Страница:
Эта трогательная заботливость может послужить ключом к разгадке их характеров.
Дом супругов Афтерсот - восхитительное старинное здание, выходящее окнами в большой сад, который, в свою очередь, выходит на широкую площадку, выходящую на реку.
Прославленный писатель встретил нас у ворот. Мы ждали, что автор "Энджел Риверс" и "Сада желаний" окажется бледным, меланхолическим субъектом (мы нередко обманываемся в своих ожиданиях, когда идем брать интервью). Нам не удалось сдержать возглас изумления (и, надо признаться, мы редко удерживаемся от подобных возгласов), когда мы увидели плотного здоровяка, который, если верить его собственным словам, весил сто стонов* (кажется, он так и сказал - стонов) без башмаков.
______________
* Стон - 14 английских фунтов.
Он сердечно поздоровался с нами.
- Пойдемте посмотрим моих свиней, - сказал он.
- Нам, собственно, хотелось задать вам несколько вопросов по поводу ваших книг, - начали было мы, шагая по дорожке.
- Сначала посмотрим свиней, - сказал он. - А вы не занимаетесь свиноводством?
Во время наших интервью мы всегда стремимся быть специалистами по всем вопросам, волнующим нашего собеседника, но тут нам пришлось сознаться, что в свиноводстве мы смыслим не слишком много.
- Так, может быть, вы что-нибудь смыслите в собаководстве? - спросил Великий писатель.
- К сожалению, нет, - ответили мы.
- А как насчет пчеловодства? - спросил он.
- Вот это нам знакомо, - ответили мы (как-то раз нас покусали пчелы).
- В таком случае давайте пройдем прямо к ульям, - предложил он.
Мы уверили его, что предпочли бы посетить ульи несколько позже.
- Тогда идемте в хлев, - сказал Великий писатель. И добавил: Вероятно, вы плохо представляете себе, как выращивают молодняк.
Мы покраснели. Мы ясно увидели перед собой пять детских головок, склонившихся над столом, - пять детских головок, ради которых - чтобы заработать им на хлеб - мы и взялись за эти интервью.
- Вы правы, - сказали мы. - Мы плохо представляем себе, как выращивают молодняк.
- Ну что? - спросил Великий писатель, когда мы добрались до места назначения. - Нравится вам этот хлев?
- Очень, - ответили мы.
- Я поставил здесь новый сток, выложенный кафелем. По собственным чертежам. Вы заметили, какая тут чистота? Все благодаря стоку.
Признаться, мы этого не заметили.
- Боюсь, - сказал Писатель, - что свиньи еще спят.
Мы попросили его ни в коем случае не будить их. Он сказал, что сейчас откроет маленькую боковую дверку, чтобы мы могли пролезть в хлев на четвереньках. Но мы постарались убедить его, что у нас нет ни малейшего желания нарушать покой этих зверушек.
- Нам бы очень хотелось, - сказали мы, - услышать от вас хоть что-нибудь о методах вашей работы - о том, как вы пишете романы.
Последнюю фразу мы произнесли с необыкновенной горячностью. Дело в том, что, помимо прямой цели нашего интервью, у нас была еще и другая цель - нам страшно хотелось узнать, как пишутся романы. Если бы нам удалось ознакомиться с этим процессом, пожалуй, мы сели бы за роман и сами.
- Сначала взгляните на моих быков, - сказал Писатель. - Вот здесь, в этом загоне стоит пара бычков, которые непременно вам понравятся.
Мы нисколько в этом не сомневались.
Он подвел нас к низенькой зеленой ограде. Два свирепых животных стояли за ней и жевали зерно. Не переставая жевать, они выкатили на нас свои круглые глаза.
- Ну что, разве они не великолепны? - спросил он.
Мы ответили, что это великолепные быки, что именно такими мы и представляли себе лучших быков на свете.
- Не хотите ли войти в загон? - предложил Писатель, открывая дверку.
Мы попятились. К чему тревожить этих животных?
Великий писатель заметил наши колебания.
- Не бойтесь, - сказал он. - Они вряд ли тронут вас. Я каждое утро без малейших опасений посылаю к ним моего работника.
Мы с восхищением взглянули на Знаменитого писателя. Нам стало ясно, что, подобно другим писателям, актерам и даже мыслителям нашего времени, этот человек прекраснодушен и правдив, как сама природа.
Но все же мы покачали головой.
- Быки, - пояснили мы Великому писателю, - это не та область, исследованием которой мы намерены заняться. Нам желательно узнать кое-что о методах вашей работы.
- О методах моей работы? - переспросил он, отходя вместе с нами от загона. - Да, по правде сказать, я и сам не знаю, есть ли у меня какие-нибудь методы.
- Какой план или метод применяете вы, - повторили мы, вынимая блокноты и карандаши, - когда начинаете новый роман?
- Как правило, - сказал Писатель, - я прихожу сюда и сижу в хлеву до тех пор, пока не нахожу нужных мне героев.
- И долго вы здесь сидите? - спросили мы.
- Не особенно. Как правило, спокойно посидев полчасика среди свиней, я нащупываю хотя бы одного своего героя - главного.
- А что вы делаете потом?
- Ну, а потом я обычно закуриваю трубку и отправляюсь на пчельник за сюжетом.
- И вы находите его?
- Неизменно. Потом, сделав кое-какие заметки, я беру своих лаек и отправляюсь с ними на прогулку, миль этак за десять, после чего спешу домой, чтобы успеть обойти все стойла и повозиться с бычками.
Мы вздохнули. Увы! Писание романов представлялось нам теперь еще более недосягаемой мечтой, чем когда бы то ни было прежде.
- Должно быть, в вашем хозяйстве есть и козел? - спросили мы.
- Ну, еще бы! Превосходный экземпляр. Не хотите ли взглянуть?
Мы покачали головой. Очевидно, разочарование отразилось на наших лицах. Вечная история. Мы чувствовали, что метод, с помощью которого писались знаменитые современные романы - при участии козлов, собак, свиней и молодых быков, - был вполне правилен и даже полезен для здоровья их авторов. Но мы чувствовали также, что он, этот метод, не для нас.
Мы позволили себе задать еще один вопрос.
- В котором часу вы встаете? - спросили мы.
- Между четырьмя и пятью, - ответил Писатель.
- И, конечно, сразу идете купаться - и летом и зимой?
- Конечно.
- И, должно быть, - сказали мы с плохо скрываемой горечью, - вы предпочитаете, чтобы слой льда был как можно толще?
- О, разумеется.
Мы умолкли. Мы давно уже уяснили себе причину наших жизненных неудач, но было больно лишний раз убедиться в собственной неполноценности. Этот "ледяной" вопрос стоял на нашем пути уже сорок семь лет.
Как видно, Великий писатель заметил наше удрученное состояние.
- Пойдемте в дом, - сказал он. - Жена угостит вас чашкой чая.
Через несколько минут мы забыли обо всех наших горестях, оказавшись в обществе одной из самых очаровательных chatelaines,* каких нам когда-либо посылала судьба.
______________
* Владелиц замка (франц.).
Мы уселись на низкие табуреты рядом с Этелиндой Афтерсот, которая со свойственным ей изяществом царила за чайным столом.
- Итак, вы хотите познакомиться с методами моей работы? - спросила она, ошпаривая нам ноги горячим чаем.
- Да, - ответили мы, вынимая блокноты и обретая некоторую долю прежнего энтузиазма.
Пусть люди обливают нас горячим чаем, лишь бы они по-человечески обращались с нами.
- Не можете ли вы сказать, - начали мы, - какого метода вы придерживаетесь, начиная роман?
- Я всегда начинаю с изучения, - ответила Этелинда Афтерсот.
- С изучения? - переспросили мы.
- Да. Я имею в виду - с изучения подлинных фактов. Возьмите, например, мои "Страницы из жизни прачки". Еще по чашечке чая?
- Нет, нет, - сказали мы.
- Так вот, чтобы написать эту книгу, я два года проработала в паровой прачечной.
- Два года! - воскликнули мы. - Но зачем же?
- Чтобы почувствовать атмосферу.
- Пара? - спросили мы.
- О нет, - ответила миссис Афтерсот. - Паром я занималась отдельно. Я прошла курс в технической школе.
- Возможно ли? - удивились мы, снова упав духом. - Разве все это было необходимо?
- Не знаю, как можно было бы писать иначе! Вы, конечно, помните, что в моем романе действие начинается в котельной? Чаю?
- Да, - сказали мы, поспешно убирая ноги. - Нет, нет, большое спасибо.
- Итак, вы сами видите, что в качестве единственно возможной point d'appui* необходимо было с самого начала дать описание внутренней части котла.
______________
* Точки опоры (франц.).
Мы кивнули в знак согласия.
- Мастерское произведение! - сказали мы.
- Моя жена, - вмешался Великий писатель, который в это время чинил набор искусственной насадки для ловли форелей, ухитряясь при этом жевать бутерброд и кормить им огромного датского дога, голова которого лежала у него на коленях, - моя жена необычайно трудолюбива.
- И вы всегда работаете таким методом? - спросили мы.
- Всегда, - ответила она. - Чтобы написать "Вязальщицу Фредерику", я полгода провела на вязальной фабрике. Перед тем как написать "Маргариту из глинобитного домика", я посвятила много месяцев специальному исследованию.
- Исследованию чего? - спросили мы.
- Исследованию глины. Я училась формовке. Видите ли, для того чтобы написать такого рода книгу, необходимо прежде всего основательно изучить глину - всевозможные сорта глины.
- А над чем вы собираетесь работать в ближайшем будущем? - спросили мы.
- Следующая моя книга, - сказала Писательница, - будет посвящена исследованию... чаю?.. исследованию производства маринадов. Это совершенно новая тема.
- Какая увлекательная сфера деятельности! - прошептали мы.
- И, главное, совершенно новая. Некоторые из наших писателей отобразили бойню, а в Англии многие отобразили джем. Но пока еще никто не отобразил маринад. Я была бы очень рада, если бы мне удалось, - добавила Этелинда Афтерсот со свойственной ей очаровательной скромностью, - сделать этот роман первым в серии маринадных романов и, быть может, описывая район маринадной промышленности, проследить судьбу целой рабочей семьи, занимающейся производством маринадов на протяжении четырех или пяти поколений.
- Четырех или пяти! - с восторгом вскричали мы. - Возьмите лучше десять! А есть ли у вас какие-нибудь дальнейшие планы?
- О да, - с улыбкой ответила Писательница. - Я всегда составляю планы на много лет вперед. После этой книги я хочу заняться изучением каторжной тюрьмы - разумеется, изнутри.
- Изнутри? - с содроганием воскликнули мы.
- Да. Для этого мне, конечно, придется на два или на три года попасть в тюрьму.
- Но как же вы попадете туда? - спросили мы, с ужасом наблюдая спокойную решимость этой хрупкой женщины.
- Я буду требовать этого по праву, - ответила она спокойно. - Я приду к лицам, облеченным властью, во главе целого отряда пылающих энтузиазмом женщин и потребую, чтобы меня посадили за решетку. Надеюсь, после того, что уже сделано мною, я могу рассчитывать на это.
- Разумеется, - горячо поддержали мы ее.
И поднялись, собираясь уходить.
Чета писателей дружески пожала нам руки. Мистер Афтерсот проводил нас до парадной двери и показал кратчайший путь, который шел мимо пчелиных ульев и должен был вывести нас через выгон, где паслись быки, прямо на шоссе.
Мы уходили в сгущавшейся темноте вечера с чувством удивительного спокойствия. Решение наше было окончательным и непреложным. Нет, писание романов - не наш удел. Мы должны добиваться каторжной тюрьмы каким-нибудь другим способом.
Но нам показалось, что, пожалуй, будет небесполезно опубликовать наше интервью в качестве руководства для других.
ОШИБКИ САНТА-КЛАУСА*
______________
* Санта-Клаус - дед-мороз, рождественский дед.
Был сочельник.
Семейство Браунов только что отобедало у своих ближайших соседей Джонсов.
Браун и Джонс сидели за столом, где еще стояли бутылка вина и вазочка с грецкими орехами. Все остальные ушли наверх.
- Что вы решили подарить сыну на рождество? - спросил Браун.
- Поезд, - ответил Джонс. - Последняя новинка. Заводной.
- Давайте посмотрим, что это за штука, - предложил Браун.
Джонс вынул из буфета объемистый сверток и принялся разворачивать его.
- Ловко придумано! - сказал он. - А вот и рельсы. Просто удивительно, до чего мальчишки любят играть в поезд.
- Любят, - согласился Браун. - А скажите, как укрепить рельсы?
- Сейчас покажу, - сказал Джонс. - Только помогите мне освободить стол от всей этой посуды и стащить скатерть. Ну вот. Смотрите. Рельсы вы кладете таким вот образом, а потом закрепляете их по краям... вот так.
- Понимаю, понимаю. А здесь он берет подъем? Да, это именно то, что нравится ребенку. А я купил Уилли игрушечный самолет.
- Знаю. Великолепная штука! Самолет я подарил Эдвину ко дню рождения. А вот сейчас решил купить ему поезд. Сказал мальчишке, что на этот раз Санта-Клаус собирается принести ему такую штучку, какой у него еще никогда не было. Ведь Эдвин верит в Санта-Клауса самым серьезным образом. Взгляните-ка на паровоз. В нем есть пружина. Она спрятана в топке.
- Знаете что, - сказал Браун с живейшим интересом. - Заведите его. Посмотрим его на ходу.
- С удовольствием, - ответил Джонс. - Поставьте-ка по краям несколько тарелок или что-нибудь из посуды, чтобы сделать заграждение для рельсов. И обратите внимание, как он гудит перед отправлением. Ну что может быть лучше такой игрушки для мальчугана?
- Верно! - сказал Браун. - Ой, посмотрите на этот шнурочек! Потянешь за него - и раздается гудок! Нет, вы только послушайте! Совсем как настоящий!
- Вот что, Браун, - предложил Джонс. - Вы сцепите вагончики, а я дам отправление. Машинистом буду я - идет?
Прошло полчаса, а Браун и Джонс все еще играли в поезд, сидя за обеденным столом.
Однако их жены, расположившиеся наверху в гостиной, совсем не замечали их отсутствия. Они были слишком увлечены.
- Ну что за прелесть! - сказала миссис Браун. - Какая чудесная кукла! Я не видела такой хорошенькой уже много лет. Непременно куплю точно такую для Ульвины. Воображаю, в каком восторге будет Кларисса.
- Еще бы! - подтвердила миссис Джонс. - А главное, ей будет так интересно наряжать ее. Девочки обожают это занятие. Посмотрите - ведь в придачу к кукле тут еще и платьица. Целых три! Какие миленькие, не правда ли? Они уже скроены. Остается только сшить их.
- Они очаровательны! - вскричала миссис Браун. - По-моему, вот это, лиловое, пойдет кукле больше всех. Ведь у нее золотистые волосы. Как, по-вашему, не лучше ли снять воротничок - вот так? А вместо него выпустить кантик?
- Чудесная мысль! - сказала миссис Джонс. - Так мы и сделаем. Одну секунду, сейчас я возьму иголку. А Клариссе я скажу, что Санта-Клаус сшил это платьице сам. Ведь девочка верит в Санта-Клауса самым серьезным образом.
И по прошествии получаса миссис Джонс и миссис Браун были так увлечены шитьем нарядов для куклы, что даже не слышали шума поезда, бегавшего взад и вперед по обеденному столу, и совершенно не задумывались над тем, что могли делать в это время их дети.
Впрочем, и дети нисколько не скучали без родителей.
- Первый сорт, а? - спрашивал Эдвин Джонс юного Уилли Брауна, сидевшего у него в комнате. - В коробке сотня штук, с фильтром. А вот тут, в отдельной коробочке, - янтарный мундштук. Хороший подарок папе - как по-твоему?
- Отличный, - одобрил Уилли. - А я дарю отцу сигары.
- Да, да, я тоже сначала думал о сигарах. Мужчинам всегда подавай сигары и папиросы. Тут уж не ошибешься. Послушай, а не выкурить ли нам по одной? Можно взять их снизу. Они тебе понравятся - это русские. Куда лучше египетских.
- Благодарю, - ответил Уилли. - С большущим удовольствием. Курить я начал только прошлой весной, когда мне стукнуло двенадцать. По-моему, очень глупо начинать курить в детстве. Верно? Никотин может задержать рост. Лично я выкурил первую папиросу в двенадцать лет.
- Я тоже, - сказал Эдвин, когда они затянулись. - Впрочем, покупать папиросы я бы не стал и сейчас, да вот нужно было сделать подарок отцу. Я просто должен подарить ему что-нибудь от Санта-Клауса. Знаешь, он верит в Санта-Клауса самым серьезным образом.
А тем временем Кларисса показывала своей подруге Ульвине восхитительный миниатюрный набор для игры в бридж, купленный ею в подарок матери.
- Какая очаровательная грифельная дощечка для записи цифр! воскликнула Ульвина. - А этот прелестный голландский рисунок... Или, может быть, он фламандский? Как по-твоему, дорогая?
- Голландский, - сказала Кларисса. - Он такой оригинальный. А нравятся тебе вот эти чудесные коробочки? Во время игры сюда кладут деньги. Я могла бы не брать их - за них пришлось платить отдельно, - но, по-моему, так несовременно - играть без денег. Правда?
- Ужасно! - согласилась Ульвина. - Но ведь твоя мама никогда не играет на деньги?
- Мама! О, разумеется, нет. Для этого она чересчур старомодна. Но я скажу ей, что сам Санта-Клаус положил сюда коробочки для денег.
- Она, должно быть, так же уверена, что Санта-Клаус существует, как и моя мама?
- О, совершенно уверена, - ответила Кларисса. И добавила: - Давай сыграем небольшую партию - вдвоем, по-французски? Или, если хочешь, по-норвежски. По-норвежски тоже можно вдвоем.
- С удовольствием, - обрадовалась Ульвина.
И через несколько минут они сидели, углубясь в игру, а возле каждой из них возвышался столбик серебряных монет.
Спустя полчаса оба семейства в полном составе снова сидели в гостиной. Разумеется, никто и словом не обмолвился о подарках. Казалось, все были поглощены рассматриванием картинок в красивой толстой библии, которую мистер Джонс приготовил в подарок своему отцу. И все сошлись на том, что теперь, с помощью этой книги, дедушка сможет легко и быстро отыскать любое место в Палестине.
А наверху, на самом верху, сидя в своей гостиной, дедушка Джонс любовно разглядывал подарки, которые стояли перед ним на столе. Это были изящный графин для виски с серебряными инкрустациями снаружи (и с виски - внутри) для сына и большой никелированный варган* для внука.
______________
* Варган - музыкальный инструмент типа губной гармоники.
Еще позднее, далеко за полночь, человек или дух - словом, некто, носящий имя Санта-Клаус, взял все подарки и запихал их в чулки каждого из обитателей дома.
Но так как он был слеп - ведь слепым он был всегда, - то он все перепутал и роздал подарки так, как это было описано выше.
Однако на следующий день, в течение рождественского утра, все само собой стало на свое место: ведь рано или поздно все становится на свое место.
И вот около десяти утра Браун и Джонс играли в поезд, миссис Браун и миссис Джонс шили платья для куклы, мальчики курили папиросы, Кларисса с Ульвиной играли в бридж на свои карманные деньги.
А наверху, на самом верху, дедушка пил виски и играл на варгане.
И несмотря ни на что, рождество оказалось таким же веселым, каким оно бывало всегда.
СТАРАЯ-ПРЕСТАРАЯ ИСТОРИЯ
О ТОМ, КАК ПЯТЕРО МУЖЧИН
ОТПРАВИЛИСЬ НА РЫБНУЮ ЛОВЛЮ
Это всего лишь рассказ об одной рыболовной вылазке. Его нельзя назвать новеллой. Тут нет острого сюжета, ни с кем не случается ничего экстраординарного, и никто никого не убивает. Вся суть этого рассказа - в его исключительной правдивости. Он повествует о том, что произошло не только с нами, пятью городскими жителями, о которых пойдет речь, но и о том, что произошло и происходит со всеми остальными любителями рыбной ловли - от Галифакса до Айдахо, - которые, как только начинается лето, спускают свои лодки на непотревоженную гладь наших канадских и американских озер, наслаждаясь тишиной и прохладой раннего летнего утра.
Мы решили выехать ранним утром, ибо, по общему мнению, раннее утро самое подходящее время для ловли окуней. Говорят, что окуни клюют именно ранним утром. Вполне возможно. В сущности, этот факт легко поддается научной проверке. Окунь не клюет между восемью утра и двенадцатью дня. Он не клюет между двенадцатью дня и шестью вечера. Не клюет он и между шестью вечера и полуночью. Это общеизвестно. Вывод - окунь бешено клюет на рассвете.
Так или иначе, вся наша компания единодушно решила отправиться в поход как можно раньше.
- Кто раньше встанет, тот и рыбку поймает, - изрек полковник, как только зародилась идея рыболовной экспедиции.
- О да, - подтвердил Джордж Попли, управляющий банком. - Мы непременно должны выехать на заре, чтобы попасть на отмель, когда рыбы видимо-невидимо.
Когда он сказал это, у всех нас заблестели глаза. Еще бы! От таких слов просто сердце замирает. "Выехать на заре, когда рыбы видимо-невидимо". - эта мысль может взбудоражить любого мужчину.
Если вы прислушаетесь к разговорам, которые ведутся в мужской компании где-нибудь в пульмане, в коридоре гостиницы или, еще лучше, за столиком в первоклассном ресторане, вам не придется долго ждать - вскоре один из собеседников произнесет такую фразу:
- Итак, мы выехали спозаранку, как только взошло солнце, и отправились прямо на отмель.
А если вам и не удастся расслышать его слова, то вы увидите, как вдруг он широко, чуть не на метр, расставит руки, желая поразить своего слушателя. Это он показывает размеры рыбы. Нет, не той рыбешки, которую они поймали, а той огромной рыбины, которую они упустили. Она была уже почти у них в руках, у самой поверхности воды. Да, у самой поверхности. Если сосчитать всех огромных рыб, которые были вытащены почти на самую поверхность наших озер, количество их окажется просто невероятным. Или, во всяком случае, оно представлялось мне таким в былые времена, когда у нас еще существовали бары и ресторанчики, где подавали это гнусное шотландское виски и этот отвратительный джин. Противно даже вспоминать о таких вещах, не так ли? Зато всю зиму в этих ресторанчиках отлично ловилась рыба.
Стало быть, как уже было сказано выше, мы решили выехать на рассвете. Чарли Джонс, служащий железнодорожного управления, сказал, что в Висконсине, когда он был еще мальчишкой, они обычно выходили в пять утра - не вставали в пять утра, а в пять были уже на месте. Оказывается, где-то в Висконсине есть озеро, где окуни водятся тысячами. Кернин, адвокат, сказал, что, когда он был мальчишкой - они жили тогда на озере Россо, - они выходили в четыре. Да, на озере Россо есть такое место, где окуней видимо-невидимо; люди просто не успевают закидывать удочки. Однако найти это место трудно, очень трудно. Сам Кернин мог бы его найти, но, как я понимаю, маловероятно, чтобы какой-нибудь другой человек мог сделать это. И ту отмель в Висконсине тоже, пожалуй, не найти. Стоит вам разыскать ее, и все будет в порядке, но это очень-очень трудно. Чарли Джонс может ее найти. И будь мы сейчас в Висконсине, он привел бы нас прямо на место, но, по-видимому, никто другой, помимо Чарли, не знает, как туда добраться. Точно так же обстояло дело и с полковником Морсом. Он знал одно местечко на озере Симко, где постоянно удил рыбу много лет назад, и, пожалуй, он мог бы найти это местечко даже и сейчас.
Я уже говорил, что Кернин - адвокат, Джонс - железнодорожник, а Попли банкир. Но мог бы не говорить. Читатель догадался бы об этом и сам. В любой компании рыболовов всегда найдется адвокат. Вы сразу отличите его. Единственный из всех, он вооружен рыболовным сачком и складным стальным удилищем с катушкой, при помощи которой рыбу вытаскивают на поверхность воды.
И там всегда имеется банкир. Банкира вы сразу узнаете по его нарядному виду. В банке Попли ходит в своем банковском костюме. Собираясь на рыбалку, он надевает рыболовный. Из этих двух костюмов второй явно лучше первого, потому что на банковском есть пятна от чернил, а на рыболовном нет ни одного пятна от рыбы.
Что касается нашего железнодорожника, то - и читатель знает это не хуже меня - его всегда можно узнать по длинной жерди, которую он сам срезал в лесу, и по десятицентовой леске, намотанной на ее конец. Джонс говорит, что такой леской он может поймать столько же рыбы, сколько Кернин - своим патентованным складным удилищем с катушкой. Что правда, то правда. Ровно столько же, ни больше и ни меньше.
Но Кернин утверждает, что с помощью его патентованного снаряда можно, подцепив рыбу на крючок, дать ей как следует заглотнуть его. А Джонс говорит, что ему плевать на это: насадите ему рыбу на крючок, и он тут же вытянет ее из воды. Кернин уверяет, что Джонс упустит ее. Но Джонс говорит, что у него рыба не уйдет. Он берется вытащить рыбу, и он вытащит ее. Кернин рассказывает, что ему не раз случалось (на озере Россо) держать рыбу на крючке больше получаса. Теперь я уже забыл, почему он переставал ее держать. Возможно, что рыбе просто надоедало висеть на крючке так долго, и она уходила.
Кернин и Джонс чуть не целый час обсуждали при мне вопрос о том, чья удочка лучше. Быть может, вам тоже случалось присутствовать при подобных спорах. Боюсь, что они неразрешимы.
Решение ехать на рыбалку было принято нами в маленьком гольф-клубе нашего курортного городка, на той самой веранде, где мы обычно сидим по вечерам. О, это совсем маленький клуб, без претензий! Площадка здесь недостаточно хороша для гольфа, и, говоря откровенно, мы не слишком часто гоняем по ней мяч. И, уж конечно, не обедаем в нашем клубе - он для этого не годится. Бутылочку здесь тоже не разопьешь - сухой закон! Но все-таки мы приходим сюда и сидим. Сидеть здесь очень приятно. В конце концов, что еще остается при настоящем положении вещей?
Итак, решение о рыболовной вылазке было принято именно здесь.
Эта мысль пришлась по душе всем нам. По словам Джонса, он давно уже ждал, чтобы кто-нибудь из нас организовал такую экспедицию. По-видимому, это было единственное развлечение, которое он любил по-настоящему. Я же был просто в восторге, что поеду вместе с этой четверкой истинных рыболовов. Правда, сам я не удил рыбу почти десять лет, но рыбная ловля - моя давнишняя страсть. Я не знаю в жизни большего наслаждения, чем то, которое ощущаешь, когда, подцепив на крючок четырехфунтового окуня, вытаскиваешь его из воды и взвешиваешь на руке. Но, повторяю, я не выезжал на рыбную ловлю уже десять лет. Да, это правда, каждое лето я живу у самой воды, и - как я только что сказал - страстно люблю удить рыбу... Но все-таки, сам не знаю почему, за десять лет я ни разу не выбрался на реку. Каждый рыболов хорошо знает, как это получается. Время пролетает незаметно, а годы уходят. И все же я удивился, узнав, что Джонс, этот заядлый спортсмен, не выезжал на рыбную ловлю - как это только что выяснилось - целых восемь лет. А я-то воображал, что он просто днюет и ночует на воде. Полковник Морс и Кернин - я был изумлен, узнав это, - не были на рыбной ловле уже двенадцать лет, то есть ни разу после того дня (это обнаружилось в ходе нашей беседы), когда они вместе ездили на озеро Россо и Кернин вытащил настоящее чудовище пяти с половиной фунтов - так они утверждали. Впрочем, нет - кажется, он не вытащил его. Да, да теперь я припоминаю, он не вытащил его. Он подцепил его на крючок и мог бы вытащить, он чуть не вытащил его, но все-таки не вытащил. Да, именно так. Теперь я вспомнил, как Кернин и Морс немного поспорили между собой - нет, нет, вполне дружелюбно! - относительно того, кто был в этом виноват - мямля Морс, слишком долго провозившийся с сачком, или осел Кернин, прозевавший время для подсечки. Все это было сказано самым дружеским тоном. Ведь история произошла так давно, что оба могут теперь вспоминать о ней без малейшей горечи или обиды. В сущности, она даже забавляет их. Кернин сказал, что никогда в жизни не видел ничего смешнее бедного старины Джека (так зовут Морса), окунающего свой сачок не туда, куда надо. А Морс сказал, что никогда не забудет, как бедный старина Кернин дергал свою леску то вправо, то влево, не зная хорошенько, в какую сторону тянуть. И, вспоминая об этом, оба хохотали.
Дом супругов Афтерсот - восхитительное старинное здание, выходящее окнами в большой сад, который, в свою очередь, выходит на широкую площадку, выходящую на реку.
Прославленный писатель встретил нас у ворот. Мы ждали, что автор "Энджел Риверс" и "Сада желаний" окажется бледным, меланхолическим субъектом (мы нередко обманываемся в своих ожиданиях, когда идем брать интервью). Нам не удалось сдержать возглас изумления (и, надо признаться, мы редко удерживаемся от подобных возгласов), когда мы увидели плотного здоровяка, который, если верить его собственным словам, весил сто стонов* (кажется, он так и сказал - стонов) без башмаков.
______________
* Стон - 14 английских фунтов.
Он сердечно поздоровался с нами.
- Пойдемте посмотрим моих свиней, - сказал он.
- Нам, собственно, хотелось задать вам несколько вопросов по поводу ваших книг, - начали было мы, шагая по дорожке.
- Сначала посмотрим свиней, - сказал он. - А вы не занимаетесь свиноводством?
Во время наших интервью мы всегда стремимся быть специалистами по всем вопросам, волнующим нашего собеседника, но тут нам пришлось сознаться, что в свиноводстве мы смыслим не слишком много.
- Так, может быть, вы что-нибудь смыслите в собаководстве? - спросил Великий писатель.
- К сожалению, нет, - ответили мы.
- А как насчет пчеловодства? - спросил он.
- Вот это нам знакомо, - ответили мы (как-то раз нас покусали пчелы).
- В таком случае давайте пройдем прямо к ульям, - предложил он.
Мы уверили его, что предпочли бы посетить ульи несколько позже.
- Тогда идемте в хлев, - сказал Великий писатель. И добавил: Вероятно, вы плохо представляете себе, как выращивают молодняк.
Мы покраснели. Мы ясно увидели перед собой пять детских головок, склонившихся над столом, - пять детских головок, ради которых - чтобы заработать им на хлеб - мы и взялись за эти интервью.
- Вы правы, - сказали мы. - Мы плохо представляем себе, как выращивают молодняк.
- Ну что? - спросил Великий писатель, когда мы добрались до места назначения. - Нравится вам этот хлев?
- Очень, - ответили мы.
- Я поставил здесь новый сток, выложенный кафелем. По собственным чертежам. Вы заметили, какая тут чистота? Все благодаря стоку.
Признаться, мы этого не заметили.
- Боюсь, - сказал Писатель, - что свиньи еще спят.
Мы попросили его ни в коем случае не будить их. Он сказал, что сейчас откроет маленькую боковую дверку, чтобы мы могли пролезть в хлев на четвереньках. Но мы постарались убедить его, что у нас нет ни малейшего желания нарушать покой этих зверушек.
- Нам бы очень хотелось, - сказали мы, - услышать от вас хоть что-нибудь о методах вашей работы - о том, как вы пишете романы.
Последнюю фразу мы произнесли с необыкновенной горячностью. Дело в том, что, помимо прямой цели нашего интервью, у нас была еще и другая цель - нам страшно хотелось узнать, как пишутся романы. Если бы нам удалось ознакомиться с этим процессом, пожалуй, мы сели бы за роман и сами.
- Сначала взгляните на моих быков, - сказал Писатель. - Вот здесь, в этом загоне стоит пара бычков, которые непременно вам понравятся.
Мы нисколько в этом не сомневались.
Он подвел нас к низенькой зеленой ограде. Два свирепых животных стояли за ней и жевали зерно. Не переставая жевать, они выкатили на нас свои круглые глаза.
- Ну что, разве они не великолепны? - спросил он.
Мы ответили, что это великолепные быки, что именно такими мы и представляли себе лучших быков на свете.
- Не хотите ли войти в загон? - предложил Писатель, открывая дверку.
Мы попятились. К чему тревожить этих животных?
Великий писатель заметил наши колебания.
- Не бойтесь, - сказал он. - Они вряд ли тронут вас. Я каждое утро без малейших опасений посылаю к ним моего работника.
Мы с восхищением взглянули на Знаменитого писателя. Нам стало ясно, что, подобно другим писателям, актерам и даже мыслителям нашего времени, этот человек прекраснодушен и правдив, как сама природа.
Но все же мы покачали головой.
- Быки, - пояснили мы Великому писателю, - это не та область, исследованием которой мы намерены заняться. Нам желательно узнать кое-что о методах вашей работы.
- О методах моей работы? - переспросил он, отходя вместе с нами от загона. - Да, по правде сказать, я и сам не знаю, есть ли у меня какие-нибудь методы.
- Какой план или метод применяете вы, - повторили мы, вынимая блокноты и карандаши, - когда начинаете новый роман?
- Как правило, - сказал Писатель, - я прихожу сюда и сижу в хлеву до тех пор, пока не нахожу нужных мне героев.
- И долго вы здесь сидите? - спросили мы.
- Не особенно. Как правило, спокойно посидев полчасика среди свиней, я нащупываю хотя бы одного своего героя - главного.
- А что вы делаете потом?
- Ну, а потом я обычно закуриваю трубку и отправляюсь на пчельник за сюжетом.
- И вы находите его?
- Неизменно. Потом, сделав кое-какие заметки, я беру своих лаек и отправляюсь с ними на прогулку, миль этак за десять, после чего спешу домой, чтобы успеть обойти все стойла и повозиться с бычками.
Мы вздохнули. Увы! Писание романов представлялось нам теперь еще более недосягаемой мечтой, чем когда бы то ни было прежде.
- Должно быть, в вашем хозяйстве есть и козел? - спросили мы.
- Ну, еще бы! Превосходный экземпляр. Не хотите ли взглянуть?
Мы покачали головой. Очевидно, разочарование отразилось на наших лицах. Вечная история. Мы чувствовали, что метод, с помощью которого писались знаменитые современные романы - при участии козлов, собак, свиней и молодых быков, - был вполне правилен и даже полезен для здоровья их авторов. Но мы чувствовали также, что он, этот метод, не для нас.
Мы позволили себе задать еще один вопрос.
- В котором часу вы встаете? - спросили мы.
- Между четырьмя и пятью, - ответил Писатель.
- И, конечно, сразу идете купаться - и летом и зимой?
- Конечно.
- И, должно быть, - сказали мы с плохо скрываемой горечью, - вы предпочитаете, чтобы слой льда был как можно толще?
- О, разумеется.
Мы умолкли. Мы давно уже уяснили себе причину наших жизненных неудач, но было больно лишний раз убедиться в собственной неполноценности. Этот "ледяной" вопрос стоял на нашем пути уже сорок семь лет.
Как видно, Великий писатель заметил наше удрученное состояние.
- Пойдемте в дом, - сказал он. - Жена угостит вас чашкой чая.
Через несколько минут мы забыли обо всех наших горестях, оказавшись в обществе одной из самых очаровательных chatelaines,* каких нам когда-либо посылала судьба.
______________
* Владелиц замка (франц.).
Мы уселись на низкие табуреты рядом с Этелиндой Афтерсот, которая со свойственным ей изяществом царила за чайным столом.
- Итак, вы хотите познакомиться с методами моей работы? - спросила она, ошпаривая нам ноги горячим чаем.
- Да, - ответили мы, вынимая блокноты и обретая некоторую долю прежнего энтузиазма.
Пусть люди обливают нас горячим чаем, лишь бы они по-человечески обращались с нами.
- Не можете ли вы сказать, - начали мы, - какого метода вы придерживаетесь, начиная роман?
- Я всегда начинаю с изучения, - ответила Этелинда Афтерсот.
- С изучения? - переспросили мы.
- Да. Я имею в виду - с изучения подлинных фактов. Возьмите, например, мои "Страницы из жизни прачки". Еще по чашечке чая?
- Нет, нет, - сказали мы.
- Так вот, чтобы написать эту книгу, я два года проработала в паровой прачечной.
- Два года! - воскликнули мы. - Но зачем же?
- Чтобы почувствовать атмосферу.
- Пара? - спросили мы.
- О нет, - ответила миссис Афтерсот. - Паром я занималась отдельно. Я прошла курс в технической школе.
- Возможно ли? - удивились мы, снова упав духом. - Разве все это было необходимо?
- Не знаю, как можно было бы писать иначе! Вы, конечно, помните, что в моем романе действие начинается в котельной? Чаю?
- Да, - сказали мы, поспешно убирая ноги. - Нет, нет, большое спасибо.
- Итак, вы сами видите, что в качестве единственно возможной point d'appui* необходимо было с самого начала дать описание внутренней части котла.
______________
* Точки опоры (франц.).
Мы кивнули в знак согласия.
- Мастерское произведение! - сказали мы.
- Моя жена, - вмешался Великий писатель, который в это время чинил набор искусственной насадки для ловли форелей, ухитряясь при этом жевать бутерброд и кормить им огромного датского дога, голова которого лежала у него на коленях, - моя жена необычайно трудолюбива.
- И вы всегда работаете таким методом? - спросили мы.
- Всегда, - ответила она. - Чтобы написать "Вязальщицу Фредерику", я полгода провела на вязальной фабрике. Перед тем как написать "Маргариту из глинобитного домика", я посвятила много месяцев специальному исследованию.
- Исследованию чего? - спросили мы.
- Исследованию глины. Я училась формовке. Видите ли, для того чтобы написать такого рода книгу, необходимо прежде всего основательно изучить глину - всевозможные сорта глины.
- А над чем вы собираетесь работать в ближайшем будущем? - спросили мы.
- Следующая моя книга, - сказала Писательница, - будет посвящена исследованию... чаю?.. исследованию производства маринадов. Это совершенно новая тема.
- Какая увлекательная сфера деятельности! - прошептали мы.
- И, главное, совершенно новая. Некоторые из наших писателей отобразили бойню, а в Англии многие отобразили джем. Но пока еще никто не отобразил маринад. Я была бы очень рада, если бы мне удалось, - добавила Этелинда Афтерсот со свойственной ей очаровательной скромностью, - сделать этот роман первым в серии маринадных романов и, быть может, описывая район маринадной промышленности, проследить судьбу целой рабочей семьи, занимающейся производством маринадов на протяжении четырех или пяти поколений.
- Четырех или пяти! - с восторгом вскричали мы. - Возьмите лучше десять! А есть ли у вас какие-нибудь дальнейшие планы?
- О да, - с улыбкой ответила Писательница. - Я всегда составляю планы на много лет вперед. После этой книги я хочу заняться изучением каторжной тюрьмы - разумеется, изнутри.
- Изнутри? - с содроганием воскликнули мы.
- Да. Для этого мне, конечно, придется на два или на три года попасть в тюрьму.
- Но как же вы попадете туда? - спросили мы, с ужасом наблюдая спокойную решимость этой хрупкой женщины.
- Я буду требовать этого по праву, - ответила она спокойно. - Я приду к лицам, облеченным властью, во главе целого отряда пылающих энтузиазмом женщин и потребую, чтобы меня посадили за решетку. Надеюсь, после того, что уже сделано мною, я могу рассчитывать на это.
- Разумеется, - горячо поддержали мы ее.
И поднялись, собираясь уходить.
Чета писателей дружески пожала нам руки. Мистер Афтерсот проводил нас до парадной двери и показал кратчайший путь, который шел мимо пчелиных ульев и должен был вывести нас через выгон, где паслись быки, прямо на шоссе.
Мы уходили в сгущавшейся темноте вечера с чувством удивительного спокойствия. Решение наше было окончательным и непреложным. Нет, писание романов - не наш удел. Мы должны добиваться каторжной тюрьмы каким-нибудь другим способом.
Но нам показалось, что, пожалуй, будет небесполезно опубликовать наше интервью в качестве руководства для других.
ОШИБКИ САНТА-КЛАУСА*
______________
* Санта-Клаус - дед-мороз, рождественский дед.
Был сочельник.
Семейство Браунов только что отобедало у своих ближайших соседей Джонсов.
Браун и Джонс сидели за столом, где еще стояли бутылка вина и вазочка с грецкими орехами. Все остальные ушли наверх.
- Что вы решили подарить сыну на рождество? - спросил Браун.
- Поезд, - ответил Джонс. - Последняя новинка. Заводной.
- Давайте посмотрим, что это за штука, - предложил Браун.
Джонс вынул из буфета объемистый сверток и принялся разворачивать его.
- Ловко придумано! - сказал он. - А вот и рельсы. Просто удивительно, до чего мальчишки любят играть в поезд.
- Любят, - согласился Браун. - А скажите, как укрепить рельсы?
- Сейчас покажу, - сказал Джонс. - Только помогите мне освободить стол от всей этой посуды и стащить скатерть. Ну вот. Смотрите. Рельсы вы кладете таким вот образом, а потом закрепляете их по краям... вот так.
- Понимаю, понимаю. А здесь он берет подъем? Да, это именно то, что нравится ребенку. А я купил Уилли игрушечный самолет.
- Знаю. Великолепная штука! Самолет я подарил Эдвину ко дню рождения. А вот сейчас решил купить ему поезд. Сказал мальчишке, что на этот раз Санта-Клаус собирается принести ему такую штучку, какой у него еще никогда не было. Ведь Эдвин верит в Санта-Клауса самым серьезным образом. Взгляните-ка на паровоз. В нем есть пружина. Она спрятана в топке.
- Знаете что, - сказал Браун с живейшим интересом. - Заведите его. Посмотрим его на ходу.
- С удовольствием, - ответил Джонс. - Поставьте-ка по краям несколько тарелок или что-нибудь из посуды, чтобы сделать заграждение для рельсов. И обратите внимание, как он гудит перед отправлением. Ну что может быть лучше такой игрушки для мальчугана?
- Верно! - сказал Браун. - Ой, посмотрите на этот шнурочек! Потянешь за него - и раздается гудок! Нет, вы только послушайте! Совсем как настоящий!
- Вот что, Браун, - предложил Джонс. - Вы сцепите вагончики, а я дам отправление. Машинистом буду я - идет?
Прошло полчаса, а Браун и Джонс все еще играли в поезд, сидя за обеденным столом.
Однако их жены, расположившиеся наверху в гостиной, совсем не замечали их отсутствия. Они были слишком увлечены.
- Ну что за прелесть! - сказала миссис Браун. - Какая чудесная кукла! Я не видела такой хорошенькой уже много лет. Непременно куплю точно такую для Ульвины. Воображаю, в каком восторге будет Кларисса.
- Еще бы! - подтвердила миссис Джонс. - А главное, ей будет так интересно наряжать ее. Девочки обожают это занятие. Посмотрите - ведь в придачу к кукле тут еще и платьица. Целых три! Какие миленькие, не правда ли? Они уже скроены. Остается только сшить их.
- Они очаровательны! - вскричала миссис Браун. - По-моему, вот это, лиловое, пойдет кукле больше всех. Ведь у нее золотистые волосы. Как, по-вашему, не лучше ли снять воротничок - вот так? А вместо него выпустить кантик?
- Чудесная мысль! - сказала миссис Джонс. - Так мы и сделаем. Одну секунду, сейчас я возьму иголку. А Клариссе я скажу, что Санта-Клаус сшил это платьице сам. Ведь девочка верит в Санта-Клауса самым серьезным образом.
И по прошествии получаса миссис Джонс и миссис Браун были так увлечены шитьем нарядов для куклы, что даже не слышали шума поезда, бегавшего взад и вперед по обеденному столу, и совершенно не задумывались над тем, что могли делать в это время их дети.
Впрочем, и дети нисколько не скучали без родителей.
- Первый сорт, а? - спрашивал Эдвин Джонс юного Уилли Брауна, сидевшего у него в комнате. - В коробке сотня штук, с фильтром. А вот тут, в отдельной коробочке, - янтарный мундштук. Хороший подарок папе - как по-твоему?
- Отличный, - одобрил Уилли. - А я дарю отцу сигары.
- Да, да, я тоже сначала думал о сигарах. Мужчинам всегда подавай сигары и папиросы. Тут уж не ошибешься. Послушай, а не выкурить ли нам по одной? Можно взять их снизу. Они тебе понравятся - это русские. Куда лучше египетских.
- Благодарю, - ответил Уилли. - С большущим удовольствием. Курить я начал только прошлой весной, когда мне стукнуло двенадцать. По-моему, очень глупо начинать курить в детстве. Верно? Никотин может задержать рост. Лично я выкурил первую папиросу в двенадцать лет.
- Я тоже, - сказал Эдвин, когда они затянулись. - Впрочем, покупать папиросы я бы не стал и сейчас, да вот нужно было сделать подарок отцу. Я просто должен подарить ему что-нибудь от Санта-Клауса. Знаешь, он верит в Санта-Клауса самым серьезным образом.
А тем временем Кларисса показывала своей подруге Ульвине восхитительный миниатюрный набор для игры в бридж, купленный ею в подарок матери.
- Какая очаровательная грифельная дощечка для записи цифр! воскликнула Ульвина. - А этот прелестный голландский рисунок... Или, может быть, он фламандский? Как по-твоему, дорогая?
- Голландский, - сказала Кларисса. - Он такой оригинальный. А нравятся тебе вот эти чудесные коробочки? Во время игры сюда кладут деньги. Я могла бы не брать их - за них пришлось платить отдельно, - но, по-моему, так несовременно - играть без денег. Правда?
- Ужасно! - согласилась Ульвина. - Но ведь твоя мама никогда не играет на деньги?
- Мама! О, разумеется, нет. Для этого она чересчур старомодна. Но я скажу ей, что сам Санта-Клаус положил сюда коробочки для денег.
- Она, должно быть, так же уверена, что Санта-Клаус существует, как и моя мама?
- О, совершенно уверена, - ответила Кларисса. И добавила: - Давай сыграем небольшую партию - вдвоем, по-французски? Или, если хочешь, по-норвежски. По-норвежски тоже можно вдвоем.
- С удовольствием, - обрадовалась Ульвина.
И через несколько минут они сидели, углубясь в игру, а возле каждой из них возвышался столбик серебряных монет.
Спустя полчаса оба семейства в полном составе снова сидели в гостиной. Разумеется, никто и словом не обмолвился о подарках. Казалось, все были поглощены рассматриванием картинок в красивой толстой библии, которую мистер Джонс приготовил в подарок своему отцу. И все сошлись на том, что теперь, с помощью этой книги, дедушка сможет легко и быстро отыскать любое место в Палестине.
А наверху, на самом верху, сидя в своей гостиной, дедушка Джонс любовно разглядывал подарки, которые стояли перед ним на столе. Это были изящный графин для виски с серебряными инкрустациями снаружи (и с виски - внутри) для сына и большой никелированный варган* для внука.
______________
* Варган - музыкальный инструмент типа губной гармоники.
Еще позднее, далеко за полночь, человек или дух - словом, некто, носящий имя Санта-Клаус, взял все подарки и запихал их в чулки каждого из обитателей дома.
Но так как он был слеп - ведь слепым он был всегда, - то он все перепутал и роздал подарки так, как это было описано выше.
Однако на следующий день, в течение рождественского утра, все само собой стало на свое место: ведь рано или поздно все становится на свое место.
И вот около десяти утра Браун и Джонс играли в поезд, миссис Браун и миссис Джонс шили платья для куклы, мальчики курили папиросы, Кларисса с Ульвиной играли в бридж на свои карманные деньги.
А наверху, на самом верху, дедушка пил виски и играл на варгане.
И несмотря ни на что, рождество оказалось таким же веселым, каким оно бывало всегда.
СТАРАЯ-ПРЕСТАРАЯ ИСТОРИЯ
О ТОМ, КАК ПЯТЕРО МУЖЧИН
ОТПРАВИЛИСЬ НА РЫБНУЮ ЛОВЛЮ
Это всего лишь рассказ об одной рыболовной вылазке. Его нельзя назвать новеллой. Тут нет острого сюжета, ни с кем не случается ничего экстраординарного, и никто никого не убивает. Вся суть этого рассказа - в его исключительной правдивости. Он повествует о том, что произошло не только с нами, пятью городскими жителями, о которых пойдет речь, но и о том, что произошло и происходит со всеми остальными любителями рыбной ловли - от Галифакса до Айдахо, - которые, как только начинается лето, спускают свои лодки на непотревоженную гладь наших канадских и американских озер, наслаждаясь тишиной и прохладой раннего летнего утра.
Мы решили выехать ранним утром, ибо, по общему мнению, раннее утро самое подходящее время для ловли окуней. Говорят, что окуни клюют именно ранним утром. Вполне возможно. В сущности, этот факт легко поддается научной проверке. Окунь не клюет между восемью утра и двенадцатью дня. Он не клюет между двенадцатью дня и шестью вечера. Не клюет он и между шестью вечера и полуночью. Это общеизвестно. Вывод - окунь бешено клюет на рассвете.
Так или иначе, вся наша компания единодушно решила отправиться в поход как можно раньше.
- Кто раньше встанет, тот и рыбку поймает, - изрек полковник, как только зародилась идея рыболовной экспедиции.
- О да, - подтвердил Джордж Попли, управляющий банком. - Мы непременно должны выехать на заре, чтобы попасть на отмель, когда рыбы видимо-невидимо.
Когда он сказал это, у всех нас заблестели глаза. Еще бы! От таких слов просто сердце замирает. "Выехать на заре, когда рыбы видимо-невидимо". - эта мысль может взбудоражить любого мужчину.
Если вы прислушаетесь к разговорам, которые ведутся в мужской компании где-нибудь в пульмане, в коридоре гостиницы или, еще лучше, за столиком в первоклассном ресторане, вам не придется долго ждать - вскоре один из собеседников произнесет такую фразу:
- Итак, мы выехали спозаранку, как только взошло солнце, и отправились прямо на отмель.
А если вам и не удастся расслышать его слова, то вы увидите, как вдруг он широко, чуть не на метр, расставит руки, желая поразить своего слушателя. Это он показывает размеры рыбы. Нет, не той рыбешки, которую они поймали, а той огромной рыбины, которую они упустили. Она была уже почти у них в руках, у самой поверхности воды. Да, у самой поверхности. Если сосчитать всех огромных рыб, которые были вытащены почти на самую поверхность наших озер, количество их окажется просто невероятным. Или, во всяком случае, оно представлялось мне таким в былые времена, когда у нас еще существовали бары и ресторанчики, где подавали это гнусное шотландское виски и этот отвратительный джин. Противно даже вспоминать о таких вещах, не так ли? Зато всю зиму в этих ресторанчиках отлично ловилась рыба.
Стало быть, как уже было сказано выше, мы решили выехать на рассвете. Чарли Джонс, служащий железнодорожного управления, сказал, что в Висконсине, когда он был еще мальчишкой, они обычно выходили в пять утра - не вставали в пять утра, а в пять были уже на месте. Оказывается, где-то в Висконсине есть озеро, где окуни водятся тысячами. Кернин, адвокат, сказал, что, когда он был мальчишкой - они жили тогда на озере Россо, - они выходили в четыре. Да, на озере Россо есть такое место, где окуней видимо-невидимо; люди просто не успевают закидывать удочки. Однако найти это место трудно, очень трудно. Сам Кернин мог бы его найти, но, как я понимаю, маловероятно, чтобы какой-нибудь другой человек мог сделать это. И ту отмель в Висконсине тоже, пожалуй, не найти. Стоит вам разыскать ее, и все будет в порядке, но это очень-очень трудно. Чарли Джонс может ее найти. И будь мы сейчас в Висконсине, он привел бы нас прямо на место, но, по-видимому, никто другой, помимо Чарли, не знает, как туда добраться. Точно так же обстояло дело и с полковником Морсом. Он знал одно местечко на озере Симко, где постоянно удил рыбу много лет назад, и, пожалуй, он мог бы найти это местечко даже и сейчас.
Я уже говорил, что Кернин - адвокат, Джонс - железнодорожник, а Попли банкир. Но мог бы не говорить. Читатель догадался бы об этом и сам. В любой компании рыболовов всегда найдется адвокат. Вы сразу отличите его. Единственный из всех, он вооружен рыболовным сачком и складным стальным удилищем с катушкой, при помощи которой рыбу вытаскивают на поверхность воды.
И там всегда имеется банкир. Банкира вы сразу узнаете по его нарядному виду. В банке Попли ходит в своем банковском костюме. Собираясь на рыбалку, он надевает рыболовный. Из этих двух костюмов второй явно лучше первого, потому что на банковском есть пятна от чернил, а на рыболовном нет ни одного пятна от рыбы.
Что касается нашего железнодорожника, то - и читатель знает это не хуже меня - его всегда можно узнать по длинной жерди, которую он сам срезал в лесу, и по десятицентовой леске, намотанной на ее конец. Джонс говорит, что такой леской он может поймать столько же рыбы, сколько Кернин - своим патентованным складным удилищем с катушкой. Что правда, то правда. Ровно столько же, ни больше и ни меньше.
Но Кернин утверждает, что с помощью его патентованного снаряда можно, подцепив рыбу на крючок, дать ей как следует заглотнуть его. А Джонс говорит, что ему плевать на это: насадите ему рыбу на крючок, и он тут же вытянет ее из воды. Кернин уверяет, что Джонс упустит ее. Но Джонс говорит, что у него рыба не уйдет. Он берется вытащить рыбу, и он вытащит ее. Кернин рассказывает, что ему не раз случалось (на озере Россо) держать рыбу на крючке больше получаса. Теперь я уже забыл, почему он переставал ее держать. Возможно, что рыбе просто надоедало висеть на крючке так долго, и она уходила.
Кернин и Джонс чуть не целый час обсуждали при мне вопрос о том, чья удочка лучше. Быть может, вам тоже случалось присутствовать при подобных спорах. Боюсь, что они неразрешимы.
Решение ехать на рыбалку было принято нами в маленьком гольф-клубе нашего курортного городка, на той самой веранде, где мы обычно сидим по вечерам. О, это совсем маленький клуб, без претензий! Площадка здесь недостаточно хороша для гольфа, и, говоря откровенно, мы не слишком часто гоняем по ней мяч. И, уж конечно, не обедаем в нашем клубе - он для этого не годится. Бутылочку здесь тоже не разопьешь - сухой закон! Но все-таки мы приходим сюда и сидим. Сидеть здесь очень приятно. В конце концов, что еще остается при настоящем положении вещей?
Итак, решение о рыболовной вылазке было принято именно здесь.
Эта мысль пришлась по душе всем нам. По словам Джонса, он давно уже ждал, чтобы кто-нибудь из нас организовал такую экспедицию. По-видимому, это было единственное развлечение, которое он любил по-настоящему. Я же был просто в восторге, что поеду вместе с этой четверкой истинных рыболовов. Правда, сам я не удил рыбу почти десять лет, но рыбная ловля - моя давнишняя страсть. Я не знаю в жизни большего наслаждения, чем то, которое ощущаешь, когда, подцепив на крючок четырехфунтового окуня, вытаскиваешь его из воды и взвешиваешь на руке. Но, повторяю, я не выезжал на рыбную ловлю уже десять лет. Да, это правда, каждое лето я живу у самой воды, и - как я только что сказал - страстно люблю удить рыбу... Но все-таки, сам не знаю почему, за десять лет я ни разу не выбрался на реку. Каждый рыболов хорошо знает, как это получается. Время пролетает незаметно, а годы уходят. И все же я удивился, узнав, что Джонс, этот заядлый спортсмен, не выезжал на рыбную ловлю - как это только что выяснилось - целых восемь лет. А я-то воображал, что он просто днюет и ночует на воде. Полковник Морс и Кернин - я был изумлен, узнав это, - не были на рыбной ловле уже двенадцать лет, то есть ни разу после того дня (это обнаружилось в ходе нашей беседы), когда они вместе ездили на озеро Россо и Кернин вытащил настоящее чудовище пяти с половиной фунтов - так они утверждали. Впрочем, нет - кажется, он не вытащил его. Да, да теперь я припоминаю, он не вытащил его. Он подцепил его на крючок и мог бы вытащить, он чуть не вытащил его, но все-таки не вытащил. Да, именно так. Теперь я вспомнил, как Кернин и Морс немного поспорили между собой - нет, нет, вполне дружелюбно! - относительно того, кто был в этом виноват - мямля Морс, слишком долго провозившийся с сачком, или осел Кернин, прозевавший время для подсечки. Все это было сказано самым дружеским тоном. Ведь история произошла так давно, что оба могут теперь вспоминать о ней без малейшей горечи или обиды. В сущности, она даже забавляет их. Кернин сказал, что никогда в жизни не видел ничего смешнее бедного старины Джека (так зовут Морса), окунающего свой сачок не туда, куда надо. А Морс сказал, что никогда не забудет, как бедный старина Кернин дергал свою леску то вправо, то влево, не зная хорошенько, в какую сторону тянуть. И, вспоминая об этом, оба хохотали.