Страница:
Я подумал, что человек он сильный, хотя и не очень разумный. Вылезет, наверное.
"Эй! -- крикнул грубиян Шалве. -- Посмотри там в холодильнике, осталось ли еще выпить".
Грузин молча встал и пошел к холодильнику. Заглянул:
"Только одна банка пива, Алекс". "Сходи за пивом, раз не хочешь ебаться с Лимоном", -- ласково сказал Алекс и, вынув из бумажника двадцать долларов, дал их грузину.
По этим-то двадцати долларам, как-то несвойственно-бережно переданным Алексом Шалве, я и понял, что положение его действительно очень серьезное. Обычно двадцатидолларовых бумажек в бумажнике Алекса просто не было. Толь-ко сотенные. Сдачу с сотенных Алекс всегда бестолково заталкивал в джинсы и, когда в следующий раз расплачивался, вынимал опять сотенную. Это был его осо-бый, русско-кавалерийский шик.
"Я расшиваюсь, -- доверительно объявил мне Алекс. -- Ничего крепче пива мне нельзя".
"Я бы на твоем месте и пива не пил", -- заметил я неодобрительно.
"Пошел на хуй. Лимон, не учи меня".
"Распустился ты, -- сказал я. -- Ругаешься как извозчик. Разве главе космо-гонической школы подобает так ругаться?"
Следует сказать, что Алекс действительно объявил себя однажды главой космогонической школы в живописи. Я думаю, и сам Алекс не знал, что это такое, но стать главой школы ему было необходимо, он считал, что это респектабель-но.
"Научили тебя во Франции... -- разочарованно-презрительно протянул Алекс. -- Интеллигентным стал... Точно, -- сказал он, обращаясь уже к Элиз. -- Там все такие, как Лимон, любят попиздеть... Потому я и сбежал оттуда".
Самого Алекса упрекнуть в интеллигентности трудно. За десять лет жизни во Франции Алекс едва научился лепетать по-французски, и я его за это подсозна-тельно презирал, справедливо считая его человеком ограниченным и нелюбопыт-ным, хотя и талантливым. Но талант должен развиваться, а какое развитие, если Алекс не читает, с новыми людьми не встречается, а только механически произво-дит свои картины, сидя взаперти, окруженный казаками и другой русскоговорящей челядью.
По лестнице, громко гогоча, спустился казак, а за ним, пьяно улыбаясь, спустилась голая ниже пояса Леля, держа в руках свои мокрые штаны. Она была без трусов и, спускаясь, поглаживала светлый треугольник волос в месте схожде-ния ног.
"Ты почему, сука, голожопая? -- засмеялся Алекс. -- Почему она без шта-нов?" -- обратился он к казаку.
"Не хочет мой халат одевать. Говорит, что халат воняет и слишком боль-шой для нее..." -- прохохотал казак, содрогаясь могучей грудью.
"А что, я тебе не нравлюсь такая?.." -- криво усмехнулась Леля и, подтянув мышцы ягодиц, прошлась мимо стола, за которым мы сидели.
"Вот мы сейчас тебя выебем, пизда, тогда доходишься!" -- с видимым от-вращением пригрозил Алекс.
Леля, хотя и миниатюрная, сложена очень пропорционально, и если не смотреть на ее пьяную физиономию (всегда, когда она сильно напивается, кончик носа у нее краснеет и лоснится), эстетически представляет из себя совсем не не-приятное зрелище. Леля продефилировала мимо нас и села на свое прежнее ме-сто, но затем пересела вдруг на место отсутствующего грузина и, обнаружив, что в его темного стекла бокале есть вино, выпила его залпом. "Еще выпить хочу... -- объявила она капризно. -- Дайте выпить!"
"Сейчас Шалва принесет, -- успокаивающе сообщила Элиз подруге. -По-дожди".
К ногам Лели подошел вдруг доселе мирно спавший в одном из углов жир-ный бульдог Алекса и, заинтересованно обнюхав ее ноги, встал на задние лапы, а передние положил на стул и потянулся морщинистым свиным носом к ее пиз-де.
"Фу, дурак!" -- взвизгнула Леля.
"Выеби, выеби ее, Фунт! -- обрадовался Алекс. -- Покажи ей, засунь ей шершавого в шахну!.."
Все мы, включая Элиз, обрадовались неожиданному развлечению и стали заинтересованно наблюдать за Лелей и Фунтом.
"А что... -- начал я к своему собственному полному недоумению. -- Слабо тебе, Лельчик, поебаться с бульдожкой?.." -- Очевидно, я был все еще зол на ал-коголичку за ее приседания на улице или, может быть, мне просто захотелось ее спровоцировать на невинное зрелищное мероприятие. Не знаю, я схулиганил, а уж потом подумал.
"Ни хуя не слабо... -- возразила Леля, споткнувшись на букве с в "слабо". Очевидно, стакан вина, принадлежащего грузину, шибанул ей в голову. -- Не слабо, -- повторила она и, соскользнув со стула, вдруг опустилась на сияющий паркетный пол голым задом и раздвинула ноги. -- Иди, иди сюда, милый!" -по-звала она отшатнувшегося было бульдожку. Бульдог засопел и с удовольствием ткнулся носом в Лелину пизду, обнюхивая.
"Га-га-га-га!" -- смущенно загрохотал казак и расстегнул еще одну пуговицу на своей клетчатой рубахе, уже и без того обнажавшей его пузо.
"Ну и блядь! -- криво усмехнулся Алекс. -- Сказано, русская баба и со свиньей ляжет. Ну, Фунт, покажи ей, какие мы... Воткни ей по самые уши!"
Бульдог в явном замешательстве не знал, что ему с Лелей делать. В конце концов, не отнимая носа от Лелиной пизды, он пристроился пузом на одну из ее ляжек и быстро-быстро задрожал по ней.
"Не так, не так, маленький дурачок... -- ласково проговорила Леля и схвати-ла Фунта за передние лапы, потянула его на себя, на живот. -- Сюда, дурачок, сю-да иди..."
Казак засопел, и лицо его вдруг сделалось темно-красным, он, не отрыва-ясь, глядел на копошащихся бульдога и Лелю. Элиз, привыкшая, очевидно, ко всему, хихикала. Я? Я думаю, что я чуть натянуто улыбался. Алекс с ухмылочкой превосходства покачивал головой и повторял: "Ну что, бля, возьмешь с русской бабы..." Однако, зная Алекса очень хорошо, я понимал, что ситуация ему, в об-щем-то, нравится.
Бульдог сопел, как первый паровоз братьев Черепановых... Леля продол-жала ласковым шепотом давать бульдогу советы. Шуточка переставала быть смешной. Ебаный зверь был, кажется, по-настоящему возбужден. Не совсем было понятно, попал ли он своим бульдожьим членом в Лелю... Мне, во всяком случае, с моего стула видно не было, ко мне Леля лежала боком.
По-видимому, не я один почувствовал, что шутка уже пересекла границы смешного и переходит в нечто иное по характеру, потому что Элиз встала и, по-дойдя к Леле, наклонившись, схватила ее за руку. "Вставай, хватит хуйней зани-маться!" -- раздраженно сказала она. Бульдог поднял голову на Элиз и вдруг за-рычал.
Алекс, тяжело ступая по паркету своими сшитыми на заказ кавалерийскими сапогами, прошел к Леле и Фунту и вдруг коротко ткнул ее носком сапога в реб-ра.
"Вставай, пизда... Я не хочу, чтобы Фунт подхватил от тебя гонорею..."
"Иди на хуй, Алекс..." -- обиженно сказала с пола Леля.
"Ах ты, вонючка поганая!" -- удивился Алекс и, сделав несколько шагов к стулу, на котором лежали штаны Лели, взял их и пошел с ними к противоположной стене студии.
"Отдай мои брюки!" -- вскочила Леля. Фунт жирно шлепнулся на паркет и обиделся. Леля подбежала к Алексу и попыталась схватить его за могучую ру-ку.
"Вонючка паршивая!" -- ласково повторил Алекс и выставил руку, в которой держал Лелины штаны, в открытое окно. Лелю он легонько оттолкнул, от этого лег-кого тычка Леля улетела на самую середину лофта...
"Не бросай, мудак!" -- закричала Леля. "Хэй, Алекс... -- сказал я. -Отдай ей брюки. Это уж слишком..."
"Да, Алекс, успокойся..." -- сказала Элиз. "Алекс?" -- попросил даже казак. Но железный Алекс, неумолимый Алекс, разжал пальцы, и послушные закону зем-ного притяжения Лелины штаны устремились к земле. Вниз.
"Мудак! Сука!" -- закричала Леля и, подбежав к двери элевейтора, нажала кнопку. Почти тотчас же двери отворились, и из элевейтора шагнул к нам Шалва, прижимающий к груди несколько блоков пива, поставленных один на другой. Едва не сбив его с ног, Леля вскочила в элевейтор.
"Леля! Ты же голая!" -- крикнула ей вдогонку Элиз.
"Ха-ха-ха! -- ехидно смеялся Алекс, стоящий у окна. По его особенно иезу-итскому издевательскому смеху было понятно, что он пьянеет, что, впрочем, про-исходит очень быстро, когда он распивается. -- Сейчас получим удовольствие. Хэй, Лимон, иди сюда! Посмотрим, как эту голую жопу выебут прямо на улице... Шалва, все идите сюда!.."
Я подошел, и в самом деле любопытствуя, что же произойдет, хотя проис-ходящее мне и не нравилось. Алекс унижал Лелю. А какая бы она, Леля, ни была, алкоголичка, садящаяся писать на улице, она была наша подруга, посему Алекс ведет себя гнусно. Я решил уйти тотчас, как только Леля и ее штаны воссоединят-ся.
"Хэй, пизда голожопая!" -- закричал Алекс, высунувшись в окно и, очевид-но, увидев Лелю. Я подошел к другому окну, также открытому, а точнее, это было то же огромное, во всю стену окно, только другая его часть, и заглянул вниз.
Далеко внизу, этаж был седьмой американский, я увидел голоногую фигурку в красной короткой тишотке, растерянно метавшуюся по улице.
"Пизда голожопая! Смотрите, люди, на голожопую пизду!" -- истошно за-орал Алекс в ночь, и из дома напротив, из таких же, очевидно, лофтов, как и у Алекса, стало высовываться местное население и смотреть туда же, куда смотрел и Алекс и мы, на метавшуюся по улице в поисках штанов Лелю. Несмотря на поло-вину третьего ночи, половина окон в Сохо светилась и из некоторых доносилась музыка.
"Муд-ааак! -- прокричала Леля, задрав лицо в нашу сторону. -- Муд-аак!" -Подняв руку, она погрозила Алексу сжатым кулаком.
"Ха-ха-ха-ха!" -- злорадно прокаркал Алекс. "Вправо, вправо иди, Лелька! -- закричала рядом со мной Элиз. -- На мусорный бак... Еще правее..."-- Элиз пыта-лась помочь подруге. Я увидел, что, следуя совету Элиз, Леля нашла штаны, взя-ла их и исчезла из поля зрения.
"Зачем ты ее так? -- сказал я Алексу, когда мы отошли от окна и вернулись к столу. -- Насколько я понимаю, она тебе ничего плохого не сделала, а только хо-рошее". Я мог ему сказать: "Она же, мудак ты этакий, недавно тебе денег на еду одалживала и пизду свою, очень может быть, предоставляла как хорошему другу, а ты?" Но Леля просила меня никому эту его тайну не рассказывать.
"Что это ты, Лимон, за Лельку-блядь заступаешься?! -- изумился Алекс. -Гуманист хуев! -- И решил пошутить: -- Молчи, Лимон, а то сейчас тебя самого вы-ебем". -- Он захохотал.
Иногда, когда ему это было очень нужно, Алекс умел произвести впечатле-ние интеллигентного и воспитанного человека. На открытиях своих выставок, во время интервью с прессой... Но сейчас в Америке, где вообще все опрощаются, Алекс, привыкший к ношению масок и поз, в дополнение к своей природной невос-питанности и хамству, еще стал носить хамство, как позу. Может быть, он в стране, где все боятся друг друга, быстренько соорудил себе устрашающее, намеренно мужланское защитное поведение. Не трогайте меня -- я ужасен! И чтобы выгля-деть пострашнее, украсил себя шрамами? Не знаю, это только догадка...
Я промолчал. Раздался гудок интеркома. Шалва пошел к элевейтору и от-туда прокричал Алексу: "Это Леля!"
"Вот видишь, Лимон!" -- сказал Алекс нравоучительно. -- Эта пизда даже не способна обидеться. Ты ее гонишь в дверь, а она входит в окно".
Леля вывалилась из элевейтора. Штаны были на ней. Нетвердой походкой она подошла к столу и стала между Алексом и Элиз, которая теперь восседала на моем месте, так как я решил себя обезопасить на всякий случай от дальнейших проявлений Алексовой любви. Проявления еще вполне могли последовать, Шалва принес три пакета пива, по шесть бутылок в каждом.
"Эх ты... сука-а! -- протянула Леля укоризненно, заглядывая Алексу в глаза. -- Я думала, ты мой друг, а ты... говно ты!.." -- Правой рукой Леля загребла со сто-ла тяжелую пивную кружку и замахнулась ею у головы Алекса.
Замахнулась слишком медленно, Элиз успела поймать ее за руку:
"Ты что, с ума сошла, Лелька!"
"Сошла, -- согласилась та, -- а чего он поступает, как говно?" -обернулась она к нам за справедливостью.
"Пизда, -- сказал Алекс. -- Я же тебя люблю. Иди сюда..." -- И не дожидаясь согласия маленькой женщины, потянул Лелю на себя. Та, как пушинка, влекомая неудержимым сквозняком, подлетела к нему и переломилась о его высокое коман-дирское колено. Чмок! -- и Алекс жирно поцеловал Лелю в губы и долго так держал ее у своих губ, не отпуская.
Когда же он Лелю отпустил, та выглядела примиренной. "Блядь!" -- еще раз, последний, выругалась она и как бы в виде компенсации отобрала у Алекса его красивую кружку с пивом. И выпила.
"Что ж ты на попу тянешь, дура... -- миролюбиво, как бы желая лишь легко обсудить случившееся, подвести итог, сказал Алекс. И вдруг отряхнул Лелю с ко-лен. -- Ты что, обоссалась?" -- Алекс провел рукою по своим черным брюкам.
"Сам ты обоссался, Алекс! -- засмеялась Леля. -- Это вино, дурак!" -- Но ушла на всякий случай за мою и Элиз спины на противоположную сторону сто-ла.
Я подумывал, как бы свалить, мне стало неинтересно. Алекс и казак напе-ребой стали рассказывать мне то, что я знал куда лучше их -- о Нью-Йорке и его происшествиях, о мазохистской ежедневной ненужной напряженности Великого города. Рассказывали, все время сравнивая Нью-Йорк с Парижем. Для них Нью-Йорк только начался год назад, для меня он уже кончился. Время от времени Алекс вставлял в нью-йоркские рассказы фрагменты воспоминаний о своем папоч-ке-кавалеристе; эти воспоминания его я знал наизусть. Я сидел и думал, что Алекс ограничен, что он живет в прошлом, что у каждого есть потолок и, может быть, Алекс достиг своего потолка.
Приблизительно через полчаса еще более охмелевший Алекс сидел с кри-вой улыбочкой на лице в своем деревянном троне, а на поручне трона сидела Элиз, которую Алекс полуобнимал широкой рукою со шрамами. Может быть, я слишком пристально поглядел на Алекса и Элиз, не знаю, потому что Алекс вдруг хитро спросил меня: "Что, Лимон, ревнуешь?" -- и еще теснее прижал Элиз к себе рукою, лежащей у нее на животе, отчего она, ласково хмыкнув, свалилась с поруч-ня трона на Алекса.
Я фыркнул и пожал плечами. Элиз вполне симпатичная девушка, но такие отношения, какие у нас с нею существуют, у меня существуют с еще не менее чем полсотней женщин в разных странах земного шара -- от Калифорнии до Британии и Франции. Элиз меня ни о чем не спрашивала, я ее ни о чем не спрашивал. И, ес-ли уж на то пошло, я ее ведь даже не выебал еще в этот приезд из-за ее боязни херписа и из-за резинового пошлого презерватива.
"Знаю, знаю... любишь... -- продолжая криво и пьяно улыбаться, бубнил Алекс, в то же самое время разминая то грудь, то ляжки девушки, сидящей на нем. -- Любишь ты ее, Лимон, знаю..." -- Лицо Алекса то появлялось из-за спины Элиз, то исчезало за спиной Элиз, порозовевшее от пива, бледное лицо Алекса. Он ни-когда не загорает, мой друг Алекс. Принципиально. Поговаривают, что у него пло-хие ноги и он стесняется их показывать, потому никто не видел его раздетым и без кавалерийских сапог.
Леля и казак галдели над своим пивом, грузин Шалва равнодушно сидел в самом дальнем углу стола, погруженный в грузинские думы, Алекс тискал Элиз, впрочем, безо всякого, по-моему, интереса, исключительно, чтобы меня позлить. Элиз, уже тоже одуревшая от количества пива, глупо хихикала. Я решил, что Алек-су не удастся меня разозлить.
"Хорошая жопа... -- ворковал Алекс. -- Правда, Лимон? Правда, у нее хоро-шая жопа?.." -- Алекс пощупал жопу Элиз. Говоря объективно, жопе Элиз не хва-тало пышности и округлости, но я не сказал об этом за столом, при всех, не желая обидеть подругу Элиз. Только подумал.
"Ох, какая жопа! -- продолжал Алекс. Вдвоем они тихо возились в кресле, похихикивая... -- Ну-ка, -- вдруг приказал Алекс, -- покажи им свою жопу! -Элиз смущенно завозилась. -- Да не стесняйся, покажи... Если бы у нас были такие жо-пы, мы бы их показали, правда, Лимон?.."
"Он ко мне приебывается. Раньше он не избирал меня мишенью своих шу-точек. Одичал, наверное. Но на меня где сядешь, там и слезешь", -- подумал я.
Алекс заставил Элиз встать во весь рост на троне. "Жопой к ним... Вот так..." -- ласково приговаривал Алекс, возясь с черными штанами Элиз. Что-то там не расстегивалось, потому что он тихо выругался: "Бля!" Элиз время от времени оборачивалась к нам, физиономия у нее была пьяная, красная и улыбающаяся. Алекс наконец расстегнул штаны и стал стаскивать их, плотные, с бедер Элиз. Стащил далеко к коленям и там, да, была жопа. Я видел жопу Элиз множество раз до этого. Я пожал плечами. Алекс раздвинул ноги девушки ровно настолько, чтобы просунуть между ними свою рожу. Рожа улыбнулась нахально и сказала: "Нравит-ся жопа, Лимон?"
"Да, нравится", -- сказал я. Леля и казак засмеялись. Шалва-грузин равно-душно и без эмоций сидел в дальнем углу. Элиз обернулась к нам и кокетливо-пьяно улыбнулась опять.
"О, какая!.. -- Алекс положил обе руки на жопу Элиз, сжал ее. -- А тут у тебя что? -- хитро пробормотал Алекс из-за Элиз. -- А-а-а, я знаю, тут у тебя пизда!.. -- восхищенно проговорил Алекс, проглотив букву д в знаменитом слове. -- Тут у тебя пиза... -- повторил он с удовольствием. -- А мы туда палец, палец... -- И чуть повернув Элиз к нам, так, чтоб нам было видно, Алекс действительно сунул туда палец. Улыбаясь все той же азиатской улыбочкой, Алекс, прижав свою голову к бедру Элиз, некоторое время держал палец в девушке. Затем вынул и показал нам. -- Хочешь пососать, Лимон?" -- спросил он.
"Соси сам", -- ответил я. И твердо решил хорошо ему врезать. Не по роже. Посадить его на место. Если бы по роже, они бы меня побили -- Алекс, казак и Шалва-грузин. Мне надоели его штучки.
"А я пососу, -- сказал Алекс. -- Хочешь минет, Лизка? -- взглянул он наверх в лицо Элиз. Та хихикала, да и что вразумительного она могла сказать, даже если бы и хотела. -- Я сделаю тебе минет, а Лимон посмотрит, -- Алекс облизал свой палец, вынутый из Элиз, и победоносно посмотрел на меня. -Посмотрит и по-страдает... Поревнует... Он ведь тебя любит..."
"Охуел ты, Алекс... -- сказал я, все же не сумев скрыть свое неудовольст-вие. -- Я уехал из Нью-Йорка почти три года назад. И ни одного письма ей за это время не написал. Мы друзья с нею, и только. Совсем он охуел у вас?!." -- обра-тился я к казаку, Леле и Шалве. Но приближенные главы космогенической школы только улыбались.
"Любишь... любишь", -- пробормотал Алекс и взялся за Элиз. Мне не было видно хорошо, что именно он там делает, потому что Элиз стояла все в той же по-зе -- жопой к нам, но, очевидно, Алекс ебал ее пальцем и целовал, может быть, в самое начало пизды. Далеко проникнуть языком он не мог, мешали штаны, кото-рые все еще были на лодыжках Элиз, а снять их и заставить Элиз поместить одну ногу на поручень трона он не догадался. Судя по мечтательным стонам, которые издавала Элиз, то, что делал с ней Алекс, ей нравилось.
"Ну как, приятно тебе, Лимон? -- спросил Алекс, опять появившись между ног Элиз, -- розовая рожа в шрамах, мокрые губы блестят, улыбочка все так же крива. -- Больно, но приятно, да?.."
И тут я подумал: "И что же я это говно жалею. Если он хочет войны, то пусть ему будет война. Я тебя проучу, Алекс". И я, очень задумчивым и строго-отвлеченным тоном вдруг сказал негромко: "Между прочим, Алекс, твоя жена и дочь ведь живут в Париже совсем одни, да?.."
Улыбка исчезла с его лица. Его семья -- жена и семнадцатилетняя дочь все-гда были его самым уязвимым местом. Он повелевал и помыкал ими с жестоко-стью восточного правителя. Они писали его картины, стаскивали с него пьяного сапоги, отмывали его от блевотины, терпели его любовниц... Ему было можно все, им -- ничего. Дочь ненавидела его. Об этом он не знал, а если и знал, не верил.
Алекс молчал. Рожа его медленно серела и оставалась между ног Элиз, он не вернулся к минету. Замолчали тревожно и Леля и казак. Шалва впервые про-явил эмоцию -- вытаращил глаза.
В тревожном молчании присутствующих было особенно слышно, как я не-торопливо и тщательно отсчитываю слова: "А я, Алекс, часто захожу к твоим. Не забываю... Очень часто. Вот и на дне рождения твоей дочери недавно был... -- Я помолчал. -- Большая девочка стала... Сколько ей уже лет?.. Восемнадцать испол-нилось или семнадцать?.."
Молчание. Алекс моргнул между ног Элиз и посерел еще. Я знал, что сей-час произойдет, но мне уже было все равно. "За девочками в этом возрасте нужен глаз да глаз... Как ты можешь быть уверен, что какой-нибудь негодяй, ну один из твоих многочисленных друзей, например... -- я помолчал опять, -- не... не ебет твою дочь..."
Он взревел: "Убью-уууу!" и бросился на меня. Элиз упала с трона. Я откло-нился, и его кулак оцарапал мне ухо. Я вскочил со стула и пошел, минуя его, к двери. Он опять проорал: "Убью-уу!", ринулся на меня откуда-то сбоку и сзади и опять промазал, лишь чуть задев плечо, Я не хотел с ним драться, я абсолютно не чувствовал в себе нужной для драки злости. К тому же в окружении его прибли-женных мне было не победить. И сам он, даже пьяный, был здоровенным мужи-ком... Я нажимал на кнопку элевейтора, когда надо мной ударилась о металличе-скую раму двери окислившаяся бронзовая скульптура. Ее, вырывая друг у друга, держали сразу двое -- Алекс и казак. Шалва, удерживая Алекса сзади, замком стя-нул руки на его груди.
"Убью-ууу! -- в последний раз проорал Алекс и затих. -- Пустите меня, пас-куды!" -- швырнул он подчиненным.
"Алекс, Алекс... ты не прав..." -- бормотали они, но не отпускали.
"Я не буду его бить!" -- проревел Алекс, и они его отпустили, но скульптура осталась в руках казака.
Элевейтор приехал, и открылась дверь. Алекс закрыл мне дорогу. "Ты ни-куда не пойдешь, Лимон... -- объявил он. -- Извини меня, я погорячился".
"Я ухожу, -- сказал я равнодушно. -- Сойди с дороги".
"Лимон... -- Он тяжело дышал еще от напряжения. -- Лимон, я же тебя люб-лю, дурак. Извини..." "Я вижу, -- сказал я. -- Дай мне пройти". "Лимон, ты же мой брат..." -- Он попробовал обнять меня. От него пахнуло потом и духами "Эки-паж".
"Неужели ты думаешь, что после того, что сейчас произошло, я стану с то-бой поддерживать какие-либо отношения?" -- отвернувшись от него, спросил я.
Он отступил от двери, я вошел в элевейтор и спустился вниз.
Вонял отвратительно гниющий мусор. Бродяга, таких я еще не видел, без церемоний, горстью зачерпывая из бака, жрал отбросы при свете красной лампы, горевшей над заплесневелой ржавой дверью, может быть, ведущей в рай. Я до-шел до Вест-Бродвея, взял такси и поехал на свой Верхний Вест-Сайд. "Одним другом меньше", -- думал я рассеянно. Странное дело, я не чувствовал ни боли, ни потери. Чуть позже я даже обнаружил в себе удовлетворение от разрыва оче-редной бессмысленной связи. Подъезжая к своей 93-й стрит и выходя из такси на Бродвее у турецкой овощной лавки "Низам", настежь открытой несмотря на 4.30 утра, я уже чувствовал только элегическую грусть.
"Эй! -- крикнул грубиян Шалве. -- Посмотри там в холодильнике, осталось ли еще выпить".
Грузин молча встал и пошел к холодильнику. Заглянул:
"Только одна банка пива, Алекс". "Сходи за пивом, раз не хочешь ебаться с Лимоном", -- ласково сказал Алекс и, вынув из бумажника двадцать долларов, дал их грузину.
По этим-то двадцати долларам, как-то несвойственно-бережно переданным Алексом Шалве, я и понял, что положение его действительно очень серьезное. Обычно двадцатидолларовых бумажек в бумажнике Алекса просто не было. Толь-ко сотенные. Сдачу с сотенных Алекс всегда бестолково заталкивал в джинсы и, когда в следующий раз расплачивался, вынимал опять сотенную. Это был его осо-бый, русско-кавалерийский шик.
"Я расшиваюсь, -- доверительно объявил мне Алекс. -- Ничего крепче пива мне нельзя".
"Я бы на твоем месте и пива не пил", -- заметил я неодобрительно.
"Пошел на хуй. Лимон, не учи меня".
"Распустился ты, -- сказал я. -- Ругаешься как извозчик. Разве главе космо-гонической школы подобает так ругаться?"
Следует сказать, что Алекс действительно объявил себя однажды главой космогонической школы в живописи. Я думаю, и сам Алекс не знал, что это такое, но стать главой школы ему было необходимо, он считал, что это респектабель-но.
"Научили тебя во Франции... -- разочарованно-презрительно протянул Алекс. -- Интеллигентным стал... Точно, -- сказал он, обращаясь уже к Элиз. -- Там все такие, как Лимон, любят попиздеть... Потому я и сбежал оттуда".
Самого Алекса упрекнуть в интеллигентности трудно. За десять лет жизни во Франции Алекс едва научился лепетать по-французски, и я его за это подсозна-тельно презирал, справедливо считая его человеком ограниченным и нелюбопыт-ным, хотя и талантливым. Но талант должен развиваться, а какое развитие, если Алекс не читает, с новыми людьми не встречается, а только механически произво-дит свои картины, сидя взаперти, окруженный казаками и другой русскоговорящей челядью.
По лестнице, громко гогоча, спустился казак, а за ним, пьяно улыбаясь, спустилась голая ниже пояса Леля, держа в руках свои мокрые штаны. Она была без трусов и, спускаясь, поглаживала светлый треугольник волос в месте схожде-ния ног.
"Ты почему, сука, голожопая? -- засмеялся Алекс. -- Почему она без шта-нов?" -- обратился он к казаку.
"Не хочет мой халат одевать. Говорит, что халат воняет и слишком боль-шой для нее..." -- прохохотал казак, содрогаясь могучей грудью.
"А что, я тебе не нравлюсь такая?.." -- криво усмехнулась Леля и, подтянув мышцы ягодиц, прошлась мимо стола, за которым мы сидели.
"Вот мы сейчас тебя выебем, пизда, тогда доходишься!" -- с видимым от-вращением пригрозил Алекс.
Леля, хотя и миниатюрная, сложена очень пропорционально, и если не смотреть на ее пьяную физиономию (всегда, когда она сильно напивается, кончик носа у нее краснеет и лоснится), эстетически представляет из себя совсем не не-приятное зрелище. Леля продефилировала мимо нас и села на свое прежнее ме-сто, но затем пересела вдруг на место отсутствующего грузина и, обнаружив, что в его темного стекла бокале есть вино, выпила его залпом. "Еще выпить хочу... -- объявила она капризно. -- Дайте выпить!"
"Сейчас Шалва принесет, -- успокаивающе сообщила Элиз подруге. -По-дожди".
К ногам Лели подошел вдруг доселе мирно спавший в одном из углов жир-ный бульдог Алекса и, заинтересованно обнюхав ее ноги, встал на задние лапы, а передние положил на стул и потянулся морщинистым свиным носом к ее пиз-де.
"Фу, дурак!" -- взвизгнула Леля.
"Выеби, выеби ее, Фунт! -- обрадовался Алекс. -- Покажи ей, засунь ей шершавого в шахну!.."
Все мы, включая Элиз, обрадовались неожиданному развлечению и стали заинтересованно наблюдать за Лелей и Фунтом.
"А что... -- начал я к своему собственному полному недоумению. -- Слабо тебе, Лельчик, поебаться с бульдожкой?.." -- Очевидно, я был все еще зол на ал-коголичку за ее приседания на улице или, может быть, мне просто захотелось ее спровоцировать на невинное зрелищное мероприятие. Не знаю, я схулиганил, а уж потом подумал.
"Ни хуя не слабо... -- возразила Леля, споткнувшись на букве с в "слабо". Очевидно, стакан вина, принадлежащего грузину, шибанул ей в голову. -- Не слабо, -- повторила она и, соскользнув со стула, вдруг опустилась на сияющий паркетный пол голым задом и раздвинула ноги. -- Иди, иди сюда, милый!" -по-звала она отшатнувшегося было бульдожку. Бульдог засопел и с удовольствием ткнулся носом в Лелину пизду, обнюхивая.
"Га-га-га-га!" -- смущенно загрохотал казак и расстегнул еще одну пуговицу на своей клетчатой рубахе, уже и без того обнажавшей его пузо.
"Ну и блядь! -- криво усмехнулся Алекс. -- Сказано, русская баба и со свиньей ляжет. Ну, Фунт, покажи ей, какие мы... Воткни ей по самые уши!"
Бульдог в явном замешательстве не знал, что ему с Лелей делать. В конце концов, не отнимая носа от Лелиной пизды, он пристроился пузом на одну из ее ляжек и быстро-быстро задрожал по ней.
"Не так, не так, маленький дурачок... -- ласково проговорила Леля и схвати-ла Фунта за передние лапы, потянула его на себя, на живот. -- Сюда, дурачок, сю-да иди..."
Казак засопел, и лицо его вдруг сделалось темно-красным, он, не отрыва-ясь, глядел на копошащихся бульдога и Лелю. Элиз, привыкшая, очевидно, ко всему, хихикала. Я? Я думаю, что я чуть натянуто улыбался. Алекс с ухмылочкой превосходства покачивал головой и повторял: "Ну что, бля, возьмешь с русской бабы..." Однако, зная Алекса очень хорошо, я понимал, что ситуация ему, в об-щем-то, нравится.
Бульдог сопел, как первый паровоз братьев Черепановых... Леля продол-жала ласковым шепотом давать бульдогу советы. Шуточка переставала быть смешной. Ебаный зверь был, кажется, по-настоящему возбужден. Не совсем было понятно, попал ли он своим бульдожьим членом в Лелю... Мне, во всяком случае, с моего стула видно не было, ко мне Леля лежала боком.
По-видимому, не я один почувствовал, что шутка уже пересекла границы смешного и переходит в нечто иное по характеру, потому что Элиз встала и, по-дойдя к Леле, наклонившись, схватила ее за руку. "Вставай, хватит хуйней зани-маться!" -- раздраженно сказала она. Бульдог поднял голову на Элиз и вдруг за-рычал.
Алекс, тяжело ступая по паркету своими сшитыми на заказ кавалерийскими сапогами, прошел к Леле и Фунту и вдруг коротко ткнул ее носком сапога в реб-ра.
"Вставай, пизда... Я не хочу, чтобы Фунт подхватил от тебя гонорею..."
"Иди на хуй, Алекс..." -- обиженно сказала с пола Леля.
"Ах ты, вонючка поганая!" -- удивился Алекс и, сделав несколько шагов к стулу, на котором лежали штаны Лели, взял их и пошел с ними к противоположной стене студии.
"Отдай мои брюки!" -- вскочила Леля. Фунт жирно шлепнулся на паркет и обиделся. Леля подбежала к Алексу и попыталась схватить его за могучую ру-ку.
"Вонючка паршивая!" -- ласково повторил Алекс и выставил руку, в которой держал Лелины штаны, в открытое окно. Лелю он легонько оттолкнул, от этого лег-кого тычка Леля улетела на самую середину лофта...
"Не бросай, мудак!" -- закричала Леля. "Хэй, Алекс... -- сказал я. -Отдай ей брюки. Это уж слишком..."
"Да, Алекс, успокойся..." -- сказала Элиз. "Алекс?" -- попросил даже казак. Но железный Алекс, неумолимый Алекс, разжал пальцы, и послушные закону зем-ного притяжения Лелины штаны устремились к земле. Вниз.
"Мудак! Сука!" -- закричала Леля и, подбежав к двери элевейтора, нажала кнопку. Почти тотчас же двери отворились, и из элевейтора шагнул к нам Шалва, прижимающий к груди несколько блоков пива, поставленных один на другой. Едва не сбив его с ног, Леля вскочила в элевейтор.
"Леля! Ты же голая!" -- крикнула ей вдогонку Элиз.
"Ха-ха-ха! -- ехидно смеялся Алекс, стоящий у окна. По его особенно иезу-итскому издевательскому смеху было понятно, что он пьянеет, что, впрочем, про-исходит очень быстро, когда он распивается. -- Сейчас получим удовольствие. Хэй, Лимон, иди сюда! Посмотрим, как эту голую жопу выебут прямо на улице... Шалва, все идите сюда!.."
Я подошел, и в самом деле любопытствуя, что же произойдет, хотя проис-ходящее мне и не нравилось. Алекс унижал Лелю. А какая бы она, Леля, ни была, алкоголичка, садящаяся писать на улице, она была наша подруга, посему Алекс ведет себя гнусно. Я решил уйти тотчас, как только Леля и ее штаны воссоединят-ся.
"Хэй, пизда голожопая!" -- закричал Алекс, высунувшись в окно и, очевид-но, увидев Лелю. Я подошел к другому окну, также открытому, а точнее, это было то же огромное, во всю стену окно, только другая его часть, и заглянул вниз.
Далеко внизу, этаж был седьмой американский, я увидел голоногую фигурку в красной короткой тишотке, растерянно метавшуюся по улице.
"Пизда голожопая! Смотрите, люди, на голожопую пизду!" -- истошно за-орал Алекс в ночь, и из дома напротив, из таких же, очевидно, лофтов, как и у Алекса, стало высовываться местное население и смотреть туда же, куда смотрел и Алекс и мы, на метавшуюся по улице в поисках штанов Лелю. Несмотря на поло-вину третьего ночи, половина окон в Сохо светилась и из некоторых доносилась музыка.
"Муд-ааак! -- прокричала Леля, задрав лицо в нашу сторону. -- Муд-аак!" -Подняв руку, она погрозила Алексу сжатым кулаком.
"Ха-ха-ха-ха!" -- злорадно прокаркал Алекс. "Вправо, вправо иди, Лелька! -- закричала рядом со мной Элиз. -- На мусорный бак... Еще правее..."-- Элиз пыта-лась помочь подруге. Я увидел, что, следуя совету Элиз, Леля нашла штаны, взя-ла их и исчезла из поля зрения.
"Зачем ты ее так? -- сказал я Алексу, когда мы отошли от окна и вернулись к столу. -- Насколько я понимаю, она тебе ничего плохого не сделала, а только хо-рошее". Я мог ему сказать: "Она же, мудак ты этакий, недавно тебе денег на еду одалживала и пизду свою, очень может быть, предоставляла как хорошему другу, а ты?" Но Леля просила меня никому эту его тайну не рассказывать.
"Что это ты, Лимон, за Лельку-блядь заступаешься?! -- изумился Алекс. -Гуманист хуев! -- И решил пошутить: -- Молчи, Лимон, а то сейчас тебя самого вы-ебем". -- Он захохотал.
Иногда, когда ему это было очень нужно, Алекс умел произвести впечатле-ние интеллигентного и воспитанного человека. На открытиях своих выставок, во время интервью с прессой... Но сейчас в Америке, где вообще все опрощаются, Алекс, привыкший к ношению масок и поз, в дополнение к своей природной невос-питанности и хамству, еще стал носить хамство, как позу. Может быть, он в стране, где все боятся друг друга, быстренько соорудил себе устрашающее, намеренно мужланское защитное поведение. Не трогайте меня -- я ужасен! И чтобы выгля-деть пострашнее, украсил себя шрамами? Не знаю, это только догадка...
Я промолчал. Раздался гудок интеркома. Шалва пошел к элевейтору и от-туда прокричал Алексу: "Это Леля!"
"Вот видишь, Лимон!" -- сказал Алекс нравоучительно. -- Эта пизда даже не способна обидеться. Ты ее гонишь в дверь, а она входит в окно".
Леля вывалилась из элевейтора. Штаны были на ней. Нетвердой походкой она подошла к столу и стала между Алексом и Элиз, которая теперь восседала на моем месте, так как я решил себя обезопасить на всякий случай от дальнейших проявлений Алексовой любви. Проявления еще вполне могли последовать, Шалва принес три пакета пива, по шесть бутылок в каждом.
"Эх ты... сука-а! -- протянула Леля укоризненно, заглядывая Алексу в глаза. -- Я думала, ты мой друг, а ты... говно ты!.." -- Правой рукой Леля загребла со сто-ла тяжелую пивную кружку и замахнулась ею у головы Алекса.
Замахнулась слишком медленно, Элиз успела поймать ее за руку:
"Ты что, с ума сошла, Лелька!"
"Сошла, -- согласилась та, -- а чего он поступает, как говно?" -обернулась она к нам за справедливостью.
"Пизда, -- сказал Алекс. -- Я же тебя люблю. Иди сюда..." -- И не дожидаясь согласия маленькой женщины, потянул Лелю на себя. Та, как пушинка, влекомая неудержимым сквозняком, подлетела к нему и переломилась о его высокое коман-дирское колено. Чмок! -- и Алекс жирно поцеловал Лелю в губы и долго так держал ее у своих губ, не отпуская.
Когда же он Лелю отпустил, та выглядела примиренной. "Блядь!" -- еще раз, последний, выругалась она и как бы в виде компенсации отобрала у Алекса его красивую кружку с пивом. И выпила.
"Что ж ты на попу тянешь, дура... -- миролюбиво, как бы желая лишь легко обсудить случившееся, подвести итог, сказал Алекс. И вдруг отряхнул Лелю с ко-лен. -- Ты что, обоссалась?" -- Алекс провел рукою по своим черным брюкам.
"Сам ты обоссался, Алекс! -- засмеялась Леля. -- Это вино, дурак!" -- Но ушла на всякий случай за мою и Элиз спины на противоположную сторону сто-ла.
Я подумывал, как бы свалить, мне стало неинтересно. Алекс и казак напе-ребой стали рассказывать мне то, что я знал куда лучше их -- о Нью-Йорке и его происшествиях, о мазохистской ежедневной ненужной напряженности Великого города. Рассказывали, все время сравнивая Нью-Йорк с Парижем. Для них Нью-Йорк только начался год назад, для меня он уже кончился. Время от времени Алекс вставлял в нью-йоркские рассказы фрагменты воспоминаний о своем папоч-ке-кавалеристе; эти воспоминания его я знал наизусть. Я сидел и думал, что Алекс ограничен, что он живет в прошлом, что у каждого есть потолок и, может быть, Алекс достиг своего потолка.
Приблизительно через полчаса еще более охмелевший Алекс сидел с кри-вой улыбочкой на лице в своем деревянном троне, а на поручне трона сидела Элиз, которую Алекс полуобнимал широкой рукою со шрамами. Может быть, я слишком пристально поглядел на Алекса и Элиз, не знаю, потому что Алекс вдруг хитро спросил меня: "Что, Лимон, ревнуешь?" -- и еще теснее прижал Элиз к себе рукою, лежащей у нее на животе, отчего она, ласково хмыкнув, свалилась с поруч-ня трона на Алекса.
Я фыркнул и пожал плечами. Элиз вполне симпатичная девушка, но такие отношения, какие у нас с нею существуют, у меня существуют с еще не менее чем полсотней женщин в разных странах земного шара -- от Калифорнии до Британии и Франции. Элиз меня ни о чем не спрашивала, я ее ни о чем не спрашивал. И, ес-ли уж на то пошло, я ее ведь даже не выебал еще в этот приезд из-за ее боязни херписа и из-за резинового пошлого презерватива.
"Знаю, знаю... любишь... -- продолжая криво и пьяно улыбаться, бубнил Алекс, в то же самое время разминая то грудь, то ляжки девушки, сидящей на нем. -- Любишь ты ее, Лимон, знаю..." -- Лицо Алекса то появлялось из-за спины Элиз, то исчезало за спиной Элиз, порозовевшее от пива, бледное лицо Алекса. Он ни-когда не загорает, мой друг Алекс. Принципиально. Поговаривают, что у него пло-хие ноги и он стесняется их показывать, потому никто не видел его раздетым и без кавалерийских сапог.
Леля и казак галдели над своим пивом, грузин Шалва равнодушно сидел в самом дальнем углу стола, погруженный в грузинские думы, Алекс тискал Элиз, впрочем, безо всякого, по-моему, интереса, исключительно, чтобы меня позлить. Элиз, уже тоже одуревшая от количества пива, глупо хихикала. Я решил, что Алек-су не удастся меня разозлить.
"Хорошая жопа... -- ворковал Алекс. -- Правда, Лимон? Правда, у нее хоро-шая жопа?.." -- Алекс пощупал жопу Элиз. Говоря объективно, жопе Элиз не хва-тало пышности и округлости, но я не сказал об этом за столом, при всех, не желая обидеть подругу Элиз. Только подумал.
"Ох, какая жопа! -- продолжал Алекс. Вдвоем они тихо возились в кресле, похихикивая... -- Ну-ка, -- вдруг приказал Алекс, -- покажи им свою жопу! -Элиз смущенно завозилась. -- Да не стесняйся, покажи... Если бы у нас были такие жо-пы, мы бы их показали, правда, Лимон?.."
"Он ко мне приебывается. Раньше он не избирал меня мишенью своих шу-точек. Одичал, наверное. Но на меня где сядешь, там и слезешь", -- подумал я.
Алекс заставил Элиз встать во весь рост на троне. "Жопой к ним... Вот так..." -- ласково приговаривал Алекс, возясь с черными штанами Элиз. Что-то там не расстегивалось, потому что он тихо выругался: "Бля!" Элиз время от времени оборачивалась к нам, физиономия у нее была пьяная, красная и улыбающаяся. Алекс наконец расстегнул штаны и стал стаскивать их, плотные, с бедер Элиз. Стащил далеко к коленям и там, да, была жопа. Я видел жопу Элиз множество раз до этого. Я пожал плечами. Алекс раздвинул ноги девушки ровно настолько, чтобы просунуть между ними свою рожу. Рожа улыбнулась нахально и сказала: "Нравит-ся жопа, Лимон?"
"Да, нравится", -- сказал я. Леля и казак засмеялись. Шалва-грузин равно-душно и без эмоций сидел в дальнем углу. Элиз обернулась к нам и кокетливо-пьяно улыбнулась опять.
"О, какая!.. -- Алекс положил обе руки на жопу Элиз, сжал ее. -- А тут у тебя что? -- хитро пробормотал Алекс из-за Элиз. -- А-а-а, я знаю, тут у тебя пизда!.. -- восхищенно проговорил Алекс, проглотив букву д в знаменитом слове. -- Тут у тебя пиза... -- повторил он с удовольствием. -- А мы туда палец, палец... -- И чуть повернув Элиз к нам, так, чтоб нам было видно, Алекс действительно сунул туда палец. Улыбаясь все той же азиатской улыбочкой, Алекс, прижав свою голову к бедру Элиз, некоторое время держал палец в девушке. Затем вынул и показал нам. -- Хочешь пососать, Лимон?" -- спросил он.
"Соси сам", -- ответил я. И твердо решил хорошо ему врезать. Не по роже. Посадить его на место. Если бы по роже, они бы меня побили -- Алекс, казак и Шалва-грузин. Мне надоели его штучки.
"А я пососу, -- сказал Алекс. -- Хочешь минет, Лизка? -- взглянул он наверх в лицо Элиз. Та хихикала, да и что вразумительного она могла сказать, даже если бы и хотела. -- Я сделаю тебе минет, а Лимон посмотрит, -- Алекс облизал свой палец, вынутый из Элиз, и победоносно посмотрел на меня. -Посмотрит и по-страдает... Поревнует... Он ведь тебя любит..."
"Охуел ты, Алекс... -- сказал я, все же не сумев скрыть свое неудовольст-вие. -- Я уехал из Нью-Йорка почти три года назад. И ни одного письма ей за это время не написал. Мы друзья с нею, и только. Совсем он охуел у вас?!." -- обра-тился я к казаку, Леле и Шалве. Но приближенные главы космогенической школы только улыбались.
"Любишь... любишь", -- пробормотал Алекс и взялся за Элиз. Мне не было видно хорошо, что именно он там делает, потому что Элиз стояла все в той же по-зе -- жопой к нам, но, очевидно, Алекс ебал ее пальцем и целовал, может быть, в самое начало пизды. Далеко проникнуть языком он не мог, мешали штаны, кото-рые все еще были на лодыжках Элиз, а снять их и заставить Элиз поместить одну ногу на поручень трона он не догадался. Судя по мечтательным стонам, которые издавала Элиз, то, что делал с ней Алекс, ей нравилось.
"Ну как, приятно тебе, Лимон? -- спросил Алекс, опять появившись между ног Элиз, -- розовая рожа в шрамах, мокрые губы блестят, улыбочка все так же крива. -- Больно, но приятно, да?.."
И тут я подумал: "И что же я это говно жалею. Если он хочет войны, то пусть ему будет война. Я тебя проучу, Алекс". И я, очень задумчивым и строго-отвлеченным тоном вдруг сказал негромко: "Между прочим, Алекс, твоя жена и дочь ведь живут в Париже совсем одни, да?.."
Улыбка исчезла с его лица. Его семья -- жена и семнадцатилетняя дочь все-гда были его самым уязвимым местом. Он повелевал и помыкал ими с жестоко-стью восточного правителя. Они писали его картины, стаскивали с него пьяного сапоги, отмывали его от блевотины, терпели его любовниц... Ему было можно все, им -- ничего. Дочь ненавидела его. Об этом он не знал, а если и знал, не верил.
Алекс молчал. Рожа его медленно серела и оставалась между ног Элиз, он не вернулся к минету. Замолчали тревожно и Леля и казак. Шалва впервые про-явил эмоцию -- вытаращил глаза.
В тревожном молчании присутствующих было особенно слышно, как я не-торопливо и тщательно отсчитываю слова: "А я, Алекс, часто захожу к твоим. Не забываю... Очень часто. Вот и на дне рождения твоей дочери недавно был... -- Я помолчал. -- Большая девочка стала... Сколько ей уже лет?.. Восемнадцать испол-нилось или семнадцать?.."
Молчание. Алекс моргнул между ног Элиз и посерел еще. Я знал, что сей-час произойдет, но мне уже было все равно. "За девочками в этом возрасте нужен глаз да глаз... Как ты можешь быть уверен, что какой-нибудь негодяй, ну один из твоих многочисленных друзей, например... -- я помолчал опять, -- не... не ебет твою дочь..."
Он взревел: "Убью-уууу!" и бросился на меня. Элиз упала с трона. Я откло-нился, и его кулак оцарапал мне ухо. Я вскочил со стула и пошел, минуя его, к двери. Он опять проорал: "Убью-уу!", ринулся на меня откуда-то сбоку и сзади и опять промазал, лишь чуть задев плечо, Я не хотел с ним драться, я абсолютно не чувствовал в себе нужной для драки злости. К тому же в окружении его прибли-женных мне было не победить. И сам он, даже пьяный, был здоровенным мужи-ком... Я нажимал на кнопку элевейтора, когда надо мной ударилась о металличе-скую раму двери окислившаяся бронзовая скульптура. Ее, вырывая друг у друга, держали сразу двое -- Алекс и казак. Шалва, удерживая Алекса сзади, замком стя-нул руки на его груди.
"Убью-ууу! -- в последний раз проорал Алекс и затих. -- Пустите меня, пас-куды!" -- швырнул он подчиненным.
"Алекс, Алекс... ты не прав..." -- бормотали они, но не отпускали.
"Я не буду его бить!" -- проревел Алекс, и они его отпустили, но скульптура осталась в руках казака.
Элевейтор приехал, и открылась дверь. Алекс закрыл мне дорогу. "Ты ни-куда не пойдешь, Лимон... -- объявил он. -- Извини меня, я погорячился".
"Я ухожу, -- сказал я равнодушно. -- Сойди с дороги".
"Лимон... -- Он тяжело дышал еще от напряжения. -- Лимон, я же тебя люб-лю, дурак. Извини..." "Я вижу, -- сказал я. -- Дай мне пройти". "Лимон, ты же мой брат..." -- Он попробовал обнять меня. От него пахнуло потом и духами "Эки-паж".
"Неужели ты думаешь, что после того, что сейчас произошло, я стану с то-бой поддерживать какие-либо отношения?" -- отвернувшись от него, спросил я.
Он отступил от двери, я вошел в элевейтор и спустился вниз.
Вонял отвратительно гниющий мусор. Бродяга, таких я еще не видел, без церемоний, горстью зачерпывая из бака, жрал отбросы при свете красной лампы, горевшей над заплесневелой ржавой дверью, может быть, ведущей в рай. Я до-шел до Вест-Бродвея, взял такси и поехал на свой Верхний Вест-Сайд. "Одним другом меньше", -- думал я рассеянно. Странное дело, я не чувствовал ни боли, ни потери. Чуть позже я даже обнаружил в себе удовлетворение от разрыва оче-редной бессмысленной связи. Подъезжая к своей 93-й стрит и выходя из такси на Бродвее у турецкой овощной лавки "Низам", настежь открытой несмотря на 4.30 утра, я уже чувствовал только элегическую грусть.