Страница:
80 Фрагменты у Мюллера, FHG (Деметрий, ii, 362; Фаний, ii, 293; Клеарх, ii, 302); Афиней, xv, 669f.
II. ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД
1. ПОЭЗИЯ Эпос и лирика
В постклассический период греческой литературы, обозначаемый термином "эпоха эллинизма" и, по мнению большинства ученых, начинающийся после смерти Александра Великого (323 г. до н.э.), эротика также играет большую, и даже еще большую роль, чем в классический период. Характерно, что чем больше иноземных элементов проникает в греческую жизнь, тем дальше на задний план отходит любовь к юношам; женское начало занимает в литературе все более значительное место по мере того, как возрастает - особенно в крупных городах - общение молодежи с гетерами.
Многие поэтические произведения этой эпохи утеряны, и мы вынуждены обращаться к римским подражателям - Катуллу, Тибуллу, Проперцию и Овидию, из сочинений которых мы можем заключить a posteriori о ярко выраженной чувственности эллинистической поэзии. Так Филет Косский, наряду с эротическими элегиями, написал эпос "Гермес", предметом которого было любовное похождение Одиссея с Полимелой, дочерью Эола. Другом Филета был Гермесианакт из Клазомен, написавший три книги элегий, которые были посвящены его любовнице Леонтион и повествовали о всемогуществе любви. У Афинея (xiii, 597b) сохранился большой фрагмент в 98 строк, где с очаровательным изяществом перечисляются жившие до Гермесианакта поэты, которые прославляли в стихах любимых женщин и дев. В этом списке он допускает заметные вольности, делая, например, Анакреонта любовником Сафо, что полностью исключено по хронологическим соображениям. Благодаря многрчисленным цитатам мы также неплохо осведомлены о многих других любовных сюжетах, разрабатывавшихся в его элегиях. Так, он повествовал о горячей любви богатого, но незнатного юноши Аркеофонта к Арсиное, дочери царя Кипра (Антонин Либерал, "Метаморфозы", 39). Его сватовство было, однако, напрасным, и несмотря на роскошные свадебные дары он был отвергнут отцом любимой. Тогда он подкупил кормилицу, чтобы та стала посланницей его любви. Высокомерная Арсиноя выдала кормилицу родителям, которые жестоко ее изувечили и выбросили из дома. От горя Аркеофонт покончил с собой; когда любимого всеми юношу несли к могиле, Арсиноя презрительно смотрела из окна на погребальную процессию, - и разгневанная подобным жестокосердием Афродита превратила гордячку в камень. Это предание постепенно стало излюбленной темой эллинистической эротики и впоследствии излагалось различными поэтами со все новыми подробностями, так что во времена Плутарха оно еще было живо на Крите (Плутарх, Amatorius; Moralia, 766с).
Самым значительным поэтом данного периода был Каллимах из Кирены (около 310-240 гг. до н.э.). У нас нет повода подробно останавливаться на его творчестве, так как он отнюдь не был эротическим писателем; самое большее, что можно упомянуть, - это серенада к его возлюбленной по имени Конопион и несколько эпиграмм эротического содержания, не менее двенадцати из которых посвящены любви к прекрасным юношам. В своем "Гимне к Аполлону" поэт с особенным удовольствием описывает любовь бога к прекрасной Кирене.
Аполлоний Родосский (около 295-215 гг. до н.э.) в четырех книгах дошедшего до нас эпоса "Аргонавтика" описывает плавание аргонавтов в Колхиду, их приключения в пути и возвращение. Это важное и, за исключением отдельных отклонений от темы, весьма интересное произведение (5835 строк) содержит несколько эротических эпизодов, исполненных чувственного огня и силы. Любовь - это существеннейшая часть всего эпоса; повествование достигает кульминации в третьей книге, в которой поэт, воззвав к Эрато, Музе любовной поэзии, описывает, как царская дочь Медея была сражена стрелами никогда не бьющего мимо цели Эрота, превосходно изображая при этом душевные борения и, следовательно, придавая особое значение психологическому моменту.
Эпические поэмы Евфориона Халкидского (фрагменты собраны А. Майнеке в Anal. Alex., pp. 1-168) изобиловали эротическими темами. Сам он не был особенно щепетилен в любви: говорили, что в молодости он был любимцем поэта Архебула Ферского, за что подвергся осмеянию в очень злой эпиграмме Кратета, непереводимой ввиду игры слов81. Впоследствии он опустился до того, что стал любовником похотливой, но богатой старой вдовы из Никеи, благодаря чему приобрел немалое состояние и в то же время попал в пословицу, сохранившуюся в сочинениях Плутарха (Moralia, 472d) - "спит с богатой старухой, как Евфорион". Возможно, как предполагал Ф. Ницше82, анекдот, передаваемый из остальных источников только Судой, по которому ГесиоД был по ошибке убит двумя братьями изнасилованной девушки вместо истинного виновника, восходит именно к нему. Другие произведения Евфориона, такие, как "Фракиец" и "Гиакинт", состояли главным образом из эротических историй. Так, во "Фракийце" наряду с другими предметами речь шла о любви Гарпалики к своему отцу Климену; любовная связь между отцом и дочерью встречалась также в "Аполлодоре". Наконец, Евфориону принадлежит известное число эротических эпиграмм.
Стихотворения "Антологии"
Эпиграмма, доведенная в классический период до высокой степени совершенства (в частности, Симонидом), с течением времени все более отдалялась от своего первоначального назначения, а именно - служить
81 "Палатинская Антология", хi, 218: Хoiрiлoc Аvtiuaхov пoлv лeiпetai, aлл' eпi пaoiv // Хoiрiлov Еvфoрiwv eiхe dia otouatoc // Kai, katayлwoo' eпoei ta пoinuata kai ta Фiлnta //Аtрekewc t{dei kai yaр 'Ounрikoc nv. (Хуже гораздо Херил Антимаха; однако повсюду // Евфорион на устах срам у Херила имел, // Полные темных словес он песни творил, и Филета // Истинно песни певал: он ведь гомеровец был [перевод Ю. Шульца]). 82 Rhem. Mus., xxviii, 1873. надписью на надгробии. Постепенно, а особенно после эпохи Александра Великого она все чаще стала рассматриваться как независимый вид поэзии, как излюбленный жанр поэтического обмена мыслями самого разнообразного содержания. Серьезность и шутка, радость и скорбь, дружба и любовь, радости застолья и попойки, короче говоря, все, что составляло настроение момента, нашло свое красноречивое выражение в эпиграмме. Среди бесчисленных писателей, эпиграммы которых сохранились, мы найдем немало славных имен, и, хотя зерна не свободны от плевел, все же и здесь мы поражаемся бесконечному многообразию форм, в которых перед нашим взором предстает греческая жизнь.
Начало собиранию рассеянных повсюду цветов в один букет было положено уже в древности: Мелеагр Гадарский, который сам был знаменитым эпиграмматистом, в последней четверти первого века до Рождества Христова объединил значительное количество эпиграмм в упорядоченной по алфавиту антологии; вторая антология была издана Филиппом, жившим во времена Калигулы, Обе они, наряду с третьей, изданной Агафием, вошли в "Антологию" Константина Кефалы, который жил в первой половине десятого века нашей эры и собрал в своей книге сотни эпиграмм разнообразного содержания. Так как эта "Антология" дошла в рукописи, хранившейся в Палатинской Библиотеке в Гейдельберге (№ 23), собрание получило название "Палатинской Антологии".
В XIV веке монахом Планудом была подготовлена еще одна "Антология" в семи книгах, которая, разумеется, во многом совпадает с Палатинской, зато, с другой стороны, не только зачастую дает лучшие чтения, но и содержит около 400 эпиграмм, не вошедших в "Антологию" Кефалы. Приложение к этому собранию, включающее эротические эпиграммы, которые были опущены Планудом, издано Л. Штернбахом под заглавием Anthologiae Planudeae Appendix Berberino-Vaticana (Leipzig, 1890).
"Палатинская Антология" подразделяется на пятнадцать книг; нас будет интересовать главным образом книга V, так как она содержит только эротические эпиграммы. Седьмая книга включает в себя не менее 748, зачастую превосходных, эпиграмм-эпитафий. Очевидно, что чувственность отходит здесь на задний план: горячая страсть отступает перед серьезностью смерти и оставляет место воспоминанию, которое живо и после похорон. Чувственная сторона любви вновь выходит на передний план в одиннадцатой книге, содержащей 442 эпиграммы, которые по большей части обязаны своим возникновением веселому и озорному подпитию. Двенадцатая книга содержит гомосексуальные эпиграммы, а потому будет рассматриваться позднее.
В последующем кратком обзоре я отхожу от расположения эпиграмм в "Палатинской Антологии" и буду рассматривать произведения каждого поэта по отдельности и, по мере возможности, в хронологическом порядке.
Асклепиад Самосский, современник вышеупомянутого Филета, оставил после себя около сорока эпиграмм, большинство которых - эротического характера. В одной из них он увещевает возлюбленную не
беречь свою невинность с такой неприступностью, ведь она не найдет себе любовника в Аиде - только здесь, в этой жизни, мы можем изведать счастье. Мы узнаем о трех гетерах, настоящих портовых шлюхах, которые обирают своих клиентов-мореходов до нитки и которые, по мнению поэта, опаснее сирен. В другой эпиграмме (Anth. Pal., v, 169) мы читаем:
Сладок холодный напиток для страждущих в летнюю пору;
После зимы морякам сладок весенний зефир;
Слаще, однако, влюбленным, когда, покрываясь одною
Хленой, на ложе вдвоем славят Киприду они.
[перевод Л. Блуменау]
Никарх подтрунивает над тем, что никто не находит наслаждения в объятиях собственной жены, но каждого влечет только чужое ложе.
Посидипп из Александрии имел склонность описывать в своих эпиграммах веселые пирушки и похождения с гетерами. То же относится и к Гедилу, от которого до нас дошла такая забавная эпиграмма: "От Вакха, расслабляющего члены, от Афродиты, расслабляющей члены, произошла дочь - Подагра, расслабляющая члены"83.
Диоскорид, с которым, как с пламенным энтузиастом любви к эфебам, мы еще встретимся позднее, оставил также несколько весьма чувственных эпиграмм о любви к женщине (Anth. Pal., v, 56):
Сводят с ума меня губы речистые, алые губы;
Сладостный сердцу порог дышащих нектаром уст;
Взоры бросающих искры очей под густыми бровями,
Жгучие взоры - силки, сети для наших сердец;
Мягкие, полные формы красиво изваянной груди,
Что услаждают наш глаз больше, чем почки цветов...
[перевод Л. Блуменау]
Другое знаменитое имя "Антологии" - Антипатр Сидонский (или Тирский), эпиграммы которого отличаются ритмичностью и цветистым языком; но, к сожалению, только немногие и притом весьма незначительные из дошедших до нас его эпиграмм имеют эротический характер.
Гораздо большее значение имеет Мелеагр из Гадары в Сирии, который, как уже говорилось, составил древнейшее и самое известное собрание эпиграмм. До нас дошло около 130 эпиграмм самого Мелеагра, по меньшей мере шестьдесят из которых посвящены гомосексуальной любви. Они отличаются свободным и изысканным языком, а также сентиментальностью; в сущности, единственная их тема - это любовь. Из многих девушек, которых не устает воспевать галантный поэт, он особенно привязан к Зенофиле и Гелиодоре; в двух изящных эпиграммах он - как Лепорелло в "Дон Жуане" Моцарта - приводит внушительный список своих многочисленных зазноб.
83 Выше упомянуты и процитированы следующие эпиграммы "Палатинской Антологии". Асклепиад, v, 85, 161, 169; Никарх, xi, 7; Гедил, xi, 414.
Среди прочих он любил белощекую Демо, но она, по-видимому, предпочла ему еврея, или, как выражается сам поэт, "еврейскую любовь".
Тимарион, бывшая некогда столь прекрасной, теперь, когда она постарела, сравнивается с расснащенным судном, причем злое сравнение проводится вплоть до самых интимных и непристойных подробностей. Поэт находит сладостные слова любви для прекрасной Фанион. Но прежде всего он неустанно восславляет прелести Зенофилы и Гелиодоры. Он воспевает их музыкальные способности и рассудительную речь, их красота затмевает красоту всех луговых цветов; он молит комаров пощадить сон возлюбленной; но тщетно, ибо даже эти неразумные создания испытывают наслаждение, касаясь ее сладострастных членов. Другой раз он посылает к ней вестником любви комара или завидует чаше, которую она пригубила; он хочет приблизиться к ней, как бог сна, или славит ее красу, которую она получила от Венеры и самих Граций. Его страсть к Феодоре была, может статься, еще более глубокой, и после ее смерти он хранит память о ней, как явствует из нежной и сердечной эпитафии, которую он сочинил в ее честь. Венок на ее челе, говорит он в другом месте, вянет, но она сияет, как венец венцов. В одной эпиграмме ему удается нарисовать милую картинку того, как Гелиодора играет с его сердцем, а в другой он трогательно молит Эрота остудить пылающую в нем страсть.
Однако поэт умел извлекать из своей лиры и другие звуки. В одном очаровательном стихотворении он выписывает ордер на арест Эрота, словно беглого раба; но Эрот и не думал бежать, он просто спрятался в очах Зенофилы. Поэт скорбит о необоримой власти этого мальчика и непереносимости возжигаемого им пламени - это особенно удивительно потому, что его мать Афродита родилась из холодных волн. Поэтому бесполезного сорванца следует продать; но со слезами в глазах он смотрит на поэта так трогательно, что тому вновь становится его жалко: ладно уж, пусть остается и играет с Зенофилой84.
Поэт Архий, известный своей дружбой с Цицероном, грустит о том, что невозможно уберечься от любви, да это и неудивительно, ведь у любви есть крылья и она всегда догонит человека (v, 59):
Нужно бежать от любви, говоришь? Но напрасны усилья,
Ведь от крылатой любви как ты пешком ускользнешь?
Одним из виднейших эротических поэтов "Антологии" является Филодем Гадарский, знаменитый эпикуреец времен Цицерона, отзывавшегося о поэте как о хорошо образованном, любезном и ученом человеке. Среди его обширных литературных произведений нас интересует лишь сборник эпиграмм, который он издал и посвятил Пизо-ну; в нем он поэтически отобразил свой богатый опыт любви и винопития, а также опыт Пизона. Если верить Цицерону, в этих
84 Мелеагр: "Палатинская Антология", v, 142 , 213, 214, 176, 175, 177, 196, 197, 159 (ср. 171, 172), 203; xii, 53, 82, 83, 138, 139, 143, 150; 151, 170, 173, 194, 195; vii, 476. "весьма изящных стихах он описал разнообразные страсти, любое мыслимое распутство, попойки и пирушки и, наконец, свои прелюбодеяния, так что в них, как в зеркале, отразилась вся его жизнь" (Цицерон, In Pison., 29, 70). Цицерон добавляет, что эти стихи пользовались большой популярностью, а в известной сатире Горация (i, 2, 120), посвященной сексуальным излишествам, мы находим дословный перевод цитаты из Филодема. В этом отрывке Гораций замечает, что не следует заводить связи с замужней женщиной, потому что у таких всегда наготове отговорки. То они говорят: "Нет, не сейчас", то: "Да, если ты побольше заплатишь", то: "Подожди, пока не отлучится муж". Пусть этим довольствуются евнухи, которым некуда спешить; он соглашается с Филодемом и предпочитает женщин, которые не доставляют таких хлопот и берут недорого.
Исходя из интересов культурно-исторического исследования, остается лишь сожалеть, что эти эпиграммы Филодема (Anth. Pal., v, 3, 12, 45, 114, 119, 122, 123, 305, 307, 309) не дошли до нас в полном объеме. Однако из собрания Филиппа в "Палатинскую Антологию" включено по меньшей мере двадцать четыре эпиграммы, которым невозможно отказать в остроумии, прелести и изяществе, иногда сочетающихся с изрядным сладострастием. Он желал бы унести лампу из спальни и плотно притворить двери; только ложу позволено знать, какие дары приносит в сладостной тайне Венера. Гетере Харито уже шестьдесят, но ее спутанные черные кудри по-прежнему чаруют, мраморно-белые полушария грудей не прикрывает завистливая лента, ее неувядшее тело источает бесчисленные прелести - в общем, тот, кто жаждет пылкой страсти, по-прежнему найдет в ней то, что ищет. Очень мила оживляемая диалогом эпиграмма, описывающая сделку юноши с одной из тех дев, что всегда рады услужить. Это игра вопросов и ответов, как гласит приписка в рукописи:
Здравствуй, красавица. - "Здравствуй". - Как имя?
"Свое назови мне".
Слишком скора. - "Как и ты". - Есть у тебя кто-нибудь? "Любящий
есть постоянно". - Поужинать хочешь со мною?
"Если желаешь". - Прошу. Много ли надо тебе? "Платы вперед не
беру". - Это ново. - "Потом, после ночи,
Сам заплати, как найдешь..." - Честно с твоей стороны. Где ты
живешь? Я пришлю. - "Объясни". - Но когда же придешь ты?
"Как ты назначишь". - Сейчас. - "Ну, хорошо. Приходи".
[перевод Л. Блуменау]
Наряду с досужими шутками (например, имя "Филодем" обязывает поэта любить многих девушек по имени Демо) в словах обманутой в своих ожиданиях любовницы мы находим и такую правдоподобную психологическую зарисовку:
В полночь, тихонько оставив на ложе супруга, пришла я,
Вымокнув вся по пути от проливного дождя.
Но почему у тебя мы сидим, а не спим утомившись?
Как подобает вот так истинно любящим спать?
[перевод Ю. Шульца]
В другой раз он находит прекрасные слова, чтобы воззвать к Селене богине Луны - с просьбой пролить на него свой мягкий свет, когда он творит дела любви; ведь и она была когда-то влюблена в Эндимиона, и знает, что такое любовь. Нежная девочка, почти еще ребенок, таит в себе угольки могучего пламени, которое она вскоре раздует в пожар - Эрот уже точит об оселок свои меткие стрелы.
Мелочная ревность и любовные капризы милой дают ему основание для жалобы:
Плачешь средь жалобных слов, о пустяшном пытаешь, ревнуешь,
Трогаешь часто меня, страстно целуешь, обняв,
Вижу, что ты влюблена... Когда же сказал я: "С тобою
Лягу, что ж медлишь?" - с тех пор ты уж не любишь меня.
[перевод Ю. Шульца]
Следующая эпиграмма вполне могла бы быть озаглавлена "Холостой выстрел": "Постой, красавица! Назови свое прелестное имя! Где бы я мог с тобою встретиться? Я дам тебе все, что пожелаешь. Где живешь ты? Я пошлю за тобой. У тебя кто-то есть? Прощай, гордячка! Ты не скажешь даже "прощай"? Я буду подходить к тебе вновь и вновь, потому что умею смягчать и тех, что потверже тебя. Теперь же прощай!"
С возрастом голос поэта становится мягче; с кротким сожалением он думает о юности и ее сладостных играх любви, на место которых пришли теперь мудрость и благоразумие, однако, примирившись с судьбой, он утешается тем, что всему - свое время.
Фарс, кинедическая поэзия, мим, буколическая поэзия, мимиамб
От относящихся к данному периоду лирических произведений в собственном смысле слова до нас не дошло почти ничего. Александр Этолийский, прозванный так по месту рождения, в середине третьего века до н.э. в своей элегии "Аполлон" вывел бога прорицания предсказывающим истории несчастливой любви. Парфений сохранил одну из них - рассказ о преступной любви жены Фобия к прекрасному Антею, которого она впустую пыталась соблазнить, а затем из мести сбросила в колодец.
В Нижней Италии, особенно в сладострастном Таренте (согласно "Законам" Платона, 637b, во время Дионисий был пьян весь город), получил развитие особый вид фарса, hilarotragoedia или так называемая драма флиаков (phlyax), и грубые народные фарсы этого типа быстро распространились по всей Греции. В литературу они были введены Ринтоном из Тарента, которому приписывалось тридцать восемь фарсов, большая часть которых, по-видимому, представляла собой травестийные перелицовки пьес Еврипида. От них не сохранилось ничего заслуживающего упоминания, однако из рисунков на вазах с изображением сцен из драмы флиаков или из плавтовской трагикомедии "Амфитрион" мы можем получить представление о грубом и местами в высшей степени обсценном характере этих народных представлений. Согласно одному замечанию Афинея (xiv, 621f), именем флиаков в Нижней Италии называли фаллофоров. Согласно знаменитому музыканту и биографу Аристоксену (Афиней, xiv, 620d, где приводятся некоторые сведения об этих фарсах), существовало два вида таких народных фарсов: "гиларо-дия", или "симодия", и "магодия", или "лисиодия" (названия происходят от имен поэтов - Симоса и Лисида; название "магодия", возможно, свидетельствует об их магическом воздействии), которые сопровождались песней и танцем, с тем лишь различием, что в первом случае актер играл мужские и женские роли под аккомпанемент струнных инструментов, тогда как во втором в качестве сопровождения выступали литавры и кимвалы, женские роли игрались в мужской одежде, и важным элементом были непристойные танцы (с. 106-110).
Согласно Семосу (Афиней, xiv, 622b), итифаллические актеры носили уже упоминавшиеся тарентидии, под которыми следует понимать род "трико". По Поллуксу (iv, 104), их обычно носили так называемые гипоны (gypones), или танцоры на ходулях.
То, что известно под именем кинедической поэзии, мало, чем уступало в гротескной непристойности драме флиаков. Мы вернемся к названию и содержанию этого вида поэзии в главе, посвященной гомосексуальной литературе, однако упомянуть его следует уже сейчас, так как один из Виднейших его представителей - Сотад из Маронеи на Крите (Афиней, xiv, 62la: eic ovх ooinv tр-ouaлinv to kevtрov oфeic) - прибегал к нему, когда собирался поведать всю правду о великих мужах и владыках своего 'времени, особенно относительно их сексуальных сумасбродств. Так, одно из его стихотворений было направлено против Белестихи, любовницы царя Птолемея II (285-247 гг. до н.э.), который, согласно Плутарху (Amatorius, 9; Moralia, 753f), воздвиг ей храм как Афродите Бедестихе. В одном непристойном стихе он высмеивает женитьбу царя на своей сестре Арсиное, откуда происходит прозвище Птолемея Филадельф. Царь был чрезвычайно оскорблен и надолго заточил поэта в тюрьму, из которой тому удалось в конце концов бежать; однако побег его был неудачен: в открытом море один из флотоводцев царя схватил поэта и приказал сбросить его в свинцовом ящике за борт.
Если верить Страбону (xiv, 648a), Клеомах, кулачный боец из Магнесии, влюбился одновременно в кинеда и находившуюся у него на содержании девушку, и это подвигло его запечатлеть эти персонажи в диалогической форме.
Реалистические тенденции эллинистической поэзии и ее склонность к жанровым зарисовкам повседневной жизни способствовали развитию мима, о котором уже шла речь выше (с. 106). От первых мимов Софрона не сохранилось ничего заслуживающего упоминания; из того, что дошло до нас, на первом месте стоят в высшей степени стилизованные мимы Феокрита. В нашу задачу не входит определение места буколической, или пастушеской, поэзии в истории греческой литературы и оценка заслуг Феокрита. Мы лишь вкратце - насколько это возможно - перечислим эротические эпизоды в тридцати идиллиях Феокрита, к которым примыкают сорок четыре эпиграммы. Богатое гомосексуальное содержание этих произведений будет освещено в последующих главах. От эротики не свободно, пожалуй, ни одно из стихотворений Феокрита; поэтому мы укажем лишь наиважнейшее и должны просить читателя дополнить сказанное самостоятельным чтением идиллий. В первой идиллии два пастуха поочередно (амебейно) рассказывают о несчастливой любви Дафниса - главного героя буколической поэзии, его страданиях и безвременной смерти. Вторая представляет собой удивительную песнь-жалобу покинутой девушки и ее попытку вернуть неверного любовника с помощью магии. Глубокой ночью, при свете луны, она приступает к колдовству, которое не обходится ни без магического колеса с вертишейкой (с. 139), ни без изготовленной ею восковой фигурки возлюбленного, которую она растапливает на огне, чтобы неверный пылал таким же жаром, от которого истаивает она сама:
Бездна морская молчит, успокоились ветра порывы,
Только в груди у меня ни на миг не умолкнет страданье.
Все я сгораю о том, кто презренной несчастную сделал,
Чести жены мне не дав и девической чести лишивши.
[перевод М. Е. Грабарь-Пассек]
Ее заклинания становятся все неистовее, и благодаря им мы можем составить достаточное представление о любовных суевериях того времени. Говорят, что волшебным^ действием обладает трава гиппоманес (hippomanes)ss; с одежды неверного срезается клочок шерсти, сжигаемый затем на огне; ящерица (относительно эротического значения ящерицы см. с. 132) растирается в порошок и смешивается с любовным напитком, который она собирается подать ему при первой же возможности.
И вот, одинокая и покинутая, глубокой ночью, когда все спит и не слышно даже лая чутких псов, она вызывает в памяти историю своей несчастливой любви; она вспоминает, как впервые увидела этого чудного юношу в обществе его красавца друга, как вернулась домой, изнемогая от любви, и как десять дней и ночей пролежала в жестокой лихорадке. Наконец, не в силах более сдерживать страсть, она посылает за ним свою преданную служанку:
Выждешь, чтоб был он один, и, кивнув головой потихоньку,
Скажешь: "Симайта зовет" и ко мне его тотчас проводишь.
85 О том, что же такое гиппоманес, существовали различные мнения: (1) упомянутая здесь трава, которая росла главным образом в Аркадии; (2) мясистый, плотный нарост на лбу новорожденного жеребенка, который мать отгрызает сразу же после его рождения; (3) слизистая масса, в жаркую погоду выделяемая кобыльими гениталиями. Так я велела; служанка, послушавшись, в дом мой приводит Дельфиса с белою кожей; а я-то, лишь только заслышав, Как он к порогу дверному притронулся легкой ногою,
Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена. Вся я застыла, как снег, и холодные капельки пота Лоб мой покрыли внезапно, подобные влажным росинкам. Рта я открыть не могла и ответить хоть лепетом слабым, Даже таким, что малютка к родимой во сне обращает; Тело застыло мое, я лежала, как кукла из воска.
Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена. Он на меня поглядел, и, безжалостный, очи потупив, Тихо на ложе присев, он молвил мне слово такое: "Да, сознаюсь, забежала вперед ты немного, Симайта, Так же, как давеча я обогнал молодого Филина: В дом свой меня пригласила ты раньше, чем я собирался".
II. ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД
1. ПОЭЗИЯ Эпос и лирика
В постклассический период греческой литературы, обозначаемый термином "эпоха эллинизма" и, по мнению большинства ученых, начинающийся после смерти Александра Великого (323 г. до н.э.), эротика также играет большую, и даже еще большую роль, чем в классический период. Характерно, что чем больше иноземных элементов проникает в греческую жизнь, тем дальше на задний план отходит любовь к юношам; женское начало занимает в литературе все более значительное место по мере того, как возрастает - особенно в крупных городах - общение молодежи с гетерами.
Многие поэтические произведения этой эпохи утеряны, и мы вынуждены обращаться к римским подражателям - Катуллу, Тибуллу, Проперцию и Овидию, из сочинений которых мы можем заключить a posteriori о ярко выраженной чувственности эллинистической поэзии. Так Филет Косский, наряду с эротическими элегиями, написал эпос "Гермес", предметом которого было любовное похождение Одиссея с Полимелой, дочерью Эола. Другом Филета был Гермесианакт из Клазомен, написавший три книги элегий, которые были посвящены его любовнице Леонтион и повествовали о всемогуществе любви. У Афинея (xiii, 597b) сохранился большой фрагмент в 98 строк, где с очаровательным изяществом перечисляются жившие до Гермесианакта поэты, которые прославляли в стихах любимых женщин и дев. В этом списке он допускает заметные вольности, делая, например, Анакреонта любовником Сафо, что полностью исключено по хронологическим соображениям. Благодаря многрчисленным цитатам мы также неплохо осведомлены о многих других любовных сюжетах, разрабатывавшихся в его элегиях. Так, он повествовал о горячей любви богатого, но незнатного юноши Аркеофонта к Арсиное, дочери царя Кипра (Антонин Либерал, "Метаморфозы", 39). Его сватовство было, однако, напрасным, и несмотря на роскошные свадебные дары он был отвергнут отцом любимой. Тогда он подкупил кормилицу, чтобы та стала посланницей его любви. Высокомерная Арсиноя выдала кормилицу родителям, которые жестоко ее изувечили и выбросили из дома. От горя Аркеофонт покончил с собой; когда любимого всеми юношу несли к могиле, Арсиноя презрительно смотрела из окна на погребальную процессию, - и разгневанная подобным жестокосердием Афродита превратила гордячку в камень. Это предание постепенно стало излюбленной темой эллинистической эротики и впоследствии излагалось различными поэтами со все новыми подробностями, так что во времена Плутарха оно еще было живо на Крите (Плутарх, Amatorius; Moralia, 766с).
Самым значительным поэтом данного периода был Каллимах из Кирены (около 310-240 гг. до н.э.). У нас нет повода подробно останавливаться на его творчестве, так как он отнюдь не был эротическим писателем; самое большее, что можно упомянуть, - это серенада к его возлюбленной по имени Конопион и несколько эпиграмм эротического содержания, не менее двенадцати из которых посвящены любви к прекрасным юношам. В своем "Гимне к Аполлону" поэт с особенным удовольствием описывает любовь бога к прекрасной Кирене.
Аполлоний Родосский (около 295-215 гг. до н.э.) в четырех книгах дошедшего до нас эпоса "Аргонавтика" описывает плавание аргонавтов в Колхиду, их приключения в пути и возвращение. Это важное и, за исключением отдельных отклонений от темы, весьма интересное произведение (5835 строк) содержит несколько эротических эпизодов, исполненных чувственного огня и силы. Любовь - это существеннейшая часть всего эпоса; повествование достигает кульминации в третьей книге, в которой поэт, воззвав к Эрато, Музе любовной поэзии, описывает, как царская дочь Медея была сражена стрелами никогда не бьющего мимо цели Эрота, превосходно изображая при этом душевные борения и, следовательно, придавая особое значение психологическому моменту.
Эпические поэмы Евфориона Халкидского (фрагменты собраны А. Майнеке в Anal. Alex., pp. 1-168) изобиловали эротическими темами. Сам он не был особенно щепетилен в любви: говорили, что в молодости он был любимцем поэта Архебула Ферского, за что подвергся осмеянию в очень злой эпиграмме Кратета, непереводимой ввиду игры слов81. Впоследствии он опустился до того, что стал любовником похотливой, но богатой старой вдовы из Никеи, благодаря чему приобрел немалое состояние и в то же время попал в пословицу, сохранившуюся в сочинениях Плутарха (Moralia, 472d) - "спит с богатой старухой, как Евфорион". Возможно, как предполагал Ф. Ницше82, анекдот, передаваемый из остальных источников только Судой, по которому ГесиоД был по ошибке убит двумя братьями изнасилованной девушки вместо истинного виновника, восходит именно к нему. Другие произведения Евфориона, такие, как "Фракиец" и "Гиакинт", состояли главным образом из эротических историй. Так, во "Фракийце" наряду с другими предметами речь шла о любви Гарпалики к своему отцу Климену; любовная связь между отцом и дочерью встречалась также в "Аполлодоре". Наконец, Евфориону принадлежит известное число эротических эпиграмм.
Стихотворения "Антологии"
Эпиграмма, доведенная в классический период до высокой степени совершенства (в частности, Симонидом), с течением времени все более отдалялась от своего первоначального назначения, а именно - служить
81 "Палатинская Антология", хi, 218: Хoiрiлoc Аvtiuaхov пoлv лeiпetai, aлл' eпi пaoiv // Хoiрiлov Еvфoрiwv eiхe dia otouatoc // Kai, katayлwoo' eпoei ta пoinuata kai ta Фiлnta //Аtрekewc t{dei kai yaр 'Ounрikoc nv. (Хуже гораздо Херил Антимаха; однако повсюду // Евфорион на устах срам у Херила имел, // Полные темных словес он песни творил, и Филета // Истинно песни певал: он ведь гомеровец был [перевод Ю. Шульца]). 82 Rhem. Mus., xxviii, 1873. надписью на надгробии. Постепенно, а особенно после эпохи Александра Великого она все чаще стала рассматриваться как независимый вид поэзии, как излюбленный жанр поэтического обмена мыслями самого разнообразного содержания. Серьезность и шутка, радость и скорбь, дружба и любовь, радости застолья и попойки, короче говоря, все, что составляло настроение момента, нашло свое красноречивое выражение в эпиграмме. Среди бесчисленных писателей, эпиграммы которых сохранились, мы найдем немало славных имен, и, хотя зерна не свободны от плевел, все же и здесь мы поражаемся бесконечному многообразию форм, в которых перед нашим взором предстает греческая жизнь.
Начало собиранию рассеянных повсюду цветов в один букет было положено уже в древности: Мелеагр Гадарский, который сам был знаменитым эпиграмматистом, в последней четверти первого века до Рождества Христова объединил значительное количество эпиграмм в упорядоченной по алфавиту антологии; вторая антология была издана Филиппом, жившим во времена Калигулы, Обе они, наряду с третьей, изданной Агафием, вошли в "Антологию" Константина Кефалы, который жил в первой половине десятого века нашей эры и собрал в своей книге сотни эпиграмм разнообразного содержания. Так как эта "Антология" дошла в рукописи, хранившейся в Палатинской Библиотеке в Гейдельберге (№ 23), собрание получило название "Палатинской Антологии".
В XIV веке монахом Планудом была подготовлена еще одна "Антология" в семи книгах, которая, разумеется, во многом совпадает с Палатинской, зато, с другой стороны, не только зачастую дает лучшие чтения, но и содержит около 400 эпиграмм, не вошедших в "Антологию" Кефалы. Приложение к этому собранию, включающее эротические эпиграммы, которые были опущены Планудом, издано Л. Штернбахом под заглавием Anthologiae Planudeae Appendix Berberino-Vaticana (Leipzig, 1890).
"Палатинская Антология" подразделяется на пятнадцать книг; нас будет интересовать главным образом книга V, так как она содержит только эротические эпиграммы. Седьмая книга включает в себя не менее 748, зачастую превосходных, эпиграмм-эпитафий. Очевидно, что чувственность отходит здесь на задний план: горячая страсть отступает перед серьезностью смерти и оставляет место воспоминанию, которое живо и после похорон. Чувственная сторона любви вновь выходит на передний план в одиннадцатой книге, содержащей 442 эпиграммы, которые по большей части обязаны своим возникновением веселому и озорному подпитию. Двенадцатая книга содержит гомосексуальные эпиграммы, а потому будет рассматриваться позднее.
В последующем кратком обзоре я отхожу от расположения эпиграмм в "Палатинской Антологии" и буду рассматривать произведения каждого поэта по отдельности и, по мере возможности, в хронологическом порядке.
Асклепиад Самосский, современник вышеупомянутого Филета, оставил после себя около сорока эпиграмм, большинство которых - эротического характера. В одной из них он увещевает возлюбленную не
беречь свою невинность с такой неприступностью, ведь она не найдет себе любовника в Аиде - только здесь, в этой жизни, мы можем изведать счастье. Мы узнаем о трех гетерах, настоящих портовых шлюхах, которые обирают своих клиентов-мореходов до нитки и которые, по мнению поэта, опаснее сирен. В другой эпиграмме (Anth. Pal., v, 169) мы читаем:
Сладок холодный напиток для страждущих в летнюю пору;
После зимы морякам сладок весенний зефир;
Слаще, однако, влюбленным, когда, покрываясь одною
Хленой, на ложе вдвоем славят Киприду они.
[перевод Л. Блуменау]
Никарх подтрунивает над тем, что никто не находит наслаждения в объятиях собственной жены, но каждого влечет только чужое ложе.
Посидипп из Александрии имел склонность описывать в своих эпиграммах веселые пирушки и похождения с гетерами. То же относится и к Гедилу, от которого до нас дошла такая забавная эпиграмма: "От Вакха, расслабляющего члены, от Афродиты, расслабляющей члены, произошла дочь - Подагра, расслабляющая члены"83.
Диоскорид, с которым, как с пламенным энтузиастом любви к эфебам, мы еще встретимся позднее, оставил также несколько весьма чувственных эпиграмм о любви к женщине (Anth. Pal., v, 56):
Сводят с ума меня губы речистые, алые губы;
Сладостный сердцу порог дышащих нектаром уст;
Взоры бросающих искры очей под густыми бровями,
Жгучие взоры - силки, сети для наших сердец;
Мягкие, полные формы красиво изваянной груди,
Что услаждают наш глаз больше, чем почки цветов...
[перевод Л. Блуменау]
Другое знаменитое имя "Антологии" - Антипатр Сидонский (или Тирский), эпиграммы которого отличаются ритмичностью и цветистым языком; но, к сожалению, только немногие и притом весьма незначительные из дошедших до нас его эпиграмм имеют эротический характер.
Гораздо большее значение имеет Мелеагр из Гадары в Сирии, который, как уже говорилось, составил древнейшее и самое известное собрание эпиграмм. До нас дошло около 130 эпиграмм самого Мелеагра, по меньшей мере шестьдесят из которых посвящены гомосексуальной любви. Они отличаются свободным и изысканным языком, а также сентиментальностью; в сущности, единственная их тема - это любовь. Из многих девушек, которых не устает воспевать галантный поэт, он особенно привязан к Зенофиле и Гелиодоре; в двух изящных эпиграммах он - как Лепорелло в "Дон Жуане" Моцарта - приводит внушительный список своих многочисленных зазноб.
83 Выше упомянуты и процитированы следующие эпиграммы "Палатинской Антологии". Асклепиад, v, 85, 161, 169; Никарх, xi, 7; Гедил, xi, 414.
Среди прочих он любил белощекую Демо, но она, по-видимому, предпочла ему еврея, или, как выражается сам поэт, "еврейскую любовь".
Тимарион, бывшая некогда столь прекрасной, теперь, когда она постарела, сравнивается с расснащенным судном, причем злое сравнение проводится вплоть до самых интимных и непристойных подробностей. Поэт находит сладостные слова любви для прекрасной Фанион. Но прежде всего он неустанно восславляет прелести Зенофилы и Гелиодоры. Он воспевает их музыкальные способности и рассудительную речь, их красота затмевает красоту всех луговых цветов; он молит комаров пощадить сон возлюбленной; но тщетно, ибо даже эти неразумные создания испытывают наслаждение, касаясь ее сладострастных членов. Другой раз он посылает к ней вестником любви комара или завидует чаше, которую она пригубила; он хочет приблизиться к ней, как бог сна, или славит ее красу, которую она получила от Венеры и самих Граций. Его страсть к Феодоре была, может статься, еще более глубокой, и после ее смерти он хранит память о ней, как явствует из нежной и сердечной эпитафии, которую он сочинил в ее честь. Венок на ее челе, говорит он в другом месте, вянет, но она сияет, как венец венцов. В одной эпиграмме ему удается нарисовать милую картинку того, как Гелиодора играет с его сердцем, а в другой он трогательно молит Эрота остудить пылающую в нем страсть.
Однако поэт умел извлекать из своей лиры и другие звуки. В одном очаровательном стихотворении он выписывает ордер на арест Эрота, словно беглого раба; но Эрот и не думал бежать, он просто спрятался в очах Зенофилы. Поэт скорбит о необоримой власти этого мальчика и непереносимости возжигаемого им пламени - это особенно удивительно потому, что его мать Афродита родилась из холодных волн. Поэтому бесполезного сорванца следует продать; но со слезами в глазах он смотрит на поэта так трогательно, что тому вновь становится его жалко: ладно уж, пусть остается и играет с Зенофилой84.
Поэт Архий, известный своей дружбой с Цицероном, грустит о том, что невозможно уберечься от любви, да это и неудивительно, ведь у любви есть крылья и она всегда догонит человека (v, 59):
Нужно бежать от любви, говоришь? Но напрасны усилья,
Ведь от крылатой любви как ты пешком ускользнешь?
Одним из виднейших эротических поэтов "Антологии" является Филодем Гадарский, знаменитый эпикуреец времен Цицерона, отзывавшегося о поэте как о хорошо образованном, любезном и ученом человеке. Среди его обширных литературных произведений нас интересует лишь сборник эпиграмм, который он издал и посвятил Пизо-ну; в нем он поэтически отобразил свой богатый опыт любви и винопития, а также опыт Пизона. Если верить Цицерону, в этих
84 Мелеагр: "Палатинская Антология", v, 142 , 213, 214, 176, 175, 177, 196, 197, 159 (ср. 171, 172), 203; xii, 53, 82, 83, 138, 139, 143, 150; 151, 170, 173, 194, 195; vii, 476. "весьма изящных стихах он описал разнообразные страсти, любое мыслимое распутство, попойки и пирушки и, наконец, свои прелюбодеяния, так что в них, как в зеркале, отразилась вся его жизнь" (Цицерон, In Pison., 29, 70). Цицерон добавляет, что эти стихи пользовались большой популярностью, а в известной сатире Горация (i, 2, 120), посвященной сексуальным излишествам, мы находим дословный перевод цитаты из Филодема. В этом отрывке Гораций замечает, что не следует заводить связи с замужней женщиной, потому что у таких всегда наготове отговорки. То они говорят: "Нет, не сейчас", то: "Да, если ты побольше заплатишь", то: "Подожди, пока не отлучится муж". Пусть этим довольствуются евнухи, которым некуда спешить; он соглашается с Филодемом и предпочитает женщин, которые не доставляют таких хлопот и берут недорого.
Исходя из интересов культурно-исторического исследования, остается лишь сожалеть, что эти эпиграммы Филодема (Anth. Pal., v, 3, 12, 45, 114, 119, 122, 123, 305, 307, 309) не дошли до нас в полном объеме. Однако из собрания Филиппа в "Палатинскую Антологию" включено по меньшей мере двадцать четыре эпиграммы, которым невозможно отказать в остроумии, прелести и изяществе, иногда сочетающихся с изрядным сладострастием. Он желал бы унести лампу из спальни и плотно притворить двери; только ложу позволено знать, какие дары приносит в сладостной тайне Венера. Гетере Харито уже шестьдесят, но ее спутанные черные кудри по-прежнему чаруют, мраморно-белые полушария грудей не прикрывает завистливая лента, ее неувядшее тело источает бесчисленные прелести - в общем, тот, кто жаждет пылкой страсти, по-прежнему найдет в ней то, что ищет. Очень мила оживляемая диалогом эпиграмма, описывающая сделку юноши с одной из тех дев, что всегда рады услужить. Это игра вопросов и ответов, как гласит приписка в рукописи:
Здравствуй, красавица. - "Здравствуй". - Как имя?
"Свое назови мне".
Слишком скора. - "Как и ты". - Есть у тебя кто-нибудь? "Любящий
есть постоянно". - Поужинать хочешь со мною?
"Если желаешь". - Прошу. Много ли надо тебе? "Платы вперед не
беру". - Это ново. - "Потом, после ночи,
Сам заплати, как найдешь..." - Честно с твоей стороны. Где ты
живешь? Я пришлю. - "Объясни". - Но когда же придешь ты?
"Как ты назначишь". - Сейчас. - "Ну, хорошо. Приходи".
[перевод Л. Блуменау]
Наряду с досужими шутками (например, имя "Филодем" обязывает поэта любить многих девушек по имени Демо) в словах обманутой в своих ожиданиях любовницы мы находим и такую правдоподобную психологическую зарисовку:
В полночь, тихонько оставив на ложе супруга, пришла я,
Вымокнув вся по пути от проливного дождя.
Но почему у тебя мы сидим, а не спим утомившись?
Как подобает вот так истинно любящим спать?
[перевод Ю. Шульца]
В другой раз он находит прекрасные слова, чтобы воззвать к Селене богине Луны - с просьбой пролить на него свой мягкий свет, когда он творит дела любви; ведь и она была когда-то влюблена в Эндимиона, и знает, что такое любовь. Нежная девочка, почти еще ребенок, таит в себе угольки могучего пламени, которое она вскоре раздует в пожар - Эрот уже точит об оселок свои меткие стрелы.
Мелочная ревность и любовные капризы милой дают ему основание для жалобы:
Плачешь средь жалобных слов, о пустяшном пытаешь, ревнуешь,
Трогаешь часто меня, страстно целуешь, обняв,
Вижу, что ты влюблена... Когда же сказал я: "С тобою
Лягу, что ж медлишь?" - с тех пор ты уж не любишь меня.
[перевод Ю. Шульца]
Следующая эпиграмма вполне могла бы быть озаглавлена "Холостой выстрел": "Постой, красавица! Назови свое прелестное имя! Где бы я мог с тобою встретиться? Я дам тебе все, что пожелаешь. Где живешь ты? Я пошлю за тобой. У тебя кто-то есть? Прощай, гордячка! Ты не скажешь даже "прощай"? Я буду подходить к тебе вновь и вновь, потому что умею смягчать и тех, что потверже тебя. Теперь же прощай!"
С возрастом голос поэта становится мягче; с кротким сожалением он думает о юности и ее сладостных играх любви, на место которых пришли теперь мудрость и благоразумие, однако, примирившись с судьбой, он утешается тем, что всему - свое время.
Фарс, кинедическая поэзия, мим, буколическая поэзия, мимиамб
От относящихся к данному периоду лирических произведений в собственном смысле слова до нас не дошло почти ничего. Александр Этолийский, прозванный так по месту рождения, в середине третьего века до н.э. в своей элегии "Аполлон" вывел бога прорицания предсказывающим истории несчастливой любви. Парфений сохранил одну из них - рассказ о преступной любви жены Фобия к прекрасному Антею, которого она впустую пыталась соблазнить, а затем из мести сбросила в колодец.
В Нижней Италии, особенно в сладострастном Таренте (согласно "Законам" Платона, 637b, во время Дионисий был пьян весь город), получил развитие особый вид фарса, hilarotragoedia или так называемая драма флиаков (phlyax), и грубые народные фарсы этого типа быстро распространились по всей Греции. В литературу они были введены Ринтоном из Тарента, которому приписывалось тридцать восемь фарсов, большая часть которых, по-видимому, представляла собой травестийные перелицовки пьес Еврипида. От них не сохранилось ничего заслуживающего упоминания, однако из рисунков на вазах с изображением сцен из драмы флиаков или из плавтовской трагикомедии "Амфитрион" мы можем получить представление о грубом и местами в высшей степени обсценном характере этих народных представлений. Согласно одному замечанию Афинея (xiv, 621f), именем флиаков в Нижней Италии называли фаллофоров. Согласно знаменитому музыканту и биографу Аристоксену (Афиней, xiv, 620d, где приводятся некоторые сведения об этих фарсах), существовало два вида таких народных фарсов: "гиларо-дия", или "симодия", и "магодия", или "лисиодия" (названия происходят от имен поэтов - Симоса и Лисида; название "магодия", возможно, свидетельствует об их магическом воздействии), которые сопровождались песней и танцем, с тем лишь различием, что в первом случае актер играл мужские и женские роли под аккомпанемент струнных инструментов, тогда как во втором в качестве сопровождения выступали литавры и кимвалы, женские роли игрались в мужской одежде, и важным элементом были непристойные танцы (с. 106-110).
Согласно Семосу (Афиней, xiv, 622b), итифаллические актеры носили уже упоминавшиеся тарентидии, под которыми следует понимать род "трико". По Поллуксу (iv, 104), их обычно носили так называемые гипоны (gypones), или танцоры на ходулях.
То, что известно под именем кинедической поэзии, мало, чем уступало в гротескной непристойности драме флиаков. Мы вернемся к названию и содержанию этого вида поэзии в главе, посвященной гомосексуальной литературе, однако упомянуть его следует уже сейчас, так как один из Виднейших его представителей - Сотад из Маронеи на Крите (Афиней, xiv, 62la: eic ovх ooinv tр-ouaлinv to kevtрov oфeic) - прибегал к нему, когда собирался поведать всю правду о великих мужах и владыках своего 'времени, особенно относительно их сексуальных сумасбродств. Так, одно из его стихотворений было направлено против Белестихи, любовницы царя Птолемея II (285-247 гг. до н.э.), который, согласно Плутарху (Amatorius, 9; Moralia, 753f), воздвиг ей храм как Афродите Бедестихе. В одном непристойном стихе он высмеивает женитьбу царя на своей сестре Арсиное, откуда происходит прозвище Птолемея Филадельф. Царь был чрезвычайно оскорблен и надолго заточил поэта в тюрьму, из которой тому удалось в конце концов бежать; однако побег его был неудачен: в открытом море один из флотоводцев царя схватил поэта и приказал сбросить его в свинцовом ящике за борт.
Если верить Страбону (xiv, 648a), Клеомах, кулачный боец из Магнесии, влюбился одновременно в кинеда и находившуюся у него на содержании девушку, и это подвигло его запечатлеть эти персонажи в диалогической форме.
Реалистические тенденции эллинистической поэзии и ее склонность к жанровым зарисовкам повседневной жизни способствовали развитию мима, о котором уже шла речь выше (с. 106). От первых мимов Софрона не сохранилось ничего заслуживающего упоминания; из того, что дошло до нас, на первом месте стоят в высшей степени стилизованные мимы Феокрита. В нашу задачу не входит определение места буколической, или пастушеской, поэзии в истории греческой литературы и оценка заслуг Феокрита. Мы лишь вкратце - насколько это возможно - перечислим эротические эпизоды в тридцати идиллиях Феокрита, к которым примыкают сорок четыре эпиграммы. Богатое гомосексуальное содержание этих произведений будет освещено в последующих главах. От эротики не свободно, пожалуй, ни одно из стихотворений Феокрита; поэтому мы укажем лишь наиважнейшее и должны просить читателя дополнить сказанное самостоятельным чтением идиллий. В первой идиллии два пастуха поочередно (амебейно) рассказывают о несчастливой любви Дафниса - главного героя буколической поэзии, его страданиях и безвременной смерти. Вторая представляет собой удивительную песнь-жалобу покинутой девушки и ее попытку вернуть неверного любовника с помощью магии. Глубокой ночью, при свете луны, она приступает к колдовству, которое не обходится ни без магического колеса с вертишейкой (с. 139), ни без изготовленной ею восковой фигурки возлюбленного, которую она растапливает на огне, чтобы неверный пылал таким же жаром, от которого истаивает она сама:
Бездна морская молчит, успокоились ветра порывы,
Только в груди у меня ни на миг не умолкнет страданье.
Все я сгораю о том, кто презренной несчастную сделал,
Чести жены мне не дав и девической чести лишивши.
[перевод М. Е. Грабарь-Пассек]
Ее заклинания становятся все неистовее, и благодаря им мы можем составить достаточное представление о любовных суевериях того времени. Говорят, что волшебным^ действием обладает трава гиппоманес (hippomanes)ss; с одежды неверного срезается клочок шерсти, сжигаемый затем на огне; ящерица (относительно эротического значения ящерицы см. с. 132) растирается в порошок и смешивается с любовным напитком, который она собирается подать ему при первой же возможности.
И вот, одинокая и покинутая, глубокой ночью, когда все спит и не слышно даже лая чутких псов, она вызывает в памяти историю своей несчастливой любви; она вспоминает, как впервые увидела этого чудного юношу в обществе его красавца друга, как вернулась домой, изнемогая от любви, и как десять дней и ночей пролежала в жестокой лихорадке. Наконец, не в силах более сдерживать страсть, она посылает за ним свою преданную служанку:
Выждешь, чтоб был он один, и, кивнув головой потихоньку,
Скажешь: "Симайта зовет" и ко мне его тотчас проводишь.
85 О том, что же такое гиппоманес, существовали различные мнения: (1) упомянутая здесь трава, которая росла главным образом в Аркадии; (2) мясистый, плотный нарост на лбу новорожденного жеребенка, который мать отгрызает сразу же после его рождения; (3) слизистая масса, в жаркую погоду выделяемая кобыльими гениталиями. Так я велела; служанка, послушавшись, в дом мой приводит Дельфиса с белою кожей; а я-то, лишь только заслышав, Как он к порогу дверному притронулся легкой ногою,
Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена. Вся я застыла, как снег, и холодные капельки пота Лоб мой покрыли внезапно, подобные влажным росинкам. Рта я открыть не могла и ответить хоть лепетом слабым, Даже таким, что малютка к родимой во сне обращает; Тело застыло мое, я лежала, как кукла из воска.
Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена. Он на меня поглядел, и, безжалостный, очи потупив, Тихо на ложе присев, он молвил мне слово такое: "Да, сознаюсь, забежала вперед ты немного, Симайта, Так же, как давеча я обогнал молодого Филина: В дом свой меня пригласила ты раньше, чем я собирался".