Страница:
Генерал вспыхнул.
– Но только не в предусмотренное армейской службой время! У нас есть проблемы и посерьезней, нежели смерть одного из сотрудников. Чем бы или кем бы она там для вас ни была!
Смит так и подскочил в кресле, слово укушенный гремучкой.
– В таком случае я ухожу из армии!
На несколько секунд Кильбургер просто лишился дара речи. Лицо стало свекольно-красным, кулаки сжались. Он уже собирался сказать Смиту, чтобы тот убирался прочь. Такие недисциплинированные и своевольные люди армии не нужны.
Затем он передумал. Это вряд ли хорошо отразится на его собственном послужном списке. Что это за генерал, неспособный добиться подчинения во вверенном ему коллективе? Сейчас не время бороться со Смитом и с его недисциплинированностью и упрямством.
И он заставил себя успокоиться.
– Хорошо. Винить вас, пожалуй, не стоит. Продолжайте работать над делом доктора Рассел. А в Калифорнию я пошлю кого-нибудь другого.
2.02 дня
3.16 дня
5.27 вечера
8.16 вечера
Глава 11
5.04 вечера
– Но только не в предусмотренное армейской службой время! У нас есть проблемы и посерьезней, нежели смерть одного из сотрудников. Чем бы или кем бы она там для вас ни была!
Смит так и подскочил в кресле, слово укушенный гремучкой.
– В таком случае я ухожу из армии!
На несколько секунд Кильбургер просто лишился дара речи. Лицо стало свекольно-красным, кулаки сжались. Он уже собирался сказать Смиту, чтобы тот убирался прочь. Такие недисциплинированные и своевольные люди армии не нужны.
Затем он передумал. Это вряд ли хорошо отразится на его собственном послужном списке. Что это за генерал, неспособный добиться подчинения во вверенном ему коллективе? Сейчас не время бороться со Смитом и с его недисциплинированностью и упрямством.
И он заставил себя успокоиться.
– Хорошо. Винить вас, пожалуй, не стоит. Продолжайте работать над делом доктора Рассел. А в Калифорнию я пошлю кого-нибудь другого.
2.02 дня
Бетесда, Мэриленд
Несмотря на лихорадочную спешку, в которой она пребывала, Лили Ловенштейн понадобилось все утро, чтобы сделать то, что требовал от нее безымянный мужчина. И вот теперь она устроила себе праздничный ленч в любимом ресторане в деловой части города. Из окна открывался вид на высокие здания, и она, потягивая уже второй дайкири, подумала, что город в этой своей части является уменьшенной копией Далласа.
К ее удивлению, выяснилось, что отыскать доступ в компьютеризованный банк данных по медицине, собранных по всему миру, проще простого. Никому и в голову не приходило засекречивать информационную сеть материалов, представляющих чисто медицинский и гуманитарный интерес. Так что поднять материалы целой серии отчетов по жертвам двух вспышек вирусных заболеваний в Багдаде и Басре было совсем несложно.
Иракская компьютерная система отставала в развитии лет на пять, так что удалить оригиналы записей оказалось столь же просто. Лили несколько удивилась, обнаружив, что большая часть иракских источников уже была стерта при режиме Саддама Хусейна. А впрочем, что здесь непонятного – просто не хотели показывать всему миру свою слабость.
А вот для удаления одного-единственного доклада из Бельгии из базы данных своего института, ВМИИЗа, Центра гражданской обороны и прочих баз данных, разбросанных по всему миру, потребовалось куда больше времени. Но сложнее всего оказалось убрать их из системы телефонных записей в Форт-Детрике. Пришлось попросить помощи у сотрудника одной из крупнейших телефонных компаний, который был ей обязан.
И тут Лили овладело любопытство. Она пыталась разгадать мотивы, стоявшие за просьбой шантажиста, но между всеми данными, что ей удалось найти, не просматривалось никакой сколько-нибудь очевидной связи. За исключением разве что одной – во всех шла речь о вирусе. Ее шантажист не высказал никакого интереса к сотням и тысячам других сообщений, которыми обменивались ученые и медики исследовательских институтов всего мира.
Ладно, чего бы он там ни хотел, но свою работу она завершила успешно. Не оставив при этом никакого следа, сохранив свое имя в тайне. Скоро, совсем скоро все ее финансовые проблемы разрешатся, и ее ждет новая прекрасная жизнь. И она уже никогда не падет так низко, она дает себе слово, что больше не допустит этого. С пятьюдесятью тысячами долларов наличными можно поехать в Лас-Вегас или Атлантик-Сити и успешно отыграть все, что она потеряла. И с беззаботной улыбкой на губах она вдруг решила, что начнет прямо сегодня вечером, в «Кэпиталз». И больше тысячи с собой брать не будет.
Выходя из ресторана, она улыбалась уже во весь рот. И свернула за угол, к бару, где у любимого ее букмекера была своя маленькая контора по приему ставок. У Лили зародилась уверенность, что уж на сей раз ей наконец повезет. Она не проиграет, нет, только не сегодня! И отныне так будет всегда.
Улыбка не исчезла с ее лица, даже когда она услышала за спиной истерические крики, визг тормозов и металлический грохот. Обернулась и увидела, что прямо на нее мчится по тротуару большой черный грузовик. Улыбка так и застыла на губах, когда грузовик сбил ее, съехал с тротуара и умчался прочь. А она осталась лежать на асфальте мертвая и недвижимая.
К ее удивлению, выяснилось, что отыскать доступ в компьютеризованный банк данных по медицине, собранных по всему миру, проще простого. Никому и в голову не приходило засекречивать информационную сеть материалов, представляющих чисто медицинский и гуманитарный интерес. Так что поднять материалы целой серии отчетов по жертвам двух вспышек вирусных заболеваний в Багдаде и Басре было совсем несложно.
Иракская компьютерная система отставала в развитии лет на пять, так что удалить оригиналы записей оказалось столь же просто. Лили несколько удивилась, обнаружив, что большая часть иракских источников уже была стерта при режиме Саддама Хусейна. А впрочем, что здесь непонятного – просто не хотели показывать всему миру свою слабость.
А вот для удаления одного-единственного доклада из Бельгии из базы данных своего института, ВМИИЗа, Центра гражданской обороны и прочих баз данных, разбросанных по всему миру, потребовалось куда больше времени. Но сложнее всего оказалось убрать их из системы телефонных записей в Форт-Детрике. Пришлось попросить помощи у сотрудника одной из крупнейших телефонных компаний, который был ей обязан.
И тут Лили овладело любопытство. Она пыталась разгадать мотивы, стоявшие за просьбой шантажиста, но между всеми данными, что ей удалось найти, не просматривалось никакой сколько-нибудь очевидной связи. За исключением разве что одной – во всех шла речь о вирусе. Ее шантажист не высказал никакого интереса к сотням и тысячам других сообщений, которыми обменивались ученые и медики исследовательских институтов всего мира.
Ладно, чего бы он там ни хотел, но свою работу она завершила успешно. Не оставив при этом никакого следа, сохранив свое имя в тайне. Скоро, совсем скоро все ее финансовые проблемы разрешатся, и ее ждет новая прекрасная жизнь. И она уже никогда не падет так низко, она дает себе слово, что больше не допустит этого. С пятьюдесятью тысячами долларов наличными можно поехать в Лас-Вегас или Атлантик-Сити и успешно отыграть все, что она потеряла. И с беззаботной улыбкой на губах она вдруг решила, что начнет прямо сегодня вечером, в «Кэпиталз». И больше тысячи с собой брать не будет.
Выходя из ресторана, она улыбалась уже во весь рот. И свернула за угол, к бару, где у любимого ее букмекера была своя маленькая контора по приему ставок. У Лили зародилась уверенность, что уж на сей раз ей наконец повезет. Она не проиграет, нет, только не сегодня! И отныне так будет всегда.
Улыбка не исчезла с ее лица, даже когда она услышала за спиной истерические крики, визг тормозов и металлический грохот. Обернулась и увидела, что прямо на нее мчится по тротуару большой черный грузовик. Улыбка так и застыла на губах, когда грузовик сбил ее, съехал с тротуара и умчался прочь. А она осталась лежать на асфальте мертвая и недвижимая.
3.16 дня
Форт-Детрик, Мэриленд
Смит отвернулся от мерцающего экрана компьютера. Пять докладов из Института имени принца Леопольда, но ни один из них не поступил вчера или днем раньше, ни в одном не было ни малейшего намека на то, что неизвестный вирус удалось идентифицировать.
Но должен, обязательно должен быть хотя бы один материал, проливающий новый свет на исследования. Какие-то новые данные, которыми прошлой ночью она исписала целую страницу журнала. Он искал в базе данных Детрика, в базе Центра гражданской обороны, подключился к армейскому суперкомпьютеру, где можно было получить данные по всем лабораториям мира, в том числе и по Институту имени принца Леопольда.
Ничего.
Вконец сбитый с толку и измученный, он снова уставился на экран компьютера. Или же Софи допустила какую-то ошибку и проставила неверный номер, а следовательно, этой информации не существовало в природе, или же…
Или же эта самая информация удалена из всех баз данных по всему миру, включая и источник.
В это было трудно поверить. Нет, совершить такое возможно, но поверить, что некто может заняться столь опасным и неблагодарным делом и станет уничтожать записи по вирусу, над разгадкой которого бьется весь мир, невозможно. Смит покачал головой, стараясь отмести эту мысль, но не получилось. Ведь страничку из журнала кто-то действительно вырезал.
И кто-то сумел пробраться в Форт-Детрик и остаться незамеченным.
Смит взялся за телефон, пытаясь выяснить, кто еще был в лаборатории у Софи вчера вечером или ночью, но, переговорив с сотрудниками и сержант-майором Дотери, так и не получил ответа. Все подчиненные Дотери отправились по домам ровно в 6.00 вечера, ученые же оставались в своих лабораториях до двух часов ночи, в том числе и Кильбургер. И к Софи никто из них не заходил.
Дежуривший ночью Грассо никого не видел. Не видел он, и чтобы Софи покидала институт, это Смит уже знал. Охранник у ворот клялся и божился, что после двух в институте никого не осталось. По всей видимости, они просто проглядели Софи, которая вышла пешком, так что их информация мало что значила. Кроме того, Смит сильно сомневался, чтобы обычный человек мог вырезать из журнала страничку, не оставив видимого невооруженным глазом следа. И не привлекая к себе внимания на входе и выходе.
Смит почувствовал, что попал в тупик.
А потом вдруг в ушах зазвучал жалобный задыхающийся голос Софи. Он закрыл глаза, перед ними живо встало ее искаженное мукой прекрасное лицо. Судорожно ловя ртом воздух, она упала в его объятия, но все же успела пробормотать несколько слов: «Лаборатория… кто-то… ударил».
Но должен, обязательно должен быть хотя бы один материал, проливающий новый свет на исследования. Какие-то новые данные, которыми прошлой ночью она исписала целую страницу журнала. Он искал в базе данных Детрика, в базе Центра гражданской обороны, подключился к армейскому суперкомпьютеру, где можно было получить данные по всем лабораториям мира, в том числе и по Институту имени принца Леопольда.
Ничего.
Вконец сбитый с толку и измученный, он снова уставился на экран компьютера. Или же Софи допустила какую-то ошибку и проставила неверный номер, а следовательно, этой информации не существовало в природе, или же…
Или же эта самая информация удалена из всех баз данных по всему миру, включая и источник.
В это было трудно поверить. Нет, совершить такое возможно, но поверить, что некто может заняться столь опасным и неблагодарным делом и станет уничтожать записи по вирусу, над разгадкой которого бьется весь мир, невозможно. Смит покачал головой, стараясь отмести эту мысль, но не получилось. Ведь страничку из журнала кто-то действительно вырезал.
И кто-то сумел пробраться в Форт-Детрик и остаться незамеченным.
Смит взялся за телефон, пытаясь выяснить, кто еще был в лаборатории у Софи вчера вечером или ночью, но, переговорив с сотрудниками и сержант-майором Дотери, так и не получил ответа. Все подчиненные Дотери отправились по домам ровно в 6.00 вечера, ученые же оставались в своих лабораториях до двух часов ночи, в том числе и Кильбургер. И к Софи никто из них не заходил.
Дежуривший ночью Грассо никого не видел. Не видел он, и чтобы Софи покидала институт, это Смит уже знал. Охранник у ворот клялся и божился, что после двух в институте никого не осталось. По всей видимости, они просто проглядели Софи, которая вышла пешком, так что их информация мало что значила. Кроме того, Смит сильно сомневался, чтобы обычный человек мог вырезать из журнала страничку, не оставив видимого невооруженным глазом следа. И не привлекая к себе внимания на входе и выходе.
Смит почувствовал, что попал в тупик.
А потом вдруг в ушах зазвучал жалобный задыхающийся голос Софи. Он закрыл глаза, перед ними живо встало ее искаженное мукой прекрасное лицо. Судорожно ловя ртом воздух, она упала в его объятия, но все же успела пробормотать несколько слов: «Лаборатория… кто-то… ударил».
5.27 вечера
Морг, Фредерик, Мэриленд
Доктор Латфалла пребывал в крайнем раздражении.
– Не знаю, что мы могли бы еще найти, подполковник Смит. Результаты вскрытия вполне ясные и определенные. Вам не мешало бы передохнуть. Я вообще удивляюсь, как вы еще держитесь на ногах. Надо поспать, немного прийти в себя…
– Посплю, когда выясню, что с ней произошло, – отрезал Смит. – И я не спрашиваю вас, что убило ее. Я хочу знать, как.
Патологоанатом нехотя впустил Смита в прозекторскую. Он был страшно недоволен тем, что его оторвали от столь любимого им мартини.
– Как?.. – Брови Латфалла поползли вверх. Это, пожалуй, слишком. И с нескрываемым сарказмом он заметил: – Я бы сказал, что обычным путем. Так, как убивает любой летальный вирус.
Но Смит проигнорировал это его замечание. Подошел к столу и склонился над ним, пытаясь побороть чувство бессильной ярости при виде Софи, такой прежде живой и жизнерадостной. Перед ним лежала бледная и безжизненная ее оболочка.
– Каждый дюйм, доктор, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы осмотрели ее дюйм за дюймом. Возможно, мы что-то упустили. Что-то странное или необычное. Очень вас прошу.
Все еще недовольно пыхтя, Латфалла начал осматривать тело. В течение почти целого часа оба они работали молча. Но вдруг патологоанатом издал возглас удивления, приглушенный хирургической маской:
– А это что такое?
Смит вздрогнул и насторожился:
– Что? Что там у вас? Покажите!
Но Латфалла не ответил. Он пристально рассматривал левую лодыжку Софи. А потом спросил:
– Доктор Рассел страдала диабетом?
– Нет. С чего это вы взяли?
– Ей делали какие-нибудь внутривенные вливания?
– Нет.
Латфалла удрученно покачал головой и поднял глаза на Смита.
– Она сидела на игле, да, полковник?
– Вы имеете в виду наркотики? О господи, нет, конечно!
– Тогда взгляните-ка вот сюда.
Смит перешел на левую сторону стола и встал бок о бок с врачом. И оба они склонились над лодыжкой. Отметина была еле видной – крохотное красное пятнышко и припухлость вокруг, – неудивительно, что они не заметили этого прежде.
В центре красного пятнышка просматривался след от иглы. Инъекция была сделана столь же опытной рукой, как та, что вырезала страничку из журнала.
Смит резко выпрямился. Им овладела бешеная ярость. Он сжал руки в кулаки так крепко, что костяшки побелели. Прежде он только догадывался. Но теперь знает точно.
Софи была убита.
– Не знаю, что мы могли бы еще найти, подполковник Смит. Результаты вскрытия вполне ясные и определенные. Вам не мешало бы передохнуть. Я вообще удивляюсь, как вы еще держитесь на ногах. Надо поспать, немного прийти в себя…
– Посплю, когда выясню, что с ней произошло, – отрезал Смит. – И я не спрашиваю вас, что убило ее. Я хочу знать, как.
Патологоанатом нехотя впустил Смита в прозекторскую. Он был страшно недоволен тем, что его оторвали от столь любимого им мартини.
– Как?.. – Брови Латфалла поползли вверх. Это, пожалуй, слишком. И с нескрываемым сарказмом он заметил: – Я бы сказал, что обычным путем. Так, как убивает любой летальный вирус.
Но Смит проигнорировал это его замечание. Подошел к столу и склонился над ним, пытаясь побороть чувство бессильной ярости при виде Софи, такой прежде живой и жизнерадостной. Перед ним лежала бледная и безжизненная ее оболочка.
– Каждый дюйм, доктор, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы осмотрели ее дюйм за дюймом. Возможно, мы что-то упустили. Что-то странное или необычное. Очень вас прошу.
Все еще недовольно пыхтя, Латфалла начал осматривать тело. В течение почти целого часа оба они работали молча. Но вдруг патологоанатом издал возглас удивления, приглушенный хирургической маской:
– А это что такое?
Смит вздрогнул и насторожился:
– Что? Что там у вас? Покажите!
Но Латфалла не ответил. Он пристально рассматривал левую лодыжку Софи. А потом спросил:
– Доктор Рассел страдала диабетом?
– Нет. С чего это вы взяли?
– Ей делали какие-нибудь внутривенные вливания?
– Нет.
Латфалла удрученно покачал головой и поднял глаза на Смита.
– Она сидела на игле, да, полковник?
– Вы имеете в виду наркотики? О господи, нет, конечно!
– Тогда взгляните-ка вот сюда.
Смит перешел на левую сторону стола и встал бок о бок с врачом. И оба они склонились над лодыжкой. Отметина была еле видной – крохотное красное пятнышко и припухлость вокруг, – неудивительно, что они не заметили этого прежде.
В центре красного пятнышка просматривался след от иглы. Инъекция была сделана столь же опытной рукой, как та, что вырезала страничку из журнала.
Смит резко выпрямился. Им овладела бешеная ярость. Он сжал руки в кулаки так крепко, что костяшки побелели. Прежде он только догадывался. Но теперь знает точно.
Софи была убита.
8.16 вечера
Форт-Детрик, Мэриленд
Джон Смит ворвался к себе в кабинет и бросился к столу. Но садиться за него не стал. Он просто не мог сидеть. Начал нервно расхаживать по комнате, точно разъяренный дикий зверь в клетке. Несмотря на крайнюю усталость, мысль работала ясно и четко. С этого момента ему плевать на судьбы всего мира. У него одна цель – найти убийцу Софи.
Так, хорошо, прекрасно. Думай же, думай, черт тебя побери! Думай! Должно быть, Софи узнала нечто страшно важное и опасное для убийц, вот они и решили уничтожить все материальные свидетельства того, что она узнала, а заодно – и ее тоже. Но чем еще занимаются все ученые и исследователи мира? Они говорят.
Он схватился за телефонную трубку.
– Дайте мне начальника отдела безопасности!
Пальцы выбивали по столу нервную барабанную дробь.
– Дингман у аппарата. Чем могу помочь, подполковник?
– Вы ведете записи всех входящих и исходящих звонков во ВМИИЗе?
– Ну, не слишком тщательно. Но можем при необходимости установить, кем и куда сделан звонок с базы. А что именно вас интересует?
– Все звонки, сделанные доктором Рассел в субботу. А также кто и откуда, возможно, звонил ей.
– У вас имеется на этот счет специальное разрешение?
– Можете позвонить Кильбургеру.
– Хорошо, подполковник. Я вам перезвоню.
Дингман позвонил минут пятнадцать спустя и продиктовал Смиту список входящих и исходящих звонков из кабинета Софи. Впрочем, их было не так уж и много – слишком поглощена она была вместе с другими сотрудниками работой над вирусом. Пять исходящих, из них три за границу. И лишь четыре входящих. Он позвонил по всем этим номерам. Во всех случаях речь шла о том, чего пока обнаружить не удалось. Иными словами – о полном провале работы над вирусом.
Разочарованный, он откинулся на спинку кресла и тут же вскочил. И, выбежав в коридор, бросился к кабинету Софи, где снова перерыл все бумаги на столе. Посмотрел в ящиках. Нет, он не ошибся. Книга записей телефонных переговоров, на ведении которой настоял в свое время Кильбургер, тоже пропала.
Он поспешил обратно к себе и сделал еще один телефонный звонок.
– Мисс Кертис? Скажите, пожалуйста, Софи сдавала свою книгу телефонных записей за октябрь?.. Нет? Вы уверены? Что ж, спасибо.
Значит, и эту книгу они тоже забрали. Убийцы. Но зачем? Наверное, потому что там был зарегистрирован некий телефонный разговор, который мог быть им опасен. И еще это наверняка как-то связано с Институтом имени принца Леопольда. О, они очень могущественны и хитры, эти убийцы. Всякий раз, пытаясь выяснить, чем занималась последние дни Софи и кому могло понадобиться устранить ее, он словно натыкался на непроницаемую стену.
Что ж, тогда придется искать ответ другим способом. Проследить историю жертв смертельного вируса. Между ними должна была существовать какая-то связь.
Он снова принялся накручивать диск телефона.
– Это опять Джон Смит, мисс Кертис. Скажите, генерал у себя?
– Разумеется, подполковник. Подождите, не вешайте трубку. – Мисс Мелани Кертис была родом с Миссисипи и почему-то испытывала к нему особое расположение. Но сегодня в голосе ее не слышалось обычных флиртующих ноток.
– Спасибо.
– Генерал Кильбургер слушает.
– Все еще хотите, чтобы я завтра утром вылетел в Калифорнию?
– Что заставило вас передумать, подполковник?
– Понял, что заблуждался, генерал. Глобальная опасность – вот что всегда должно быть на первом месте.
– Само собой, – несколько недоверчиво фыркнул Кильбургер. – Что ж, хорошо, солдат. Вылетаете завтра в восемь ноль-ноль с базы Эндрюс. Извольте быть у меня в кабинете ровно в семь ноль-ноль и получить соответствующие инструкции.
Так, хорошо, прекрасно. Думай же, думай, черт тебя побери! Думай! Должно быть, Софи узнала нечто страшно важное и опасное для убийц, вот они и решили уничтожить все материальные свидетельства того, что она узнала, а заодно – и ее тоже. Но чем еще занимаются все ученые и исследователи мира? Они говорят.
Он схватился за телефонную трубку.
– Дайте мне начальника отдела безопасности!
Пальцы выбивали по столу нервную барабанную дробь.
– Дингман у аппарата. Чем могу помочь, подполковник?
– Вы ведете записи всех входящих и исходящих звонков во ВМИИЗе?
– Ну, не слишком тщательно. Но можем при необходимости установить, кем и куда сделан звонок с базы. А что именно вас интересует?
– Все звонки, сделанные доктором Рассел в субботу. А также кто и откуда, возможно, звонил ей.
– У вас имеется на этот счет специальное разрешение?
– Можете позвонить Кильбургеру.
– Хорошо, подполковник. Я вам перезвоню.
Дингман позвонил минут пятнадцать спустя и продиктовал Смиту список входящих и исходящих звонков из кабинета Софи. Впрочем, их было не так уж и много – слишком поглощена она была вместе с другими сотрудниками работой над вирусом. Пять исходящих, из них три за границу. И лишь четыре входящих. Он позвонил по всем этим номерам. Во всех случаях речь шла о том, чего пока обнаружить не удалось. Иными словами – о полном провале работы над вирусом.
Разочарованный, он откинулся на спинку кресла и тут же вскочил. И, выбежав в коридор, бросился к кабинету Софи, где снова перерыл все бумаги на столе. Посмотрел в ящиках. Нет, он не ошибся. Книга записей телефонных переговоров, на ведении которой настоял в свое время Кильбургер, тоже пропала.
Он поспешил обратно к себе и сделал еще один телефонный звонок.
– Мисс Кертис? Скажите, пожалуйста, Софи сдавала свою книгу телефонных записей за октябрь?.. Нет? Вы уверены? Что ж, спасибо.
Значит, и эту книгу они тоже забрали. Убийцы. Но зачем? Наверное, потому что там был зарегистрирован некий телефонный разговор, который мог быть им опасен. И еще это наверняка как-то связано с Институтом имени принца Леопольда. О, они очень могущественны и хитры, эти убийцы. Всякий раз, пытаясь выяснить, чем занималась последние дни Софи и кому могло понадобиться устранить ее, он словно натыкался на непроницаемую стену.
Что ж, тогда придется искать ответ другим способом. Проследить историю жертв смертельного вируса. Между ними должна была существовать какая-то связь.
Он снова принялся накручивать диск телефона.
– Это опять Джон Смит, мисс Кертис. Скажите, генерал у себя?
– Разумеется, подполковник. Подождите, не вешайте трубку. – Мисс Мелани Кертис была родом с Миссисипи и почему-то испытывала к нему особое расположение. Но сегодня в голосе ее не слышалось обычных флиртующих ноток.
– Спасибо.
– Генерал Кильбургер слушает.
– Все еще хотите, чтобы я завтра утром вылетел в Калифорнию?
– Что заставило вас передумать, подполковник?
– Понял, что заблуждался, генерал. Глобальная опасность – вот что всегда должно быть на первом месте.
– Само собой, – несколько недоверчиво фыркнул Кильбургер. – Что ж, хорошо, солдат. Вылетаете завтра в восемь ноль-ноль с базы Эндрюс. Извольте быть у меня в кабинете ровно в семь ноль-ноль и получить соответствующие инструкции.
Глава 11
5.04 вечера
Парк Адирондак[6], штат Нью-Йорк
Вопреки расхожему мнению Нью-Йорк на две трети состоит вовсе не из небоскребов, забитых машинами автомагистралей и безжалостных к судьбам населения финансовых центров. Виктор Тремонт, генеральный директор «Блэнчард Фармацевтикалз», стоял на широкой веранде и любовался огромным лесным заказником под названием Адирондак. И, глядя на запад, мысленно представлял себе карту: парк простирается от Вермонта на востоке почти до самого озера Онтарио к западу. К северу – до Канады, к югу – до Олбани. Около шести миллионов акров плодороднейших земель, как общественных, так и частных, быстрые реки, тысячи озер, сорок шесть горных вершин, возвышающихся более чем на четыре тысячи футов над плоскогорьями Адирондака.
Тремонт знал и помнил все это, поскольку был наделен особым умом, автоматически схватывающим, запоминающим и хранящим массу на первый взгляд неважных фактов. Он очень ценил Адирондак, и не только за его бескрайние лесные массивы, но еще и потому, что территория эта была мало заселена. Одной из баек, которую он любил рассказывать своим гостям, сидя у камина, была история о главе налоговой службы штата, который купил себе маленький летний домик у озера. И вот этот тип вдруг однажды решил, что налоговая ставка на домик, пожалуй, слишком высока, и занялся расследованием. И в процессе этого раследования вдруг выяснилось – тут Тремонт начинал смачно похохатывать, – что все налоговые чиновники округа поголовно коррумпированы. Нашему герою удалось предъявить обвинение негодяям, но суд не состоялся – не удалось собрать нужного числа присяжных. А по какой, спрашивается, причине? Просто постоянно проживающих в округе людей было так мало, что все они были или вовлечены в ту же противозаконную деятельность, или же являлись родственниками таковых.
Тремонт улыбнулся. Да, здесь, в этой глуши, и еще при наличии местной коррупции, для него сущий рай. Десять лет тому назад он распорядился построить неподалеку от деревни Лонг-Дейк целый комплекс зданий из красного кирпича, где отныне размещалась корпорация «Блэнчард Фармацевтикалз». А себе выстроил резиденцию неподалеку, у озера Магуа.
Близился вечер, огромный оранжевый шар солнца оседал за горный хребет, поросший соснами и дубами. Тремонт стоял на веранде первого этажа своей резиденции, которую предпочитал скромно именовать охотничьим домиком, любовался игрой закатных лучей, высвечивающих зубчатые очертания гор, и упивался ощущением изобилия, мощи и привкуса свежести, что были присущи этому виду, дому и новому стилю его жизни.
Его дом являлся частью огромной усадьбы, заложенной здесь каким-то богатым человеком в конце девятнадцатого века. Срублен он был из цельных толстых стволов и являлся точной копией Сагамор-Хилла[7], что на озере Рэкуетт, – единственного сохранившегося с тех времен строения. Сверху его скрывали раскидистые кроны деревьев, от озера отделял густой лес, и постороннему глазу он был не виден. Именно этого и хотел от своего жилища Тремонт, и в его планы вовсе не входила вырубка или расчистка леса перед домом. А на дороге не было ни указателя с адресом, ни почтового ящика. Не было даже пристани на озере, которая могла бы подсказать, что место это обитаемо. Словом, было предусмотрено все, чтоб избавиться от нежеланных гостей. Лишь самому Тремонту да самым доверенным лицам, его партнерам по проекту «Гадес», а также нескольким самым близким и лояльным ученым и техникам, работавшим в частной лаборатории на втором этаже, было известно о существовании этого дома.
В октябре солнце садится рано, и прохладный горный воздух уже начал холодить щеки Тремонта и пробираться под одежду. Однако он не спешил заходить в дом. Он с наслаждением попыхивал сигарой и потягивал «Лэнгевулин» пятидесятилетней выдержки. То было, возможно, лучшее в мире виски, но его тяжеловатый дымный привкус и изумительно сбалансированный букет были мало известны за пределами Шотландии. А все потому, что Виктор Тремонт ежегодно скупал весь запас с винокуренного завода в Ислее. Виски приятно горячило кровь и слегка обжигало гортань.
Впрочем, теперь, когда он стоял на веранде в золотистых лучах заходящего солнца, скорее не это чудесное виски, а открывавшиеся взору дикие просторы вызвали улыбку на его тонких патрицианских губах. По кристально чистому озеру сюда можно было добраться разве что на легком каноэ – совсем не похоже на перенаселенный Рэкуетт. Высокие сосны слегка раскачивались на ветру, густой хвойный аромат наполнял воздух. В отдалении высился голый пик горы Марси – высота 5344 фута над уровнем моря. Точно указующий перст, устремленный в небеса, прямо к богу.
Тремонт полюбил эту гору еще с бурного подросткового возраста, когда жил и учился в Сиракузах. Отец его, профессор-экономист, преподавал в тамошнем университете и был абсолютно не способен обуздать нрав сына и хоть как-то контролировать его. Равно как и сейчас толстозадый председатель совета директоров «Блэнчард», отец не имел на него никакого влияния. Оба вечно настаивали, чтобы он сделал то-то и то-то, сами же не желали исполнять того, чего он от них добивался. Тремонт никогда не понимал такой узости и ограниченности мышления. Какие могут быть границы и пределы, кроме разве что тех, что диктует воображение? Способности и возможности, а еще – отвага? Всего этого ему хватало сполна. Свидетельством тому его проект под названием «Гадес». И если бы оба они с самого начала знали, что он затеял, то не поверили бы, сказали бы, что это просто невозможно. Ни один человек на свете не способен осуществить это.
Он презрительно фыркнул. Жалкие, ничтожные людишки!.. Через несколько недель проект осуществится и будет иметь оглушительный успех. Нет, это он будет иметь оглушительный успех! А потом к нему рекой потекут доходы.
Может, именно потому, что дело его жизни близилось к завершению, он начал все чаще впадать в задумчивость и размышлять о прошлом. Вспоминал давно умершего отца. Сколь ни покажется странным, но отец был единственным человеком на свете, которого он уважал. Старик не понимал своего единственного сына, но всегда стоял за него горой. Еще подростком Тремонт посмотрел фильм «Иеремия Джонсон» и был совершенно им потрясен. Смотрел эту картину дюжину раз. А потом, в середине страшно холодной зимы, вдруг отправился в горы с желанием пожить там в полном уединении, как это сделал главный герой фильма. Питаться ягодами и корнями растений. Охотиться на дичь и добывать себе мясо. Сражаться с индейцами. Противопоставить себя обстоятельствам и победить – на это хватает мужества только у поистине героических личностей. Или же у людей, наделенных воображением.
Но из эксперимента не вышло ничего хорошего. Ему удалось подстрелить двух оленей из отцовского «ремингтона», но при этом он по ошибке едва не убил нескольких лыжников. Потом он страшно заболел, наевшись каких-то ядовитых ягод, и едва не погиб от холода. К счастью, отец заметил пропажу ружья, парки и рюкзака, а затем, вспомнив еще и восторженные отзывы сына о фильме, догадался, где надо искать беглеца. Лесники и вызванная им команда спасателей уже отчаялись и хотели бросить поиски, но отец впал в ярость и сумел заручиться поддержкой нужных сил – на самом высоком академическом и даже политическом уровне. И вот поиски продолжились, и в конце концов несчастного и замерзшего Виктора удалось обнаружить в пещере, на заснеженном склоне горы Марси.
Несмотря на столь досадные обстоятельства, Тремонт был склонен расценивать это свое приключение как одно из наиболее важных достижений в жизни. Оно подарило ему бесценный опыт. Потерпев фиаско в горах, он понял, как жестока и равнодушна к человеку природа. Он также понял, что чисто физические достижения и подвиги не для него – слишком легко проиграть. Но самым большим для него открытием стало понимание того, зачем понадобилось Джонсону идти в горы. Раньше ему казалось, что герой фильма решил бросить вызов природе, сражаться с индейцами, доказать всем и самому себе, что он – человек храбрый и мужественный. А вот и нет! Он отправился туда делать деньги. Все эти горцы были охотниками за пушниной и страдали и трудились ради одной лишь цели – разбогатеть.
Он навсегда запомнил это. Простота и очевидность этой цели отныне определила всю его жизнь.
И вот теперь, стоя на веранде и перебирая в памяти события тех давних лет, он жалел лишь об одном. О том, что отец его не дожил до этого знаменательного дня, до завершения проекта «Гадес». Тогда старику ничего не осталось бы, кроме как признать, что человек способен осуществить свою любую, даже самую дерзкую мечту, если он наделен умом и силой духа. Гордился бы им отец? Может быть, и нет. Он громко рассмеялся. Что ж, тем хуже для старика. Мать бы, наверное, гордилась, но она не в счет. Женщина, что с нее взять.
И тут вдруг он насторожился. Склонил голову набок и прислушался. Рокот вертолета становился все громче. Тремонт поставил стаканчик с виски на стол, бросил недокуренную сигару в большую пепельницу из свернувшейся кольцом змеи, умершей естественной смертью, и вошел в просторную и светлую гостиную. Со стен глядели стеклянные глаза чучел различных животных – охотничьи трофеи, добытые в горах. Огромный камин, где человек мог встать в полный рост, плетеные коврики ручной работы, мебель из кожи и дерева. Тремонт прошел мимо камина, в котором пылали большие поленья, и оказался в холле, где витал доносившийся с кухни аромат только что испеченного домашнего пирога.
И вышел через черный ход в сгущавшиеся сумерки. Вертолет марки «Белл С-92 Хелибас» садился на площадку в ста ярдах от дома.
Оттуда высыпали люди. Четверо мужчин, все, как и Тремонт, в возрасте под пятьдесят. Но, в отличие от Тремонта, одетого в простые хлопковые брюки, серую рубашку из плотной ткани, защитного цвета охотничью куртку на теплой подкладке и широкополую шляпу, болтавшуюся на резинке за спиной, на приезжих были дорогие, пошитые на заказ деловые костюмы. То были холеные мужчины с утонченными манерами, все в их облике говорило о принадлежности к привилегированному классу.
Под громкий рокот вертолетного винта Тремонт, улыбаясь во весь рот, обменялся с каждым из прибывших крепким дружеским рукопожатием. Помощник пилота спрыгнул на землю и занялся выгрузкой багажа. Тремонт повел своих гостей к дому.
Через несколько минут после того, как «Хелибас» поднялся в темнеющее небо, на площадке приземлился второй вертолет, поменьше, «Джет-рейнджер 111». И из него высадились мужчины, совсем непохожие на тех, что прилетели первым вертолетом. Ничем не примечательные недорогие костюмы, неброские галстуки унылой расцветки. У одного, что повыше, в темно-синем костюме, было смуглое, изрытое оспинами лицо, глаза под тяжелыми веками и крючковатый заостренный нос. Второй – простоватый на вид круглолицый мужчина с широкими плечами и седеющими прядями каштановых волос. Ни у одного не было с собой багажа. Но отличались они не только невзрачной одеждой и отсутствием чемоданов. Было нечто хищное в их манере двигаться, в каждом движении чувствовалась натренированность и жестокая безжалостная сила. При первом же взгляде на этих людей становилось очевидно, что они могут быть очень опасны.
Парочка поднырнула под вращающийся винт вертолета и последовала за остальными приезжими к дому.
Тремонт знал и помнил все это, поскольку был наделен особым умом, автоматически схватывающим, запоминающим и хранящим массу на первый взгляд неважных фактов. Он очень ценил Адирондак, и не только за его бескрайние лесные массивы, но еще и потому, что территория эта была мало заселена. Одной из баек, которую он любил рассказывать своим гостям, сидя у камина, была история о главе налоговой службы штата, который купил себе маленький летний домик у озера. И вот этот тип вдруг однажды решил, что налоговая ставка на домик, пожалуй, слишком высока, и занялся расследованием. И в процессе этого раследования вдруг выяснилось – тут Тремонт начинал смачно похохатывать, – что все налоговые чиновники округа поголовно коррумпированы. Нашему герою удалось предъявить обвинение негодяям, но суд не состоялся – не удалось собрать нужного числа присяжных. А по какой, спрашивается, причине? Просто постоянно проживающих в округе людей было так мало, что все они были или вовлечены в ту же противозаконную деятельность, или же являлись родственниками таковых.
Тремонт улыбнулся. Да, здесь, в этой глуши, и еще при наличии местной коррупции, для него сущий рай. Десять лет тому назад он распорядился построить неподалеку от деревни Лонг-Дейк целый комплекс зданий из красного кирпича, где отныне размещалась корпорация «Блэнчард Фармацевтикалз». А себе выстроил резиденцию неподалеку, у озера Магуа.
Близился вечер, огромный оранжевый шар солнца оседал за горный хребет, поросший соснами и дубами. Тремонт стоял на веранде первого этажа своей резиденции, которую предпочитал скромно именовать охотничьим домиком, любовался игрой закатных лучей, высвечивающих зубчатые очертания гор, и упивался ощущением изобилия, мощи и привкуса свежести, что были присущи этому виду, дому и новому стилю его жизни.
Его дом являлся частью огромной усадьбы, заложенной здесь каким-то богатым человеком в конце девятнадцатого века. Срублен он был из цельных толстых стволов и являлся точной копией Сагамор-Хилла[7], что на озере Рэкуетт, – единственного сохранившегося с тех времен строения. Сверху его скрывали раскидистые кроны деревьев, от озера отделял густой лес, и постороннему глазу он был не виден. Именно этого и хотел от своего жилища Тремонт, и в его планы вовсе не входила вырубка или расчистка леса перед домом. А на дороге не было ни указателя с адресом, ни почтового ящика. Не было даже пристани на озере, которая могла бы подсказать, что место это обитаемо. Словом, было предусмотрено все, чтоб избавиться от нежеланных гостей. Лишь самому Тремонту да самым доверенным лицам, его партнерам по проекту «Гадес», а также нескольким самым близким и лояльным ученым и техникам, работавшим в частной лаборатории на втором этаже, было известно о существовании этого дома.
В октябре солнце садится рано, и прохладный горный воздух уже начал холодить щеки Тремонта и пробираться под одежду. Однако он не спешил заходить в дом. Он с наслаждением попыхивал сигарой и потягивал «Лэнгевулин» пятидесятилетней выдержки. То было, возможно, лучшее в мире виски, но его тяжеловатый дымный привкус и изумительно сбалансированный букет были мало известны за пределами Шотландии. А все потому, что Виктор Тремонт ежегодно скупал весь запас с винокуренного завода в Ислее. Виски приятно горячило кровь и слегка обжигало гортань.
Впрочем, теперь, когда он стоял на веранде в золотистых лучах заходящего солнца, скорее не это чудесное виски, а открывавшиеся взору дикие просторы вызвали улыбку на его тонких патрицианских губах. По кристально чистому озеру сюда можно было добраться разве что на легком каноэ – совсем не похоже на перенаселенный Рэкуетт. Высокие сосны слегка раскачивались на ветру, густой хвойный аромат наполнял воздух. В отдалении высился голый пик горы Марси – высота 5344 фута над уровнем моря. Точно указующий перст, устремленный в небеса, прямо к богу.
Тремонт полюбил эту гору еще с бурного подросткового возраста, когда жил и учился в Сиракузах. Отец его, профессор-экономист, преподавал в тамошнем университете и был абсолютно не способен обуздать нрав сына и хоть как-то контролировать его. Равно как и сейчас толстозадый председатель совета директоров «Блэнчард», отец не имел на него никакого влияния. Оба вечно настаивали, чтобы он сделал то-то и то-то, сами же не желали исполнять того, чего он от них добивался. Тремонт никогда не понимал такой узости и ограниченности мышления. Какие могут быть границы и пределы, кроме разве что тех, что диктует воображение? Способности и возможности, а еще – отвага? Всего этого ему хватало сполна. Свидетельством тому его проект под названием «Гадес». И если бы оба они с самого начала знали, что он затеял, то не поверили бы, сказали бы, что это просто невозможно. Ни один человек на свете не способен осуществить это.
Он презрительно фыркнул. Жалкие, ничтожные людишки!.. Через несколько недель проект осуществится и будет иметь оглушительный успех. Нет, это он будет иметь оглушительный успех! А потом к нему рекой потекут доходы.
Может, именно потому, что дело его жизни близилось к завершению, он начал все чаще впадать в задумчивость и размышлять о прошлом. Вспоминал давно умершего отца. Сколь ни покажется странным, но отец был единственным человеком на свете, которого он уважал. Старик не понимал своего единственного сына, но всегда стоял за него горой. Еще подростком Тремонт посмотрел фильм «Иеремия Джонсон» и был совершенно им потрясен. Смотрел эту картину дюжину раз. А потом, в середине страшно холодной зимы, вдруг отправился в горы с желанием пожить там в полном уединении, как это сделал главный герой фильма. Питаться ягодами и корнями растений. Охотиться на дичь и добывать себе мясо. Сражаться с индейцами. Противопоставить себя обстоятельствам и победить – на это хватает мужества только у поистине героических личностей. Или же у людей, наделенных воображением.
Но из эксперимента не вышло ничего хорошего. Ему удалось подстрелить двух оленей из отцовского «ремингтона», но при этом он по ошибке едва не убил нескольких лыжников. Потом он страшно заболел, наевшись каких-то ядовитых ягод, и едва не погиб от холода. К счастью, отец заметил пропажу ружья, парки и рюкзака, а затем, вспомнив еще и восторженные отзывы сына о фильме, догадался, где надо искать беглеца. Лесники и вызванная им команда спасателей уже отчаялись и хотели бросить поиски, но отец впал в ярость и сумел заручиться поддержкой нужных сил – на самом высоком академическом и даже политическом уровне. И вот поиски продолжились, и в конце концов несчастного и замерзшего Виктора удалось обнаружить в пещере, на заснеженном склоне горы Марси.
Несмотря на столь досадные обстоятельства, Тремонт был склонен расценивать это свое приключение как одно из наиболее важных достижений в жизни. Оно подарило ему бесценный опыт. Потерпев фиаско в горах, он понял, как жестока и равнодушна к человеку природа. Он также понял, что чисто физические достижения и подвиги не для него – слишком легко проиграть. Но самым большим для него открытием стало понимание того, зачем понадобилось Джонсону идти в горы. Раньше ему казалось, что герой фильма решил бросить вызов природе, сражаться с индейцами, доказать всем и самому себе, что он – человек храбрый и мужественный. А вот и нет! Он отправился туда делать деньги. Все эти горцы были охотниками за пушниной и страдали и трудились ради одной лишь цели – разбогатеть.
Он навсегда запомнил это. Простота и очевидность этой цели отныне определила всю его жизнь.
И вот теперь, стоя на веранде и перебирая в памяти события тех давних лет, он жалел лишь об одном. О том, что отец его не дожил до этого знаменательного дня, до завершения проекта «Гадес». Тогда старику ничего не осталось бы, кроме как признать, что человек способен осуществить свою любую, даже самую дерзкую мечту, если он наделен умом и силой духа. Гордился бы им отец? Может быть, и нет. Он громко рассмеялся. Что ж, тем хуже для старика. Мать бы, наверное, гордилась, но она не в счет. Женщина, что с нее взять.
И тут вдруг он насторожился. Склонил голову набок и прислушался. Рокот вертолета становился все громче. Тремонт поставил стаканчик с виски на стол, бросил недокуренную сигару в большую пепельницу из свернувшейся кольцом змеи, умершей естественной смертью, и вошел в просторную и светлую гостиную. Со стен глядели стеклянные глаза чучел различных животных – охотничьи трофеи, добытые в горах. Огромный камин, где человек мог встать в полный рост, плетеные коврики ручной работы, мебель из кожи и дерева. Тремонт прошел мимо камина, в котором пылали большие поленья, и оказался в холле, где витал доносившийся с кухни аромат только что испеченного домашнего пирога.
И вышел через черный ход в сгущавшиеся сумерки. Вертолет марки «Белл С-92 Хелибас» садился на площадку в ста ярдах от дома.
Оттуда высыпали люди. Четверо мужчин, все, как и Тремонт, в возрасте под пятьдесят. Но, в отличие от Тремонта, одетого в простые хлопковые брюки, серую рубашку из плотной ткани, защитного цвета охотничью куртку на теплой подкладке и широкополую шляпу, болтавшуюся на резинке за спиной, на приезжих были дорогие, пошитые на заказ деловые костюмы. То были холеные мужчины с утонченными манерами, все в их облике говорило о принадлежности к привилегированному классу.
Под громкий рокот вертолетного винта Тремонт, улыбаясь во весь рот, обменялся с каждым из прибывших крепким дружеским рукопожатием. Помощник пилота спрыгнул на землю и занялся выгрузкой багажа. Тремонт повел своих гостей к дому.
Через несколько минут после того, как «Хелибас» поднялся в темнеющее небо, на площадке приземлился второй вертолет, поменьше, «Джет-рейнджер 111». И из него высадились мужчины, совсем непохожие на тех, что прилетели первым вертолетом. Ничем не примечательные недорогие костюмы, неброские галстуки унылой расцветки. У одного, что повыше, в темно-синем костюме, было смуглое, изрытое оспинами лицо, глаза под тяжелыми веками и крючковатый заостренный нос. Второй – простоватый на вид круглолицый мужчина с широкими плечами и седеющими прядями каштановых волос. Ни у одного не было с собой багажа. Но отличались они не только невзрачной одеждой и отсутствием чемоданов. Было нечто хищное в их манере двигаться, в каждом движении чувствовалась натренированность и жестокая безжалостная сила. При первом же взгляде на этих людей становилось очевидно, что они могут быть очень опасны.
Парочка поднырнула под вращающийся винт вертолета и последовала за остальными приезжими к дому.