вроде знают.
— Наверное, хожу здесь часто, вот и примелькался им.
— Наверное, — согласился я.
Открыв дверь центра, Мэнни отстранился, пропуская меня вперед, и я перехватил взгляд, который бросил на него один из «вестников». Парню было лет семнадцать, и на его щеках заметна была россыпь похожих на веснушки прыщей. Он был кривоног и так худ, что казалось, очередной порыв ветра может сбить его с ног, бросив на тротуар. Парень задержал взгляд на Мэнни лишь на мгновение, но взгляд этот был красноречивым.
Без сомнения, парень видел Мэнни и раньше и боялся его.
6
7
Я взглянул на Мэнни:
— Вы знаете этих ребят?
Он покачал своей тяжелой головой:
— Нет, мистер Дуэн.
— Но они вас вроде знают.
— Наверное, хожу здесь часто, вот и примелькался им.
— Наверное, — согласился я.
Открыв дверь центра, Мэнни отстранился, пропуская меня вперед, и я перехватил взгляд, который бросил на него один из «вестников». Парню было лет семнадцать, и на его щеках заметна была россыпь похожих на веснушки прыщей. Он был кривоног и так худ, что казалось, очередной порыв ветра может сбить его с ног, бросив на тротуар. Парень задержал взгляд на Мэнни лишь на мгновение, но взгляд этот был красноречивым.
Без сомнения, парень видел Мэнни и раньше и боялся его.
6
— Привет!
— Привет!
— Привет!
— Рады вас видеть!
При входе нас с Мэнни встретили четверо. И ей-богу, выглядели они счастливейшими из смертных. Три женщины и мужчина, лица сияют радостью, взор ясен и чист, тела так и пышут силой и здоровьем.
— Служащие? — спросил я.
— Кто? — вопросительно пробормотал Мэнни.
— Эти четверо, — повторил я, — служащие?
— И клиенты, — отвечал Мэнни.
— Иными словами, тут есть и те и другие?
— Да, — сказал Мэнни.
Не быстро, однако, соображает этот Мэнни!
— Они не производят впечатления чересчур удрученных.
— Мы ставим перед собой цель лечить, мистер Дуэн. А ваша оценка говорит в нашу пользу, не так ли?
Пройдя через вестибюль, мы поднялись по правому крылу ажурной лестницы, занимающей, казалось, чуть ли не весь этаж. Ступени лестницы были покрыты ковровой дорожкой, а посередине лестничной клетки с потолка свешивалась люстра размером с «кадиллак».
Немало скорбящих должно было вместить это заведение, чтобы оплатить подобную роскошь. Неудивительно, что все здесь так счастливы. Неплохая, видно, кормушка эта скорбь.
Поднявшись по лестнице, Мэнни толкнул одну за другой две тяжелые дубовые двери, и мы вступили на гладкий паркет зала чуть ли не в милю длиной. Похоже, здесь раньше устраивались балы. Потолок, простиравшийся над нами где-то на уровне второго этажа, был выкрашен в небесно-голубой цвет, по которому были разбросаны золоченые барельефы ангелов, летающих бок о бок с мифологическими персонажами. С ними соседствовали еще несколько люстр размером с «кадиллак». Стены были затянуты темно-красной парчой и шпалерами. Зал, где раньше, несомненно, плясали и сплетничали чопорные викторианцы, теперь был заставлен кушетками, козетками и креслами, среди которых виднелись два-три изысканной формы письменных стола.
— Помещение импозантное, — сказал я.
— Ваша правда, — ухмыльнулся Мэнни, в то время как несколько лучезарно улыбавшихся скорбящих проводили нас взглядом со своих кресел.
Я вынужден был себе признаться, что не в силах отличить консультантов от клиентов, но почему-то заподозрил, что и Мэнни не будет стараться меня просветить.
— Всем-всем, — сказал Мэнни, ведя меня по лабиринту между кресел и кушеток, — вот и Дефорест.
— Привет, Дефорест! — дружным хором откликнулось двадцать голосов.
— Дефореста коснулась тревога безвременья, — объявил Мэнни, ведя меня дальше, в глубь помещения, — всем нам так хорошо знакомая.
— Да! О да! — откликнулся хор, как это бывает на молениях, когда прихожане то и дело вторят священнику, подхватывая псалом.
Мэнни подвел меня к столу в глубине зала и сделал мне знак сесть в кресло напротив. Кресло было таким мягким, что мне показалось, будто я вот-вот утону в нем, но я все же ухитрился сесть в него, в результате чего Мэнни, севший через стол от меня на стул с жесткой спинкой, подрос еще на фут по сравнению со мной.
— Итак, Дефорест, — сказал Мэнни, вынимая из ящика пустой блокнот и кладя его на стол, — каким образом вам помочь?
— Не уверен, что у вас получится мне помочь.
Откинувшись на спинку стула, он широко развел руки и улыбнулся:
— Давайте попробуем.
Я пожал плечами:
— Возможно, эта идея вообще была не из удачных. Я просто проходил мимо, увидел вывеску. — Я снова пожал плечами:
— И вас словно что-то потянуло.
— Как вы сказали?
— Потянуло. — Он опять подался вперед, ко мне. — Вы чувствуете себя неприкаянным, так?
— Да, немного, — сказал я, опустив глаза вниз, к ботинкам.
— Возможно, немного, а возможно, и много. Это мы выясним. Но в целом — неприкаянным. И вы шли, неся внутри себя этот груз, ставший уже таким привычным, что вы его уже почти перестали замечать. И вы видите вывеску: «Утешение в скорби», и вас тянет туда, потому что именно этого вы и ждете. Утешения. Избавления от того, что гнетет вас, смущает. От одиночества. От чувства неприкаянности. — Он поднял брови. — Похоже на правду?
Я откашлялся, отвел глаза от его пристального взгляда, словно смущение мешало мне глядеть прямо на него.
— Возможно.
— Не «возможно», — сказал он, — а именно так. Вы страдаете, Дефорест. И мы сможем вам помочь.
— Правда? — произнес я, имитируя голосом легкое дрожание. — Сможете?
— Безусловно, если только, — он поднял вверх палец, — вы доверитесь нам.
— Доверие — штука нелегкая, — сказал я.
— Согласен. Но доверие — это тот фундамент, на котором строятся наши отношения, если мы хотим, чтобы они оказались плодотворными. Вы должны поверить мне. — Он похлопал себя по груди. — Я должен поверить вам. И только так между нами может возникнуть связь.
— Связь какого рода?
— Человеческая связь. — Мягкий голос его стал еще мягче. — Важнейшая из всех. Источник скорби, страданий, боли, Дефорест, — это отсутствие связи, близости между человеческими индивидуумами. Когда-то в прошлом вы доверились не тому человеку, совершили ошибку, и ваша вера в людей оказалась подорванной, можно даже сказать, рассыпалась в прах. Вас предали. Вам лгали. И вы предпочли никому больше не верить. В известной степени это вас, думаю, ограждает. Но одновременно это и изолирует вас от остального человечества. Вы — вне человеческих связей. Вы неприкаянны. И единственный путь вернуться вспять, на свое место, к человеческим связям, — это вновь поверить, довериться.
— И вы хотите, чтобы я доверился вам?
Он кивнул:
— Ну надо же когда-нибудь попробовать.
— А почему довериться именно вам?
— Ну, знаете ли, я заслужу ваше доверие, даю вам слово. Но процесс этот обоюдный, Дефорест, как улица с двусторонним движением.
Я прищурился.
— И мне необходимо вам доверять, — продолжал он.
— Как же мне доказать, что я достоин вашего доверия, Мэнни?
Он скрестил руки на животе.
— Для начала объясните мне, зачем у вас при себе пистолет.
Ловко. Пистолет был у меня в кобуре, крепившейся к поясу сзади. Под черное пальто я надел костюм свободного европейского покроя — непременную часть моей служебной экипировки — и был уверен, что одежда полностью маскировала пистолет. Нет, ловкий парень этот Мэнни.
— Из страха, — сказал я, изображая робость.
— А-а, понятно. — Подавшись вперед, он начертал на линованном листке слово «страх». На полях над ним он надписал «Дефорест Дуэн».
Лицо его оставалось непроницаемым, без всякого выражения.
— Какие-нибудь особые страхи?
— Нет, — сказал я. — Просто ощущение, что мир — это очень опасное место, и иногда накатывает чувство потерянности.
Он кивнул:
— Разумеется. Сейчас это распространенная беда. Люди нередко ощущают, что в нашем огромном современном мире даже мелочи ускользают от них и им неподвластны. Они чувствуют себя маленькими, одинокими, боятся затеряться где-то в ненасытной утробе технократии, в индустриализированном обществе, которое протянуло свои щупальца так далеко, что уже и само не способно сдерживать самые дурные из своих порывов.
— Похоже, так и есть, — сказал я.
— Как вы говорили, это чувство «фен-де-сьекль» весьма типичное для конца эпохи.
— Да.
В его присутствии я ничего не говорил о «фен-де-сьекле».
Из чего следовало, что административные помещения их прослушиваются.
Я постарался не выдать выражением лица сделанного мною открытия, но, должно быть, у меня это плохо получилось, потому что Мэнни помрачнел, и между нами внезапно прокатилась обжигающая волна понимания.
Раньше мы планировали, что до того, как заработает система сигнализации, Энджи успеет проникнуть внутрь. Она включит систему, но уже на выходе, и прежде чем кто-нибудь успеет появиться, от нее и духу не останется. Но все это было в теории, на практике же ни она, ни я не учли возможности внутреннего прослушивания.
Мэнни глядел на меня в упор, изогнув темные брови, надув губы и касаясь ими сложенных домиком ладоней. Больше он не выглядел ни добрым великаном, ни консультантом по вопросам скорби, а выглядел он злобным сукиным сыном, от которого лучше держаться подальше.
— Кто вы, мистер Дуэн? Кто вы на самом деле, а?
— Служащий в сфере рекламы. Испытываю глубокий страх перед современной цивилизацией.
Он опустил руки, отведя их от лица, и стал их разглядывать.
— И все же, — сказал он, — руки у вас загрубелые, костяшки некоторых пальцев разбиты. Что же до вашего лица...
— Моего лица? — Я почувствовал, как комната за моей спиной притихла.
— Да, вашего лица. При соответствующем освещении под бородой у вас проглядывают шрамы. Похоже на следы от ножа, мистер Дуэн. А возможно, и от опасной бритвы, не так ли?
А вы кто, Мэнни? — сказал я. — Не выглядите вы что-то консультантом по вопросам скорби.
— Ну, не обо мне речь. — Он еще раз поглядел через мое плечо, и тут на его столе зазвонил телефон. Он с улыбкой поднял трубку. — Да? — Левая бровь его, изогнувшись, поползла вверх, когда он слушал голос в трубке, а взгляд его скрестился с моим. — Разумно, — сказал он в трубку. — Возможно, он работает не один. Сколько бы ни было их там в офисе, задайте им жару. Пусть прочувствуют.
Мэнни опустил трубку и полез в ящик стола, я же, упершись в стол ногой и толкнув его так сильно, что кресло мое упало, накренил стол, саданув им прямо в грудь Мэнни.
Парень позади меня, перемигнувшись с Мэнни, кинулся ко мне справа, и я почувствовал его приближение прежде, чем увидел его. Я метнулся вправо, выставив локоть, и треснул его промеж глаз с такой силой, что плечевая кость моя заныла, а пальцы онемели.
Мэнни выпрямил стол и поднялся. Я же, обойдя стол, приставил пистолет к его уху.
Надо отдать ему должное: для человека, в голову которого упирается автоматическое оружие, Мэнни держался хладнокровно. Страха он не выказывал. Казалось, через все это он уже проходил, и не раз. Лицо его выражало лишь досаду.
— Хотите меня небось в заложники взять? — хохотнул он. — Для этого я малость великоват, тащить тяжело. Вы это учитываете?
— Учитываю.
И рукояткой пистолета я треснул ему в висок.
Некоторым этого было бы достаточно. Они бы как подкошенные, тяжело дыша, повалились на пол, как это изображают в кино. Некоторые, но не Мэнни, да от него я подобного и не ожидал.
Когда дернувшаяся от удара в висок голова Мэнни вернулась на прежнее место, я ударил его еще раз — в основание шеи, где она соприкасается с ключицей, и еще опять в висок. Последний выпад оказался очень кстати, потому что в этот миг он как раз поднял свои ручищи, изготовившись отшвырнуть меня к противоположной стене, как отшвырнул бы подушку, и сделал бы это, если б от моего удара глаза его не оказались на затылке. Он упал на свой перевернутый стул, а оттуда грохнулся на пол с шумом, превосходящим тот, с каким падает сброшенный с высоты рояль.
Резко повернувшись назад, я ткнул пистолетом в парня, схватившего меня за локоть. Парень был жилист, как бегун-легкоатлет, а его аккуратно подстриженные черные волосы по бокам головы хорошо оттеняла маленькая лысина на макушке. Он поднялся с пола, стирая ладонями кровь с лица.
— Ну, ты, — сказал я. — Жопа!
Он уставился на меня.
— Давай-ка руки на голову и шагом марш впереди меня!
Он заморгал.
Я выставил руку с пистолетом и прицелился в него:
— Выполняй.
Сцепив пальцы на макушке, он пошел, подгоняемый пистолетом, упиравшимся ему между лопаток. Толпа сияющих счастьем людей расступалась волнами при нашем приближении, и вид у них теперь был и не счастливый, и не сияющий. Вид у них был злобный — так злятся осы, если гнездо их разворошить.
Где-то посередине бальной залы я углядел парня, который стоял за столом с телефонной трубкой в руках. Я взвел курок и прицелился в него. Он уронил трубку.
— Повесь трубку, — приказал я.
Он повиновался, причем рука его тряслась.
— Отступи от стола.
Он сделал и это.
Шедший впереди меня парень с разбитым в кровь лицом выкрикнул, обращаясь ко всем присутствующим: «В полицию не звонить!» — после чего бросил мне: «Тебе не поздоровится».
— Как твоя фамилия? — поинтересовался я, ткнув его в спину пистолетом.
— Съебни!
— Красивая фамилия. Это что-то скандинавское?
— Ты, считай, покойник!
— М-м... — Свободной рукой я нащупал его лицо и легонько шлепнул пальцами по сломанному носу.
— Господи боже, — произнесла застывшая от ужаса женщина слева от нас. Съебни охнул и пошатнулся, но удержался на ногах.
Мы достигли двойных дверей, и я остановил мистера Съебни, положив ему на плечо свободную руку и пихнув его под подбородок дулом пистолета. Затем я сунул руку ему в задний карман, вытащил оттуда бумажник и раскрыл его; на водительском удостоверении было проставлено: Джон Бирн. Бумажник я опустил в карман своего пальто.
— Джон Бирн, — шепнул я ему в ухо, — если за дверями нас кто-нибудь встретит, на лице твоем станет одной дыркой больше. Понял?
Со щек его на ворот белой рубашки капал пот вперемешку с кровью.
— Усек, — выдавил из себя он.
— Вот и хорошо. А теперь мы выходим, Джон.
Я оглянулся на оставшихся позади нас счастливцев. Никто из них не пошевелился. Я догадался, что здесь лишь у одного Мэнни имелся пистолет, который он держал в ящике стола.
— Кто выйдет за дверь вслед за нами, — сказал я немного сиплым голосом, — получит пулю в лоб. Ясно?
Ответом мне было несколько нервных кивков, после чего Джон Бирн толкнул двери — одну и другую.
Я вытолкнул его наружу, не выпуская из рук, и мы очутились на верхней площадке лестницы.
Площадка была пуста.
Я повернул Джона Бирна лицом к бальной зале:
— Закрой двери.
Он закрыл обе двери, после чего я опять развернул его, и мы начали спускаться по лестнице. Мало найдется мест, где было бы так же трудно спрятаться или увернуться от удара, как на ажурной лестнице. Силясь глотнуть, я шнырял глазами туда-сюда и опять туда-сюда, но во рту моем было сухо. В середине спуска я вдруг почувствовал, как напряглось тело Джона, и, рванув его к себе, ткнул в него дулом пистолета:
— Подумываешь, как бы сбросить меня с лестницы, а, Джон?
— Нет, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Нет.
— Хорошо, — заметил я. — Иначе было бы слишком уж глупо.
Он обмяк в моих руках, а я опять подтолкнул его, и мы благополучно спустились по оставшимся ступеням. Там, где мне на рукав пальто попадали капли его крови и пота, образовалось влажное и ржавое пятно.
— Ты испортил мне пальто, Джон.
Он покосился на мой рукав:
— Можно замыть.
— Но это кровь, Джон. Кровь на чисто шерстяной ткани!
— Ну, тогда в хорошую чистку отдать.
— Надо будет попробовать, — сказал я, — потому что если не сойдет, то у меня теперь есть твой бумажник. В том смысле, что я знаю адрес, где тебя отыскать. Вот и смекни, прикинь, что к чему.
Мы остановились возле двери, ведущей в вестибюль.
— Смекаешь, Джон?
— Угу.
— Там будет кто-нибудь за дверью?
— Не знаю. Может быть, копы.
— С копами у меня проблем не возникнет, — сказал я. — Ничего не имею против ареста прямо сейчас. Понял?
— Наверно.
— Тревожат меня не копы, а не поджидает ли меня на Бикон-стрит непосредственно за дверью компания чудовищ вроде Мэнни и не будет ли у них стволов больше, чем у меня.
— Ну а я тут при чем? — вызверился он. — Почем мне знать, кто там за дверью? А если кто и есть, все равно первую пулю схлопочу я.
Рукояткой пистолета я похлопал его по подбородку:
— И вторую тоже, Джон. Помни это.
— Кто ты такой, черт тебя возьми?
— Я пуганый-перепуганый малый с пятнадцатизарядной пушкой, вот кто я такой. А вот чем вы тут занимаетесь? Шаманите?
— Дело дохлое, — сказал он. — Можешь меня расстрелять, все равно ничего от меня не узнаешь!
— Дезире Стоун, — сказал я. — Ты с ней знаком, Джон?
— Хоть убей, ничего не скажу.
Притиснувшись к нему совсем близко, я взглянул на его профиль, на блуждающий в глазнице левый глаз.
— Где она? — спросил я.
— Не понимаю, о чем это ты.
У меня не было времени выспрашивать или выбивать из него ответ. Но в моем распоряжении был его бумажник, что могло бы обеспечить когда-нибудь в будущем наш с Джоном второй тур.
— Ну, будем надеяться, что мы еще покоптим небо и получим возможность поговорить, Джон, — сказал я, выталкивая его в вестибюль перед собой.
— Привет!
— Привет!
— Рады вас видеть!
При входе нас с Мэнни встретили четверо. И ей-богу, выглядели они счастливейшими из смертных. Три женщины и мужчина, лица сияют радостью, взор ясен и чист, тела так и пышут силой и здоровьем.
— Служащие? — спросил я.
— Кто? — вопросительно пробормотал Мэнни.
— Эти четверо, — повторил я, — служащие?
— И клиенты, — отвечал Мэнни.
— Иными словами, тут есть и те и другие?
— Да, — сказал Мэнни.
Не быстро, однако, соображает этот Мэнни!
— Они не производят впечатления чересчур удрученных.
— Мы ставим перед собой цель лечить, мистер Дуэн. А ваша оценка говорит в нашу пользу, не так ли?
Пройдя через вестибюль, мы поднялись по правому крылу ажурной лестницы, занимающей, казалось, чуть ли не весь этаж. Ступени лестницы были покрыты ковровой дорожкой, а посередине лестничной клетки с потолка свешивалась люстра размером с «кадиллак».
Немало скорбящих должно было вместить это заведение, чтобы оплатить подобную роскошь. Неудивительно, что все здесь так счастливы. Неплохая, видно, кормушка эта скорбь.
Поднявшись по лестнице, Мэнни толкнул одну за другой две тяжелые дубовые двери, и мы вступили на гладкий паркет зала чуть ли не в милю длиной. Похоже, здесь раньше устраивались балы. Потолок, простиравшийся над нами где-то на уровне второго этажа, был выкрашен в небесно-голубой цвет, по которому были разбросаны золоченые барельефы ангелов, летающих бок о бок с мифологическими персонажами. С ними соседствовали еще несколько люстр размером с «кадиллак». Стены были затянуты темно-красной парчой и шпалерами. Зал, где раньше, несомненно, плясали и сплетничали чопорные викторианцы, теперь был заставлен кушетками, козетками и креслами, среди которых виднелись два-три изысканной формы письменных стола.
— Помещение импозантное, — сказал я.
— Ваша правда, — ухмыльнулся Мэнни, в то время как несколько лучезарно улыбавшихся скорбящих проводили нас взглядом со своих кресел.
Я вынужден был себе признаться, что не в силах отличить консультантов от клиентов, но почему-то заподозрил, что и Мэнни не будет стараться меня просветить.
— Всем-всем, — сказал Мэнни, ведя меня по лабиринту между кресел и кушеток, — вот и Дефорест.
— Привет, Дефорест! — дружным хором откликнулось двадцать голосов.
— Дефореста коснулась тревога безвременья, — объявил Мэнни, ведя меня дальше, в глубь помещения, — всем нам так хорошо знакомая.
— Да! О да! — откликнулся хор, как это бывает на молениях, когда прихожане то и дело вторят священнику, подхватывая псалом.
Мэнни подвел меня к столу в глубине зала и сделал мне знак сесть в кресло напротив. Кресло было таким мягким, что мне показалось, будто я вот-вот утону в нем, но я все же ухитрился сесть в него, в результате чего Мэнни, севший через стол от меня на стул с жесткой спинкой, подрос еще на фут по сравнению со мной.
— Итак, Дефорест, — сказал Мэнни, вынимая из ящика пустой блокнот и кладя его на стол, — каким образом вам помочь?
— Не уверен, что у вас получится мне помочь.
Откинувшись на спинку стула, он широко развел руки и улыбнулся:
— Давайте попробуем.
Я пожал плечами:
— Возможно, эта идея вообще была не из удачных. Я просто проходил мимо, увидел вывеску. — Я снова пожал плечами:
— И вас словно что-то потянуло.
— Как вы сказали?
— Потянуло. — Он опять подался вперед, ко мне. — Вы чувствуете себя неприкаянным, так?
— Да, немного, — сказал я, опустив глаза вниз, к ботинкам.
— Возможно, немного, а возможно, и много. Это мы выясним. Но в целом — неприкаянным. И вы шли, неся внутри себя этот груз, ставший уже таким привычным, что вы его уже почти перестали замечать. И вы видите вывеску: «Утешение в скорби», и вас тянет туда, потому что именно этого вы и ждете. Утешения. Избавления от того, что гнетет вас, смущает. От одиночества. От чувства неприкаянности. — Он поднял брови. — Похоже на правду?
Я откашлялся, отвел глаза от его пристального взгляда, словно смущение мешало мне глядеть прямо на него.
— Возможно.
— Не «возможно», — сказал он, — а именно так. Вы страдаете, Дефорест. И мы сможем вам помочь.
— Правда? — произнес я, имитируя голосом легкое дрожание. — Сможете?
— Безусловно, если только, — он поднял вверх палец, — вы доверитесь нам.
— Доверие — штука нелегкая, — сказал я.
— Согласен. Но доверие — это тот фундамент, на котором строятся наши отношения, если мы хотим, чтобы они оказались плодотворными. Вы должны поверить мне. — Он похлопал себя по груди. — Я должен поверить вам. И только так между нами может возникнуть связь.
— Связь какого рода?
— Человеческая связь. — Мягкий голос его стал еще мягче. — Важнейшая из всех. Источник скорби, страданий, боли, Дефорест, — это отсутствие связи, близости между человеческими индивидуумами. Когда-то в прошлом вы доверились не тому человеку, совершили ошибку, и ваша вера в людей оказалась подорванной, можно даже сказать, рассыпалась в прах. Вас предали. Вам лгали. И вы предпочли никому больше не верить. В известной степени это вас, думаю, ограждает. Но одновременно это и изолирует вас от остального человечества. Вы — вне человеческих связей. Вы неприкаянны. И единственный путь вернуться вспять, на свое место, к человеческим связям, — это вновь поверить, довериться.
— И вы хотите, чтобы я доверился вам?
Он кивнул:
— Ну надо же когда-нибудь попробовать.
— А почему довериться именно вам?
— Ну, знаете ли, я заслужу ваше доверие, даю вам слово. Но процесс этот обоюдный, Дефорест, как улица с двусторонним движением.
Я прищурился.
— И мне необходимо вам доверять, — продолжал он.
— Как же мне доказать, что я достоин вашего доверия, Мэнни?
Он скрестил руки на животе.
— Для начала объясните мне, зачем у вас при себе пистолет.
Ловко. Пистолет был у меня в кобуре, крепившейся к поясу сзади. Под черное пальто я надел костюм свободного европейского покроя — непременную часть моей служебной экипировки — и был уверен, что одежда полностью маскировала пистолет. Нет, ловкий парень этот Мэнни.
— Из страха, — сказал я, изображая робость.
— А-а, понятно. — Подавшись вперед, он начертал на линованном листке слово «страх». На полях над ним он надписал «Дефорест Дуэн».
Лицо его оставалось непроницаемым, без всякого выражения.
— Какие-нибудь особые страхи?
— Нет, — сказал я. — Просто ощущение, что мир — это очень опасное место, и иногда накатывает чувство потерянности.
Он кивнул:
— Разумеется. Сейчас это распространенная беда. Люди нередко ощущают, что в нашем огромном современном мире даже мелочи ускользают от них и им неподвластны. Они чувствуют себя маленькими, одинокими, боятся затеряться где-то в ненасытной утробе технократии, в индустриализированном обществе, которое протянуло свои щупальца так далеко, что уже и само не способно сдерживать самые дурные из своих порывов.
— Похоже, так и есть, — сказал я.
— Как вы говорили, это чувство «фен-де-сьекль» весьма типичное для конца эпохи.
— Да.
В его присутствии я ничего не говорил о «фен-де-сьекле».
Из чего следовало, что административные помещения их прослушиваются.
Я постарался не выдать выражением лица сделанного мною открытия, но, должно быть, у меня это плохо получилось, потому что Мэнни помрачнел, и между нами внезапно прокатилась обжигающая волна понимания.
Раньше мы планировали, что до того, как заработает система сигнализации, Энджи успеет проникнуть внутрь. Она включит систему, но уже на выходе, и прежде чем кто-нибудь успеет появиться, от нее и духу не останется. Но все это было в теории, на практике же ни она, ни я не учли возможности внутреннего прослушивания.
Мэнни глядел на меня в упор, изогнув темные брови, надув губы и касаясь ими сложенных домиком ладоней. Больше он не выглядел ни добрым великаном, ни консультантом по вопросам скорби, а выглядел он злобным сукиным сыном, от которого лучше держаться подальше.
— Кто вы, мистер Дуэн? Кто вы на самом деле, а?
— Служащий в сфере рекламы. Испытываю глубокий страх перед современной цивилизацией.
Он опустил руки, отведя их от лица, и стал их разглядывать.
— И все же, — сказал он, — руки у вас загрубелые, костяшки некоторых пальцев разбиты. Что же до вашего лица...
— Моего лица? — Я почувствовал, как комната за моей спиной притихла.
— Да, вашего лица. При соответствующем освещении под бородой у вас проглядывают шрамы. Похоже на следы от ножа, мистер Дуэн. А возможно, и от опасной бритвы, не так ли?
А вы кто, Мэнни? — сказал я. — Не выглядите вы что-то консультантом по вопросам скорби.
— Ну, не обо мне речь. — Он еще раз поглядел через мое плечо, и тут на его столе зазвонил телефон. Он с улыбкой поднял трубку. — Да? — Левая бровь его, изогнувшись, поползла вверх, когда он слушал голос в трубке, а взгляд его скрестился с моим. — Разумно, — сказал он в трубку. — Возможно, он работает не один. Сколько бы ни было их там в офисе, задайте им жару. Пусть прочувствуют.
Мэнни опустил трубку и полез в ящик стола, я же, упершись в стол ногой и толкнув его так сильно, что кресло мое упало, накренил стол, саданув им прямо в грудь Мэнни.
Парень позади меня, перемигнувшись с Мэнни, кинулся ко мне справа, и я почувствовал его приближение прежде, чем увидел его. Я метнулся вправо, выставив локоть, и треснул его промеж глаз с такой силой, что плечевая кость моя заныла, а пальцы онемели.
Мэнни выпрямил стол и поднялся. Я же, обойдя стол, приставил пистолет к его уху.
Надо отдать ему должное: для человека, в голову которого упирается автоматическое оружие, Мэнни держался хладнокровно. Страха он не выказывал. Казалось, через все это он уже проходил, и не раз. Лицо его выражало лишь досаду.
— Хотите меня небось в заложники взять? — хохотнул он. — Для этого я малость великоват, тащить тяжело. Вы это учитываете?
— Учитываю.
И рукояткой пистолета я треснул ему в висок.
Некоторым этого было бы достаточно. Они бы как подкошенные, тяжело дыша, повалились на пол, как это изображают в кино. Некоторые, но не Мэнни, да от него я подобного и не ожидал.
Когда дернувшаяся от удара в висок голова Мэнни вернулась на прежнее место, я ударил его еще раз — в основание шеи, где она соприкасается с ключицей, и еще опять в висок. Последний выпад оказался очень кстати, потому что в этот миг он как раз поднял свои ручищи, изготовившись отшвырнуть меня к противоположной стене, как отшвырнул бы подушку, и сделал бы это, если б от моего удара глаза его не оказались на затылке. Он упал на свой перевернутый стул, а оттуда грохнулся на пол с шумом, превосходящим тот, с каким падает сброшенный с высоты рояль.
Резко повернувшись назад, я ткнул пистолетом в парня, схватившего меня за локоть. Парень был жилист, как бегун-легкоатлет, а его аккуратно подстриженные черные волосы по бокам головы хорошо оттеняла маленькая лысина на макушке. Он поднялся с пола, стирая ладонями кровь с лица.
— Ну, ты, — сказал я. — Жопа!
Он уставился на меня.
— Давай-ка руки на голову и шагом марш впереди меня!
Он заморгал.
Я выставил руку с пистолетом и прицелился в него:
— Выполняй.
Сцепив пальцы на макушке, он пошел, подгоняемый пистолетом, упиравшимся ему между лопаток. Толпа сияющих счастьем людей расступалась волнами при нашем приближении, и вид у них теперь был и не счастливый, и не сияющий. Вид у них был злобный — так злятся осы, если гнездо их разворошить.
Где-то посередине бальной залы я углядел парня, который стоял за столом с телефонной трубкой в руках. Я взвел курок и прицелился в него. Он уронил трубку.
— Повесь трубку, — приказал я.
Он повиновался, причем рука его тряслась.
— Отступи от стола.
Он сделал и это.
Шедший впереди меня парень с разбитым в кровь лицом выкрикнул, обращаясь ко всем присутствующим: «В полицию не звонить!» — после чего бросил мне: «Тебе не поздоровится».
— Как твоя фамилия? — поинтересовался я, ткнув его в спину пистолетом.
— Съебни!
— Красивая фамилия. Это что-то скандинавское?
— Ты, считай, покойник!
— М-м... — Свободной рукой я нащупал его лицо и легонько шлепнул пальцами по сломанному носу.
— Господи боже, — произнесла застывшая от ужаса женщина слева от нас. Съебни охнул и пошатнулся, но удержался на ногах.
Мы достигли двойных дверей, и я остановил мистера Съебни, положив ему на плечо свободную руку и пихнув его под подбородок дулом пистолета. Затем я сунул руку ему в задний карман, вытащил оттуда бумажник и раскрыл его; на водительском удостоверении было проставлено: Джон Бирн. Бумажник я опустил в карман своего пальто.
— Джон Бирн, — шепнул я ему в ухо, — если за дверями нас кто-нибудь встретит, на лице твоем станет одной дыркой больше. Понял?
Со щек его на ворот белой рубашки капал пот вперемешку с кровью.
— Усек, — выдавил из себя он.
— Вот и хорошо. А теперь мы выходим, Джон.
Я оглянулся на оставшихся позади нас счастливцев. Никто из них не пошевелился. Я догадался, что здесь лишь у одного Мэнни имелся пистолет, который он держал в ящике стола.
— Кто выйдет за дверь вслед за нами, — сказал я немного сиплым голосом, — получит пулю в лоб. Ясно?
Ответом мне было несколько нервных кивков, после чего Джон Бирн толкнул двери — одну и другую.
Я вытолкнул его наружу, не выпуская из рук, и мы очутились на верхней площадке лестницы.
Площадка была пуста.
Я повернул Джона Бирна лицом к бальной зале:
— Закрой двери.
Он закрыл обе двери, после чего я опять развернул его, и мы начали спускаться по лестнице. Мало найдется мест, где было бы так же трудно спрятаться или увернуться от удара, как на ажурной лестнице. Силясь глотнуть, я шнырял глазами туда-сюда и опять туда-сюда, но во рту моем было сухо. В середине спуска я вдруг почувствовал, как напряглось тело Джона, и, рванув его к себе, ткнул в него дулом пистолета:
— Подумываешь, как бы сбросить меня с лестницы, а, Джон?
— Нет, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Нет.
— Хорошо, — заметил я. — Иначе было бы слишком уж глупо.
Он обмяк в моих руках, а я опять подтолкнул его, и мы благополучно спустились по оставшимся ступеням. Там, где мне на рукав пальто попадали капли его крови и пота, образовалось влажное и ржавое пятно.
— Ты испортил мне пальто, Джон.
Он покосился на мой рукав:
— Можно замыть.
— Но это кровь, Джон. Кровь на чисто шерстяной ткани!
— Ну, тогда в хорошую чистку отдать.
— Надо будет попробовать, — сказал я, — потому что если не сойдет, то у меня теперь есть твой бумажник. В том смысле, что я знаю адрес, где тебя отыскать. Вот и смекни, прикинь, что к чему.
Мы остановились возле двери, ведущей в вестибюль.
— Смекаешь, Джон?
— Угу.
— Там будет кто-нибудь за дверью?
— Не знаю. Может быть, копы.
— С копами у меня проблем не возникнет, — сказал я. — Ничего не имею против ареста прямо сейчас. Понял?
— Наверно.
— Тревожат меня не копы, а не поджидает ли меня на Бикон-стрит непосредственно за дверью компания чудовищ вроде Мэнни и не будет ли у них стволов больше, чем у меня.
— Ну а я тут при чем? — вызверился он. — Почем мне знать, кто там за дверью? А если кто и есть, все равно первую пулю схлопочу я.
Рукояткой пистолета я похлопал его по подбородку:
— И вторую тоже, Джон. Помни это.
— Кто ты такой, черт тебя возьми?
— Я пуганый-перепуганый малый с пятнадцатизарядной пушкой, вот кто я такой. А вот чем вы тут занимаетесь? Шаманите?
— Дело дохлое, — сказал он. — Можешь меня расстрелять, все равно ничего от меня не узнаешь!
— Дезире Стоун, — сказал я. — Ты с ней знаком, Джон?
— Хоть убей, ничего не скажу.
Притиснувшись к нему совсем близко, я взглянул на его профиль, на блуждающий в глазнице левый глаз.
— Где она? — спросил я.
— Не понимаю, о чем это ты.
У меня не было времени выспрашивать или выбивать из него ответ. Но в моем распоряжении был его бумажник, что могло бы обеспечить когда-нибудь в будущем наш с Джоном второй тур.
— Ну, будем надеяться, что мы еще покоптим небо и получим возможность поговорить, Джон, — сказал я, выталкивая его в вестибюль перед собой.
7
Дверь парадного входа «Утешения в скорби, инкорпорейтед» была из черного дерева и не имела в центре даже крошечного глазка. Справа от двери шла кирпичная стена, слева располагалась стеклянная панель — два небольших зеленых прямоугольника. Стекло было толстым и запотело от соприкосновения холода и ветра снаружи с теплом внутри. Толчком бросив Джона Бирна на колени перед стеклянной панелью, я протер ее рукавом. Помогло не слишком — казалось, что, сидя в сауне, глядишь через слоев десять полиэтилена. Бикон-стрит простиралась передо мной как на полотне импрессиониста — туманные силуэты двигались в жидкой, текучей мгле, а белые уличные огни и желтые газовые фонари придавали освещению оттенок еще более зловещий, как на передержанном снимке. Через улицу виднелись купы деревьев Паблик-Гарден. Неясные, нечеткие, они сливались в туманные облака, и было трудно понять, действительно ли я вижу что-то или мне это только кажется, но среди деревьев мелькали какие-то синеватые огоньки. Сказать, что происходит снаружи, не представлялось возможным, но и оставаться дольше внутри я не мог — доносившиеся из бальной залы голоса стали громче, в любую минуту кто-нибудь мог рискнуть открыть дверь на лестницу.
Теперь, после часа пик, Бикон-стрит должна была бурлить оживлением. Даже если снаружи вооруженные до зубов клоны Мэнни выстроились в ряд, поджидая меня, они вряд ли станут стрелять в присутствии стольких свидетелей. Но вообще кто их знает, — может быть, они мусульмане-шииты и застрелить иноверца для них — кратчайший путь к Аллаху.
— К черту! — произнес я, рывком поднимая Джона с колен. — Пошли!
— Пошел на хер! — сказал он.
Я сделал несколько глубоких вдохов сквозь стиснутые зубы.
— Открой дверь, Джон.
На секунду его рука зависла над дверной ручкой, потом он опустил руку и вытер ее о штанину.
— Сними вторую руку с головы, Джон. Только без глупостей.
Он сделал, как я сказал, и опять обратил взгляд на дверную ручку.
Наверху на пол упало что-то тяжелое.
— Итак, в любое время, когда ты будешь к этому готов, Джон.
— Угу.
— Например, сегодня вечером, — сказал я.
— Угу. — И он опять вытер руку о штанину.
Я со вздохом протянул руку из-за его спины и сам распахнул дверь, а очутившись с ним на крыльце, ткнул его пистолетом в зад.
И тут мы оказались лицом к лицу с полицейским.
Полицейский, пробегая мимо по улице, краем глаза уловил на крыльце некое движение. Остановившись, он обернулся и увидел нас наверху. Когда разглядел окровавленное лицо Джона, правая рука его сама потянулась к бедру и нащупала пистолет.
Дальше по улице на углу Арлингтон-стрит к офисам «Утешения» было подогнано несколько патрульных машин, их белые и голубые фары просвечивали сквозь деревья Гарденс, бросая отсвет на красные кирпичные здания около бара «Привет».
Коп кинул взгляд на улицу, затем опять перевел его на нас. Он был коренаст, рыжеволос, со вздернутым носом и тяжелым взглядом профессионального полицейского или профессионального бандита из местных. Такого некоторые посчитали бы увальнем, потому что движения его были неторопливы, но очень скоро он раскрыл бы им глаза, показав, насколько они ошибались, и открытие это было бы не из приятных.
— Вы, двое, что-нибудь не так, джентльмены?
Воспользовавшись тем, что Джон загораживал меня от копа, я быстрым движением сунул пистолет на его место на поясе и одернул пиджак, прикрыв его.
— Да нет, ничего, офицер. Просто хочу доставить приятеля в больницу.
— Ага, похоже, приспело, — сказал полицейский, приближаясь к нам еще на шаг. — Что у вас с лицом, сэр?
— С лестницы упал, — соврал Джон.
Интересный поворот, Джон. Ведь, чтобы избавиться от меня, достаточно было бы просто ответить правду. Но ты не сделал этого.
— И проехались лицом?
Джон хмыкнул, я же застегнул пальто, прикрыв им пиджак.
— Да, вот неудачно так получилось... — сказал он.
— Не могли бы вы выглянуть из-за спины приятеля, сэр?
— Вы это мне?
Полицейский кивнул.
Я сделал шаг вправо от Джона.
— Не будете ли так любезны спуститься на тротуар, вы оба?
— Ну конечно, — дружно ответили мы.
Полицейского звали офицер Ларжант — фамилию я разглядел на его бирке, когда мы приблизились к нему. В один прекрасный день он станет сержантом. Сержант Ларжант. Интуиция подсказывала мне, что сделает он это с легкостью. Я готов был биться об заклад, что и все прочее он сделает с легкостью.
Подняв висевший у него на бедре фонарик, он посветил им на дверь «Утешения», прочел золотую табличку.
— Джентльмены работают здесь?
— Я работаю, — ответил Джон.
— Ну а вы, сэр? — Ларжант повернулся в мою сторону, и свет фонарика, направленный мне в глаза, болезненно ослепил их.
— Я старый приятель Джона, — сказал я.
— Так это вы Джон? — Свет фонарика переметнулся к глазам Джона.
— Да, офицер.
— Джон... а дальше?
— Бирн.
Ларжант кивнул.
— Со мной вот неприятность случилась, офицер. Мы собирались на пункт «Скорой помощи», чтобы они посмотрели, что у меня с лицом.
Ларжант опять кивнул и опустил взгляд на свои башмаки. Воспользовавшись моментом, я вытащил из кармана пальто бумажник Джона.
— Не покажете ли документы, джентльмены?
— Документы? — переспросил Джон.
— Видите ли, офицер, — сказал я, — у приятеля моего, возможно, сотрясение мозга. — И я положил руку на плечо Джона, словно помогая ему сохранять равновесие.
— Я хотел бы видеть документы, — повторил Ларжант, улыбкой подчеркивая жесткость тона. — И отступите в сторону от вашего приятеля. Пожалуйста, сэр.
Я впихнул бумажник за пояс Джона и, убрав с плеча его руку, стал рыться в карманах. Стоявший со мной Джон тихонько рассмеялся.
Он протянул бумажник Ларжанту, послав мне улыбку.
— Прошу вас, офицер.
Ларжант раскрыл бумажник на глазах начавшей собираться толпы. С самого начала люди кучковались вокруг нас по периметру, но сейчас происходящее стало интереснее, и толпа начала сжиматься в кольцо. В толпе были уже знакомые нам «вестники»; широко раскрытыми глазами наблюдали они этот вопиющий пример деградации и упадка нашего клонящегося к закату двадцатого века, пример, разыгрывающийся непосредственно перед ними. Двоих схватили прямо на Бикон-стрит — очередной знак близящегося Апокалипсиса!
Кроме них в толпе были клерки, а также люди, прогуливавшие собачек или пившие кофе метрах в пятидесяти от нас в кафе «Звездное». Кое-кто пожертвовал даже своим местом в очереди, вечно выстраивающейся возле бара «Привет», очевидно рассудив, что пива они выпьют не сейчас, так позже, а подобное зрелище пропустить нельзя.
А еще там были люди, чей вид мне крайне не понравился — хорошо одетые мужчины, в наглухо застегнутых и плотно облегающих талию пальто, взгляды их впивались в меня, как булавки. Горошины, выпрыгнувшие из того же стручка, что и Мэнни. Они замыкали толпу, расположившись так, чтобы окружить меня, в какую бы сторону я ни направился — на Арлингтон, к Чарльз-стрит или же через Паблик-Гарден. Хмурые, нехорошего вида люди.
Ларжант отдал Джону бумажник, и тот положил его в передний карман брюк, опять слабо улыбнувшись мне.
— Ваша очередь, сэр.
Я вручил ему свой бумажник, он раскрыл его и стал светить на него фонариком. Вытянув шею, Джон пытался незаметно заглянуть туда, но Ларжант слишком быстро захлопнул бумажник.
— Все в порядке, мистер Кензи, — произнес Ларжант, и часть моих внутренних органов, вздрогнув, ухнула куда-то вниз. Он передал мне в руки бумажник с улыбкой, широкой, как Род-Айленд, прошептал сам себе: «Кензи» — и кивнул в полном удовлетворении.
Я готов был расплакаться.
Потом я бросил взгляд на Бикон-стрит и увидел хоть что-то отрадное за последние пять минут: вдоль Паблик-Гарден не спеша ехала Энджи в нашей коричневой «краун Виктория». В салоне машины было темно, но я различал, как вспыхивал кончик ее сигареты всякий раз, как она подносила ее ко рту.
— Мистер Кензи, — ласково сказал голос.
Это был Ларжант, глядевший на меня снизу вверх, как смотрят щенки, и я внезапно ощутил ужас, так как ясно понял, куда он клонит.
— Я только хотел пожать вам руку, сэр.
— Нет, нет, — запротестовал я, криво улыбаясь.
— Давай, действуй, — злорадно проговорил Джон. — Пожми руку джентльмену!
— Ну, пожалуйста, сэр... Для меня это такая честь пожать руку человеку, обезвредившему этих подонков Арухо и Глинна!
Джон Бирн поднял брови и поглядел на меня.
Я пожал руку сержанту Ларжанту, хотя единственным моим желанием было треснуть по башке этого кретина.
— Очень приятно, — выдавил я.
Ларжант улыбался, кивал и трепетал от волнения.
— Знаете, кто это? — вопросил он толпу.
— Нет, скажите же!
Я повернул голову и увидел стоявшего надо мной на лесенке Мэнни, улыбавшегося даже шире, чем улыбался Джон.
— Это, — сказал Ларжант, — Патрик Кензи, частный детектив, который помог поймать серийного убийцу Джерри Глинна и его сообщника. Герой, спасший женщину с ребенком в Дорчестере в ноябре. Помните?
Кое-кто зааплодировал.
Но громче всех аплодировали Мэнни и Джон Бирн.
Мне стоило труда не схватиться за голову и не зарыдать в голос.
— Вот моя визитка. — Ларжант сунул мне в руку визитную карточку. — В любое время, если, знаете, вам понадобится где-нибудь помаячить или вообще любая помощь в расследовании, вам стоит только поднять трубочку, мистер Кензи!
Любая помощь в расследовании. Понятно. Большое спасибо.
Толпа, благоразумно уверившись, что стрельбы не будет, начала редеть. Расходились все, кроме мужчин с каменными лицами и в наглухо застегнутых пальто — они лишь расступились, освобождая путь зевакам, но продолжали не спускать с меня глаз.
Мэнни сошел с лесенки на тротуар и, встав подле меня, наклонился к моему уху.
— Привет, — сказал он.
— Ну, думаю, вам пора проводить вашего приятеля к врачу, а мне — вон туда, на угол. — Ларжсант махнул рукой в направлении Арлингтон-стрит и похлопал меня по плечу. — Очень рад был познакомиться с вами, мистер Кензи.
— Да-да, я тоже, — сказал я, а Мэнни еще на шаг приблизился ко мне.
— Ну, доброго вам вечера! — И Ларжант ступил на мостовую, уже начав переходить Бикон-стрит.
Рука Мэнни тоже опустилась на мое плечо.
— Очень рад был познакомиться с вами, мистер Кензи!
— Офицер Ларжант! — позвал я, и Мэнни отпустил руку.
Ларжант обернулся ко мне лицом.
— Подождите-ка. — Я направился к обочине, и мгновенно путь мне преградили два обмылка. Затем один из них, глянув мне за спину, поморщился, после чего они нехотя расступились, и, пройдя между ними, я очутился на мостовой.
— Да, мистер Кензи? — Ларжант, казалось, смутился.
— Я подумал, не пройтись ли с вами — посмотреть, не работает ли там кто-нибудь из моих старых дружков. — Я указал подбородком на угол Арлингтон-стрит.
— А как же ваш приятель, мистер Кензи?
Я оглянулся на Мэнни и Джона. Те даже голову к плечу наклонили в ожидании моего ответа.
— Мэнни, — сказал я, — ты ведь не передумал отвезти его в больницу?
— Я... — начал было Мэнни.
— Полагаю, ты прав, на машине это будет куда быстрее, чем пешком.
— О! — воскликнул Ларжант. — Так у него машина!
— И к тому же превосходная, — сказал я. — Правда, Мэнни?
— Да, в отличном состоянии, — с кривой ухмылкой проговорил Мэнни.
— Что ж... — сказал Ларжант.
— Что ж... — повторил я. — Тебе, Мэнни, лучше поторопиться. Счастливо, Джон! — Я помахал ему.
— Знаете, мистер Кензи, я хотел бы порасспросить вас о Джерри Глинне. Как вы...
Из-за наших спин к нам мягко подъехала «краун Виктория».
— О, меня подвезут! — воскликнул я.
Ларжант, оглянувшись, разглядывал машину.
— Послушайте, офицер Ларжант, — сказал я, — позвоните мне как-нибудь, ладно? Буду рад. Ну, бывайте! Всего наилучшего! — Я распахнул переднюю дверцу рядом с шофером. — Удачи в делах, старайтесь! Надеюсь, все у вас получится. Пока!
И, скользнув внутрь, я захлопнул дверцу.
— Гони, — сказал я.
— Нахал! — огрызнулась Энджи.
Рванув от Ларжанта, Мэнни, Джона и Горошин из того же стручка, мы свернули влево на Арлингтон, промчались мимо трех патрульных машин, припаркованных возле фасада административного корпуса «Утешения», их зажженные фары льдисто поблескивали, отражаясь в оконных стеклах.
Отъехав на порядочное расстояние и убедившись, что за нами никто не гонится, Энджи завернула за бар в Сауси.
— Итак, милый мой, — сказала она, поворачиваясь ко мне, — как прошел день?
— Ну...
— Спроси и меня, как прошел день, — сказала она. — Ну же! Спроси!
— Ладно, — покорился я. — А у тебя как прошел день, лапочка!
— Знаешь, милый, они примчались буквально через пять минут.
— Кто примчался? Полиция?
— "Полиция"! — фыркнула она. — Нет. Вся эта гнусь. Те, что окружали тебя и копа и того парня с разбитым лицом.
— А-а... — протянул я. — Эти...
— Ей-богу, Патрик, я здорово струхнула. Только я успела ухватить пару-другую компьютерных дискет, как вдруг — бах-та-ра-рах! — распахиваются все двери, кто-то кидается ко мне... словом, коллега, приятного мало было, смею тебя уверить!
Теперь, после часа пик, Бикон-стрит должна была бурлить оживлением. Даже если снаружи вооруженные до зубов клоны Мэнни выстроились в ряд, поджидая меня, они вряд ли станут стрелять в присутствии стольких свидетелей. Но вообще кто их знает, — может быть, они мусульмане-шииты и застрелить иноверца для них — кратчайший путь к Аллаху.
— К черту! — произнес я, рывком поднимая Джона с колен. — Пошли!
— Пошел на хер! — сказал он.
Я сделал несколько глубоких вдохов сквозь стиснутые зубы.
— Открой дверь, Джон.
На секунду его рука зависла над дверной ручкой, потом он опустил руку и вытер ее о штанину.
— Сними вторую руку с головы, Джон. Только без глупостей.
Он сделал, как я сказал, и опять обратил взгляд на дверную ручку.
Наверху на пол упало что-то тяжелое.
— Итак, в любое время, когда ты будешь к этому готов, Джон.
— Угу.
— Например, сегодня вечером, — сказал я.
— Угу. — И он опять вытер руку о штанину.
Я со вздохом протянул руку из-за его спины и сам распахнул дверь, а очутившись с ним на крыльце, ткнул его пистолетом в зад.
И тут мы оказались лицом к лицу с полицейским.
Полицейский, пробегая мимо по улице, краем глаза уловил на крыльце некое движение. Остановившись, он обернулся и увидел нас наверху. Когда разглядел окровавленное лицо Джона, правая рука его сама потянулась к бедру и нащупала пистолет.
Дальше по улице на углу Арлингтон-стрит к офисам «Утешения» было подогнано несколько патрульных машин, их белые и голубые фары просвечивали сквозь деревья Гарденс, бросая отсвет на красные кирпичные здания около бара «Привет».
Коп кинул взгляд на улицу, затем опять перевел его на нас. Он был коренаст, рыжеволос, со вздернутым носом и тяжелым взглядом профессионального полицейского или профессионального бандита из местных. Такого некоторые посчитали бы увальнем, потому что движения его были неторопливы, но очень скоро он раскрыл бы им глаза, показав, насколько они ошибались, и открытие это было бы не из приятных.
— Вы, двое, что-нибудь не так, джентльмены?
Воспользовавшись тем, что Джон загораживал меня от копа, я быстрым движением сунул пистолет на его место на поясе и одернул пиджак, прикрыв его.
— Да нет, ничего, офицер. Просто хочу доставить приятеля в больницу.
— Ага, похоже, приспело, — сказал полицейский, приближаясь к нам еще на шаг. — Что у вас с лицом, сэр?
— С лестницы упал, — соврал Джон.
Интересный поворот, Джон. Ведь, чтобы избавиться от меня, достаточно было бы просто ответить правду. Но ты не сделал этого.
— И проехались лицом?
Джон хмыкнул, я же застегнул пальто, прикрыв им пиджак.
— Да, вот неудачно так получилось... — сказал он.
— Не могли бы вы выглянуть из-за спины приятеля, сэр?
— Вы это мне?
Полицейский кивнул.
Я сделал шаг вправо от Джона.
— Не будете ли так любезны спуститься на тротуар, вы оба?
— Ну конечно, — дружно ответили мы.
Полицейского звали офицер Ларжант — фамилию я разглядел на его бирке, когда мы приблизились к нему. В один прекрасный день он станет сержантом. Сержант Ларжант. Интуиция подсказывала мне, что сделает он это с легкостью. Я готов был биться об заклад, что и все прочее он сделает с легкостью.
Подняв висевший у него на бедре фонарик, он посветил им на дверь «Утешения», прочел золотую табличку.
— Джентльмены работают здесь?
— Я работаю, — ответил Джон.
— Ну а вы, сэр? — Ларжант повернулся в мою сторону, и свет фонарика, направленный мне в глаза, болезненно ослепил их.
— Я старый приятель Джона, — сказал я.
— Так это вы Джон? — Свет фонарика переметнулся к глазам Джона.
— Да, офицер.
— Джон... а дальше?
— Бирн.
Ларжант кивнул.
— Со мной вот неприятность случилась, офицер. Мы собирались на пункт «Скорой помощи», чтобы они посмотрели, что у меня с лицом.
Ларжант опять кивнул и опустил взгляд на свои башмаки. Воспользовавшись моментом, я вытащил из кармана пальто бумажник Джона.
— Не покажете ли документы, джентльмены?
— Документы? — переспросил Джон.
— Видите ли, офицер, — сказал я, — у приятеля моего, возможно, сотрясение мозга. — И я положил руку на плечо Джона, словно помогая ему сохранять равновесие.
— Я хотел бы видеть документы, — повторил Ларжант, улыбкой подчеркивая жесткость тона. — И отступите в сторону от вашего приятеля. Пожалуйста, сэр.
Я впихнул бумажник за пояс Джона и, убрав с плеча его руку, стал рыться в карманах. Стоявший со мной Джон тихонько рассмеялся.
Он протянул бумажник Ларжанту, послав мне улыбку.
— Прошу вас, офицер.
Ларжант раскрыл бумажник на глазах начавшей собираться толпы. С самого начала люди кучковались вокруг нас по периметру, но сейчас происходящее стало интереснее, и толпа начала сжиматься в кольцо. В толпе были уже знакомые нам «вестники»; широко раскрытыми глазами наблюдали они этот вопиющий пример деградации и упадка нашего клонящегося к закату двадцатого века, пример, разыгрывающийся непосредственно перед ними. Двоих схватили прямо на Бикон-стрит — очередной знак близящегося Апокалипсиса!
Кроме них в толпе были клерки, а также люди, прогуливавшие собачек или пившие кофе метрах в пятидесяти от нас в кафе «Звездное». Кое-кто пожертвовал даже своим местом в очереди, вечно выстраивающейся возле бара «Привет», очевидно рассудив, что пива они выпьют не сейчас, так позже, а подобное зрелище пропустить нельзя.
А еще там были люди, чей вид мне крайне не понравился — хорошо одетые мужчины, в наглухо застегнутых и плотно облегающих талию пальто, взгляды их впивались в меня, как булавки. Горошины, выпрыгнувшие из того же стручка, что и Мэнни. Они замыкали толпу, расположившись так, чтобы окружить меня, в какую бы сторону я ни направился — на Арлингтон, к Чарльз-стрит или же через Паблик-Гарден. Хмурые, нехорошего вида люди.
Ларжант отдал Джону бумажник, и тот положил его в передний карман брюк, опять слабо улыбнувшись мне.
— Ваша очередь, сэр.
Я вручил ему свой бумажник, он раскрыл его и стал светить на него фонариком. Вытянув шею, Джон пытался незаметно заглянуть туда, но Ларжант слишком быстро захлопнул бумажник.
— Все в порядке, мистер Кензи, — произнес Ларжант, и часть моих внутренних органов, вздрогнув, ухнула куда-то вниз. Он передал мне в руки бумажник с улыбкой, широкой, как Род-Айленд, прошептал сам себе: «Кензи» — и кивнул в полном удовлетворении.
Я готов был расплакаться.
Потом я бросил взгляд на Бикон-стрит и увидел хоть что-то отрадное за последние пять минут: вдоль Паблик-Гарден не спеша ехала Энджи в нашей коричневой «краун Виктория». В салоне машины было темно, но я различал, как вспыхивал кончик ее сигареты всякий раз, как она подносила ее ко рту.
— Мистер Кензи, — ласково сказал голос.
Это был Ларжант, глядевший на меня снизу вверх, как смотрят щенки, и я внезапно ощутил ужас, так как ясно понял, куда он клонит.
— Я только хотел пожать вам руку, сэр.
— Нет, нет, — запротестовал я, криво улыбаясь.
— Давай, действуй, — злорадно проговорил Джон. — Пожми руку джентльмену!
— Ну, пожалуйста, сэр... Для меня это такая честь пожать руку человеку, обезвредившему этих подонков Арухо и Глинна!
Джон Бирн поднял брови и поглядел на меня.
Я пожал руку сержанту Ларжанту, хотя единственным моим желанием было треснуть по башке этого кретина.
— Очень приятно, — выдавил я.
Ларжант улыбался, кивал и трепетал от волнения.
— Знаете, кто это? — вопросил он толпу.
— Нет, скажите же!
Я повернул голову и увидел стоявшего надо мной на лесенке Мэнни, улыбавшегося даже шире, чем улыбался Джон.
— Это, — сказал Ларжант, — Патрик Кензи, частный детектив, который помог поймать серийного убийцу Джерри Глинна и его сообщника. Герой, спасший женщину с ребенком в Дорчестере в ноябре. Помните?
Кое-кто зааплодировал.
Но громче всех аплодировали Мэнни и Джон Бирн.
Мне стоило труда не схватиться за голову и не зарыдать в голос.
— Вот моя визитка. — Ларжант сунул мне в руку визитную карточку. — В любое время, если, знаете, вам понадобится где-нибудь помаячить или вообще любая помощь в расследовании, вам стоит только поднять трубочку, мистер Кензи!
Любая помощь в расследовании. Понятно. Большое спасибо.
Толпа, благоразумно уверившись, что стрельбы не будет, начала редеть. Расходились все, кроме мужчин с каменными лицами и в наглухо застегнутых пальто — они лишь расступились, освобождая путь зевакам, но продолжали не спускать с меня глаз.
Мэнни сошел с лесенки на тротуар и, встав подле меня, наклонился к моему уху.
— Привет, — сказал он.
— Ну, думаю, вам пора проводить вашего приятеля к врачу, а мне — вон туда, на угол. — Ларжсант махнул рукой в направлении Арлингтон-стрит и похлопал меня по плечу. — Очень рад был познакомиться с вами, мистер Кензи.
— Да-да, я тоже, — сказал я, а Мэнни еще на шаг приблизился ко мне.
— Ну, доброго вам вечера! — И Ларжант ступил на мостовую, уже начав переходить Бикон-стрит.
Рука Мэнни тоже опустилась на мое плечо.
— Очень рад был познакомиться с вами, мистер Кензи!
— Офицер Ларжант! — позвал я, и Мэнни отпустил руку.
Ларжант обернулся ко мне лицом.
— Подождите-ка. — Я направился к обочине, и мгновенно путь мне преградили два обмылка. Затем один из них, глянув мне за спину, поморщился, после чего они нехотя расступились, и, пройдя между ними, я очутился на мостовой.
— Да, мистер Кензи? — Ларжант, казалось, смутился.
— Я подумал, не пройтись ли с вами — посмотреть, не работает ли там кто-нибудь из моих старых дружков. — Я указал подбородком на угол Арлингтон-стрит.
— А как же ваш приятель, мистер Кензи?
Я оглянулся на Мэнни и Джона. Те даже голову к плечу наклонили в ожидании моего ответа.
— Мэнни, — сказал я, — ты ведь не передумал отвезти его в больницу?
— Я... — начал было Мэнни.
— Полагаю, ты прав, на машине это будет куда быстрее, чем пешком.
— О! — воскликнул Ларжант. — Так у него машина!
— И к тому же превосходная, — сказал я. — Правда, Мэнни?
— Да, в отличном состоянии, — с кривой ухмылкой проговорил Мэнни.
— Что ж... — сказал Ларжант.
— Что ж... — повторил я. — Тебе, Мэнни, лучше поторопиться. Счастливо, Джон! — Я помахал ему.
— Знаете, мистер Кензи, я хотел бы порасспросить вас о Джерри Глинне. Как вы...
Из-за наших спин к нам мягко подъехала «краун Виктория».
— О, меня подвезут! — воскликнул я.
Ларжант, оглянувшись, разглядывал машину.
— Послушайте, офицер Ларжант, — сказал я, — позвоните мне как-нибудь, ладно? Буду рад. Ну, бывайте! Всего наилучшего! — Я распахнул переднюю дверцу рядом с шофером. — Удачи в делах, старайтесь! Надеюсь, все у вас получится. Пока!
И, скользнув внутрь, я захлопнул дверцу.
— Гони, — сказал я.
— Нахал! — огрызнулась Энджи.
Рванув от Ларжанта, Мэнни, Джона и Горошин из того же стручка, мы свернули влево на Арлингтон, промчались мимо трех патрульных машин, припаркованных возле фасада административного корпуса «Утешения», их зажженные фары льдисто поблескивали, отражаясь в оконных стеклах.
Отъехав на порядочное расстояние и убедившись, что за нами никто не гонится, Энджи завернула за бар в Сауси.
— Итак, милый мой, — сказала она, поворачиваясь ко мне, — как прошел день?
— Ну...
— Спроси и меня, как прошел день, — сказала она. — Ну же! Спроси!
— Ладно, — покорился я. — А у тебя как прошел день, лапочка!
— Знаешь, милый, они примчались буквально через пять минут.
— Кто примчался? Полиция?
— "Полиция"! — фыркнула она. — Нет. Вся эта гнусь. Те, что окружали тебя и копа и того парня с разбитым лицом.
— А-а... — протянул я. — Эти...
— Ей-богу, Патрик, я здорово струхнула. Только я успела ухватить пару-другую компьютерных дискет, как вдруг — бах-та-ра-рах! — распахиваются все двери, кто-то кидается ко мне... словом, коллега, приятного мало было, смею тебя уверить!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента